Глава III

Путешествие по Заиорданью. Развалины Пеллы. Деревни Аджлун и Суф. Памятники Герасы, ее шесть христианских базилик. Сальт. Пещеры и здания Арак эль-Эмира. Общий характер древнего Раббат-Аммона или Филадельфии и значение его отдельных зданий. Дворец Эль-Казра, система и орнаментальные детали его декорации по отношению к сассанидскому периоду искусства и образованию арабского стиля. Стоянка экспедиции в Иерихоне и археологические разведки на месте, принадлежащем Имп. Правосл. Палестинскому Обществу

Мы вышли из Тибне на Пеллу, направляясь сначала все вниз по уади Гаммам, по замечательно отлогому спуску одного и того же ущелья, пока не дошли до источников этого ущелья, необыкновенно обильных, но нерасчищенных и пропадающих у истока в песках. Отсюда мы поднялись налево на гору, направляясь прямо на юг и скоро увидели деревню Абу-Дейр (которая на английской карте Комиссии Палестинского Общества показана в масштабе на 7–8 верст, расстояния от уади, тогда как, в действительности нет и половины).

Затем мы перешли, держась на юг, три ущелья и достигли большой деревни, которую нам назвали Джюферель – на той же английской карте ее нет, но она есть на старых немецких картах – господствующей над равниною. Отсюда, с верхних террасс, открывается панорама всей северной Палестины (см. фот. 450–453), от Тивериады до пределов Иудеи. Спуск, весьма продолжительный, рядом перевалов через холмы и ущелья, по местности, заросшей только кустарником, привел наконец по ту сторону гор, на отлоге склоны к Иорданской долине. Мы пришли к красивому натуральному мосту из проточенных в виде арки скал над серным источником, бьющим из-под гор и составившим целебную славу городка в богатой некогда и высококультурной местности, излюбленном курорте времен Селевкидов, по традициям которых и городок получил название Пеллы (по имени македонского города). Для нас любопытная эпоха Пеллы начиналась с 68 года по Р. X., когда сюда ушли из Иерусалима первые христиане, теснимые восставшими иудеями и не желавшие примкнуть к их национальной обороне. В те времена Пелла должна была быть значительным и в известном смысле международным пунктом, где римские ветераны, греческие торговцы жили рядом с сирийцами. И потому мы ожидали найти по крайней мере значительные развалины и уже совершенно не ожидали в Сирии, после Гаурана, увидеть картину подобной пустоты, зрелище города, почти исчезнувшего под илом от реки и распашкою холмов с лица земли. Если бы, наконец, в этом месте, где мы ожидали найти Пеллу, не было никаких развалин, мы могли бы считать, что ошиблись местом, что развалины настоящей Пеллы неизвестны и т. д., но никакого сомнения не было, так как здесь были все признаки древнего города и на лицо были развалины. Это были, во-первых, у ручья развалины храма: куча (фот. 454, кат. 307) камней, много упавших и полузатянутых илом и песком колонн, два, три куска орнаментированного карниза, одна хорошая и довольно сохранившаяся коринфская капитель IV–V века по Р. X. (фот. 456, кат. 309).

Затем, вверх по ручью встретили еще кучки тесанного камня и в одной – капитель (фот. 455, кат. 308) также по-видимому (она очень обита) константиновской эпохи. Капители одного типа, но как будто разной работы, одна более мелкой и тщательной резьбы, пройдена резцом, другая сверлом и теслом, но поверхностно и грубо. Согласно уже описанному нами выше типу коринфских капителей IV–V веков, и здесь имеем три пояса аканфов, по низу широкие и короткие листья идут рядом друг возле друга, и острия лопастей упираются или сомкнуты у соседних листьев; средний пояс состоит из крон или верхушек, и наконец третий – из больших листьев по углам и неразвитых или молодых по средине на месте обычных розеток. Листья толсты, сочны, но не упруги и не эластичны, иначе говоря, в них не видно еще византийской декоративной манеры, сухой, но энергичной и выразительной.

Словом, это еще огрубелый античный по́шиб, а не новый стиль, уже в это время сформировавшийся в Константинополе, но неизвестный в глухих провинциях.

Выше на холме несколько куч от рассыпавшихся домов, в одной из них косяк с тремя крестами в кругах и именем Фомы, был сперва в храме, а затем служил надгробием. Под холмом, со стороны Иордана, развалины большой базилики, с атриумом, тремя абсидами, но развалины столь ничтожные, что невольно спрашиваешь себя, куда же девался материал упавшего громадного здания. Едва видны ограждающие стены, которые, не знаешь почему, еще уцелели; пространство внутри стен кое-где завалено камнями также, но так мало, что, очевидно, главные развалины или под землею, или разобраны окрестными жителями (хотя и сел по близости, в виду соседства бедуинов, принципиальных воров и грабителей, все ближе и ближе надвигающихся, благодаря турецкому управлению, теперь также не видно). В руинах нашлись также две коринфские капители константиновского времени, крайне небрежного исполнения, или очень сбитые, или едва насеченные.

Мы напрасно искали по дальнейшими склонам Заиорданского хребта в долину Иордана следов древних поселений, некогда столь многочисленных: их нигде не оказывалось, а то, что принималось за древний город, чаще всего представляло кучу битого камня, т. е. даже не тесаного камня, а грубых кругляков, из которых арабы и бедуины в Сирии делают свои мазанки и складывают насухо ограды. Мы вышли из Пеллы, направляясь по ее главному ущелью (с ручьем – уади Фаги́ль, т. е. долина Пеллы) вверх, по карнизу, и достигнув вершины ущелья, стали переваливать из одного в другое, параллельно Иордану, пока дошли до уади Иабис; пройдя это ущелье до конца, стали затем подыматься все выше и выше, пересекая горы чуть не в прямом направлении и чаще всего без всяких тропинок на юго-восток к Аджлуну. Мы достигли вершины джебель Аджлуна, близ развалин Листиба – куча камней, с цистерною, Мар-Елиас – Св. Илии, и оставляя вправо цитадель Аджлуна – Кала`а Рабад, спустились в глубокое ущелье к городку Аджлуну. Мы не встретили в Аджлуне никаких древностей, кроме одной башни и милевой надписи, в мечети, пристроенной к этой башне; единственная церковь города новой постройки, но не менее жалкого вида, чем иные развалины.

Наш переход, продолжавшийся с 5 часов утра до 7 вечера, почти безостановочно, был крайне утомителен, благодаря полному бездорожью: очень редко мы шли по тропинкам, но и то всегда направлявшимся в сухих ложах зимних ручьев. Чаще всего путь шел вовсе целиком, и хотя мы переменили нескольких проводников, но явно плутали и, только взобравшись на высоту и увидав уже пресловутую Кала`а Рабад, пошли прямо и напали на широкую дорогу. Впрочем, красота диких проходимых местностей, свежесть горного и лесного воздуха выкупали тягость перехода, который особенно вспоминается по его картинам горной природы и еще нетронутых лесов.

Из Аджлуна, поднявшись вверх по необыкновенно живописному ущелью, заваленному скалами и отененному громадными вековыми каменными дубами, и перевалив через два других ущелья, мы стали спускаться и быстро сошли в деревню Суф, расположенную в узком ущелье вдоль плодороднейших берегов большой речки, ложе которой заросло тростником и олеандрами на многие версты и опоясано сплошными, необыкновенно плодородными плантациями маиса. Деревня Суф, видимо, очень богата, тянется на добрую версту, но устроена по местному примитивному способу, т. е. жилища разбиты рядами, одно за другим, местами на материке, чаще же всего спереди, на насыпной террасе, кое-как устроенной, а сзади в горе, и так деревня расположена высоко над рекою, и, хотя камень здесь под рукою, вся построена от маленьких мазанок до громадных скотных загонов из щебня и глины. Если древние города были такой же постройки, то легко понять, почему они бесследно исчезли, когда глина их крыш прикрыла низкие сооружения из камня. Древностей в деревне никаких нет, но в конце ущелья, уже при самом спуске, приблизительно в версте от деревни, на запад по дороге в Герасу мы встретили (давно известную) колонну с надписью, которую здесь поставили, как мильный столб.

Рис. 17. Гробница по дороге из Суфав Джераш.

Джераш – древняя Гераса представляется путешественнику, идущему от Суфа, изящным храмиком при дороге, наполовину разрушенным – из него взята, вероятно, и колонна, надпись которой показывает, что этот храмик есть гиерон (фот. 458, кат. 311, рис. 17). Колонны (их сохранилось три с куском антаблемента), по своим капителями пропорциям тождественны с храмами Босры.

