Беседы на семь слов Спасителя со Креста

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Когда приходится нам слышать какие-нибудь слова из уст умирающих родных и близких сердцу нашему, то с каким напряженным вниманием выслушиваем мы их! Мы все тогда превращаемся как бы в слух, стараясь не проронить ни одного слова. И эти дорогия, предсмертные слова производят на нас столь глубокое впечатление, что остаются уроком на целую жизнь.

Не с гораздо ли бóльшим вниманием должны относиться мы к предсмертным словам нашего Господа? Не гораздо ли более обильным источником утешения и назидания должны служить они для нас, как слова Богочеловека – Искупителя нашего! Вот почему, избрав предметом настоящих бесед своих с вами, возлюбленные братие, семь слов Спасителя со креста, я льщу себя надеждою, что вы не останетесь глухи к этим беседам и не откажете им в благочестивом вашем внимании.

Отче, отпусти им: не ведят бо, что творят.

Вот первое из этих слов.

Настала страшная ночь и еще более страшный час дня, с того момента, когда Спаситель с Своими учениками, с тайной вечери отправился в Гефсиманию на Свои страдания. Оставленный Своими, коварно преданный одним из двенадцати учеников Своих, потерпевший измену со стороны Петра, Он, связанный и поруганный, приводится к первосвященнику и старейшинам на суд за то, что Он исповедал Себя Христом, Сыном Божиим. Будучи предан затем в руки язычников, Он подвергается поруганию, оплеванию, заушению, насмешкам, увенчавается терновым венцем и с пощечинами приветствуется царем иудейским. Как борется гордый римлянин с этими ненавистными иудеями из-за жизни Обвиняемого, в Котором он не находит никакой вины! Но напрасно! Да кто может и требовать, чтобы он пожертвовал благоволением своего императора из-за того только, чтобы спасти жизнь какого-то почти до смерти замученного иудея? Он предает Его на распятие. Вот ведут они Его к месту казни. Он изнемогает под бременем креста, нести который помогает Ему некий Симон Киринеянин. Не плачьте вы, дщери Иерусалима, о Нем! Плачьте о вас самих и о чадах ваших! Ах, если бы кровь этого Агнца, взявшего на Себя грехи всего мира и чад его, послужила не к осуждению вашему, а к отпущению грехов ваших!

Вот достигли они Голгофы – места распятия, и приступают к страшному, кровавому делу. Грубые воины раздевают Его до-нага; только терновый венец украшает еще эту израненную и окровавленную голову. Вот натягивают они Его тело с распростертыми членами на крест, железными гвоздями прибивают к нему Его руки и ноги, и Он висит между небом и землею, а по правую и левую сторону от Него два разбойника. С жадностию набрасываются грубые воины на Его одежды; они делят свою добычу и своими окровавленными руками бросают жребий из-за этой одежды; а между тем народ и старейшины толпятся вокруг креста, с злорадованием глазеют на Его мучение и с язвительною насмешкою говорят: Он других спасал, пусть спасет теперь Самого Себя, если Он Сын Божий. – Вот момент, в который Распятый отверз уста Свои для этого первого Своего слова со креста – слова первосвященнического ходатайства за Своих убийц.

И Той, зане озлоблен бысть, не отверзает уст Своих: яко овча на заколение ведеся и яко агнец пред стригущим его безгласен, тако не отверзает уст Своих (Ис. 53, 7). Как предсказал пророк об Агнце Божием, взявшем на Себя грехи мира, так именно и случилось здесь, во время Его мучения на кресте. Он не открывал уст Своих против тех, которые Его мучили и вели на заколение: быв укоряем, противу не укоряше, стражда, не прещаше (1Петр. 2, 23). Но когда Он увидел то варварское злодеяние, которое совершали они над Ним, когда продставил Он Себе всю великость их вины и всю глубину бедствия, которое они навлекали на себя своим грехом, тогда не мог Он более молчать, тогда отверз Он уста Свои для слова. – Не о Своих собственных муках, не о том позоре, который терзал Его сердце, думает Он; Он возводит молитвенный взор Свой горе, к Богу, и просит Его о помиловании тех, которые так безжалостно мучили Его: Отче, отпусти им: не ведят бо, что творят!

Прославлять имя Отца Своего на земле был Он послан, творить волю Отца Своего и совершать Его дело было задачею Его жизни. Вот почему Он готов был исполнить и всякую правду и выпить до дна ту чашу, которую дал Ему Отец, и был послушлив даже до смерти, смерти же крестные. – А потому то Он и в этот час Своих тяжких страданий устремляет взор Свой только к Отцу. В Нем одном было все Его утешение, в Нем одном заключался весь мир Его души. Отвергнутый миром, оставленный Своими Он имеет дерзновенный доступ к Отцу, волю Которого Он исполняет и по воле Которого Он страдает и благоволение Которого почивает на послушании Сына! Вот почему имя Отца является первым словом, которое слышится со креста из уст Сына.

