Путеводная звезда

Алексей Белов

Мой рассказ о старце Николае я должен начать с рассказа о себе, чтобы стало понятно, что для меня значила встреча с ним.

Я родился в семье, не отрицающей веру. Мои родители были повенчаны, меня крестили в младенчестве, но духовного воспитания в семье не было. Однако каждый вечер я видел, как моя прабабушка крестится перед сном, и я, подражая ей, тоже крестился.

В детстве у меня был свой опыт посещения церкви. Из центра Москвы мы переехали в район Медведково, и там, на берегу маленького пруда, куда мы ходили купаться, стоял красивый старинный храм. Мы, мальчишки, иногда из любопытства туда заходили. И я до сих пор помню тогдашнее детское ощущение чего-то таинственного и даже страшного. Но это не такой был страх, как, например, на аттракционах Диснейленда, а трепетный. Веяло вечностью, это было совершенно незнакомое чувство.

Детство и юность мои (я родился в 1958 году) пришлись на хрущевское и брежневское время, тогда о вечном никто и не напоминал. Реакцией на ложь системы стало диссидентство, к духу которого я приобщился в юности. После школы я поступил в архитектурно-строительный техникум, но главным делом там стало занятие музыкой. Мы собрали довольно-таки неплохую группу, и в 19 лет я уже попал на эстраду. Тогда я встретил музыкантов старшего поколения, которые и приобщили меня к диссидентским настроениям. Но, пожалуй, это было не главное. Главным стало увлечение психоделической и философской современной музыкой, прежде всего группами «Pink Floyd», «King Crimson» и т. д. На их фоне вся советская эстрада стала восприниматься как бессмысленная и бесполезная. Так же как та идеология, которой нас пичкали, – пустые слоганы и портреты вождей.

Через несколько лет, когда я стал играть музыку в стиле арт-рока, мне самому пришлось столкнуться с тем, как система перемалывает всякие творческие поиски. Все, что мы делали, воспринималось в штыки. Нашу группу «Москва» сделали «невыездной» (то есть запретили нам выступать) и включили в черные списки. Был период, когда мне пришлось играть в ночных ресторанах. Потом началась перестройка, и в 1987 году мы смогли создать новую группу «Парк Горького». Выступали мы успешно.

В это время я всерьез столкнулся с темной духовностью. Нас стали осаждать всякие экстрасенсы, колдуны. Один такой экстрасенс меня за несколько минут вылечил от тяжелейшего гриппа. Но за все это потом пришлось расплачиваться – несколько раз я попадал в автокатастрофы, навалились жуткие страсти. А однажды я чуть не ушел из жизни. Это был первый серьезный «звонок». Один «продвинутый» парень принес нам попробовать наркотики. Мы тогда не знали, что это такое, а он уверял, что это страшно интересно. И, видимо, он мне «вкатил» такую дозу, что я потерял сознание. А дальше все было как во всех описаниях клинической смерти. Я увидел себя летящим по темному длинному туннелю. А потом летел над каким-то большим городом (потом, когда я приехал в Лос-Анджелес, то узнал этот город). И вот на мрачном темно-сером небе зажглась надпись: «Ты играешь в игры со своей жизнью». И я очнулся.

Мои духовные поиски в то время (что вообще было характерно для нашего поколения) обратились к Востоку. Я с интересом читал книги об аскетическом опыте тибетских монахов. Но, правда, в конце концов разочаровался в итогах этих опытов – человек превращается в стук или в свист… Я думал: «И это все?! Столько усилий, достижений, и все ради того, чтобы просто исчезнуть в конце?»

Потом были годы жизни и довольно-таки успешной музыкальной работы в Америке, в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Более десяти лет я жил в США. С 1997 года я стал часто бывать в России. Гастроли «Парка Горького» организовывал в то время наш новый российский менеджер Андрей Большаков, в прошлом – руководитель и гитарист известной рок-группы «Мастер». Он был верующим, воцерковленным человеком, и его пример очень на меня повлиял. Через него я получил свой первый молитвослов и попал на свою первую исповедь. После того, как я стал регулярно прочитывать молитвенное правило, я почувствовал, что мои грехи, которые я всю жизнь таскал на себе, словно огромную гору камней, совсем меня придавили, что дальше так жить невыносимо и нужно сбросить с себя эту ужасную тяжесть. Я не хотел, как мне в то время казалось, «исповедоваться на виду у всех» – а вдруг меня кто-нибудь узнает и услышит – и попросил подыскать мне храм подальше от Москвы. Андрей отвез меня в сельский храм неподалеку от города Дмитрова, где меня исповедовал опытный священник, отец Анатолий. Это был настоящий водораздел в моей жизни. Когда батюшка после моей часовой исповеди накрыл меня епитрахилью, я почувствовал, что меня как огнем всего насквозь прожгло и не стало той горы грехов, которая меня так давила. Батюшка благословил меня причаститься. Я тогда совсем не понимал, что это такое. Думал, что это обряд какой-то. Но вот после того, как я, причастившись, вышел из храма на улицу, я почувствовал, что весь мир переменился и я все вижу по-новому. Вернулось то ощущение праздника, которое я знал только в детстве. Мне тогда было уже сорок лет, а я чувствовал себя младенцем и только повторял: «Это правда, это не ложь».

