НОВЫЙ ЗАВЕТ
И воистину в этом отдании Сына проявилась вся безграничная любовь Божия, Его Совершенство. Отсюда теперь мы можем делать вывод, что об Искупительной Жертве далее будет говориться не случайно, не отрывочно и не самостоятельно даже, а только в связи с основной мыслью Евхаристии, то есть с благодарением любви за любовь: много есть, за что благодарно хвалить, но самое великое – Жертва Сына. И, следовательно, теперь нам понятно, что в Евхаристии искупительный момент – не основной, а проходящий, а потому и основное настроение благодарной любви и в этот момент должно оставаться в душе неизменно и только углубиться или, лучше, возвыситься до высшей степени!
«Сына не пожалел!»
Конечно, будут и другие привходящие чувства, и о них мы скажем еще, но главное – Евхаристия, благодарение, «жертва хваления»...
Поэтому и сейчас, при совершающейся Жертве, мы не должны ни сокрушаться (на первом месте), ни скорбеть за закалаемого Агнца, ни ужасаться даже великости нашего преступления, вызвавшего такую невероятно страшную Жертву Сыном; нет, мы должны славословить и торжествовать.
И не за себя лишь, не за свое лишь спасение, а и (даже больше) за проявление в этом акте Божьего величия, Его непостижимой всесовершенной святости. Невеста-Церковь восторгается крайнему самоотвержению Жениха. И потому становится еще более понятным то странное сочетание, о коем я говорил раньше: за иконостасом приносится бескровная Жертва, закалается Агнец, а Церковь поет славу: «Тебе (Тебя) поем, Тебе благословим, Тебе благодарим, Господи!»
«Евхаристия», «благодарение» продолжается и при этом искупительном моменте.
Да и как не благодарить: нам, грешным, нет спасения. Мир во зле. Все погибли. И вдруг неожиданное спасение, незаслуженное, по милости.
Правда, оно дано через Жертву, распятие Божиего Сына, но спасенному даже не до размышлений, а только хочется радоваться и благодарить!
Но какое же место занимает этот искупительный момент в хвалебно-блаженном браке Агнца? Неужели он лишь «воспоминание» о прошлой Жертве Голгофской? Неужели о нем говорится только для того, чтобы объяснить благодарный восторг любви, или только чтобы показать степень силы любви Бога к нам?
Да, конечно, и это. Когда слушаешь эти слова, что «Тело» Единородного Сына «ломится», преломляется, распинается «во оставление грехов» наших и «Кровь» изливается тоже «во оставление грехов», то не только видишь в этом любовь Агнца к Церкви, но и отвечаешь на нее любовью, а еще более – благодарностью за незаслуженное спасение.
Помню, как на одной литургии при сокрушенном сознании своей греховности, но еще более при пересиливавшей надежде на Искупительную Жертву я в слезах благодарности, упования на любовь Божию, остановился на следующих словах тайной молитвы во время «Свят, Свят»: «Сына Своего Единороднаго» дал: «Да всяк веруяй в Него не погибнет»...
Только веруй – и не погибнешь!
Как мало требуется! Вера! Ни о делах, ни о подвигах не говорится. Ни даже о грехах не вспоминается. А только указывается радующее обещание: «Не погибнет, но имать живот вечный». А от нас: «Веруй». Все же главное совершилось чрез Единороднаго Сына, Который «Сам Себе предаяше за мирский живот».
И так радостно, так радостно стало на душе, что я умильно-благодарно плакал, и даже, не удержавшись, протянул служебник к стоявшему слева священнику и указал на эти блаженные слова: «Веруяй в Него не погибнет!»
Но не только это – не одни лишь чувства, не одно «напоминание», хотя и об этом ясно говорится в литургии святого Василия Великого: «Остави же нам воспоминания спасительнаго Своего страдания сия», когда установил Тайную вечерю: «Приемь хлеб на святыя Своя пречистыя руки, показав Тебе Богу и Отцу, благодарив, благословив, освятив, преломив, даде...учеником» со словами, что это есть Тело и Кровь Его.
И опять дальше священник «молится втайне»: «Сие творите в Мое воспоминание: елижды бо аще ясте Хлеб сей и Чашу сию пиете, Мою Смерть возвещаете, Мое Воскресение исповедаете».
И хлеб и вино являются пока «вместообразными» (заменяющими) «Святаго Тела и Крове Христа» (литургия св. Василия Великого).
