А.Н. Черткова

Первый раз я увидела отца Сергия Великим постом, в день Благовещения, в год смерти Батюшки, отца Алексия, когда мне было десять лет. Жили мы тогда в небольшом переулке, выходящем на Котельническую набережную, в доме, расположенном напротив церкви, в которой служил папа. Нас было пятеро сестер и брат Володя.

Володя как-то сказал нам, что в Благовещение поведет нас исповедоваться к отцу Сергию. И вот в этот день мы отправились на Маросейку. Из нашего переулка вышли на набережную и шли гуськом за Володей. День был солнечный. Тронулся лед и шел по Москве-реке огромными глыбами. Воздух был насыщен весной. На фоне голубого неба сияли купола Кремля. Все кругом радовало и веселило. С набережной мы повернули в Китайский проезд, вышли на Варварскую площадь, оттуда поднялись в гору и вышли на Маросейку, где увидели небольшой храм, одной из своих сторон плотно прилегающий к глухой стене жилого дома. Перешли улицу. Вошли в храм. Поднялись по крутой внутренней лестнице. Народу в храме было много. Стояли две очереди на исповедь: одна, очень большая, к отцу Сергию, другая, поменьше, к отцу Лазарю. Нас, детей, провели к отцу Сергию без очереди. Как прошла исповедь, в памяти не осталось, помню только, что встретил нас отец Сергий очень ласково, и я ушла от него в каком-то по-детски приподнятом настроении.

Хочется несколько слов сказать о Володе. Он был очень религиозным с детства, глубоко самообразованным, необыкновенно жизнерадостным, веселым, добрым, горячим, обладал хорошим слухом и голосом. Много радости, веселья вносил он в жизнь нашей большой семьи. Много добра делал для других. Он готовился стать священником; задерживало только то, что он не был еще женат. В то неустойчивое время (двадцатые годы) Володя многих привел к Церкви вообще и очень многих – к отцу Сергию, чем и мы обязаны только ему.

Так наши детские сердца потянулись туда, где нам все показалось особенным, хотя мы и воспитывались в религиозной обстановке. Но до Маросейки мы, дети, ходили только в один храм – где служил папа.

К отцу Сергию мы привязались с первых встреч и вскоре стали ходить на Маросейку самостоятельно, без взрослых. Часто шли прямо из школы (когда учились в вечерней смене). Бегали обычно пешком, так как денег на трамвай не было. Жили мы очень скромно.

С большой любовью, теплотой и заботой принял нас отец Сергий под свое покровительство, в свою духовную семью, и мы глубоко почувствовали его большую любовь. Душа постоянно рвалась в храм, где служил наш дорогой батюшка. Как благодатно он совершал богослужение, как дорого было его благословение! Легко и отрадно было тогда на душе. Радость наполняла наши сердца. И мы, будучи еще детьми, так легко выстаивали длинные службы, которые совершал отец Сергий по уставу. Отец Сергий стал для нас любящим, заботливым, никого не забывающим духовным отцом. Он все видел, все знал, все понимал, всех объединял, всех направлял. Он знал грехи каждого из нас. И знал то, что каждому из нас нужно. Он не только внутренне объединял всех своих духовных детей в одну семью, но усиливал это единение внешней обстановкой.

Церковь всегда была тесно заполнена народом. Братья и сестры нашей большой семьи стояли в храме на постоянных местах. Большинство несли послушания по церкви. В ризнице для своих была оборудована раздевальня. Стоять в храме без пальто было значительно легче. Большинство из сестер носили косынки и надевали их с благословения отца Сергия. Также с его благословения большинство носили платья, пошитые из одинакового материала серого цвета, а братья из такого же материала имели рубашки. Я была счастлива, когда мне сшили такое платье.

По двунадесятым и местным праздникам, на Страстной неделе в Великий Четверг и Великую Субботу отец Сергий, чтобы дать возможность всем причаститься, для своих проводил общие исповеди в нижнем очень маленьком храме (в полуподвальном помещении), куда посторонних не допускали. Здесь же проводились спевки. Пели только свои. Платных певчих не было. В главном приделе верхнего храма, справа и слева от центра были отгорожены довольно большие места для правого и левого хора, так как певчих было много. Регентами на правом клиросе были Мария Тимофеева и Клавдия Невзгодина, а на левом – Мария Семенова и Анна Тарасова (которая стала женой отца Владимира Отта; хорошо помню их свадьбу).

На солее между двумя приделами постоянно стоял аналой, там всегда исповедовал отец Сергий.

Углубляя единение своих духовных детей, отец Сергий установил ежедневное чтение общей для всех главы Евангелия. Впоследствии, чтобы твердо держаться, не сбиваясь и не теряя этого единства, Евангелие стали читать, начиная ежегодно с церковного новолетия (с 1 сентября по старому стилю) первой главой от Матфея.

