Е. П. Эйлер от 20–22 марта 1859 г.

Друже! Вы говорите, что живете не для себя, и что вам даже некогда лелеять свои думы и спознаться с эгоизмом. Благодарите же Бога за то, что Он дал вам много дела и тем отнял у вас возможность кружиться в вихре, который многих уносит в пучину зол. Ваша неволя есть великая милость Божия. Без чужого дела и без горнего приобучения к самоотвержению, вы могли бы сделаться замечательной своевольницей. Бог предвидел это и, любя в вас Свой образ и Своего Христа, с Которым вы сочетались в крещении, избрал и посвятил вас на трудное служение многим ближним вашим, и Сам дает вам силы служить им до забвения себя самой. Где же тут собственная заслуга? Нет ее, да и не надобно. Ибо мы тогда только бываем угодны Богу, когда Сам Он действует в нас и через нас, и Сам приносит нас в жертву ближним. Заслуг требуют люди, а Богу приятны одни святые чувствования наши, смирение и благоговение пред Ним, покорность воле Его, раскаяние в непослушании Ему и благодарение Ему за все. Так я говорю, потому что я не заражен ересью Пелагия, отрицавшего богоблагодатные действия в нас и через нас и поставлявшего спасение в правильном употреблении природных сил и в самодельщине, и потому что сам я – пленник Божий, слушаю, что Он говорит мне, иду, куда Он ведет меня, служу кому Он велит, делаю, что Он предуказывает, а сам только удивляюсь величию Его, славлю мудрость Его, боюсь суда Его, люблю благость Его и подчиняюсь действиям Его, за исключением тех, увы, нередких случаев, когда буйная волюшка, гордый разум и обманчивые страсти, заключив союз между собой, отвлекают меня от Бога, и за рубежом того царства, которое находится внутри нас, представляют мне свой фантастический рай и побуждают возделывать и хранить его; но и тогда я скоро примечаю прелесть и обман самолюбия, нечистоту и ничтожество всякой самодельщины, имеющей печать гордости, или клеймо тщеславия; и вижу вырастание волчцов и терний там, где, казалось, посажены были мною розы и лилии; примечаю и вижу это и снова прибегаю к Богу, и охочусь быть послушным орудием Его воли и Его действий, дозволяя себе только любить и благодарить Его.

Друг мой! Останемся в плену у Бога. У Него хорошо.

21 марта.

