Источник

Глава 6. Пастырское призвание

Во всех курсах Пастырского богословия вопросу о призвании уделяется достаточно внимания, но вопрос этот освещается по-разному почти у каждого пасторолога. Совершенно ясно, что призвание к избранному человеком служению является залогом плодотворного его совершения. Любовь к тому делу, которому собирается посвятить себя человек, определяет и его отношение к этому делу. Совершать служение с принуждением и без всякого внутреннего влечения к нему – значит заранее обрекать это дело на бесплодность и мертвенность. Священнослужителю же при посвящении его в сан вручается в таинственной и благодатной обстановке особый дар или «залог» – частица Святого Агнца – со словами: «о немже имаши истязан быти во Второе и Страшное Пришествие».

Описание призвания относится к числу тех страниц Священного Писания, которые оставляют наиболее сильное впечатление. Служение пророков и апостолов обуславливается именно особым призванием свыше. Это служение не восхищается самовольно, а дается Небесным Пастыреначальником лицам особо к тому предъизбранным, а не всякому человеку. Призвание Моисея у Неопалимой Купины (Исх. 3), призвание Исаии (Ис. 6), ставят лицом к лицу Бога во всем Его величии и тайне и человека в его истинной сущности: в состоянии страха и готовности идти на жертву, в борении сил сопротивления и приятия. Вспомним беседу Господа с Иеремией, в которой Господь призывает Своего пророка: Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя: пророком для народов поставил тебя. А я сказал: о Господи Боже! Я не умею говорить, ибо я еще молод. Но Господь сказал мне: не говори: я молод, ибо ко всем, к кому пошлю тебя, пойдешь, и все, что повелю тебе, скажешь (Иер.1:4–7). Повествования о призвании занимают в Библии такое место, что становится очевидным, какую важную роль играет оно в Откровении Божием и в спасении человека.

Призвания и посланничества в Ветхом Завете

Все призвания в Ветхом Завете имеют целью определенные посланничества: Бог призывает, чтобы послать. Аврааму (Быт.12:1), Моисею (Исх.3:10, 16), Амосу (Ам.7:15), Исаии (Ис.6:9), Иеремии (Иер.1:7), Иезекиилю (Иез.3:1–4) Он дает одно и то же повеление: Иди! Призвание – это зов, который Бог дает услышать человеку, Им избранному и предназначенному к определенному служению в Его спасительном замысле и в судьбе Его народа. Итак, в исходной точке призвания лежит избранне Богом, а в конечной точке – воля Божия, которая должна быть исполнена. Призвание добавляет к избранию и к посланничеству еще нечто другое: личный призыв, обращенный к глубинам совести данного человека и потрясающий его во всем его существе, не только во внешних условиях, но и в самом его сердце, так что это делает человека по существу иным.

Эта личная сторона призвания выражена в текстах Священного Писания. Бог произносит имя призываемого Им (Быт.15:1; 22:1; Исх.3:4; Иер.1:11; Ам.7:8; 8:2). Иногда, чтобы яснее отметить Свое овладение человеком и означаемую этим перемену жизни, Бог дает Своему избраннику новое имя: Аврам именуется Авраамом, Сара – Саррой (ср. Ис. 62:2). На Свой призыв Бог ожидает ответа, сознательного согласия в вере и послушании. Иногда это согласие дается мгновенно (Быт.12:4; Ис.6:8), но часто человек приходит в страх и пытается уклониться (Исх.4:10; Иер.1:6; 20:7). Причина этого в том, что обычно призвание отделяет избранного от его среды и делает призванного чужим среди своих (Быт.12:1; Ис.8:11; Иер.12:6; 15:10; 16:1–9; ср. 3Цар.19:4).

Такой призыв бывает обращен не ко всем, кого Бог избирает Своими орудиями: например, цари, хотя они и являлись помазанниками Господними, не слышали такого зова. Саулу (1Цар.10:1) и Давиду (16:12) об их призвании сообщает пророк Самуил. Ветхозаветные священники также имели свой сан не в силу полученного от Бога призыва, а по своему рождению. Даже Аарон – хотя в Послании к Евреям (5:4) он и назван призываемым от Бога, – получил этот призыв лишь через Моисея (Исх.28:1), и ничего не сказано о том, как он его принял внутренне. Хотя Послание к Евреям и не говорит об этом прямо, можно без искажения его мысли видеть в опосредованном характере этого призыва признак того, что священство левитов, даже самого Аарона, ниже качеством, чем Священство Того, к Кому Бог непосредственно обратил Свое слово: Ты Сын Мой... Ты Священник вовек по чину Мелхиседека (Евр.5:5).