Отче, отпусти! Вот содержание Его молитвы; она относится к тяжкой вине тех, которые были причиною Его страданий. Его святая душа в ужас приходит пред великостию их вины. Там, в небесных высотах, Он видит руку Праведного Судии, простертую для отмщения злодеям, и спешит обратиться к Нему с Своим ходатайством. Он молится о помиловании врагов Своих, молится, чтобы они обратили сердца свои к покаянию и подумали бы о том, что служит к их миру, дабы они в крови, пролитой ими, могли найти себе милость и отпущение грехов.

Отче, отпусти им! За кого же собственно молится так Спаситель? Только за грубых воинов, совершавших дело Его казни; за этих почти невольных орудий в руках старейшин и начальников? Или и за тех, во имя которых совершено было таковое? За этого гордого римлянина – Пилата, для которого благоволение его императора было дороже, чем мир его совести? За этих иудеев, которые предали Его в руки язычников и о которых Господ Сам говорит Пилату: сего ради предавый Мя тебе болий грех имать (Ин.19:11)? За этот народ, который в неистовом изступлении кричал: кровь Его на нас и на чадех наших, равно как за этих начальников и старейшин его, которые и теперь, в самых страданиях Его, находят для себя удовольствие? Да, конечно, за всех, за весь мир грешников, грехи которых Спаситель вознес с Собой на крест. Да, она всех обвиняет, эта невинная кровь, так жестоко пролитая здесь; над всеми Он видит поднятую для суда руку Божию, и за всех их молится Он, милосердный Первосвященник, со креста Своего: Отче, отпусти им: не ведят бо, что творят!

Не ведят бо, что творят! Не то значит это, чтобы они не знали, что совершаемое ими дело есть грех. Этого нельзя сказать даже и о невежественных воинах; еще менее можно сказать это о Пилате, которому его совесть подсказывала, что Тот, Которого он предал на смерть, невинен, или об этих иудеях и их начальниках, для которых сам Иуда сделался обвинителем своими словами: согрешил я, предав кровь неповинную! Затем, с каким воодушевлением ранее говорили они о Том, Которого они предали теперь в руки язычников для осуждения на смерть: великий пророк возстал между нами, и Бог посетил народ Свой (Лк.7:16). Мы знаем, говорил Ему некогда один из их начальников, что Ты учитель, от Бога пришедший, ибо никто не может совершать таких знамений, которые совершаешь Ты, если не будет Бог с ним (Ин.3:2).

Не то, следовательно, значит это, чтобы они не знали, что дело, совершаемое ими, есть тяжкий грех, но и не то, чтобы они знали, что Распинаемый ими есть Христос, Сын Божий. Какого труда стоило Пилату освободиться от впечатления, которое произвел на него Обвиняемый! А эти старейшины израильские, мудрецы, и книжники, и эта вся оплотянившаяся толпа народа, – почему не знали и не уразумели они того, что исповедывал Петр и что открыто младендам? Они не хотели знать, а потому и не знали. В исполнении божественных обетований, как оно совершилось пред их глазами, ничего не было такого, что могло бы благоприятствовать их гордости и честолюбию, их низменным, плотским стремлениям и интересам. Что им было до такого Христа, как этот? Какая польза могла быть им из такого царства, в которое они, как грешники, должны были входить наравне с мытарями и грешниками? Вот почему глаза их были закрыты для истины. И однако они не знают, что делают, и апостол Петр прав, если он в день Пятидесятницы говорить своему народу: и ныне, братие, вем, яко по неведению сие сотвористе, якоже и князи ваши (Деян.3:17). Сущую правду говорит и апостол Павел, когда свидетельствует, что премудрость Божию в тайне сокровенную... никто же от князей века сего разуме: аще бо быша разумели, не быша Господа славы распяли (1Кор. 2, 8). Они не знают, что делают. Если бы они знали это, если бы они сознавали и с полною ясностью представляли себе всю великость своего греха, то они, может быть, и не сделали бы сего! Вот почему Господь просит о их помиловании, дабы они могли это сознавать, раскаяться и испросить прощения грехов своих во имя Того, Которого они распяли.

Ах, они не знают еще и сейчас, что делают, – враги Христа и Его Креста, когда они, обольщенные призраком суетного и ложного просвещения, почитают за глупость в тайне сокровенную премудрость Божию, или, соблазняемые похотью своей плоти и заботами мира сего, снова распинают Христа своими грехами! Они не знают, что делают, – те бедные, обманом своих жрецов и идолослужением своих предков вводимые в заблуждение и ослепляемые язычники, когда они снова преследуют Христа, в лице Его благовестников и миссионеров, и с служителями Церкви Христовой делают то же, что делали иудеи с своим Учителем. Да знаем-ли и все-то мы, что делаем мы нашими грехами? Ведь мы были бы не лучше сатаны, если бы мы ясно представляли себе всю мерзость и отвратительность пред Богом грехов наших, и все-таки продолжали бы совершать их! Но этим я не хочу сказать, братие, что мы в нашем неведении достойны только сожаления, а не обвинения. Ибо почему же не знаем мы того, что мы делаем? Почему мы даем так много свободы и простора своей гордости и себялюбию, своим страстям и мирским заботам, что они служат преградою к познанию единого на потребу? Почему Дух Божий не имеет над нами столько силы, чтобы снять покрывало с очей наших.

