Церковный композитор архимандрит Феофан
К 150-летию со дня смерти …
Архимандрит Феофан (Александров, 1785–1852) создал много прекрасных сочинений, одно из которых – Рождественские ирмосы – стало, можно сказать, народным. Их поют не только в самый праздник Рождества, но и в течение всего Рождественского поста и на святках. А между тем сам Феофан сегодня практически забыт. За последние 90 лет ему были посвящены всего две довольно скупые статьи в Журнале Московской Патриархии, причем вторая (№ 8 за 1985 год), подписанная Г.А., во многом повторяет предшествующую – профессора Льва Парийского (№ 10 за 1952 год). В свою очередь оба автора, по признанию Г.А., базировались на ставшей уже библиографической редкостью монографии протоиерея А.П.Смирнова1 Архимандрит Феофан, церковный композитор (Казань, 1909) и на Истории Казанской Духовной Семинарии за XVIII и XIX столетия А. Благовещенского (Казань, 1881). Обе статьи, к сожалению, содержат ряд искажений и страдают существенной неполнотой. Например, по поводу происхождения архимандрита Феофана здесь сообщается только, что он – сын дьячка из села Городище Каширского уезда и родился либо в 1785, либо в 1786 году.
Как удалось установить, первая публикация о Феофане содержится в книге С.К.Смирнова История Троицкой Лаврской Семинарии, изданной в 1867 году. В семинарских архивах обнаружился документ о поступлении сюда будущего архимандрита. Из него следует, что первоначально дьячкова сына Федора во время разбора священнослужительских детей оставили при отце – с перспективой самому стать сельским пономарем или дьячком. Однако его старший брат, священник московской Климентовской церкви, ходатайствовал перед митрополитом Платоном, а через него – перед епархиальной консисторией о разрешении поступить мальчику в Троицкую духовную семинарию, на что и получил согласие. Поскольку Федор, видимо, фамилии не имел, он взял фамилию Некрасов (вероятно, епархиального секретаря, подписавшего отношение о его зачислении в семинарию), которую носил первые два-три года. Федор Васильев Некрасов 12-ти лет (согласно документу за 1799 год) и 13-ти лет (за 1800 год), сын дьячка (Василия Гаврилова – указано только в документе за 1800 год) Николаевской церкви села Городище2 Каширского уезда Тульской епархии, ученик высшего грамматического класса, поступил в семинарию 15 декабря 1798 года3.
Из приведенных данных следует, что Федор родился в 1786 или 1787 году.
А вот дальше начинаются непонятные метаморфозы. Документы за 1801 и 1802 годы в архиве отсутствуют, в относящихся же к 1803 и 1804 годам есть приписка, что в сентябре 1803 года Федор переведен сюда из Перервинской семинарии4; ему уже 19 или 20 лет (то есть он – 1784 года рождения); фамилия его теперь – Александров, а не Некрасов (последняя в документе 1803 года перечеркнута и заменена новой); к тому же он уже студент философии5. Возникает только одно предположение: Федор решил побыстрее закончить обучение и завысил свой возраст на три года.
В упоминавшихся выше статьях между прочим говорится, что Феофан, как и Василий Дроздов, будущий митрополит Московский Филарет, якобы перешел в 1800 году в открытую тогда Вифанскую семинарию. Подтверждения тому мы не нашли ни в архиве Троицкой семинарии6, ни в послужных списках архимандрита Феофана, ни в биографии Филарета. В книге С.К.Смирнова указывается лишь, что Федор Александров окончил Троицкую семинарию в 1808 году, то есть за 10 лет (обычный срок обучения – 11–12 лет).
Последующие вехи жизни Феофана до 1850 года довольно четко зафиксированы как в указанных статьях, так и в послужных списках московского Донского монастыря (ЦИАМ. Ф. 421), настоятелем которого архимандрит Феофан был с 1832 по 1850 год. Еще до окончания семинарии Федор Александров назначается преподавателем латинского языка в младшем (низшем) грамматическом классе и тогда же – еще и регентом лаврского митрополичьего хора; в 1809 году вместе с уже иеродиаконом Филаретом (Дроздовым) переводится в Петербург, где преподает латинский и греческий языки, священную историю, партесное пение в высшем классе уездного Александро-Невского духовного училища и одновременно риторику, греческий язык и гомилетику в Армейской духовной семинарии; с 16 марта 1812-го до 16 марта 1814 года он – инспектор и наставник философии в Петербургской духовной семинарии7 и ректор Александро-Невского духовного училища.
