Часть III. Расстрел Московского Кремля 27 октября – 3 ноября 1917 года
От автора
Первое издание было выпущено в Москве 1917 года в количестве 10 000 экземпляров, но из них 8 000 уничтожено большевиками, а также конфискованы и клише фотографий расстрела Кремля. Бумага, печать и снимки первого издания имели весьма неприглядный вид, так как лучшего материала в советской России невозможно было достать.
В настоящем, втором издании, исправленном и дополненном, не без затруднений удалось переснять фотографии уцелевшей книжки первого издания и в лучшем виде невозможно воспроизвести, а подрисовывать фотографии нежелательно, дабы каждый читатель мог убедиться в подлинных фотографиях, удостоверяющих жестокое варварство большевиков и все их злодеяния в Московском священном Кремле и повсюду, где появляются эти варвары двадцатого века.
Текст сохранён в авторской редакции.
И когда приблизился [Иисус] к городу, то, смотря на него, заплакал о нём. (Лк. 19:41)
Грозное пророчество Исайи во всей полноте сбывается ныне над нашей многострадальной Родиной, над некогда Великой и Святой Русью: «Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит: Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня» (Ис. 1:2).
Чаша Гнева Господнего исполнилась. «Отнял у нас Бог всякое подкрепление хлебом и всякое подкрепление водою, храброго вождя и воина, судью и пророка, прозорливца и старца, советника и мудрого, художника и оратора и дал нам отроков в начальники, и дети господствуют над нами. И один угнетается другим, и каждый ближним своим. Юноша нагло превозносится над старцем и простолюдин над вельможей. И мы хватаемся за первого встречного человека и говорим: “У тебя хоть есть одежда, будь нашим вождём и царствуй над нашими развалинами”, – но он отвечает с клятвой: “Я не могу исцелить ран общества, и в доме моём нет ни одежды, ни хлеба, не делайте меня вождём народа”» (Ис. 3:1–7). «И наши некогда честные, некогда прекрасные лица, покрытые шлемом защиты Родины, ныне опозорены печатью всяческой слабости, всяческого страха, и позорный ужас владеет нашими душами, когда от угрозы одного, тысяча нас бросается в бегство, а от угрозы пяти бежим все мы» (Ис. 30:16–17)374.
Так погиб наш некогда славный Иерусалим, так гибнет Россия.
С 27 октября по 3 ноября сего 1917 года первопрестольная Москва пережила свою Страстную седмицу и в течение семи суток расстреливалась артиллерийским, бомбомётным, пулемётным, ружейным огнём375. Русское оружие, в котором ощущался недостаток для обороны от сильно вооружённого неприятеля на фронте в начале войны, ныне было заготовлено (нами и нашими союзниками) в огромном количестве, но, к ужасу нашей Родины, оно было обращено не на неприятеля, а в своих же русских братий, на расстрел своих родных городов и святынь.
Лишь только замолкли вечерние колокола Московских Сороков и верующий народ возвратился из храмов в свои мирные домашние очаги, как улицы белокаменной оглушились первыми ружейными выстрелами. Было бы понятно, если бы действительно полонил нашу Москву лютый враг немец, то и жизнь бы свою не пощадил тогда всякий из нас – русских людей, кому дорога Родина и дороги великие московские и всероссийские святыни с их священным Кремлём, но если вы пристальнее всмотритесь в лица людей, стрелявших по мирной Москве и разрушавших священный Кремль, то вы увидите в большинстве случаев в них своего родного русского брата. С 28 октября жизнь в Москве становилась всё страшнее и ужаснее. Засверкали в воздухе тысячи ружей и штыков, затрещали ружья и пулемёты, загудели орудия, воздух со зловещим свистом и воем прорезали снаряды и беспощадно разрушали всё встречавшееся им на пути. Мирное население Москвы притаилось в своих домах и попряталось в сараи и подвалы, но снаряды настигали и здесь, засыпая под развалинами домов. Сколько в этих холодных подвалах было страха, горя и слёз, холода и голода. Матери и дети плачут и молятся, многие женщины от испуга впадают в обморочное состояние и теряют рассудок. И в продолжение восьми дней, сидя в подвалах, несчастные московские обыватели в районах обстрелов вынуждены были страдать и голодать, так как всякий выход из дома или подвала угрожал [им] быть намеренно или ненамеренно убитым и застреленным. Сколько эта междоусобица породила горя и несчастья, об этом и не нужно говорить, оно слишком очевидно и чутко для всех.
Позволю себе сообщить мои личные наблюдения и переживания в Москве во дни бывших смятений и братоубийства.
Свободный от соборных занятий воскресный день 29 октября дал мне возможность отправиться в качестве пастыря-санитара на улицы Москвы. Всякий мною слышанный выстрел и разрыв снарядов толкал меня идти и исполнять свой долг, поскольку хватит сил и умения.
Жутко было проходить по пустынным улицам и переулкам в районе, где происходил ружейный, пулемётный и орудийный бой родных русских братьев. Обычная кипучая уличная жизнь Москвы замерла, исчезли хвосты голодных людей, и днём и ночью ожидавших очереди возле лавок и магазинов. Попрятались все люди, и только кое-где из подвалов или из приоткрытых дверей показывались испуганные лица обывателей, прислушивавшихся к разрыву снарядов и трескотне пулемётов.
Гул от разрыва снарядов всё усиливался и учащался, и при каждом разрыве тяжёлое эхо болезненно ударяло и отражалось на мозг, давило его, а мрачная мысль уже рисовала все действительные последствия этих разрывов ещё прежде, чем глаза увидят самые разрушения и смерть.
Но вот я уже на боевом фронте мирной Москвы.
Небольшая группа солдат, вооружённых винтовками, смело подходит ко мне и допрашивает меня: кто я такой, к какой принадлежу партии, нет ли при мне оружия. Потребовали мой документ о моей личности, осмотрели мою сумку, в которой было походное, соответствующее пастырю одеяние и перевязочный материал. Эти солдаты с площадной руганью обыскали меня и, ничего не найдя, отпустили. Подобных допросов и обысков трезвыми и пьяными вооружёнными людьми и даже в более грубой форме было не мало ещё впредь, но к этому я себя подготовил и относился совершенно спокойно, как к неизбежному явлению. В районе Пречистенки и Остоженки я попал уже под перекрёстный огонь, уносивший много жертв, и я решил обслуживать этот район. Здесь же на улицах среди раненых и убитых я находил учащихся подростков, женщин, солдат и даже раненую сестру милосердия. Здесь я имел возможность принести посильную помощь несчастным жертвам. В одном из проулков я снова столкнулся с вооружённой командой в пять человек, и один из них по команде солдата: «Вон идут люди, стреляй!» – уже нацелился из револьвера по проулку, но мгновенно на мои резкий окрик: «Не стреляй, там мирные обыватели!» – опустил револьвер и подбежал ко мне с допросом. Если бы мне не удалось удержать своим криком руку этого ожесточённого человека, искавшего кого-либо убить, то неизбежно пал бы ещё одной невинной жертвой какой-то мирный обыватель. Хотя в то время нервы мои совершенно притупились, но всё же я чувствовал усталость и зашёл отдохнуть к неизвестному мне священнику Троицкого Пречистенского прихода. Добрый батюшка оказал мне самый радушный и ласковый приём, и я, обогревшись и подкрепив свои силы любезно предложенными мне чаем и хлебом, снова мог пойти на уличную работу. Особенно тяжело я почувствовал себя, когда наступили сумерки, когда подобно мыши, попавшей в ловушку, я не мог выбраться из обстрела, так как при пересечении улиц рисковал быть подстреленным; с этого времени по всякой отдельной фигуре прохожего загорался ружейный огонь с чердаков. В дальнейшем своём пути я встретил санитарный отряд, состоявший из трёх учащихся и двух сестёр милосердия, и с их согласия присоединился к ним и имел возможность поделиться с ними своим перевязочным материалом. Ни вечером, ни в течение ночи стрельба не прекращалась и не стихала ни на минуту. Оставаться в темноте на произвол озверевших людей я не мог, и так как добраться домой в семинарию было немыслимо, я приютился у добрых людей, моих давнишних знакомых. Наутро мне-таки удалось пробраться к Соборной Палате, несмотря на ружейный и орудийный огонь, вспыхнувший к полудню с невероятной силой. Собор ни на один день не прерывал своих занятий, люди работали сосредоточенно и глубоко, ораторы, будто стыдясь лишних слов, снимали свои имена с очереди, в эти дни был решён самый большой из вопросов сессии – восстановление на Руси Патриаршества. Несмолкаемые ни днём ни ночью орудийные залпы и грохот разрывов тяжёлых снарядов, зарево пожаров горящей Москвы, грабежи, убийства и разбой – в тяжёлой тоске внушали мысли, что дальше жить так нельзя, что нужно немедленно же остановить пролитие крови, что нужно остановить чью-то жестокую кощунственную руку, беспощадно разрушающую наше святое достояние, древнерусские святыни священного Московского Кремля. И этот таинственный голос справедливого укора в ответственности перед Богом и Родиной за целость наших родных святынь был сильнее сознания своего бессилия и подвиг меня дерзновенно испросить благословения у Собора епископов и разрешения мне снова пойти в качестве пастыря на этот раз для решительных и настойчивых переговоров о прекращении братоубийства и ограждении от разрушения и поругания Кремля с его святынями и великими Кремлёвскими соборами.
В ответ на мою просьбу последовало благословение Собора епископов. Для исполнения этой миссии я предложил пойти вместе со мной Димитрию, архиепископу Таврическому376, а затем митрополит Платон377 изъявил своё желание и готовность исполнить вышеупомянутую высокую миссию. После переговоров по этому вопросу с прочими членами Собора к нам присоединились ещё члены Собора архимандрит Виссарион378, два протоиерея Бекаревич379 и Чернявский380 и два крестьянина Юдин381 и Уткин382. По совещании с членами Собора уже почти в 12 часов ночи соборяне пожелали отслужить в семинарском храме молебен об умиротворении враждующих братий, и всякий, кто присутствовал за этим ночным молебном, вероятно, чувствовал необычайное молитвенное настроение и высокий религиозный подъём, и верилось тогда в грядущий мирный исход, и все люди без различия казались тогда добрыми братьями и казалось, что ничего нет проще и легче начать скорее жить мирно, единодушно и согласно. И наконец, всё это кошмарное братоубийство казалось каким-то недоразумением, влиянием вражеской немецкой тёмной силы, губящей и порабощающей всю Россию383.