Мы остановились на западной половине Джераша – река разделяет его на две (фот. 483) неравные половины; эта западная часть выше другой, и на ней был расположен собственно древний город, ныне представляющий обширные развалины. На противоположной восточной стороне есть также несколько развалин, но только крупных зданий, а затем все остальное место занято в последнее время уже большою черкесскою деревнею (выселенцы из Кабарды) или аулом не менее как в 500 семей, и с той поры руины пошли, как материал, только на постройку оград и для скотных дворов, так как для жилья кабардинцы предпочитают мазанки на хворосте, привыкнув к ним у себя на Кавказе, где лесу было много и под боком. Обе половины города доселе еще связаны римским мостом через ручей, но мост на половину разобран сверху – сколько понадобилось, то снято, так что ощелились своды; этот мост вел некогда от центра – главных храмов и впоследствии базилик – на ту сторону, где были термы и ряд (фот. 492, кат. 366) портиков; и теперь берег вправо от моста на той стороне укреплен, для поддержания устроенного на берегу огорода, колоннами и коринфскими капителями.

Западная половина Джераша или древняя Гераса делится перекрещивающимися улицами на кварталы. Главная из этих улиц, и доселе ясно видная на всем протяжении от севера к югу, идет параллельно течению реки, от одних ворот к другим: эта улица прежде во всю длину, а теперь на одну треть протяжения, была обставлена (табл. XXI) колоннадами (фот. 474–476, кат. 338–341) или крытыми портиками. Все колонны стоят на высоких базах и имеют коринфские капители прекрасной резьбы, по-видимому, времени Антонинов и гелиополитанского пошиба, из местного, позолоченного и подрумяненного солнцем, с южной стороны, и черного с северной – камня, который имеет обычное для породы замечательное свойство твердеть на воздухе. Сама улица имеет в ширину, считая расстояние между противулежащими базами – 11,5 м, причем одна колонна от другой в ряду стоит на расстоянии (между базами) 2,45 м, а диаметр колонн равняется 0,90 м. Там, где на эту улицу выходят какие-либо здания, архитектор позаботился, чтобы это была или стала казовая их сторона: начиная с северной стороны, мы встречаем близ этой улицы главный или большой театр города: театр выходил на эту улицу особым большим портиком; главный храм выходил на нее пропилеями (фот. 462 и 463, кат. 320 и 321) с одной стороны и продолжался к мосту через улицу портиком, из которого впоследствии устроили базилику (первую, см. ниже); далее, неизвестное здание образовывало великолепную экседру с 4 колоннами и великолепною резьбою карнизов и гзымзов, в пальмирском и гелиополитанском типе (фот. 477, кат. 342); потом уцелели еще остатки двух, трех портиков, тоже примыкавших к зданиям. Улица упиралась в круглый (фот. 484 и 485, кат. 353 и 355) форум (табл. XXII), окруженный колоннадою (с известными надписями («совершителей» Сабина, сына Стратига и Ермолая, сына Димитрия); выше этой колоннады, на особой террасе, устроенной на субструкциях или на сводах (служивших цистерною), стоит большой периптеральный храм (фот. 487 и 488, кат. 358 и 359), господствуя над всем городом; но боковые колоннады (двойные на лицевом фасаде) уже исчезли, и громадная северная стена стоит обнаженная, и только с восточной стороны сохранилась колонна, да вдоль западного фасада тянется ряд высоких и колоссальных баз (фот. 490, кат. 303).

Рядом с храмом, в холме устроен (фот. 478 и 482, кат. 345 и 350) небольшой театр, небывалой сохранности, настолько счастливой, что в нем уцелел весь proscenium (фот. 479, кат. 347), стена изящно разделана выступающими портиками и экседрами, декоративными (фот. 480 и 481, кат. 349 и 350) нишами, порталами и окнами.

Но самые замечательные руины находятся в центре города, по поперечному его разрезу от моста через указанный портик и пропилеи до вершины холма, на которой стоит большой театр (его портик на фот. 483, кат. 351) и главный храм (табл. XXIII) Герасы, или так называемый храм Солнца, со своим великолепным фасадом из 9 (сохранившихся) колоссальных, колонн (фот. 487 и 488, кат. 358 и 359), которые кажутся слишком грузны для сохранившегося сзади них корпуса стен, тем более незначительных, что терраса храма почти до верха покрыта распаханною здесь землею, а прочие руины разобраны, за исключением нескольких торчащих из земли барабанов. По всей вероятности, развалины колоннад и портиков, ведших от храма к пропилеям, будучи мельче по размерам, послужили еще в христианскую эпоху для устройства базилик. Но, подойдя вплотную к храму, нельзя достаточно надивиться красоте, хотя несколько мелочной и сухой резьбы громадных капителей храма: любопытно, что их орнаментика тождественна с гелиополитанскою. Мы имеем здесь одинаковые пьедесталы, тождественную базу, те же размеры и пропорции стволов и почти тождественную капитель. А именно: и здесь и там капитель покрыта тремя поясами аканфовых листьев, второй пояс состоит из высоко поднявшихся листьев, а не крон или верхушек (как мы видели в позднейших, т. е. III века, зданиях Гаурана), и третий пояс имеет такие же тоненькие волюты по углам, прикрытые снизу роскошным листом, и те же волюты из усиков в средине. Наконец, всей корзине или капители придан вид чаши тем, что под абаком виднеется ее вынутая губа, и щеголевато вынутый абак декорирован овами и сухариками, как в большом храме Гелиополя, так и во всем Джераше. Есть, конечно, и разница, заметная при детальном сличении капителей по фотографиям: листва Баальбека нежнее, мягче, лопасти шире и более приближаются к чудному аканфу римского Пантеона, чем прочие памятники Сирии. Памятники Герасы имеют капители с энергическою листвою греческого аканфа: очевидно, там еще были образцы из мрамора, а здесь уже они забыты, известна лишь манера изображения аканфа в известняковых породах, более сухих, резкая и энергическая. Наконец, для нас важно и то ближайшее сходство ажурной обработки волют в Герасе и Гелиополе, также Суведе, которая придает особенную эффектность капителям и составляет в римской архитектуре такую же утонченность, как резьба в позднейшей готике. Важно и то, что капители Оммиадовой мечети не имеют этой приметы, а, напротив, дают довольно поверхностную работу и такое декоративное слияние усиков и завитков, которое само по себе свидетельствует, о позднейшей эпохе.

Наиболее любопытны в художественно-историческом отношении пропилеи (табл. XXIV), выходящие на главную улицу: лучший образец римских пропилеев, по изяществу громадных колонн и монументальным пропорциям декоративных расчленений.

Все перечисленные памятники⁹⁴, по цельности своей и единовременности своего происхождения, представляют значительную важность в вопросе о развитии греко-сирийского стиля, если и не дают ни новых типов, ни более совершенных форм, против образцов Пальмиры и Гелиополя.

Но, несмотря на все великолепие этих колоннад языческой Герасы, они не более как повторение чужой культуры, которое так мало прививалось к потребностям местного населения, что уже, по прошествии двух-трех столетий, большинство памятников представляло руины, которых никто не охранял и все жители, нередко без видимой нужды, их растаскивали, переделывали, делили и соединяли, ради первой потребности. В самом деле, чем иным можно объяснить себе, что в Герасе, в течение трех веков христианского ее периода, вместо двух языческих храмов, перебывало (а, может быть, существовало одновременно) семь христианских базилик. И в то время, как храмы, благодаря отличной кладке стен, пропорциональному распределению тяжести, образцовой покрышке, отлично сохранились, от базилик, в большинстве случаев едва уцелели слабые, чуть заметные признаки. Храмы со стенами римской кладки, насухо сложенными, но с притескою каждого камня, выдержали землетрясения, пережили пожары и разрушения; стены терм, сведенные отчаянно-смелыми коробовыми сводами и сделанные из щебня и извести, слились в одну неразбиваемую массу и служат общественными загонами. Базилики утратили нередко даже план, так как стены их, будучи наскоро, насухо и небрежно сложенными из языческого материала, не выдерживали первого легкого землетрясения и заваливались: тот же материал шел, очевидно, на постройку рядом другой базилики, из этой поступал в следующую и т. д. Когда явились арабы, руины и здания базилик были, быть может, лучшими, наиболее обильными складами тесанного камня, который и был разобран, прежде, может быть, чем хотя один храм был тронут.

Возможно также и иное объяснение, извлекаемое нами из аналогичных развалин базилик нашего Херсонеса Таврического. Известно, что целый ряд замечательных базилик IV–VI веков, этого богатого города, открытых произведенными в нем раскопками, оказались как будто счищенными, сравненными с землею: от них остались едва полы, каменная настилка, пороги, базы, но исчезло все, что лежало, упало или разрушилось. Причина этого обстоятельства простая: эти древнейшие базилики были разобраны для позднейших церквей, более простых и меньшего размера. Не тоже ли самое имело место и в древней Герасе, где христианское (греческое) население уживалось долгое время рядом с арабами-мусульманами и в размере половины всего населения указывается еще в конце IX века⁹⁵. Конечно, для утверждения этой догадки необходимы раскопки, но самое число базилик, слишком большое для города, может быть объяснено отчасти переделками их и переносом из одной в другую всего строительного материала.