12 августа 1812 года Федор принял монашество с именем Феофан. 1 августа 1813 года он возведен в сан архимандрита Новгородского Сковородского Михайлова монастыря; в 1814 году становится ректором Ярославской духовной семинарии8 и настоятелем Ростовского Борисо-Глебского монастыря, в 1816-м – настоятелем Домницкого Рождество-Богородицкого монастыря Черниговской епархии, в январе 1817-го – профессором Черниговской духовной семинарии, 30 июля 1817 года переводится в Казань наместником Спасо-Преображенского монастыря, а 3 сентября того же года назначается ректором и профессором Казанской духовной академии.
В 1818 году Казанскую духовную академию преобразовали в семинарию, преподавательский состав существенно обновился. Архимандрит Феофан остался ректором. Естественно, на его плечи легла основная тяжесть трудов по проведению необходимых реформ. Треть своего ректорского жалованья он отдавал на нужды воспитанников, за собственный счет переоборудовал под общежитие флигель в Спасском монастыре, а в 1829 году основал Комитет для призрения бедных учеников семинарии и подведомственных ей училищ.
В то же время архимандрит Феофан проявил себя талантливым педагогом. Его Записки по умозрительному богословию (как тогда было принято, на латинском языке) получили самую высокую оценку современников. По отзыву одного из них, в Записках... видны опытность сочинителя, ясность, доказательность и чистота богословского духа.
14 декабря 1819 года архимандрит Феофан по совместительству занял должность профессора Казанского университета, где начал преподавать академический курс богословия [догматического и нравственного]9 по своим Запискам..., переведенным им на русский язык, и церковную историю. В этой должности он пробыл до [марта] 1823 года10, являясь кроме того членом Российского Библейского общества, Общества любителей русской словесности; на протяжении многих лет состоял членом Казанской Духовной Консистории [а также благочинным монастырей (с 7 января 1826-го по декабрь 1838 года) и церквей Казани и ее округи (с 1827 года). В 1827 году ревизовал духовные правления Симбирска и Сызрани].
Исключительное внимание архимандрит Феофан уделял церковной музыке. Руководимый им хор Казанского Спасо-Преображенского монастыря в те годы не уступал архиерейскому.
14 ноября 1832 года архимандрит Феофан был назначен настоятелем московского Донского ставропигиального монастыря, а вскоре [с 5 декабря], по представлению митрополита Филарета, с которым его связывала многолетняя дружба, – членом Московской Синодальной Конторы и благочинным всех ставропигиальных монастырей [очевидно, московской митрополии]. Со временем он стал пользоваться в Москве большой известностью и как проповедник. Еще при жизни вышли в свет труды Феофана: Собрание поучительных слов на Господские и Богородичные праздники (М., 1841) и Собрание поучительных слов на воскресные дни в 2-х томах (М., 1849). Многие специально приезжали в Донской монастырь на проповеди его настоятеля. И, конечно, чтобы услышать монастырский хор.
Синодальная Контора неоднократно поручала архимандриту Феофану наиболее хлопотные и сложные ревизии. В частности, в 1834 году – ревизию ризниц московских кремлевских соборов, в 1838-м – Оренбургской епархии, в 1843-м – ризниц Новоиерусалимского, Ростовского и московского Заиконоспасского монастырей; в 1846-м – Большого Успенского и Гостунского соборов и рукописного отдела бывшей Патриаршей библиотеки в Москве11.
За свои труды архимандрит Феофан неоднократно удостаивался благодарностей от Синода, высоких правительственных наград. Так, в 1837 году он получил орден Св. Анны II степени с императорской короной, а в 1840-м – орден Св. Владимира III степени.
Все эти годы настоятель Донского монастыря продолжал сочинять духовные песнопения, не жалея средств на содержание монастырского хора и на обустройство жизни заботливо им пестуемых певчих, что вызывало недовольство братии, в остальном любившей Феофана за мягкость и доброту: При архимандрите Феофане, – говорил А.В.Смирнову один из иноков, – наша обитель пользовалась особенною любовью москвичей; но вследствие того, что Феофан расходовал значительныя средства на содержание певчих, от времени его настоятельства в монастыре не осталось никаких сбережений.
Итак, служебная карьера архимандрита складывалась благоприятно, Феофан вполне мог рассчитывать на архиерейскую кафедру. Но в 1850 году его вдруг из Москвы переводят сначала в один провинциальный монастырь, потом в другой, где вскоре он и скончался.
Что явилось причиной этой, по сути, ссылки Статьи в ЖМП ответа не дают. Попробуем разобраться.
