О времени происхождения Книги Иова

Решение вопроса о времени составления книги Иова имеет важное значение для толкователя этой книги. Как скоро названный вопрос будет решен по возможности удовлетворительно, будет указано время, в которое всего скорее могла возникнуть наша книга, толкователь ее смело может обратиться к истории того времени в справедливой уверенности найти в ней такие факты, которые дадут ему возможность поставить теоретическое, по преимуществу, содержание книги на реальную почву, уловить живую органическую связь этого содержания с бытовыми, гражданскими, религиозно–нравственными и другими особенностями известной эпохи и здесь, в этих особенностях открыть богатый запас данных для уразумения многих неясностей, выдающихся характеристических черт комментируемого текста.

Важность вопроса о времени составления книги Иова для уразумения ее содержания была всегда живо сознаваема, и потому вопрос этот как прежде был, так и доныне не перестает быть предметом тщательных изысканий со стороны исследователей ветхозаветной библии. Но важности вопроса, о котором у нас речь, соответствует и трудность его удовлетворительного решения. Дело в том, что сама книга Иова не содержит в себе определенных положительных указаний на время ее происхождения; молчит об этом и предание; остаются таким образом в распоряжении исследователей лишь внутренне, так называемые, признаки, представляемые книгой. Но невыгода всяких вообще внутренних признаков та, что, они, будучи, в большинстве случаев, общими и неопределенными, могут быть понимаемы и объясняемы каждым из исследователей по–своему и потому служит основанием для каких угодно выводов; и выводы эти, иногда и очень остроумные, оказываются, по большой части, убедительными только для их авторов. Общностью и неопределенностью страдают и те внутренние признаки, представляемые книгой Иова, к которым, при решении вопроса о времени происхождения этой книги, богословы–исследователи обыкновенно обращаются; вследствие чего названный вопрос имеет в западной богословской литературе множество самых, разнообразных, одно другому противоречащих решений, а потому и доселе остается там открытым¹.

И в русской богословской литературе вопрос, нас занимающий, не остался обойденным. Наши богословы неоднократно – то слегка затрагивали его, то подвергали более или менее обстоятельному рассмотрению и, подобно богословам запада, дали несколько различных и несогласных между собой его решений. – Так М. Филарет признавал вероятным предположение о происхождении кн. Иова во времена патриархальные. По крайней мере, он, говоря в своей церковно–библейской истории о просвещении во времена патриархальные, заметил²: «догадкой к временам патриархов относится книга Иова» и затем – в дальнейших обзорах просвещения и литературы евреев – нигде уже не упомянул о нашей книге. Преосвящ. Агафангел настаивал также на том, что писатель кн. Иова жил в патриархальные времена и что книга эта есть памятник патриархальной мудрости³; тоже – архим. Феодор (А. Бухарев)⁴. Напротив, гг. Писарев⁵ и Афанасьев⁶ пришли к тому заключению, что кн. Иова составлена гораздо позднее времен патриархальных – именно во времена Соломона. По мнению Арсения (М. Киевского), наша книга в своем настоящем виде возникла еще позднее – перед вавилонским пленением⁷; по мнению г. Орды – во времена Езекии⁸. Наконец архим. (ныне епископ) Филарет поставил своей задачей доказать, что кн. Иова есть произведение послепленное. Все указанные нами мнения, при всем своем разногласии, пользуются в нашей литературе правом гражданства, и их представители настаивали и настаивают каждый на своем мнении, не считая убедительными и обязательными для себя доказательства, приводимые в пользу мнений противоположных. Но понятно, что только одно какое–либо из названных мнений имеет на своей стороне наиболее вероятности. Какое же? Вопрос этот, далеко не безразличный для толкователя кн. Иова, заслуживает ответа, а, чтобы ответить на него, необходимо прежде всего проверить те основания, на которых указанные мнения опираются. Эта проверка может обнаружить истинное достоинство и степень доказательности тех внутренних признаков, которые имеются в виду нашими богословами при решении вопроса о времени происхождения кн. Иова. Такую проверку мы и попытаемся сделать.

