Каллист Константиноградский

Прежде же всех в теле подвизающегося и внимающего в молитве начинаются некоторые движения, как бы «взыграния» под кожей, и они некоторыми принимаются за прелесть. Приходит [же] и теплота от почек, как бы опоясывающая их, и она кажется прелестью, но это не так: теплота эта не от прелести, но от естества, и есть последствие молитвенного подвига. Если же кто-нибудь прославляет эту теплоту как благодатную, а не естественную, то это несомненно прелесть. Но какова бы ни была эта теплота, подвизающийся должен не принимать ее, но отвергать. Приходит и другая теплота от сердца, и если ум при этом снисходит в блудные помыслы, это прелесть воистину. Когда же все тело от сердца растеплевается, ум же остается чист и бесстрастен и как бы прилеплен во внутреннейшей глубине сердца, то это есть несомненно действие благодати, а не прелести.

Иногда же у испытывающих такое состояние появляется и пот от обильной теплоты, бывающей в теле. И тогда подвижется от сердца святое действие, взимающее как бы лист некий от сердца, и движущее ум от внутренних, как бы прильнувший к самому тому Божественному действу, чтобы вопиять часто: «Иисусе мой, Иисусе мой». Так именно, во отверзении сердца только это вопиет ум: «Иисусе мой!» – и не может все произнести ум, то есть: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя», – от частых отверзений сердца, но только: «Иисусе мой». Те же, которые говорят, что в таком устроении совершают всю молитву, прельщаются. Ибо, когда ум прилепится, как уже сказано, Божественному действованию, войдя во внутреннейшее сердца, не может взывать больше, как только: «Иисусе мой!». Тогда, подлинно, от этой святой молитвы рождается в сердце и благоговейный страх, когда нисходит великое утешение в душу от святого действования. И тогда скачет, и истекает сладостная слеза от сердца, и сладостно течет из очей, и это есть радостная печаль. Вскипает же тогда сердце от многого оного священнодейства, и бывает все тело распалено и ум в благоговейном страхе взывает: «Господи, помилуй». И, как елей в полном сосуде, сильно разогреваемый огнем, от многого кипения льется чрез край, так бывает и в сердце, когда оно возгреется от Божественного действия, изливает теплоту и на тело и делает его распаленным, и тогда переживающий это чувствует, как все внутренности его готовы выскочить вон. Совершаются и другие некоторые чудесные тайны с имеющим указанное устроение: бывает иногда и свет, с помощью которого делатель созерцает внутри себя просвещение, озаряющее его, как солнце, и источающее от сердца свет. Бывают внутри сердца и другие таинства, но не могу их описать: видит ум все творение и, ужасаемый движением святого действа и созерцанием Божественных таинств, воссылает из глубины сердца славословия, которых не могу изобразить писанием. Весь человек становится тогда обоженным этим Божественным движением, вне всего вещественного и чувственного, и как бы охваченным неудержимой радостью, подобно напоенному вином. И после ум восхищается в Божественное видение и видит страшные таинства, о которых не могу писать подробно. Видит ум видения Божественные, видит и наслаждение праведных, райские красоты. Еще выше ум видит на небе страшные и преславные таинства и, поскольку возвышается человек от прилогов бесовских, постольку видит еще больше из того, что дает ему Дух, Которому слава во веки. Аминь.

Непрестанная молитва состоит в непрестанном призывании имени Божия. Беседует ли кто, сидит ли, ходит, делает ли что, ест ли, или занимается чем другим, должен во всякое время и на всяком месте призывать имя Божие, по завещанию Писания: Непрестанно молитесь (1Фес.5:17). Ибо таким образом уничтожаются покушения на нас врага. Молиться до́лжно сердцем, молиться должно и устами, когда мы одни. Если же кто находится на торжище, или в обществе с другими, тот не должен молиться устами, но одной мыслью. До́лжно наблюдать за зрением и всегда смотреть вниз для охранения себя от развлечения и от сетей врага. Совершенство молитвы заключается в том, чтобы она произносилась к Бo­ry без уклонения ума в развлечение, чтобы все мысли и чувствования человека собирались в единое моление. Наставляет же [молитва] в неразвлеченность человека, чтобы он умер по отношению ко всем другим [людям] и мiру, и тому что в мiре; молитва же познается переменяющей смущения, когда видится ум радостным, просвещенным о Господе, признак же того есть, – чтобы при касании чего-либо – не смущаться тем [человеку], даже если бы и весь мiр на него нападал. Потому что в совершенстве молящийся становится мертвым к своему покою (почиванию) и мiру. Так как молитва со смирением и трудом, и слезами, и с отложением своей воли, пресекает воспоминание о том, кто что содеял, или видел, или слышал, или говорил; ибо исполнившие так отцы, без труда, слез и отсечения своей воли не могли бы исполнить [это]. Молитва и псалмопение должны совершаться не только умом, но и устами, как говорит пророк Давид: Господи, открой уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою (Пс.50:17). И Апостол, показывая, что требуются и уста, сказал: Будем чрез Него непрестанно приносить Богу жертву хвалы, то есть, плоды уст прославляющих имя Его (Евр.13:15).