Для меня началась совершенно новая жизнь. Я стал постоянно ходить в храм, причащался каждую неделю, постился, очень много молился. И, конечно, очень много читал. Потрясающее впечатление на меня произвела книга о Серафиме Саровском. Это было первое прочитанное мною житие, и оно меня буквально поразило, я очень полюбил этого святого. Потом я прочел жития Оптинских старцев, жизнеописание Серафима Вырицкого, который подвизался уже в двадцатом веке… И сам собой возник вопрос: а есть ли в наши дни такие люди? Есть ли старцы?

Это не было праздным любопытством. Просто мне хотелось увидеть плод духовный. Я, например, встречал плоды трудов и таланта в музыкальном мире – общался с великими музыкантами. Глядя на них, я знал, куда идти, на что ориентироваться. Так и тут, в духовной жизни,  – мне нужна была путеводная звезда, спасательный круг, маяк, ориентир. Я понимал, что самому в себе мне не разобраться, необходим человек, который бы увидел меня насквозь, сказал бы, что делать. Тогда меня уже стал мучить вопрос: а тем ли я занимаюсь, угодно ли Господу мое творчество? И я стал просить в молитве встречи с таким человеком, со старцем.

Но каким-то странным образом все уже условленные встречи и поездки расстраивались. Люди, которые обещали меня отвезти на остров к отцу Николаю, о котором я тогда уже слышал, как-то вдруг исчезали. У Господа были свои планы. Дело в том, что, когда я молился и просил послать мне духовника, я просил еще и о том, чтобы Бог послал мне суженую. Мне было уже сорок лет, семьи у меня никогда не было, и я даже не представлял, что это такое. Один из исповедовавших меня священников однажды сказал мне: «Ты еще не готов. Вот когда придешь в нормальное состояние, тогда ты ее и встретишь. А сейчас ты ее даже узнать не сможешь».

Прошло несколько месяцев после этого разговора, и вот звонит мне Андрей Большаков и предлагает на следующий день сходить в Данилов монастырь, где должно было состояться перенесение мощей Саввы Сторожевского. Я согласился. Утром просыпаюсь – ну, никуда мне неохота идти вообще. Времени – половина восьмого, спать хочется безумно – музыканты ведь народ поздний. Какой уж тут монастырь… К тому же я и не знаю вовсе, кто он такой, этот Савва Сторожевский. Андрей сказал лишь, что это ученик Сергия Радонежского, и все. Так зачем мне это дело? Может, лучше выспаться, отдохнуть?

Но тут я вспомнил один случай, который у нас был на, казалось бы, безнадежных гастролях, когда мы приехали в один город и там нам сказали: «Народ вы не соберете. К нам тут иностранные знаменитости приезжали и то не могли собрать народ». А мы везли с собой трейлеры с дорогой аппаратурой, за перевоз, за аренду нужно было расплачиваться. Так что можно было здорово прогореть. И я решил: утром встану рано и пойду в храм. Помолюсь Николаю Чудотворцу. А утром мне тоже ужасно вставать не хотелось. И я уже стал засыпать после звонка будильника, как вдруг почувствовал, что кто-то меня как будто острыми пиками в пятки тычет. Я встал, побежал в храм. И тогда все устроилось чудесно – и промокшая под дождем аппаратура заработала, и народа целый стадион собрался.

Я все это вспомнил и решил: «Не хочу опять пиками в пятки». А потом вдруг словно какой-то голос внутри говорит: «Надо идти». И я отправился в Данилов монастырь.

Три часа простоял на службе, которую совершал сам Святейший Патриарх. Когда служба закончилась, я приложился к мощам преподобного Саввы Сторожевского, вышел из собора и отправился в маленький храм на территории монастыря, чтобы заказать поминовение о здравии. У меня папа тогда умирал от рака легких, совсем уже плохо себя чувствовал. И пока я писал записки, процессия с мощами торжественно проследовала мимо, вышла за ворота, потом все уселись в автобус и отправились в Звенигород. Праздник кончился, а со мной так и не произошло ничего особенного.

