Глава VII

Дело Зюзина. – Приезд патр. Никона в Москву и явление его в успенском co6opе. – Переговоры с патр. Никоном в соборе и в Черневе. – Возвращение Никоном посоха и письма, которым он вызван был в Москву. – Допросы Зюзина и других лиц, прикосновенных к его делу. – Суд над Зюзиным. – Посылка к патр. Никону в Воскресенский мон. чудовского архим. Иоакима и думного дьяка Дем. Башмакова. – Условия Никона для мирного решения его дела.

Наступил Рождественский пост 1664 г. Никон по обыкновению удалился в скит и посвятил себя исключительно молитве. В своем грустном положении, обуреваемый напастями, перенося столько нравственных тревог и огорчений, он молился и просил вдохновения свыше, не зная, что ему предпринять, на что решиться, чтобы выйти из этой пучины зол, в которую он сведен был местью своих непримиримых врагов. Тревожные мысли преследовали его беспрестанно, они не оставили его и в уединении, но, как видно, еще более возмущали его спокойствие, которого он не находил нигде. В таком положении, когда Никон были в церкви на молитве и от поста и усталости задремал, ему было видение; и вот как он сам его описывает: «Слыша смятение и молву большую о патриаршем престоле, удалился я 14 Ноября в пустыню, вне монастыря, на молитву и пост, дабы известил Господь чему подобает быть; молился долго со слезами и не было мне откровения. Декабря от 13 дня уязвихомся любовно Божию паче первыя и приложихом пред Господом Богом молитву к молитве, и слезы к слезам, и бдение к бдению, и пост к посту, и постихомся даже до 17 дня; начал поститься со вторника и постился до субботы, ничего не ел, даже и воды не пил, но хлеб заменил молитвою и питье слезами, не ложился спать, а только утомясь садился на час в сутки; но трудился и молился со слезами, доколе известит мне Господь Бог – что подобает сделать и что угодно Его святой воле. От многого труда сел я в церкви на своем месте, и так как все четыре ночи и три дня я не отходил ко сну, то несколько воздремал и вижу, что я нахожусь в соборной церкви; из живых никого в ней не было, а были прежде почившие святители и священники в священных одеждах, стоявшие по сторонам, где гробницы митрополитов и патриархов; один из них муж святолепен и сединою украшенный, обходя святителей, подносил им хартию и киноварницу с киноварем, и они все подписывали. Я же, со страхом приступив к носившему хартию спросил его: что это вы подписываете? Он отвечал: о твоем пришествии на свитой престол. – Если это правда, покажи мне. – Он показал, и я увидел, что истинно то, и спросил его: подпишешься ли ты? – Я подписался уже, и показал мне написанное о себе. Я посмотрел со вниманием и нашел истинно написано на двух с половиною строках: Смиренный Иона Божией милостью митрополит тако страхом Божьим подписую. – Я же, прием дерзновение, пошел к месту и хотел взойти, но нашел святителя, стоящего на месте в архиерейском облачении и ужаснулся. Он же мне сказал: не ужасайся, брате, яко тако воля Божия есть, взыди на стол свой и паси словесныя Христовы овцы, которые тебе Господь поручил. И тотчас был не видим; я же утвердився взыдох. Стоящий святитель – кажется – был Петр чудотворец¹⁵⁴.

Одновременно с тем, что было в Воскресенском монастыре, посмотрим, что происходило в Москве.

Разорительная война с Польшей продолжалась; в Москве было не спокойно, желали мира.

Мы видели, что греки, по поводу появления Мелетия в Константинополе и у патриархов, сильно волновались, когда узнали о деле патриарха Никона; не менее того и в самой Москве была партия лиц, хотя и негласная, которая желала найти способ к примирению царя с патриархом, «прежним его другом и лучшим советником». Известно, что боярин Никита Алексеевич Зюзин находился в дружественных отношениях и в переписке с Никоном. Он принял на себя слишком опасное дело, которое много наделало тревог, много наделало бед и ему, и другим.

Мы видели, что Никон посылал со своими письмами в Москву строителя Воскресенского монастыря старца Аарона, с которым пересылал свои письма и Зюзин. Между прочим, Зюзин писал и словесно наказывал Аарону, чтобы Никон возвратился в Москву. Но теперь Аарона уже не было в Воскресенском монастыре, и как видно письменные сношения Зюзина с Никоном приостановились, так как после бывших в Воскресенском монастыре допросов и устрашений пересылать письма через монастырскую братию было слишком опасно. Но вот новгородский священник Сисой Андреев, которого знал Зюзин, согласился отвести от него письмо к Никону и передать на словах, чтобы патриарх смирился и возвратился бы на свой патриарший престол. Никон отвечал Зюзину с тем же Сисоем, что невозможно тому быть, чтобы ему прийти в Москву, и вместе с своим письмом, как было наказано, отослал обратно и подлинное письмо Зюзина¹⁵⁵. Спустя неделю после того, Зюзин повстречался с прежним своим духовником, справщиком печатного дела иеромонахом Александром, бывшим протопопом Адрианом¹⁵⁶ и просил его зайти к нему навестить больную его жену, которая также была его духовною дочерью. На другой же день Александр пришел к Зюзину, который между прочим повел разговор о Никоне: «патриарх гневается на всех – говорил Зюзин, – а на меня, думаю, еще больше гневается; не знаю, кого бы послать прощение у него получить себе и, на случай смерти, жене моей; а людей своих посылать я опасаюсь, чтоб не подумали, что я завожу смуту и через то не было бы гнева от великого государя». – «Ездит по прежнему к патриарху иподиакон Никита» – отвечал Александр. – Нельзя ли с ним повидаться? – спросил Зюзин; – я бы пришел к тебе в келью. – Согласие последовало, и на другой день, 13-го Декабря, Зюзин был в келье у старца Александра, куда пришел и иподиакон Никита. – «Свези письмо к патриарху – обратился к нему Зюзин – в письме писано о прощении и велено патриарха звать в Москву, чтобы он приезжал перед Рождеством, для установления мирных условий с Польским королем и для иных государственных дел». – Иподиакон взял письмо от Зюзина и повез к Никону, от которого привез ответ с возвращением подлинного письма Зюзина и отдал ему у того же старца в келье. Через день, 15-го числа, Зюзин послал человека своего к иподиакону Никите опять с письмом к патриарху, чтобы отвезти к нему в Воскресенский монастырь¹⁵⁷. Никон прочитал поданное Никитою письмо и сказал: – «хотя я патриаршего престола не ищу, но однако Церкви Божьей всякого умирения и себе царского милосердия желаю: отдаюсь воле Божьей и царскому изволению». – С прежних двух писем Зюзина Никон списал копии, а этого последнего письма он не возвратил, оставил у себя, хотя и было наказано, чтобы его возвратить. В субботу, после повечерия, на 18-е Декабря, Никон, собравшись, отправился в путь.

