XIX. Объяснение с Людмилою и ее матерью

Владиславлев настолько был смущен и удивлен неожиданным, неосторожным поступком Людмилы при теперешней встрече ее с ним, что потом всю ночь не мог уснуть спокойно. Теперь для него ясно было, что Людмила увлечена им до забвения, любит его страстно и готова на великую для него жертву. Что ему теперь делать, как вести себя по отношению к ней, как встретиться с ее родителями и как объясниться и с нею самою, и с ее родителями, когда настанет для того время? – вопросы эти теперь требовали от него немедленного и категорического разрешения, тревожили его и заставляли серьезно призадуматься над своим теперешним положением. Долго думал он об этом. Ужасная борьба мыслей и чувств происходила в его душе: ум боролся с сердцем, мысли воевали с его любовью к Людмиле, Весь жизненный путь свой проследил он, и все ясно свидетельствовало ему о том, что он, подобно древним пророкам, так сказать, от чрева матери своей призван к духовному званию. И самое рождение его в духовном звании, и воспитание в духовно-учебных заведениях, и образ жизни, и привычки – все тянуло его в духовное звание и говорило ему «не прерывай: тесной связи с преданиями своей родной старины, не расставайся с заветными желаниями твоих родителей и своими собственными, не лишай себя счастья служить Господу Богу в том же самом звании, в котором служили твои отцы, деды и прадеды и целый сонм других сродников по плоти в течение двух или трех столетий, ибо это звание велико; свято и многоценно в очах Божиих, и ты призван к нему от чрева матери твоей, подобно древним пророкам... Иди в это звание и служи Господу Богу всем сердцем твоим, как добрый воин Христов и верный раб Божий». Припомнилась ему первая встреча его с Людмилою и все последовавшие затем их взаимные отношения, отправление его в академию и новая встреча его с нею, и сердце его сейчас же потянуло его совсем в иную сторону. «Ты любишь ее и она любит тебя, говорило ему сердце: без любви жизнь не жизнь, а только мука… сам Бог вложил в сердце человека потребность любви и Сам указывает человеку жену; следовательно что же будет преступного, противного Его воле, если ты женишься на ней и не пойдешь в духовное звание? Не все ли равно, в каком звании ни служить Богу, лишь бы творить Его волю? Не иной кто, а сам Бог этим путем, т. е. чрез брак с нею, зовет тебя к служению Ему в ином звании, а не в том, в котором ты родился. И мало ли людей с академическим образованием идет в светское звание?.. Иди туда, куда Бог тебя зовет, только иди путем прямым и правильным». Но тут предносились пред его мысленным взором все те непреодолимые препятствия к его браку с Людмилою, о которые, как о твердую скалу, должны были разбиться в дребезги все его усилия добиться желаемого, и благоразумие требовало от него бросить все свои пустые мечты, хранить свою любовь к Людмиле в сердце, остаться ее другом, братом и товарищем, и далее этого не идти, чтобы и самому не страдать от потерянной любви и ее не заставить страдать от того же. «Да, – сказал он себе наконец, нужно быть благоразумным – и самому отрезвиться и ее вразумить, пока еще не поздно... Завтра же объяснюсь с нею прямо, откровенно и решительно при первой же к тому возможности... иначе мне стыдно будет и глаза свои показать родителям, которые могут подумать, что я сам нарочно ее завлекал в сети любви, и сочтут меня за человека бесчестного».

Решившись непременно объясниться с Людмилою, Владиславлев на следующее утро нарочно пошел в графский дом пораньше, чем следовало бы. Зная, что часов в 9 утра Людмила всегда выходит гулять в цветник или сидит на балконе, он нарочно пошел туда именно в это время, чтобы встретить Людмилу одну или в цветнике, или на балконе, и сейчас же объясниться с нею. Со страхом и трепетом шел он туда, ожидая окончательного решения своей участи. И чем ближе подходил он к дому, тем все сильнее и сильнее трепетало его сердце. «Ах, Господи! что-то будет?» – невольно вырвалось у него из груди, когда он подошел к графскому дому. Людмила в эту пору была уже в цветнике и ждала его, чтобы откровенно объясниться с ним теперь же, прежде, чем он войдет в их дом. Сейчас же она побежала ему на встречу.

– Василий Петрович! – сказала она еще издали: – papa и maman еще не выходили из своих комнат… Зайдите сюда... поговорим немножко здесь.