Несмотря на то что маросейская семья была очень большой, отец Сергий неоднократно благословлял всех одинаковыми иконами.

По большим праздникам и в Прощеное воскресенье все мы ездили на кладбище, на могилку отца Алексия, где отец Сергий служил панихиду и всех благословлял. Когда ехали на трамвае туда и обратно, каждый стремился садиться с отцом Сергием в один вагон.

Отец Сергий заботился об отдыхе каждого, советовал многим, как провести отпуск; давал советы, куда пойти работать или учиться; благословлял молодежь ходить в театр, интересоваться искусством, литературой; говорил, что почитать из светской или духовной литературы.

Своим духовным детям, наиболее эрудированным по разным вопросам, он поручал заниматься с более слабыми и детьми. С нами вопросами богослужения отец Сергий поручил заниматься Тане и Жене Куприяновым. Они были тогда еще очень юными. Ходили с длинными косами. К ним мы горячо привязались. Для меня они остались воплощением внутренней и внешней красоты. Да, Таня и Женя сочетали в себе все: ум, знания, доброту, любовь, скромность и русскую красоту. Много хорошего они вложили в наши детские сердца. Позднее Таня стала женой Бориса Александровича Васильева.

Мы занимались по воскресеньям. В нашей группе было одиннадцать человек. После поздней обедни вместе с Таней и Женей шли всей гурьбой к нам или к ним домой (на Арбат). А после занятий с Таней и Женей, которые шли ко всенощной, мы опять заходили в храм за тем, чтобы получить благословение отца Сергия. Он выходил к нам на амвон в приделе, где не было службы, благословлял нас, и мы уходили домой.

Обычно после каждой всенощной отец Сергий благословлял весь народ, подходили к нему так же, как к кресту после обедни. Такой порядок, как мне кажется, был заведен только у отца Сергия. Если он был не очень усталым, то часто сопровождал свое благословение словами: «Господь с вами» или «Господь с вами, родная», – и произносил их так проникновенно и ласково, что тепло и радостно становилось на душе.

На Рождество Таня и Женя обычно делали для нас «елку», на которой всегда бывал отец Сергий и многие взрослые из маро- сейских. На «елках» иногда устраивали спектакли, сочиняли стихи (гимны, приветствия) отцу Сергию, подбирали мотив и под руководством Володи приветствовали батюшку отца Сергия хором. Раз как-то Таня и Женя сочинили для нас пьесу, которая называлась «Рождественская ночь». Эта «елка» осталась незабываемой. Содержание пьесы было такое: лесные и полевые цветы пробудились в Рождественскую ночь. К ним явились три ангела и сообщили о рождении Христа. Столько души было вложено нашими незабвенными Таней и Женей в это маленькое, но необыкновенное их творчество. Смастерили они для нас и прекрасные костюмы, сделали красивую декорацию.

Я была Незабудкой. Выступала первой. Боялась. Со страхом поднялась из снежного сугроба, и в центре зрителей, где было темно, сверкнули два креста. Это были отец Сергий и папа. Больше я уже никого и ничего не видела. Стало еще страшнее, и я действительно с большим испугом, как это и нужно было, произнесла: «Что случилось? Кто нас разбудил?»

Гимн и приветствия отцу Сергию пели с такой душой, с большим подъемом. Тогда были на «елке» и наши маросейские регентши и другие из певчих. Хор получился большой, управлял им Володя. Было очень торжественно. Для отца Сергия такое приветствие было неожиданным. Он был сильно растроган и необыкновенно тепло ответил нам. Он говорил тогда о любви так, что хотелось плакать. Все были счастливы. А сверкающая огнями елка была такой рождественской!

В те далекие годы были у нас еще и дорогие для многих Дубки, которые тоже были тесно связаны с Маросейкой. Дубками называлось местечко, где среди леса стоял большой деревянный двухэтажный дом, от которого приблизительно на два километра не было никакого жилья. Дом этот достался по наследству или по завещанию моей старшей сестре Шуре от бабушки. Здесь летом жила наша семья. Сюда, кажется, начиная с 1923 года, приезжали многие маросейские и проводили здесь свои отпуска. Неоднократно приезжал и отец Сергий. Особенно полюбили Дубки Таня Куприянова и Володя Коншин, которые стали их постоянными обитателями. О Дубках в своих воспоминаниях написала Ира. Повторять не буду.