Я подал свои записки, вышел из церкви и собрался идти домой. Вдруг тот же внутренний голос говорит: «Иди в главный храм». Я думаю: «Зачем, ведь я же только что простоял там три часа, что мне еще там делать?» Вернулся в собор. Там, конечно, уже все разошлись, только две бабушки сидели на лавке, да монах чистил подсвечники. Я походил от иконы к иконе, помолился, приложился к мощам святого благоверного князя Даниила и решил, что пора уходить. Вышел из храма, стал спускаться по лестнице, и в это время меня окликнул женский голос:

– Алексей? – я посмотрел налево и увидел двух девушек.

– Алексей, – говорю. А сам думаю: «Это, наверное, мои какие-то подмосковные родственники, которых я забыл».

А одна вдруг говорит:

– Белов? Из «Парка Горького»?

– Да.

– Ну, здравствуйте! А меня Оля Кормухина зовут.

– Очень приятно, – отвечаю.

Я это имя слышал однажды, лет за десять до нашей встречи. Когда в конце восьмидесятых блеснули самые первые Олины записи, наш вокалист Коля Носков восхищался: послушай, какая певица интересная появилась, голос такой мощный, прямо как у Тины Тернер. Я послушал – действительно здорово. Не помню уже, что это была за песня, какие слова, музыка. Осталось лишь общее впечатление – очень сильный, профессиональный вокал...

Мы вышли из Данилова монастыря, и я предложил вместе попить кофе. И пока мы разговаривали, я почувствовал, что встретил очень близкого мне человека. Как-то тепло внутри стало. Я сказал, что очень хочу попасть на остров Залит к Николаю Гурьянову. На что Оля ответила:

– Так это мой духовный отец.

Я обрадовался, говорю:

– Слушай, отвези меня к нему!

А она:

– Хорошо, но нужно сначала взять благословение.

Тут же Оля стала звонить на остров к тете Нине, которая была как бы связной с батюшкой. И просит ее:

– Тетя Нина? Сходи, пожалуйста, к батюшке, возьми благословение нам с рабом Божиим Алексеем приехать. И попроси погоды.

Через некоторое время позвонила эта самая тетя Нина и говорит:

– Все в порядке, батюшка благословил, приезжайте. И погода тоже, сказал, будет.

Ехать на Залит мы собрались только через две недели. Небо было затянуто тучами, температура около +10°. Но когда добрались до острова, внезапно потеплело до +25°. И все пять дней, что мы провели у отца Николая, погода просто радовала – солнышко светило, тепло было как летом, хотя на дворе уже стоял сентябрь, и из Москвы мы выезжали под проливным дождем. Я тогда понял, что значит «попроси погоды».

Нужно еще сказать о том, что произошло за те две недели до нашего отъезда к батюшке. Я отправился на гастроли и попал в Нижний Новгород. Ходил там по храмам и монастырям. Зашел в один монастырь на берегу Волги. Хотел купить икону, но в лавке того, что я искал, не оказалось. Меня послали в иконописную мастерскую. Прихожу, а там такая девушка сидит и икону Спасителя пишет – глаз не отвести! Настоящая Аленушка – голубоглазая, с русой косой, молитвенная. Я спросил, можно ли эту икону купить. Она сказала, что икона готова будет через несколько часов. Я сказал: «Ну, вот и хорошо. Я тогда после концерта зайду». С концертом были искушения, я опаздывал и застал ее, когда она уже уходила. Купил икону, рассказал о том, что к старцу Николаю собираюсь, ее пригласил.

Ну, в общем влюбился. Так с ее образом в душе и уехал. В Москве Ольге об этом рассказал. А она как раз родом из Нижнего и говорит мне: «Не волнуйся, будет наша. Настоятель монастыря – мой кум». С этим мы и поехали на остров.

Еще в поезде, когда мы только подъезжали к Пскову, Ольга спросила:

– Слушай, а ты вообще-то понимаешь, к кому собрался? Ведь старец не просто так говорит, через него Господь может открыть Свою волю о тебе. Готов ли ты исполнить то, что услышишь?

Я подумал и говорю:

– Да, готов.

– А если отец Николай скажет идти в монастырь, пойдешь?

– Пойду.

– И музыкой заниматься бросишь?

– Брошу.

Этот Олин вопрос был из тех, что меня давно мучил. Я хотел точно знать – не повредит ли моей душе ремесло, которым я занимаюсь?