Владиславлев вошел в цветник и, поздоровавшись с Людмилою, сел с нею на одном из диванов. Людмила была ужасно взволнована и тяжело дышала. Лице ее пылало и руки дрожали, точно ее била лихорадка. «Ужасно, – подумал Владиславлев. Если она часто будет приходить в такое же неестественное состояние, то дело будет плохо: она способна будет тогда сделать какую-нибудь глупость похуже вчерашней. Нужно сразу все кончить, но осторожно и благоразумно, чтобы не разбить немощного сосуда ее сердца». Минута была решительная и Владиславлев сейчас же приступил к своему объяснению с нею.

– Позвольте мне, – сказал он, взявши ее за руку, еще раз от всей души поблагодарить вас за то великое благодеяние, которое вы сделали для меня, давши мне возможность получить высшее образование. Я во век не забуду этого благодеяния. Оно так для меня важно и велико, что я не знаю, как и чем вас возблагодарить за него достойным образом, и навсегда останусь вашим должником за это и усердным богомольцем.

Владиславлев крепко пожал руку Людмилы и низко поклонился ей в чувстве глубокой благодарности.

– Вместе с тем, – сказал он потом, – позвольте мне возвратить вам то слово, которое вы имели неосторожность дать мне четыре года тому назад.

– Так, – сказала Людмила печальным тоном: – я не ошиблась... я это заранее знала и этого ждала... но почему же вы не хотите принять мое слово за решительное мое намерение заменить вам ту вашу прекрасную невесту, которая не имела возможности вас дождаться?.. Если бы вы полюбили какую-нибудь другую девушку, это дело иное: вы не связывали себя никаким обещанием предо мною, и я не подставлю вам свою ногу, чтобы помешать вашему счастью... Но я ведь вижу, знаю, чую своим сердцем, что этого с вами не случилось... Знаю, что вы любите меня еще с той поры, как мы в первый раз встретились с вами, но прежде любили не так, как теперь... И вы знаете, что я вас люблю так, как никогда и никого не любила и не буду любить.

– Все это совершенно справедливо. Но одного только этого недостаточно для того, чтобы слово ваше стало делом. Есть много причин, по которым я решительно должен отклонить вас от вашего желания и намерения, пока еще не поздно. Я за этим именно и приехал сюда, чтобы поблагодарить вас и возвратить вам ваше слово. Теперь я должен по этому поводу переговорить с вами резонно и уладить все дело так, чтобы мы навсегда остались с вами в дружеских, братских или товарищеских отношениях друг к другу, в каких были прежде этого времени.

– Хорошо. Я вас случаю со вниманием и без малейшей досады или огорчения, но не отказываюсь возражать вам.

– Прежде всего я должен вам сказать, что я от самого рождения своего и до сего времени лелеял мысль служить Господу Богу всем сердцем своим в том самом священном звании, в котором целые столетия непрерывно служил Ему весь мой род, мои отцы, деды и прадеды. От чрева матери я самим Богом призван был к этому служению. От дней юности я готовился к нему. В одно время, как вам это известно, я ужо был определен на служение церкви, хотя еще и не был посвящен во священника. Поступление мое в академию не изменило моего призвания. Я остался верен ему. Священное звание я считаю Служением Богу самым трудным и великим и от всей души стремлюсь к нему. Приняв ваше слово, я должен буду сам себя изгнать из духовного звания, лишиться счастья служить Господу Богу в священном сане, прервать тесную связь со всеми преданиями родной старины и расстаться с заветными желаниями моих родителей и моими собственными. Сознайтесь, что ведь это тяжело для меня, а вместе и преступно... церковь воспитывала меня столько лет на свои средства, готовила меня на службу ей, ждет от меня великой пользы для себя, и вдруг я откажусь от служения ей: не преступление ли это против нее? Священное звание трудно, свято и высоко. Как верного своего раба, Господь призвал меня к нему, и вдруг ради вас я сам себя лишу счастья служить Господу в этом звании: не преступление ли это против воли Господней? Что может меня заставить сделать это? Любовь к вам? Да, только она одна, потому что трудности служения я не страшусь, бедности, с которою соединено это служение, не чуждаюсь... она мне знакома от дней младенчества. Но какой же я буду верный раб Христов, если любовь к вам я поставлю выше любви ко Христу, если из-за любви к вам откажусь от звания священного? Это недостойно будет меня.

