Пути православия

1. Намереваясь посвятить ряд очерков путям Православия в истории человечества, мы хотим начать их с ответа на два вопроса: – что такое Православие и какое место занимает вечное и временное в христианстве?

2. Понятие Православия может иметь два смысла. Первый указывает на самую православность, как совершенную истинность. Православие есть чистая Истина; мы православны, когда исповедуем Истину. Второй смысл указывает на Православие, как на совокупность всего, что связано с ним, или единство всех, кто исповедует Православие. В последнем смысле Православие есть православная культура и Православная Церковь... В первом: нашем очерке мы будем заняты идеей Православия, как Истины, и противоположным ей понятием ереси.

3. Что значит, что Православие есть Истина? Это значит, что Православие есть явление самой божественной и тварной действительности, как она есть и какой она должна быть. Православие есть также безошибочное исповедание Истины. Если Православие есть сама действительность, явленная нам в ее настоящем и идеальном облике, то какая разница существует между всяким человеческим знанием, познающим действительность, и Православием? – Разница в том, что обычное наше знание основано на наблюдении и рассуждении, Православие же открыто нам Богом и Церковью; разница еще и в том, что предмет чисто человеческого знания неопределенен: мы познаем то, что нам кажется полезным или то, что нас интересует; Православие же укоренено в откровении о Боге, о космосе, как о целом, о духовном мире и духовной жизни. Оно сосредоточено на том, что сообщает человеку подлинную мудрость и открывает подлинный путь жизни. Таким образом, Православие по содержанию своему совпадает с Истиной в том, что в ней есть самое существенное. Мы православны, когда знаем Истину, хотя бы отчасти; мы перестаем быть православными, когда смешиваем истину с ложью; такое смешение есть уже не православие, но ересь.

4. Все человеческие совершенства ограничены, в том числе и знание. Человек должен бесконечно возрастать во всех совершенствах. Ограниченность не есть ни зло, ни даже следствие зла: она неотделима от тварности. Один Бог абсолютно совершен. Поэтому быть православным не значит быть всеведущим, хотя православность предполагает знание основных истин, на основании которых наше знание могло бы непрестанно возрастать. Более того, поскольку мы все принадлежим к падшему человечеству, мы не можем, хотя бы иногда, не заблуждаться. Конечно, заблуждения не могут быть следствием нашего православия, но они совместимы с ним во всех нас, наследниках «ветхого Адама». Однако, если какое-либо мнение православного христианина лишь кажется ему правдоподобным, то это мнение не исповедуется им, как истина Православия, но как личное предположение. Вообще, каждый православный должен всегда отдавать себе отчет в существенном различии между тем, что утверждается им, как непреложная истина Православия, и тем, что есть лишь его личное мнение, хотя бы и убедительное для него самого и могущее быть признанным позже в качестве несомненной истины. Ересь начинается там, где ложное мнение исповедуется, не как предположение, подлежащее еще проверке, но как непреложная истина.

5. Но как же православный может различить среди своих идей несомненно православное от требующего дальнейшей проверки? Мы можем исповедовать, как несомненно православную, всякую идею, которая или с очевидностью выражена в Писании и соборных постановлениях или с не меньшей очевидностью находится с ними в существенном согласии. Если такой очевидности нет, мы должны продолжать критическую проверку нашей идеи, пока, наконец, справедливость или ложность ее не станет несомненной. Все неясное, в конце концов, уясняется в Церкви, но, конечно, мы можем не дождаться этого разъяснения и до конца нашей жизни. Еретик не старается «семью семьдесят раз» проверить свое утверждение, прежде чем провозгласить его православным; из гордыни или по легкомыслию, он объявляет свое мнение истиной, если даже в этом нет очевидности.