При въезде в Москву у городских ворот стража окликнула: кто едет? – «Власти Савина монастыря» – был ответ. Ехавших пропустили¹⁵⁸.

В успенском соборе шла утреня, читали первую кафизму. Вдруг церковные двери загремели, в собор вошли нисколько человек монахов, архимандрит и в преднесении Животворящего креста явился патриарх Никон. Монахи запели входное «Достойно» и затем «исполла», патриарх пошел прикладываться к иконам и мощам; в церкви учинилось некоторое смятение – в народе пошел шепот. Никон, взяв посох Петра митрополита, встал на патриаршее место и велел читавшему псалтирь замолчать, а соборному дьякону читать ектенью и за тем, произнеся молитву, подозвал митрополита Иону, служившего утреню. Иона, смущенный неожиданностью пришествия Никона, растерялся и, подойдя к патриарху, принял от него благословение, а за ним протопоп и прочие пошли к благословению. Никон послал митрополита с своим архимандритом Герасимом к царю известить о своем приходе. Во дворце забегали; собрались наскоро духовные власти и бояре и составили совет¹⁵⁹, на котором газский митрополит Паисий подал голос: «потребовать у Никона отчета, почему он так дерзновенно и разбойнически нахлынул на верховный патриарший престол и сказать ему, чтобы он ожидал решения своего дела от вселенских патриархов¹⁶⁰». Царь велел митрополиту сарскому Павлу, боярам князю Никите Ивановичу Одоевскому, князю Юрию Алексеевичу Долгорукову, окольничему Родиону Матвеевичу Стрешневу и думному дьяку Алмазу Иванову идти в соборную церковь и говорить патриарху Никону: оставя патриарший престол самовольно, он обещался впредь не быть в патриархах и съехал в монастырь, чтобы там жить, о чем и ко вселенским патриархам писано, а теперь для чего он в Москву приехал и в соборную церковь вошел без ведома великого государя и освященного собора? С этою речью посланные явились в успенский собор и обратились к Никону. – «Сошел я никем гоним – отвечал Никон – и пришел на свой престол никем зовом, для того, чтобы великий государь кровь утолил и мир учинил; от суда вселенских патриархов я не бегаю, а пришел по явлению» – и подавал письмо к царю. Митрополит Павел и бояре говорили, что они без ведома великого государя принять письма не смеют и пошли доложить о том царю. Алексей Михайлович велел письмо у Никона взять, а ему говорить, чтобы он ехал в Воскресенский монастырь обратно. Никон отдал письмо и сказал – «буде великому государю приезд мой к Москве не надобен, то я пойду обратно в монастырь; но до тех пор, пока от великого государя не получу ответа на письмо, из соборной церкви не пойду». – Митрополит и бояре, взяв у Никона письмо, пошли опять к царю и перед ним читали. В письме было описано вышеизложенное видение Никона и при нем приложено особое письмо, в котором Никон писал, что причину отхождения своего он исполнил, что помыслил, то сделал, а теперь пришел видеть пресветлое лицо царя и поклониться престолу царства его; пришел он в кротости и смирении и принес с собою мир, который подал Господь своим ученикам и апостолам и по них действующим во святой церкви архиереям, сказав: мир мой оставляю вам, мир мой даю вам. Им же Господь заповедал: в онь же град или дом входите, первые глаголите: мир дому сему, и аще убо будет ту сын мира, почиет мир ваш на нем. – «Но если и больше сего – пишет Никон – восхощет твое царское величество слышать и научиться, то не отречемся сказать: хощеши ли самого Христа принять? Мы твоему благородию покажем, как Господь свидетельствует: принимающий вас Меня принимает, и слушающий вас Меня слушает. Что твое благородие изволит, то и сделает, или во имя Господне прими нас и дому отверзи двери, да мзда твоя по всему не отменит по писанному. Это я написал твоему царскому величеству не от себя, но как от Бога пред Богом о Христе говорю».

Выслушав писанное, царь приказал митрополиту Павлу и боярам идти в третий раз к Никону и сказать ему, что письмо его доложено и чтоб он, патриарх, из соборной церкви ехал к себе в монастырь по прежнему¹⁶¹.

К этому времени утреня в успенском собора окончилась. Никон, выслушав решение, пошел прикладываться к иконам¹⁶² и, окончив молитву, взял посох Петра митрополита и направился к выходу. – «Посох оставь в соборной церкви» – сказали бояре. – «Отнимите силою» – отвечал Никон и вышел из церкви¹⁶³.