…Мы вышли из лодки на остров и тут же увидели старца, который стоял у храма на берегу, беседовал в церковном дворе с людьми, приехавшими раньше нас. И когда мы наконец подошли к батюшке… Помню, что я не смог смотреть ему в глаза. Это была вся Вселенная, яркое-яркое, ослепительно синее небо. А еще старец смотрел на меня, как на человека, изрезанного на куски, видимо, он увидел в этот момент всю мою жизнь…

Я спросил старца: угодно ли Богу мое ремесло? И услышал в ответ: «Угодно, угодно». И не было в его ответе никакой оценки рок-музыки в целом. Просто он видел мою душу, мое отношение к творчеству, стремление не согрешить, сочиняя… Это был ответ мне, и только мне. Потому что я знал людей, которые погубили себя, занимаясь рок-музыкой. Но ведь погибнуть можно на разных путях, гибнут и альпинисты, и художники, и моряки… Даже простой рабочий может пойти вразнос, спиться и умереть от водки. Не в профессии тут дело, а в нашем отношении к ней, к ближним, к Господу, да и к себе тоже. Уже потом я часто слышал от батюшки, что любой труд может быть благодатным, если заниматься им честно и с любовью к людям. А тогда, в первую встречу, он лишь сказал с улыбкой: «Угодно». Но в этом коротком слове я увидел всю свою жизнь.

Ольга спросила, кто ее небесные покровители. Решил спросить и я. И тут впервые встретился с прозорливостью батюшки и понял, что он видит меня насквозь.

В Житии преподобного Серафима Саровского я прочитал о том, что тот, кто будет постоянно читать Богородичное правило, будет находиться под Ее покровом и защитой. И стал читать его про себя.

Об этом я никогда никому не говорил и ни разу в жизни не произнес молитву вслух. Это была тайна, которой я не делился даже с самыми близкими людьми. И вот когда я задал ему вопрос о небесных покровителях, он поднял глаза к небу и запел: «Богородице, Дево, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою…» У меня слезы к глазам подступили – для батюшки тайн не было.

Когда я стоял перед батюшкой, в душе моей по-прежнему был образ той голубоглазой Аленушки. И я хотел старца спросить о ней, но молчал. И вдруг батюшка на меня показывает и спрашивает у Оли:

– Слушай, а это не твой муж?

Она отвечает:

– Нет.

Тогда он ко мне повернулся и указал на нее:

– А это не твоя ли жена?

Я растерялся, говорю:

– Нет, батюшка, не моя.

Тут он и сказал:

– Венчайтесь.

И после этого образ Аленушки как-то сам собой во мне растаял. Хотя слова батюшки нас потрясли. Мы ведь с Олей и знали-то друг друга всего две недели. За это время общались лишь по телефону, если не считать нашей встречи в монастыре. И вдруг слышим от старца – венчайтесь! Батюшка посмотрел на нас, перепуганных, растерянных, засмеялся и говорит:

– Ну ладно, ладно, идите, погуляйте вон по бережку…

И мы отправились гулять по острову. Погода стояла удивительная. Там ведь вообще очень красиво, на Залите. Светило солнце, ветерок шелестел листвой… Мы шли и все повторяли: «Ну и пошутил отец Николай…» Хотя чувствовали, что это не просто шутка. И вдруг я услышал все тот же мой внутренний голос: «Ты просил Бога о суженой, ты просился к старцу – вот тебе все сразу! А ты опять недоволен».

И я решил: если это и в самом деле воля Божия – пусть будет так. Мы с Ольгой стали встречаться, много общались, присматривались, старались лучше узнать друг друга… Через восемь месяцев мы повенчались. Я старцу за это благодарен на всю жизнь. Потому что вижу, что нет конца познанию того человека, которого тебе дал Бог. Почти каждый день ты познаешь в другом человеке, в своей половинке, что-то новое, хорошее, и познанию этому нет конца. Это было точное попадание. Теперь я понимаю, что никакой другой жены мне не нужно было, что я дождался, получил то, к чему шел всю жизнь.

По благословению старца мы купили на Залите небольшой домик, чтобы быть поближе к нему, и все свободное от выступлений время проводили на острове. Все самые важные моменты в нашей жизни были связаны с батюшкиными советами, благословением, молитвенной помощью.

Прежде всего я благодарен батюшке за моего папу. Как я уже сказал, мой папа долго болел, у него был рак легких. Батюшка благословил его причастить, как только вернусь с острова. К нам домой приходил один батюшка, бывший музыкант, отец Алексей. Я ему позвонил, попросил прийти и причастить папу. Он сказал, что сейчас уезжает, приедет через неделю, тогда и придет.

Видимо, надо было не дожидаться, а вести любого батюшку. У папы часто были приступы, он задыхался. Я обычно маме в таких случаях говорил: «Давай молиться!» Мы молились, и ему становилось легче.