6. Познание Истины предполагает трезвость ума и всего нашего душевного состояния. Без такой трезвости, если бы даже мы имели откровение или видение, мы не могли бы быть уверены, что оно подлинно. Совершенное познание должно начинаться с веры в существование единой Истины, которая не выдумывается нами, но усматривается в самой действительности; вместе с тем с полного отречения от своего ума и от каких бы то ни было предвзятых идей. Истина есть действительность, она не создается, но есть. Если все сущее произошло от Бога, то и всякая истина от Бога. Потому то Божественное откровение достовернее всех других источников знания и, если это откровение запечатлено прежде всего в Св. Писании и в соборном учении Церкви, то именно они являются для нас главным источником знания. Понять значит «усвоить», т. е. объективную истину сделать своей мыслью, прочно вошедшею в целое нашего знания. Целостность есть столь же важный критерий нашего знания, как соответствие его действительности. В усвоении истины мы естественно прибегаем, ко всем методам мышления, которые свойственны человеческому разуму или кажутся нам наиболее достоверными. В процессе мышления мы и делаем часто ошибки, поэтому мы должны быть сурово критичны к нашим собственным мыслям, вообще, к человеческому мышлению. Однако, не только мы сами себя, но и Бог может предупредить нас от заблуждений, если наши усилия в познании мы сопровождаем молитвой. Православному подобает не только жить, но и мыслить перед Богом с Его помощью. Последнее основание всякого заблуждения есть порочность нашего духа или недостаток ревности к истине. Никто не может знать всю истину; никто не может избежать ложных предположений; но все могли бы избежать ложные утверждения.

Любовь к Истине и ревность о ней – главное в познании. Но сами наши способности к познанию зависят не только от напряжения и упражнения мысли, но и от общего состояния нашего духа. Наше отношение к действительности зависит от всего нашего существа. Наш разум не может быть изолирован от остальной душевной жизни. Поэтому чем совершеннее человек, тем; совершеннее его разум, тем совершеннее его восприятие действительности. Отсюда значение святости в познании. Святость сама по себе не дает знания, но облегчает, вдохновляет и очищает его. Ни душу, ни жизнь человека нельзя рассекать на части и одну область жизнедеятельности противопоставлять другой.

7. Для чего нужно познание истины? Значение знания двояко. Знание есть сущность духа и свет жизни. Мы слишком легко забываем, что для нашего духа вся действительность открывается в форме мысли, как мыслимое нами. Всякая определенная форма человеческой мысли ограничена и может быть превзойдена, но познание, как таковое, не может быть исключено даже из Божественной сущности, хотя бы оно и не было в Боге выделено в особый процесс, как это мы видим в человеке. Бог есть совершенное самообладание, следовательно, и совершенное самосозерцание. Вся Божественная действительность есть абсолютно и извечно познаваемое или свет, в котором нет никакой тьмы, т. е. ничего непознанного. Отказ от познания истины о себе, Боге и мире есть отказ от духовной жизни, если не от жизни вообще. Познание есть духовное обладание познаваемым, внутреннее единство с ним. Поэтому духовное общение и единение, как и подлинная любовь, невозможны вне познания того с кем мы хотим быть в единстве и любви. Поэтому и вечная жизнь есть познание Бога и космоса. Отсюда также понятно, почему так важно быть православным: только Православие дает нам возможность жить подлинной Божественной и тварной действительностью, как она есть и должна быть, без всякой двусмыслицы, обмана, заблуждений и лжи. Напротив, ересь искажает духовный мир, внося в него изобретения еретических умствований с их заблуждениями и ложью.

Значение знания, как света жизни, очевидно. Всякое свободное действие предполагает знание цели. Без знания мы бы не знали, что и как делать. Ложное знание ведет к ложному действию. Следовательно, Православие есть залог истинной жизни; ересь есть блуждание.

8. Христиане привыкли ставит вопрос о ценности чего бы то ни было с точки зрения спасения. Насколько нужно быть православным для спасения? Понятие спасения указывает или на факт «спасенности» человека или на самый процесс спасения, Всякое спасение есть не только избавление от зла, но и жизнь в добре. Сущность спасения есть обладание совершенной жизнью. Совершенная жизнь есть жизнь в Боге и в единении со всем, что от Бога; вместе с тем это есть жизнь, сообразная жизни Божьей. Иначе говоря, спасение есть приобщенность Царству Божьему, Царству Пресвятой Троицы, Христа и святых, Царству свободы, любви, истины, правды, красоты, творчества. В этом Царстве все совершенно, все определено Богом и Христом. В нем не может быть и тени заблуждения или неправды; никто не может ошибиться или лгать в Боге или во Христе. Когда мы лжем или ошибаемся, мы вне Бога и Христа. Поэтому Царство Божье есть торжество Православия, его совершенное осуществление; в нем не может быть ереси или чего-либо еретического.