Призвание Израиля и призвание Иисуса Христа

Получил ли Израиль некое призвание? В обычном смысле слова очевидно, что получил. В точном библейском смысле, хотя целый народ, разумеется, не может призываться так же, как отдельная личность, – Бог все же поступает с ним, как со всеми, кого Он призывает. Правда, Он обращается к нему через посредников, в частности через Моисея, но за исключением этой разницы, основанной на природе вещей, мы видим у Израиля все характерные черты призвания.

Завет – это прежде всего призыв Божий, слово, обращенное к сердцу. Закон и Пророки полны этого зова: Слушай, Израиль (Втор. 4:1; 5:1; 6:4; 9:1; Пс.49:7; Ис.1:10; 7:13; Иер.2:4; ср. Ос.2:16; 4:1). Эти слова должны были направить народ на особый жизненный путь, за выбор которого поручался Сам Господь (Исх.19:4; Втор.7:6) и которое возбраняло ему опираться на кого бы то ни было, кроме Бога (Ис. 7:4–9; ср. Иер. 2:11). Наконец, этот призыв ожидает ответа всею жизнью, послушания от всего сердца (Исх.19:8; Нав.24:24). Вот черты, свойственные призванию.

Все эти черты снова встречаются во всей полноте в личности Иисуса Христа, совершенного Раба – Отрока Божия, непрестанно слушающего голос Отца и повинующегося Ему. Однако особый язык призвания в действительности почти не применяется в Новом Завете в отношении к Господу Иисусу Христу. Хотя Иисус и упоминает постоянно о посланничестве, о миссии, полученной Им от Отца, нигде не говорится, что Бог Его призвал, и отсутствие такого указания многозначительно. Призвание предполагает перемену существования. Божий зов внезапно настигает человека при его обычных занятиях, среди его близких, и направляет его к цели, которую Бог держит в тайне, – к земле, которую Я укажу тебе (Быт.12:1). Между тем нет никаких указаний, чтобы Иисус Христос осознал какой-либо призыв. Его Крещение одновременно представляет собою и поставление Его Царем (Ты Сын Мой. Мк.1:1), и явление Богом Отрока, в Котором все Его благоволение: но здесь нет ничего, что напоминало бы эпизоды ветхозаветного призвания. От начала до конца Евангелий Иисус Христос знает, откуда Он пришел и куда идет (Ин.8:14), и хотя Он идет туда, куда следовать за Ним невозможно, хотя Его земная судьба – единственная в своем роде, это происходит не силу какого-либо призвания, а по самому Его Существу.

Апостольское и общехристианское призвание

От Иисуса Христа все время исходит призыв следовать за Ним. Призвание – это средство, которым Он объединяет вокруг Себя двенадцать апостолов (Мк.3:13); подобный же призыв

Он обращает и к другим (Мк.10:21; Лк.9:59–62); во всей Его проповеди есть нечто, говорящее о призвании следовать за Ним по новому пути, тайна которого Ему известна: Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф.16:24; ср. Ин.7:17). И если есть много званных, но мало избранных (Мф.22:14), то это потому, что приглашение войти в Царство Божие представляет собой личный призыв, к которому некоторые остаются глухими.

Первохристианская Церковь сразу же восприняла состояние христианина как призвание. Первая проповедь апостола Петра в Иерусалиме обращается к Израилю с призывом, напоминающим призывы пророков, и стремится вызвать личное решение: Спасайтесь от рода сего развращенного (Деян.2:40). Согласно апостолу Павлу, существует действительный параллелизм между им самим как призванным апостолом (Рим.1:1) и римскими и коринфскими христианами как призванными святыми (Рим.1:7; 1Kop.1:1–2). Чтобы вернуть коринфян к истине, он напоминает им об их призвании, так как благодаря ему Коринфская община есть то, что она есть: Посмотрите, братия, кто вы призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом (1Kop.1:26–29). Давая им правило поведения в этом мире, образ которого проходит, он увещает их оставаться каждому в том звании, в каком кто призван (1Кор.7:24). Христианская жизнь – призвание, потому что она – жизнь в Духе, потому что Дух представляет собою новый мир, потому что Он свидетельствует духу нашему (Рим.8:16), дабы мы могли услышать Слово Отца, и пробуждает в нас сыновний ответ.

