Египетские иероглифы в отношении к Священному Писанию

Древнейшая история Египта до такой степени малоизвестна, что, под сению её нередко старались укрыться противники веры и христианства. Собирая немногие, дошедшие до нас сказания об этой стране, они пытались воспроизвести бесконечную хронологию, с целью ниспровергнуть повествование Моисея. Вольней, наприм., не усомнился отнести образование в Египте жреческой касты за 13000 лет до Рождества Христова¹; третий период (по его счислению) история Египта, к которому он относит построение храма в Эсне², восходит за 4600 лет до Рождества Христова. Доказательства для своих положений, столь противных памятникам веры, эти мыслители искали в уцелевших доселе остатках египетского зодчества. В иероглифических надписях видели они перечень властителей, господствовавших задолго до времен Моисея и Авраама. С злорадством указывая на эти непонятные черты, изображенные неведомою рукою на вековечных стенах, они говорили, что только явился бы новый Даниил – и мир был бы удивлен необычайностью открытий. Напрасные надежды! В самом деле, нашлись люди, одаренные достаточною долею терпенья и искусства, которые, после долголетних усилий, преодолев все трудности, прочитали письмена, считающиеся на веки необъяснимыми – и что же? – не обнаружилось ничего, что, хотя отчасти, противоречило бы священным памятникам веры, а напротив одни открытия прямо подтвердили, другие же значительно объяснили сказания Библии.

Нетрудно изложить историю этих открытий, как она ни запутана; но трудно определить степень заслуги всех потрудившихся в исследованиях. Весьма вероятно, что Шампольон, которому принято усвоять часть прочтения иероглифов, не так скоро достиг бы своей цели, если бы другие не проложили ему дороги. Тогда как предшественники его не шли далее простых догадок и слабых попыток – разобрать кое-что из древних письмен, он построил целую систему, удобоприложимую ко всем иероглифам, и сочинениями своими обратил на египетские монументы внимание всего ученого Мира.

Варбутон и Цоега в прошедшем столетии высказали догадку, что иероглифы ни более, ни менее, как буквы; но ни тот, ни другой не мог доказать своего мнения; оставалось даже неизвестным, какой язык был в употреблении у древних египтян. Яблонский весьма правдоподобно утверждал, что этот язык был коптский; так как ему удалось из коптского языка объяснить египетские слова, встречающиеся в Библии³. Ученый Катрмер устранил в этом отношении всякое сомнение, доказав совершенное сродство древнего и нового языка в Египте⁴. Этими учеными трудами было положено основание к прочтению иероглифических надписей. Сам Шампольон, прежде, нежели занялся прочтением иероглифов, долго и прилежно изучать историю и географию древнего Египта, по коптским источникам⁵.

Если язык, на котором сделаны надписи, известен, или, по крайней мере, предполагается не без достаточных оснований: то остается приложить его к знакам, о прочтении которых хлопочут. Прежде всего, нужно только решить, с чего начать; потому что именно первый шаг должен основаться на догадке. Так было и при прочтении гвоздеобразных надписей, найденных Нибуром в Персеполе и почти одновременно разобранных Сен-Мартенем в Париже и Гроте-фендом в Вене. Первый достиг своей цели посредством самого простого способа. По его предположению, язык гвоздеобразных надписей был персидский, и, так как новейший персидский и зендский языки имеют сродство с древнейшим диалектом: то это обстоятельство послужило точкою опоры для дальнейших изысканий. Ученый выбрал надпись, казавшуюся по форме и расположению историческою, и, предположив, что в ней непременно должен встретиться титул персидского царя: «царь царей», обратил свое внимание на два слова, или вернее – две группы знаков, взаимно схожих, кроме окончания, которое у одного было иное, что приводило к догадке, не есть ли это слово множественное число того же короля? Определив таким образом значение букв, составлявших эти два слова, он стал искать такие же буквы в собственных именах, встречавшихся в надписи, и скоро прочитали имя Ксеркса⁶. Продолжая свои сличения, он переходил от слова к слову и составили целую азбуку гвоздеобразных надписей.