Выясняется следующее: причиной оказались две крупные неприятности по службе, о чем упомянуто в ряде дореволюционных изданий. Первая была вызвана столкновением Феофана с весьма влиятельным директором Придворной певческой капеллы генерал-майором Алексеем Федоровичем Львовым12. Оба они, как сообщает А.Благовещенский в Истории Казанской Духовной Семинарии..., якобы состояли в Комитете для устройства церковного пения, куда Феофана назначили после избрания Филарета митрополитом. Однако биограф архимандрита протоиерей А.В.Смирнов пишет: В переданном (Благовещенским. – Авт.) рассказе есть только отдаленный намек на истинные факты. Бесспорно, что архим. Феофан не особенно сочувствовал церковно-композиторской деятельности Алексея Феодоровича Львова. Как известно, последний задумал ввести однообразие в существующие церковные напевы и с этою целью издал круг богослужебного пения, который он хотел сделать обязательным для всех церквей России. Чтобы достигнуть возможно быстрого распространения своих гармонизаций, он, с дозволения Государя Николая Павловича, вызвал из разных епархий в придворную капеллу 28 регентов, которые, изучив переложения Львова, должны были сделаться первыми их распространителями; вместе с ними обучались в капелле и полковые регента13. Так как Феофан и сам занимался переложением обиходных мелодий, то он, естественно, видел в лице Львова конкурента, хотя и не мог похвалиться тем, что вернее знал и понимал церковную музыку14.
После издания своего канона Львов испросил у Государя командировку в Москву для переложения на ноты древних напевов, употреблявшихся в Симоновом, Донском монастырях и в Успенском соборе, каковое обстоятельство должно было особенно задеть настоятеля Донского монастыря. Возможно, последний и позволил себе неодобрительно отозваться о церковно-музыкальных трудах А.Ф.Львова, однако формального столкновения между ними не случилось. Благовещенский ошибается, указывая, что оба состояли членами Комитета для устройства церковного пения. В Москве действительно существовал учрежденный митрополитом Филаретом Комитет, но не для устройства церковного пения, а для испытания новоперелагаемого церковного пения, куда архимандрита Феофана почему-то не включили.
Что касается директора Придворной певческой капеллы, он действительно был настроен по отношению к Феофану весьма неблагосклонно. В записках А.Ф.Львова, напечатанных после его смерти в Русском архиве за 1884 год, читаем: Московский Филарет труд мой не одобряет, а почему, не знает сам, будучи наущен настоятелем Донского монастыря, который сам марает нотную бумагу, воображая, что он единственный в мире сочинитель церковного пения. И в другом месте: Эти упрямые невежи (духовенство Москвы. – Авт.) не могли помириться с мыслию, что порядок церковного пения совершается не ими, а лицом, духовенству не принадлежащим. Особенно архим. Донского монастыря Феофан... невежа во всей силе слова и к несчастью сам воображавший, что может писать ноты и что они составят честь и славу России, – это его собственное выражение, – делал и делает мне разные неприятности, предвидя, что ноты, им писанные, при рассмотрении их директором придворной певческой капеллы будут найдены негодными. Феофан подстрекал подобных себе монахов и попов, а те митрополита Филарета, который чужд всякого познания в музыкальном искусстве, не знал, кому верить.
Что ж, с таким настроем А.Ф.Львов вполне мог действовать против архимандрита Феофана. Теперь – о второй служебной неприятности настоятеля Донского монастыря. Дело это, – продолжает А.В.Смирнов, – освещается отчасти в Мелочах из воспоминаний Н.П.Смирнова15. Вот сущность его рассказа, восполняемого и исправляемого нами на основании официальных документов, содержащихся в Собрании мнений и отзывов Филарета. В 1850 году в Москве большую сенсацию произвело преступление, совершенное Николаем Семеновичем Зыковым. Он был сыном разбогатевшего от удачной женитьбы чиновника и учился в Корпусе путей сообщения, откуда его будто бы выгнали за неспособность. Некоторое время он служил чиновником у гражданского губернатора. <Н.> Смирнов характеризует его как хитрого, пронырливого, склонного ко лжи, обману и всякому плутовству проходимца; несмотря на непривлекательную наружность, он втерся в доверие высокопоставленных дам, увлекавшихся благотворительною деятельностью, которая стала тогда входить в моду. Он состоял в различных благотворительных учреждениях то членом, то секретарем. После смерти отца по каким-то побуждениям поступил послушником в Донской монастырь, но жил здесь совсем по-светски: по словам Н.Смирнова, у него был лакей; помещение его состояло из трех комнат, хорошо меблированных, но для отвода глаз в одной комнате находилась кровать из голых досок с поленьями в изголовье вместо подушек. Он свободно принимал у себя гостей и преимущественно великосветских барынь; даже митрополит Филарет будто бы посещал его и однажды привез ему Библию в серебряном окладе и в таком же окладе икону. Зыков хвалился, что он с архимандритом Феофаном живет по-приятельски и всегда обедает с ним вместе... В числе постоянных его посетительниц была княгиня Вера Дмитриевна Голицына... Зыков не стеснялся во всякое время выходить из монастыря и нередко проводил время в доме Голицыной16.