1

Последнее из приведенных нами мнений о происхождении книги Иова, именно то, которое признает эту книгу произведением послепленным, есть мнение новое в нашей литературе. Архим. (ныне епископ) Филарет выступил с ним в 1872 г. и для того, чтобы доказать его, написал целое обширное исследование под заглавием: «Происхождение книги Иова. Библиологическое исследование». Это исследование смело можно назвать выдающимся явлением в нашей богословской литературе последних лет. Доказательства, приводимые в нем автором для обоснования своего мнения раскрыты в нем с замечательной обстоятельностью, какой мы почти не встречаем в западной литературе по тому же предмету, частные данные при раскрытии доказательств сгруппированы с таким искусством, что из ничего, по–видимому, у автора возникает нечто, имеющее вес; суждения автора оригинальны и смелы; построение исследования как в частных отделах, так и в целом отличается безукоризненной логикой, язык – ясный, спокойный, твердый. Но что особенно ценно в исследовании – это присутствие в каждом его положении сильной самостоятельной мысли, очень умного и очень талантливого человека, что придает исследованию характер самобытного творения и производит глубокое и продолжительное впечатление. И когда приходится делать обзор мнений о происхождении кн. Иова, существующих у нас, и доказательств, которыми эти мнения подтверждаются, то перед мнением, защищаемым преосвященным Филаретом, прочие мнения бледнеют, стушевываются и с первого раза представляется, что оно есть единственно правильное и основательное. Это–то последнее обстоятельство и побуждает нас прежде всего остановиться на мнении о послепленном происхождении кн. Иова и. повнимательнее проверить те доказательства, которыми пр. Филарет подтверждает его.

Приступая к доказательству того положения, что книга Иова есть произведение послепленное, пр. Филарет прежде всего останавливается на содержании книги и сличает его с содержанием прочих ветхозаветных книг, находящихся в ветхозаветном каноне. При этом сличении он обращает внимание на те места в сличаемых книгах, которые обнаруживают сходство или в мыслях и представлениях, или в образах и выражениях, или в оборотах речи, иначе на те места, которые обыкновенно называются параллельными. Закончив труд сличения, автор говорит: «из свода параллельных мест видно, что кн. Иова имеет сродство почти со всеми ветхозаветными каноническими книгами, начиная с первой – книги Бытия, и оканчивая последней – книгой пр. Малахии». Затем он продолжает: как объяснить это сродство? Возможны следующие три предположения: или 1) наша книга древнее всех ветхозаветных книг, так что все сходные с ней места в других книгах произошли из нее; или 2) наша книга явилась позже одних, и раньше других книг: в таком случае сходные места одни вошли в нее из предшествующих ей книг, а другие из нее в последующие книги; или, наконец, 3) наша книга явилась позже всех книг, в таком случае сходные места вошли в нее из всех прочих книг». Первые два предположения, по утверждению нашего автора, не могут быть приняты, как несостоятельные: только последнее третье должно быть признано несомненно правильным, ибо как анализ, так и синтез параллельных мест, встречающихся в книге Иова и затем в прочих ветхозаветных книгах, приводит к заключению, что первоначальность этих мест принадлежит не нашей книге, а другим; если же так, то «нельзя не прийти к мысли, что прекрасный цвет древней священной письменности –разумеем книгу Иова – возрос на почве еврейской во дни Неемии и Малахии, и что в современном им обществе автор наш нашел те мотивы, которые вызвали его к созданию столь высокого, проникнутого духом и мыслью пророков, произведения»⁹.