Спасение есть вхождение в Царство Божье. Но пребывая еще в этом мире, никто не может войти в него всецело. Поэтому спасение, как процесс, есть постепенный переход из «мира сего» в Царство Божье. Постепенность относится не к тому, чтобы само Царство Божье возрастало или менялось от худшего к лучшему, но мы сами все в большей и в большей мере живем Богом и Христом, освобождаясь от власти этого мира. Спасение есть переход от мира сего в Царство Божье, т. е. от больного к здоровому, от испорченного к совершенному. Но спасение не есть переход от зла к добру в том смысле, что зло могло бы постепенно стать добром: между ними существует полная противоположность, разрыв, пропасть; следовательно, от зла к добру возможен только «скачек». И мир и люди сотворены Богом и продолжают быть благими, поскольку зло не извратило нас. Зло не становится добром, но мы из злых становимся добрыми, наша природа совершенно обновляется по образу Христовой. Надо, однако, помнить, что в Царстве Божьем совсем нет зла; было бы неправильно думать, что в нем лишь только меньше зла, чем вообще в мире. Таким образом, есть существенное различие между «миром сим», более или менее отравленным злом, и Царством Божьем, которое совершенно свободно от зла.

9. Какая же польза быть православным на пути спасения? Та польза, что Православие, будучи чистым светом жизни, есть прямой путь в Царство Божье. Если православный даже имеет ошибочные мнения, то, не имея полной уверенности в их истинности, он будет осторожен в жизненном их применении. Напротив, еретик уверен, что исповедуемая им ложь есть истина, поэтому он считает безопасным и даже должным следовать ей. Вся трагедия ереси заключается именно в этом отожествлении лжи с истиной, которое делает для еретика неизбежным следование по ложному пути, удаляющему его от Царства Божья, в ту меру, в какую он следует своей ереси. При этом уверенность в истинности своего исповедания отвлекает еретика и от проверки ошибочных догматов.

10. Все ли православные спасутся и все ли еретики погибнут? Не все православные спасутся и не все еретики погибнут. Если знать истину означало бы необходимо следовать ей, то все православные спаслись бы. Но нужно не только знать, но и иметь ревность в осуществлении истины; кто не имеет этой ревности, или пренебрегает истиной, тому Православие не приносит пользы, кроме одной: возможности совершенного покаяния, ибо, если я знаю, что плохо живу, то могу всегда исправиться. Еретик, поскольку он еретик, не может спастись (никто напр., не спасется верой в папу или отрицанием почитания Богоматери). Но нет еретиков, которые исповедовали бы одни только ереси; все еретики сохраняют многие православные догматы; веруя в них и ревностно осуществляя их в жизни, еретики могут спастись, очистившись, хотя бы на пороге смерти, от ересей, как мы, православные, очищаемся от грехов. Все зависит от того, что для еретика есть жизненно главное: православная сторона его веры или еретическая; в первом случае ересь лишь тормозит или удлиняет его путь спасения; во втором она совершенно уводит его от Царства Божья. Если еретик живет верой в Бога и Христа, стараясь исполнять евангельские заповеди, он несомненно может спастись; если же он фанатик своей ереси, поглощенный утверждением ее в мысли и жизни, то можно сомневаться в его спасении.

Очень важно понять различие между минимально необходимым для спасения и полнотой спасения. Все значение Боговоплощения и искупления заключается в том, что Бог дает нам возможность совершенного прощения и преображения во Христе, даже если мы только направлены к добру, продолжая в то же время пребывать во грехах. Но полнота спасения исключает всякое зло, грех и заблуждение, и чем мы совершеннее, тем мы ближе к этой полноте.