Точно также происходило и прочтение иероглифов. Известно, что на всех египетских монументах между иероглифами попадаются небольшие группы, заключенные в продолговатые рамки с округленными углами. Стали догадываться, что эти группы изображают собственные имена; а потому представилось делом самым естественным – начать труд прочтения именно с них. При этом явилась мысль, что собственные имена не могли быть выражены символически, и что составляющие их элементы принадлежат к азбуке фонетической, звуковой, – попросту сказать, суть обыкновенные буквы. Если бы прочитать хотя одно такое имя: то можно было бы рядом сличений и сравнений дойти до целой азбуки. И вот, к немалому торжеству ученого мира, был найден, так называемый, розетский камень, с которого и началось прочтение иероглифов.

Этот знаменитый камень, – базальтовый обломок, с одной стороны совершенно плоский, – в истории иероглифов имеет огромное значение, потому что все последующие открытия уже основываются на сведениях, доставленных этим базальтом. Упомянутый камень, был вырыт из земли в окрестностях Розеты, в Египте, французскими солдатами, делавшими временное укрепление, и поначалу никто, конечно, не думал, чтоб эта находка была столь важна. Когда он дошел до рук ученых; тогда увидели, что на нем начертаны три надписи – греческая, иероглифическая и третья на местном диалекте, и стали предполагать, что все три надписи говорят об одном и том же, в выражениях тожественных. Так как иероглифы стояли здесь в параллели с греческим текстом, который понятен; то открылась надежда, – при помощи известного, объяснить неизвестное, то есть: разобрать и прочитать иероглифы. Не смотря, однако же, на такие ожидания, первые усилия ученых были обращены на прочтение менее трудной, в сравнении с иероглифами, надписи местной, или демотической, составленной на коптском языке.

Известный ориенталист Сильвестр де-Саси первый занялся изучением розетского камня. Он заметил, что отдельные знаки, употребленные в демотической надписи для выражения собственных имен, имеют вид и характер букв; сравнение несколько различных слов, в которых встречались те же звуки, он составил демотическую азбуку, распространенную и уясненную еще более Акербладом в Риме и Юнгом в Лондоне. Особенно д-р Юнг оказал в этой отрасли египетских древностей бесспорные услуги, и, при помощи разных благоприятных обстоятельств дошел до того, что составил полную демотическую азбуку. Сперва в 1822 году, в Париже, Шампольон доставил ему копию одной демотической рукописи, имевшей значительное сходство с розетскою надписью, ибо французский ученый успел уже разобрать в ней имена подписавшихся. Случилось так, что, когда Юнг возвратился в Англию некто Грей прислал ему греческий папирус, купленный в Фивах вместе с другими египетскими манускриптами. Рассмотрев рукопись, Юнг, к немалому изумленно своему, открыл, что она есть перевод парижского экземпляра и имела такое заглавие: «копия с египетского письма. «Я должен был согласиться», говорит ученый, что необыкновенный случай доставил мне документ, о котором сначала вероятнейшим казалось предполагать, что он не существует, и еще менее, – что он в продолжение двух тысяч лет сохранился неповрежденным для моего научения. Этот-то необыкновенный документ был доставлен в Европу, Англию и ко мне, именно в то мгновение, когда он был весьма нужен, как объяснение древнейшего письма, которое я изучал тогда без основательной надежды на какой-либо успех. Такое стечение обстоятельств в другое время сочли бы очевидным доказательством, что я – египетский маг⁷."

Таковы были успехи Юнга в изучении демотических письмен; но и к прочтению иероглифов он же сделал первый шаг. Он высказал догадку, что рамочки, попадающиеся в розетской надписи, заключают имя Птоломея, и что другая группа знаков с приметою, которую он справедливо принял за отличие женского рода, выражает имя Вереники. Эта догадка впоследствии оправдалась, хотя она и была только слабым началом открытий Шампольона. Юнг считал каждый иероглиф за слог, состоящий из согласной и гласной буквы, – система, которая рушилась при ближайшем рассмотрении дела. Он читал имена «Птолемеас» и «Биреникен⁸», а не так, как найдено после: «Итолмес» и «Брнекс» Поэтому Юнгу принадлежит только слава первой не совсем удачной попытки, быть может, облегчившей Шампольону труд прочтения иероглифов.