О шотландце Юме, который всех вас сводит с ума, я думаю вот что. Он не посредник между мирами, видимым и невидимым, и не живет среди духов, злых или добрых; нет, он ни более, ни менее, как обыкновенный выродок, в котором гораздо больше струй электромагнетизма, нежели сколько имеет их каждый, правильно рожденный человек. Я не видал его, но угадываю, что у него нервы очень слабы от того, что истощены непрерывным током этих усиленных струй. Слабость нервов и малая узловатость их в мозгу его причиною тому, что он живет, как двойник, то есть грезит, воображает, обдумывает что-нибудь и видит свои собственные грезы и образы, подслушивает свои думы и разговаривает сам с собой, а ему и глупеньким зевакам кажется, что с ним говорят духи, или люди. Подобное раздвоение бывает в горьких пьяницах и в глупых монахах, которые истощают себя неумеренными бдениями и постами. Сквозь слабые нервы Юма проторгается излишек теллюрического тока электромагнитного и, сочетаваясь с таким же током в тех любопытных, которые видят в нем пророка, или потешника, производит сжатие в их руках, или щекотание, смотря по разности их телосложений, и движет стол. Ибо в этом токе много силы. Он поднимает нас на вершины Олимпа, Синая, Афона. Когда пузыречки его лопают в воздухе, тогда бывает гром. Если бы этот ток в Юме был еще сильнее, то можно было бы видеть вылетающую из него молнию и слышать треск в гостиной, где собраны зеваки. Юм – электромагнитная машина грешнолюбопытных душ. Что касается до ответов на вопросы посредством чтения азбуки и складывания тех букв, кои отстукивает Юмов стол, то и эти шотландские затеи – не проделка духов и не великая тайна. Вот ее изъяснение! Душа человеческая, одаренная разумом, волей и могуществом, имеет прозрачную оболочку вроде сияния (auréole), составленную из нетленных сущностей общей жизни, кои мы называем эфиром, электричеством, магнетизмом, и посредством этой животрепещущей в нервах оболочки действует на свое тело и на другие тела и души и принимает воздействия от них. Чем более она занята и напряжена любопытством, гаданием, вниманием, созерцанием или страстностью, тем чувствительнее и восприимчивее становится оболочка ее, и тем сильнее бывают воздействия ее на другие сущности. В таком состоянии души все внезапности, напр., барабанный бой, похороны, вестник с пучком цветов, производят в оболочке ее дрожание, а в ней самой неприятное, или приятное чувство, а без внезапностей сама душа, находясь в том же состоянии, уравновешивает и успокаивает соприсносущную ей в нервах оболочку, как орел свои крылья, дабы сосредоточиться в себе самой для лучшего и связного произведения мыслей, или колеблет и волнует ее, когда хочет, или когда вызывается воздействовать на подобные души, или на вещественные тела. Поэтому любопытство ее изощряет взор, гнев напрягает кулаки, любовь и страх разрешают немоту (я разумею немого сына царя Креза, который начал говорить, защищая жизнь своего отца); поэтому слово умное, красное, меткое, прекращает мятеж толпы, или устремляет полки навстречу смерти, и т. п. Такова сила души и животрепещущего орудия ее! После сего вообразите сходку семи или осьми фрейлин, которых души крепко заняты любопытными или сердечными вопросцами, а нервы напряжены, взволнованы током общежизненных сущностей; вообразите их у шотландских ног Юма, этого электромагнитного автомата, который действительно никого не обманывает, будучи невольным протоком этих же самых сущностей; представьте себе сочетание стольких струй электромагнитных, произведенное силой стольких воль; припомните, что земля вместе с солнцем ныне проходит такие пространства неба, в которых она прежде не была, и, следовательно, теллюрическая сила ее действует в нас не так, как в предках наших, утончая наши тела и приготовляя их к одухотворению; наконец, сознайте, что все мы задаем себе вопросы о таких предметах, которые не выходят из круга нашего мышления и ведения, и что почти в каждом вопросе заключается и ответ его; вообразите, представьте, припомните и сознайте все это, и вы поймете воздействие Юма на фрейлин и диковинную игру его с ними в вопросы и ответы под стук деревянного столика. Кто щекочет их? Леший? Да ведь он живет в лесу, а не в столице. Кто пожимает их нежные ручки? Ангел Хранитель? Архангел Михаил? Да этого не скажет и бессмысленный столик Юма, а если бы сказал, то не повторят фрейлины, зная, что ангелы посылаются на служение хотящим наследовать спасение, а не усадьбу деда или тетки, о смерти которых спрашивается дерево. Их щекочет и пожимает влияние Юмова электромагнетизма, подобно тому, как известные состояния атмосферы повышают или понижают ртуть, ослабляют или подкрепляют слабонервных. Но почему воздействия этого шотландца так разны? потому что у фрейлин не одинаковы нервы и не одинаков ток в них животрепещущих сущностей. А какие и чьи силы колеблют стол? силы воли и магнитных токов Юма и совопросниц. Отчего же стол стучит при произношении именно тех букв, из которых слагается ответ на вопрос? Вот отчего. Та душа, которая задает себе вопрос, сама себе тайком и отвечает верно или гадательно и, наперед зная ответ, сама тайком волнуется при произношении нужных ей букв и силой осмысленной воли и током своего магнетизма невидимо колеблет сообща намагнетизированный стол, колеблет его непременно в минуты произношения этих букв. Но правда ли то, что кто спрашивает Юмов стол, тот сам себе и отвечает верно, или гадательно? Такую правду я узнал собственным опытом. Однажды в Иерусалиме (перед отъездом в Россию во время последней войны нашей) захотелось мне уяснить себе тайну движения столов и ответов их. Я позвал в горницу студентов и домочадцев своих и велел им положить руки на круглый стол, как следовало, а сам стал поодаль от них и устремил на этот стол все внимание свое. Наш общий электромагнетизм проник и пропитал его. Стол тронулся, начал вертеться и вертеть молодцов моих. Тогда мне стало страшно. Однако я не оробел и сурово сказал столу: стой и скажи, сколько мне лет от роду. Стол остановился под руками молодцов, приподнял ножку и мерно отстукал 49 раз. Точно, мне тогда было 49 лет. Я тотчас понял, что душа моя, знавшая лета моей жизни, силой воли своей взволновала и как бы осмыслила соприсносущный ей магнитный ток и этим током приподняла ножку стола 49 раз. Итак, на деле оказалось, что я сам себя спросил, сам себе и ответил, только необыкновенным, новым способом, посредством намагнетизированного дерева. После этого вопроса предложен был мною другой: возвращусь ли я в Иерусалим, и после скольких лет? Стол отстукал три раза, потому что сам я сильно желал возвратиться в св. Град и предполагал, что война и путешествие мое в Россию и обратно продлятся не долее трех лет. Однако впоследствии оказалось, что ответ стола был не верен, потому что неверно было предположение души моей. Вот что я делал и испытал! А что было со мною, то делается и с другими. Все души у Юмова стола отвечают сами себе и убеждают, или обольщают сами себя. Никаких посредников между ними нет. Хотите ли проверить это? Пусть кто-нибудь в присутствии Юма предложит следующий вопрос: как зовут игуменов Метеорских монастырей? Будьте уверены, что после этого вопроса стол его станет в тупик, хотя бы сто раз прочитали азбуку, или напишет ложные ответы, потому что никто ничего не знает про эти монастыри и не ведает имен настоятелей их, не ведаю и я, едущий туда. Ничья душа не может дельно отвечать на то, чего не знает и о чем не думает и не гадает. Никакой Юм не скажет верно: сколько овец и коз родилось нынче в Синайской долине Ель-Лябуэ; кто теперь старостой в Вифлееме Иудейском; что происходит на южном полюсе в те часы, когда у нас блистает северное сияние; какой Евагрий писал ту физику, которую я читал в Иверском монастыре на Афоне, и проч. и проч. А если кто с помощью стола станет отвечать на такие вопросы, то ответы будут не верны, ложны, вроде тех слов, кои порождает душа в насмешку над своими же мечтами или страстями. Наоборот, дадутся верные или приблизительные ответы на такие, например, вопросы: выздоровеет ли Эдитта? Выйдет ли замуж Сталь (фрейлина) и когда именно? Сменят ли госпожу Бакулину? Любит ли меня такой-то граф? Прилично ли царю устроить кузницу подле тронной залы? Пристойно ли Великой Княгине напускать в свой дворец башмашниц, прях и швей? Не заразятся ли от них чесоткой чистенькие фрейлины? На такие и подобные вопросы душа сумеет кое-как отвечать, осмыслив свой магнитный ток. Когда возразят вам, что стол Юма пишет такие слова, каких не знал совопросник, отвечайте, что эти слова были известны ему из книг, или из разговоров, но давно забыты, а теперь воскрешены памятью, которая на страшном суде Христовом даст отчет за всякое праздное слово.