Когда мы стали постарше, тоже по инициативе отца Сергия, с нашей группой стал заниматься некоторыми вопросами литературы отец Борис. Осталось в памяти, как на первых занятиях он затронул вопрос о том, в чем видели добро и зло в мире русские писатели. В частности, с этой точки зрения очень интересно говорил отец Борис о Достоевском, Гаршине, Чехове, Льве Толстом. Каждому из нас он дал темы для докладов. Но, к сожалению, занимались мы непродолжительно. Что-то помешало – не помню...

Забота отца Сергия о нас не имела границ. С его благословения мы занимались и в третьем кружке – рукоделием. Елена Матвеевна (пожилая маросейская сестра) учила нас вышивать.

Отец Сергий был очень горячим и иногда очень, очень строгим. Были случаи, когда некоторых своих духовных детей выгонял с исповеди или из церкви. Но очень быстро он посылал уже за ними. И по храму бежала Павла или неспешной походкой шла Мария Александровна Залесова – выполнять приказ отца Сергия.

На себе его строгость я испытать не успела. Но однажды, когда он был у нас дома в гостях, возможно, кто-то из старших что-то сказал ему про меня. Он посмотрел в мою сторону (мы все сидели за столом) и сказал: «Кому нужна ласка, а кому таска». Но мне показалось, что глаза его улыбались. Так я и не поняла, к кому относились эти слова. Если ко мне, то тоже не понятно, что же мне, наконец, нужно, ласку или таску. Я была очень живым ребенком и, может быть, что-нибудь натворила. На Маросейке мне дали прозвище Мышка, которое в то время твердо закрепилось за мной. Звали меня так все до отъезда моего в Минск. Иногда называл меня [так] и отец Сергий. И вот совсем недавно, в день своего ангела, я встретила в церкви Павлу, и когда спросила ее, узнает ли она меня, в ответ услышала: «Мышка?» Не виделись мы более сорока лет. Меня очень удивило, что такой я осталась в ее памяти. Будучи на Маросейке, обычно мы с ней встречались только в храме. В домашней обстановке мы были вместе всего лишь два-три раза. По-видимому, близость между членами маросейской семьи была более тесной, чем мы сами себе это представляли.

Годы, связанные с Маросейкой, остались самыми светлыми в жизни. Они были насыщены общением с богато духовно одаренными людьми. В церкви, где отец Сергий с таким благоговением совершал богослужения, мы бывали так часто, что радость жизни не успевала покидать нас. И несмотря на то что жизнь тогда во многих отношениях была очень трудной, даже мы, дети, сталкивались с большими огорчениями и невзгодами, но с отцом Сергием переносить все скорби было легко. Его заботам не было предела. Нас много, он один. И невозможно постичь умом, когда же он успевал познать душу каждого, заботиться о каждом, знать, что нужно каждому, и каждого согревать своей неисчерпаемой, отеческой любовью. Он вел каждого вперед. И казалось, что так будет всегда...

В 1929 году 29 октября наша семья осиротела...

* * *

С тех пор прошло пятьдесят лет. За эти годы я видела отца Сергия лишь однажды (в 1936 или 1937 году, точно не помню) – мимолетно исповедовалась у него в подмосковном лесу. Сестра моя Тоня ездила к отцу Сергию в годы его ссылки. Когда он увидел ее после нескольких лег разлуки, сразу обратил внимание на ее сильную худобу. Как он забеспокоился! Он забросал ее вопросами: «Что с Вами? Вы больны? Как так можно? Немедленно покажитесь врачу...» Его лицо выражало беспокойство, сочувствие, заботу. Он не мог успокоиться и без конца возвращался к вопросу о ее здоровье. Когда Тоня вернулась домой, то по распоряжению отца Сергия ее срочно направили к одному из маросейских врачей. Переменили для нее обстановку. Несколько месяцев она жила в семье Прянишниковых, где ее старательно лечили и значительно усилили питание. Здоровье Тони благодаря вмешательству отца Сергия было восстановлено.

И вот сейчас, когда думаешь об отце Сергии, то чувствуешь его все таким же любящим, заботливым, обращенным к своим духовным чадам, всевидящим и никого из своей большой духовной семьи никогда не забывающим. Так ярко стоит он перед глазами в своем священническом достоинстве, озаренный такой прекрасной духовной и внешней красотой, в полном облачении, с крестом в руках, всех призывающий.

В моем восприятии отец Сергий ярко воплотил в своей жизни основные заповеди Божии, суть которых изложена словами Христа в 22-й главе Евангелия от Матфея, в стихах 37 и 39: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим... возлюби ближнего твоего, как самого себя.

Наш дорогой батюшка через всю свою жизнь пронес неизмеримую любовь к Богу и к ближним. Вот таким, любящим всех, сияющим духовной красотой, встает он в моей памяти.

Среди своих духовных детей отец Сергий оставил немало ярких светильников.

5 декабря 1979 года