Разберем эти положения нашего автора и посмотрим, действительно ли они должны привести к сделанному им выводу. Общее положение, на которое наш автор опирается в дальнейшем ходе своих мыслей, есть то, что сходство между известным литературным произведением и несколькими другими в мыслях ли то и представлениях, или же в образах и оборотах речи, может быть объяснено единственно только тем, что составитель этого произведения изучал те другие памятники литературы и делал из них так или иначе (непосредственно или по памяти, сознательно или бессознательно) заимствования: или же наоборот тем, что это известное произведение было изучаемо прочими писателями. Но это положение, кажется нам, не может быть признано безусловно правильным: сходство между двумя или несколькими памятниками в частных мыслях, представлениях, образах и оборотах речи может быть объяснено, во многих случаях, иначе и наиболее естественным и удовлетворительным образом. Нечего и говорить о том, что книги далеко не единственный источник, из которого составители новых произведений почерпают идеи, ими развиваемые, частные мысли, необходимые при этом развитии, представления и т. д. В громадном большинстве случаев этим источником служит прежде всего тот умственный запас представлений, понятий, воззрений, которым владеет известный народ, находясь на той или другой степени духовного развития и который в большей или меньшей мере составляет достояние каждой входящей в состав народа единицы. Далee, этим источником является для писателя окружающая его действительность – человеческая жизнь в ее непрестанном течении, с ее скорбями и радостями, видимая природа со своим бесконечным разнообразием предметов и явлений. Заимствуя из указанных неисчерпаемых источников материал для своего произведения и облекая его в словесные формы, писатель не имеет также нужды непременно обращаться к готовым уже литературным произведениям для того, чтобы брать из них готовые фразы, известные обороты речи. Живая речь его народа дает ему в избытке и слова, вполне соответствующие его понятиям, и характерные выражения, способные самым рельефным образом передать его смысл. Теперь допустим, что перед нами два или несколько сочинений, составленных, лицами, принадлежащими одному и тому же народу, – лицами, которые были в собственном смысле сынами народа своего, т. е. которые вырастали и развивались в родной стране, близко стояли к жизни своих соотечественников, разделяли их миросозерцание, хорошо знали свой природный язык; не будем ли мы в таком случае в праве предположить, что в находящихся перед нами сочинениях мы найдем нечто сходное в частных мыслях, представлениях, образах и оборотах речи? А затем, неужели мы впадем в ошибку, если, найдя такое сходство, объясним его тем, что составители наших книг черпали из одного и того же источника – народной жизни в обширнейшем смысле этого понятия, из окружавшей их природы? Конечно в праве и конечно не ошибемся. Отрицать первое и утверждать последнее, значило бы закрывать глаза на факты, невольно обращающие на себя внимание при чтении, например, произведений отечественной поэзии, особенно тогда, когда произведения эти, принадлежащие различным лицам, касаются одних и тех же вопросов, предметов, событий; значило бы отвергать общеизвестные истины.