О, она всех нас обвиняет пред Богом, – вина безчисленных грехов наших, хотя бы мы и не знали, что мы делаем. И то, что мы еще не совершенно погибаем во грехах своих, что мера божественного долготерпения в отношении нашего растленного поколения не совсем еще исчерпана, – это есть плод первосвященнического ходатайства нашего Господа Иисуса, с которым Он еще и сейчас входит за нас к праведному Судии всех Богу, предотвращает Его карающую руку, взывая за нас – грешников: Отче, оптусти им: не ведят бо, что творят!

Итак, приидите вы, грешниви, и спешите спасать ваши души, пока еще не поздно. Кайтесь и ищите прощения ваших грехов во имя Того, Которого вы так долго отвергали в вашем неверии, распинали вашими грехами, дабы благословение Его первосвященнической молитвы изливалось и на вас, как излилось оно некогда на три тысячи душ, которые, после проповеди апостола Петра в день Пятидесятницы, принесли покаяние и крестились во имя Господа Иисуса Христа во оставление грехов.

«Отче, отпусти им: они не знают, что делают». В этой молитве мы узнаем нашего Спасителя, Который не учит только, но и поступает по слову Своего учения: Аз же глаголю вам: любите враги ваша, благословите кленущия вы: добро творите ненавидящим вас и молитеся за творящих вам напасть и изгонящия вы (Мф. 5, 44). Так поступать учитесь у Него и вы, когда знаете, что брат ваш имеет нечто на вас, или наоборот; когда вы, поносши от других обиду, питаете в сердце своем злобу. Не говорите в ожесточении своего сердца. «Бог простит, а я не могу»; но говорите: Отче, отпусти, прости, остави, якоже и аз оставляю должником моим. Смотрите на тех учеников Его и мучеников, которые, следуя примеру своего Учителя, и в предсмертных агониях молились за своих мучителей. Смотрите, например, на первомученика Стефана, как он под камнями своих убийц говорил: Господи, не вмени им греха сего. Смотрите на Иакова, одного из числа двенадцати, который как в мученической смерти, так и в предсмертной молитве подражал Христу: Господи, говорил он, отпусти им: не ведят бо, что творят.

Един же от обешеною злодею хуляше Его, глаголя: аще Ты еси Христос, спаси Себе и наю. Отвещав же другий, прещаше ему, глаголя: ни ли ты боишися Бога, яко в том же осужден еси; и мы убо в правду: достойная бо по делом нашим восприемлева: Сей же ни единого зла сотвори. И глаголаше Иисусови: помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии си. И рече ему Иисус: аминь, глаголю тебе, днесь со Мною будеши в раи (Лк.23:39–43).

Это второе, братие мои, крестное слово Господа нашего Иисуса Христа! Слово царского изъявления милости раскаявшемуся грешнику.

Как в праздник очищения евреи окружали своего первосвященника, так и здесь они окружают истинного Первосвященника дома Израилева. Но какое при этом ужасное зрелище представляется нашему взору! Вот висит Он на Своем кресте, а над Ним красуется надпись на греческом, латинском и еврейском языках: Иисус Назарянин, Царь иудейский! С правой и левой стороны от Него висят два разбойника. Одни безучастно стоят и глазеют в толпе, а другие весело забавляются плачевным видом Распятого. Чтобы разсмешить толпу, они подскакивают к Нему с различными остротами и насмешками. Смех обнимает всех: смеется чернь, смеются распявшие Его воины, смеются старейшины и князья. Таким образом, в точности исполнились на Нем в этот момент слова Писания: Аз есмь червь, а не человек, поношение человеков и уничижение людий. Вси видящии мя поругаша ми ся, глаголаша устнами, покиваша главою: упова на Господа, да избавит его, да спасет его, яко хощеш его (Псал.21:7–9).

Больно было Спасителю нашему от гвоздиных язв на руках и ногах, но еще больнее было Ему, когда один из висевших близ Него разбойников, в виду собственной смерти, прозирая последний призыв благодати и милости, примкнул к числу насмешников и с язвительною остротою сказал: если Ты Сын Божий, Христос, то спаси Себя и нас!

Но вот среди насмешек долетают до Его слуха слова совершенно другого характера. Ни ли ты боишися Бога, слышится Ему, яко в том же осужден еси; и мы убо в правду: достойная бо по делом нашим восприемлева: Сей же ни единого зла сотвори. Кто такой – этот герой веры, который отважился так открыто высказаться за этого жалкого Страдальца и исповедать Его царем иудейским, в то время, когда молчат Его последователи, когда сам Петр отрекся от Него, когда самые близкие ученики Его разбежались по домам своим? Поистине здесь случилось по слову Господа: последнии будут первыми! (Мф. 19, 30).

Это было поистине бальзамом для больной души Спасителя, когда Он услышал эти слова благоразумного разбойника, которыми последний выразил горький упрек своему сотоварищу, не удержавшемуся и в виду собственной смерти от насмешки: «ужели не боишься ты Бога, говорит он ему, когда и сам осужден на то же?» Благоразумный разбойник упрекает своего товарища такими словами не в заносчивом самовозвышении, но в испуге от такой степени зла; ибо он сознает при этом свою виновность и справедливость наказания, к которому он присужден. И мы убо в правду, говорит он (то ест – мы осуждены справедливо), достойная бо по делом нашим восприемлева. Сей же ни единого зла сотвори; то есть: а в Этом, с ними Распятом, ничего нет такого, за что можно бы подвергнуть Его такой казни, ничего, что не согласно было бы с Его собственным о Себе свидетельством, что Он есть Христос, Сын Божий.