И в последний раз мы так же поступили. Но мама бежит ко мне: «Лучше не становится. Совсем плохо». Тогда я пошел в комнату к папе. И вижу такую картину: у него открылось видение духовного мира, и он страшно напуган. Видел он явно не ангелов, и был в ужасе. Силы его оставляли, он склонялся, закрывал глаза, мама махала полотенцем, он опять открывал глаза и буквально цепенел от ужаса. Надо сказать, что этот ужас почувствовал и я. Почувствовал, что отрылась бездна и что моя молитва как наперсток теплой воды для холодной реки. Как бы я ни молился, все это мгновенно проглатывается и уносится в бездну. Чувствую, что как бы опереться не на что – я ничем своему отцу не могу помочь. Тут я вспомнил об отце Николае, у которого мы побывали десять дней назад. И я про себя прокричал: «Отец Николай, помоги!» Не успел я еще до конца проговорить последний слог, как у нас в комнате произошло некое движение. Наверное, если бы лежали листы бумаги, они бы закружились по комнате – я явно видел и чувствовал порыв воздуха, как будто тут стоял невидимый танк и он развернулся и ушел. И в это же мгновение папа затих и стал склоняться. А я вдруг ощутил мир, мир необыкновенный. Исчезла бездна, исчез леденящий холод, и все наполнилось теплотой и покоем.

В это время приехала «Скорая помощь», и врачи констатировали: жить осталось несколько минут. Мама ушла звонить, вызывать спецтранспорт. А я остался вдвоем с папой и думал: «Может быть, я с ума сошел? Ведь это мой папа умер, а я чувствую мир. Непоколебимый». Я дернулся внутренне: может, что-то не так? Проверил себя. Нет, мир непоколебимый.

Тут мама пришла: «Все, машина выехала. Надо его приготовить».

В то время, когда я его стал укладывать, у него открылись глаза. И я увидел в них такое выражение, которого никогда не забуду. Это были глаза годовалого младенца, которому показали сразу тысячу Дедов Морозов. Такой восторг! Даже у детей постарше такого уже не бывает.

И из этих глаз струился такой свет, золотистого, радужного цвета.

Все это я связываю, конечно, с отцом Николаем. Когда я приехал в следующий раз на остров и встретил батюшку, он стоял в окружении людей, прощался с ними, как всегда это делал, стихами. А когда он стал уходить, я его окликнул: «Батюшка!» Он приостановился, смотрит на меня серьезно. Я говорю: «Батюшка, спасибо вам за папу». Он смотрел на меня обычным взглядом, но когда я произнес эти слова, с его глазами что-то случилось, как будто что-то зажглось в них, расширилось, углубилось, они вмещали всю Вселенную. В этом взгляде было столько скорби, выразить это словами невозможно. Он мне кивнул, как бы принимая мою благодарность, и пошел дальше.

Потом мы встречались со старцем много-много раз. Иногда по два раза в неделю ездили на остров из Москвы. Дом наш стал странноприимным. Мы продолжили традицию прежней его хозяйки Евдокии. Она много лет принимала паломников на острове, десятки человек у нее размещались – в тесноте, да не в обиде.

И мы стараемся принимать у себя людей. Потому в нашей памяти сохранились не только случаи проявления святости старца, с нами связанные, но и то, что нам другие люди рассказывали.

Мы со старцем говорили не так много, но это и не нужно было. Старец мог в пяти словах дать руководство на всю жизнь, объять прошлое и будущее. Иногда в поезде едешь, а уже все твои проблемы разрешились. Однажды я повез к батюшке моего двоюродного брата. Отец Николай, пока мы ехали, явился ему во сне и сказал все, что надо было делать. Он тогда не принял на веру этот сон, и когда мы приехали, он задал ему свои вопросы, и старец повторил слово в слово то, что он слышал во сне.

Был у меня один смешной случай. Я, как неофит, очень много читал духовной литературы в то время. И очень много мечтал. И вот я прочитал, что святые видят мысли человека. Необязательно им задавать вопросы вслух – они и так все слышат. Я решил это проверить на старце Николае. Приехал, как всегда стою в очереди, все вопросы задают, старец отвечает. А я подхожу, молчу, а про себя думаю: «Батюшка, помолись, чтобы Господь даровал мне молитву, такую, как у тебя». Батюшка смотрит на меня: «Ты все?» Помазал меня и отпустил. Приезжаем мы домой, я уже забыл про это дело. Мы тогда жили с Олей в разных местах. Утром просыпаюсь, встаю на утреннюю молитву. Беру молитвослов, произношу буквально два слова и не выдерживаю, сажусь на стул, потому что я ощущаю себя птенцом, которому в крылышки дали заряженную Царь-пушку. И от птенчика зависит только одно – сказать: «Пли!» Но я понимал, что неизвестно, что потом от этого птенчика останется, потому что отдача от такого выстрела будет громадной. Тогда я понял, что нельзя прыгать через ступеньки. И только сказал: «Господи, прости меня! Батюшка, прости меня! Пусть все будет так, как было. Пусть птенчик останется птенчиком».