От этих общих замечаний перейдем к частным о книге Иова. Что книга Иова есть произведение чисто еврейское, не должно подлежать ни малейшему сомнению; в этом согласны в настоящее время все западные богословы – исследователи ветхозаветных писаний, на этом настаивает и разбираемый нами автор. Но если так, то, находя сходства между кн. Иова и другими произведениями священной еврейской литературы в частных мыслях, представлениях и проч., не естественнее ли это сходство объяснят прежде всего тем, что составители их пользовались, при составлении одними и теми же указанными уже источниками, а не тем, что они пользовались сочинениями один другого и брали из них частные мысли, выражения и т. д.? Нам по крайней мере кажется так. Впрочем, разобранное нами положение нашего автора он подтверждает сличением параллельных мест в кн. Иова и других книгах, отчасти анализом и особенно синтезом этих мест. Последуем же за ним и посмотрим, что он сличает, как анализирует и как пользуется приемом синтеза, а главное к каким частным выводам он в этих случаях приходит. Сличение параллелей наш автор начинает с книги Бытия, как уже было сказано, и кончает книгой Малахии. Остановимся на некоторых параллелях, приводимых им. «Иов. 27:3: Доколе еще дыхание мое во мне, и дух Божий в ноздрях моих. Мысль Быт. 2:7 (вдунул Господь Бог в лице человека дыхание жизни и стал человек душой живой»¹⁰. В приведенной из книги Иова параллели слова: «дыхание мое во мне и Дух Божий в ноздрях моих» действительно выражают убеждение в Божественном происхождении души человеческой, – убеждение, основывающееся на факте, описанном в Быт. 2:7. Но для того, чтобы высказать подобное убеждение, едва ли непременно было нужно составителю кн. Иова читать кн. Бытия. Те представления о Боге, Его свойствах, о творении Им мира и человека, об отношении Его к сотворенному, которые находятся в кн. Бытия и вообще во всем Пятикнижии, а затем встречаются в кн. Иова, были достоянием Израиля еще до появления Пятикнижия; их носителями и хранителями были уже родоначальники избранного народа – патриархи, как это показывает нам их история. В Пятикнижии Моисеевом они явились лишь в более ясном и определенном виде. Будучи таким образом исконной собственностью израильтян, основой их религиозного миросозерцания, названные представления с детских лет, конечно, были внушаемы каждому израильтянину в отдельности и усвояемы им навсегда. Поэтому–то, для того, чтобы высказать их в литературном произведении, еврейский писатель не имел надобности обращаться к произведениям других писателей–соотечественников и заимствовать отсюда представления, о которых у нас речь, и в частности представление о человеческой душе, как происшедшей от Бога, как Его дыхание. Делая эти замечания, мы не хотим сказать, что составитель нашей книги не знал Пятикнижия, не читал его. Цель замечаний – показать, что сходство приведенной параллели, и других подобных ей может быть объяснено иначе, нежели как объясняет разбираемый нами автор, т. е. заимствованием одного писателя у другого. – «Иов 30:19: и я сделался как прах и пепел; Быт. 18:27: я прах и пепел. Иов. 42:17: и умер Иов в старости и насыщенный жизнью; Быт. 25:8; 35:29, где точно также повествуется об Аврааме и Исааке»¹¹. Останавливаясь на этих двух параллелях, невольно задаемся вопросом: зачем приведены они? Ибо неужели можно серьезно думать, что они указывают на заимствование одного писателя у другого. Чтобы сказать от лица Иова: «я прах и пепел» достаточно живо представить то положение, в котором он, говоря те слова, находился; чтобы упомянуть, что он умер в старости и насыщенный жизнью, достаточно знать, что он умер в преклонных летах, после жизни счастливо проведенной. Правда фраза: «насыщенный жизнью», употребленная дважды в кн. Бытия и затем в кн. Иова, представляется своеобразной; но неужели естественнее думать, что она впервые употреблена писателем кн. Бытия, затем взята у него в кн. Иова, нежели предположить, что ее оба писателя, независимо друг от друга почерпнули из живой народной речи? Подобное замечание можно, пожалуй, сделать и по отношению к фразе: «я прах и пепел». Две последние параллели, приведенные нами, не единственные, однако в массе параллелей, исчисляемых разбираемым автором; подобных им, и даже менее значительных он цитирует очень много. Следует, впрочем, сказать, что он ограничивается только приведением их, не разбирает их, не делает из них частных выводов. Свое внимание он сосредотачивает лишь на нескольких параллелях, которые по своему близкому сходству выдаются из ряда других, анализирует их и на основании анализа приходит к выводу, обнимающему собой и места не проанализированные. Именно, подвергнув анализу семь мест из книги Иова, из коих особенно последнее представляет замечательную аналогию с несколькими стихами из 20 гл. кн. пр. Иеремии, наш автор говорит: из этих аналогий мы уже имеем право заключить, что и все другие места из книг до книги пророчеств Иеремии включительно имеют свою первоначальность в тех книгах, а не в кн. Иова и что все те книги по происхождению своему предшествуют нашей книге»¹². Проверим же хотя отчасти анализ нашего автора, а вместе с тем и сделанный им вывод, и с этой целью остановимся на двух последних из проанализированных им мест из кн. Иова, имеющих параллели в кн. пророков Исайи и Иеремии.