– С этим я совершенно согласна. Я хорошо понимаю ваше желание остаться в духовном звании, высоко ценю ваше уважение к этому званию и стремление к служению Господу Богу в священном сане. Я в этом не сомневалась никогда и все, что вы мне сейчас сказали, близко принимаю к сердцу. Но кто же вас гонит вон из духовного звания? Ведь брак со мною не может же послужить помехою вам служить Господу в священном сане: жениться на светских девушках духовным лицам не воспрещается. Разве я сама не достойна быть женою служителя церкви или гнушаюсь духовного звания? Но я своею, так сказать, затворническою жизнью заранее приготовила себя к тому, чтобы впоследствии вести жизнь именно такую, какая требуется от жены священника, и на столько уважаю духовное звание, что буду с любовью и благородною гордостью носить имя матушки и, имея в своих руках большие материальные средства, явлю в своем лице пример истинной «матушки», благотворительницы всего того прихода, при котором вы будете служить. Примера такого еще не было, чтобы девушка знатного рода, графиня выходила замуж за священника, это правда. Но ведь в предшествовавшие времена это зависело больше всего от условий чисто экономических: жене священника нельзя было оставаться помещицею. Теперь же это условие рушилось: теперь всякий может быть землевладельцем, кто бы он ни был, кроме одних только монахов. Следовательно, с этой стороны препятствий нет, и почему же мне первой не показать пример выхода землевладелицы за муж за священника?.. Этим я и самое звание священника еще более возвышу в глазах всех благомыслящих людей.

– Благодарю вас... что я сейчас слышал от вас – достойно удивления и для меня есть совершенная неожиданность.

– Это я, однако же заранее предугадала, это я в четыре года передумала, перечувствовала и решила в сердце своем, чтобы вознаградить вас за ту потерю прекрасной невесты, – которая неминуемо последовала за вашим отправлением в академию. Видите, я не очертя голову бросаюсь на новый путь жизни, а сознательно, после четырехлетнего к тому приготовления, хочу ступить на этот путь видя в этом призвание Божие...

– Это прекрасно. Но ведь этим еще не разрушается, а напротив, еще прочнее утверждается преграда к нашему счастью. Положение мое и ваше в среде общественной на столько различны, что нам невозможно и думать о том, чтобы сон сбылся наяву и мечты юности сделались действительностью. Я сын священника и бакалавр академии, а вы графиня и, если не ныне, то завтра, фрейлина самой государыни. Возможно ли допустить, чтобы вы вышли за меня за муж, да еще при желании моем остаться в духовном звании и быть, если не теперь же, то впоследствии священником?.. Возможно ли вам расстаться с преданиями своей родной старины и пренебречь для этого приличиями света?..

– Ах, это сущие пустяки!.. С уничтожением крепостного права и распространением образования в среде общественной, теперь на столько изменились все условия общественного быта, что все сословия слились между собою и древняя родовая рознь уничтожилась. Теперь в Петербурге вы найдете много офицеров и чиновников, женившихся на графинях, княжнах и княгинях, и еще более князей, графов и баронов, женившихся на нетитулованных особах. На это теперь даже и внимания не обращают в свете. И о нас поговорят день другой в гостиных и перестанут.

– Но вы забываете, что у вас есть родители, которые при этом будут сообразоваться не с теперешними обычаями или мнениями света, а с своими собственными убеждениями, и в этом то вся суть дела. Вы еще, вероятно, не знаете того, насколько сильны сословные предрассудки и что значит сословная гордость. О графине я не говорю: она, как женщина, скорее может согласиться на ваше желание из любви к вам и расположения ко мне. Но граф – это совсем иное дело: его ни мольбами, ни слезами, ни убеждениями нельзя будет склонить на нашу сторону. Это столп несокрушимый. Вы знаете его мнение о сословной чести и то, насколько он гордится своим древним, знатным родом. Думаете ли вы, что теперь его убеждения изменились и его гордость уступила место благосклонному его взгляду на не знатность происхождения? Мае кажется, что теперь, напротив, он еще выше ценит знатность своего рода и еще более оберегает честь своего рода.

– Да, это единственное серьезное препятствие; но я и это предвидела и знаю, что нужно сделать, чтобы получить согласие и благословение родителей на наш брак.

– Что же это такое?.. Если это препятствие будет устранено, то я после того ничего не могу вам сказать против вашего желания, если Богу будет угодно, чтобы оно исполнилось.