Вот почему он обращается теперь к Нему и со смирением просит: помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии Твоем. Господи, говорит он; своим Господом и Царем называет он Того, в Котором внешний глаз в этот час ничего не мог усматривать величественного и царского. Помяни мя, молит он Его, егда приидеши во царствии Твоем!

Может быть, он еще прежде слышал слова о царстве, когда Иисус начал проповедывать в Галилее, яко исполнися время и приближися царствие Божие, покайтеся и веруйте во евангелие (Мк.1:15); но тогда его сердце было слишком извращено и привязано к миру, чтобы внять этому призыву и пробудиться к покаянию и к вере во евангелие. Может быть, он был вместе с Спасителем при допросе Последнего у римского судии и слышал утвердительный ответ Его на вопрос Пилата, что Он действительно царь, хотя царство Его не от мира сего, – и эти слова еще тогда глубоко запали в его душу и пробудили в ней серьезное размышление. Во всяком случае, он мог знать причину, по которой иудеи предали Иисуса язычникам, так как об этом свидетельствовала и надпись над крестом Его, и громкий смех окружающей толпы. К тому же, он сам был свидетелем той необычайной кротости и терпения, того благородства души и душевного спокойствия, которые обнаруживал Распятый во время Своих страданий, – своими собственными ушами слышал ту молитву за убийц, с которою Иисус обращался к Отцу Своему: Отче, отпусти им; ибо они не знают, что делают! Так не умирает ни один преступник, ни один богохул; так может умирать только Тот, Который на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать истину. Он есть спасение и чаяние своего народа, обетованный царь иудейский; Он есть Христос, Сын Божий, Которого Отец воскресит из мертвых и Которого, по слову Его, узрят некогда в облаках небесных, со славою грядущего судить живых и мертвых. Блажен тот, кого Он тогда признáет Своим, кто принят тогда будет в число слуг Его. О, если бы этот Распятый Царь иудейский, в дни Своей славы, вспомнил и о нем, и его вместе с Собою ввел в Свое царство! Помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии Твоем!

Христианин! Когда современные враги Христа и Его креста ругаются над Ним и поносят Его святое имя, то кому уподобляешься ты, – ученикам ли, которые, боясь выдать себя за учеников своего Господа, разбежались по домам своим, Петру ли, который трижды отрекся от Его имени, или этому разбойнику, который, не взирая на явное, публичное поругание Христа со стороны людей, исповедал Его, как единственное основание своего упования и своего спасения? Кто исповедует Его пред человеки, того исповедует и Он пред Отцем Своим; кто же отвергнется Его пред людьми, того и Он отвергнется пред Отцем Своим небесным. Ах, как часто, друзья мои, это исповедническое мужество бедного разбойника приводит нас в стыд и обвиняет в том, что мы слишком дорожим миром и слишком мало думаем о Господе и Его благодати, которая и для нас, в минуты смерти, составляет единственное утешение и надежду спасения! Ибо мы, хотя и не принадлежим к числу разбойников и публичных преступников, которые, подобно этому евангельскому разбойнику, в осуждении на смерть получают должное по делам своим; но менее ли мы достойны осуждения пред Тем, Который испытует сердца и помышления, знает сокровеннейшия мысли и желания нашего сердца? Горе, поэтому, тому, кто при виде этого разбойника, захотел бы сказать: благодарю Тя, Господи, что я не таков, как этот злодей. Но благо тому, который, при кресте Господа, с глубоким смирением ударяет себя в грудь и говорит: Боже, милостив буди мне грешному! Благо тому, который в полном сознании собственной вины и заслуженности наказания Божия, со словами «помяни мя, Господи» прибегает к Тому, в деснице Которого ключи ада а неба, и верует, что Господь славы некогда примет его, как Своего последователя, в Свое царство.

На насмешки Своих врагов, на поругание другого разбойника Иисус Христос молчал. Но на исповедание и полную веры молитву благоразумного разбойника Он обратил к нему Свою изъязвленную и окровавленную голову, и сказал: аминь, глаголю тебе, днесь со Мною будеши в раи!

Господи! молился разбойник; Господь отвечает. С Своего Креста Господь и Царь говорит Свое царское слово: аминь, глаголю тебе! – Разбойник просит Его о даровании ему части в будущем Его царстве, и Господь обещает ему это сего дня же, в день Его смерти. Днесь со Мною будеши в раи!