Наутро мы в качестве депутатов Собора по окончании ранней литургии отправились, куда призывал нас долг перед Церковью и Родиной.
Впереди нашей мирной процессии шли два крестьянина с белыми флагами, на которых был красный крест, далее следовали два священника, архимандрит с иконой Святителя Патриарха Ермогена, архиепископ Димитрий шёл со Св. Евангелием, рядом с ним я, имея на себе Св. Дары, а позади всех нас шёл митрополит Платон со Св. Крестом. Батюшки были в епитрахилях, а архиереи в епитрахилях, малых омофорах и клобуках. От самого здания Соборной Палаты почти до Петровского монастыря нас с пением молитв провожали некоторые члены Собора, многие из них шли со слезами. Случайные встречные с благоговением снимали шапки, молились и многие плакали, становились на колена, настойчиво просились с процессией, но присоединяться к нам мы не разрешали, дабы не подвергать их опасности расстрела. Печальное зрелище представляли из себя московские улицы. Стёкла во многих домах и магазинах были выбиты или прострелены, всюду следы разрушений, местами по улицам нагромождены баррикады; конные патрули, грузовики и автомобили, наполненные солдатами с винтовками наперевес, разъезжали во все стороны. По площадям пушки и пулемёты.
У большевицкого комиссариата много солдат. Когда мы приблизились к дверям, нас остановили и долгое время мы ждали, когда угодно будет доложить большевицкому начальству о нашем приходе. В ожидании у крыльца, на улице, в толпе солдат пришлось перенести площадную брань и оскорбление384. Здесь нам пришлось видеть тяжёлую и потрясающую картину. К дому комиссариата солдаты вели под конвоем человек от 25–30 весьма прилично одетых евреев. Солдаты встретили их с угрозой немедленно расстрелять и, сжимая тесно кольцо пленников, кричали всё настойчивее и настойчивее о расстреле. Евреи громко взывали о пощаде, поднимали свои руки к небу, и некоторые их них громко плакали. Это была потрясающая, страшная и жуткая картина...385
После долгого ожидания на улице в комиссариат был пропущен только один Митрополит Платон, которому и было обещано, как он сообщил Собору, сохранить в целости Кремль и объявлено, что стрельба в этот же день будет прекращена и что переговоры об этом уже ведутся386. Несмотря на обещание, именно в ночь с 2 на 3 ноября священный Кремль подвергся жестокому обстрелу и разгрому со стороны большевиков387. Узнав об этом, 3 же ноября я со священником Чернявским отправились в Кремль. Нас пропустили в Спасские ворота. Прежде всего мы по пути зашли в женский Вознесенский монастырь. Здесь уже было полное разрушение. В храме Св. Великомученицы Екатерины насквозь пробита артиллерийским снарядом стена верхнего карниза и верхний свод храма. Отверстие по одному квадратному аршину. Другим снарядом разрушена часть крыши на главном куполе. От ружейных пуль и снарядных осколков разбиты купола храмов монастыря и крыши всех построек обители. Стёкол выбито до 300 мест. В храме Св. Екатерины на носилках среди церкви на полу лежал убитый ружейной пулей в висок юнкер Иоанн Сизов. У тела убиенного я отслужил литию. Когда солдаты уносили из Кремля тело этого юнкера, в ответ на соболезнование из толпы о мученической смерти они выбросили тело с носилок на мостовую и грубо надругались над ним.
Из Вознесенского монастыря мы с батюшкой прошли осматривать разрушение Кремля. Когда мы находились во дворе Синодальной Конторы, близ казарм послышался какой-то крик и гул толпы. Толпа, видимо, приближалась к Чудову монастырю. Когда она была близко, то стало ясно, что озверевшая толпа над кем-то требует самосуда и ведёт жертву к немедленному расстрелу. Я перебежал как мог быстро со двора к толпе солдат, бушевавшей между Царь-пушкой и Чудовым монастырем; батюшка Чернявский подходил к толпе с другой стороны. Здесь я увидел, как неизвестный мне полковник отбивался от разъярённой окружавшей его многолюдной толпы озверевших солдат. Солдаты толкали и били его прикладами и кололи штыками. Полковник окровавленными руками хватался за штыки, ему прокалывали руки и наносили глубокие раны, он что-то пытался выкрикивать, но никто его не слушал, только кричали, чтобы немедленно его расстрелять. Какой-то офицер вступился за несчастного, пытаясь защитить его своей грудью, тоже что-то кричал. Я подбежал к толпе и стал умолять пощадить жизнь полковника. Я заклинал их именем Бога, родной матери, ради малых детей – словом, всеми возможными усилиями уговаривал пощадить, но озверевшей толпой овладела уже сатанинская злоба, мне отвечали угрозами немедленно расстрелять и меня, ругали буржуем, кровопийцей и проч. В это мгновение какой-то негодяй солдат отбросил несчастного мученика в сторону, и раздались выстрелы, которыми всё было кончено. Офицер, защищавший полковника, здесь же бросил бывшую у него винтовку, отошёл к разрушенной стене у Синодальной Конторы и повалился на груду кирпичей. Причина убийства этого полковника (56-го полка) заключалась в том, что полковник должен был временно сократить довольствие солдат за недостатком провианта на ⅓ порции хлеба в течение полудня до подвоза нового запаса388.
Но что сталось с нашим Кремлём?! Замолк рёв артиллерийской пальбы, затих шум братоубийственной бойни, и из праха и дыма гражданской войны глядит он на нас, зияя ранами, разбитый, осквернённый, опозоренный Кремль – твердыня нашего духа, немой свидетель прежней нашей славы и настоящего позора, сложенный по кирпичу трудами поколений, залитый в каждом камне кровью его защитников, стоявший свыше полтысячи лет, переживший всякие непогоды и бури и павший ныне от руки своего же народа, который через полтысячи лет стал разрушать свои вековые святыни, покрыв ураганным огнём Кремлёвские соборы, это диво дивное, восьмое чудо мира, привлекавшее к себе за тысячи вёрст толпы любопытных иностранцев, приезжавших в Москву подивиться на красоту Кремлёвских соборов.
Пробраться в Кремль сейчас нет почти никакой возможности. С большими неприятностями и после длинной волокиты всяких хлопот нынешние правители Москвы выдают на небольшом обрывке бумаги с какими-то непонятными отметками – пропуск, который при посещении Кремля бесконечно проверяется часовыми. Виновники, в безумной ярости разрушавшие святыни, в ужасе затворили кремлёвские ворота и скрыли Кремль от взоров, справедливо боясь народного гнева389, который безусловно последовал бы, если бы толпы людей, с жадным любопытством устремившихся посмотреть свой Кремль после боя, пропустили бы внутрь, в его распавшееся каменное недро. Чувство невыразимой тоски поистине неизглаголанного горя охватывает вас при виде этих разрушений и ужаса, и
чем вы углубляетесь дальше в осмотр поруганной святыни, тем эта боль становится сильнее и сильнее. С неподдающимся описанию волнением вы переступаете ограду на каменную площадь к великому Успенскому собору и видите огромные лужи крови с плавающими в ней человеческими мозгами. Следы крови чьей-то дерзкой ногой разнесены по всей этой площади.
Успенский собор
Успенский собор расстрелян. В главный его купол попал снаряд, разорвавшийся в семье его пяти глав, из коих кроме средней одна также попорчена. Пробоина в главном куполе размером в 3 аршина, а в поперечнике 1 ½ аршина. В барабане купола есть опасные трещины. От сильных ударов осколками снарядов в некоторых местах кирпичи выдвинулись внутрь собора, а на стенах барабана образовались трещины, но всё это ещё не исследовано архитекторами окончательно, ещё не определено, излечимы ли и какими средствами эти страшные раны. Снаружи вся алтарная стена собора испещрена мелкими выбоинами от пуль и осколков снарядов. Таких следов на белокаменной облицовке насчитывается свыше 70. Да на северной стене 54 выбоины. Зеркальные стёкла всюду в окнах выбиты или прострелены пулями. Одних только стёкол перебито в соборе на 25 000 руб. Внутри Успенского собора разбросаны осколки разорвавшегося там шестидюймового снаряда и по солее и по собору разбросаны осколки белого камня, кирпича и щебня. Стенопись внутри храма в куполе попорчена, паникадила погнуты. Престол и Алтарь засыпаны разбитым стеклом, кирпичами и пылью. Гробница Св. Патриарха Ермогена тоже покрыта осколками камней и мусором. Такова мрачная картина разрушения и поругания нашей православно-русской святыни великого Успенского собора – этой духовной твердыни и многократного возрождения и укрепления православно-русского благочестия даже во дни древних тяжёлых лихолетий390. И ещё становится страшнее, когда вы узнаете, что эта всероссийская народная святыня расстреливалась по прицелу, по обдуманному плану. Расстрел всего этого происходил в ночь на 3 ноября, когда мир был уже заключен и господствовали большевики над священным Кремлём. Последний ужасный удар по Кремлю приходился в 6 часов утра 3 ноября.
Православные! Не щемит ли ваше сердце зияющая перед вами эта чёрная рана твоей родной святыни, разбитая глава твоего великого собора? Не стыдно ли вам за вашу Родину, когда вы слышите, как стоящий в толпе перед развалинами Кремлёвских святынь чужестранец, серый китаец, изумленно глядит на развалины и бормочет: «Русский не хороший, худой человек, потому что стреляет в своего Бога!».
Чудов монастырь
Тяжёлое впечатление производит настоящий вид расстрелянного Чудова монастыря. Фасад с южной стороны пробит шестью тяжёлыми снарядами. В стенах глубокие разрывы и трещины; выбоины достигают от 2–3 аршин в диаметре. В сильной степени пострадала иконная и книжная лавка. Двумя снарядами пробиты стены митрополичьих покоев, которые занимал член Собора Петроградский митрополит Вениамин391. Внутри покоев полное разрушение. Обломки мебели и всего того, что находилось в покоях, смешалось с грудами камней и мусора. В одной комнате снаряд пробил огромной толщины оконный откос и разрушил вплоть до стоящей рядом иконы Богоматери всю стену, а икона со стеклом и с висящей возле неё лампадой осталась невредима. Храм, где покоятся мощи св. Алексия, не пострадал, там выбиты только окна. Мощи Святителя Алексия с начала обстрела были перенесены в пещерную церковь, где под низкими сводами пещерного храма денно-нощно митрополит Вениамин, архиепископ Гродненский Михаил392, наместник Чудова монастыря епископ Арсений393, Зосимовский старец Алексий394 и вся братия совершали моления под несмолкаемый грохот орудий, потрясавших стены храма.