Садясь в сани и оттрясая прах от ног своих, Никон говорил евангельские слова: идиже аще не приемлют вас, исходяще из града того, и прах, прилипший к ногам вашим, отрясите¹⁶⁴. Царь приказал проводить Никона из Москвы окольничему князю Дмитрию Алексеевичу Долгорукову и полковнику Артамону Матвееву¹⁶⁵. Матвеев на слова Никона сказал: «мы этот прах подметем». – «Разметет вас – отвечал Никон, указывая на комету – сия метла, явившаяся на небеси хвостатая звезда». – Никон направился на Каменный мост в Никитские ворота. Было это за час до света. Проводив Никона до Земляного города, окольничий велел остановиться для государева дела и говорил: великий государь велел у тебя, святейшего патриарха, благословения и прощения просить. – «Бог его простит, если не от него, великого государя, была эта смута». – «Какая смута»? – спросил окольничий. – «Если великий государь не винен в этом моем приезде и без его воли это было, Бог его простит и благословит¹⁶⁶; скажи великому государю, что я приезжал по вести, а не собою».

Окольничий доложил государю. Возвращения провожавших Никона ожидали у государя власти и бояре.

На общем совете решено было, и царь указал послать вслед за патриархом крутицкого митрополита Павла, чудовского архимандрита Иоакима, окольничего Родиона Матвеевича Стрешнева и думного дьяка Алмаза Иванова и говорить ему, чтоб он посох Петра митрополита отдал им, или прислал со своим архимандритом, или с кем хочет. Означенные лица настигли Никона в селе Черневе и здесь сообщили ему царское повеление отдать посох, и чтобы сказал, по какой вести он приезжал в Москву. – «Посоха вам не отдам – отвечал, Никон – и со своими ни с кем не пошлю, потому что отдать его некому; к Москве я приезжал по вести, а не собою; от кого весть получил, – того вам не скажу, а объявлю тому, кому великий государь укажет; патриарший же престол, оставил я на время за многое внешнее нападение и за досадительства». – Обратясь к митрополиту Павлу, Никон продолжал: «тебя я знал в попах, а в митрополитах не знаю, кто тебя поставил в митрополиты и того не ведаю». – Посланные оставались в Черневе, задержали Никона и послали о том донесение царю. В ответ получена была грамота с приказанием говорить Никону от царя и от собора, что он приезжал в Москву и входил в соборную церковь без ведома государя, вселенских патриархов и освященного собора, взял чудотворцев посох насильством и увез с собою; а прежние патриархи того посоха из соборной церкви не брали и в дорогу никуда с собою не важивали, а оставляли его в соборной церкви на патриаршем месте; поэтому и он бы тот посох прислал с митрополитом или из своих с кем хочет, да сказал бы, по какой вести к Москве приезжал, и кто к нему с вестью присылал.

Между прочим, по отправлении к Никону посольства, того же 18-го Декабря, царь допрашивал Ростовского митрополита Иону: как все это случилось, что патриарх Никон вошел в церковь и посох чудотворцев увез с собой? – Иона подал царю сказку, в которой показал о патриаршем приходе в церковь как выше сказано, а в какое время патриарх взял чудотворцев посох, того он не догадался. Соборного протопопа Михаила, ключаря, священников, дьяконов и прочих причетников, по повелению царскому, о том же допрашивали означенный митрополит Иона и боярин князь Никита Иванович Одоевской. Все они показали, согласно митрополичей сказке, что патриарх Никон вошел в соборную церковь в северные двери с великим шумом, перед ним вошли в церковь многие люди в служивом платье, за ними внесли крест, а за крестом шли старцы, а после старцев вошел и сам патриарх, встал на патриаршем месте и взял чудотворцев посох; старцы его пели: «исполла» и «Достойно». Патриарх призвал митрополита, и он у патриарха благословение принял, и они все у благословения были; при выходе же из церкви посох чудотворцев Никон взял с собою. Дьякон Михаил показанье свое пополнил: когда патриарх пошел из церкви и взял в собою посох, про то он сказывал крутицкому митрополиту Павлу да боярину князю Юрью Алексеевичу Долгорукову. Ростовского митрополита Ионы черный дьякон Иосиф и соборные сторожа показали: когда патриарх вошел в церковь и встал на месте, тогда посох свой отдал старцу своему, а взял посох Петра митрополита и из церкви понес его с собою. Спросили протопопа с братией: зная, что патриарх престол свой оставил самовольно и теперь пришел к Москве в соборную церковь без ведома великого государя и всего освященного собора, для чего они к нему к благословению ходили? Они отвечали, что в том они перед великим государем виноваты, у благословения были своею простатою, потому что митрополит пошел к благословению прежде их.

Призвали к допросу стрельцов, которые стояли на карауле у Никитских и у Смоленских ворот и спросили их – как патриарх в город въехал? Стрельцы сказали, что патриарх ехал в Земляной город в Никитские ворота, в Белый город – в Смоленские, а в Кремль – в Троицкие ворота за полпята часа до света перед ним ехали в санях и верхами многие люди, а у ворот на карауле сказывались, что едут Савинские власти.

Но возвратимся в Чернево, где еще оставались царские посланные и Никон. Никон прочитал письмо, по которому он приезжал в Москву, а кто его писал, того не сказал. – «Письмо я принял потому» – говорил Никон – что как великий государь был в Савине монастыре, я посылал к нему архимандрита своего, и великого государя милость ко мне была такова, какой по отшествии моем ко мне не бывало¹⁶⁷. После того присланы были ко мне письма и велено мне быть к Москве 18-го Декабря. Видя к себе великого государя милость, письмам я поверил и что в них писано поставил в прямую правду.