Поэтому, если даже грешники и еретики могут спастись, то это не значит, что грехи и ереси способствуют спасению или что достигший всецелого спасения может сохранить в себе малейшую греховность или заблуждение.

Решительно неверна мысль, что каждое еретическое исповедание есть нерасторжимое целое, в котором невозможно отличить истины ото лжи, и что мы должны принимать или отвергать его в целом. Это самое пагубное заблуждение в отношении еретиков, равносильное признанию, что добро и зло могут смешиваться в что-то третье, среднее (между ними; добро и зло, истина и ложь могут соединяться в одном человеке или в одном обществе, но они тем самым раздваивают своего носителя, вносят в него внутреннюю борьбу, болезненную односторонность и т. п... Все отношение православных к еретикам должно быть основано на ясном понимании, » чём они еретики и в чем православны. Мы должны всегда беспощадно и бескомпромиссно бороться с ересями, но в то же время ценить православность даже в еретиках и стараться усилять ее в них, а если возможно, убедив их в лжи их ереси, совершенно обратить их к Православию. Чудовищно утверждение некоторых, что обращать в православие недопустимо. Такое утверждение совместимо только с релятивизмом и презрением к жизненному значению истины: если у каждого своя истина (т. е. истины вообще нет!) и если совершенно безразлично во что верить, то, конечно, нет смысла обращать людей к Истине. Но человек, исповедующий такие убеждения не православен, потому что все учение Христа и апостолов исходит из веры в бытие единой истины и в ее жизненную необходимость. Справедливо, что переходящие в Православие не находят себе часто места в православном обществе, большей частью иностранном для них, но это ставит лишь две задачи перед православными: создание иностранных православных приходов и, вообще, создание православных общин, которые были бы достойны Православия, ибо новообращенные часто пугаются того низкого уровня христианской жизни и беспорядка, которые они находят в православном обществе. Последнее явление есть великое зло не только для православной мисси, но и для всей церковной жизни. Оно объясняется именно тем, что недостаточно исповедовать Православие, – надо жить им. Мы все, православные, не только часто плохо исповедуем Православие, но еще менее верим ему в жизни.

11. Царствие Божье одно для всех христиан, как един для всех Бог и Христос. В пределах земной жизни все христиане, к какому бы они исповеданию ни принадлежали, лишь отчасти принадлежат Царству Божьему, в значительной же мере принадлежат миру сему. Царство Божье внутри нас, но и большая часть нашей природы и жизни вне его. Все, что хоть сколько-нибудь поражено злом, в ка кой угодно его форме, не может быть в Царстве Божьем. Поэтому и зло нравственное, т. е. грех и зло умственное, т. е. ложь и, в частности, ересь, противны Царству Божьему. Разница между этими двумя формами зла только в том, что в грехе всегда возможно покаяние, если мы умеем различать добро от зла, а в ереси покаяние возможно только после отречения от нее, потому что еретик думает, что ересь есть истина, в то время как грешник, если он православен, сознает, что грех есть зло. Поэтому еретик может губить себя, думая, что он себя спасает, чего не бывает с грешником, если он не потерял совести.

12. Православие есть величайший дар Бога человечеству, дар совершенной Истины. Всякий, кому дорога Истина, будет дорожить Православием, и кто дорожит Православием, тот положит жизнь свою на его познание и осуществление. Можно одинаково доказать и то, что Православие содержит в себе всю Истину и то, что вне Православия нет нигде чистой истины. Мы будем неоднократно возвращаться к этой теме... Пренебрегающий Православием – враг Истины. Невежество православных есть безумная неблагодарность к Богу. Только Православие может в конце концов спасти весь христианский и нехристианский мир, ибо вне Истины нет совершенного спасения.