Так как христианское призвание рождено Духом, а Дух, оживляющий все Тело Христово, един, в лоне этого единого призвания имеются различные дары служения... различные действия, но во всем многообразии харизм в конечном итоге есть только одно Тело и только один Дух (1Кор.12:4–13). Так как Церковь – община призванных – сама есть Ekklesis, «Призванная», как она есть и Ekklekte, «Избранная» (2Ин.1), все те, кто в ней слышит Божий зов, отвечают, каждый на своем месте, единому призванию Церкви, слышащей голос Жениха и Ему отвечающей: Ей, гряди, Господи Иисусе! (Откр.22:20).

Поучительно рассуждение апостола Павла: Верно слово: если кто епископства желает, доброго дела желает (1Тим.3:1). В переводе эти слова звучат менее выразительно, чем в греческом подлиннике. По-русски сказано оба раза «желает»; по-славянски – в первом случае «хощет», а во втором «желает», что в сущности почти однозначно. Греческий подлинник не только пользуется двумя разными глаголами, но и содержание их гораздо более сильное и полновесное и в первом, и во втором случае. В первом случае употреблен глагол oregetai, что буквально значит «иметь вкус» (к епископству). Во втором случае апостол говорит: epithymei, что следовало бы перевести «вожделеет». Этим словоупотреблением апостол Павел подчеркивает не простое желание епископства (то есть священнического служения), а ощущение вкуса к этому служению, тогда как во втором случае он говорит не о простом желании, но о сильном устремлении, о вожделении. Здесь у кандидата предполагается особое предрасположение к своему служению, а не просто одно только желание. Это предрасположение может быть истолковано и как ощущение призвания к этому служению. Так именно понимает это место в своих толкованиях и епископ Феофан Затворник.

В науке о пастырстве вопрос о призвании ставится по-разному. Католические пасторологи учат о внутреннем призвании и призвании внешнем. Под первым должно подразумеваться некое внутреннее устремление, настроенность души, внутренний голос, зовущий человека к иной жизни, чем обычная, мирская; призвание же внешнее есть, по всей вероятности, некий внешний толчок: встреча с каким-либо духовным лицом, переворачивающая всю жизнь человека, или какая-либо болезнь, потрясение, потеря близких, которые изменяют весь образ жизни (примеры Антония Великого, Ефрема Сирина, Франциска Ассизского, Игнатия Лойолы и других).

Русское Пастырское богословие также по-разному оценивало этот вопрос. Одни, как например, епископ Борис (Плотников; 1855–1901), относились к нему вдумчиво, критически, и во всяком случае не отрицали необходимости призвания для Священства. Другие упрощали проблему; так, например, архиепископ Антоний (Амфитеатров; 1815–1879) усматривал призвание в чисто внешних и, можно сказать, случайных фактах; как то: происхождение из среды духовенства, обучение в духовной школе и успешное ее окончание, внутреннее расположение и любовь к Священству и даже воля епархиального архиерея. Нельзя не отметить здесь натянутости и чисто формального подхода к вопросу.

Еще определеннее и резче высказывается архимандрит Антоний (Храповицкий; 1864–1936), просто отрицая самую возможность призвания. Он считает, что ощущаемый в сердце человека голос Божий – это лишь «плод самообольщения». Поэтому для этого выдающегося пасторолога «все рассуждения о пастырском призвании должны быть смещены с той почвы, на которой они стояли и должны быть заменены рассуждениями о пастырском приготовлении». Вопросу об этом приготовлении посвящается в курсах немалое место. Оно действительно должно быть освещено особенно подробно, но тем не менее не заменяет проявления самого внутреннего голоса, который некоторыми ощущается, а у других совершенно отсутствует. Конечно, известная доля самообмана всегда возможна, и внутренняя трезвенность особенно необходима для различения «духов», но здесь у архимандрита Антония проявляется иное: совершенное отрицание всякого мистического чувства в духовной жизни человека, ищущего Священства. С другой стороны. нельзя не признать крайне неопределенным «предуказание Церковью». Что это? Происхождение из среды духовенства, как это имело место в дореволюционной России, когда мальчиков из семей духовенства зачастую против их воли зачисляли в Духовное училище, а потом юношей, не имеющих еще и понятия о Священстве, – в Духовную семинарию. Нельзя забывать печального факта массового бегства из дореволюционных семинарий или уклонения от принятия Священства и предпочтения светской карьеры. Кроме того, что может служить критерием призвания или непризвания в наше время, когда вместе с самими сословиями отмерли и сословные традиции?