Иван Великий
Колокольня Ивана Великого повреждена снарядами с восточной и юго-восточной стороны, и по стенам видно много выбоин и пулевых ран.
Николо-Гостунский собор
В алтарное окно Николо-Гостунского собора влетел снаряд и разрушил внутри алтаря восточную стену, разорвался в самом алтаре. Большое старинное Евангелие, стоявшее у разрушенной стены, отброшено на пол к Престолу. Верхняя крышка с Евангелия отбита, и бывшие на ней иконы Воскресения Христова и евангелистов выбиты и разбросаны в разные стороны.
Много листов из этого Евангелия разорвано и скомкано. Жертвенник разбит, богослужебные книги изорваны. По всему алтарю разбросаны кирпичи, осколки снарядов, церковные предметы и всё это нагромождено между Престолом и Царскими вратами. Престол же, несмотря на свою близость к пробоине, остался невредим. В храме Николы Гостунского предлежит великая святыня, часть Святых Мощей Святителя Николая – того святого, которого чтут все христиане и даже язычники. Увы, русский человек проявил к этой святыне такое поругание, о котором страшно и говорить! Стены у входа в храм исписаны самыми площадными, грязными и кощунственными надписями и ругательствами на русском и немецком языках395, а при входе в храм, где находится святыня, устроили отхожее место. Заметьте, что это не на улице, а наверху, в колокольне Ивана Великого.
Благовещенский собор
Знаменитое крыльцо Лоджетты Благовещенского собора, с которого Грозный Царь любовался кометой, разрушено орудийным снарядом. Мы видели одного художника, который бросился к этому крыльцу и, увидев его разрушение, залился слезами. Здесь разрушен неповторимый образец красоты человеческого искусства. От ударов снарядами сотрясались стены храма и рушились храмовые святыни.
Архангельский собор
Рассыпая губительные снаряды по Кремлю, безумцы, очевидно, решили заранее не пощадить ни одного Кремлёвского храма, и, действительно, следы преступления остались на всех Кремлёвских святынях. Архангельский собор тоже изъязвлен ударами снарядов.
Смерть, не различая святости места, оставила свои кровавые следы между этими двумя святыми алтарями. Между Архангельским и Благовещенским соборами видны громадные лужи крови.
Подверглись разрушению и святотатству Кремлёвские храмы Воскресения Словущего, Ризоположенская церковь с часовней иконы Печерской Божией Матери и Предтеченская церковь на Боровицкой башне. Последняя церковь подверглась сильному ружейному обстрелу, и несколько пуль попало в иконы Московских Святителей, Казанской Божией Матери. Искалеченный лик Пречистой укором глядит на дела рук человеческих; я уверен, что ни один негодяй не посмел бы приблизиться теперь к этой иконе.
Патриаршая ризница
Патриаршая ризница, представляющая собой сокровища неисчислимой ценности, превращена в груду мусора, где в кучах песка и щебня, обломках стен и разбитых стёкол от витрин раскапываются бриллианты и жемчуга.
Самому большому разгрому подверглась палата №4, которая пробита разорвавшимся снарядом, и здесь несколько витрин и шкафов с драгоценными старинными покровами, украшенными золотыми дробницами и камнями, превращены в щепы. Некоторые покровы-памятники пробиты и попорчены безвозвратно. От осколков снарядов пострадало Евангелие XII века (1115 г.) вел. кн. Новгородского Мстислава Владимировича. С верхней сребро-позлащённой покрышки сбита часть финифтяной эмали, чрезвычайно ценной по своей старинной работе. Различные предметы драгоценных украшений патриархов: митры, поручи, а также церковная старинная утварь, сосуды, кресты и проч,– всё это выброшено из разбитых витрин на пол и вбито в щебень и мусор. Вторым снарядом в палате № 6 разрушены витрины с патриаршими облачениями. Разбита церковно-историческая русская сокровищница, составлявшая самый лучший памятник минувшей патриархальной жизни Великой Святой Руси396.
Собор Двенадцати Апостолов
Собор Двенадцати Апостолов расстрелян весь. Изборождённая снарядами, изрытая, развороченная восточная часть зияет дырами, пропастями и трещинами, она производит впечатление живой развалины, которая держится каким-то чудом. На наружной стене этого храма более тяжёлых и, так сказать, болезненных ран виднеется 16 орудийных, 96 осколочных и множество ружейных. Несмотря на толщину старинной кладки кирпича, в местах удара образовались глубокие прострелы, а внутренняя алтарная стена покрыта опасными трещинами. Один снаряд пробил стену с южной стороны под окном и разорвался в церкви, причинив разрушение: подсвечники оказались разбитыми, многие иконы на стенах изранены осколками. Стоявшее у северной стены большое Распятие жестоко поругано. Ударом снаряда сорваны распростёртые, пригвождённые ко Кресту Пречистые Руки Спасителя. Тело его покрылось изъязвлениями от кирпичных вонзившихся осколков, и Распятие всё залито маслом из лампады. Красные пятна создают потрясающую картину живого окровавленного Тела. Богомольцы, которым удалось проникнуть в Кремль, подходя к этому Святому разбитому и поруганному Распятию, не могли спокойно смотреть на это жестокое поругание, предавались неописуемому отчаянию, плакали навзрыд, обнимали подножие Распятого Христа. Один из снарядов попал в окно так называемых Петровских Палат, где спасался от стрельцов Пётр Великий, разбил оконный простенок и разорвался внутри Палаты. В настоящее время в этих Палатах всё разрушено.
Малый Дворец
Малый Николаевский Дворец, принадлежавший ранее Чудову монастырю, сильно пострадал от орудийного погрома. Снаружи видны громадные сквозные пробоины. Внутри всё тоже разрушено, и когда мне пришлось обойти комнаты, то я увидел картину полного разгрома. Громадные зеркала и прочая обстановка дворца варварски разбивались и разрушались. Шкафы разбиты, книги, дела и бумаги разбросаны по всем комнатам. Петропавловская в Николаевском дворце церковь пробита снарядом и разгромлена. Иконостас разбит, сотрясением взрывов распахнулись Царские врата и завеса церковная разорвана надвое. Отсюда расхищено много ценных икон.
Здание судебных установлений
Расстрелян Суд, где пробит снарядом купол знаменитого Екатерининского зала. В том же зале разорван замечательный портрет Екатерины и причинено много других повреждений. Безумцы натолкнулись в комнатах судебной экспертизы или у следователей на горшки с вещественными доказательствами, то есть с препаратами отравленных желудков, мёртвых выкидышей и проч., и пожрали эти «маринады», благо они были налиты спиртом397.
Никольские ворота
На Никольской башне, которую разбили в 1812 году французы, образ Святителя Николая, оставшийся невредимым от французского нашествия, ныне подвергся грубому расстрелу. Как Никольская башня, так и Никольские ворота совершенно изрыты снарядами, пулемётами, ручными гранатами. Совершенно уничтожен киот, прикрывающий икону Святителя Николая. Сень над иконой сбита и держится на одном гвозде. С одной стороны изображение Ангела сбито, а с другой прострелено. Среди этого разрушения образ Святителя Николая уцелел, но вокруг главы и плеч Святителя сплошной узор пулевых ран. При первом взгляде кажется, что иконы нет, всматриваясь внимательнее, сквозь пыль и сор вырисовывается сначала строгое лицо Святителя Николая, а затем становится яснее весь этот чудотворный образ – стена и ограждение священного Кремля.
В 1918 году произошёл необычайный случай перед этим образом Святителя Николая, который вызвал даже в большевиках большое недоумение и смущение. Здесь я приведу дословно сообщение члена Церковного Собора А.А. Салова398, правдиво описавшего чудо с образом Святителя Николая, что на Никольских воротах Кремля.
«Первого мая (по новому стилю), в Великую среду, властители, засевшие в Кремле и назвавшие себя народными, устроили “торжество социализма”; они долго его подготовляли и много денег на него затратили, но “торжество” их не удалось: в манифестациях и шествиях участвовали жалкие кучки в несколько сот человек; улицы и площади, обвешанные красными тканями, были безлюдны, и напрасно гремели на пустых перекрёстках оркестры музыки...
А храмы Божии были полны, как никогда, и покаянный день Страстной седмицы народ московский провёл не под знамёнами революции, а у подножия Креста, у Святых алтарей Господних. Это была первая крупная моральная победа духа над служением только плоти, победа тех, кто с Христом, над Его врагами, и видимым, чудесным знаком этой победы было открытие силами неземной иконы Святителя Николая на Никольских воротах Кремля. Эта икона, чудесно уцелевшая в дни наполеоновского нашествия в 1812 году и несколько повреждённая (в левом краю своём) в дни октябрьского переворота, была завешена красным широким полотнищем, которое на глазах тысячных очевидцев крестообразно разорвалось, и суровый лик Святителя открылся взорам толпы, и ткань, до того времени крепкая и неповреждённая, постепенно изменила свой цвет в коричневый и скрученными клочками стала падать на каменную мостовую у ворот. Это всенародное чудо быстро облетело Москву, и к иконе Святителя со всех концов потекли вереницы богомольцев. День и ночь горячо и пламенно молились православные Великому Чудотворцу. Непреложность факта этого закреплена на бумаге документально целым рядом бесспорных свидетелей. В Николин день, 9 мая, по почину Совета объединённых московских приходов, с благословения Его Святейшества был совершён крестный ход из всех храмов Москвы на Красную площадь, и здесь Патриарх Тихон среди несметного моря народа, под немолчный гул колоколов московских пламенно молился Святителю Николаю у подножия Никольских ворот. Этот день Святого Николая был днём великой радости и светлого торжества Православия, ибо под святые хоругви церковные и иконы Божии встало и притекло на Красную площадь море людей. Здесь было около миллиона народа. Все фабрики и заводы стали, магазины и рынки закрылись, весь рабочий и торговый московский люд пошёл молиться любимому святому своему – Николаю Угоднику. Чудный весенний день, прохладный и солнечный, безоблачное, чистое небо – всё это дало торжеству ликующий блеск и незабвенную красу. А самозваные властители задолго до 9 мая приказали, чтобы “день Николая был днём будней, рабочим, и чтобы все станки фабричные непременно работали и магазины и рынки торговали”, и грозили эти властители мечом и огнём тем, кто не подчинится их приказам и будет с контрреволюционерами-церковниками покушаться на их советскую власть...»