Величайший и священный долг православных – проповедовать Православие среди человечества. Дело не в «конфессиональном патриотизме» или тем более «империализме», но в сознании необходимости Истины для всех людей. Обычно сами Православные думают, что главное богатство Православия – наше богослужение. Верно, что православное богослужение богаче чем католическое и протестантское. Но развитие нашего богослужения относительно второстепенно по сравнению с фактом, что одно только Православие обладает совершенной Истиной. Истина жизненно необходима всем и ее никто не имеет, кроме Православной Церкви. Поэтому значение проповеди Православия совершенно исключительно. Чтобы проповедовать его, надо его знать. Для каждого православного одинаково позорно не знать Православия и не жить в духе Истины. Современное православное рассеяние, несмотря на весь его трагизм, есть великая промыслительная возможность распространения Православия по всему миру. Для нас не может быть более важной задачи, чем укрепление и распространение Православия во всех странах. Стремясь к этой цели, мы заботимся не только о величии нашей Церкви, но и обо всех народах мира, которым открывается в Православии совершенная Истина. Православие есть закваска Истины в мире, а мы – ее носители.

1. Вопрос о Православии и свободе ставится уже почти полторы тысячи лет. Он ставится не только в Православной Церкви, но и у инославных в связи с их верой в свое «православие». С 18-го века этот вопрос стал особенно острым, поскольку утверждение свободы стало одной из главных задач человечества. Тема о свободе в Церкви не может не занимать и современное православное общество: Православие гонимо извне; православное общество во многих странах внутренне разделено. Насколько и как мы должны быть терпимы к нашим православным противникам? Мы живем среди атеистов, инославных или язычников; как мы должны относиться к ним?

2. Мне кажется возможным пять разных ответов на поставленный нами вопрос.

Первый, очень популярный среди так называемых демократических и прогрессивных кругов, призывает к совершенной свободе мнений: каждый имеет право думать, что хочет; если даже истина едина, никто не может притязать на ее совершенное знание; следовательно, многообразие убеждений естественно и законно. Всякое притязание на знание истины или «православность», в каком бы то ни было смысле, объявляется фанатизмом, опасной нетерпимостью, узким догматизмом и т. д. Несомненное преимущество такого взгляда в том, что при полной свободе мнений истина не может быть гонима и что сторонники истины приучаются защищать ее по существу. Однако, истина может быть гонима и презираема и в самом свободном обществе: не только по невежеству, но и более или менее сознательно – за то, что она «отстала», «ненаучна» или исключительна. В наше время постоянно устраняется или искажается христианство именно потому, что оно «устарело и ненаучно». Исключительность христианства, исповедующего себя единой истиной, раздражает многих. Сами христиане боятся обвинения в нетерпимости и готовы на всевозможные уступки. Вместе с тем «прогрессивная наука» часто бывает фанатична, как самая фанатическая религия, лицемерно прикрываясь проповедью терпимости. Молчаливо делается допущение, что наука, как объективное знание, имеет полное право преследовать всякий «ненаучный мрак невежества», включая в него религию, философию, духовные течения и т. д.

Главная язва разбираемой точки зрения – сознательное насаждение релятивизма и открытие дороги всякой лжи. Релятивизм по существу есть ложь, ибо если нет единой истины, то: истины вообще нет; если все правы, даже прямо противореча друг другу, то все заблуждаются... Истина одна: это есть первое положение, которое должно быть принято всеми. Второе положение: познание истины возможно; она открыта в христианстве, она постепенно открывается в науке, несмотря на все ее блуждания. Наука часто ошибается, она необходимо ограничена, но поскольку она обоснована опытом и чистым умозрением, она справедлива, хотя бы отчасти.

Релятивизм глубоко развращает людей. Надо понять это. Последовательный релятивизм приводит или к индивидуализму, или к обесцениванию жизни, или к открытому злу... Если нет объективной истины, каждый имеет право создать свою истину. Любое безумие возможно под видом «своей истины». Отсюда рождается тирания современных идеологий и невозможность соединить людей ни в какой правде.

От личного и партийного партикуляризма гибнут сейчас в развале целые народы... Жизнь обесценивается релятивизмом, потому что, если все относительно, то ценность всего тоже относительна. Не все ли равно, что выбрать в жизни? Не проще ли всего выбрать житейски необходимое или дающее непосредственное наслаждение? При релятивизме некультурные народы стараются приобрести лишь поверхностную цивилизацию с ее внешней техникой и легкими удовольствиями; старые культуры разлагаются, отбрасывая все самое ценное и высокое, что в них было; произвол оригинальничаний убивает постепенно все.