Итак, не советую вам ездить туда, где бывает Юм. Лучше пусть пожмет вашу руку Маша Фредерикс; пусть пощекочет вас горничная девушка, или жених перед свадьбой. А самой спрашивать Юмов стол кое о чем полуизвестном, или сердечном, и самой же отвечать с помощью своей же магнитной сущности, значило бы дурачить себя самую и ловить свои грезы, или думы, добро бы в своем тереме, а то под столом нездорового шотландца. И что за охота заражаться болезнью его, т. е. насильственным раздвоением души? Не для заразы этой и не для любопытства надлежало бы всем вам призывать Юма в чертоги, а для того, чтобы врачевать его. Но кто из вас силен подать ему здравие? Не теряйте же времени, ловя грезы, или думы свои, под столом Юма; а лучше употребите его, усевшись за письменный стол свой и ответив мне на это послание.

22 марта.

Пройдут еще девять дней, и я отправлюсь из Солуня в Метеорские монастыри. Говорят, что они построены на столпообразных утесах, раздельно высящихся среди поля, и что туда всех поднимают в сетке. Полечу туда орлиным полетом. Любопытно и приятно увидеть новое небо, новые горы и долы, и эти диковинные обители. Смертельно хочется, хоть несколько раз в жизни, подобно птичке, трепетать в сетке, которую будут втаскивать на высоты, измеряемые будто бы 30, 40 саженями, и в те же минуты молиться Святому Крепкому.

Прощай, моя родная. Прощай, лилия. Прощай, мой друг. В день Пасхи я буду молиться о вас и о Маше, о Елене и Екатерине, о Константине и Марии на высотах Метеорских, где еще никогда не были возносимы в молитвах эти приснопамятные мне имена. После богомолья в Метеорах я заеду в Олимпийский монастырь, если обстоятельства позволят мне видеть эту древнюю обитель, полюбоваться красотами Темпейской долины и взойти на вершину фессалийского Олимпа, где уже не веют ветры и не сглаживают заветных письмен, кои путник чертит там на жертвенном пепле.

P. S. Mais Nature noble et généreuse²²² travaille beaucoup pour lʼétat et peu pour lʼéglise. Cʼest son défaut. La plus grande partie de nos paysans affranchis sʼuniront avec nos schismatiques, si nos dieux couronnés et mitrés ne les retiennent pas dans le giron de notre église, en organisant les missions intérieures. Un grand danger menace notre église. Elle sera bientôt divisée en deux camps, si lʼon continue de fouler aux pieds beaucoup de canons des conciles oecuméniques, dont la sainteté est trop vénerée par notre people pieux²²³.