В раи! Имя это указывает на эдемский сад, где не было греха, где чада Божии были счастливы и ходили в свете лица Его. Сегодня, в день Своей смерти, Он вступает в царство мертвых, к душам, которые с верою отца Авраама в грядущего Мессию отожли в вечность и вместе с Авраамом с нетерпением ожидали исполнения обетования о спасении. Место это Спаситель в Своей притче называет недром Авраамовым. Днесь будет Он в раи, ибо Он идет возвестить отшедшим из этого мира душам об исполнении обетования Божия об Искупителе. Туда, в этот рай Божий, хочет Он собрать сегодня всех, которые скончались с верою в Него. Там они будут свободны от всякой скорби и печали; там не будет их мучить грех, там не будут терпеть они никаких нападений со стороны злых врагов, не будут бояться смерти. Там они будут покоиться до того дня, когда все тленное облечется в нетление и мертвенное в безсмертие, там будет скиния Божия с человеки и вселится с ними: и тии людие Его будут, и Сам Бог будет с ними, Бог их: и отъимет Бог всякую слезу от очию их, и смерти не будет ктому: ни плача, ни вопля, ни болезни не будет ктому, яко первая мимоидоша (Апок.21:3–4). Туда, в этот рай, обещает Господь ввести этого разбойника, как первую добычу Своей смерти. Вот то спасение, которое он нашел сегодня; так как и он есть сын Авраама. После столь порочной и преступной жизни, после столь глубокого самообвинения он сегодня же, свободный от всякой вины, от всякого возмездия, входит с Спасителем в рай, совершенно святым, вечно блаженным.

Аминь, глаголю тебе, днесь со Мною будеши в раи. Какое это властное, царское слово в устах Распятого! Здесь крест делается престолом Судии. Мы видим здесь нашего Спасителя таким, каким увидим Его, когда Он придет на землю во славе Своей и вси святии авгели с Ним. Горе тем, которые похожи на разбойника с левой стороны и которым Он скажет: идите от Меня в огонь вечный! Но благо тем, которых Он назовет благословенными Отца Своего и введет в царство, уготованнное им от сложения мира.

Аминь, глаголю тебе, днесь со Мною будеши в раи! О, как много отрады и утешительной надежды вселяет это дорогое слово в души тех, которые, подобно блудному сыну, проведши жизнь свою беззаконно, на распутиях мира, напоследок пробуждаются к вере и покаянию и, хотя под конец жизни своей, простирают свои руки к Спасителю грешников! Как много облегчает оно наше сердце при мысли о тех из почивших братий наших, которых мы любили в продолжение всей их жизни, всеми силами старались привести их к Богу и Спасителю, но все наши труды и усилия остались, насколько это можно видеть человеку, безплодны! Кто знает, может быть, и не так безплодны, как это нам кажется. Может быть, те, которым мы в продолжение их жизни безуспешно старались указывать на Бога, нашли Его в час смерти, – семя, которое мы, казалось, напрасно сеяли, все-таки взошло. В самом деле, какие мысли могут оживать в душе человеческой в тот момент, когда пред взором умирающего выступает вся прошедшая жизнь, освещаемая светом вечности! Какие воспоминания прежних напрасных, отвергнутых призывов благодати ко спасению! Какие глубокие вздохи покаяния и молитвы о помиловании! И кто скажет, не произошло ли при последнем конце между душею, о спасении которой мы так заботимся, и ея Спасителем такое объяснение: «Помяни мя, Господи», и «Аминь, глаголю тебе»?..

И однако, возлюбленные братие, этот пример не дает еще нам повода и основания к ослаблению наших забот о спасении наших душ. Рядом с этим, в самый момент смерти своей помилованным разбойником, мы видим здесь другого, который умер в своих грехах, а сколько тысяч можно насчитать других, которые умирают без покаяния и веры в Спасителя! Как знать и тебе, возлюбленный собрат, когда откажутся служить тебе мысли и чувства, когда, при взгляде на прошедшую жизнь, овладеет тобою ужас ада, смерти и суда, не слишком ли поздно будет тогда, в эту последнюю твою минуту, хвататься за руку Спасителя грешников и уверовать в благодать, уготованную кающемуся грешнику?

Да убоимся убо, да не когда оставлену обетованию внити в покой его, явится кто от вас лишився (Евр. 4, 1). Сегодня еще зовет тебя глас Божий к покаянию и вере: днесь, егда слышите глас Его, не ожесточите сердец ваших (Псал.95:7–8). Блажен, кто неотступно следует за своим Спасителем Господом, кто и в час смерти спокойно может отдать себя в Его руки. Он безопасно проведет его чрез все ужасы смерти и ада в рай Божий!

Итак, помяни же, Господи! Помяни мя и сегодня, когда я с верою и глубоким сознанием своей греховности преклоняюсь пред крестом Твоим! Помяни мя и в последнюю минуту моей жизни! Проведи безопасно и меня тогда чрез ужасы смерти и ада, скажи и мне это чудное, вожделенное слово: днесь со Мною будеши в раи!

Стояху же при кресте Иисусове Мати Его и сестра Матере Его Мария Клеопова и Мария Магдалина. Иисус же видев Матерь и ученика стояща, егоже любляше, глагола Матери Своей: Жено, се сын Твой. Потом глагола ученику: се Мати твоя. И от того часа поят Ю ученик во свояси (Ин.19:25–27).