Под прикрытием релятивизма возможна любая ложь и зло. Релятивизм отвергает ясные и твердые критерии истины и добра; к тому же, если свободу понимать беспредельно, то кто может запретить исповедовать ложь или делать зло? Современность прямо учит нас, что в демократиях, под предлогом допустимости всех мнений, народы отравляются самыми зловредными идеями и, в конце концов, попадают в лапы крайних идеологий.

3. Вторая точка зрения на соотношение истины и свободы заключается в том, что существенно единство в главном; во всем второстепенном возможна полная свобода мнений, хотя бы и взаимоисключающих. В таком суждении как будто проявляется бесспорная житейская мудрость. Практически, в нашем падшем мире, ее держатся все, кроме фанатиков. Однако принципиально ее принять нельзя. Деление на «главное» и «второстепенное» – неосновательно и искусственно. Ни сущее, ни жизнь неделимы. Если ап. Иаков говорит, что нарушивший одну заповедь, нарушил весь закон, то и, вообще, любая ошибка и любое зло необходимо отражается более или менее на всем, и то, что в данных обстоятельствах сравнительно неважно, в других может стать важным. Справедливо говорить о простительности ошибок во второстепенном, о сравнительной легкости их исправления и т. п., но в идеале все важна и во всем есть одна правда, хотя бы и сложная. Если мы сознательно и принципиально откроем двери праву на противоречие, мы толкнем себя и других на путь релятивизма.

4. Третья точка зрения отстаивает одновременно всецелое единство истины и полную свободу ее усвоения. Эта точка зрения единственно верная: истина одна и жить в ней можно только свободно; рабское следование истине не есть жизнь в истине. Все подлинно-духовное существенно и необходимо свободно. Для каждого христианина в высшей степени важно понять, что проповедь истины должна быть обращена к свободному сознанию и что самая истинная «проповедь всегда может быть отвергнута чужой свободой. Даже чисто логические усвоение какой-либо идеи требует свободного акта внимания, и осмысления; тем более жизненное приятие всякой истины явно невозможно без свободного сочувствия ей. Отсюда никак не следует, что всякий свободный акт хорош; напротив, свобода накладывает огромную ответственность. И зло свободно, а последствия его всегда страшны, как для отдельного человека, так и для целого общества. Поэтому, провозглашая свободу необходимым качеством духовной жизни, надо отдавать себе отчет, что свобода может вести и к добру и к злу.

Христианство хочет всех свободно соединить в истине. Если бы насильственное привлечение к правде было возможно и желательно, Христос в Его божественном всемогуществе всех бы сразу соединил в Церкви. Насилием можно ввести людей в Церковь, как земную организацию, но нельзя их сделать подлинными членами тела Христова. Насилием можно защитить Церковь от насилия, но нельзя положительно утвердить ее в истине.

Христианство не только призывает к свободному соединению в истине, но и верит, что сама истина соединяет собой людей, свободно покоряя, их себе. Было бы неправильно недооценивать духовной силы истины. Только невежи, скептики и изолгавшиеся люди не видят силы истины. Мы имеем основание верить в мощь Православия уже по одному тому, что оно есть явление истины.

5. Четвертая точка зрения, признавая справедливость предыдущей, вносит в нее существенное практическое ограничение. Мы можем не оспаривать, что истина обращена к свободному сознанию человека, но вместе с тем сомневаться, что все люди обладают достаточно развитой свободой и сознанием. Множество людей неспособно разобраться в идеях, которые им внушаются. Если эта неспособность проистекает от нежелания ознакомиться с вопросом, обдумать его и приобрести нужные знания, то вся вина падает на лень и сознательное невежество такого человека. Дело Церкви побудить таких людей задуматься, прочесть соответствующие книги и т. д. Но может быть такое положение, в котором человек лишь с величайшим трудом и слишком медленно может высвободиться из пут лжеучений. Дети и совсем необразованные люди (в особенности неграмотные) подходят под указанный случай. Не только дети, но и юноши и все учащиеся неизбежно