– Многие люди, даже самые славные, имеют свои странности, и papa не чужд этого. Вам известно, что он большой любитель ученых диспутов. Его первый друг и приятель тот, кто с ним спорит и с кем он может спорить до слез, как, например, с о. Александром. В последнее время любовь эта у него развилась в положительную страсть, и теперь первый его друг и приятель – это я, потому что я целые дни провожу с ним в ученых беседах и диспутах по разным вопросам. Вы не лишены способности диспутировать, и, вот, лишь только вы явитесь к нему на лицо, сейчас же у вас начнется какой-нибудь диспут, а потом и пойдут проходить дни за днями в диспутах о разных предметах. Поверьте, что вскоре он так полюбит вас, что разлука с вами для него будет тяжелым горем, ничем незаменимым.

– Это возможно. Но пользоваться слабостью человека не следует... это будет нечестно и неблагородно.

– Я и не думаю пользоваться его слабостью для того, чтобы, так сказать, вынудить его дать согласие на наш брак. Нет, этого и не будет. Этим мы только сломим его сословную гордость. Ум он ценит выше всего, и вас он поставит тогда выше всякого князя и графа, не обладающего таким же умом, как ваш. Пока это только и нужно... А потом приведется в исполнение целый план действий, составленный не мною, а одною великою княгинею, которая очень любит меня и в одно время узнала от меня тайну моего сердца.

– В чем же состоит этот план?

– Я уже целый год состою преподавательницею того института, который пользуется особенным вниманием и покровительством великой княгини... преподаю там историю, и очень успешно... Вскоре туда понадобится хороший законоучитель, который вместе будет и священником институтской церкви, а теперь очень нужен такой преподаватель словесности, который бы воспитывал институток не на современных идеалах нигилизма и социализма, а на древних идеалах истинного христианства, когда матери были воспитательницами великих и славных людей и просветительницами своих мужей... Требуется совершенно новая постановка дела при чтении образцовых произведений отечественной литературы и упражнении учениц в словесных произведениях... На это место хотят пригласить вас с тем, чтобы вы только лишь начали это дело, а потом заняли место законоучителя... И, вот, мы тогда будем с вами служить в одном и том же институте... Что может быть естественнее женитьбы учителя на учительнице, когда звание учительницы заслоняет собою титул графини?.. Тогда великая княгиня сама явится за нас ходатаицею пред моими родителями, и они, любя меня и вас, дадут свое согласие на наш брак и благословят нас... Теперь от вас зависит дать мне свое согласие на занятие учительского места в институте. Я напишу об этом великой княгине и вас пригласят немедленно... Видите, как все устраивается хорошо?... Сам Бог помогает нам и указывает жизненный путь...

– Против этого я ничего не имею... Одно только я вам скажу: как человек честный, я не могу лицемерить и потому позвольте мне действовать прямо, открыто... Мамаша ваша любит шутить, но, как женщина-мать, она конечно скоро поймет то, что шутки ее привели вас к любви... Я полагаю, что мы должны быть с нею откровенны, прямо ей объяснить все.

– Да она уже это поняла... Я вчера только имела с нею объяснение по поводу сватовства за меня Голицына...

– Вот видите!.. Необходимо, чтобы я все объяснил ей прямо, как честный человек, чтобы она не могла заподозрить меня в том, будто я вас намеренно увлекал и заинтересовывал собою...

– Можете объяснить все... Для нас же будет лучше...

Наступило минутное молчание. Людмила взглянула на церковь и осенила себя крестным знамением, благодаря Бога за то, что объяснение ее с Владиславлевым привело ее к желаемому концу, и лицо ее заблистало счастьем.

– И так, – сказала она потом, между нами это дело можно считать конченным... Теперь остается все поручить действию промысла Божия о нашей судьбе... Благодарю вас за теперешнее объяснение со мною.

Людмила подала Владиславлеву руку и крепко пожала ее.

– Теперь пойдемте в дом... Maman, без сомнения, теперь вышла из своей комнаты, – сказала она и поднялась с дивана.

Молодые люди вместе пошли в дом. Людмила была в самом восторженном состоянии духа, а Владиславлев снова пришел в смущение и трепет в виду предстоящего объяснения с графинею.

– Maman!.. maman! Василий Петрович пришел, – вскричала Людмила, вбегая в столовую. – Здравствуйте, мамочка! – сказала она потом, целуя мать. Как я рада вас видеть после вчерашнего нашего объяснения! С добрым утром.