Есть нечто особенно нежное и человечески-трогательное в этом третьем крестном слове Иисуса, возлюбленные братие! После слова Его первосвященнической молитвы за Своих распинателей, после слова Его царского изъявления помилования раскаявшемуся разбойнику, Он еще раз отверзает уста Свои для слóва любви, в котором сказывается сердце сына и друга; но это слово есть в то же время и слово Спасителя, которым Он всех, собравшихся вокруг креста Его, привлекает к Себе и соединяет в Своей любви.

Таким образом, при кресте Спасителя находились не одни только насмешники и враги Его. Нет. Среди громадной толпы этих врагов была незначительная часть и преданных Ему, опечаленных душ. Хотя ученики Его оставили Его и разбежались по домам своим, и только один из них, Иоанн, егоже любляше Иисус, следовал за Ним до креста; но женщин, которые сопровождали Его из Галилеи и служили Ему, было там, как прямо говорит евангелист Матфей, много (Мф. 27, 55). Оне стояли вдали и в безмолвной скорби смотрели на печальное зрелище. Некоторые же из них, которых евангелист называет по именам, подошли к самому кресту. Пламенная любовь их препобедила в них всякий страх. О, поистине геройская душа живет в женщине, когда воодушевляет и укрепляет ее любовь. Оне не обещали Спасителю подобно ученикам Его, что оне никогда не оставят Его. Оне не заверяли Его, как Петр: если бы мне и умереть пришлось с Тобою, и тогда не оставлю Тебя; но оне сделали то, что те на словах только обещали сделать, – оне не оставили Его и в момент самой смерти.

Впереди других мы видим погруженную в глубокую скорбь Марию, Матерь Иисуса. Кто съумеет сказать, чтó чувствовала Она в этот час душевной туги? Где теперь все Ея надежды и чаяния, которые присущи были Ей с того момента, когда ангел приветствовал Ее благословенною в женах? Теперь чрез Ея душу, некогда пророчески предвозвестил праведный Симеон, проходит оружие. С невыразимою скорбью, безсильная для помощи, стои́т несчастная Женщина при кресте Сына свидетельницею Его позора и Его страданий. И какая с этого часа ожидает Его участь? Теперь Она на глазах людей – мать богохула, Который, как проклятие мира, как изверг рода человеческого, умер на кресте. Она изныла бы в Своей скорби, если бы в душе Ея не оставалось воспоминания о великих божественных обетованиях и веры в непреложность слова Божия, которую Она лелеяла в Своем сердце и которая служила поддержкою и опорою для Ея надежды. Но как поколеблена была эта опора под тяжестью ужасных событий! Одна только едва мерцавшая искорка этой веры осталась в Ней. Вот слышит Она, как изрекает Он слово первосвященнической молитвы за Своих мучителей: Отче, отпусти им: не ведят бо, что творят! Вот слышит Она, как Он утешает Своим царственно-властным: аминь, глаголю тебе благоразумного разбойника. Такое утешительное обещание Его сильно подействовало на Ея душу и пробудило в Ней неотразимое желание: ах, если бы и Она сегодня, из этого моря скорби, могла войти вместе с Ним в рай Бога!

Так стои́т исполненная скорби Мать при кресте Своего Сына; Она протесняется сквозь толпу как можно ближе к Нему, доходит до самой стражи, которая окружала крест, смотрит Ему прямо в глаза, проникнутая святой, пламенной, материнской, самоотверженной к Нему любовию. Ужели Тот, Который на кресте Своем не лишил Своей любви и сострадания и врагов Своих, Который изрек словá помилования разбойнику, не имеет слóва любви для самых ближних Своих, для Своей Матери? О, нет! Он никого не лишал Своей любви даже в минуту Своих страданий. Он никогда не обходил Своею любовью никого, кто нуждался в ней. Вот открывает Он уста Свои и, обратившись к Матери, указывает Ей на ученика, которого Он особенно любил, и говорит: Жено, се сын Твой!

Женщина, говорит Он, а не мать. Почему же Он не называет Ее материю даже в этот последний час, – час разлуки? Не боялся ли Он именем матери еще более увеличить скорбь Ея? Не хочет ли Он предупредить, чтобы этим названием не вызвать в отношении Ея еще более насмешек и издевательства? Или имя «женщина» должно было и в этот час напомнить Матери, что Ея отношение к этому Сыну было не таково, какое бывает у матерей к сыновьям своим по плоти, что этот Сын Матери не был рожден для того только, чтобы иметь заботу и попечение о Матери, но чтобы быть Искупителем мира, почему Она и не должна теперь плакать о Нем так, как плачет мать о сыне. Семя жены для спасения всех, рожденных женою, идет раздавить главу змия. Посланый Отцем Своим в мир для искупления его Своею кровию и смертию, Он, совершив дело Отца, идет теперь к Нему для принятия славы, которую Он имел у Него прежде, чем стал существовать мир. Как же могла Она препятствовать Ему или удерживать Его, или ожидать от Него сыновнего попечения?

Но чем не мог быть для Нея Сам Он, тем назначил Он для Нея того, который ближе всех был Его сердцу, то есть одного из двенадцати учеников Своих, Иоанна Богослова, который сам говорит о себе, как об ученике, егоже любляше Иисус. Жено, сказал Он, обратившись к Матери, се сын Твой!