склонны принимать на веру то, что им преподается. Нельзя, чтобы родители или учителя не внушали никакого доверия, чтобы им не верили. С другой стороны, не во власти детей выбор родителей или школ; следовательно, убеждения родителей и учителей почти по необходимости передаются детям и учащимся. То же надо повторить о людях, которые по своей необразованности и при желании не могут разобраться в каком-нибудь учении; они неизбежно примут господствующее или умело проповедуемое мнение. Справедливо ли подвергать людей возможности обмана, в котором они неспособны увидеть обман?.. Родители даются Богом и природой. Поэтому с их дурным влиянием возможно бороться только общими мерами борьбы против, заблуждений. Отбирать детей у родителей позволительно только по уголовному суду, а не потому, что у них ложные убеждения. Если последнюю причину признать достаточной для отобрания детей, мы придем к вопиющему нарушению самых священных богоустановленных прав человека. Семья есть нерасторжимое целое, учрежденное самим Богом; общество имеет право брать под свое покровительство детей только когда сами родители злостно разрушают семью. Естественно и законно осуждать родителей за их скверные убеждения и стараться внушать и им и их детям положительные идеи, но, повторяем, нельзя разрушать семью только из-за ложных взглядов родителей. Если христианские государства прибегали к отбиранию детей у евреев или еретиков, то мы не можем не осудить эту практику: она нехристианского происхождения и духа. Совсем иной смысл имеет вопрос о насаждении идеи через школы, которые учреждаются государством, обществами или частными лицами. Прямой долг каждого гражданина добиваться, чтобы в государственных школах детей и юношей не обучали ничему ложному и не приучали ни к какому злу. Программа образования и воспитания в школах должны быть или прямо христианскими или, по меньшей мере, Церкви должна быть предоставлена возможность религиозного преподавания и внешкольной работы. Но если даже государственные школы должны иметь определенную форму преподавания и воспитания, то справедливо ли что-либо навязывать частным школам? Да и не нарушает ли профессиональную свободу всякая попытка регулировать деятельность педагогов? Не имеют ли они права следовать в преподавании своим убеждениям?

Профессиональная свобода не может заключаться в праве насаждения зла, против которого, подчеркиваем это еще раз со всей силой, дети беззащитны. Церковь, очевидно, должна бороться за то, чтобы школы были проводниками истины и добра, а не лжи и зла. Но государство в свою очередь не может терпеть зла, поскольку оно нарушает справедливость и явно может разрушить все общество. Справедливо ли оставлять детей на произвол педагогов? Не есть ли отравление подрастающего поколения ложными идеями – вернейший способ развалить общество и государство? Поэтому целый ряд идей не может быть насаждаем в школах и с точки зрения здоровой государственности, как например, атеизм, материализм, анархизм, классовая, национальная и рассовал ненависть, неуважение к другим людям и их жизни, разврат и т. д. Все эти ложные идеи разрушают и каждого человека и целые общества.

Более сложен вопрос о защите от пропаганды ложных мнений взрослых. Свобода слова и печати драгоценна. «Истина должна уметь защитить самую себя, а не рассчитывать на внешнюю охрану. Свободное столкновение мнений может только укрепить правду. Однако, заведомая ложь, клевета, сообщение очевидно неверных сведений не могут не запрещаться обществом; главным же вопросом остается вопрос о сопротивляемости ложной пропаганде неграмотной массы. Грамотность дает все же возможность прочесть другую газету или книгу, узнать противоположную точку зрения, прочесть критику или опровержение ложного. Неграмотный лишен этой возможности. Поэтому не надо удивляться, что в средние века, при почти всеобщей безграмотности, Церковь охотно принимала внешнюю защиту властей против ересей и всяких заблуждений. Но путь этот опасен; ограничение свободы слова и печати может быть лишь крайней мерой против злостной пропаганды.