Графиня взглянула на Людмилу и лишь покачала головою, потом подошла к Владиславлеву, радостно приветствовала его и поздравила с блистательным окончанием курса. Владиславлев поблагодарил ее за оказанное ему содействие к поступлению в академию и поцеловал у нее руку.

– Это хорошо, – сказала потом графиня. Честь и слава вам, а нам радость, что мы помогли вам докончить свое образование... Ну, что же теперь?.. Роман свой хотите довести до конца?.. За тем и приехали сюда?.. А ведь героиня-то ваша изменила вам: она выходит замуж за князя Голицына... Ha-днях он приедет сюда, и все будет кончено...

– Графиня! вы все шутите... Если бы моя героиня действительно выходила замуж за хорошего человека, я от души тогда порадовался бы ее счастью, а если бы она выходила за Голицына, я пролил бы реки слез о ее несчастий.

– Ах, она уже вам сказала об этом сватовстве?

– Ничего не говорила. Я совершенно случайно услышал о сватовстве Голицына и его поведении в Мутноводске и очень порадовался тому, что дело расстроилось...

– Ну, конечно!.. Как же вам не радоваться, когда вы его соперник и давно уже дали друг другу слово?.. Да я по всему вижу, что вы и сейчас уже объяснились друг с другом. За чем же теперь у вас дело стало?..

– Да, графиня, вы не ошиблись: мы действительно сейчас только в цветнике объяснились друг с другом.

– Вот как! – сказала графиня, взглянувши на свою дочь и покачавши головою. Надеюсь, вы и меня посвятите в свои тайны... Скоро успели все сделать.

Людмила ушла в свою комнату и сейчас же там пала на колени пред иконою Богоматери, благодаря Матерь Божию за помощь ей в объяснении с Владиславлевым и прося новой помощи в устроении дальнейшей ее судьбы, а Владиславлев остался с графинею, которая невольно пришла в некоторое смущение.

– Так героиня ваша с вами уже объяснилась? – спросила она Владиславлева. Ну, поздравляю... Значит, роман ваш близок к развязке?..

– Графиня! – сказал Владиславлев серьезно: – вы все шутите так же, как шутили над нами пять-шесть лет тому назад. Но ведь есть такие вещи, над которыми никогда не следует шутить. Ходить около огня опасно, а шутить над чувствами молодых людей еще опаснее того: огонь можно вовремя погасить, а любовь нет.

– Я это хорошо знаю. Но я вполне уверена в том, что вы, как человек благоразумный, честный и благородный, не позволите себе поступить неразумно и увлечь мою дочь.

– Конечно так, графиня! Я могу любить и действительно доселе любил вашу дочь, как бы свою родную сестру, друга или товарища – честно, благоразумно, бескорыстно, и не позволю себе ничего дурного по отношению к ней. Но вы забываете, графиня, что я и ваша дочь не одно и то же в этом отношении. Я могу любить ее как сестру, а она может полюбить меня совсем иначе – пламенно, страстно. От искры разгорается страшный пожар, от одной вашей шутки может возгореться пламя сильнейшей любви в сердце. И ваши шутка это сделали: шесть лет тому назад вы нечаянно, своими шутками, заронили в ее сердце искру любви ко мне, и эта искра там все тлела и тлела целых два года, а потом вырвалась наружу совершенно неожиданно в ту пору, как я хотел-было поступить во священники. Четыре года нашей разлуки не погасили возгоревшегося пламени, а напротив, еще усилили, и вот теперь, графиня, это пламя горит ярко, начался пожар.

– Теперь я понимаю все, что мне казалось странным в ее образе жизни и неестественным. Но, признаться вам я должна, только лишь вчера я заметила, что она действительно увлеклась вами и целых шесть лет от меня таила свою любовь к вам. Дело, разумеется, не шуточное. Но я надеюсь на ваше благоразумие, вашу честность и ваше великодушие. Я уверена, что вы сумеете показать себя достойным вашего звания и, если, сами любите ее, сумеете умерить свои чувства и ее вразумить.

– Графиня! Человеку на то и даны разум и свобода, чтобы он умел управлять своими чувствами и согласовать свою деятельность с волею Божиею. Но управление этими, чувствами возможно лишь тогда, когда они не успели еще превратиться в страсти. Борьба со страстями не для всякого возможна: страсть делает человека своим рабом, помрачает разум и заглушает голос совести... вот в чем беда...