Спрашивают, почему же Иисус в этом случае указал Матери Своей именно на Иоанна, а не на братьев Своих по плоти, то есть детей Иосифа Обручника? Только потому, что семейство Иоанна, как кажется, пользовалось лучшим благосостоянием и большим достатком и Мать Его могла найти у него более верное обезпечение? – Мария в это время нуждалась более всего не во внешнем, материальном обезпечении. Последнее Она всего менее находила до сих пор и у Своего Сына; такое, небогатое, содержание Она, может быть, нашла бы и у братьев Иисуса. Но что было всего более дорого и нужно для Нея, – именно любовь, утешение в скорби, поддержка и подкрепление в Ея оскудевшей вере и надежде, этого Она решительно не могла найти у Своих пасынков – братьев Иисуса по плоти, Ибо последние еще не веровали в Иисуса. Он и в их глазах был теперь еще нечестивым богохулом, который умер на древе клятвы, опозорив род свой. Вот почему Спаситель и указал приют для Своей Матери не у братьев, а у этого ученика, которого Он любил и который один только из всех двенадцати учеников следовал за Ним до самого креста. Вот, сказал Он ему, Мать твоя!

Как печально, когда те, которые живут в одном доме, как члены одной и той же семьи, остаются чуждыми и даже враждебными друг другу по своим глубочайшим и внутреннейшим потребностям человеческого сердца! Истинная связь членов семьи, истинное благородство всякой человеческой дружбы и любви состоит в том, когда соединенные узами крови и родства собираются к кресту Господню и соединяются в любви Того, Который нас прежде возлюбил, и в блаженном общении единой веры и единого вечного упования.

Может быть, Иоанн не оставил бы Матери Иисуса и без поручения Последнего, но теперь, в силу слóва Учителя, попечение о Ней являлось для него, как дорогой залог Его любви. Вот почему он тотчас же исполнил завещание Учителя и немедленно взял Мать Его в дом свой. С этого времени, в продолжение пятнадцати лет, Иоанн содержал в своем доме Мать Иисуса, окружая Ее с сыновнею преданностью и любовью своими заботами, пока Она не скончалась на его руках, на 63-м году Своей жизни.

Итак, несомненно, братие-христиане, что есть нечто необыкновенно-нежное и человечески-трогательное в этом третьем крестном слове Господа. Здесь раскрывается пред нами любвеобильное сердце Того, Который в двух других словах Своих на кресте является как Господь и Судия мира. Отсюда научаемся мы, как христиане не имеют надобности и не должны стыдиться чувства человеческой любви и дружбы; мы не имеем нужды и не должны переставать быть людьми, чтобы сделаться христианами. Здесь становится для нас понятным, чтó значит то обстоятельство, что Спаситель не захотел однажды оставить Своих занятий из-за желания Своей Матери Его видеть. Отсюда становится ясным для нас и то, почему Он с некоторою укоризною говорил тому ученику, который, прежде чем последовать за Ним, хотел погребсти своего отца: остави мертвые погребсти своя мертвецы! (Лк.9:60). Так это, без сомнения, и есть, так и должно быть. Ради Господа и Его царства необходимо отказывать себе и в самой любимой наклонности, которая может мешать нам в нашем собственном спасении или в деле нашего верного служения Господу. Кто любит отца или матерь, брата или сестру, сына или дочь, более Его, тот не достоин Его. Но ты вернее, лучше и более по-христиански исполняешь твое христианское призвание, когда ты стараешься служить Богу в тех условиях и границах жизни, которые указаны тебе Самим же Богом, воздавая Божие Богови, а кесарево кесареви. Не по-христиански поступил бы тот, кто ради какой-либо, хотя бы и высокой, но самопроизвольно избранной цели, – будь это в Церкви, или государстве, в искусстве или науке, или в области благотворения и дел любви, – отказался бы от своих прямых (например, семейных или начальственных) обязанностей и сложил бы с себя попечительную заботу о тех, которые вручены ему Самим Богом. Аще кто о своих, пишет апостол Павел, паче же о присных не промышляет, веры отвергся есть и неверного горший есть (1Тим.5:8).

Лучшей любви и заботы о вверенных нашему попечению, конечно, мы не можем оказать, как если приведем их ко Господу, то есть дадим им доброе нравственно-религиозное воспитание и направление и затем предоставим их любви и попечению Самого Господа. Он не отказал в Своей любви и благопопечительности никому из собравшихся вокруг креста Его; Он не откажет в этом и твоим присным. Он знает глубочайшую потребность человеческого сердца и всегда готов идти к ней на встречу с Своею верною, нежною заботою и любовью. Молитесь только, братие, Ему в этой любви о том, чтобы не остались после вашей смерти вверенные вашему попечению необезпеченными и сирыми, и Он найдет вашим детям отцов и матерей, вашим матерям и вдовам сыновей и опекунов, как нашел Своей Матери – сына и попечителя, а своему другу – любящую и заботливую мать.