Но если бы нужно было только одно «воспоминание», то не должно было бы говорить, что «сие есть Тело», «сия есть Кровь», а достаточно было бы указать на «Святые Дары» как на воспоминательный символ, и тогда в литургии не было бы и речи ни о «жертве», ни об освящении, тогда и «дарами» – то не стоило бы называть, а просто думать, что хлеб и вино напоминают Христа. Между тем говорится о претворении: «И сотвори» хлеб – «честное Тело», «а еже в чаши сей – честную Кровь Христа Твоего» (литургия святого Иоанна Златоуста), а в заключение: «Преложив (то есть переменив, претворив из одного состояния в иное) Духом Твоим Святым».
А в литургии святого Василия Великого это же выражено так: «...Тебе призываем: Святе Святых, благоволением Твоея благости (то есть любви, милости) приити Духу Твоему Святому на ны (священнослужителей) и на предлежащия Дары сия, и благословити я (их), и освятити, и показати» (далее, после перерыва молитвою о ниспослании Святого Духа): «Хлеб убо сей, самое честное тело», «Чашу же сию самую честную кровь Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа», и еще с добавлением об этой же «Чаше сей»: «Излиянную за живот мира».
Не остается никакого сомнения, что эти дары суть не воспоминательные лишь символы или знаки, а «Сами Тело и Кровь», «Сам Христос», «Спаситель», «Господь и Бог» наш.
Поэтому недостаточно не только «воспоминания», но даже и одних чувств любви при Жертве хваления, при Евхаристии. И Господь дает нам безмерно большее, чем «настроение», «воспоминания», даже больше, чем саму «любовь» нашу и переживание любви к нам Бога. Это все хотя и истинно и ценно, но не вершина брака Агнчего, не суть «Вечери Тайныя». Так бы и либеральные протестанты, и сектанты могли принять Евхаристию.
Но здесь совершается несравнимо большее: подлинное общение с Агнцем.
Вникнем в происходящее.
«Сие есть Тело Мое... Сия есть Кровь Моя» (Мф.26:26–28). И это предлагается есть и пить. То есть Самого Господа принять в себя – не воспоминанием лишь, не любовью даже, а внутрь принять; не только душою, но и телом соединиться. Всего Себя отдает Господь во всецелое приятие. Какое же большее этого может быть общение на «Тайной вечери»?
Если разобраться в настроении, в душе, то во время Пресуществления и затем Приобщения бывает такое напряжение веры, преданности, жертвенности любви со стороны человека, что выше этого и представить уже немыслимо на земле: в самом деле, предлагаются хлеб и вино, а молимся, чтобы они претворились в Тело и Кровь. Да еще Чьи? Богочеловеческие, в Тело и Кровь Бога воплощенного, в Божии. Страшно и подумать! Какое требуется жертвенное отречение от плотского ума, коему все это абсолютно непостижимо! Какая нужна сила веры, коей одной возможно вместить это! Поистине нужно Авраамово принесение единородной души нашей в жертву «Таинству странному и преславному». Нужна безусловная, «слепая», как говорят, преданность души любящей, которая отдает себя, как невеста возлюбленному, не рассуждая, а только любя и веря! Но с другой стороны, со стороны Агнца, со стороны Жениха Небесного, совершается еще более жертвенное: Он не только изволит страдать за Свою невесту для искупления ее от грехов, но через это входит с ней в таинственный союз, в «завет».
Вот сколько раз мы слушаем эти слова, и не даем вполне себе отчета в них: «Сия есть Кровь Моя Новаго Завета».
Что означает это? «Завет»? Договор, союз, взаимное обещание, вообще какой-то вид взаимообщения, и притом общения искреннего, интимного, задушевного. У нас, в русском языке, слово «завет» носит характер и дорогого, и тайного, и тесного общения, например «заветные письма» между любящими, «заветная» вещь в память о чем-либо очень уж дорогом. Вообще, «заветное» есть то, что хранится в тайне, не показывается другим: «заветные» идеи, «заветная» книга и т. п.
И здесь Искупительная Жертва Сына Божия Единородного вводит Его в таинственный союз, в обетование единения, уже в начало этого единения, в «Завет» с человеком...
Это слово гораздо даже больше, чем «любовь» Его к душе-невесте. Любовь еще не всегда кончается «заветом», взаимным обещанием и союзом, хотя и является источником их. Но уже «завет» непременно есть проявление любви, осуществление ее, продолжение, развитие. Завет сильнее любви.
Вот что дает Жених, вот что совершается на «браке Агнчем»: сочетание душ с Ним или, лучше, Его с душами. Они стали Ему свои, объединились. Теперь все общее.