Дальнейшие усилия к прочтению иероглифов были возбуждены не менее счастливым обстоятельством. На острове Филэ, лежащем в верхней части Нила, в Египте, был найден обелиск и оттуда привезён в Англию. На этом обелиске заметили две рамочки с иероглифами; одна представляла такую же группу, которую на розетском камне принимали за имя Птоломея, а другая была отчасти схожа с нею имея, однако же, на конце знак женского рода. Обелиск стоял на цоколе, на котором была начертана по-гречески надпись, содержавшая просьбу жрецов Изиды Птоломею и Клеопатре⁹. Такая надпись дала повод предполагать, что и на обелиске изображены эти же два имени. Посредством сличения скоро удостоверились, что буквы П, Т и Л, общие обоим именам, в обоих изображены совершенно одинаково. Решив вопрос об этих именах, ученые, вместе с тем, узнали все буквы, входящие в состав их. Это открытие Шампольон усвоил себе¹⁰. Между тем англичанин Бэнкс утверждает, что ему удалось гораздо ранее разобрать имя Клеопатры, о чем будто бы мог узнать Шампольон. Он говорит, что, по сделанным наблюдениям, обе фигуры или группы постоянно повторяются в одинаковом виде. В Диосполисе малом, над коллоннадою, есть греческая надпись, относящаяся к Клеопатре и Птоломею, и на всех остатках храма эти два имени изображены одинаковым образом. Имени Птоломея соответствует совершенно такая же группа знаков, которую Юнг и на розетском камне принимал за название этого царя: почему Бэнкс другую группу совершенно основательно признал за имя Клеопатры. Мнение его подтверждалось тем обстоятельством, что на обелиске и храме на острове Филэ, посвященных, по греческим надписям, этим двум властителям, находились такие же иероглифические группы. Так как эти обстоятельства были помечены им на изображении обелиска, представленном в институт; то они и могли быть приняты в соображение Шамнольоном¹¹.

После этих начальных, самых трудных попыток, дальнейший ход дела представлялся относительно легким, хотя Шампольон и думал, что сделанные доселе открытия годны только для прочтения латинских и греческих надписей, выраженных иероглифически. Но скоро оказалось, что, при помощи их, можно было разбирать и древнейшие имена, так же, как, династии фараонов и персидских царей, властвовавших, в Египте, вместе с их титулами и деяниями¹². Когда исследования Шампольона дошли до таких результатов, сделалась очевидною вся важность их по отношению к древнейшей истории Египта.

У древних писателей есть много мест, касающихся иepoглифического письма египтян; но одно место особенно замечательно по своей определенности и полноте. Оно находится в сочинении Климента александрийского Στpώματα, и, оправдав открытия ученых, само только этими открытиями было совершенно объяснено. Когда стали разбирать показание Климента александрийского после прочтения иероглифов Шампольоном: тогда нашли в нем, прежде всего, сведение о том, что азбука египтян была буквенная, а потом каким образом происходило смешение буквенного и символического письма: эти обстоятельства вполне согласны с прочитанными надписями на монументах, По переводу и объяснению места из сочинения Климента¹³, сделанному французом, Летрон, выходит, что древние египтяне имели троякую грамоту: обыкновенную, или ходячую, – иератическую, или священную, употреблявшуюся у жрецов, – и иероглифическую, или монументальную. Сохранилось довольно образчиков первых двух грамот: ходячая есть та демотическая, о которой была речь выше, а иератическая есть род сокращенной иероглифической и представляет грубую обрисовку фигур; на рукописях, сопровождающих мумии, не редкость иератические надписи. Третья грамота, по Клименту, состояла из буквенных знаков и потом из образных, которые или прямо представляли предметы, или символически (напр., мужество посредством льва), или же, наконец, были загадочные и произвольные изображения¹⁴. Новейшие исследования вполне подтвердили все эти частности; так, наприм., при изучении надписи на розетском камне заметили, что каждый раз предмет, называемый по-гречески, в иероглифах представляется в виде статуи, храма или мужа. В других случаях нашли знаки совершенно произвольные, напр. Озирис представлен посредством престола или глаза, сын – посредством птицы, похожей на гуся. Так шло постепенно, шаг за шагом, объяснение иероглифов, и ученый мир получил целую азбуку, при помощи которой можно разбирать все собственные имена, а также, хотя не вполне, и другие иероглифические слова.