Первая по достоинству, сохранению и по месту христианская базилика (фот. 461, кат. 318 и акварельный рисунок по кат. № 319) Герасы находится на продолжении храмовых пропилей через улицу к мосту. Колоннада (табл. XXV) среднего нефа (нефов – три) поражает своим изяществом даже после других памятников: тонкая и энергическая резьба капителей, резной антаблемент, все это работа средины II века и принадлежит древнему портику: еще сохранилось семь колонн направо, четыре и три в ряд, поддерживающие антаблемент, поделенный на три части жемчужником. Землетрясения, как видно, много раз прошли под этою колоннадою, сбросили весь фриз и всю крышу, повалили все стены вокруг, расшатали стволы, сдвинули с места почти все барабаны, по не могли низвергнуть стройной, эластичной, подвижной колоннады, которая еще долго будет пленять своею красотою, если кабардинцы оставят ее в покое. Эта, одиноко возникающая из хаотических груд, колоннада кажется тем характернее и красивее, что все сооружение вокруг нее пропало, обвалилось, рассылалось, увеличив кучу мусора. Только с западной стороны сохранился низ лицевого фасада с тремя порталами и слабо заметно устройство нартэкса, хотя вся эта часть настолько разрушена, что трудно сказать о ней что-либо определенное, и легко принять за нартэкс языческое декоративное здание над тройною входною аркой. Но напрасно было бы искать стен базилики, настолько бесследно они исчезли. В конце среднего нефа перед алтарем видны положенные, очевидно, для устройства солеи, резные антаблементы, и в плитах выбиты желоб и гнезда для постановки обычной алтарной преграды или низкой балюстрады для пресвитериума; на все это пошел языческий материал, и все делалось наскоро, так что рядом положена колонна из египетского красноватого гранита; между базами и барабанами любопытны фрагменты и куски розоватого известняка, тождественные с теми, которые мы потом встретили в Иерихоне и Иерусалиме. Наконец, единственная монументальная часть христианской церкви является здесь в виде абсиды, которая выложена как раз над спуском к мосту (уже разрушенному?) (фот. 460) и представляет, собственно говоря, исключительное указание, что мы имеем дело с христианскою базиликою. Любопытно, что самый значительный кусок стены этой абсиды сохранился тоже по линии колоннады. Этот кусок еще порядочной кладки IV–V веков, но задняя сторона абсиды сложена уже из мелкого камня, очень небрежно. Внутри абсиды есть признаки устроенного горнего места, а обширная выдвинутая солея также свидетельствует в пользу предположения здесь епископской митрополии.

По-видимому, это древнейшая базилика Герасы, устроенная в лучшем пункте города, на месте декоративного портика, быть может, даже в то время, когда языческие храмы еще сохраняли свой культ.

Вторая базилика сохранилась на юго-восток от большого храма и еще может быть исследована в плане, так как от нее сохранились все три входа, хотя, без всяких украшений, но сложенные из тесанного камня. У порога в среднем входе есть замечательная и большая надпись на трех кусках антаблемента, лежащих по близости входа, гласящая о том, что базилика есть «дом победоносного мученика Феодора, бессмертного и богоподобного», а торжественный вход поставлен в 559 (по расчету для сирийской эры: 559 – 64 = 495 или 496) году. Далее от трех нефов сохранилось много больших колонн, имеющих в поперечнике 0,87 м. и лежащих еще внутри базилики брошенными поверх других руин. Восточная часть базилики сохранилась в виде одной лишь абсиды, а прочие разрушены, но эта абсида (фот. 473) устроена на высокой субструкции, по-видимому опять на развалинах античного здания в роде полукруглой экседры, входившей в систему декорации большой улицы, в сторону которой базилика расположена, благодаря своим громадным размерам.

Третья базилика составляет почти продолжение второй в направлении к главной улице (очевидно, в подражание тянувшемуся ряду портиков большого храма) и начинается (фот. 470, кат. 330) сейчас за ее абсидою, так что главный вход приходится против ее средины по одной линии. Базилика эта тождественна по формам с первою, сохранила еще справа три колонны (в диаметре 0,65 м. и 0,80 м.) от колоннады (совершенно того же типа, что в первой базилике, но, по-видимому, укороченной высоты, за отнятием баз или одного барабана, чего нельзя рассмотреть без окопки колонн) среднего нефа и абсиду, выложенную ровною стеною (сохранился до верху юго-восточный угол); уцелели также стены базилики на значительную высоту и, что любопытно, сохранилось разделение боковых нефов от главного, по всей вероятности, гинекея от мужского отделения, а именно, между колонн положены были сперва плиты с желобами и гнездами – вероятно, для солей, а затем на них положены плиты из известняка и еще выше куски древнего антаблемента, при чем, явно, вся эта разгородка, может быть, сделана позднее первоначального устройства базилики.

Четвертая базилика была устроена также рядом, из древнего материала, выше большого храма, на юг от него. Портал (фот. 471) в средине и две ниши по сторонам его выложены вновь или скорее переложены на этом месте из языческого здания; но на косяке наскоро высечена была ныне стершаяся надпись (читается слово: τάξιν); колонны все одинаковые, античные. Абсида оканчивается на улицу прямою стеною. С обеих сторон базилики были устроены придельные церкви, от которых сохранилось, однако, очень мало: от одной четырехугольная абсида, от другой – фундаменты входных дверей. Колонны те же самые, что в первой базилике.

Пятая базилика находится наверху холма, сзади большого храма, имеет небольшие размеры, но хотя, кроме одной, стоящей еще в среднем нефе, колонны, вся развалена, однако сохранилась относительно более. Еще ясно виден полукруг абсиды, несколько баз еще остаются на своих местах, и около лежат небольшие колонны, уцелевшие от колоннады среднего нефа. Перед входом был портик – то подобие атриума, которое появилось уже в VI веке на Востоке, взамен двора излишнего в городских базиликах. К востоку от базилики лежит в развалинах языческий храмик, которого колонны и другой материал были взяты, может быть, именно для этой церкви.

Шестая базилика Герасы находится (фот.472) на восточной стороне города, в углу поворота верхней дороги из Суфа в аул, и представляет атриум и тот же характер, что и пять предыдущих и седьмая базилика, остатки которой можно видеть уже за стенами города, на юго-восточном углу. Именно: все эти базилики, кроме первой, 1) устроены не на месте прежних языческих зданий, но на новом, особом; 2) все они расположены по плану, принятому в IV веке, в три нефа с круглою абсидою, без партэкса, но с тремя входами без атриума, и чаще всего с одною абсидою; 3) они устроены целиком из древнего материала, передававшегося последовательно без всякой христианской орнаментации, кроме надписей, обыкновенно стихотворных, и уже позднейших.

В шестой базилике еще ясно деление на нефы, колонны имели 0,65, 0,70 и 0,90 м. в поперечнике, стало быть, были уже сборными, но уцелела только одна колонна стоящею. Любопытно, что порталы западных входов были устроены с плоскими сводами, монументальных размеров, и что по близости сводов кто-то, копая яму, на глубине 2 метр. достиг мозаического пола.

Мы пошли из Джераша в Ес-Сальт, держась сначала уади Зерка, перешли шумную и быструю реку Яббок, в глубоком ущелье, в том его месте, где есть сторожевая башня (по близости ее встретили дольмены), затем, поднявшись на обширное плоскогорье той стороны, шли через уади Аин-Румени с текущим ручьем, у которого кочуют курды и бедуины со стадами, широкою проторенною дорогою, живописными оврагами, с отвесными скалистыми стенами, переваливая из одного оврага или ущелья в другое, и на всем этом пространстве не встретили ни одной руины: земля эта, по-видимому, всегда, как при римлянах, так и доселе, принадлежала кочевым племенам. Отсюда мы пришли на широкую горную равнину, по которой шли краем, с севера на юг, и видели в стороне, налево, какие-то бесформенные кучи камня, подобные тем, что вообще встречаешь в Заиорданье, но не могли узнать точно, было ли это место как-либо названо или показано на карте, или нет.

От этого пункта мы пошли в западном направлении, переваливая из одного ущелья (которые здесь протягиваются все в одном направлении с севера на юг) в другое, по крайне каменистой тропинке, пока не спустились в ущелье с текущим ручьем, сбоку которого шли еще около часу, все спускаясь, по каменным карнизам, и так пришли в Сальт, который расположен в плодородном ущелье, богатом водою и на большое пространство покрытом сплошными садами; самый город раскинут обширным амфитеатром (фот. 494 и 495, кат. 367 и 368) по обе стороны ущелья и на его вершине, близ выхода источника. Сальт совершенно новый город и мы, осмотрев его жалкие православные церкви, не имели здесь, что более смотреть, по это важнейший, или мы сказали бы, центральный, если бы были иные, административный пункт для всего Зиорданья, и нам надо было здесь узнать положение дела холерных карантинов и запастись удостоверениями, что мы находились все время в благополучных местностях и возобновить наши запасы провизии.

