Мытарь и фарисей по евангельской притче
Мытарь спасашеся, и блудница иеломудрствоваше (сделалась целомудренною), и фарисей хваляся осуждашеся; ов убо (взывал): очисти мя (будь милостив мне), ова же: помилуй мя. Сей же величашеся, вопия: Боже, благодарю Тя, и прочия безумныя глаголы.
Очисти, якоже мытарь вопию Ти, Спасе, очисти мя: никтоже бо сущих из Адама, якоже аз согреших Тебе.
Об уцеломудренной через покаяние блуднице уже шла речь при рассмотрении стиха о случившемся с ней в доме Симона-фарисея. Ограничимся размышлением о молитве мытаря и фарисея, на которую со слов известной евангельской притчи указывают подлежащие рассмотрению стихи канона в урок для нашего покаяния. Эта притча произнесена Христом против тех, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других (Лк. 18:9). В ней содержится учение о том, какие душевные расположения нужны для получения оправдания от Бога. Притча предостерегает от таких душевных расположений, какие открылись в молитве фарисея в храме, в молитве же мытаря представляет образец, достойный подражания для каждого грешника, кающегося пред Богом и желающего получить от Него помилование.
В молитве фарисей благодарит Бога за то, что он в нравственном отношении превосходит прочих людей: прочие люди – грабители, обидчики, прелюбодеи или таковы, каков мытарь, позади него стоявший также на молитве; он же, фарисей, не таков – он постится два раза в неделю, жертвует на храм Божий десятую часть из всего, что приобретает (Лк.18:11–12).
Благодарность Богу – это долг каждого человека. За все мы должны благодарить Бога – за внешние милости, за помощь в исполнении заповедей Его, даже за скорби, болезни, беды и напасти. И фарисей хорошо поступает, что благодарит Бога, но нехорошо, что с его благодарностью соединяется самохвальство и осуждение ближних; нехорошо, что он выставляет себя безукоризненным пред Богом на основании очень немногих нравственных достоинств. Не совершать уголовных преступлений против ближних, не быть вором, грабителем, обидчиком, прелюбодеем еще не значит быть правым пред Богом и Его законом. Закон требует несравненно больше.
Недостаточно не причинять зла ближним, надобно еще делать им добро, помогать им в духовных и телесных нуждах. Совершить несколько дел внешнего благочестия, предписанных законом, например, давать на храм десятую часть доходов, или не предписанных, например, поститься два раза в неделю, опять далеко не достаточно для того, чтобы признавать себя правым пред Богом. Дела внешнего благочестия имеют цену только в соединении с искренней любовью к Богу и ближним, с сердечным сокрушением о грехах, с подвигами стяжания и соблюдения сердечной чистоты. Если бы фарисей стал судить о своем поведении, имея в виду эти условия богоугождения, он не дерзнул бы хвалиться пред Богом и смиренно исповедал бы пред Ним свое недостоинство.
К смирению пред Богом его должен был бы расположить также строгий суд закона против всех подзаконных: проклят всякий, кто не исполняет постоянно всего, что написано в книге закона (Втор. 27:26). Так как никому не под силу буквально исполнить все, чего требует закон, то, очевидно, проклятие закона падает на всех, кому он дан, не исключая того, кто не исполнил одной какой-нибудь заповеди, а все прочие исполнил. Потому-то и говорится о ветхозаветном законе, что он гнев соделывает (Рим.4:15), то есть подвергает гневу Божию.
И закон этот дан совсем не для того, чтобы единственно через него достигать оправдания пред Богом, а для того, чтобы вести к вере во Христа (Гал.3:24). Он приводил ко Христу и нравственными заповедями – потому что трудность исполнить их в точности заставляла искать и ожидать помощи от Искупителя, Который один мог снять с человека осуждение закона, один мог умилостивить правду Божественную, – приводил и своей обрядовой стороной. Ибо ветхозаветные жертвы, не очищая грехов сами по себе, служили только напоминанием о них (Евр.10:3–4), а вместе с тем прообразовали ту великую Жертву, которую Христос принес на Кресте, и питали веру в ее силу.
Фарисей, изображаемый в притче, как видно, был далек от мысли о своей виновности пред Богом и, следовательно, о надобности для него искупления. Иначе он пожелал бы явиться пред Богом в храм Его не с одной благодарственной молитвой, но и с мольбой о помиловании. Не вниди в суд с рабом Твоим, сказал бы он с праведным Давидом, яко не оправдится пред Тобою всяк живый (Пс.142:2).
Но какая противоположность фарисею мытарь, которого осудил фарисей! Мытарь, быть может, действительно был причастен тем грехам, в которых исповедовал себя неповинным фарисей. Но он угодил Богу именно теми душевными расположениями, которых недоставало фарисею. Войдя в храм, мытарь стал поодаль, не смея даже глаз поднять на небо, бил себя в грудь и говорил: Боже, милостив будь мне, грешнику! (Лк.18:13). Вот какое чувство виновности и недостоинства пред Богом, сознание нужды в Его милосердии и упование единственно на Его милосердие, и вот чем мытарь угодил Богу, вот за что он вышел из храма в дом свой оправданным более, чем фарисей.