Египетские открытия были приняты сначала так же, как и многие другие новейшего времени, напр. открытия по геологии. Едва Европа узнала о них, как люди малодушные подняли тревогу и стали уверять, что все это не приведет к добру. Именно опасались, как бы египетская история, разоблаченная столь неожиданно, не проговорила против повествования Моисея. Один ученый заметил справедливо, что каждое несколько важное открытие возбуждает подобные опасения; а мы прибавим, что такой страх, в конце концов, обращается к большему торжеству истины. Как ни извинительно, по-видимому, побуждение, руководившее противниками иероглифических открытий: но никак нельзя одобрить дух нетерпения, заносчивости и личностей, внесенный или в дело науки¹⁵. Из всей этой полемики стоит упомянуть только об усилии графа де-Робиано исправить недостатки иepoглифической системы. Весьма обстоятельно сличив демотический текст на розетском камне с греческим, он выводит такое заключение, что, с одной стороны, греческий текст не есть буквальный перевод демотического, а с другой, ничто еще не доказывает тожества демотических букв с коптскими¹⁶. Этот ученый думает, что египетский язык принадлежит к семитическому семейству, и старается спорные надписи изъяснять при помощи еврейского языка, хотя и не довольно успешно. Во всяком случае, результат трудов Шампольона, именно прочтение собственных имен, нисколько не ослабляется в своей важности, не смотря на различные предположения и соображения других ученых.

При помощи своих открытий Шампольон, прежде всего, старался восстановить последовательность египетских царей. Из доски Абидоской и других монументов он извлек целый ряд имен царей¹⁷, соответствующих, как оказалось, восемнадцатой династии, по списку египетского жреца Манефа, сохранившемуся у Евсевия, Синкелла и Африкана. При исследованиях своих, ученый пользовался антиками Туринского музея, и все свои соображения изложил в письмах к герцогу де Блакас, своему покровителю¹⁸. Родственник его, Шампольон Фижак, к этим письмам присоединил хронологическое исследование, с целью примирить разности писателей, передающих список Манефа.

Нужно было ожидать, что найдутся ученые, которые постараются сличить хронологию, добытую по иероглифам, с тою, которую передает нам Библия. Первая попытка была сделана в 1825 году Кокрелем, написавшим об этом предмете небольшую брошюру в виде письма¹⁹. Потом сравнивал обе хронологии Уайзмен, следуя указаниям Шампольона Фижака²⁰. В 1829 году появилось даже специальное и обстоятельное сочинение о библейской хронологии в отношении к иероглифам²¹. После ясного изложения системы Шампольона и нескольких филологических замечаний, сочинитель говорит о библейской и египетской хронологии, стараясь в последней отыскать всех фараонов, называемых в св. Писании. Тогда же во Франции вышло в свет другое творение, под названием: «Египетские династии²²», которое еще подробнее сличает o6е хронологии, хотя в некоторых пунктах и вдается в неосновательные предположения. Все эти писатели имели в виду одну цель, а именно показать, как новейшие открытия в Египте подтверждают и объясняют библейскую историю и хронологию.

Изучению египетских хронологий весьма много способствовали труды Бюртона и Вилькинсона, долго живших в Египте, копировавших памятники его и издавших в свет свои исследования. Сочинение Бюртона²³ важно по точности рисунков, особливо Абидоской таблицы, тогда как у Вилькинсона²⁴ есть много открытий, объясняющих св. Писание. Но превосходнее этих творений издание профессора Розеллини, спутника Шампольона в ученом путешествии, по Египту. Смерть Шампольона была причиною, что труд приведения в порядок и публикования материалов достался Розеллини²⁵.

Как сам Шампольон, главное действующее лицо в прочтении иероглифов, смотрел на свои открытия в отношении их к Библии, достаточно показывают следующие строки, заимствуемые из письма его к одному ученому от 23 мая 1807 года. «Ни один египетский монумент не восходит далее 2200 лет до нашей эры; конечно, это очень большая древность, но здесь нет ничего, что противоречило бы священными преданиям; даже осмеливаюсь сказать, что последующие вполне подтверждаются первыми. В самом деле, допустив хронологию и последовательность царей, представляемую египетскими монументами, мы видим удивительное сочетание египетской истории с священными книгами. Так, например, Авраам пришел в Египет около 1900 г., следовательно, при царях-пастырях; цари египетского происхождения не допустили бы в свою страну чужестранца. Равным образом Иосиф сделался министром в Египте и назначил местожительства своим братьям при царе-пастыре, что также было бы невозможно при царе египетского происхождения. Глава династии диосполитанской, по счету восемнадцатой, есть царь, назвавший Иосифа, как говорится в св. Писании, который, будучи египетского рода, мог не знать Иосифа, министра царя-выходца: он же сделал евреев рабами. Рабство продолжалось в течение всей восемнадцатой династии, и Моисей освободил евреев при Рамзесе V, называемом Аменофисом, в начале XV столетия (до Рождества Христова). Это совершилось во время юности Сезостриса, который наследовал своему отцу и совершить в Азии завоевания, тогда как Моисей и Израиль 40 лет странствовали в пустыне. Поэтому св. книги ничего не говорят о таком великом завоевателе. Другие египетские цари, упоминаемые в Библии, находятся на египетских памятниках, в том же преемственном порядке и с такими же промежутками времени, как показано в св. книгах. Можно даже сказать, что в Библии имена их написаны правильнее, нежели у греческих историков. Что, после этого, скажут те, которые злонамеренно толковали, что египетские открытия потрясут веру в исторические сказания, содержащиеся в книгах Моисея? Мои открытия, напротив, служат для их (сказаний) неопровержимою защитою». Слова Шампольона совершенно подтверждаются сравнением египетских монументов с библейскою историей, как это мы сейчас увидим. Сам Розеллине, сочинением которого мы будем пользоваться²⁶, в основание своих вычислений полагает библейскую хронологию и готов пожертвовать древнейшею историей Египта, в случае, если бы она вышла из пределов Моисеева повествования²⁷.