В следующий приезд Ольга меня убедила в том, что мне нужно проситься к старцу в духовные чада. Говорила, что это целый обряд, что раз она его чадо, а нас благословили венчаться, то и мне пора становиться чадом батюшки. Вот мы приехали на остров, я подхожу к отцу Николаю и говорю: «Батюшка, а можно мне за вас как за духовника молиться?» Я слышал, что кому-то на этот вопрос он отвечал: «У тебя есть духовник». А мне он сказал: «Молись, молись, я люблю, когда за меня молятся». Я достал у кого-то молитву Богородице за духовного отца и выучил ее наизусть. И по вечерам после молитвенного правила перед сном стал ее читать. И вот в один из вечеров читаю я эту молитву, и вдруг прямо посредине нее стоя засыпаю. Вдруг меня кто-то как тряханет изнутри! Открыл глаза, вижу: стоит передо мной батюшка в монашеской мантии, в епитрахили, очень на преподобного Серафима Саровского похожий. Это было одно мгновение, и он исчез. Проходит месяц – та же история повторяет в точности до подробностей. Но после случая с папой для меня это было неудивительным. Это был пример того, что чудеса существуют. Господь мне показал, что святому человеку все возможно – недаром святитель Николай являлся людям в разных местах при жизни на большом расстоянии. Так и с батюшкой было.

Мы были свидетелями такого случая. Однажды на острове поднялась страшная буря и вдруг мгновенно затихла. А когда мы подошли к келье батюшки, то его келейница сказала, что шел смерч, батюшка вышел, перекрестил, и все рассыпалось. А потом оказалось, что он мальчика от смерти спас. Этот мальчик вышел рыбачить на большой лодке и во время смерча он мог бы погибнуть, разбиться на этой лодке.

Батюшка вообще спасал людей от смерти не один раз. Так было с нашей дочкой. В младенчестве она очень тяжело переносила высокую температуру, у нее начинались судороги. И вот однажды судороги были такие сильные, что у нее запал язык и началась асфиксия, она уже синеть начала. Тогда я про себя закричал: «Отец Николай, помоги!» И язык вернулся на место, она задышала ровно.

Мы много слышали рассказов об исцелениях по молитвам батюшки. К нему привозили безнадежно больных, а возвращались они с острова здоровыми. Особенно запомнился случай, который произошел с одной женщиной из Ивановской области. Ее маленький сын (или племянник) по незнанию и баловству попал ей в глаз ручкой с чернилами, глаз воспалился. Она стала ходить по врачам, никто не мог ей помочь. Говорили, что нужна операция, и она поехала на остров за разрешением этого вопроса. Приехала, попала во дворик и вместе со всеми паломниками подошла под батюшкино благословение. Помазалась иерусалимским маслицем и спросила про операцию. А старец ей по-псковски, с особым выговором ответил: «Ня нада». Батюшка стал уже уходить, и вдруг сорвал яблочко с дерева у дома, обернулся и кинул его в народ, через забор, на довольно-таки большое расстояние. Яблочко это попало женщине прямо в больной глаз. А батюшка еще спросил:

– В кого я попал?

Женщина отозвалась:

– В меня, батюшка.

– А ты возьми это яблочко и съешь.

Так она и сделала. А потом почувствовала, что глаз у нее не болит. Сняла повязку – глаз чистый, все прошло!

Так же говорят, что батюшка митрополита Питирима (Нечаева) исцелил от сахарного диабета. Когда они разговаривали в домике батюшки, отец Николай вдруг говорит владыке:

– Откройте рот!

– Батюшка, у меня диабет!

– Ничего, открывай рот.

И кладет ему в рот ложку за ложкой сахарный песок (он вообще любил сладким угощать, медом, сахаром). Владыка испугался:

– У меня диабет!

От такой дозы сахара действительно можно было умереть. А старец пока владыка этот сахар пытался проглотить, все приговаривал:

– А ты говоришь: «диабет»!

Так произошло исцеление. А еще он дал владыке с собой пирожки для его больной сестры.

Был такой случай. Однажды на остров привезли бесноватого монаха. Валентина Васильевна, когда ей нужно было куда-то уйти, запирала калитку и входную дверь. И в тот раз она ушла, заперев старца. Только она ушла – бесноватый перепрыгнул через высокий забор. Люди, видевшие это, испугались за старца, потому что знали, что дверь в домик такая, что ее и ребенок может выбить. Побежали скорее к домику, заглянули через забор и видят, что во дворе лежит какая-то бесформенная масса. А из-за запертой двери слышен голос старца: «Мишенька (это был строитель, который батюшке много лет помогал), посади его на лавочку». Потом, когда дверь открыли, он подошел к болящему: «Ну, не очень я тебя сильно задел?» Такой силой обладал старец!