«Иов. 14:11: Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает. Почти до буквы этот стих встречается у Исайи: 19:5: и оскудеют воды в море: и река высохнет иссякнет». У Исайи – замечает наш автор, этот стих стоит в описательно повествовательной речи, о бедствиях, какие последуют в земле египетской. У Иова он употреблен, как риторическое подобие для уяснения предмета, о котором говорится в 12 ст. Поэтому естественным представляется, что из кн. Исайи он перешел в кн. Иова, а не на оборот¹³. Нам, однако ни тот, ни другой переход не представляется естественным, а кажется естественным нечто иное. Знакомясь с писаниями пророков, мы без труда замечаем, что они, рисуя картины бедствий, имеющих постигнуть или Израиля, или другой какой–либо народ, частные элементы этих картин берут из хорошо знакомой им действительности; обращая внимание на сравнения, которые употребляются ветхозаветными еврейскими поэтами для раскрытия того или другого предмета, мы находим, что они берут эти сравнения также от знакомых им действительных предметов. Теперь, если мы найдем, что составители кн. Иова и пр. Исайи могли упомянуть об исчезновении вод из озер и рек на основании известной им действительности, затем если откроем, что упоминание об этом факте у того и другого писателя было естественно вызвано ходом их мыслей: то мысль о заимствовании процитированного места одним писателем у другого, понятно окажется излишней. Но что составители кн. Иова и пр. Исайи могли упомянуть о названном факте, имея в виду известную им действительность – это несомненно. В восточных странах, смежных с Палестиной, и в самой Палестине в зимнее и весеннее время по каждой долине обыкновенно стремится многоводный поток, устроенные в долинах пруды переполняются водой, в углублениях почвы образовываются иногда довольно значительные озера. Но в летнюю сухую и жаркую пору потоки мало по малу высыхают и их зеленевшие дотоле берега превращаются в полосы пустынной, лишенной всякой растительности земли; истощаются пруды и пропадают бесследно временные озера. Поэтому оба наши писателя могли независимо друг от друга упомянуть в рассматриваемых нами параллелях об исчезновении вод из озер и рек; а что упоминание об этом у того и другого писателя вполне естественно – видно из контекстов. В 19 гл. своей книги пр. Исайя изображает картину бедствий, которые некогда постигнут Египет за его нечестие. В этом изображении пророк постепенно переходит от менее тяжких к более тяжким бедствиям, говорит, что между египтянами возгорятся междоусобные войны, что они ослабеют духом, будут преданы в руки жестокого царя; но все это не крайние бедствия; и при них останется еще у египтян источник их благ, источник самого существования – река, дающая жизнь и благосостояние стране; однако – замечает пророк, и этого блага коснется рука Иеговы, река египетская, по примеру других незначительных потоков и водных хранилищ, иссохнет иссякнет и все произрастающее по ее берегам обратится в прах; и это уже будет крайним, конечным бедствием Египта. Но не менее естественно упоминание об исчезновении вод из озер и рек в процитированном выше параллельном месте кн. Иова. В 14 гл. книги Иов говорит о скоротечности человеческой жизни и о бесследном, безвозвратном исчезновении человека вместе со смертью, и чтобы нагляднее представить эту скоротечность и бесследность исчезновения, он обращается к подобиям, заимствуя их из всем известной действительности. Что скоротечнее жизни некоторых цветов? Распустившись утром, многие из них при закате солнца увядают; что бесследнее исчезновения тени? И вот Иов говорит: человек, рожденный женой, краток днями и пресыщен трепетом. Как цветок, выходит и вянет, и убегает, как тень, и не остается. Затем – не поразителен ли и не прискорбен ли факт высыхания и исчезновения живых и оживляющих вод, и не напоминает ли он о бесследном, безвозвратном и горестном исчезновении вместе со смертью человека, дотоле полного жизни? И вот Иов продолжает: человек умирает... и простерся, и дух испустил человек, и где он? Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает. Так человек ляжет и не встанет. Но после сказанного уместна ли, при сличении разобранных параллелей, речь о заимствовании составителем кн. Иова у пр. Исайи?