Поэтому имеет смысл вначале выявить те внутренние устремления, осознанные или подспудные, которые должны быть решительно признаны свидетельствами непризванности к священству:

1. Искание Священства ради материальной выгоды, основанное на мнении, что «священник никогда с голода не умрет».

2. Расчет на возможность осуществлять с амвона пропаганду собственных политических или национальных взглядов.

3. Честолюбивые расчеты, желание достичь положения учащего, господствующего над другими, искание себе славы и чести, тщеславие. Об этом Сам Господь говорит: Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете? (Ин.5:44).

4. Эстетическое прельщение красотой православного богослужения, церковного пения, торжественностью чина архиерейского богослужения и прочими чисто внешними атрибутами Священства, хотя и имеющими важное значение, но не определяющими сущность духовной жизни пастыря.

5. Утомление от дел светской жизни, разочарование или даже отвращение к прежней работе, сознание своей npoфecсиональной непригодности к ранее полученной специальности. Кризис в личной, семейной жизни и надежда выйти из него путем принятия Священства. Богу нужно принести в святом служении не отработанный пар, не разочарованный и расслабленный дух, а сердце горящее и в то же время смиренное, исполненное желанием подвига, жертвенности, созидательных порывов для строения Тела Христова.

В заключение можно попытаться привести признаки истинного призвания к Священству. Разумеется, они не исчерпывают всех глубин этой тайны:

1. Прежде всего необходимо свободное и бескорыстное влечение сердца к великому и святому делу пастырства.

2. Желание созидать Царство Божие, Тело Христово, а не вершить дела мира сего.

3. Готовность к жертвенному служению каждому конкретному ближнему, а не абстрактному человечеству, восприятие пастырьства как ига Христова.

4. Готовность сострадать каждому приходящему грешнику, больному, скорбящему человеку.

5. Готовность переносить невзгоды, связанные с исполнением пастырского служения. Неприятие любого рода компромиссов, омрачающих достоинство пастыря.

6. Сознание своего личного недостоинства и бессилия без помощи благодати Божией. Стремление к доброжелательности в отношениях с людьми, а не к обличениям, осуждениям, заушениям инакомыслящих или инаковерующих.

7. Опыт веры, искренней молитвы, опыт жизни в контексте Евангелия: преклонение своей главы для служения Богу и ближнему. Γοвορящий сам от себя ищет славы себе; а кто ищет славы Пославшему Его, Tom истинен, и нет неправды в Нем (Ин.7:18). «Я... прихожу в ужас, – говорит преподобный Ефрем Сирин († 373), – видя, на что отваживаются некоторые безумцы, которые решаются бесстыдно и опрометчиво искать Священства и принимать оное, не быв призваны Христовою благодатью, не зная того, что огнь и смерть собирают себе они, бедные».

Святой Григорий Богослов (ок. 329–389), рассуждая о пастырской деятельности, о «строительстве душ», говорит: «надо прежде самому очиститься, потом уже очищать; умудриться, потом умудрять; стать светом, потом просвещать; приблизиться к Богу, потом приводить к Нему других; освятиться, потом освящать».

Священство и пастырство

После своего рукоположения священник по вере Церкви получает благодать совершить Таинства Церкви, за исключением самого таинства Хиротонии. Он становится носителем особого дара, который принадлежит не ему лично, но Церкви в целом, который она вверяет ему, чтобы он священнодействовал в ней и от ее имени. Священник немыслим сам по себе – вне епископа, вне своих собратьев, вне мирян, составляющих народ Божий и образующих тело Церкви. Поэтому дар Священства, может быть, непосильный для одного человека, поскольку по-настоящему владеет им лишь вся Церковь, требует от его носителя известного смирения, ибо личность его должна как бы отодвинуться, отступить перед совершающимся через него действием всей Церкви. Личность священника должна отступить, как бы «умалиться» и перед чинопоследованием Таинств, и перед многими из его непосредственных священнических обязанностей. Более того, «умаляясь» перед всем огромным литургическим и догматическим богатством, стражем и распорядителем которого делает его Церковь, священник призван в то же время с готовностью растворяться в нем, наполняться его молитвенным духом, черпать в нем воду живую, питающую его духовную жизнь. Если он не умеет делать этого, он оказывается недостоин своего призвания. Можно сказать, что вся его человеческая личность должна без остатка быть отдана Церкви служащей, молящейся, совершающей Таинства.