Но для одного ли мытаря утешительно помилование, оказанное ему, и оправдание? Нет, оно всегда было и будет утешительным для всех подражающих мытареву смирению. Ибо всяк возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется (Лк.18:14) – так заключил притчу Спаситель. В этом заключении речь идет о гордости и смирении не в общем, широком смысле, а в отношении к оправданию. То есть в лице фарисея осуждено горделивое мнение о своей праведности, о своих мнимых заслугах пред Богом, осуждены поистине безумные глаголы самохвальства и презрения к ближним; в лице же мытаря превознесено смирение, самоосуждение – та духовная нищета, возлюбившие которую сознают свое недостоинство и виновность пред Богом и ожидают оправдания единственно от милосердия Божия, за что и ублажаются Спасителем (Мф.5:3).
Осужденный Господом Иисусом фарисейский дух самовосхваления и гордости, к сожалению, живет и в христианском обществе. На самой исповеди многие вместо того, чтобы приносить мытарево покаяние, почти повторяют слова фарисея, говоря: «Я никого не убил, не ограбил, не украл, жены ни у кого не отнял», и нередко выражают желание, чтобы духовник о других грехах и не спрашивал их, – как будто все прочие грехи, какие у них есть, так незначительны в сравнении с грехами против шестой, седьмой и восьмой заповеди, что и помнить их, и каяться в них не стоит, – они и грехом не считают нарушение прочих заповедей, – как будто и знать не хотят, что даже теми заповедями, исполнением которых они хвалятся, воспрещаются не одни грубые грехи, которых им удалось избежать, но и другие многочисленные, сходные, по учению Спасителя в Его Нагорной беседе и по катехизическому толкованию, с грубыми, – как будто дело в том только, чтобы не совершать известных грехов, а не и в том, чтобы упражняться в противоположных им добрых делах, упущение которых не менее грешно, чем грубое беззаконное действие, – как будто они должны отвечать пред Богом за одни грубые греховные дела, а не и за греховные мысли и расположения.
Иногда также приходится слышать на исповеди самодовольное фарисейское восхваление себя за соблюдение постов, за пожертвования на храм, выражение сокрушения по поводу нечаянного употребления скоромной пищи в постный день, без малейшей, однако, скорби о пренебрежении важнейшего в законе – правосудия, милости и верности долгу (Мф.23:23).
Душа, виновная в подражании фарисею, бойся его самохвальства, чтобы не быть осужденной вместе с фарисеем, и возлюби мытарево смирение; беспощадно осуди себя пред Господом во всех твоих винах пред Ним и скажи Ему: Очисти мя, Спасе, очисти, яко мытарь вопию, никтоже бо сущих из Адама, якоже аз согреших Тебе. Вместе с Павлом пусть каждый из нас исповедует себя первым на свете грешником (1Тим.1:15).
Столь строгий суд о себе может показаться несправедливым только тому, кто судит о своем поведении по сравнению с поведением других людей, а не с требованиями закона. Требования закона Божия так высоки, заповедь Господня так широка, что не найдется на земле ни одного праведника, который бы, положа руку на сердце, мог сказать о себе, что он исполнил все, чего требует от него воля Божия, что достиг высоты нравственного совершенства, указанной ему Богом: будьте святы, как Бог свят (Лев.19:2), будьте совершенны, как Отец Небесный совершен (Мф.5:48).
Этот идеал совершенства недостижим ни для кого. И чем выше кто поднимется на пути к нему, тем яснее убедится в ничтожестве своих успехов: область достигнутых им успехов в стремлении к предуказанному ему нравственному совершенству покажется ему слишком незначительной в сравнении с тем, чего ему еще предстоит достигнуть. Он скажет себе и исповедует перед другими: «Я еще и не начинал идти путем спасения», – как действительно сказал один великий подвижник перед смертью. Он не станет ободрять себя тем, что все же он лучше, нравственнее многих людей. Своего превосходства перед другими людьми он совсем не признает ввиду той совокупности совершенств, которой он не достиг, хотя обязан стремиться к достижению ее, – и с полнейшей искренностью скажет: «Я первый из грешников, ибо, что я далек от нравственного совершенства, это я знаю, а что другие хуже меня, этого не могу утверждать. Они хуже меня в одном отношении, а в другом, может быть, лучше меня».
В таком смиренном, беспощадном самоосуждении заключается главное условие к приклонению Бога на милость, ибо и перед человеческим судом вина смягчается, когда в ней признаются. Это, впрочем, не значит, что грешник смело, без страха наказания может вести греховную жизнь в надежде помилования и оправдания, если он смиренно будет осуждать себя пред Богом. Искреннее смирение всегда соединяется с искренним желанием освободиться от тех недостатков, в которых сознаемся, и с деятельным стремлением к совершенству. Так бывает во всяком роде деятельности: успехи в науках, в искусстве, в жизни общественной всегда бывают плодом смиренного сознания, что мы далеки от совершенства в усвоении истинного, прекрасного, полезного, что нам следует трудиться больше и больше для достижения этих целей. Подобно этому и в нравственном отношении смирение служит побуждением к преуспеянию в жизни святой и богоугодной.
Примером может служить апостол Павел. Он по смирению называл себя первым грешником, хотя всякому известно, что он был величайшим праведником. Потому-то он совершил столь изумительные подвиги самоотвержения, любви к Богу и ближним, что почитал себя первым грешником. Если бы он не обладал великим смирением, если бы он самодовольно взирал на пройденный им путь – он не прославился бы столько на поприще апостольского служения и духовного подвижничества. Итак, с мытаревым смирением соединяй ревность к подвигам жизни святой и богоугодной. Только при этом условии твое смирение будет богоугодно, покаяние – спасительно.