Первое, что проясняется открытиями в Египте – это происхождение и значение титула египетских царей – «фараон». Чрез сличение еврейского и египетского письма, Розеллине пришел к заключению, что это имя одно и тоже с словом «фра» или «фре» – солнце, обыкновенно предшествующим названиям царей на монументах.²⁸ Принимая во внимание историю Иосифа, мы видим полное согласие между нею и состоянием Египта в то время. В книге Бытия (Быт.46:33–34, 47:1.) повествуется, что Иосиф, готовясь представить фараону своих братьев, велел им говорить царю, что они пастухи, занимающиеся скотоводством и имеющие стада волов и овец. Но прибавка, которую Иосиф делает к своему наставлению: мерзость есть египтянам всяк пастух овчий, ²⁹ по-видимому, противоречит тому, что он хотел сказать. Он внушает своим братьям говорить фараону о том, что они пастухи, тогда как египтяне пастухов-то ненавидят! Это противоречие устраняется тем обстоятельством, что при Иосифе большая часть Египта была под властью царей-пастырей или гикшос, чуждого, вероятно скисского происхождения. Понятно, что в подобном случае иностранец мог достигнуть власти в Египте, где вообще не любили иностранцев; что царь даже был рад новыми пришельцами и что пастушеские занятия, делая их нелюбимыми у народа, особенно нравились властителю, происходившему также из пастушеского рода. Эти гикшос, по мнению Шампольона, представлены в фигурах на подошвах египетских башмаков, в знак презрения³⁰. Тогдашним состоянием Египта легко объясняются меры, принятые Иосифом во время дороговизны, с целью установить правильный взнос податей³¹. Наконец, самое имя, данное Иосифу (Быт.41:45)³², весьма удачно изъясняется египетскими открытиями.

По смерти Иосифа, воста царь ин во Египте, иже не знаяше его (Исх.1:8): такое выражение едва ли идет к преемнику фараона, испытавшего со стороны Иосифа замечательные услуги. Вернее, что на престол взошла новая династия, чуждая прежней. Таки и есть. Чрез несколько лет гикшос, или цари-пастыри, принадлежавшие к XVII династии, были изгнаны из Египта Амозисом, называемым на египетских монументах именем Аменофтиф и основавшими XVIII династию. Этот фараон, естественно, не мог признавать заслуг Иосифа и смотрел неприязненно на его потомство, опасаясь, чтобы оно, в случаи войны, не перешло на сторону врагов (Исх.1:10). Действительно, гикшос долгое время, после изгнания своего, старались о возвращении себе утраченного могущества. Вернейшим средством ослабить и истребить еврейское население было избрано насилие и угнетение; так израильтяне были употребляемы на постройку египетских городов. Шампольон замечает, что многие здания, воздвигнутые XVIII династией, построены на развалинах прежних. Это обстоятельство, а равно и отсутствие в стране, занятой гикшосами, древнейших памятников, доказывают показание историков, что цари-пастыри разрушили монументы прежних властителей³³. По изгнании их представился прекрасный случай – дать возможность евреям, их союзниками загладить бесчинство своих покровителей – восстановлением старых памятников зодчества. К этому периоду принадлежат громадные постройки, которым и теперь еще удивляется путешественник в Карнаке, Лукзоре и Мединет-Абу. Как ни величественны были египетские сооружения, но, по свидетельству Диодора сицилийского³⁴, египетская рука не коснулась ни до чего, и все было сделано чужестранцами. Розеллини представляет изображение и описание одной весьма замечательной египетской картины; на ней начертаны работники кирпичей, принимаемые ученым за иудеев и охраняемые двумя египтянами с палками. Эта картина найдена при гробе некоего сановника времен Тутмеса IV, пятого фараона XVIII династии³⁵.