И если апостол Павел не усомнился брак мужа и жены поставить в сравнение с отношением Христа и Церкви (см.: Еф. 5), то и мы еще более дерзнем вскрыть этот образ в приложении к Тайной вечери. Единство между супругами бывает такое, что Сам Господь сказал о них: «Уже не два, а одно» они (см.: Быт. 2:24. Мф. 19, 6). И в Новом Завете, установленном Кровию Жертвы Христовой, раз навсегда совершилось объединение Искупителя с искупленными, «заветное» объединение. И потому если со стороны души потребовалась такая преданность веры, жертвенность нерассуждающей любви, такая вообще «отданность» душевная, то и Агнец простирает Свой «Завет» до последней глубины: предлагает Себя в такое общение, в такое единение, что и помыслить страшно и дивно: Свои Тело и Кровь предлагает здесь, на престоле, и ожидает вкушения Их, Себя!
Мать готова собственным телом напитать своего ребенка; и во утробе своей так именно и питает.
И Господь, проявляя крайний предел любви Своей, учреждает пред Смертью Тайную вечерю, питает учеников, а после и доселе повторяет таинственно то же самое со всеми.
Какое же может быть большее общение?
Поистине это есть «брак Агнца» с душами. Разумеется, употребляя все эти сравнения, мы, согласно существу дела, и по словам святого Макария Великого, должны, Боже сохрани, избегать какой бы то ни было грубой, вещественной, плотской мысли! Здесь все сверхъестественно, все Духовно, хотя и истинно-реально, а не символично. Иначе, можно поскользнуться в сентиментализм или даже в материалистически-плотское восприятие сего Пречистого Таинства. Можно как Мария Магдалина, еще «человеческая мудрствуя» (Евангельская стихира восьмая), попытаться прикоснуться телесными руками, но услышим: «Не касайся! Еще не взошел Я к Отцу»; а тогда будешь касаться чисто, духовно, божественно, как к Богу, а не как к «Учителю».
И теперь раскрывается нам, какое же именно место в Евхаристии занимает искупительный момент Жертвы Спасителя.
Суть и цель ее – воссоединение Его с ядущими и пиющими. Об этом Господь ясно учил еще задолго до страданий: «Ядый Мою плоть, и пияй Мою кровь, во Мне пребывает, и Аз в нем» (Ин. 6, 56).
Это же выразил Он и на Тайной вечери словами: «Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается» (Лк. 22, 20), что повторяется и на каждой литургии в возгласе: «Пиите от Нея (Чаши)... сия есть Кровь Моя Новаго Завета».
Голгофская Жертва и Евхаристическое «возношение» и соединяют Христа с душами.
Но для того чтобы соединиться Ему с человеком, сначала нужно было исходатайствовать «право» на это, ибо доселе души человеческие недостойны были по греховному состоянию своему и по отверженности Богом вступить или даже быть принятыми в общение с Богом. Поэтому даже воплощение Сына Божия еще не соединило Его с человеком отдельно, индивидуально, а лишь вообще с «естеством человеческим». И только после Крестной Голгофской Жертвы Он, пострадав за нас, «выкупил» нас и сделал, как выкупленных, Своею собственностью (см.: 1Пет. 1, 18, 19), омыл наши грехи и при таком условии вступил в общение. Поэтому и учеников Своих пред Тайною вечерею Он «предварительно», то есть ранее еще Пришествия Очистительного Огня Пятидесятницы, сначала очистил, омыл ноги их, сказав: «Вы чисты» (Ин. 13, 10).
То, что после делает Господь Искупитель через Духа Святого в Таинстве исповеди, – это Он тогда сделал Сам, ибо имел «власть на земле прощать грехи» (см.: Мф. 9, 2, 6).
Так и здесь на всякой литургии снова таинственно «повторяется» Голгофская Жертва, снова Он «ломит» Тело «во оставление грехов», снова проливает «бескровную» «Кровь Нового Завета» за учеников и «за многия во оставление грехов». И только принесши эту Искупительную Жертву Богу Отцу за нас на литургии, Он соединяется затем через «Духа Святаго, причастие» (литургия святого Василия Великого), даруемого в причащении (или через) «Святаго Тела и Крове» Христовых. Следовательно, искупительный момент не занимает ни главного, основного положения, ни даже значительнейшей части Евхаристии.
Таковыми остаются по-прежнему благодарственная жертва хвалы и самое сие общение или Причащение (которое потом, в четвертой, благодарственной, молитве так и называется тоже «благодарением», Евхаристией: «Буди же ми благодарение сие в радость» и проч.), или сутью Евхаристии является блаженный «брак Агнчий», «Тайная вечеря» Жениха с мудрыми девами, Спасителя – с учениками Своими. Искупление же есть лишь путь к сей вечери, к сему духовному браку.
