Исповеднический путь

По словам старца, записанным духовными чадами, причиной его ареста было смелое слово защиты веры и поруганных святынь. В конце двадцатых годов в городе, получившем имя главного революционера, стали разрушать храмы. Николай Гурьянов однажды оказался свидетелем этого святотатства и не мог смолчать: «Что вы делаете? Ведь это храм, святыня! Если вы не уважаете святого, поберегите хотя бы памятник истории и культуры и подумайте о Божием наказании, которое за это будет!»

Студента Гурьянова вскоре исключили из института. Это был 1929 год – начало особо яростной борьбы с «религиозной пропагандой». С 1929 по 1934 год Николай служил псаломщиком в церкви во имя святителя Николая в селе Ремда Середкинского района Псковской (тогда Ленинградской) области на родной Гдовщине и преподавал математику, физику и биологию в школе. Те пожелания, которые он когда-то высказал своей любимой учительнице, он сам стал исполнять на поприще учительского служения. И в 1934 году Николая Алексеевича арестовали. Начались мытарства: питерские «Кресты», потом еще три тюрьмы, лагерь.

По словам старца, неизвестный архиерей, встреченный им в тюрьме, сказал про него: «Сорвали цветок и втаптывают его в грязь…»

«Так было с нашей Святой Русской Православной Церковью, – говорил батюшка, всегда со слезами вспоминая страдания миллионов людей, – ее распинали». Теперь эти муки народа получили название «Русская Голгофа».

О тех страшных годах батюшка рассказывал только самым близким: «Люди исчезали и пропадали. Расставаясь, мы не знали, увидимся ли потом. Мои драгоценные духовные друзья! Все прошло! Я долго плакал о них, о самых дорогих, потом слез не стало… Мог только внутренне кричать от боли… Ночью уводили по доносам, кругом неизвестность и темнота… Страх всех опутал, как липкая паутина, страх. Если бы не Господь, человеку бы невозможно вынести такое… Сколько духовенства умучено, архиереев истинных, которые знали, что такое крест, и шли на крест… Как они плакали, что все не сберегли Царя! На моем пути жизни я имел благодатных друзей… Идешь по снегу, нельзя ни приостановиться, ни упасть… Дорожка такая узкая, ноги в колодках. Повсюду брошенные трупы заключенных лежали непогребенными до весны, потом рыли им всем одну могилу. Кто-то еще жив. “Хлеба, дайте хлеба…” – тянут руки». Батюшка протягивал ладонь, показывая, как это было, приоткрывал ее и говорил: «А хлеба-то нет!» Потом плакал и долго молчал, молился.

Он помнил всех умученных, помнил их страдания, молился за всех, показывал фотографии духовных друзей. И потому на всю жизнь в глазах старца застыла немая скорбь, даже когда он мирно разговаривал с паломниками, когда разрешал себя фотографировать – его глаза были печальны.

Сам батюшка прошел в лагере через страшные страдания – несколько раз был на краю смерти. Однажды его придавило вагонеткой, в другой раз уронили на ноги тяжелый рельс и покалечили ступни. С тех пор, как говорил батюшка, ноги его едва держали. А сколько батюшка потом на этих больных ногах выстоял Литургий, сколько принял людей, часами стоя у калитки своего домика! Самым страшным испытанием, подобным тому, которое претерпели мученики Севастийские, – было долгое стояние в ледяной воде. Эту пытку пережил только великий молитвенник – избранник Божий Николай, все остальные страдальцы скончались. Батюшка открыл духовным чадам, что его «согревала молитва Иисусова», и он не чувствовал холода. Он часто говорил: «Я холод люблю и не чувствую его». Батюшка всегда ходил легко одетый в любой мороз, никогда не кутался.

Не любил батюшка прилюдно рассказывать о лагерных испытаниях, потому что сердце разрывалось от воспоминаний о человеческих страданиях. Но в стихах, написанных как Реквием по умершим², он выразил чувства многих лагерников – их муку тяжкую и молитвенный вопль. Стихотворение он назвал «В тридцатых годах XX века» и дал ему подзаголовок: «Автобиография».

К Тебе, О Мать Святая,

Я, бедный раб грехов,

Со скорбью и слезами

Пришел под Твой Покров.

…

Изгнали меня люди

Из России вон,

Оставил мать родную,

Друзей и Отчий дом.

Я выслан в даль иную,

Там много лет отбыть –

Мне дали вольну ссылку:

Где хочешь можно быть.

Теперь всего лишен я,

Посаженный в тюрьму,

Досада, горе, голод,

Терпеть уж не могу.

Решетка, стены толсты –

Все надоело мне,

И день за днем жду воли,

Но не дождаться мне.

Увы! Я вновь в изгнаньи,

В стране снегов и льда,

Где с людом обреченным

Покорный раб труда.

В Полярье путь железный

Готовим проложить,

Облегчить жизнь крещенным –

Страну обогатить.

Физически устали,

В зарях недуг слепит,

От скудости питанья

Нас смерть косой разит.

Прошу, Святая Дева,

В несении Креста,

Для славы Божьей Церкви

Спаси, спаси меня!

Стихотворение это оказалось пророческим. Батюшка действительно стал «славой Божьей Церкви»!

А в лагере, по словам старца, он был «всегда горячий в вере, что бы ни делали. В лагерях, в тюрьмах – всегда радовался, что с Богом. И знаете, даже резко говорил: «Как вы смеете хулить Христа и все святое! Покайтесь! Бог за это накажет!» Батюшка говорил, что ему были открыты будущие военные испытания, которые, по словам многих подвижников, явились наказанием за отступничество народа от Бога.