Из Сальта через день мы отправились на Арак эль Эмир, сначала по пути, ведущему вниз в Иорданскую долину, затем свернули с этого пути, в том месте, где открывается вдоль ущелья впервые вид на эту долину, налево и стали вновь подниматься наверх, по горам, поросшим здесь мелким кустарником, но по прежнему совершенно безводным.

Развалины, носящие ныне легендарное название Арак эль Эмир и возбудившие наиболее к себе интереса во всем Заиорданье, благодаря своему отождествлению с дворцом и замком иудейского царька Гиркана, на первый взгляд почти разочаровывают путешественника. Когда приближаешься к месту развалин с юга (фот.496, кат. 370), то оно представляется обычною вершиною горной котловины или ущелья, разделившегося в этом месте на два оврага: один безводный и сухой, сначала пологий, но потом, выше, с отвесными скалистыми боками, которые в самом верху, или в глубине ущелья, под горою образуют отвесные каменные стены, разделяемые террасою на два этажа: эти стены изрыты погребальными пещерами. Правый овраг более глубок, по нем течет обильный источник, пробивающийся вверху ущелья. Таким образом, оба ущелья образуют посредине седловину, идущую с северо-востока на юго-запад. Благодаря значительным земляным работам, которые заметны даже и доселе, несмотря на распашку, эта седловина преобразована была в виде островка или возвышения, окруженного некогда водою, ныне сухими рвами, и именно на этом возвышении находятся главные руины здания, которое называюсь то дворцом, то храмом, в виде двух крыльев из громадных блоков; правее, в расстоянии нескольких десятков сажен остатки пропилей или входа в разобранное здание, и между них кучи камня, разваленные по узкой дорожке, занимающей всю ширину хребта, видимо, образованного искусственною насыпью. Далее, от пропилей вверх к устью ущелья седловина идет уже в виде широкой и совершенно ровной и гладкой террасы. Именно на ней первые исследователи этих руин Сольси и др., указывают главные развалины поселения или городка, будто бы даже с приметами разных площадей и зданий на этой обширной платформе. Но ничего подобного в настоящее время ни на этой террасе, ни выше ее, ни по сторонам, не видно; заметно, что местность эта прежде вспахивалась, и собранный с нив камень образует доселе обычные их ограды и межи, так что местность всего менее производит впечатление города или поселения, и все объяснения Сольси суть или произвольные, или преувеличенные фантазии. Одно ясно, это связь, помощью платформы, седловины, разработанной и насыпанной в виде дороги или скорее террасы (via Sacra, по мечтаниям Сольси), между пещерным некрополем и указанными руинами, и именно эта реальная связь дворца с некрополем (вероятно, обращенным в жилье, что бывает очень нередко в Сирии), указывает на бытовую и архитектурную форму, заимствованную из близкого Египта.

С той же точки зрения мы должны рассматривать и художественные формы разрушенного здания, забыв на время подставленную легенду и ища объяснения и смысла в самих развалинах. Это здание расположено своим фасадом (фот. 449, 500 и 501, кат. 375, 376 и 378) на восток (ср. храмы Египта, Гелиополя и пр.) с главным входом с той же стороны; но портала не сохранилось, и по сторонам входной двери стена разделана в виде устоев с узкими промежутками (по 4 или 5 с обеих сторон), как бы в форме такой же монументальной решетки, какие видим на рисунке египетских домов, – через эти промежутки видно все внутри, но нельзя пройти ни человеку, ни животному. Далее стена (табл. XXVII) становится глухою и образована из громадных блоков, подобных гелиополитанским и обработанных с выпуском, но в рустику, т. е. с необтесанною поверхностью. На высоте человеческого роста от теперешнего уровня (стало быть, первоначально гораздо выше, так как вход ныне лежит на уровне с землею) стена разделана в виде крупного фриза, ионического или сплошного, с изображением в рельефе львов, идущих от средины или входа к краям; фигуры обиты и по обычаю изуродованы, но еще можно различить кое-где шерсть на теле и положение голов иных; далее, что особенно важно, как указание эпохи не ранее III – II стол, до Р. X., легко различаешь, что нижний край фриза разделан в виде ионической полочки зубцов⁹⁶. На левом углу здания есть еще плита, как будто с изображением быка (фот. 505), и где почва разом понижается, можно видеть его фундаменты из колоссальных блоков и плит, как будто раскопанные кладоискателями, повсюду далее вокруг здания идет широкий вал (фот. 503, кат. 382) из камней, блоков и плит, местами заросших колючим кустарником.

Все надежды наши отыскать какие-либо указания архитектурного плана и форм здания оказались тщетны: здесь надобны раскопки и, прежде всего, приспособления, чтобы поднимать каменные блоки. Но среди куч мы встретили несколько плит с триглифными или дорическим (фот. 502, кат. 381) фризом, и капителей (фот. 504) с грубою коринфскою листвою и волютами на полуколоннах. Средина здания завалена плитами и камнями до такой степени, что, кроме входа, нигде не осталось свободного места; но в руинах видны такие же полуколонны, как и снаружи. Если мы добавим, что триглифовый фриз по своей обработке близко подходит к фризу на гробницах Авессалома и прор. Захарии так наз. в Иерусалиме, то этим ограничиваются для нас все указания стиля. Однако же, разбор конструкции убеждает нас, что мы имеем здесь дворец, почти в том же плане выполненный, что и известный дворец Птэрия в Малой Азии⁹⁷, и если принять во внимание, что время построения дворца Гиркана, по Иосифу Флавию, между 182 и 175 гг., как раз подходит к этому греко-восточному дворцу, то, действительно, отождествление руин с дворцом Гиркана наиболее удачная догадка. Самое описание Иосифа Флавия значительно изукрашено в восточном вкусе.

Гораздо менее интереса (на наш взгляд) представляет некрополь или погребальные пещеры Арак эль Эмира (фот. 497 и 498, кат. 372 и 373). Правда, пещеры высечены с большим тщанием и образовывали некогда две галереи, из которых только одна верхняя еще не совсем завалилась падающею сверху землею и илом. Половина этой верхней галереи вырублена внутри скалы, очевидно, после того, как вся эта часть прежде была разработана под пещеры, а затем прорублена насквозь, и новые пещеры вырублены уже в стене галереи; другая ее половина образует только наружную террасу, которая, конечно, гораздо более пострадала и не всюду доступна. Затем многие пещеры разделаны архитектурно, имеют египетские порталы и пр. Но от погребальных пещер до подземного дворца Гиркана также далеко, как от простой действительности до фантастической мечты.

Из Арак эль Эмира мы пошли в Раббат Амман или, как обыкновенно его называют Амман. Сначала путь идет по уади Сир, против течения обильного ручья, которого ложе местами совершенно закрыто цветущими олеандрами. Около Муаллаха ущелье сдвигается, и в отвесных стенах гор видны (фот. 506) пещеры; одна из них имеет два этажа, ее окна закрыты решетчатыми ставнями, и в ней живут бедуины. Но вся долина находится во владении (юридическом или фактическом) Черкесов, и в конце уади находится большой кабардинский аул, выселки главного аула в Аммане, поражающий своим хозяйственным видом и достаточностью после туземных поселений и бедуинских кочевьев. От этого выселка до Аммана черкесы провели для своих арб прекрасную широкую дорогу по обширному плоскогорью, которое из конца в конец, насколько глаз наш мог видеть, ими обрабатывается и засевается пшеницею. Только перерезав с запада на восток в прямом направлении это плоскогорье, мы встретили первый склон, и разом несколько ущелий, которыми воды спускаются на ту сторону Заиорданских гор, а в первом из этих ущелий, идущем на перерез дороги, и находится Амман.

Расположение древнего города Аммонитян, прозвавшегося потом Филадельфиею, напоминает весьма близко Герасу, хотя и не достает той искусственной распланировки, какую представляет этот замечательный город. Здесь город также устроился по обе стороны реки, но берега ее не дают такого счастливого противоположения возвышенной и длинной площади или террасы одного и широкой низменности другого берега. Город был меньше, не так значителен в начале, сравнительно был всегда беднее, и когда прежнюю дикость сменила в нем высокая для окружавших его номадов культура, то все украшение города ограничилось рядом больших храмов, театров и дворцов, но ничего подобного бесконечным колоннадам, изящным портикам и крытым улицам Герасы здесь не возникло, так как не было в этом никакой, даже декоративной потребности.