Вообще у каждого человека была своя история с батюшкой. Наверное, можно было бы записать десятки тысяч таких историй. Потому что на остров приезжали именно десятки тысяч людей. Особенно тяжелые времена были, когда по благословению псковского владыки батюшка стал принимать толпы паломников. В день приезжало до пятисот человек, и батюшка всех принимал, выслушивал, благословлял. Ему было девяносто лет, а он часами выстаивал на больных ногах, принимая людей.

Он молился за каждого, кто к нему подходил. Молился по ночам, и тогда невидимый духовный мир становился видимым. Нам рассказывал один из охранников батюшки, как однажды среди ночи к нему прибежала старшая келейница и позвала его к домику. Когда он пришел, то услышал, что под кельей батюшки в полу или в земле раздаются такие звуки, как будто сталелитейный цех работает. Он был в ужасе, а она сказала: «А у нас всегда так. Каждую ночь». Келейница сказала, что один раз она услышала ночью сильный удар в стену, а утром, войдя к батюшке, увидела, что один из его посохов с железным наконечником вонзился в стену, а на стене остался мокрый след.

Помогал старец островным жителям и своей молитвой, и материально. Все, что ему привозили, он раздавал. А на деньги кому-то дрова купит или еще с какой-то нуждой поможет справиться.

Батюшка всего себя людям отдавал, не жалел. Однажды он из-за нас пальцы себе отморозил. Мама моя рассказывала, как однажды мы задержались в храме, а она вместе с одной девочкой вышла из храма и пошла вместе со старцем к домику и все старалась его задержать. А он ей говорит: «Я их ждать не буду». А все-таки стоял, ждал и потом говорит: «А вот Оля с Алешей бегут». Мороз тогда был тридцать градусов. И он ради того, чтобы нас благословить, терпел его, так, что даже пальцы отморозил.

Еще рассказывала наша знакомая монахиня Арсения, у который на острове живет сын. При ней на остров приезжал афонский монах Герасим, живущий в уединении в пещере на Афоне, подвижник и молитвенник. Он по благословению старца помазывал народ, так как батюшка в это время лежал и не мог встать. Потом мать Арсения увидела его стоящим у часовни Николая Чудотворца на берегу. Он горько плакал, почти рыдал. Она подошла к нему и спросила, что случилось. А он ответил: «Вы не знаете, кто здесь живет. Я много видел в своей жизни подвижников, но такого второго старца нет на земле. Он зрит Пресвятую Троицу. Ему бы жить и жить, но из-за вашего эгоизма Господь его скоро заберет». Действительно, через год батюшка отошел в Вечность. Может быть, даже меньше, чем через год.

Такие же свидетельства о святости старца я получил на Афоне и в Иерусалиме. У всех монахов, с которыми мы встретились, были фотографии старца. Все его очень почитали. Когда мы были на вечерней службе в Хиландаре, в сербском монастыре, духовник принимал у меня исповедь.

Я решил ему подарить фото отца Николая, так как взял с собой целую пачку, чтобы дарить людям. Он взял фотографию, посмотрел и сказал: «Отец Николай!» И убрал фотографию к себе в шкафчик. Потом я узнал, что духовники некоторых афонских монастырей, в том числе отец Тихон из Хиландаря, приезжали на остров к батюшке Николаю. Для меня это было поразительно. Ведь Святая Гора – центр сосредоточения монашеского опыта более тысячи лет. Можно сказать, что это «институт старчества», здесь возросло много старцев, в том числе современных. И вот с Афона монахи ехали на какой-то далекий остров в России, чтобы увидеть святого.

Еще вспоминаю, как мы однажды были на Афоне в келье, которая принадлежит болгарскому монастырю Зограф. Вместе с ее насельниками Евгением и Виктором (они отец и сын) мы отправились к одному почитаемому греческому старцу, который одновременно был портным, обшивал весь Афон. Его келья находилась недалеко от Андреевского скита. Вот мы пришли к нему, Евгению нужно было заказать у него облачения и еще задать какие-то вопросы.

На стене у старца висели большие дореволюционные портреты Царя-мученика и Царевича Алексея. Ребята стали задавать вопросы старцу, тот по-гречески очень эмоционально им отвечал. А у ребят был портрет старца Николая, и отец его почему-то вынул и положил его на стол. Когда этот очень эмоциональный духовник увидел портрет старца, он вдруг неожиданно замолчал, взял портрет, сказав: «Это мое», и быстро ушел. Это было очень сильное впечатление.