Кремлёвские башни
Испорчены кремлёвские башни, из которых угловая Беклемишевская сбита и стоит без вершины. Ещё в 1812 году, при нашествии французов, когда наш священный Кремль подвергся разгрому и поруганию, тогда осталась нетронутой вражеской рукой единственная из многочисленных кремлёвских башен – Беклемишевская. С XVII века эта башня, красавица по своей архитектуре, стояла неприкосновенной. Зубчатые узоры придавали ей особенную художественную красоту. И вот 28 октября 1917 года зловещий снаряд зажужжал над башней и мгновенно её разрушил.
Стоит одиноко обезглавленная, разбитая башня. Безучастно проходят мимо этой развалины каждый день толпы народа, и каждый думает, как бы не запнуться о разбросанные камни и черепки. Никто не понимает, что в разбитой башне поруган, уничтожен драгоценный памятник древнерусского строительства.
У самой башни стоит группа людей. Все смотрят, как один господин с типичной наружностью русского художника, нагнувшись над грудой обломков, выбирает черепки узора, сбитого с башни. Толпа не понимает и этого странного человека, собирающего черепицы керамики, она клеймит его грубыми, бранными словами, называет провокатором. И не сознаёт толпа зевак, что человек этот не странный, не провокатор, а честный потомок благочестивых строителей священного русского Кремля; она не понимает, что он оплакивает разрушение памятников древнерусского искусства – драгоценное наследие наших русских дедов. Этот художник с болью в сердце собирает осколки и черепки в назидание потомству, которое в будущем, наверное, справедливо осудит варварство большевиков, разрушивших святая святых Руси – священный Кремль.
* * *
Ружейной пулей прострелена на Троицких воротах икона Казанской Божией Матери.
* * *
Спасские ворота доныне были освящены святым обычаем, где всякий проходящий через эти святые ворота, даже иноверец, с чувством благоговения обнажал свою голову. Теперь там стоит вооружённая стража с папиросами в зубах, ругается с прохожими и между собой площадной бранью.
Спасская башня пробита и расстреляна. Знаменитые часы с музыкальным боем разбиты и остановились. Остановилась и стрелка часов в ту роковую минуту, когда ворвался тяжёлый снаряд в стены Кремля и наложил несмываемое пятно крови и позора на это священное сердце Москвы399.
И как хотелось бы сейчас открыть все кремлёвские ворота, чтобы не только москвичи, но все русские люди могли перебывать на развалинах своих святынь. Но какие нужны слёзы, чтоб смыть всю ту нечистоту, которой осквернили священный Кремль наши русские братья – солдаты, руководимые врагами!
Русская история отметит на своих страницах гнусно позорное, отвратительно кощунственное деяние своих сынов. Большевицкое варварство беспощадно и справедливо уже осуждается иностранцами всего мира.
Красная площадь
Осмотрев расстрелянный священный Кремль, пойдём теперь на Красную площадь и посмотрим, что делается там.
Московская Красная площадь имеет свою историю. С древних времён Красная площадь является центром религиозной, общественной, политической и торговой жизни Москвы. Все окружающие эту площадь храмы и здания есть памятники жизни древней Москвы и памятники величия и славы всей России.
На всех памятниках варвары XX века наложили несмываемое клеймо своего позорного деяния, подвергнув их орудийному обстрелу и кощунственному поруганию.
На кремлёвской стене между Спасскими и Никольскими воротами большевики вывесили громадного размера плакат – красное полотнище с надписью аршинными буквами: «Религия – опиум для народа».
Там же, на Красной площади, у стены под плакатом, большевики устроили кладбище для «товарищей». Вид этого кладбища производит удручающее впечатление. На могильных взрытых холмах нет ни одного креста, и только, подобно иудейскому кладбищу, на некоторых могилах торчат доски с какими-то непонятными надписями. Там лежат в красных гробах «товарищи большевики», зарытые в землю по революционному обряду: «с песнями и “Марсельезой”», без церковной молитвы.
Москвичи избегают проходить поздно вечером мимо этого кладбища, прозванного народной молвой «поганым» и «мерзостью запустения». И уже передаются из уст в уста различные легенды о подземном завывании неотпетых покойников, о зловонии возле этой «стены позора» от плохо зарытых трупов, о своре собак, ищущих ночью там себе добычу, и прочее...
Бывали даже случаи, что большевицкие часовые в ужасе разбегались ночью с этого страшного места400.
На той же Красной площади, вблизи указанного плаката, большевики-изуверы раздают и разбрасывают свою гнусную литературу, в которой поощряется разврат и кощунственно высмеивается религия и святая вера. Проходя через Красную площадь, я тоже получил мерзкую книжонку. Вот несколько образчиков её.
Какой-то большевик, очевидно иноплеменник, за подписью «И. Мост» в своей книжонке, озаглавленной «Религиозная язва», пишет следующее:
«Наша цель – вывести людей из религиозного мрака. Всякое средство, употребляемое для достижения этой великой цели, должно быть признано хорошим всеми истинными друзьями человечества и должно быть применено на практике при всяком удобном случае.
Поэтому всякий человек, считающий себя врагом религии, пренебрегает своими обязанностями, если он ежедневно, ежечасно не делает всё, что он в силах сделать, чтобы уничтожить религию. Всякий неверующий изменяет своим убеждениям, если он при всяком удобном случае не борется с попами.
Надобно бороться с ними не покладая рук всюду, где это возможно...»
Я опускаю кощунственное и святотатственное ругательство, написанное Мостом, где изрыгается хула на Бога, на Святого Духа, на Церковь и т. д.; моя рука не может этого писать. В конце книжонки Мост призывает к поруганию и разрушению святынь. Он пишет: «Будем надеяться, что скоро наступит тот день, когда распятие и иконы будут брошены в печь, из священных сосудов и кадильниц будут приготовлены полезные предметы, церкви будут обращены в залы для концертов, театральных представлений или собраний, а в случае если они не будут годиться для этих целей – в хлебные магазины или в конюшни».
Таков идеал своей животной жизни, без Бога, без религии, без веры проводят большевики-сатанисты в жизнь русского народа-Богоносца.
Поймите глубже своей душой весь ужас, всё зло безбожного учения большевизма и остерегайтесь его!
Спасайте от него ваших детей!
Расстрел священного Кремля, осквернение храмов, поругание святынь – всё это есть организованный поход сатанистов-большевиков на религию, как о том и пишет один из разрушителей – иноплеменник Мост.
Ведь в самом деле, глядя на осквернённый Кремль, невольно задаёшься вопросом: кому и для чего понадобились все эти ужасы? Нельзя же не понимать того, что в Кремле вся история могущества, величия, славы, святости и силы земли Русской.
Если древняя Москва есть сердце всей России, то алтарём этого сердца искони является священный Кремль.
Святотатственно посягнуть на него мог только безумец или человек, в сердце которого нет ничего святого, человек, чуждый сознания значения и важности этого памятника свято-русской истории и, несомненно, под влиянием какой-то злой воли, исполненной сатанинской ненависти ко всему русскому, православному.
Нельзя считать серьёзным основанием то, что артиллерийская канонада, направленная на Кремль, имела цель сокрушить горсть защитников-офицеров и юнкеров. Не смея приблизиться к ним, их искали по Кремлю снарядами, разрушая то главу Успенского собора, то церковь Двенадцати Апостолов, то колокольню Ивана Великого, то Чудов монастырь и дальше по порядку все до единого храмы... Хороший, нечего сказать «стратегический» приём борьбы, весьма характерный для тех, кто к нему прибегает.
То, что большевики сделали с Кремлём, делают ныне со всей Россией, разыскивая в ней орудиями смерти врагов своих неосуществимых, противобожеских и противочеловеческих утопий.
Всюду и везде на Руси большевики разрушают исторические памятники, оскверняют и уничтожают святыни, алтари, храмы, морят людей голодом, заливают кровью и слезами русский народ. Во всех действиях большевиков-коммунистов нельзя не видеть определенного плана, последовательности. Так и сказывается во всем чужая, тёмная, злая сила нерусского происхождения.
Нельзя не заметить, не почувствовать, что тут орудует чужой ум, что чужая рука направляет и руководит.
Ясно, что если в этом преступном, позорном деле участвовали не только иноплеменники, но и русские люди, то, несомненно, такие, из сердец которых было совершенно вытравлено чувство любви к своей Родине и которые были духовными рабами врагов России.
Я видел Кремль ещё когда раны сочились кровью, когда стены храмов, пробитые снарядами, рассыпались. Без боли в сердце нельзя было смотреть на эти поруганные святыни. Сейчас же эти раны чьей-то сердобольной, заботливой рукой по мере возможности как бы забинтованы: зашиты досками, покрыты железом, чтобы зимнее ненастье не влияло на эти разрушения ещё более. Но пусть они, эти раны, будут закрыты, пусть их прячут, скрывают от нашего взора – они остаются неизлечимы. Позор этот может загладиться лишь тогда, когда вся Россия опомнится от своего безумия и заживет снова верой своих дедов и отцов – созидателей этого священного Кремля, собирателей Святой Руси.
Пусть этот ужас злодеяния над Кремлём заставит опомниться весь русский народ и понять, что такими способами не созидается счастье народное, а вконец разрушается сама когда-то Великая Святая Россия.
К тебе, православный русский народ, оплакивающий разрушение твоего священного Кремля, прилично здесь обратиться словами псалмопевца: «Пойдите вокруг Сиона и обойдите его; пересчитайте башни его. Обратите сердце ваше к укреплениям его; рассмотрите домы его, чтобы пересказать грядущему роду» (Пс. 47:13–15).
* * *
Всероссийская Святыня осквернена и поругана в позорном деянии большевиков над священным Московским Кремлём в октябрьские дни 1917 года.