Долго продолжались объяснения с Никоном; он не отдавал посоха и не объявлял – кто к нему присылал с вестью о приезде ему в Москву; Никона не отпускали и двор, где он остановился, стерегли Московские стрельцы¹⁶⁸. Наступила ночь. Так как Никон вызовом его в Москву был обманут и против всякого ожидания подвергся новой неприятности, которая не могла не отразиться на его внутреннем состоянии, то без сомнения он желал скорее успокоиться и расстаться с следователями, удерживавшими его в Чернове, – он решился послать царю посох и письма, по которым он приезжал в Москву, и стал говорить: «В первое мое отхождение я свидетельствовал о себе архиерейским облачением, а теперь свидетельствуюсь сим святым посохом, чтобы царское величество оставил гнев свой на меня, и если не угодно ему, чтобы я был патриархом московским, то пусть творит что хочет, только бы не уничижил меня, также бы и будущий патриарх не попрал и не обидели бы меня в моем достоинстве. Если царское величество будет справедлив ко мне, то сей святой посох будет ему в благословение и в отмщение противникам его; если же что против истины от его царского величества будет на нас, смиренных, – да будет сей святой посох во свидетельство и в отмщение всякой неправды¹⁶⁹. Бью челом великому государю, чтобы он к патриархам не посылал, а как я сперва обещался, так и теперь обещаюсь, что на святительский престол не возвращусь, и в мысли у меня того нет, а желаю, чтобы поставлен был на мое место новый патриарх, кого великий государь укажет и освященный собор изберет. Когда будет поставлен новый патриарх – я ни в какие патриаршие дела вступаться не буду; только велел бы великий государь жить мне в монастыре, который построен по его государеву указу, и новопоставленный бы патриарх надо мною не имел никакой власти, а имел бы меня за брата, и чтобы новопоставленный патриарх и новгородский митрополит в Воскресенский и Иверский монастыри не вступались и не начальствовали, а управлять бы ими мне. Да пожаловал бы великий государь не оставил меня своею милостью в потребных вещах, чем бы мне пропитаться до смерти, а век мой не долгий, мне уже близко 60 лет¹⁷⁰», Никон просил, чтобы великий государь, по своему милосердию к нему, освободил тех людей, которые в его патриаршем деле сосланы по городам. «Я хочу больше всего – оканчивал Никон свою речь, – чтоб было умирение церкви и чтоб церковь Российская не вдовствовала, а от воли великого государя я ни в чем не отступлю; посох и письмо, по которым я приезжал в Москву в соборную церковь, – пошлю к великому государю с Воскресенским архимандритом Герасимом».¹⁷¹

В истор. Соловьева, Т. XI, стр. 303, по поводу этого обстоятельства сказано: «Исчезла последняя надежда покончить дело мирным образом». Но мы видели раньше еще неоднократные попытки Никона к водворению мира, и теперь он охотно соглашался на примирение; если были какие-либо тревоги, вследствие появления его в Москве, то они исходил не от него, все это делалось помимо его и без всякого с его стороны участия; и если только можно обвинять Никона, то разве доверием его к вызовам, которые были сделаны ему от лица государя, как в Декабре 1662 г. старцем Аароном¹⁷², так и теперь Зюзиным.

Посланные к Никону возвратились в Москву 19-го Декабря и доложили царю обо всем, что им говорил Никон. Воскресенский архимандрит Герасим подал Алексею Михайловичу посох, взятый патриархом из успенского собора, и письма, по которым он приезжал в Москву. Царь, приняв посох, передал митрополиту Павлу отнести в успенский собор; письма же Алексей Михайлович стал сам читать. Вот что в них заключалось: «великому государю святейшему Никону патриарху московскому и всея великие, и малые России. Рабы твои Никитка и Монка, требуя твоего святительского благословения, челом бьем. Слыша о твоем святительском спасении и здравии, радуемся, а паче бы видеть Господь изволил. Да ведомо буди тебе, государю – так приятели мне сказали – изволено тебе быть в воскресенье, в 18 день, к заутрене, часов за семь или немного меньше, чтоб в пение прийти, а не в понедельник 19-го числа, и войти в церковь в северные двери, и если, вследствие неожиданного твоего прихода в церковь, церковники петь перестанут, пришед на свое место, изволь сказать в слух: мир вам! Если митрополит будет в церкви ростовский или крутицкий Павел, и ты б изволил позвать к себе к благословению и подать мир ему, и пошли его с архимандритом к государю весть подать о твоем пришествии; а если митрополит, не зная, будет опасаться, и ты, государь, архимандрита и одного пошли и прикажи с ним к государю, государыне царице и к детям их и к царевнам мир и благословение; у городских ворот изволь сказать, что савинский архимандрит приехал и поезжай прямо в соборную церковь; посох прими у церкви и войдя, посох свой изволь отдать подьяку, а себе вели подать посох Петра чудотворца, с тем и в келью поди; при входе в церковь, не вели петь «Достойно», потому что в ту пору пение заутреннее будет. И то его государево слово приказано последнее. Бог мира да будет с нами! Но окончательно будь в воскресенье в заутреню. Письмо это возврати. В случай, если изволит прислать спросить: для чего пришел и по чьему велению? – Ты отвечай: пришел я в свою паству исполнить церковные вещи, на что обещался; пошел я не докладывая и пришел никем не зван во своя, чтобы умирить во всем и кровопролитие с супостаты прекратить по совету с царем и со всеми. А того бы отнюдь не разглашать, что призывал тебя царь, то ему не человечно и с нами раздорно; и то крепко удержи в себе, государь, чтобы милостивым ко всем быть, а в ответах борись и смело ничего не сомневайся; Господь на все тебе спеет во благое¹⁷³».