3 марта 1850 года Зыков, возвращаясь в монастырь и будучи, вероятно, навеселе, повстречал некоего купчика Матвеева и выбил из рук его бутыль с маслом. Завязалась драка. Вмешалась полиция. Дело дошло до митрополита, который санкционировал полицейское следствие, назначенное генерал-губернатором Москвы А.А.Закревским, поскольку послушник являлся мирским лицом. От монастыря для участия в разбирательстве направили депутата. Выяснилось, что двумя годами ранее архимандрит Феофан подписал добрый отзыв о послушнике Зыкове, но уже год спустя рекомендовал перевести Зыкова в один из загородных монастырей с целью выявить его истинные устремления. Однако этого сделано не было. 20 марта Зыков подал прошение об увольнении, а через месяц митрополит Филарет обвинил архимандрита Феофана в непринятии своевременно по отношению к Зыкову должных мер, назначении на следствие неподходящего депутата и так далее. К своему обвинению митрополит приложил справку, согласно которой по Донскому монастырю уже рассматриваются дела о неблаговидном поведении двух иеродиаконов17. По моему мнению, настоящие обстоятельства дают довольную причину тому, чтобы архимандрита Феофана уволить от должности благочинного монастырей, – сообщал он Синоду18.
Митрополит Филарет хорошо сознавал, что вина архимандрита Феофана вовсе не настолько велика, чтобы налагать на него чрезмерное наказание, – пишет А.В.Смирнов, – но молва о скандале дошла до высших сфер; м.б. в скором времени совершилось и убийство (Зыковым. – Авт.) Голицыной, что вызвало самые неблагоприятные толки о Донском монастыре. По всей вероятности, на возмутительное преступление Зыкова обратил внимание и сам Государь. И вот в декабре 1850 года в ответ на запрос Обер-прокурора от имени императора Филарет представляет в Синод свое мнение О средствах к нравственному улучшению московских ставропигиальных монастырей; в апреле 1851 года направляет Обер-прокурору письмо с мнением по тому же вопросу; в январе 1852 года по поручению Синода составляет Правила благоустройства монашеских братств в Москве... Таким образом, зыковская история наделала не мало хлопот даже митрополиту Филарету. После этого становится вполне понятной суровая кара, постигшая архимандрита Феофана, – заключает А.В.Смирнов.
Архимандрита Феофана 6 июля 1850 года перевели из Москвы сначала в Нежинский Назарет-Богородичный мужской монастырь Черниговской епархии, а через несколько месяцев – настоятелем19 в Троицкий Макариев Калязин монастырь Тверской епархии. Такое понижение явилось, конечно, весьма болезненным ударом, от которого архимандрит Феофан, по выражению А.Благовещенского, зачах. 23 октября 1852 года (по старому стилю) он скончался. Похоронили его в паперти соборной церкви – Троицкого храма. В 1940 году Калязинский монастырь, как известно, взорвали и затопили при строительстве Угличского водохранилища...
* * *
В действительности – протоиерей Александр Васильевич Смирнов, профессор Казанской духовной академии по пастырскому богословию и гомилетике, впоследствии профессор Санкт-Петербургского университета.
Находилось в 20 верстах к западу от Каширы и в 15-ти к востоку от Пущина, на правом берегу Оки, в непосредственной близости от современных населенных пунктов Макаровка, Федоровка и Хорошевка.
ОР ГБ РФ. Ф. 757, к-н 74, д. 5, л. 41; к-н 76, д. 2, л. 17.
То есть в 1801–1802 гг. Федор учился в Перервинской семинарии.
ОР ГБ РФ. Ф. 757, к-н 82, д. 9, л. 25; к-н 84, д. 16, л. 9 об.
Да и в списках воспитанников Вифанской семинарии за 1805 г. (ЦИАМ. Ф. 427) Феофан не упомянут.