– Надеюсь, до этого дело еще не дошло?

– Я, графиня, пока еще свободен от страсти, но о вашей дочери сказать этого не могу...

– Да. Вчера она выдала себя предо мною, и я теперь убеждаюсь в том, что она любит вас страстно. На вас поэтому теперь лежит долг вразумить ее, подавит в ней эту страсть, загасить пожар в ее сердце. Я полагаю, что вам лучше было бы и не ездить сюда теперь, если вы прежде что-либо знали об этом, или же приехать лишь затем, чтобы вразумить ее, прямо ей сказать, что вы ей не партия.

– Графиня! Я затем именно и ехал сюда, чтобы поблагодарить и вас, и вашу дочь за оказанное мне благодеяние и исполнить свою обязанность по отношению к ней со стороны сердечной. Не скрою от вас ничего. Перед отправлением моим в академию она имела неосторожность сказать мне, что если моя невеста не дождется меня, то она меня подождет, и хотя я не принял от нее этого неосторожного слова, тем не менее она, как видите, меня дождалась. На мне лежала обязанность возвратить ей ее слово, и я это сегодня сделал. Она не связана со мною ни клятвами, ми обещаниями. Мы оба свободны. Но, графиня, теперь уже поздно погашать пламя любви в ее сердце возвращением ей слова или увещаниями: теперь можно лишь разбить сердце, но не погасить пламени в нем. Чистая, святая любовь ее ко мне превратилась в страсть и зажигает пламя в моем сердце.

– Не думала я, чтобы до этого когда-либо могло дойти дело... Прошу вас, расскажите мне все подробности вашего сегодняшнего объяснения с нею и не скройте от меня ничего, чтобы я могла видеть, что мне теперь следует делать.

Владиславлев по совести все рассказал графине, что было ими обоими говорено при объяснении в цветнике.

– Однако! – сказала графиня, выслушавши Владиславлева: – наша затворница отличную придумала развязку своего романа. Но я заранее должна вам сказать, что ни ваше диспутирование с графом, ни просьба великой княгини не в силах будут сломить упорство графа... Мне кажется, что вам следовало бы прямо сказать Людмиле, что вы ее не любите и уже нашли себе хорошую невесту,

– Графиня! Это невозможно. Ни по совести своей, ни по чувству христианской любви я не мог этого сделать. Это значило бы убить ее, разбить ее сердце и сделать ее на всю жизнь несчастною. Вы сами знаете, каковы бывают последствия отверженной любви... Не могу же я быть ее извергом. Я, с своей стороны, сделал то, что предписывал мне мой долг чести и любви христианской. Вы можете узнать от нее, что во все время нашего знакомства мы никогда не позволили себе сказать ни единого слова о любви, не злоупотребляли вашим доверием, и если теперь случилось такое обстоятельство, то мы в том неповинны: все это совершилось само собою, пламя в сердцах загорелось и вспыхнуло пожаром от одной искры, зароненной вами в сердца наши еще шесть лет тому назад.

– Что же теперь делать?

– Я не знаю, графиня, что вам на это сказать. Дальнейшее все зависит от воли Божией и от вас. Без благословения вашего мы ничего не сделаем для своего счастья, а равно и без ваших настояний ничего не сделаем для своего несчастия. Что вы прикажете, то я и сделаю. Вы опытнее нас и лучше все можете понять и сообразить. Если вы желаете, чтобы ваша дочь была убита горем, засохла и умерла от печали, прикажите мне более не являться к вам, – и я сию же минуту удалюсь и более ни вы меня не увидите, ни она. Если же вы любите свою дочь, желаете ей счастья и думаете все предоставить воле Божией, – позвольте мне продолжать с вами знакомство по-прежнему. Можете быть уверены в том, что мы не злоупотребим вашим доверием, не сделаем ничего преступного, не скажем друг другу и одного слова о любви и будем жить надеждою на свое счастье в будущем, когда вы дадите свое согласие на ваше счастье. Вы были виновны в любви вашей дочери ко мне, – вы теперь и решите это дело по чувству совести, по долгу материнской любви и по благоразумию своему.