Далее говорилось в письме, что Афанасий и Артамон (это без сомнения – как ниже будет видно – Ордин – Нащокин и Матвеев) рассказывали Зюзину, что они 7 Декабря были в церкви Евдокии у заутрени и царь говорил им наедине, что присылал к нему патриарх своего архимандрита, совету Никона он обрадовался и архимандрита очень хвалил. – «Сидел я с ним наедине – так передает письмо Зюзина речи царя – и он со слезами мне говорил, чтоб ссоре не верить. Я ему с клятвою отвечал, что никакой ссоре не верю, и теперь, на Николин день, приезжал ко мне в Хорошово чернец Григорий Неронов со всякими поносными словами на патриарха – а знаю, кто с ним и в заводе – только я ничему не верю. Наш совет и наше обещание Господь один знает, и душою своею, ей-ей, от патриарха не отступил, да ради духовенства и синклита, по нашему царскому обычаю, самому мне патриарха звать нельзя; а хотя он ко мне о своем пришествии и отписывается, но мне нельзя ему о том писать; я знаю его нрав, он не удержится и в сердцах на власти и на бояр скажет, что я ему велел прийти, или на письмо мое откажет, и мне это будет в стыд, в совете нашем будет препона, и мне все поставят то в непостоянство. Но я хотя и пришлю в церковь спросить, отводя подозрение и скрывая совет, то чтобы говорил: по воле своей, для церковных потреб, отъезжал и опять пришел; кто мне возбранит, кто мне в церкви указчик? А что духовные письмо давали на меня, в том – скажет – я дам ответ, они и сами не знают моего отхождения и пришествия, а суд выше меры и правил износят; и если просить станут прощения, пусть, по неведению их, изволит молвить: Бог простит. А я свидетелем поставляю Бога, что ему ни в чем противник не буду и о том душевно советую, и так много времени прошло, что мы не сходились, врагу лишь на радость да неприятелям нашим, которые не хотят того видеть, чтоб нам в совете быть, это я вполне узнал. Только бы патриарх пришел в соборную церковь к 19-му Декабря в заутреню, перед памятью чудотворца Петра, а он чудотворец нам и посредник в любви нашей и всех врагов наших отженет. Да сказал бы и то, что пришел для того, чтобы вместе с нами кровь христианскую умирить, и то его слово надобно во всенародное множество, и любо им конечно будет, и все за то ему рады и послушны будут, а мне то в помощь от него и заступление; начал я ратное дело, и свои царские и духовные дела вместе с ним, то чтобы Господь молитвами его святительскими и совершить сподобил во благое вместе, по совету с ним, как Господь Бог наставит. А ты, Афанасий, моим словом прикажи Никите обо всем этом отписать к приятелю моему, патриарху, втайне, чтобы пришел к тому дню, без всякого опасения, а приход его нужен к тому дню, чтобы с ним посоветоваться о твоем посольстве и постановить условия к мирным переговорам, с поляками; чтоб пожаловал, не покинул нас одних; я во всем том упование имею на Бога и на его одного молитвы, любовь и совет духовный. Паки молю его, чтобы не опасался того, что не пишу к нему своею рукою о его приходе, потому что то его дело, и отшествие и пришествие, сам бы изволил довершить, никто ему не возбранит; с святительского престола я его не отсылал и ныне не возбраняю прийти. Паки о том сугубо прошу, чтобы все сомнение оставил и пришел бы, не мешкав, в тишине и любви, мир и благословение нося с собою, и все конечно рады будут. А если я пришлю спросить о пришествии его, то ответ ему известен, а потом я и сам с ним увижусь и все поставим на мире и обо всем переговорим, как чему быть; только бы пришел в тишине, без больших выговоров и никого бы не ожесточил; а то они все ожидают от него жестокости и воздаяния; но чтобы он одноконечно ничего не опасался и шел бы в святую церковь; все добрые и верные нам обрадуются тому, а враги наши посрамятся; в мешкотном его неприходе ничего у нас доброго не учинилось, кроме вражды и мятежа; также и в письмах своих жестоких, оскорбясь и досадуя, пишет не по прежнему совету и их всех проклинает и укоряет всячески в ярости своей, и они все приводят меня на гнев; но и прежде сего кроме меня никто правды нашей не любил, о том он и сам знает; в таких моих напастях покинул меня одного, борима от видимых и невидимых врагов, но не на том мы между собою обещались, чтобы разойтись. Если же сего последнего он, приятель мой, не изволит послушать и в том я поставляю свидетелем Бога, что мое прошение было много и прежде сего; во время отшествия его посылал в соборную церковь, чтобы спросить – для чего изволит идти и кто его гонит? и в монастырь посылал с тем же – зачем не изволит прийти? и после тех посылок я и не стал уже посылать; для чего он то сделал, что от меня скрыл, не знаю, а если бы открыл мне свои помыслы о своем отшествии, я бы не дал ему на то совета и от того удержал бы, но я никак от него того не ожидал; да думаю, что и он того не чаял, а думал что я приду и упрошу его о том; но мне уже никакими мерами нельзя было прийти к нему просить после его отказа. Знаю я, по его открытому нраву, что учинил он то скоро от большой ревности и усердия, а чтобы отговорить в том у него никого не было верного; а ныне это последнее. Приятели велели к тебе слезно отписать, чтоб ты, государь, не возразил приходящей на то воле Божьей, теперь подошло такое благоприятное время к его царскому нраву, что вседушно на то склонился, а если теперь того не изволишь учинить, в таком случае далеко то дело отойдет и добра из него и совету никакого не будет и писать нам впредь без воли царской будет нельзя. С сим письмом я послал к тебе, государю, Никиту иподиакона, зная, что он верен тебе, да на него и указано, а сказывать ему того не велено; и ты, государь, не мешкая, о своем пришествии извести, чтоб государю царю известно было, а это письмо опять к нам возврати. За тем, прося твоего святительского благословения, все в купе челом бьем – не презри прошения всех, а впредь – с клятвою пишем – такого не получить часа и времени, в том мы вполне уверились. Да о том молю, чтоб это было скрыто в тебе; Господа ради помилуй тем раба своего, о чем челом бью; отпиши обо всем том вскоре и письмо сиe опять возврати и ни с кем о том не говори даже и с верным, так приказано накрепко. А чтобы пришел в заутреню в соборную церковь и стал бы на своем месте, а кроме церкви никуда бы на подворье не заходил, и пришел бы по чину своему святительскому, взяв с собою архимандрита и старцев лучших, как и прежде; и то его царский приказ через приятелей последний, и письмо велено отправить тотчас; приятели наши и я, раб твой, просим о том тебя, по его царской воле, не пропусти сего мирного часа, приди Господа ради, приди и увидишь вся благая от Господа. Зюзин убедительно просил Никона, чтобы он не выдал его: «Господа ради – писал он – удержись и не назначь к моему лицу ничего, со слезами о том молю», и в то же время говорил, что приятели (Артамон Матвеев и Афанасий Нащокин) и он, Зюзин, просят его, Никона, по царской воле и по приказу, а не своими вымыслами, чтобы он не пропустил этого мирного часа, пришел бы умиротворить всех¹⁷⁴.