Это было вступление, начало варварского «комиссароправства» большевиков на Руси, называющих себя «русскими комиссарами». Но теперь народ русский уже знает, что это «не русские» и «не народные» властители засели и забронировались в священном Московском Кремле, а иноплеменники: Бронштейны, Нахамкесы и другие, подобные им401.
Захвативши власть, эти иноплеменники научили русских воинов, недавно ещё храбрых и непобедимых, бежать с полей сражения, уговорили отказаться защищать Родину от врагов – немцев.
Русские солдаты, у которых ещё первые «творцы революции» вытравили патриотизм и сознание чести и долга перед Родиной, теперь под влиянием большевиков открыто заявили, уходя с фронта: «Зачем мы будем сражаться с немцами, мы самарские, мы вятские, мы пермские, а мы сибирские и т. д. К нам немец не придёт. Будем лучше жить спокойно дома». Увы! Как обмануты вы, доверчивые воины!
Вас большевики отвлекли с фронта для того, чтобы привести Россию к «позорному Брестскому миру», унизительные условия которого даже сами виновники-большевики не решились обнародовать полностью. Вас те же большевики вовлекли в жестокое братоубийство, продолжающееся уже три года.
Взгляните, русские люди, теперь на ваши родные города, сёла и деревни! Они превращены в развалины и кладбища. Посмотрите, как те же обманутые большевиками самарские, вятские, пермские, сибирские и другие воины теперь лежат убитые, изуродованные, изрубленные в своих родных селах и деревнях, на своих хлебных полях-кормильцах.
Вот что сделали иноплеменники, комиссароправцы с русским народом. Им не жаль, что гибнет Россия, что миллионами гибнет русский народ. Что им русский народ! Что им его страдания!
Ведь под флагом Интернационала на крови русского народа подготовляется мировая революция, мировой большевизм. Им мало русской крови. Эти иноплеменники хотят принести в жертву Молоху кровь всего мира.
Всесильными кажутся они, самозваные властители, сидючи в Москве. Но загляните в их чёрную душу, и вы увидите страх – страх оставить Москву. Ибо они – пришлецы, лгуны и обманщики – погибнут в тот день, когда оставят Москву. А теперь ещё стонет и плачет Россия под игом большевиков и ждёт себе избавления.
Кто же избавит от рабского плена наших братий? Кто спасёт поруганные русские святыни и священный Всероссийский Кремль?
Все русские люди должны ополчиться на защиту Церкви и Отечества, как это было в Смутное время на Руси 1613 года, когда по зову Патриарха Ермогена и под водительством князя Пожарского и Козьмы Минина-Сухорука народ ополчился и спас Москву, её священный Кремль и установил порядок на Руси402.
Так и ныне: все должны идти к Москве.
Все немедля пойдём спасать наших дорогих братий, изнемогающих от большевизма.
С Богом, русские люди, с верой вперёд! Поспешите же к родной Москве, в священный Кремль, где будет положено начало порядка на Руси403.
Церковь и Родина ждут вас.
* * *
Цитаты даны в пересказе. – Ред.
Московский военно-революционный комитет 31.10.1917 отдал приказ подчинившимся революционерам Мастерским тяжёлой осадной артиллерии: «Обстрелять Кремль, для этого выбрать, занять позицию и немедленно приступить к обстрелу» (1917 год в Москве. М., 1957.C. 170). В этих мастерских, созданных в годы Германской войны, на момент восстания имелось 60 отремонтированных орудий. Батареи японских 6-дюймовых гаубиц, расстреливавших Кремль, размещались на Воробьевых горах (командир А.Д. Блохин); у Большого театра, на Швивой горке в ограде храма Никиты мученика (П.К. Штернберг) и напротив Никольских ворот на Никольской улице. Батарея из двух французских осадных 155-миллиметровых орудий (Н.С. Туляков) стояла на набережной у Крымского моста. В самый центр города из мастерских было вывезено даже одно 42-дюймовое орудие. Расстрелом Кремля руководил П.К. Штернберг (1865–1920) –революционный деятель и астроном. Небезынтересные сведения о его деятельности в 1907–1908 гг. содержатся в «Энциклопедическом словаре Гранат»: «Организует работы по изучению Москвы на случай восстания и гражданской войны (под видом руководителя работ студенческ. группы по измерению аномалии силы тяжести – с разрешения градонач. и губернатора – он делает в течение неск. месяцев с группой товарищей съёмку улиц, отметку проходных дворов, удобных пунктов и пр.)». Именно по «требованию» Штернберга против Кремля была применена тяжёлая артиллерия. Газета «Всероссийский церковно-общественный вестник» отмечала (4.11.1917): «По полученным сведениям, московским военно-рев. комитетом на Воробьевых горах и в Камергерском переулке сосредоточена тяжёлая артиллерия. <...> Кремль особенно усиленно обстреливается с Таганки. <...> С Ходынского поля город всё время обстреливается из тяжёлых орудий. <...> Выясняется, что в Москве оперирует какая-то третья вооруженная сторона, которая стреляет в обе стороны. Из кого она состоит, трудно сказать. Надо полагать, это сплошь преступные элементы, так как Бутырская тюрьма была распущена».
Схиархиепископ Антоний (князь Давид Ильич Абашидзе, 12.10.1867–1.11.1942 ? дек. 1943 ?) – родился в Тифлисской губерний. После окончания Новороссийского университета (1891) принял монашество с именем Димитрий; иеродиакон. Окончил Киевскую Духовную Академию (1896) со степенью кандидата богословия; рукоположен во иеромонаха. Ректор Александровской миссионерской Духовной Семинарии, архимандрит. Хиротонисан во епископа Алавердского. Позднее епископ: Гурийско-Мингрельский (1903), Туркестанский и Ташкентский (1906), Таврический и Симферопольский (1912). С 1914 г. добровольно в качестве рядового священнослужителя в составе Черноморской эскадры участвовал в Германской войне. Архиепископ Симферопольский и Таврический (1915). Участник Поместного Собора 1917–1918 гг. Состоял во Временном Высшем Церковном Управлении Юго-Востока России и в организации Юго-Восточного Церковного Собора в Ставрополе (май 1919). В 1920-х гг. проживал в Киеве; был наместником Киево-Печерской Лавры. Принял схиму с именем Антоний, пребывал в затворе, старчествовал. Погребен на территории Киево-Печерской Лавры, у входа в Ближние пещеры. В настоящее время готовится его канонизация.
Епископ Платон Чигиринский (Рождественский, 23.2.1866–20.4.1934) – овдовевший сельский священник (поступил в Киевскую Духовную Академию в 1891 г.), пострижен в монахи в 1894 г. С 1902 г. – ректор Киевской Духовной Академии, 3.6.1902 хиротонисан во епископа Чигиринского, викария Киевской епархии, был настоятелем Киево-Братского монастыря. С 8.6.1907 – архиепископ Алеутский и Северо-Американский. С 1914 г. – архиепископ Кишинёвский и Хотинский, в 1915–1917 гг. – архиепископ Карталинский и Кахетинский, Экзарх Грузии. Именно он благословил Великого Князя Николая Николаевича просить св. Императора Николая II об отречении. Участник Собора 1917–1918 гг. С 9/22.2.1918 – митрополит Одесский и Херсонский. В 1920 г. эмигрировал в США. В сентябре 1923 г. свт. Тихоном назначен управляющим Северо-Американской епархией с освобождением от управления Одесской и Херсонской епархией в России. Назначен на эту же кафедру Синодом Русской Православной Церкви Заграницей. С 16.1.1924 уволен свт. Тихоном от управления Северо-Американскими приходами, однако приказа не выполнил и продолжал управлять епархией. В 1923 г. объявил Американскую Церковь автономной. 16.8.1933 запрещён в священнослужении митрополитом Сергием. Скончался в расколе, не покаявшись. 19.4.1946, внимая просьбе паствы митрополита Платона, Святейший Патриарх Алексий разрешил совершать панихиды по митрополиту Платону.
Архимандрит Виссарион (ок. 1851–?) – член Собора, настоятель Макариево-Унженского монастыря Костромской епархии. Избран в члены Высшего Церковного Совета.
Протоиерей Эмилиан Игнатьевич Бекаревич (ок. 1859-?) – член Собора, настоятель Люблинского собора Холмской епархии.
Протоиерей Василий Антонович Чернявский (ок. 1882–?) – член Собора, законоучитель Платовской гимназии в Новочеркасске Донской области.
Александр Иванович Июдин (ок. 1865– ? ) – член Собора, хлебопашец и кожевник деревни Савиной Вытегорского уезда Олонецкой губернии.
Павел Иванович Уткин (ок. 1873-?) – член Собора, крестьянин Рождественской волости Кунгурского уезда Пермской губернии. Окончил начальное училище.
Известно, что в обстреле Кремля большевики прибегли к помощи унтер-офицеров австро-венгерской и германской артиллерии. «По мнению офицеров, – свидетельствовал очевидец, – стрельба превратилась из “солдатской” в “офицерскую”, – или “немецкую”, очень точную» (Московский листок, 14.11.1917). Специалисты отмечают высокую «кучность» попаданий и то обстоятельство, что обстрел вёлся по всем правилам военного искусства (Безсонов В. Объективности ради // Архитектура и строительство Москвы. 1990. № 1. С. 28).
«...В первый раз в жизни я испытал такое острое и сильное впечатление, – делился увиденным с участниками Собора 2 ноября 1917 г. митрополит Платон, – Большего озлобления у людей и непонимания того, что они совершают, я не могу себе и представить. Я даже предположить не мог, чтобы люди доходили до такой страшной злобы. Единственное утешение я находил в том, что впервые я увидел на улицах всю силу веры в душе православного человека. Нас всюду сопровождал крест, творимый на себе массой людей, бывших на тротуарах и глядевших из домов. Многие целовали крест, который я нёс в руках; многие желали идти вместе с нами, но мы их отговаривали от этого. Не могу забыть, как из глаз одного встречного градом хлынули слёзы. Всё это неизгладимо останется в моей памяти. Идя к цели нашего путешествия, мы спросили по дороге милиционера, где находится Военно-революционный комитет. По указанию этого милиционера мы направились к бывшему генерал-губернаторскому дому на Тверской улице. В дальнейшем пути мы встречали на улицах абсолютно одно внимание. Многие солдаты снимали фуражки, крестились и подходили ко мне целовать крест. Такое отношение к нам поселяло во мне уверенность, что, Бог даст, мы хоть несколько достигнем своей цели. Подходим, наконец, к генерал-губернаторскому дому и видим здесь большую солдатскую толпу; у выхода из дома тянулась бесконечная лента солдат, которые начали посматривать на нас далеко не дружелюбно. Так мы здесь попали в атмосферу злобы. Нам сразу поставили вопросы: “Где вы были раньше? Зачем мешаете религию в наши дела? Зачем тут духовенство? Оно уже известно своим раболепством. Идите лучше к своим юнкерам”. Обращаясь лично ко мне, некоторые сказали: “Уходи в Кремль. Там твои”. Так, встреченные подобными замечаниями, мы простояли у генерал-губернаторского дома минут 15 или 20, или даже полчаса...» (Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Т. 3. М., 1994. С. 67).