Перейдем к другой и последней из проанализированных нашим автором параллелей. «Иов. 3:3–113: погибни день, в который я родился, и ночь, которая сказала: «зачался человек». 4. День тот да будет тьмой; да не востребует его Бог свыше, и да не воссияет свет над ним! 6. Ночь оная, мрак да обладает ей, да не возвеселится она в кругу дней года. 7. Да не входит в нее радость ликующая!.. 8. Да проклянут ее проклинающие день... 9. Пусть она чает света, и не будет его... За то, что не затворила дверей утробы, носившей меня, и не сокрыла горести от очей моих! 11. Для чего я не умер в утробе, из чрева исходил, и не скончался? Иерем. 20:14–18: проклят тот день, в который я родился, день, в который родила меня мать моя, да не будет благословен! Проклят тот человек, который отцу моему принес весть и сказал: у тебя родился сын. И да будет с тем человеком, как с городами, которые разрушил Иегова и не пощадил, и пусть он слышит по утру вопль, а в полуденное время стон. Почему не убили меня в самой утробе, так чтобы мать моя была бы мне гробом, и чрево ее оставалось вечно беременным? Для чего я вышел из утробы, чтобы видеть горесть и муку, и чтобы дни мои исчезали в бесславии?». Выписав эти параллели, наш автор говорит следующее: аналогия этих параллельных мест всегда обращала на себя внимание критиков и экзегетов и никогда не опускалась из виду, когда дело касалось вопроса о времени происхождения нашей книги. Действительно, сходство в мысли, в обороте и тоне речи, отчасти и в самих выражениях так велико и так заметно, что никто никогда не отрицал зависимости одного места от другого. Из двух писателей один, очевидно, подражает другому. Какой же? И поставив этот вопрос наш автор, чтобы ответить на него, обращает внимание на разности: представляющиеся в том и другом месте: рассмотрев эти разности, он приходит к тому заключению, что составитель кн. Иова несомненно находился в зависимости от кн. пр. Иеремии и сделал из нее заимствования. Но так ли все это? Нам кажется нет. Сходство двух приведенных мест, действительно замечательное, тоже можно объяснить иначе, не прибегая к предположению о зависимости одного из двух писателей от другого; разности же между этими местами не дают достаточных оснований к тому заключению, какое рассматриваемый нами автор из них выводит. Нам автор указывает на замечательное сходство мысли в приведенных параллелях. Но разве мы находим в них какую–либо догматическую мысль, которая не доступна обыкновенному человеческому уму и которая, будучи однажды дана, может потом лишь повториться без изменения? Или в них перед нами отвлеченное положение какой–либо философской школы, возникшей в определенное время, или наконец – научная истина, которую могли открыть только специалисты в известной области знания? Нет, в рассматриваемых нами параллелях даже не мысль, а скорее отчаянный, крайне болезненный вопль, вырвавшийся у двух подавленных тяжким горем страдальцев. Оба они – один, изображаемый лицом, всей полнотой сердца пережившим его муку, другой, описывающий свои собственные мучения – проклинают день своего рождения. Но для того, чтобы сойтись в этом, нужно одно – нестерпимость муки, тяжесть страдания. Потому–то в литературах всех народов при изображении страданий можно всегда найти подобную мысль, или правильнее –услышать подобный отчаянный вопль. Не зачем ходить далеко за примером: достаточно просмотреть в каком–либо из сборников русской народной поэзии те лирические песни, которые у иных собирателей называются семейными, и мы непременно встретим и горькие жалобы на жизнь и отчаянный вопль в форме вопроса: «зачем меня мать моя родила на белый свет?». Вопль, который варьируясь на разные лады, нередко заканчивается