При царе этой династии, по мнению Розеллини Рамзесе, совершилось из шествия израильтян из Египта, совпадающее, по Библии, с смертью фараона в Чермном море, а потому помещаемое ученым в последние годы правления этого государя. Здесь мы встречаемся с немаловажным затруднением. Все писатели говорят о Сезострисе, могущественном завоевателе, вышедшем из Египта и покорившем много народов вдоль берегов Палестины. Св. Писание ни одного разу не упоминает ни о лице этого фараона, ни о делах, совершенным им. Такое молчание не раз служило для людей нетвердых в вере, поводом к возражениям разного рода; потому что долгое время думали, что Сефос египетский Манефа и Сезострис Геродота одно и тоже лицо. Даже Шампольон, по неимению в то время доказательств, держался этого же мнения, хотя впоследствии и переменил его. Розеллини с большим трудом успел доказать, что эти лица различны, после чего сделалось совершенно понятным молчание Библии. По исследованиям его выходит, что великий завоеватель Рамзес Сефос египетский совершенно отличен от Рамзеса Сезостриса или Сезоозиса у Геродота и Дюодора: он-то основал XIX династию и совершил столь счастливый поход. Так как израильтяне незадолго пред концом XVIII династии оставили Египет: то очевидно, что поход и деяния этого завоевателя совершились во время 40-летнего странствования их в пустыне; не имея ни малейшего отношения к судьбе народа Божия, они легко могли быть пройдены молчанием³⁶.

С именем великого завоевателя востока связаны замечательные ликийские памятники, долгое время бывшие предметом споров и рассуждений между учеными. Геродот свидельствует, что. Сезострис отметил путь свой рядом монументов, и из них древний историк видел одни в Палестине, другие в Ионии³⁷. Маундрель первый обратил внимание на «странные человеческие фигуры, изсеченные в естественную величину в скалах»; они находятся на горе, при реке Ликос, или по-нынешнему, Нар-ель-Кельб, недалеко от сирийского города Бейрута. После попыток многих ученых, Бономи исчерпал этот предмет вполне, так что замечание его и рисунки не оставляют желать ничего лучшего.

По дороге, идущей вдоль горы, омываемой рукою Ликосом, есть десять старых памятников. Из них два не очень важны; потому что содержать известие на латинском и арабском языках об исправлениях дороги. О других же вот что говорить Бономи: «древнейшие памятники, к сожалению, наиболее пострадавшие, это три египетские таблицы. На них можно в нескольких местах прочитать изображенное иероглифами имя Рамзеса второго. Впрочем, если бы и имени не было: то всякий знаток египетского искусства отнес бы эти таблицы ко времени упомянутого царя, на основании пропорциональности их и карнизов»³⁸. Рядом с таблицами находятся персидский памятник, представляющий царя в астрономических знаках, и покрытый гвоздеобразными надписями. Бономи сняли на гипс верный оттиск фигуры и письма. Ученые догадываются, что этот памятник принадлежит Салманассару либо Камбизу. Вероятно, Бономи назвал Рамзеса таблиц вторым по соображению своих данных; вместе с ним Шампольон и Вилькинсон Рамзеса II принимали за Сезостриса греческой истории (хотя первый и переменил впоследствии свое мнение). Между тем один ученый, специально занявшийся египетской хронологией, утверждает, что Рамзес III, бесспорно, есть Сезострис греков³⁹.

Розеллини, вместе с другими хронологами, полагает пятый год Ровоама, когда Шишак (Сусаким), египетский царь напал на Иудею и взял Иерусалим, на 971 год до Р. X. (3Цар.14:25). На египетских монументах мы видим, что «Шешонк», а с ним и 21-я династия, начал свое правление именно в то время⁴⁰. От Шишака дошло до нас много памятников, и из них один – поразительно подтверждает библейское повествование.