«К нам отнеслись враждебно, – подтверждал приведённые слова Митрополита прот. Э.И. Бекаревич. – Эта враждебность видна была во взорах, но во внешних действиях не обнаруживалась» (там же, с. 70). То же говорил и А.И. Июдин: «...Когда мы подошли к бывшему генерал-губернаторскому дому, солдаты набросились на Высокопреосвященного и других лиц, как собаки. “А вам что нужно?» –говорили они. <...> Спрашивали, зачем мы пришли. Я сказал: “Мы от Церковного Собора для переговоров”. Мне ответили: “Не нужно никаких переговоров!”» (там же, с. 72). «Около дома, – делился своими впечатлениями прот. В.А. Чернявский, – стоит толпа солдат, человек в 300. Встретила нас толпа враждебно. Одни встречали нас более враждебно, другие менее. <...> А красная гвардия совсем остервенела и смотреть на нас не желает. Во всё время разговора солдаты твердили нам: “Зачем вы пришли к нам? Идите в Кремль, там ваша кровь, там сражаются поповичи. Они стреляют с домов, с колоколен. Нас много, а их мало, мы всё равно победим, и чем дальше они будут сопротивляться, тем будет хуже. Не сдадутся сегодня, будет стрелять тяжёлая артиллерия, и всё будет сравнено с землей». – “А как же будет с Кремлёвскими святынями?» – “Что нам ваши святыни? Нам нет дела до Бога, до святынь: нужно здесь на земле устроить порядок, чтобы быть сытыми!” <...> Всё время нам твердили: “Уходите в Кремль”. Очевидно, наше присутствие понижало их боевое настроение и нас старались поскорее удалить с площади: “Уходите, уходите в Кремль”» (там же, с. 74–75).
Этот эпизод нашёл отражение в рассказах нескольких участников Соборного посольства. Митр. Платон: «Пришлось наблюдать нам и такую картину: солдаты, окружив кольцом, вели значительную группу евреев, захваченных, когда последние стреляли из переулка и готовились стрелять из пулемёта. Над головой евреев солдаты махали ружьями и повели их, как говорили в толпе, к расстрелу. Вообще озлобление против евреев неописуемое» (Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Т. 3. М. С. 68). А.И.Июдин: «...На меня произвело сильное впечатление, когда привели евреев и сказали, что всех расстреляют. Слышались их мольбы и стоны. Шапки надевают, шапки падают. Их увели, не знаю куда» (там же. С. 72). П.И. Уткин: «...Появились солдаты с винтовками, которые привели евреев, которых пригнали, а одного ударили прикладом. Я думал, что их на моих глазах разорвут. Спрашиваю: “В чём дело?» Сказали: “Пулемёт нашли”. Но у них, видимо, власти нет. Одни говорили: “Надо расстрелять”, другие: “Надо разобрать дело”. “Что с ними будет?” – спрашиваю. Одни говорят, что расстреляют, другие, что посадят в тюрьму» (там же. С. 74). Прот. В.А. Чернявский: «При нас привели кучку человек в 25 из интеллигентных людей, часть которых, по внешнему впечатлению, состояла из евреев. Они держали руки вверх, их били прикладами, слышались крики: “Разорвать их, расстрелять”. Поставили их посреди улицы, кругом стояла озверелая толпа. Получалось такое впечатление, что их тут же, у нас на глазах, хотят расстрелять. Мы умоляли, ради Креста и Евангелия, не проливать крови. Затем их повели к подъезду гостиницы “Дрезден”. Что с ними сталось, я не знаю» (там же. С. 74).
«В дальнейшем я, и только один я, – говорил митрополит Платон, – получил приглашение войти в дом. <...> Если на улице всюду теперь грязь, то там в полном смысле болото! Мне пришлось протискиваться среди женщин, среди всевозможного народа, со свирепыми лицами, в загрязнённом виде, не знающими туалета; у многих людей были испитые лица от бессонных ночей. Так меня провели через две комнаты, повели потом вниз, затем вверх; опять я прошёл через две комнаты и уже в третьей увидел группу военных и светских лиц, а также проходящих женщин. <...> Я говорил, что пришёл к ним с приветом, с Богом, со Христом. “И вы, – продолжал я , – со Христом, и между нами – Христос. По Его милости Господней, я пришёл к вам и буду говорить с вами о любви”. Первая дальнейшая фраза моя была такова: “В настоящий момент, когда здесь кровь льётся, когда стон несётся по нашей земле, когда ужасом наполняется страна, Священный Всероссийский Собор не может молчать и он послал меня к вам, во имя братолюбия, во имя московских святынь, во имя Ермогена и других святителей, на святые жилища коих летят бомбы, во имя ни в чём неповинных женщин и детей, во имя всего этого Собор послал меня и спутников моих призвать вас к прекращению братоубийства”. Помнится также, что какой-то господин предложил мне сесть и утешал меня. Я сел. Он также опустился на сиденье против меня. Я стал умолять его употребить все силы к прекращению междоусобия. “Если нужно, – добавил я, – то я прибегну к последнему средству”. При этом я стал опускаться пред ним на колена. Он подхватил меня и стал рассказывать, что драма переживает последние минуты; что всего несколько часов отделяют нас от мира; но что перемирия другой стороне дано не будет. <...> “Но что же с Кремлём?” – спросил я. На это последовал ответ: “На Успенский собор не было направлено специальных ударов. Пострадал только Чудов монастырь”. <...> Я продолжал: “Не отправиться ли мне со спутниками, которых сюда не пропустили, в Кремль? Мы побеседовали бы с юнкерами; и их надо бы посетить”. На это последовал ответ: “Это было бы возможно, но по пути туда вы подвергаетесь опасности попасть под выстрелы. Гостиница “Метрополь” взята, но кругом идёт обстрел”. – “Что же, значит, нам надо возвращаться домой?” – спросил я. «Да», – ответил этот господин. Я спросил: “А с кем я имею дело?”. Он ответил: “Фамилия моя – Соловьёв”. При этом он взял у меня благословение, проводил на площадь и старался, чтобы обезопасить проход. <...> При выходе из военно-революционного комитета я на площади увидел псаломщика, бывшего на службе в моей епархии, в бытность мою в Америке. Я спросил его: “Ты, брат, как здесь?”. Он смутился и почувствовал, видимо, себя неловко» (Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Т. 3. С. 68–69, 71). Эта встреча позднее нашла отражение и в воспоминаниях большевика В.И. Соловьёва (1890–1939). См.: Москва. Октябрь. Революция. Документы и воспоминания. М., 1987. С. 307–308.
Кремль расстреливали трое суток: днём и ночью. Причём одновременно с ослаблением сопротивления юнкеров обстрел только усиливался. Еще 1 ноября вечером юнкера стали готовиться к уходу из Кремля. На следующий день разведка большевиков сообщала, что к полудню «в Кремле войска почти нет, только стоят пулемёты». В 17.00 было подписано перемирие, один из пунктов которого гласил: «С момента подписания мирного договора обе стороны немедленно отдают приказ о прекращении всякой стрельбы и всяких военных действий с принятием решительных мер к неуклонному исполнению этого приказа на местах». В 19.00 юнкера, оставив Кремль, ушли в Александровское училище. В 21.00 приказ о перемирии поступил в войска. Тем не менее именно в это время начался самый ожесточённый артобстрел опустевшего священного Кремля. Приведём свидетельства прессы тех дней. «Особенно сильной была бомбардировка Кремля 1 и 2 ноября, а также после заключения мира, в ночь на 3 ноября. В этот период времени был повреждён Вознесенский женский монастырь. Пробит один из куполов монастырского храма. По-видимому, из шестидюймового орудия пробита нижняя часть средней главы Успенского собора» (Русское слово. 8.11.1917). «Почти всю ночь шла непрерывная канонада. Не только ружейная и пулемётная, но и артиллерийская стрельба не прекращалась почти до утра. Временами канонада достигала крайнего напряжения. <...> Обыватели, осведомлённые о соглашении, с тревогой прислушивались. У всех возникал страшный вопрос: неужели опять расстроится соглашение и снова начнётся бой? Однако под утро канонада стала затихать...» (Вперёд. 4.11.1917). Последний артиллерийский выстрел был выпущен по Кремлю 3.11.1917 в 6 часов утра. А в 9.00 в разгромленный Кремль без единого выстрела вошли большевики. Осматривавший Московский Кремль 3 ноября митрополит Московский Тихон (будущий Патриарх) сообщил на заседании Собора на следующий день: «Из бесед с насельниками Кремля выяснилось, что 1 и 2 ноября были самыми тяжёлыми для Кремля днями и ночами. Но и 3-го числа ужасы продолжались. Преосвященный епископ Арсений [Жадановский] говорил, что выпущено было на Кремль за минувшие страдные дни до 300 выстрелов. Одна башня на стенах Кремля снесена» (Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Т. 3. М., 1994. С. 88).
Свидетелями этого убийства были также объезжавшие Кремль будущий Патриарх Тихон, архиепископ Кишиневский Анастасий (Грибановский), протопресвитер Успенского собора Н.А. Любимов и профессор В.Н. Бенешевич. «Произведши осмотр помещений [Чудова] монастыря, – рассказал на следующий день участникам Собора митрополит Московский Тихон, – мы направились к выходу и у ворот монастыря увидели много солдат с оружием, хотя уже и последовал приказ о разоружении. Тут мы заслышали большой шум. Оказывается, солдаты нашли полковника, защитника Кремля, и стали его бить; его затем расстреляли, и мы находились недалеко от места расстрела. От членов Собора Преосвященного Нестора, епископа Камчатского, и священника В.А. Чернявского мы узнали, что они были очевидцами этого расстрела» (Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Т. 3. С. 88).