Произведено расследование. Призваны Артамон Матвеев и Афанасий Нащокин, так как на них указывалось в письме, что они получили приказание от царя сообщить Никону переданное им в разговоре. Матвеев и Нащокин отвечали: – «ничего этого ни знаем, ни ведаем». Послали за Зюзиным. Допрос был при царе; прочитали письмо, присланное от Никона; Зюзин, выслушав и осмотрев письмо, сказал, что оно его руки, и как это письмо, так и другое посылал он к патриарху дважды с иподьяконом Никитою; патриарх на те письма ему отвечал и его, Зюзина письма возвращал, а он свои и патриаршие письма жег; патриарх не возвратил только последнего письма. Призвали иподьякона Никиту, который на допросе показал: 12 Декабря приходил к нему печатного двора справщик старец Александр и велел ему прийти к себе на другой день утром. В то время, как он, иподьякон, пришел к старцу Александру, был у него в кельи Никита Зюзин и стал говорить ему иподьякону: «велено тебе ехать к патриарху Никону с письмом о великом государеве деле, чтоб он, патриарх, был к Москве и подал ему письмо, которое он, иподьякон, отвез к патриарху, а от патриарха также привез письмо к Зюзину и отдал ему у того же старца в кельи. А 15 Декабря Зюзин прислал с своим человеком к нему, иподиакону, другое письмо, которое также велено отвезти к патриарху, и он отвез, а от патриарха получил письмо к Зюзину, которое привез в Москву и отдал у себя старцу Александру для передачи Зюзину. Дошла очередь до старца Александра, который при расспросе сказал, что письмо к патриарху Зюзин отдал иподиакону Никите при нем Александре, у него в кельи, и говорил, что в нем писано о прощении и велено звать патриарха в Москву; что патриарху и видение было о том, что ему быть на Москве, и о том видении Зюзин показывал ему, Александру, на письме; а он, Александр, думая, что Зюзин действует по указу великого государя, все то, что он о приезде патриарха писал и говорил, принял за правду.

22 Декабря Зюзин опять был допрашиван перед царем и сказал, что по отшествии патриарха Никона писал ему о здоровье, а письма посылал с старцем Аароном. «Впрямь ли тебе Афанасий и Артамон сказывали те речи, которые ты отписывал в письме своем к Никону патриарху»? – «Тем я их поклепал, отвечал Зюзин – этого не было, а писал я сам от себя, ни с кем не советуясь». – «Для чего ты великого государя и государыню царицу поклепал, будто они патриаршего прихода к Москве желали»? – «В том я виноват» – отвечал Зюзин.

Этими расспросами и ответами Зюзина не удовольствовались. Зюзина снова допрашивали про Афанасия Ордина-Нащокина и Артамона Матвеева: что они с ним думали и говорили? Зюзин отвечал: «Афанасий в беседе со мною говорил – хорошо бы, если б к отправлению его посольства был и патриарх; а больше того ничего не говорил». От Зюзина взята сказка, в которой он написал: вскоре после отшествия патриарха Никона посылал он к нему в Воскресенский монастырь дьяка Федора Торопова, чтобы он, оставя упорство, возвратился на свой престол, посылал много раз, и патриарх отвечал ему: как будет тому время – возвращусь. Когда Зюзин находился в Новгороде – писал к патриарху в Крестный и Воскресенский монастыри о возвращении его на престол, и те письма посылал с своим человеком; а когда он ехал из Новгорода в Москву – заезжал к патриарху в Воскресенский монастырь и спрашивал его: для чего он с престола своего сошел? Никон сказал ему, что сошел с сердца, а по времени возвратится, и он бы Никита – о пришествии его к Москве – писал ему¹⁷⁵.

Допросы продолжались. Зюзин рассказал: в Декабре месяце при свидании с Афанасием Лаврентьевичем Нащокиным был у них разговор о патриархе, и между прочим Зюзин спросил: нет ли у великого государя гнева на патриарха? Нет, – отвечал Нащокин – гнева нет; 7-го Декабря великий государь говорил мне, что приезжал к нему от патриарха воскресенский архимандрит и говорил со слезами, чтобы смуте не верить, и великий государь сказал, что смуте не верить, и гнева на патриарха он не имеет и говорил, что приезжал к нему, государю, в Хорошово Иван Неронов с поносными словами на патриарха, но он ничему не поверил». – Зюзин к этому сказал: «отпишу я к патриарху, чтоб ныне был». – «Добро, коли тебе патриарх советен – отвечал Нащокин – не чтоб Господь Бог церковь умирил»! – Вскоре после этого Зюзин писал Никону и о переписке дал знать Нащокину притом сказал с кем и письма посылал. – Взято показание от Нащокина: он признался, что разговор с государем о воскресенском архимандрите и о Григории Неронове передал Зюзину. При свидании с ним, Зюзин говорил ему, Нащокину: «слышу, что патриарх зело плачет, что великому государю приносят на него ссоры несовместимые». – Слушая речи Зюзина, Нащокин плакал и говорил: «чего и не думали, чтоб между великим государем и патриархом учинилась ссора, – а здесь мы не слышим, чтобы великий государь говорил про патриарха гневно». А кроме того он, Афанасий, Никите ничего не говорил, также и о том не говорил, чтоб патриарху к Москве приехать для его, Афанасьева, отпуска в посольство. – В показании Нащокина оказалось разноречие против показания Зюзина; его снова допрашивали, и Нащокин показал, что кроме того, что сказал прежде, ни о чем с ним, Никитою, про патриарха не говаривал и патриарховых никаких писем он, Никита, ему не показывал; тем всем его, Афанасия, Никита поклепал¹⁷⁶.