– Действительно, я сама во всем виновата и сама одна должна теперь понести за это наказание... Милу я безумно люблю, и потому губить ее молодости и счастья не хочу и не могу. Я думаю, лучше все предоставить времени. Попробуйте еще раз вразумить ее... Может быть, вам это и удастся, иначе же живите надеждою на будущее, хотя бы и десять лет вам пришлось этого ждать. Я верю вам и надеюсь, что вы вполне оправдаете мое доверие к вам.

– Благодарю вас, графиня!.. Пусть будет во всем воля Божия и ваше материнское благословение!

– Но ведь вот беда в чем: на-днях Голицын приедет с решительным намерением окончить все дело... Я не знаю, как мне тогда поступить, чтобы не вышло скандала.

– Maman! – сказала в эту пору Людмила, входя в столовую: – я уже вам сказала, что князь сам осрамится и убежит от стыда, – и, поверьте, это будет так.

– Однако, затворница, ты отличную придумала развязку своего романа! Но ведь это не та развязка, какая предположена была прежде и на которую я выразила тогда свое согласие.

– Простите, мамочка! Я в этом не виновата: любовь сама собою закралась в мое сердце и вспыхнула в нем ярким пламенем, а развязка романа одна и та же – женится учитель на учительнице, явление самое обыкновенное в жизни... И что же здесь преступного в том, что я хочу выйти замуж по любви с вашего же на то согласия и благословения?.. Вы сами были молоды и знаете, что любовь есть непременная потребность человеческого сердца...

– Против этого я ничего и не говорю... Нужно дерево рубить по себе, говорит русская пословица, – вот в чем суть дела...

– Я это и делаю: Василии Петрович мне по сердцу, а князь нет, ну, я и выбираю то, что мне по сердцу, рублю дерево по себе... И по степени своего образования, и по качествам своего ума и сердца, и по своему служебному положению Василий Петрович совершенная пара мне... По происхождению своему и по имущественному положению он мне не ровня, это верно; но ведь это в настоящее время не имеет того общественного значения, какое эти условия имели в прежнее время... Притом же, высшее образование, блестящие способности и предстоящая ему благородная и многополезная общественная деятельность на ученом поприще сглаживают и эту неровность... Итак, chere maman, будьте сострадательны ко мне, как любящая мать: не убивайте моей молодости, не губите меня, представьте все времени и воле Божией... Прошу и умоляю вас об этом.

Людмила бросилась к матери и начала целовать ее руки со слезами на глазах, не зная того, что мать уже сказала Владиславлеву.

– Успокойся, Милушка! – сказала наконец графиня. – Я, с своей стороны, вовсе не думала губить твоей молодости и нахожу, что в настоящем случае всего лучше представить все времени и воле Божией... Потерпи, подумай хорошенько о своем решении и о последствиях его, попроси себе помощи и вразумления у Бога, будь осторожна во всем и умеряй порывы своего сердца, а там – что Бог даст, то пусть и будет по Его всесвятой воле.

Людмила с восторгом бросилась матери на шею и поцеловала ее в знак искренней благодарности. В то же время и Владиславлев подошел к графине и поцеловал у нее руку.

Вскоре в столовую вошел граф, так как было уже время чая, самовар шипел уже на столе и графиня с Людмилою и Владиславлевым уже попросту, по-семейному сидели за этим столом. Граф в последние годы значительно постарел, но все еще был бодр духом и телом. С распростертыми объятиями бросился он целовать Владиславлева и поздравлять с блистательным окончанием курса.

– Все слышал, все знаю о ваших подвигах на пользу своего собственного образования, – сказал граф Владиславлеву, садясь на свое обычное место за столом: – Людмила вчера все мне рассказала... Люблю и уважаю вас за это... Это совершенно в моем духе... Дай Бог, чтобы таких молодцов, как вы, было в настоящее время побольше на Руси...

Сейчас же граф начал свою беседу с Владиславлевым о философии Канта, Гегеля, Шеллинга и других знаменитых философов и пошла потом в ход обычная история; обыкновенная беседа перешла в спор о разных философских предметах; от одного предмета постепенно граф переходил к другому, и тут дело касалось не одной только философии, но и богословия, и истории, и естествознания. Владиславлев искусно вел с ним спор и ни в чем ему не уступил. Весь день этот в том и прошел у них, что они разбирали разные философские системы и спорили о разных предметах. Людмила была при них же и внимательно слушала их.

– Ну, молодец! – сказал граф вечером, простившись с Владиславлевым. – Это не восходящая только, а уже взошедшая звезда первой величины.