А

Третья книга Царств (3Цар.14:25 и сл.) и вторая Паралипоменон (2Пар.12:2 и сл.) повествуют, что Шишак (Сусаким), египетский царь, в пятый годи правления Ровоама, выступил против Иудеи с 1,200 колесниц и 60,000 всадников и несчетным множеством пехотинцев. Когда он, взяв много крепостей, приблизился к Иерусалиму: царь и народ смирились пред Богом, и Господь, всегда милующий раскаивающихся, сказал: не разорю ихъ... обаче будут в рабы (2Пар.12:7–8). Шишак пришел и взял сокровища храма, и, между прочим, золотые щиты, сделанные Соломоном (ст. 9). В преддверии карнакского храма изображены деяния этого завоевателя и восстановителя египетской славы. Естественно думать, что между изображениями не опущено и завоевание Иудеи, и, тем более, что это царство недавно было еще так сильно (при Соломоне). Посмотрим же, так ли это. В Карнаке Шишак представлен по обыкновению, принятому на египетских монументах: он держит за волосы толпу фигур, стоящих на коленях, а правую руку поднимает для того, чтобы одним ударом снять им головы. Немножко далее божество Аммон-Ра гонит к нему кучку пленников со связанными на спине руками. Если первая группа представляет тех, которых царь убил; то другая, конечно, – тех, которых он сделал рабами. По слову Господню, царя иудейского надобно искать между последними. И в самом деле, между фигурами пленных царей мы находим одну с совершенно еврейскими чертами лица. Мы прилагаем здесь изображение (см. А.). Каждый из пленных царей имеет щит, окаймленный зубцами, на котором иероглифами изображено, кто этот царь. Большая часть этих щитов так пострадала от времени, что ничего нельзя разобрать на них; по счастью щит иудейского царя остался неповрежденным. На нем десять знаков: прежде всего, два пера, птица и разогнутая рука; перья означают буквы I. Е; птица У; разогнутая рука Д или Т; так что выходит: Иеуд, т. е. слово близкое к еврейскому названию Иудей⁴¹. Пять других знаков соответствуют буквам Г, А, М, Л, К; дополнив эти согласные гласными, выпускаемыми в иероглифическом письме, мы получаем еврейское слово: гамелек, что значить: царь. Последний знак всегда стоит вместо слова: каг, что значит страна. Так мы ясно видим, что эта фигура изображает царя иудейского, с которым Шишак или Шешонк, царь египетский, поступил совершенно согласно с повествованием св. Писания, т. е. отвел его в рабство. На других щитах можно разобрать имена некоторых городов иудейских, напр: Байтора (Бет-гарон), Магдо (Мегиддо) и проч.⁴²

Во второй книге Паралипоменон (2Пар.14:9–15) повествуется о походе Зарая, царя египетского, которого некоторые ученые принимали за Озорхона, встречающегося на монументах. Розеллини, не соглашаясь с этим мнением, на основании небольшой разности имени и эфиопского происхождения Зарая (хотя и та, и другая причина не довольно основательна), упоминает о двух царях, которых имена он прочитал на монументах и о которых есть речь в св. Писании: Суа, (4Цар.17:4–6). Севехос греков и Шабак монументов в Луксоре и Карнаке, и Терага, (4Цар.19:9; Ис.37:9) называемый в Мединет-Абу именем Тагракт.

В заключение мы скажем о разъяснении посредством египетских монументов трудных мест у пророков Иезекииля и Иеремии. У этих пророков (Иез.30:13 и сл.; Иер.44:30) читаем, что Бог предаст фараона и его страну Навуходоносору, так что «не будет более князя от земли египетской». Между тем Геродот и Диодор сицилийский, и после этого времени, называют Амазиса египетским царем. Как примирить эти показания? – Не иначе, как заглянув на монументы Амазиса, изданные Вилькинсоном. На них Амазис нигде не имеет титула царского, а только наименование мелек (семитического корня), которое доказывает что он правил от лица чуждого государя.⁴³ Так, конечно и было напр. при персидском владычестве: памятники, не упоминая о туземных, сообщают имена только персидских государей. Что «мелек», действительно, был только наместником, доказывается монументом, обнародованным у Розеллини. Это надпись в Коссейре из времени персидского правления в которой читаем: «мелек верхнего и нижнего Египта. »⁴⁴ Так, св. Писание и в этой незначительной частности, как и во всем прочем, вполне согласно с историей.