Состоялось царское решение: боярину князю Никите Ивановичу Одоевскому с товарищами велено Никиту Зюзина расспросить у пытки: писал он, Никита, к бывшему Никону патриарху о возвращении его на патриаршеский престол письма от великого государя, государыни царицы и государынь царевен, и те письма он, Никита, писал с кем мысля и с чьего совета и кому он те письма показывал? Зюзин принес повинную: писал он те письма собою, ни с кем не мыслил и никому про то не сказывал¹⁷⁷.

После того Зюзин был предан суду бояр, и они приговорили его к смертной казни. Но царь, снисходя на просьбу своих сыновей, царевичей Алексея и Федора Алексеевичей, смягчил наказание, вместо смертной казни приказал сослать Зюзина в Казань, где и определить на службу, поместья и вотчины его отписать в казну и отдать в раздачу, а двор его и пожитки отдать ему на прокормление и на уплату долгов¹⁷⁸.

Дело Зюзина этим окончилось; намерение его водворить мир между царем и патриархом не осуществилось; приверженцы Никона смолкли и приуныли; для них теперь исчезла надежда возвратить Никона на патриарший престол. Трудно сказать – как мог решиться Никон выдать Зюзина; не мог же он желать бед тому, кто принимал в нем самое горячее участие; и еще труднее объяснить – как мог решиться Зюзин на такое отчаянное предприятие – вызвать Никона в Москву. Но тут есть, без сомнения, какая-то тайна, которую трудно разгадать, но предположения могут быть различные, если сопоставить решимость Зюзина с теми обстоятельствами, на которые указывает сказка строителя Воскресенского монастыря старца Аарона, писанная из места заключения в Августе 1663 г. с ответом на вопрос царя: кто ездит к Никону в Воскресенский монастырь из его государева дома¹⁷⁹ и участие государей царевичей в несчастной судьбе Зюзина, который по их ходатайству был помилован. Следствие по делу Зюзина показывает, что в письме его к Никону есть доля правды. В начале Декабря 1664 г. обстоятельства так сложились для Никона, что он не мог не поверить тому, что писал к нему Зюзин, так как в разговорах с воскресенским архимандритом на празднике в Савине монастыре (5-го Декабря) государь выразил такую милость к Никону, какой не было к нему по отшествии его с патриаршего престола. Другое обстоятельство также замечательно: Никон не послал своего архимандрита для объяснения с царем в Москву, а послал в Звенигород в Савин монастырь, и это без сомнения потому, что здесь не было тех царедворцев и духовных, которые внушали царю окончательный разлад с патриархом. О разговоре с архимандритом царь говорил в церкви у Евдокии (7-го Декабря) с своим любимцем Артамоном Матвеевым и Афанасием Нащокиным. Последний на допросе повинился, что разговор с царем о воскресенском архимандрите и Григории Неронове он сообщил Зюзину. Описываемое время – по заключению Зюзина – для приезда Никона в Москву было самое благоприятное; что такого времени не получить – в том мы крепко уверились – писал Зюзин Никону. Стало быть, в это время настроение Алексея Михайловича было в пользу Никона.

Все эти обстоятельства приводят к следующему заключению: хотя Зюзин, сознаваясь в составлении письма, которым он вызвал Никона в Москву, и сказал, что он о том ни с кем не советовался, но трудно поверить, чтобы в этом деле Зюзин решился действовать один, и притом с такою отвагою, без участия других лиц, желавших возвращения Никона на патриарший престол. На следствии Ордин-Нащокин показал, что он в разговоре с Зюзиным, слушая его речи, что патриарх горько плачет, что на него приносят царю ссоры невместные, Нащокин и сам плакал и говорил: не думали мы, чтобы между великим государем и патриархом учинилась ссора¹⁸⁰. Поэтому нельзя не признать Нащокина сторонником Никона, если не явным, то тайным, а что в этом случае он был не единственным – это можно видеть из последнего письма Зюзина к Никону. Между прочим, заботы и попечения Никона об устройстве в церквах благолепия и введении в них порядка, а также его советы царю в делах государственного благоустройства не могли быть забыты Алексеем Михайловичем для этого, как прежде, так и теперь, Никон был нужен и весьма вероятно, что примирение с ним желательно было царю, но он был окружен людьми враждебно относившимися к Никону, которые употребляли все силы и средства, чтобы не допустить сближения царя с патриархом.

Печальная участь последовала и с прочими лицами по Зюзинскому делу: жена Зюзина была больна еще в то время, когда к ним в дом приходил старец Александр. Услыхав, что мужа ее приводят к пытке, она испугалась и умерла. Священник Сисой, отвозивший к Никону письмо от Зюзина, сослан был в Соловецкий монастырь, а иподиакон Никита, находясь в заточении, умер. Тело Никиты, по его завещанию, отвезено было для погребения в Воскресенский монастырь. Никон встретил его за монастырем со всеми церковными почестями, и, совершив отпевание, пал над ним, преклоняясь до земли, и своими руками опустил гроб с его останками в могилу; место для погребения иподиакона Никиты было избрано в церкви у лестницы, которая вела на Голгофу¹⁸¹. Никон велел в Иверском монастыре записать для поминовения в синодик жену Зюзина Марию и иподиакона Никиту¹⁸².