Здесь, по словам будущего митрополита Филарета, архимандрит Феофан с достаточными по своей части познаниями соединял ревность и неослабное прилежание (Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского. СПб., 1885. Т. I. С. 82).
Приведем еще один отзыв Филарета о Феофане той поры: В должности профессора богословских наук – способен и прилежен. По правлению (семинарией. – Авт.), особенно в начале, не довольно показал деятельности и осмотрительности, но сие частью могло происходить от независимой от него причины (там же. С. 292).
Здесь и далее в квадратных скобках приводятся наши пояснения и уточнения, сделанные на основе архивных данных.
Когда чем-то не угодил попечителю учебного округа Магницкому (К.Здр-въ. Феофан (Александров). Русский биографический словарь. СПб., 1896–1913). Возможно, источником этого сообщения является Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Казанского Университета Н.П.Загоскина.
Сведения взяты из послужных списков архимандрита Феофана, находящихся в делах фонда Донского монастыря (ЦИАМ. Ф. 421). Здесь обнаружилось, в частности, следующее: дело 5494 (л. 2) за 1836 г. показывает возраст Феофана – 53 года; дело 5568 (л. 3) за 1839 г. – 56 лет; дело 5675 (л. 25) за 1846 г. – 63 года. Правда, эти документы составлялись в январе-феврале следующего за указанным в них года, так что исчисленная по ним дата рождения падает на 1783 (1784) г., а не на 1786–1787, как следует из семинарских дел. Данное обстоятельство заставило автора посетить Тульский государственный архив в поисках метрических книг церквей Каширского уезда за 1780-е годы. Повезло! Обнаружились книги за 1782, 1785 и 1794 гг. Так вот, в книге о родившихся за 1785 г. значится: 17 апреля... вышеписанного села Городища Николаевской церкви у дьячка Василья Гаврилова сын Федор, крещен 20 числа апреля, восприемниками были вотчины малолетней девицы Татьяны Михайловны дочери Кошелевой дворовый человек Прокофей Кирилов да крестьянска женка Надежда Иванова (ГАТО. Ф. 1770, оп. 3, д. 43, л. 174).
А.Ф.Львов (1799–1870) – скрипач и композитор. После получения музыкального образования поступил на военную службу и сделался флигель-адъютантом при императоре Николае I. С 1836 г. руководил Придворной певческой капеллой, а с 1854 г. – всеми музыкальными учреждениями в столице. После потери слуха уехал к себе в имение в Ковно, где и умер. Автор гимна Боже, царя храни (1833) на слова В.А.Жуковского, опер Ундина и Староста, сочинений для скрипки, а также ряда церковных произведений, из которых самое замечательное – Вечери Твоея тайныя.
Деятельность А.Ф.Львова по унификации церковного пения впервые была освещена в труде протоиерея Дмитрия Разумовского. Труд этот вышел в 1867 г., т.е. еще при жизни Львова, и потому едва ли мог быть абсолютно объективным. Пересмотренный автором и переизданный в 1917 году, он, как нам кажется, в какой-то мере сохранил тон дифирамба, хотя и содержал признание того факта, что в столице и в Москве переложениями Львова духовенство было недовольно, не смея, однако, высказывать свое недовольство открыто. Все разногласия Львова с митрополитом Филаретом и архимандритом Феофаном Разумовский по возможности сглаживает, собственных высказываний действующих лиц не приводит, так что о правильности изложения им сути рассматриваемой полемики судить затруднительно.
Правда, архимандрит Феофан не был хорошо знаком с теорией музыки... но его пьесы просты, мелодичны и спокойны, как просто наше старинное обиходное пение (К. Здр-въ. Феофан (Александров). Указ. изд.).
Напечатанных в Историческом вестнике (1885, сентябрь. С. 582–589).
Мы опускаем ряд подробностей скандального дела Зыкова, в том числе и убийство им княгини В.Д.Голицыной.
Благовещенский, видимо, под впечатлением слухов, писал, что следствие возглавлял не кто иной, как А.Ф.Львов, который и отомстил архимандриту Феофану, признав его виновным в позволении таким людям проживать в монастыре. Но, повторимся, правильнее будет сказать: Львов мог повлиять в Синоде на прохождение там дела об увольнении Феофана, прямых же свидетельств тому нет.
Собрание мнений и отзывов Филарета... С. 317.
86-м по счету, с правом служения по архиерейскому чину – с дикирием и трикирием, – отмечает иеромонах Павел (Крылов) в своей книге Троицкий Калязин монастырь... (Калязин, 1897).