После погрома Кремля большевики в своих изданиях немедленно стали распространять ложь. «Любители старины, – писали “Известия Московского военно-революционного комитета” (4.11.1917), – боялись за Кремль, который пришлось подвергнуть форменной бомбардировке из орудий всякого калибра. Можем их успокоить: Кремль в целом, как исторический памятник, сохранился. Ни одно здание, имеющее археологическую ценность, не разрушено до основания или хотя бы частью. Из кремлёвских башен более всего пострадали Никольские ворота, но и они стоят и могут быть реставрированы (исправлены), на первый взгляд, без большого труда. Спасские ворота пострадали уже менее (разворочены часы). Внутри Кремля масса пробоин на Николаевском дворце, где была главная квартира восставших юнкеров и который служил определенной мишенью советской артиллерии. С промаха снаряды попадали в угол Чудова монастыря –тот, что к церкви Двенадцати Апостолов, и в саму церковь. Повреждения кажутся чисто внешними. Соборы Успенский, Архангельский, Благовещенский невредимы так же, как и колокольня Ивана Великого...» Но даже эта наглая ложь коммунистов бледнеет перед заключением Комиссии по охране памятников искусства и старины Моссовета, состоявшей из серьёзных ученых: «...все снаряды, попавшие в Кремль, меньше нанесли вреда художественно-историческим памятникам, чем невежественная малярная реставрация дивных фресок Успенского собора” (Фомин С.В. Расстрелянные Святыни. С. 10).
«Вчера, – сообщал “Московский листок” 19 ноября 1917 г., – было совершено освящение Большого Успенского собора после разгрома, произведённого в нем войсками большевиков. <...> Комиссия по осмотру собора и повреждений, причинённых обстрелом, закончила свои занятия, и в настоящее время идёт деятельная работа для привед[е]ния Собора в порядок. Брешь в главном куполе закладывается временно досками; изнутри купол заложен досками и войлоком, чтобы холодный воздух не проникал из него в Собор; приступлено к работам по наружному ремонту юго-западного купола, часть листов которого разворочена. Из Собора убраны камень и щебень, завалившие амвон, и приступлено к вставке в рамы зеркальных стёкол...»
Священномученик митрополит Вениамин (Казанский, 1873–12.8.1922), Петроградский и Гдовский. Расстрелян по обвинению в сокрытии церковных ценностей. Причислен к лику святых Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 31.3–4.4.1992 г. Сохранилось письмо митрополита Вениамина прот. Ф.Н. Орнатскому от 5.11.1917, рассказывающее о пребывании Владыки в Кремле во время осады: «Целую неделю под выстрелами я провёл в осаждённом Кремле. Последние двое суток насельники Чудова монастыря спасались в подвале и подземной церкви Святителя Ермогена, куда были перенесены и мощи святителя Алексия из Соборного храма. Стену занимаемого мною помещения пробили два снаряда тяжёлой артиллерии, разорвались и произвели большое разрушение. Из своей комнаты я вышел за несколько минут перед этим. Когда был в последних комнатах, всё это произошло, и войти за клобуком и рясой я не мог, так как по коридору двигалось целое облако пыли, мелкого щебня и дыма. Канонада усиливалась, и мы с архиепископом Михаилом Гродненским (помяните имя его) должны были задним ходом удалиться в нижний этаж. Архиепископ с крестом и зажжённой страстной свечой, я с иконой Божией Матери за ним вышли на галерею и спустились вниз к братии. Это было в среду (2 ноября), по-петроградски около двух часов дня. Две ночи и день прожили мы в келлии одного иеромонаха. Спали не раздеваясь. Ко всенощной и Литургии под выстрелами через двор ходили в подземную церковь. Шла постоянная служба. Братия исповедалась, причащалась Св. Таин; служащие и неслужащие готовились к смерти. Переживали незабываемые часы и минуты. Рвутся снаряды, грохот пулемётов, ружей, падающих зданий, а в подземелье возносится молитва у мощей строителя обители святителя Алексия, которые опять перенесены туда, где они несколько сот лет тому назад и были похоронены, – в подземелье, где страдал и скончался святитель Ермоген, возносится молитва о примирении враждующих между собою братьев, об упокоении всех во дни и нощи во время междоусобной брани убиенных. <...> В пятницу осада кончилась» (Всероссийский церковно-общественный вестник. 10.11.1917).
Митрополит Киевский и Экзарх Украины Михаил (Ермаков, 31.6.1862–17.3.1929) – окончив Киевскую Духовную Академию (1887), служил по духовно-учебному ведомству. Хиротонисан во епископа Новгород-Северского, викария Черниговской епархии (31.1.1899). Епископ Ковенский, викарий Литовской епархии (1899–1903); епископ Омский и Семипалатинский (1903–1905); епископ Гродненский и Брестский (1905–1921, с 1912 г. – архиепископ). 14 февраля 1915 года в самый разгар артиллерийского боя Владыка прибыл в северо-восточное укрепление Гродно и под неприятельскими выстрелами совершил торжественное богослужение, обошёл все укрепления, окропил их святой водой и благословил чудотворной иконой Божией Матери Колческой, после чего обратился к защитникам укреплений с воодушевляющей речью. С 1924 г. митрополит Киевский и Галицкий, Патриарший Экзарх всея Украины. Бескомпромиссный борец с липковщиной и другими расколами. Второй после митрополита Сергия (Страгородского) кандидат на должность заместителя Патриаршего Местоблюстителя, назначенный актом от 6.12.1925 митрополита Петра (Полянского). Вскоре был арестован и лишь в 1927 г. освобождён. Являлся старейшим по хиротонии (1899) архиереем. Отказался от предложения архиепископа Григория (Яцковского) возглавить Временный Высший Церковный Совет, созданный после кончины свт. Тихона 9.12.1925. Скончался в Киеве.
Епископ Арсений (Жадановский, 6.3.1874–27.9.1937) (подробнее см. выше)
Преподобный Алексий (Соловьев, 17.1.1846–19.9.1928) – иеросхимонах Зосимовой пустыни. Родился в Москве в приходе Симеона Столпника в семье священника. После окончания Московской Духовной Семинарии (1866) и женитьбы (12.2.1867) на Анне Павловне Смирновой ( 27.1.1872) рукоположен во диакона (19.2.1867) и назначен в храм Свт. Николая в Толмачах. Рукоположен во иерея (4.6.1895) и определен пресвитером в Большой Успенский собор Кремля. Переехал в Зосимову пустынь (24.10.1898), пострижен игуменом Германом (30.11.1898) с именем Алексий, в честь святителя Алексия, митрополита Московского. Постепенно к старцу Алексию за духовным советом и утешением стали стекаться люди со всех концов России. К нему (как и к отцу Герману) за духовным советом обращалась и преподобномученица Великая Княгиня Елисавета Феодоровна. Ушёл в затвор (6.6.1916). Участвовал в монашеском съезде в Троице-Сергиевой Лавре (июль 1917), где был избран на Всероссийский Церковный Собор. Именно он, после Литургии в храме Христа Спасителя, вынул из ларца перед образом Владимирской иконы Божией Матери жребий с именем Патриарха – свт. Тихона. Пострижен в схиму (1919) с тем же именем – в честь Алексия, человека Божия. После закрытия Зосимовой пустыни переехал вместе со своим келейником отцом Макарием в дом духовных своих детей в Сергиевом Посаде на улице Дворянской. Там он и скончался. 26.7.1994 одновременно с прославлением преп. Зосимы состоялось перенесение мощей старца Алексия с городского кладбища Сергиева Посада в Зосимову пустынь. Канонизирован на юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви 13–16.8.2000.
Сказанное невольно вызывает в памяти обстановку в Ипатьевском доме в Екатеринбурге, где произошло цареубийство. Достаточно сказать об известной надписи в полуподвальной комнате на немецком языке (из Гейне), наряду с каббалистической, имеющей символический смысл.
Только 13.11.1917 большевики назначили комиссаром по охране ценностей Кремля художника-авангардиста Казимира Малевича. Уже в первые годы новой власти богатейшая ризница Успенского собора была разграблена. Часть национальных и духовных ценностей была использована для выплат по заключённому 3.3.1918 Брестскому миру с Германией (буквально на вес!).
«...Особенно сильно пострадал,– читаем в газете “Русское слово» 12 ноября 1917 г., – московский кабинет научно-судебной экспертизы, один из лучших кабинетов этого рода во всей Европе по своему оборудованию. Дорогостоящие, редкие аппараты разбиты. Многие совершенно уничтожены и не могут быть восстановлены. Фотографические камеры сломаны или похищены, лаборатории разгромлены. В лабораториях не осталось “неисследованным», кажется, ни одного пузырька. Искали, очевидно, спирт...» Также после занятия Кремля революционными войсками был совершён погром архива Министерства Императорского Двора. В дошедшем до нас документе читаем: «Вот лежит богато изданный, в дорогом позолоченном переплете, коронационный сборник 1896 г., он весь исколот штыками. <...> Все портреты Царствовавших Лиц, давно уже снятые со стен и лежавшие в стороне за шкафами, обезображены до неузнаваемости. Часть стен облита чернилами и украшена надписями – есть и прямо заборного характера – посредством обмакнутого в чернила пальца. <...> Те документы, на которых строились по всей Руси известные труды И.Е. Забелина по описанию быта русской жизни с древнейших её времен, теперь лежат поруганные и буквально загаженные, т. к. разрушители и грабители в нескольких местах Дворцового архива поустроили отхожие места» (После обстрела Московского Кремля. Публикация В. Седельникова // Звенья. Исторический альманах. Вып. 1. М., 1991. С. 446, 448).
Андрей Александрович Салов (ок. 1876-?) – член Собора, член Московского окружного суда.
До расстрела Спасской башни Кремлёвские куранты вызванивали мелодию гимна «Коль славен наш Господь в Сионе» (см. комм. 372). Участник артиллерийского расстрела Кремля Н.С. Туляков, орудия которого дислоцировались на Швивой горке, гордился, что он «влепил» снаряд в часы на Спасской башне и те перестали играть «старорежимный» гимн. При ремонте в 1920 г. слесарь Н.В. Беренс, а также художник и музыкант М.М. Черемных, починив часы, «научили» их играть «Интернационал».