Господь сподобил нас побывать у старца за три недели до его кончины. До этого мы очень долго не видели старца, он был в затворе. И вот неожиданно, когда мы вместе с другими людьми стояли у домика, келейница нас позвала и сказала: «Пройдите». Мы вошли в келейку батюшки и сразу упали на колени. Я таких людей никогда не видел! С чем сравнить не знаю. Старец был весь как мрамор. Белоснежный, кожа была такого же цвета, как и волосы. Потом я вспомнил о том, что нам говорили, что тело батюшки пять лет не видело воды, а от него всегда исходило особое тонкое благоухание. Мы провели с батюшкой минут сорок. Он кормил нас очень вкусным зефиром в шоколаде и спрашивал: «Нравится пряник, вкусно?» Пропел нам «свою песню»: «Прошел мой век, как день вчерашний…» Поцеловал нас. Мы вышли и идем по дорожке, а впереди идут два брата – близнецы-монахи из Питера, Кирилл и Мефодий. Тут выбежала келейница и кричит: «Кто тут Кирилл и Мефодий? Идите сюда». Батюшка их увидел и позвал. Такова была его прозорливость.

В эту последнюю встречу батюшка дал нам духовные ориентиры, простился с нами, но показал, что он уже в таком состоянии, что всегда будет нас видеть и слышать. И теперь проходят годы, мы вспоминаем те или иные слова старца и только сейчас начинаем понимать, почему он так говорил, что значат его слова.

Например, как-то мы, начитавшись книг о страстях, решили спросить старца о том, какие у нас страсти, с чем нужно бороться. Мы думали, что сейчас старец нам откроет что-то потаенное, нам самим невидимое. А батюшка вдруг взял и назвал три страсти, которые, казалось бы, давно уже меня оставили. Я еще подумал: «Да, это уже все в прошлом». И вот прошло время, года два или три, и эти страсти накинулись на меня с такой силой, что раньше и не снилось. Только по молитвам старца удалось избавиться от того, что он задолго до этого предвидел.

Старец помогает нам и после кончины. Вот какой случай произошел с нами через три года после его ухода. Нам очень хотелось попасть вместе на Святую Землю, но как-то не получалось. Однажды мы спросили у старца, попадем ли мы в Иерусалим. «Попадете, попадете», – ответил старец. И, показав на маленького Олиного племянника, добавил: «И его с собой возьмите». Через три года после кончины старца, в 2005 году, наша поездка наконец состоялась. Нас неожиданно пригласил один серьезный человек со второго канала российского телевидения присоединиться к их группе. Мы взяли с собой племянника Сашу, как батюшка и благословил.

Приехали мы накануне Пасхи, и в Великую Субботу, как и все паломники, устремились к храму Воскресения Христова, чтобы быть там в момент схождения Благодатного Огня. Так получилось, что я смог пройти вместе с телевизионщиками чрез первый кордон израильской полиции, а Оля с племянником осталась с другой стороны. Ее и еще примерно триста человек паломников полиция отсекла от входа и пускать не хотела. Я попробовал по-английски поговорить с офицером, упрашивать его. Но он мне ответил, что меня сейчас отправит к жене, а ее не пропустит.

И тут я вспомнил, что ведь батюшка же нас благословил на эту поездку и возопил про себя: «Отец Николай, миленький, помоги! Видишь, Ольга там застряла». Через минуту Ольга с мальчиком стояли рядом со мной, в полном недоумении. Ольга рассказала, что неожиданно к их галдящей толпе подошел удивительно красивый офицер в белом кителе, показал на нее пальцем и сказал по-английски: «Ты, подойди». Он велел полицейским пропустить ее, а потом скрылся. Это было настоящее чудо!

А потом стало понятно, почему батюшка благословил взять Сашу. Когда мы попали в храм, нам удалось встать близко к Кувуклии, Саша же попал прямо на ее крышу, рядом с окошечком, в которое Патриарх протягивает свечи с Благодатным Огнем. И Саша первый получил от Патриарха Огонь и потом всем его передавал.

Однажды моей маме открылся тот образ острова, который не виден обычному взору. Она в первый раз поехала с нами. По дороге она очень боялась, потому что знала, что старец святой. И вот еще по пути снится ей сон. Она видит озеро, а вода на нем особенная, и прямо по воде дорога пролегает и стоят столбы, которые освещают ярким светом эту дорогу. И она во сне думает: как же эти столбы прямо на воде стоят, и как это мы прямо по воде едем? А потом видит свет, который освещает храм на берегу. И она поняла, что это отец Николай указывает людям дорогу. По морю житейскому к Острову Любви.