воззванием к сырой земле и гробовой доске, как к желанному счастью. И после этого основательно ли, встретив этот вопль у двух еврейских писателей, изображающих великие страдания, основательно ли утверждать, что один из этих писателей непременно читал произведения другого и сделал у него заимствование, а иначе не могло произойти подобного сходства? Далее автор наш указывает на сходство в тоне и в оборотах речи. Тон действительно один – скорбный; но ведь и говорят – то одинаково тяжело скорбящие люди; сходны и обороты речи, хотя и далеко не все, но ведь раскрывается в обеих параллелях одна мысль, или точнее один основной мотив и при одинаковых условиях. Чтобы доказать при несомненной зависимости вообще именно зависимость составителем кн. Иова от кн. пр. Иеремии наш автор останавливается, как мы сказали, на разностях, представляемых разбираемыми местами. У составителя нашей книги – замечает он – Иов проклинает день, в который родился, и ночь, в которую зачался. Говоря о ночи, составитель выразился: и ночь, которая сказала: зачался человек; этот не совсем естественный оборот ничем другим не может быть объяснен, как желанием удержать оборот второй части проклятия у Иеремии: проклят человек, который сказал отцу: у тебя родился сын. Но оборот: «и ночь, которая сказала: зачался человек» не представляет ничего неестественного; напротив, он в еврейском произведении, какова кн. Иова, вполне, кажется, естественен: подобных оборотов в вз. писаниях можно найти не мало; припомним выражение в книге Псалмов: день дни отрыгает глагол, и нощь нощи возвещает разум (Пс. 18:3). Если же он естественен, то нет и основания говорить о зависимости писателя, которому он принадлежит, от другого. Продолжение замечания: «частное развитие проклятия дня (4, 5) и ночи (6–10) у Иова представлено полно, весьма изобразительно и в соответствии с идеей дня и ночи, но в конце не выдержано (ст. 10 слич. с 9): Иов проклинает ночь за то, что не затворила дверей утробы, носившей его (слич. ст. 11), тогда как выше (ст. 3) он проклял не ночь, а день, в который родился. Эта невыдержанность произошла от того, что первое полустишие третьего стиха (погибни день, в который я родился) перенесено в книгу Иова из кн. Иеремии буквально с заменой лишь глагола проклинать глаголом погибать». Нам, однако кажется, что частное развитие проклятия у Иова совершенно выдержано с начала и до конца; как в начале, так и в конце он проклинает ночь, в которую зачался, именно за то, что он зачался в эту ночь. Ибо нет достаточных оснований полагать, как полагает наш автор, что в выражении «не затворила дверей утробы» говорится о закрытии дня рождения; естественнее думать, что здесь речь идет о закрытии дня восприятия; в таком именно смысле встречается употребление в других местах Писания глагола «сагар», который вообще значит «заключать», «затворять» и который употреблен у Иова в фразе: «не затворила утробы». Указанный смысл глагола «сагар» особенно ясен в 1Цар. 1:6, где об Анне, матери Самуиловой, говорится; что Господь заключил (сагар) чрево ее. Правда, наш автор свою мысль о невыдержанности у Иова частного развития проклятия думает подтвердить 11 стихом, находя в нем продолжение стиха 10. В 11 ст. страдалец говорит: для чего я не умер в утробе, из чрева исходил и не скончался». Однако же нет необходимости считать 11 ст. продолжением 10; скорее же, судя по конспекту, он составляет общее заключение всей горестной природы, объединяющее частности предшествующих стихов. Но если таким образом частное развитие проклятия у Иова не представляет невыдержанности, то значит оно и не представляет данных для вывода о зависимости составителя кн. Иова в рассматриваемом месте от кн. пр. Иеремии.