13 Января 1665 г. посланы были к патриарху Никону в Воскресенский монастырь чудовский архимандрит Иоаким и думный дьяк Дементий Башмаков требовать от Никона, чтобы он касательно своего отреченья от патриаршества и избрания нового патриарха – о чем говорил в Черневе митрополиту Павлу и окольничему Стрешневу – подтвердил на письме. Посланные спрашивали Никона о спасении и за то, – что он прислал составные письма и объявил составщика и ссорщика Никиту Зюзина и тех, которые в том деле были пересыльщики, – его, патриарха, от имени великого государя и от освященного собора похвалили и говорили ему, чтобы он, видя к себе государеву премногую милость, и других таких же ссорщиков и пересыльщиков объявил. – «Других ссорщиков – отвечал Никон – кроме тех, которых объявил, я не знаю и писем, кроме Зюзина, ни от кого ко мне не было». Относительно же подтверждения на письма того, что он говорил в Черневе митрополиту Павлу и Стрешневу, Никон говорил, что он от тех своих слов и теперь не отказывается, но писать не хотел, так как обо всем этом он писал к великому государю еще из Крестного монастыря. – «Прежние твои письма к великому государю – говорили посланные – были не так писаны, как ты приказывал митрополиту Павлу известить государю: ты хотел себя смирить во всем и положил на волю Божию – кого великий государь и освященный собор в патриархи изберут и поставят, а тебе впредь патриархом не быть и в патриаршее ни во что не вступаться». Переговоры об этом продолжались долго; наконец посланные требовали, чтобы Никон не задерживал их, а отпустил бы с письмом, без которого они ехать к великому государю не смеют. Обо всем этом Иоаким и Башмаков из Воскресенского монастыря доносили царю 15 Января¹⁸³.

Никон и в этот раз повиновался, исполнил волю царя и собора и написал акт, в котором, между прочим, предложил следующее: «отныне с 14 Января 1665 г. жить мне в монастыре Нового Иерусалима, или в Иверском, или в других монастырях нашего строения свободно, исполнять и содержать заповеди Господни, св. Евангелие, правила святых апостолов и семи вселенских и поместных соборов, священные книги и уставы, которые святая Церковь приняла, царские законы, св. символ, исправленный нами с греческого по согласованию с вселенскими патриархами, также служебник и требник и прочие св. книги, исправленные по старым греческим книгам, и иметь мне любовь и единение со вселенскими патриархами во всем неотложно. Когда случится мне надобность прийти в Москву поклониться образу Пресв. Богородицы и лице великого государя видеть, мир и благословение подать и престолу славы царства его поклониться, то чтобы мне не возбранять, а мне без указа великого государя и без совета брата нашего, святейшего патриарха московского, против божественных законов ничего не делать. Грамоты, пожалованные государем Воскресенскому, Иверскому, Крестному и другим нашего строения монастырям, которые после нашего отшествия взяты из нашей келейной казны к великому государю в верх, всякие крепости и книги пожаловал бы великий государь отдал в эти монастыри, а вотчины купленные нами и вкладные, которые в приказах не утверждены и не записаны, утвердить за теми монастырями, в которые даны. Из священных архиерейских одежд, которые построены в соборную церковь моим келейным избытком, выдать мне для служения сколько великий государь изволит, ибо архиерейское облачение, которое я взял с собою при отъезде из Москвы, в службе износилось. Из церковных доходов давать мне в милостыню на пропитание хлеба, рыбы и денег, сколько великому государю будет угодно. Новому патриарху, а также митрополитам и епископам, в мои монастыри и в приписанные к ним вотчины, в приходские церкви, в причет и в крестьянские духовные дела не вступаться и не посылать никого, а посвящать в те монастыри архимандритов, игуменов, священников и дьяконов мне самому, пока я жив буду и могу, или кому из митрополитов и епископов соблаговолю и грамотою извещу; а по кончине моей те святые обители приписать к царствующему граду Москве в область, а не в патриарший дом, так как те обители строены на пустых местах с моего благословения, моим избытком и по советам с благочестивейшим государем, а не по благословенно митрополитов и епископов. Меня самого и моих монастырей архимандритов, игуменов и всего священного чина к мирским судьям на суд не привлекать; имя мое писать наряду с московскими патриархами; желающим ко мне приходить не возбранять и тех, которые ради любви ко мне, царское величество огорчив и прогневав, находятся в заточении в дальних странах и в тяжких работах – отпустить на свободу. Мне же с 14-го числа Января 1665 г. московским патриархом не именоваться, а писаться, по обычаю вселенских патриархов, в начале грамот: «смиренный Никон, Божию милостью патриарх»; в духовные дела Московского государства не вступаться и не ведать; в чужой епископии ставленников не ставить и никаких духовных дел без местного епископа не творить, а если случится ради духовной пользы прийти мне на собор, в том мне не возбранять и на соборе заседать под настоящим патриархом, так как и Григорий Богослов, по отшествии своем, был на втором вселенском соборе, и если бы тогда не именовался патриархом, то и ныне от православных не назывался бы так. Что я по отшествии с патриаршества, от огорчения и от великой кручины, жалуясь Господу Богу на царское величество, на синклит и на священный собор, суд Божий износил – о том мне молить Бога, да милостив Господь будет им и по данной нам, архиереям, благодати святым молитвословием разрешить. Архиереев, которые судили меня несправедливо, и бояр, которые злословили и клеветали на меня великому государю, как то: Семен Лукьянович Стрешнев, Роман Бобарыкин, Иван Сытин и другие, если они покаются и будут просить прощения, – также простить и разрешить». – Засим Никон обращается к царю, синклиту и собору, чтобы в подтверждение этого акта и ему дали таковой же, и чтобы с молитвами и благословением его отпустили. «Я же вам – оканчивает Никон – отдам обещание и обещанное. И аще ли инако чрез вся божественные законы и заповеди и любовный союз сбудется я же о патриаршестве; по власти мира сего, то да не наречется по правде патриарх, но яко прелюбодей и хищник, и вместо мира да будет меч Божий и разделение¹⁸⁴».

Условия решительные и сложные. Как собор, действуя против Никона, искал решительных мер для его низвержения, так и Никон, желая сохранить за собою патриаршее достоинство, написал решительные условия и требовал их исполнения. Но собор конечно этих условий не принял, а требовал от Никона полного смирения; мирные условия поэтому не состоялись и Никону оставалось ожидать патриаршего решения его дела.