Амман был, вероятно, только резиденциею в разное время, то набатейских владык, то (после 106г. по Р. X.) правителей римской провинции Аравии. Не даром на холме, господствующем над Амманом, стоит огромная цитадель с храмами и дворцами, сохранившаяся от первых веков римской эпохи, хотя и переделанная потом арабами. Всего вероятнее, что эта цитадель появилась уже не при самих римлянах, следовательно, после III века, когда, по-видимому, эти области были заняты южно-аравийскими переселенцами: гассанидами или иным племенем, а цитадель была построена для их шейхов, которые, в звании филархов, при римлянах, управляли своим племенем, а впоследствии под именем царей (при Юстиниане в 531 г. Арена сын Габала), которым уже были подчинены, правда, номинально и насильственно и другие, путем передачи одному филарху царского титула. Таким образом, разница между сиро-эллинским вольным городом Герасою и азиатскою столицею Амманом больше, чем их внешнее сходство, обусловливаемое сходством местностей, нравов культурного оседлого и дикого кочевого населения и близостью эпох.

Рассмотрение памятников Аммана мы начнем по порядку их местного расположения с востока на запад.

Город не имел стен: ничего подобного, по крайней мере, не видно на восточной и западной окраинах. На самых отдаленных пунктах ущелья, на восток, видны по правую сторону холмов следы погребальных пещер, и некоторые остатки их архитектурных украшений, как то: колонн, террас и пр.

Одна гробница, в виде четырехугольной платформы с коринфскими пилястрами по углам, стоит в долине. При самом входе в нынешний город (поселение кабардинцев) стоит мечеть монументальной постройки первых столетий гиджры, с круглыми византийскими арками.

Затем комплекс полуразрушенных и совсем разрушенных зданий, обращенных лицевыми фасадами (фот. 508, кат. 396) (табл. XXXIII и XXXIV) на главную улицу, шедшую параллельно реке и выходивших на реку; фасады были легкой постройки, и по всей вероятности, в виде портиков и потому не сохранились; от них шли массивные стены, ныне на половину или две трети разобранные, а над рекою еще стоят монументальные стены, экседры с колоннадами, башни и пр. Весь этот ряд с той стороны речки (фот. 507 и 509, кат. 395 и 397) представляет, скорее, средневековый замок в развалинах, чем обычные здания сирийских городов, которые пытались угадать в этом комплексе: базилику христианскую, термы, дворец терм и т. д. Всего скорее, это одно здание есть греко-восточный дворец, с центральною главною частью и двумя боковыми служебными постройками. Здание в передней своей части (табл. XXXIV) относится ко второй половине II века по Р. X., но, конечно, сторона реки (табл. XXXIII) относится к гораздо позднейшему времени, по нашему мнению, к эпохе арабов и в частности, ко времени построения цитадели. Взглянув на фотографический снимок за № 509, по кат. 397, мы легко в том убедимся: а именно с левой стороны снимка видна уцелевшая часть как будто римской стены, с ее прекрасною кладкою из продолговатых тесаных камней или так называемых плит. Но этот кусок внизу тоже переложен, как видно, нынешними владельцами: притеска камней уже пострадала, под ними виден щебень. Если бы здесь произвести раскопки, то нашлась бы, однако, цельная римская стена. Рядом с этим куском дальше сплошная постройка из полукруглых башен, есть очевидно, арабская: из кубиков, почти равносторонних, тоже с обделкою их в рустику, с так называемыми выпусками, тождественная с теми стенами X–XII веков, которых кладка была усвоена и крестоносцами, почему и нельзя отличить их замков от арабских времен Саладина, если нет особой приметы. Перечислять памятники бесполезно – они считаются тысячами.

То, что Сольси называет базиликою, составляет правую часть, но ее абсида была первоначально такою же декоративною нишею, как и экседры главного здания, что доказывается боковою нишею около абсиды, совершение того же устройства, что́ в главном здании, и того же типа, что во дворе Баальбека. Конечно, нет ничего невероятного, что в христианскую эпоху Аммана, могли приспособить эту постройку под церковь, но, во-первых, решительно нигде на стенах и развалинах не видно обычных в таком случае примет и признаков, а расположение и конструкция здания еще не составляет христианскую базилику, если употребляет полукруг, экседру, нишу и т. п.

Там, где оканчивается этот комплекс зданий, река близко подходит к крутым утесам противоположного берега, и на некотором пространстве ничего перед рекою не видно, кроме огородов. Но затем ущелье отступает, между рекою и горами появляется обширная и гладкая площадь, а в котловине холма, которая и сама имеет вид дивана, находится замечательно устроенный театр (фот. 510, кат. 400). Его амфитеатром возвышающаяся зрительная зала и величественна и отлично сохранилась, за то исчез бесследно proscenium, и только уже внизу на площади большая (фот.511, кат. 401) колоннада (из 8 колонн) указывает на обычный греческий портик театра, выходящего на форум. От этого форума, однако, кроме места, никаких архитектурных частей не дошло до нас, да вероятно, и не было. С левой стороны форума стоит еще большая руина (фот. 512, кат. 404) одеона: уцелела высокая груда камня на месте зрительной залы и антаблемент с фризом из тонко и детально резанных животных в разводах. Ныне в одеоне устраивается на житье богатый кабардинец, и руины скоро будут разобраны на разные хозяйственные нужды.

Если, наконец присоединить единственный памятник, сохранившийся на северной стороне речки, а именно храм (Диониса?), от которого еще можно видеть ряд баз лицевого портика на месте и внутреннюю экседру с двумя колоннами (подставленными, впрочем, вновь теперешним владельцем места); а на наружной стороне любопытные (фот. 543) резные карнизы с масками, то это и будет почти вся древность, находящаяся в самом городе. Правда, каждый двор черкеса, всякая его ограда сложена из древних блоков, плит, карнизов и барабанов колонн, но это уже памятники уничтоженные.

Сравнительно с этими жалкими остатками, является поразительным памятником цитадель Аммана, называющаяся Эль-Казр, расположенная на холме сейчас над городом, в какой-либо сотне сажен от него, если подняться прямо в гору. Ограждавшие некогда цитадель с этой стороны стены исчезли, оставив лишь незначительные следы. Равным образом маловажны (фот. 541) и развалины гиерона или храма с валяющимся у подножия уцелевшей еще платформы карнизом, на котором читается в пышных литерах имя римского императора. Это все остатки языческой эпохи, может быть, одного только III века по Р. X., ничтожные сравнительно с памятниками эпохи последующей, нам почти совершенно неизвестной, так как несколько строк Прокопия⁹⁸ и темных известий с неопределенными именами племен в арабских рассказах не могут пролить настолько света, чтобы мы могли с уверенностью толковать о гассанидах и об южно-аравийских культурных племенах, населявших эти местности до Магомета.

Гораздо реальнее показался нам тот факт, что в Аммане нам принесли на продажу массу медной монеты и что в ней было на половину монет римских и на половину византийских, особенно Юстиниана, Тиверия, Константина и Гераклия. Ясно, что торговое значение и богатство города даже в эту последнюю эпоху не падали, а развивались, и хотя мы не знаем и, вероятно, не скоро будем знать, кто именно построил цитадель Аммана, однако ее принадлежность VI–VIII столетиям по Р. X. не может подлежать сомнениям, как то будет видно ниже.

Рис. 18. Амман. Эль-Казр. Вид с юго-запада.

Когда, поднявшись на гору по крутой тропинке и перелезши через барьер стен или террассы, мы миновали упомянутый выше храмик, то увидали перед собою, не без некоторого разочарования, среди пустой и широкой площади холма, четырехугольный довольно безобразный, лишенный окон и всякого архитектурного расчленения, корпус (фот. 513, рис. 43) здания, построенный из мелкого битого камня и извести, и только по местам обшитый тесанными плитами. Мы с недоумением оглядывали это здание Эль-Казра, так как нам было известно, что мы должны здесь встретить дворец, богато украшенный резьбою, а мы видели перед собою руину среднеазиатского или калмыцкого характера. Но когда мы взошли через низкую дверь, внутрь дворца, в котором теперь поселилась семья, а может быть и целый род бедуинов, впечатление наше разом изменилось. Мы находились среди оригинальной восточной залы, квадратной в своей средней части и в древности, вероятно, открытой по восточному образцу⁹⁹ (фот. 514–521, кат. 408–414); четыре громадные (по пропорциям к среднему залу) арки (табл. XXVIII–XXXII) открываются, образуя экседры или византийские «камары», причем две экседры на север и юг снабжены монументальными порталами, а каждая экседра на запад и восток образуют полукупольную конху и полукруглую нишу или абсиду. Эта вторая форма настолько обычна в период византино-арабский, что о ней лишне говорить. Напротив того, первая форма экседры, с полусферческим сводом (в римских экседрах всегда коробовый свод) или конхою, но не над полукруглою абсидою, а над четырехугольным порталом, сведена внизу с замечательною ловкостью при помощи одного, так называемого колпачка, в каждом углу. Четыре экседры образуют, на конец, в промежутках меж ними, четыре совершенно темные, внутренние камеры, служебного характера, спальни или чуланы.