Впрочем, допустим в угодность преосв. Филарету то, что, в виду сделанных нами замечаний, кажется, неудобно уже допустить, именно, что сходство приводимых им многочисленных параллелей может быть объяснено такой или иной зависимостью друг от друга писателей тех книг, в которых находятся эти параллели; но и при подобном допущении указанные параллели, как бы усердно и с каким бы остроумием не анализировать их, никогда не помогут сколько–нибудь убедительно доказать то, что кн. Иова написана в такое то именно время; и это потому, что в них, собственно говоря, нет никакой доказательной силы. В самом деле, они так общи, и неопределенны, так страдают отсутствием положительных указаний на кого–нибудь и на что–нибудь, что на основании их можно с равным правом сделать несколько самых разнообразных выводов и между прочим совершенно несогласных с тем выводом, к которому на основании анализа некоторых из них, пришел пр. Филарет. И такие выводы действительно не однажды делались и делаются. Так напр. Геферник, доказывая в своем «Введении в В. 3.» то, что кн. Иова написана во времена соломоновские с серьезностью говорит, между прочим, следующее: «сама история кн. Иова, на сколько нам можно проследить ее, приводит нас ко временам Давида и Соломона. То, что книга существовала в период пленения, это со всей ясностью доказывается ссылкой пр. Иезекииля на Иова, которого, как праведника, пророк сопоставляет с Ноем и Даниилом. О существовании книги перед пленением еще яснее свидетельствуют писания пр. Иеремии. Внутреннему состоянию пророка, в высшей степени скорбному, всего более соответствовала своим содержанием кн. Иова и потому в писаниях Иеремии мы находим не мало мест, на которых отразилось влияние нашей книги. В этом отношении обращает на себя внимание 20 гл., где пророк проклинает день своего рождения: «проклят тот день» и т. д. Место это имеет разительное сходство с 3 гл. кн. Иова, в которой также содержится проклятие страдальцем дня своего рождения, и которая начинается словами: погибни день, в который я родился. Особенно много мест, напоминающих кн. Иова, находится в «плаче» Иеремии... Затем следы влияния кн. Иова мы находим в писаниях и более древних пророков, каковы напр., Иcaйя. Так слова Ис. 19:5: «и оскудеют воды в море, и река высохнет и иссякнет» представляют почти буквальное сходство со словами Иов. 14:11: «уходят воды из озера, и река высыхает и иссякает». Нельзя принять случайным также сходства, а тем более нельзя думать, чтобы составитель кн. Иова сделал заимствование у пр. Исайи. В кн. Иова приведенные слова находятся в тесной связи с последующими; они составляют там первую половину художественного сравнения; между тем у пр. Исайи они являются как бы применением готового выражения к данному занимающему пророка случаю, так как пророк в 19 гл. говорит о судьбах Египта; и т. д., и т. д. Итак, вот что говорит Геферник. Между тем как пр. Филарет, проанализировав известные нам параллельные места приходит к заключению, что составитель кн. Иова несомненно находился в зависимости от всех вз. писаний до кн. Иеремии включительно и след. написал свою книгу во всяком случае после Иеремии, Геферник в виду тех же самых мест, по–видимому, со всей силой убеждения утверждает, что Иеремия очевидно испытал на себе влияние кн. Иова, a Исайя позаимствовал из нее целое полустишие и следовательно, эта книга возникла не позже времен Соломоновых. Но выводы пр. Филарета и Геферника – выводы противоположные и как такие они взаимно уничтожаются, а вместе с тем свидетельствуют о том, что основание, на котором они опираются, не может ни для чего служить основанием, что на нем во всяком случае не следует опираться при определении времени происхождения кн. Иова.

Н. Елеонский.

(Продолжение следует).