На Небе сей «брак» уже совершается в полноте. Поэтому Церковь сразу после Жертвы вспоминает святых и «изрядно» «Пресвятую... Славную Владычицу нашу Богородицу», которые уже получили, «обрели» «милость и благодать». Но не вспоминает ангелов, потому что с ними союз, «завет» и не разрывался у Господа, а говорит лишь о людях, то есть отпавших от первого «Завета» и возвращенных уже Жертвою Сына в «Новый Завет» с Богом. Одни из них – Небесная Святая Церковь – уже воссоединились, а за других – усопших и живых – священнослужитель молится, чтобы и они получили ту же возможность.
«Нас же всех, – сразу говорит литургисающий, – соедини... и ни единаго нас не в суд или во осуждение причаститися... но да обрящем (и мы) милость и благодать со всеми святыми, и со всяким духом праведным, в вере скончавшимся» (литургия святого Василия Великого).
И в это время в древности и вынимали частицы из просфор за усопших и живых, а теперь осталось лишь воспоминание за них:
«Зде (после святых) священник, – говорится в служебнике, – поминает, ихже хощет, живых и умерших» (литургия святого Василия Великого). О живых убо глаголет: «О спасении, посещении (посетить кого-либо – значит войти в дом, в общение; опять идея «вечери»), оставлении грехов» рабов Божиих (имярек).
О умерших же глаголет: «О покои и оставлении грехов души» рабов Божиих (имярек) «на месте светле, отонудуже отбеже печаль и воздыхание. Упокой, Боже наш, и покой (дай мир, утешай, прими в блаженное общение с Собою) их, идеже присещает свет Лица Твоего» (литургия святого Василия Великого).
...Тайная вечеря для удостоившихся продолжается уже в Царствии Небесном согласно обещанию Самого Агнца, изреченному на Тайной вечери: «Очень желал Я есть с вами сию пасху, прежде Моего страдания. Ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божием. И, взяв Чашу и благодарив, сказал: Приимите ее и разделите между собою. Ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, пока не приидет Царствие Божие» (Лк. 22, 15–18).
А у святого евангелиста Матфея так: «Отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царствии Отца Моего» (см.: Мф. 26, 29. Мк. 14, 25).
Сие совершилось после Вознесения Его со святыми. Сие совершается и ныне с ними, с усопшими, коих мы поминаем.
Поэтому здесь особенно усердно нужно молиться за усопших.
Вынутые частицы за усопших лежат с Агнцем рядом, а затем по причащении живых их опускают уже и в Чашу со словами: «Отмый убо Господи грехи поминавшихся зде Кровию Твоею Честною».
Чьи «грехи»? Ведь на дискосе с Агнцем лежали части и за Пресвятую Богородицу, и за девять «чинов» праведных людей, и за всех святых. Не за них же мы молимся? Конечно, нет. Они уже омыты. За них нам «достойно есть» Тебя благодарить, а их «блажити», особенно Богородицу. И они теперь ходатайствуют уже сами за нас и за усопших, чтобы отмылись грехи их, как и говорится далее (за словами «отмый»), «молитвами святых Твоих».
И за живых говорим подобно этому же: «Мы приносим «словесную (духовную – в противоположность ветхозаветным кровавым и иным вещественным жертвам) сию Жертву» о всех праведных, искупленных раньше, а ныне уже блаженствующих, – особенно за Богородицу, за Иоанна Крестителя, за апостола, за святого дня (ему особое торжество ныне на Небе, в «Царстве Отца» с Сыном) и всех святых; «ихже молитвами посети нас, Боже», то есть войди в общение».
И после приобщаются: живые – видимо, а усопшие, непрославленные – невидимо, таинственно.
Так исполняются слова Господа о браке: «И брачный пир наполнился возлежащими» (Мф. 22, 10).
Частицы сначала «лежали» рядом с Агнцем, а после соединились с Ним Самим в Кровь Его; живые же особо, явно причащаются Его; а не причащающиеся, но помянутые, тоже соединяются с Агнцем, хотя и не столь тесно и непосредственно (поэтому, между прочим, нельзя вынимать частиц за протестантов, не верующих Евхаристическому Пресуществлению, за нехристиан, за еретиков, ибо они как «не верующие» (см.: Ин. 6, 64) в Тайну Тела и Крови не имеют «брачной одежды» (см.: Мф. 22, 11 – 13) и потому извергаются (Мф. 22, 13) вон).
Новый Завет заключен. Одни через это уже пиют «вино новое в Царстве Отца» (Мф.26:29); другие же готовы приступить к сему еще на земле чрез Причащение Тела и Крови Единородного.
Так мы подошли теперь к дальнейшему смыслу Евхаристии, к «Царству Отца», к Царству Троицы.