Таково все несложное помещение восточного дворца, прототипа всех арабских, арабо-сицилийских и арабо-мавританских дворцов, от Аммана и Машиты до Альгамбры. Но вся внутренность, доступная свету (кроме указанных темных чуланов), была богато украшена резьбою, а по сводам росписана по стуку. Орнаментика этой резьбы и архитектурный формы расчленяющих стены карнизов, аркад, полуколонн составляют важнейшую сторону этого исторического памятника.

К сожалению, памятник сильно обезображен, резьба сбита и сколота, где можно было достать, а низ здания почти до второго этажа теперь завален сверху полбою, внизу – мусором и камнями, по всей вероятности, от рассыпающихся загородок для скота.

Насколько можно видеть, стены вокруг всего здания, и в нишах и экседрах, украшены по низу (на высоте человеческого роста от полу?) декоративными резными полуколонками, которые составлены попарно и образуют как бы фриз или поясок над панелями, в вышину около двух аршин; на колонки опущены арочки карниза, образованные почти в копытообразном типе. Ниже этого фриза местами можно было рассмотреть стену из широких плит, напоминающую способ византийской облицовки. Между арочками подвесными на колонках, по восьми углам сделаны восемь арок плоских с плоскими же полуколонками и декоративными фонами и каймами, но уже двойной высоты против прежних, с целью заполнения оставленных стен от пояса до вершины больших открытых арок. Наконец, верхний пояс, огибающий все здание поверх арок, повторяет декорацию нижнего целиком. Роспись стука сохранилась только в полукуполах, но только в виде следов окраски.

Таким образом, архитектурное расчленение стен крайне просто, несложно и даже монотонно, но, благодаря орнаментальной резьбе, густо покрывающей не только бордюры и каймы арочек, но и самые ниши, арочные кивории, внутренние поля и пр. (фот. 522–540), все, что было бы тяжелым, становится на вид живым, легким и изящным.

Рис. 19. Амман. Эль-Казр. Западная часть.

Собственно вся система декорации заключается в оживлении всех поверхностей растительными формами; листва покрывает все поля, подымается деревцами, тянется веточками, рассыпается цветочками по лугу. Однако, это не есть восточный орнаментальный ковровый полог, и здесь все подчинено архитектурной форме. Мало того, соединившиеся с этою формою геометрические орнаменты настойчиво повторяются вместе с нею: так напр. в конце аркад нередко помещается орнаментальная раковина или подобная ей пальметка. Бордюр копытообразной арочки разделывается в виде листиков или овов, которые произошли из резьбы по дереву: нашивная дощечка арки резалась зубчиками. Далее мы встречаем здесь же розетки с острыми лепестками, также относящиеся к резьбе по дереву и по нескольку раз концентрические полукруги, как бы нашивку дощечек одной на другой. Наконец, поле аркады представляет обыкновенно или ветвь (аканфовую лозу) или столбик из розеток и листьев. Бордюры арок часто делаются из гирлянд или разводов пальмообразных с подымающимися листиками, или же гирлянда составлена из лилий – листьев и цветков, из стреловидных лилий и бутонов. Самая характерная форма лиственного украшения есть аканф, в виде листа отдельно, или же ветки с несколькими листьями или же своего рода пояса листьев, подобранного в различных геометрических фигурах, для заполнения кивория. Ингода же только один лист аканфа загибается своими лапами по кайме арки на кивории, занимая весь его угол, и в замке кивория помещается как бы драгоценный камень, начельный в венке. Кроме аканфа мы имеем здесь уже указанную лилию, далее розу с бутонами ее, четырехлепестковый цветок, изредка ветку плюща.

Рис. 20. Амман. Эль-Казр. Юго-западный угол.

Но, что замечательно, это самая форма аканфа, представляющая вырождение его римского типа: это мягкий, сочный, с широкими, закругленными лапами аканф, короткий лист которого укреплен на толстых ветках, – словом, полный контраст византийского типа, который уже в V веке принимает свой греческий тин аканфа сухого, жесткого, с глубокими надрезами, с острыми зубчатыми лапами, нисколько резкого и схематичного, но в высшей степени характерного и скульптурного. Из этих растений выделяется, понятно, форма древа жизни, изображенного особенно ясно в одном углу, в виде большого дерева, с широкими листьями смоковницы и ее плодами (табл. XXVIII и XXXII).

Рис. 21. Амман. Эль-Казр. Северный угол

В общем, вся эта орнаментация является замечательным памятником образования основных типов восточного искусства в том периоде, когда оно незаметно готовилось к новой всемирной деятельности. И самый тип здания, и его архитектура и постройка, и вся декорация были исполнены, очевидно, персидскими мастерами и не позже VIII века, а, может быть, и ранее, т. е. в самом начале Ислама. Его влияние, на наш взгляд, уже заметно сказалось в полном отсутствии животных в орнаментации, и потому ни дворец, ни его украшения нельзя считать даже произведениями сассанидского искусства, тем более сассанидского периода. Здесь все настолько стало арабским, не будучи им по происхождению своих элементов, что мы сделали бы большую историческую ошибку, предположив чужеземное происхождение памятника там, где только работали чужие мастера, но по заказу и во вкусе туземных властителей. А уже со времен Юстиниана и до времен турок этими властителями были арабы, и до тех пор, пока общее название «арабского» искусства будет существовать, мы обязаны не отделять от него частных, ранних и наиболее важных типов. Самая опасная ошибка, потому что она же и наиболее частая, обычная и наименее заметная, состоит именно в том, что исследователь орнаментальной системы, анализируя ее составные элементы, и постоянно наблюдая их чужеземное происхождение, теряет, в конце концов, самое сознание цельности и исторического существования и развития избранного типа, и объявляет этот тип повторением старых мотивов, лишенным всякого художественного творчества. Так происходило постоянно с византийским орнаментом, так происходит в последнее время и с исследованием арабского орнамента, хотя, казалось бы, его необычайная оригинальность, даже странность почти исключает возможность подобного увлечения мелочами и забвения главного. Очевидно, исследование частностей несравненно легче, доступнее, может быть сделано сразу, при первых, так сказать, приступах исследователя, тогда как характеристика целого получится только в конце изучения. В частности, говоря о дворце Аммана, мы должны были, прежде всего, оговорить ошибку, будто это памятник сассанидский, потому что в его орнаменте есть именно персидские элементы. Но, в то же время, словом «арабский» мы не можем в данном случае определить уже ясно сложившегося типа, так как арабский дворец Аммана стоит, очевидно, на рубеже перехода одного типа к другому. В другом месте мы имели уже случай говорить о том значительном перевороте во вкусах южной Европы и передне-азиатского Востока, который совершился в течение VI–VII веков по Р. X., это было время слияния и нового разделения Востока и Запада. До VI века византийское искусство продолжает еще слагаться; однако, это образование не препятствует его существованию уже в IV веке, в век Константина. До IX века мы не в праве говорить об арабском искусстве, как о типе совершенно ясном и готовом, и, однако, мечеть Оммиадов, мечеть скалы в Иерусалиме и в Ст. Каире суть памятники арабские, а не персидские или византийские. Без сомнения, в орнаментике Аммана мы имеем почти исключительно или тяжелую и пышную сассанидскую листву, римско-персидский тип аканфа, персидские розы и четырелистники, и преобладающий технический характер указывает на резьбу по дереву, и тем не менее мы здесь находим совершенно иную декоративную систему, иной тип. В самом деле, если мы сопоставим наш дворец с монументальными памятниками сассанидского искусства, резкая разница между ними выступит сама собою. Сассанидское искусство знает только архитектурный орнамент, усвоенный целиком из римского образца, и, напротив того, с замечательною выдержкою и разнообразием украшает свои мелкие художественные изделия, в особенности серебряные, шелковые и иные ткани и пр. Конечно, арабы не имели вовсе своего искусства в то время, когда они, вместе с Исламом, выступили в исторической роли, однако, они имели или, точнее говоря, должны были иметь ряд народных производств с определенным художественным характером. Этот характер выразился сразу и со всею силою в богатстве орнаментальной системы, покрывшей мозаиками, фаянсами, инкрустацией и резьбой все стены и своды первых мечетей. Правда, если рознять по частям всю эту декорацию, то и нам, вслед за другими исследователями, пришлось бы повторять одну и ту же, очевидно, пустую фразу, что в древней арабской орнаментике мы не встречаем собственно никаких «новых» мотивов. Но ведь и в древнейшую эпоху византийского искусства в IV–VI веках мы также точно не находим «нового» типа, и различные исследователи потратили много времени и трудов, чтобы доказать, что все элементы раннего византийского искусства принадлежат античному искусству, как будто это обстоятельство нуждалось в таком подробном детальном подтверждении. Очевидно, лишь тот сделает шаг вперед в этом вопросе, кто сумеет открыть и указать ясно другим новообразовавшийся тип¹⁰⁰, а не тот, кто при каждом новом явлении будет повторять пустую фразу, что все его элементы прежние и нет никаких новых мотивов¹⁰¹.