Вот как описывает свои впечатления от посещения Красной площади в первые пореволюционные дни будущий священник и новомученик отец Сергий Сидоров: «Молчали куранты Спасской башни, у безкрестных могил бились красные Знамена, как далёкий сон, колебался сквозь изморось Василий Блаженный. Ветер гулял на тёмном просторе площади, свистел и ярился в улицах и проездах… Ночью сами собой звонят колокола в Кремле. Говорят, что в тихие ночи кто-то стонет в подземельях. Говорят, огни голубые сияли у Лобного места. У Святых ворот я сижу со странником Иваном Родионовым. Москва умерла, Кремль заперт, молчат часовни, у Иверской какая-то пошлая подпись и тяжёлый железный засов. Странник говорит мне о подвиге последнем, о том, что было откровение ему в молитве, что тогда придёт Господь на землю, когда каждая пядь её освятится Безкровной Жертвой. “Вот теперь начинается освящение. Знаете, сколько святынь разыскивают, чтобы их отдать по музеям, ну а мы их тоже каждый день в другое место уносим. А потом уже два есть среди странников священника, и антиминсы и сосуды имеют и служат по дорогам. Их ждёт мученичество, они это знают. Вот вчера здесь, на Красной площади, в четыре часа заупокойную служили. А сколько знамений, и как это не все ещё видят?!”» (Записки священника Сергия Сидорова, с приложением его жизнеописания, составленного дочерью, В.С. Бобринской. М.: Издательство Православного Свято-Тихоновского богословского института, 1999. С. 139).
«...В марте 1918-го, – пишет историк и москвовед В.Ф. Козлов, – начался новый акт трагедии –переезжавшее из Петрограда Советское правительство выбрало Кремль для своей резиденции. Как вспоминают очевидцы, в Москве Совнаркому предложили разместиться в Дворянском женском институте в Запасном дворце у Красных ворот или в зданиях Кремля. По настоянию Я.М. Свердлова было принято решение предоставить для ВЦИК и СНК бывший Сенат. Несомненно, организаторы Октябрьского переворота могли чувствовать себя спокойно лишь за мощными кремлёвскими стенами. Отныне в Кремль можно было попасть лишь по пропуску. Первым делом весной 1918 г. новые хозяева сокрушили памятник Царю-Освободителю Александру II, исполнив волю В.И. Ленина. Тем временем ВЦИК и СНК своими многочисленными службами и охраной, подобно гигантскому спруту, захватывали здания Московского Кремля. В 1919–1920 гг. Потешный дворец был занят автобазой, Малый Николаевский дворец приспосабливался под пулемётные курсы. В интерьерах сбивали Царских орлов, разбирали Троны. Уже в 1918 г. были изгнаны монашествующие из древнейших в Москве Чудова и Вознесенского монастырей. В этой акции главную роль играли В.И. Ленин, Я.М. Свердлов и первый комендант Кремля П.Д. Мальков. К третьей годовщине Октября одну из площадей Кремля (у Арсенала) назвали в честь террориста И.П. Каляева, убившего в 1905 г. Великого Князя Сергея Александровича, а древним улицам Кремля было предложено присвоить имена Карла Маркса, III Интернационала, Октябрьской революции, однако от этого тогда воздержались. Весной 1922 г. Кремлёвские храмы подверглись откровенному ограблению со стороны властей: в фонд Помгола изъяли множество риз, богослужебных сосудов, крестов, предметов из серебра и золота весом более 300 пудов, тысячи драгоценных камней. Большой Кремлёвский дворец срочно приспосабливали для проведения съездов советов и партии, конгрессов Интернационала. В Золотой палате разместили кухню, в Грановитой открыли общественную столовую, а на первом этаже Патриарших палат устроили туалет. В Чудовом монастыре было решено объединить все лечебные учреждения Кремля. Обживали Кремль и вожди революции. В Сенате, Потешном дворце и корпусах у Арсенала со своими семьями разместились В.И. Ленин, Л.Д. Троцкий, Н.И. Бухарин, Я.М. Свердлов, И.В. Сталин и другие. Конечно, эти люди и их подручные не могли спокойно смотреть на оставшиеся в Кремле древние символы Российской государственности. Лишь отсутствие средств и твёрдая позиция музейного отдела Наркомпроса РСФСР помешали уже в 1923 г. сбросить с кремлёвских башен Двуглавых орлов. В начале 20-х гг. с Никольской башни был удален образ Казанской Божией Матери, а в середине этого же десятилетия комендатура Кремля снесла четыре часовни, стоявшие по обеим сторонам Спасских и Никольских ворот. В середине 20-х гг. разбирали Царский трон в Андреевском зале Большого Кремлёвского дворца и мраморный иконостас в усыпальнице Великого Князя Сергия Александровича под церковью Святителя Алексия в Чудовом монастыре. Тогда же красноармейцы сломали и частично сожгли иконостас XVIII в. из домовой церкви Николаевского дворца. С конца 20-х гг. решили перейти от частичных переделок некоторых зданий к коренному переустройству всего Кремля. Никто уже не вспоминал заверения о том, что правительственные учреждения лишь временно разместятся в древнем ансамбле. Летом 1928 г. для расширения Кремлёвского сада была уничтожена небольшая церковь Константина и Елены, находившаяся неподалёку от Спасских ворот. А в 1929 г. ВЦИК принял решение о сносе двух величайших святынь: Чудова монастыря, основанного в XIV в. Московским митрополитом Алексием, и женской Вознесенской обители – усыпальницы Великих Княгинь и Царевен Руси. Но и этого показалось мало. Были снесены две церкви – Благовещения на Житном дворе и стариннейший московский храм – Спаса-на-Бору, приютившийся во дворике Большого Кремлёвского дворца. В конце 1929 г. по распоряжению коменданта Петерсона допуск экскурсантов на территорию Кремля был практически прекращён. А вскоре исчезли изображения Спасителя над Спасскими воротами, Николая Чудотворца на Никольской башне, Знамения Пресвятой Богородицы и Пресвятой Троицы на Троицких воротах. В 30-е гг. была реконструирована и Красная площадь. В центре красной столицы снесли Воскресенские (Иверские) ворота с часовней и Казанский собор. А в 1961 г. на месте Кавалерского и Гренадерского корпусов поднялось огромное, диссонирующее с обликом древнего ансамбля здание дворца съездов. В довершение ко всему ещё через шесть лет там, где до 1918 г. высился памятник Царю-Освободителю, установили монумент вождю революции. Так великая российская святыня злой волей была превращена в полузакрытый государственный идеологический заповедник со всеми атрибутами нового культа. Даже сейчас, несмотря на демократические реформы и возвращение соборов Русской Православной Церкви, значительная часть Кремля остается недоступной для простых смертных» (Московский журнал. 1992, № 4. С. 30–31).
В 1917 г. возникло Православное Братство ревнителей святынь Московского Кремля, которое совместно с братствами отдельных Московских соборов предпринимало безуспешные попытки охранять народные святыни.
Последнее церковное торжество в Кремле – интронизация Всероссийского Патриарха Тихона –состоялось в Успенском соборе (Доме Пресвятой Богородицы) 21.11.1917. На следующий день архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий) сказал: «Не забудем мы этого момента, тех часов, когда утру глубоку подходили мы к священному Кремлю – сердцу России. Не сразу пропустили даже нас –священнослужителей для участия в этом святом торжестве. Под разными предлогами чинили нам всякого рода препятствия» (Церковные ведомости. 1918. № 6. С. 343). Невозможность для верующих в течение почти что пяти месяцев помолиться в чтимых храмах вызвало заявление Собора и представителей православных приходов в совнарком: «Это народное чувство, несомненно, примет ещё более определенное и, может быть, даже резкое выражение, если в дни Страстной и Пасхальной недель, когда обычно Кремлёвские храмы бывают переполнены народом, доступ в них будет стеснён» (Церковные ведомости. 1918. № 19–20. С. 621–622). Вечером 27.4.1918 помнаркома имуществ республики Е.В. Орановский сообщил Ленину: «Кремль многие считали ограбленным, церкви – осквернёнными. Допустить народ в Пасхальную ночь – лучший способ доказать, что на религиозные чувства мы не посягаем, а, главное, мы настолько сильны, что не боимся на целую ночь сделать Кремль доступным для всех граждан и в то же время покажем сохранность соборов...” (Наука и религия. 1987. № 11. С. 17). Пасхальное богослужение состоялось. «Наступила одна из тревожнейших ночей моей жизни, – вспоминал Орановский. – Меры охраны были приняты самые суровые (службу нёс 1-й Латышский полк. – С .Ф .) [...] Гудели колокола Ивана Великого. Стрелки в оцеплении пускали боевые световые ракеты. Кремль поминутно озарялся голубым сиянием. Всё было усыпано огнями пасхальной иллюминации. Убедившись, что все необходимые меры приняты, я прошёл к дверям Успенского собора к моменту выхода процессии с хоругвями и издали смотрел, как последний раз (это было несомненно) совершался древний «языческий» [sic!] обряд... “Последний раз ходят”, – услыхал я знакомый голос Владимира Ильича. Он с некоторыми товарищами тоже пришёл посмотреть на последний выход Пасхального церковного парада [sic!] из Успенского собора. Всё кончается. Кончилась и эта тревожная ночь, и кончилась благополучно...» (Там же. С. 18). Момент окончания этой службы лёг в основу замысла картины П.Д. Корина «Реквием, или Уходящая Русь». Интересно, что портреты к этой, так и не завершённой картине появились благодаря помощи художнику митрополита, а тогда викария Московской епархии, епископа Трифона (в миру князя Б. А. Туркестанова, или Туркишвили), ведшего ту последнюю службу. Есть сведения, что 16.8.1922, по специальному разрешению властей, в Успенском соборе состоялся молебен живоцерковников. После длительного перерыва первый праздничный молебен в честь 400-летия установления Патриаршества на Руси и панихиду по блаженнопочившим Российским Патриархам в Успенском соборе совершил в присутствии Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Пимена (бывшего на Пасхальном богослужении 1918 г. и даже изображённого на этюде к картине Корина) митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (13.10.1989). Первую Божественную литургию совершил в Соборе Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II (23.9.1990).