Речь идет не только о богослужении, но и о свидетельстве, об апостольстве, о несении вселенской Истины Церкви вместо своей частной, обособленной, человеческой истины, об отказе οт многих метаний и мнений, которые в какой-то мере еще может позволить себе «ищущий» мирянин, но которые могут быть непереносимы в том, чей голос должен слиться с голосом Церкви. Священник – коль скоро он останется в рамках своего призвания и служения – не искатель, но слуга Церкви, которая сама создана для служения людям. И как слуга он должен ревностно исполнять не то, что он сам для себя выбрал, счел полезным, рассудил своевременным, но то, что возложено на него Церковью со всем ее Преданием, с ее Литургикой, Догматикой, Гомилетикой и т. д. Чем выше его служение, тем прозрачней, чище должна быть его человеческая личность, дабы полнее в ней могло выразиться действие Церкви, а через Церковь – действие Самого Господа. Но при этом, исполняя их волю, он не должен быть «лукавым рабом и ленивым», но радостным проводником посылаемой через него вести и благодати Таинств. На языке известной притчи, он не должен зарывать в землю вверенный ему талант священных текстов, но умножать его в своей душе и в душах своих прихожан, «вкладывать» его в дело их и своего спасения.

Таков духовный и отчасти психологический аспект священнического призвания. Однако таинство Хиротонии наделяет человека не только правом и благодатью священнодействия, но и даром пастырства – даром, требующим уже несколько иных качеств, иного устроения души. Это не значит, что священник, становясь пастырем, учителем, наставником, проповедником должен изменить внутренний характер священнического своего служения и сделать прежде всего упор на самовыражении. Нет, священник и пастырь во всех случаях, во всех аспектах своей деятельности должен являть не самого себя, но Церковь, вверившую ему свое служение. Однако служение пастырское, то есть служение духовническое, проповедническое, наставническое, неотделимо от активного проявления человеческой личности пастыря – его характера, его способностей, его духовной и житейской рассудительности, его рвения, его чуткости, его опытности, его сердечности, его ума, его навыков, его образования и т. п. Нередко бывает, что священник, о котором люди говорят, что «он прекрасно служит», то есть умеет вовлечь их в свою молитву и зажечь ею, оказывается лишенным самых необходимых пастырских качеств. И наоборот: горячий проповедник во время службы выглядит холодным молитвенником. В том и в другом случае священническое служение оказывается как бы недовершенным, неисполненным.

Речь не идет о том, какое из этих служений – молитвенное или духовническое – более важно, ибо по словам Христа, сие надлежало делать, и того не оставлять (Мф.23:23). Нужно понять, что благодатный священнический дар, в сущности, един и дается Церковью на одно и то же служение, на одно и то же спасительное дело, имеющее два аспекта: литургический и духовнический. Нельзя разделять эти два призвания, которые должны слагаться в одно, как нельзя разделять и личность священника: внутренне-созерцательную за богослужением и деятельно-волевую за проповедью или исповедью. И все же как проповедь или исповедь должны опираться на опыт молитвенный, поддерживаться им, так и активное проявление личности пастыря в тот момент, когда ему приходится учить, разрешать запутанные ситуации, вразумлять, иной раз даже и требовать, должно быть внутренне пронизано молитвенным покоем, приобретаемым в литургическом и евхаристическом опыте. Одно должно вырастать из другого, а потому Церковь и поручила дело проповеди и окормления душ не «мудрецам», не «книжникам», не «совопросникам века ceгo», а смиренным молитвенникам, приобретающим свои знания о человеке не чтением философских богословских трудов, не путешествиями и встречами, а совершением Таинств.


Источник: Настольная книга священнослужителя. - Москва : Моск. патриархия, 1977. - 22 см. / Т. 8: Пастырское богословие. - 1988. - 800 с.

Комментарии для сайта Cackle