Рис. 22. Амман. Эль-Казр. Северо-западный угол.

Рис. 23. Амман. Эль-Казр. Западная стена, северная ниша.

Резьба по каменным брусам Аммана находит себе ближайшую аналогию в памятниках северной Африки, именно в деталях большой базилики Тигцирта¹⁰². Здесь, вместо обычных разводов лозы, раковин, гирлянд (классических и византийских), встречаем повсюду звезды, розетки, меандры, зигзаги, специфические кружки со вписанными в них звездами, все это в характере резьбы по дереву; по абакам и кубическим капителям геометрические фигуры, квадраты, круги с завитками, звездами, зигзагами, монограммами, условными формами рыб, птиц, лошадей, быков, зайцев и пр.

К сожалению, только значительные раскопки могут дать со временем настоящее понятие об остальных зданиях Эль-Казра, лежащих в руинах. Доселе нельзя было начертить самого поверхностного плана, так как едва одна наружная стена выступает (фот. 542) совершенно ясно, прочие же наружные, а тем более внутренние стены с трудом можно различить, поднявшись на какой-либо возвышенный пункт. Однако, и поверхностного взгляда достаточно, чтобы убедиться в том, что главная зала этого дворца была расположена, подобно той, которая сохранилась, а валяющиеся в нескольких местах залы каменные блоки, с высеченными аркадами, показывают, что зала была украшена теми же декоративными поясами и даже, может быть, лучшей работы. Наружная лицевая стена представляет здесь фронтоны и скульптурные ниши, очевидно, перенесенные сюда целиком из разобранного языческого здания.

Можно насчитать до шести больших зал в пределах видимых руин, которые отличаются от описанного зала именно тем, что исключительно состоят из древнего материала: тесанных камней, плит и карнизов. Руины представляют, однако, остатки сводов, и в их арабском происхождении нельзя сомневаться. Они оканчиваются у самого края громадного, совершенно отвесного обрыва, который обделан кругом в виде стены, и представляли прежде недоступную с этой стороны цитадель, напоминая очень близко цитадель Босры и Каира.

Рис. 24. Амман. Эль-Казр. Южная стена, западная ниша.

Из Аммана тем же путем по долине Сирна Арак эль Эмир, уади Гесбон, и в сторону на уади Нимрин, идя все вниз, мы спустились в Иорданскую долину и остановились с той стороны долины, под горами, близ Телль-Нимрин, одиночно стоящего над источником холма, близ ущелья, известного множеством своих пещер. Здесь мы были задержаны в течение двух дней, по случаю карантина учрежденного перед Иорданом на месте обычной переправы через реку (фот. 547–551) в брод, но, благодаря вмешательству русского консульства и агента Палестинского Общества, мы были пропущены через карантин без дальнейшей задержки, когда присланный от иерусалимского губернатора доктор удостоверился, по нашим документам и свидетельствам, что мы прибыли из благополучной местности. Переправившись через Иордан, мы прибыли через полтора часа в Иерихон.

Наше время (два дня) в Иерихоне было посвящено, прежде всего, осмотру местности древнего города, столь замечательной в различных отношениях и посещению некоторых окрестных мест, особенно Сорокадневной горы с ее пещерными церквами (фот. 561–563) и монастыря Каср эль Иегуд (фот. 558).

Основной интерес всех перечисленных мест заключался в их священном почитании у христиан, с древнейшей эпохи, которое вызвало еще с IV века появление здесь церквей и обителей. Наибольший интерес представила для нас местность, занятая самим (теперешним) Иерихоном сего многочисленными садами и обширными плантациями. Конечно, разрушение прошло здесь более, чем где-либо, и на первый взгляд, от пышной зимней резиденции Ирода ничего не осталось. Но это заключение ошибочно: достаточно посетить сад русского приюта Миссии, в котором его знаменитый основатель, радевший о древностях Святой Земли, известный и высокопочитаемый о. архимандрит Антонин сохранно собрал все остатки и самые маленькие кусочки древности, чтобы убедиться в одном: почва Иерихона богата древностями и именно христианскими. Город Ирода не пропал, но пошел на украшение нового христианского Иерихона, в котором было, считая с окрестностями, такое обилие монастырей, в V–VI веках, какое было разве в окрестностях Иерусалима¹⁰³. Правда, все эти церкви и монастыри строились наскоро, без особых затей, но уже самая эпоха, столь богатая художественными силами, придавала базиликам их колоннадами и мозаическими полами монументальность и характерность.

Наиболее интереса представляют остатки христианских базилик на месте русского приюта; между этими остатками несколько капителей принадлежат еще веку Константина.

От базилики, находившейся у источника Елисея, ничего не осталось, кроме стен, но и то лишь в нескольких местах: очевидно, церковь была разобрана и употреблена на другую постройку.

Столь же мало осталось от обширного монастыря, сооруженного в VI веке против места Крещения Спасителя и служившего, по свидетельству паломников, приютом всех, приходивших на поклонение этому месту. Современное здание греческого монастыря Иоанна Крестителя, ныне называемое Каср эль Иегуд, целиком новое, построенное с фундамента в последнее время. Монахи показали, однако, в нижней церкви, древнюю абсиду, покрытую плесенью и сохранившую остатки позднейших, весьма грубых фресок, а перед церковью монастыря поставлены на колонках две грубые маленькие капители VI–VII стол. Таким образом, остается, по крайней мере, вне сомнения, что здесь, действительно, был этот знаменитый монастырь, но где находилась построенная по близости этого монастыря, или даже против него, церковь Иоанна Предтечи, остается неизвестным.

Берега Иордана против монастыря везде круты, река роет и подмывает их, у самого берега по сю сторону глубокие омуты и водовороты, и нигде нет брода. Берега с обеих сторон заросли (фот. 551–558) непроходимою и даже непролазною чащею всякого кустарника, жимолости, тростника, терпентинов, держи-дерева, и на осмотренном нами пространстве (около полуверсты) нигде нет никаких признаков существования каких бы то ни было построек. Правда, церковь И. Предтечи была поставлена на том берегу, но она была утверждена на монументальных сводах, доходивших до средины реки.

После осмотра окрестностей Иерихона, экспедиция, не медля долее, отправилась в Иерусалим на остальное время своего пребывания в Палестине; там караван был распущен. Но в то же время в Иерихоне были за это время произведены археологические разведки на месте, принадлежащем Палестинскому Обществу, с 12-го по 21-е Ноября 1891 года, под ближайшим руководством и надзором члена экспедиции Я.И. Смирнова, которому принадлежит и сообщаемый здесь отчет.

Археологические разведки в Иерихоне на месте Палестинского Общества, произведенные от 12-го по 21-е Ноября 1891 года.

Сад, принадлежащий Палестинскому Обществу (фот. 561), как и окружающие его сады и пустыри, лежит на месте древнего города, простиравшегося к югу до оврага, на краю которого стоит приют архимандрита Антонина. На значительном пространстве обнаруживаются следы разрушенных домов: на пустырях видны небольшие холмики, образовавшиеся от развалившихся зданий, на одном из них лежит база колонны; в садах при работах находят стены, иногда сложенные из больших, хорошо отесанных камней. В саду греческих монахов, соседнем (с запада) с садом Общества, кроме остатков здания с классическими орнаментами, найдена часть мозаичного пола, к сожалению не расчищенного.

Стены, сложенные из больших камней обнаружены были, как в саду, примыкающем с юга к саду Общества, так и в южной части сада Общества. В северной части сада в дверях четырехугольного здания найдены были садовником два бронзовых креста, хранящихся в иерусалимском подворье. Но теперь под грядами не видно стен в южной и северной частях сада. Средина сада занята бугром, на котором выстроен дом садовника. К востоку до самой ограды возвышенность изрыта ямами и везде видны стены, скрытые в земле. Здесь прежний владелец, кроме водопроводной канавы, копал во многих местах, по-видимому отыскивая клад; землю и камень из ям сваливал он здесь же, почему уровень места возвысился и при разведках приходилось тратить много труда на расчистку места. У края сада земля вынута большой широкой квадратной канавой для фундамента предполагавшейся церкви. В южной части выемки найден был мозаический пол и древняя стена с северной части его. Перед домом садовника вырыты были стены, дверь и колонны, но эта яма засыпалась землею и мусором и на поверхности земли видны были лишь большие тесанные камни от разобранных стен, обломок одной колонны, да две капители (см. рис. Н.А. Околовича), за домом видны также два обломка колонн. Кроме этого среди камней, вынутых при раскопках прежнего владельца, замечены: осколок небольшой колонны белого мрамора, части карнизов и камень из свода с розетками. В разных местах прежним владельцем найден был ряд глиняных и бронзовых вещей, хранящихся в иерусалимском подворье Общества.