Церковь по существу не должна была бы к ней прибегать; государство может ею пользоваться, поскольку «оно по совести убеждено, что население не в силах само сопротивляться лжи; но при достаточно высоком общем уровне образования и в нормальных условиях жизни, когда нет ни войн, ни революций, желательна полная свобода мнений, за исключением распространения заведомой лжи и клеветы и использования подкупа и насилия для распространения своих мнений. Последнее условие очень важно: свобода мысли не должна быть только свободой интеллектуального отравления беззащитных, но и свободой подчинить других своему насилию. Поэтому государства не должно, например, терпеть существование политических организаций, которые стремятся насаждать ложные идеи путем насилия или захвата государственной власти.

Таким образом, мне кажется, некоторое ограничение свободы распространения идей законно и желательно, хотя бы только в определенных случаях и условиях. Каждый, несомненно, имеет право думать, что он считает справедливым, принимая все возможные последствия своих убеждений, но абсолютной свободе распространения своих убеждений должна была бы в принципе соответствовать полная возможность для всех свободно и сознательно проверить любые идеи. Если ее нет, ограничение свободы высказывания становится в некоторых случаях желательным. И каждый из нас по внутреннему чувству такта и меры знает, что не обо всем, не всем и не всегда можно говорить.

Спор об истине ради выяснения истины может быть и плодотворен и нравственно чист. Но надо, чтобы спорящие любили истину и не вводили в свой спор ни обмана, ни ненависти, ни угроз, лги какого-либо шантажа и демагогии. Лицемерно соглашаться хуже, чем спорить. Католики, например, часто неискренно или полу-искренно настаивают на том, что их учение не отличается от православного, только для того, чтобы легче обратить православных в католичество. Спор должен быть честен. Преступно выдумывать разногласия, преступно и скрывать их.

С глубочайшей грустью надо признать, что и члены Церкви и богословы не всегда любят истину. Симпатии и антипатии ставятся выше истины. Любой спор, любая попытка выяснить истинность какого-либо мнения принимается как личный выпад, как выражение партийности и пристрастности. И среди православных много релятивистов или фанатиков. Православные должны иметь свободу защищать истину и критиковать то, что им кажется ложным. Защищать истину есть и долг и право, лишь бы защита была по существу и без ненависти к инакомыслящим. Любить Православие значит положить жизнь на его познание, а это значит все спорное судить только им, а не клясться именами сомнительных авторитетов современности. Дело, конечно, не в современности, как таковой, но в том, что образованное русское церковное общество привыкло часто понимать Православие сквозь русскую религиозную мысль (если не с помощью инославной науки). Настало время критически пересмотреть прошлое русской религиозной мысли; многое в ней неправославно. Книжный критерий Православия прежде всего в Писании, Соборах и Патристике. По существу же Православие есть сама живая истина.

6. Последняя из возможных точек зрения на соотношение Православия и свободы есть утверждение, что истина может быть и должна быть насаждаема силой. Если понять это положение буквально, то оно просто абсурдно, т. к. мысль не есть материальная вещь, чтобы ее можно было насильно вставить в голову, и разум может познавать, а не воспринимать вбиваемое в него. Насилие может быть употреблено только для изоляции человека от всех сторонних влияний или для внушения ему такого страха, чтобы он предпочел учить и повторять что угодно, лишь бы не быть преследуемым. Мы уже говорили, что внешнее ограничение от вредных влияний может быть иногда целесообразно. Но запугивание, чтобы заставить усвоить не только какую-нибудь идеологию, но даже саму истину недопустимо и противоестественно. Можно придумать немало оправданий применению насилия для распространения идей: например, то, что усвоенное из страха может быть, тем не менее, полезно и позже искренно принято; воспринятое с насилием одним поколением может стать естественным для следующего поколения и т. п. Но христианство с такой же силой отвергает насилие для распространения истины, с какой убеждено, что обладает единой истиной. Можно считать естественным, что церковные массы, недостигшие высшего уровня духовности используют насилие для защиты против чужого насилия (напр., защита христиан против магометан или против безбожников). Ню насилие, как и всякое ограничение свободы, может быть лишь крайней мерой. Еще и еще раз повторим, что истина духовна и все духовное по природе свободно, если только не превратилось в одержимость.