Так как высказываемо было предположение, что мозаичный пол и другие древние остатки, находящееся в земле, принадлежат церкви, то экспедиция предприняла разведки, длившиеся с 12-го по 21-е Ноября.

Работы начаты были около мозаики с запада, в надежде найти в этом направлении продолжение ее, если бы пол принадлежал действительно церкви, расчищалась сама мозаика и пространство к востоку от нее, где должен был бы находиться алтарь. Но скоро обнаружилось, что никаких оснований предполагать на исследуемом месте церковь – не существует.

Мозаика сильно пострадала: уцелело, по-видимому, менее половины ее. Сохранившаяся часть пола с северной стороны примыкает к стене, сложенной из чисто отесанных камней, но стена эта сохранилась лишь на незначительном протяжении, к западу она разобрана и остался лишь бут. К востоку тянется подобная же стена, но она приложена позднее, как то ясно видно с северной стороны, где заметен угол стены, окаймлявшей мозаику: к югу стена поворачивала, образуя небольшой выступ. От восточной стены сохранились лишь два больших тесанных камня, а направление ее ясно определяется концом белой каймы мозаичного пола. В северо- восточном углу мозаика пробита для устройства водохранилища, наполнявшегося из водопровода, устроенного прежним владельцем места. Только средина мозаики осталась на прежнем уровне, северная и южная части пола сильно опустились: в северной части это видно по тому, насколько ниже мозаика нижнего ряда тесанных камней стены, под которым виден уже бут. В южной части, при расчистке обнаружена была древняя поправка пола: на опустившуюся часть мозаики положен был бут из булыжника на извести и по нем снова мозаичный пол, но лишь из одних белых кубиков, на той же высоте, как средняя, не севшая, часть цветного пола. Вероятно, такая же починка была и на южной части, но здесь пол вырыт был еще прежним владельцем и верхний слой мозаики мог быть сбить: в южной части починка сохранилась тоже не вся, а лишь куском; над юго-восточным углом пола в невынутой насыпи видна также та же починка, у восточного конца ее уцелел кусочек мозаики второго слоя с черной полосой, но остаток этот столь незначителен, что нельзя понять к чему принадлежала эта черная полоса. В том же юго-восточном углу значительно выше верхнего слоя мозаичного пола обнаружился помост из четырехугольных плит, идущий к югу, помост очевидно позднейшего происхождения. С запада мозаика разрушена во всю ширину, по краю ее положен ряд камней, по-видимому недавно. За камнями в насыпи обнаружен был круглый глиняный водоем с трубами: цементным желобом к югу и глиняной трубой к северу к водопроводу, упомянутому выше.

В той же насыпи нашелся барабан небольшой колонны, стоявший на земле, т. е. попавший сюда случайно. Хотя мозаичного пола найдено не было (лишь в юго-западном углу попадались куски белой разломанной мозаики), но длина пола, определилась сохранившимся северо-западным углом белой каймы, этот угол находится на уровне высшем, нежели уровень сохранившейся части цветного пола. От стен, огибавших угол этот, сохранился лишь бут.

Далее к западу обнаружена была бутовая стена, идущая от востока к западу, конец которой выходит в пространство, занятое прежде мозаичным полом. Пространство к югу от стены этой замощено было бутовым помостом, в котором обнаружен был водопроводный желоб, сложенный из плит, идущий с юга на север. Западнее желоба в насыпи найден был обломок колонны.

Затем раскоп повернул к северу, причем обнаружены были две параллельных стены, идущие от востока к западу и одна стена с юга на север. Стены эти сложены также из булыжника и только конец первой – из тесанных камней. В земле, наполнявшей небольшое помещение между этими стенами, найден был обломок небольшой колонны серого мрамора.

К востоку, к помещению с мозаичным полом примыкает пристройка, образованная продолжением северной стены первоначального здания; стена пристройки сложена также из тесанных камней, до восточной стены этого помещения раскопки доведены не были, так как пришлось бы перенести большую кучу камня, добытого и сваленного здесь прежним владельцем.

Не уцелела на всем протяжении и северная стена, так как ее перерезал новый водопровод; разобран также и конец поперечной стены. Раскоп, проведенный к югу, не обнаружил южной стены этого помещения, которая также вероятно разобрана. При очистке по уровню мозаики найдена была местами белая мозаика на буте из мелкого булыжника на извести, но в полном разрушении¹⁰⁴. В восточном конце, наряду с белыми, попадались и красные кубики, но также нигде не оказалось неповрежденной, гладкой поверхности мозаики.

В повороте раскопа к югу, с целью дойти до южной стены обнаружен был на значительно высшем уровне, чем мозаика, каменный помост, из больших толстых прямоугольных плит: южной же стены найдено не было. В земле во время раскопок около мозаичного пола часто попадались обломки древнего стекла в виде обломков сосудов и сплавленных в огне кусков, среди обломков попадались чаще всего горлышки слезниц, найдены были также ножка слезницы и обломок чашечки разноцветного стекла. Найдены были также три мраморных плитки от пола. Из нескольких бронзовых монеток только одна сохранилась настолько, что можно было разобрать обычную византийскую букву М.

В северо-западном углу квадратной выемки виден был угол помещения, стены которого сложены из тесанного камня. В надежде, не найдется ли что либо внутри его пола, часть камня, заполняющего внутренность, была вынута, но внизу оказались лишь громадные булыжники на известковом цементе.

В яме, вырытой прежними владельцем перед южной стороной дома, служащего для приюта поклонников, видны два громадных камня, по-видимому, от порога двери и в насыпи ряд плит белого камня, как бы образующих помост. Разведка, произведенная на этом месте, открыла каменный помост на пространстве около квадратной сажени, но со всех сторон он далее был разобран равно, как и стена, которой принадлежал порог. Этот помост, как и помосты около мозаики, находится неглубоко и, по-видимому, также принадлежит позднейшим временам.

Разведка к югу от ветряной мельницы, доведенная почти до самой мельницы, обнаружила стену, идущую с юга на север, довольно грубой кладки.

По рассказам лиц, видавших работы прежнего владельца сада, где-то около дома садовника находится другой мозаичный пол: указывали на примыкающий к дому хлев, но разведки обнаружили там лишь помост из черепичных плиток. В большой яме перед входом в дом произведены были разведки, далеко недоведенные до конца, так как насыпь здесь очень высока и обрезы грозили падением, снимать же землю требует много труда и издержек, так что расчистить удалось лишь часть того пространства, которое разрыто было ранее и двинуться далее в места еще нетронутые не пришлось.

В восточном краю ямы обнаружена стена, идущая с севера на юг. Стена эта сложена из хорошо обтесанных камней; в средине ее стоит колонна на базе, заложенная в стену, что свидетельствует о позднейшем происхождении стены. Колонна сложена из нетолстых барабанов. Стена поворачивает на запад, в этой южной стене находится дверь. Порог двери выворочен, стена с западной стороны уцелела до высоты перемычки и на верхнем краю ее вырублен кронштейн грубо обычной формы. Пространство, расчищенное в углу между этими двумя стенами, некогда вымощено было мозаикой; в самом углу сохранился кусок белой каймы. Позднее, поверх попорченного или уничтоженного мозаичного пола настлан быль помост из черного камня, так называемого неби муса, доходящий на юг лишь до колонны, от средины помоста ряд плит к двери, так что уцелевшая часть мозаики служила полом в угловой части портика на несколько более низком уровне. В северном углу портика обнаружена тонкая, очевидно, также позднейшая стенка, примыкающая по-видимому к стенке, идущей перед дверьми с севера на юг.

Для определения протяжения здания за дверью к югу от дома начата была разведка, приведшая к стене, тянущейся с востока на запад. Кладка стены этой гораздо грубее, чем стены с дверью, что, впрочем, может объясняться тем, что стена эта не лицевая. Определить, есть ли мозаичный пол в комнате между этими двумя стенами, было невозможно, не снимая толстой надписи, лежащей над этим пространством.

Так как по словам очевидцев в западной, нерасследованной части ямы находятся еще стволы колонн, и так как еще западнее за домом садовника находятся обломки таких же колонн, как обнаруженная в восточной части ямы, то очевидно, что открытое здание имело протяжение с востока на запад и при узкой комнате имело колоннаду, может быть, двойную, обращенную на север, то здание это более всего можно сравнивать с частными домами, приметы которых дает в своем труде о центральной Сирии Вогюэ, тесные комнаты с портиками пред ними встречаются там постоянно.

Около двери найден был обломок небольшой порфировой чаши с крестом, вырезанным на выступе ее верхнего края. Но обломок этот, хотя бы чаша и предназначалась для святой воды, не указывает еще непременно на религиозное назначение этого здания.