Но это слово любви не есть только слово сына и друга, и относится не к одной Матери и ученику, егоже любляше Иисус. Это – слово и Спасителя, имеющее отношение ко всем, собравшимся вокруг креста, Его последователям. Он говорил всем им: любите друг друга, как Я возлюбил вас! Любите друг друга, как кровные родственники, каковыми вы сделались во Мне чрез кровь Мою, которую пролил Я за вас.

Друже! ты завидуешь Иоанну, что Господь удостоил его чести быть попечителем и сыном Его Матери. Так не забывай, чтó сказал Он, когда Мать и братья Его желали Его видеть, указывая на Своих учеников: вот кто – Моя мать и Мои братья! Ибо кто творит волю Отца Моего небесного, тот Мой брат, сестра и мать (Мф. 12, 49–50). Возьми же к себе всех, на которых Господь указал тебе этими словами, и окружи их всяческою заботою и попечением! Иди и корми во имя Его алчущих, одевай нагих, утешай печальных, поддерживай слабых, посещай вдов и сирот в их скорби!

До сих пор мы выслушали, возлюбленные братие и сестры, три слова любви, изреченные Спасителем на кресте. Это – слово Его первосвященнической молитвы за Своих распинателей: Отче, отпусти им: не ведят бо, что творят! Слово Его царской милости и обещания раскаявшемуся разбойнику: аминь, глаголю тебе, днесь со Мною будеши в раи! И нежное, человечески-трогательное слово сына и друга, которым Он и нас всех, последователей Своих, под крестом Своим соединяет в Своей любви: Жено, се сын Твой! Се Мати твоя!

Таким образом Спаситель наш и в самом разгаре Своих крестных страданий забывал о Себе Самом, и, по любви Своей к людям, думал о тех, которые имели нужду в Его любви. Так прошло три часа Его страданий на кресте, но самое тяжелое и самое невыносимое мучение было еще впереди. Священное Писание сообщает нам еще четыре слова, сказанных Иисусом Христом на кресте. Это – слова Агнца Божия, вземшего грехи всего мира. Два слова борьбы и два слова победы сказал Он еще, прежде чем замолкли уста Его, и Он, склонив голову, испустил дух Свой.

От шестого же часа тьма бысть по всей земли до часа девятого. О девятом же часе возопи Иисус гласом велиим, глаголя: Или, Или, лима савахфани? еже есть: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил? (Мф. 27, 45–46).

Ужас овладевает нами, возлюбленные братие, когда слышим мы это крестное слово нашего Спасителя. Какая тяжесть страдания должна была заключаться в душе Его, чтобы исторгнуть из груди Его этот страшный вопль! Он указывает нам на такую таинственную глубину скорби, которой не измерить никакой человеческой мысли и в отношении которой всякое слово человеческого языка останется пустым. – Вот почему Сам Всемогущий Бог выступает теперь на средину и говорит немую, но сильную, потрясающую проповедь о страданиях Своего возлюбленного Сына. И от шестого часа бысть мрак по всей земли до часа девятого.

Некогда, когда Спаситель родился на земле, ночь сделалась днем и слава Господня среди ночи осияла вифлеемских пастухов. Сегодня же, когда Он умирает на кресте, наоборот: солнце среди дня теряет свой свет, – день делается ночью. Это не есть обыкновенное солнечное затмение, потому что праздник Пасхи Иудейской не мог падать на время полнолуния. Это язык Всемогущего Бога, которым Он Сам проповедует с небесной высоты Своей. Вот почему всеми, которые находились на Голгофе, при кресте, овладевает страх, сразу умолкли и насмешки врагов Христа; один за другим разошлись они оттуда по домам своим; тихо и пусто стало на Голгофе.

Но этот мрак, распространившийся по земле, не есть только отражение состояния мира, Спаситель которого умирает на кресте; он, как в зеркале, отражает состояние и Его собственной души, ибо в Нем Самом, в Его внутреннем мире, стало совсем не то, что было прежде. Как солнце там, вверху, на небе, потеряло свой свет, так и в Нем, в душе Его, стало темно. Что чувствовала святая душа нашего Спасителя в продолжение тех трех часов Его невыносимой борьбы, – это сокрыл Он в нежной любви к Своей Матери и ученику, которого любил Он, и только вечность может вполне открыть это нам. Молча, в тихой, но сильной борьбе Своей души, висел Он там, на кресте Своем, до тех пор, пока в девятом часу ужас, овладевший Им, не исторг из уст Его страшного вопля: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил? Вопль этот произвел такое неизгладимо-сильное впечатление на учеников Его, что они воспроизводят эти слова Его на том самом языке, на котором Иисус произнес их: Или, Или, лима, савахфани!

Это вступительные слова 21-го псалма, в котором Давид изливал скорбь свою пред Богом, когда, в прообразе, пришли в его душу страдания, всю тяжесть которых чувствует здесь Тот, прообразом Которого был Давид. Слова этого псалма изображают крестные страдания Господа Иисуса так наглядно и с такими мельчайшими подробностями – например прободение рук и ног, дележ одежд, метание из-за них жребия, насмешки и издевательства врагов, – что можно подумать, что псалом этот составлен каким-нибудь христианином после того, как все это осуществилось уже на Христе. Спаситель восклицает здесь только вступительными словами псалма не потому, что будто скорбь и изнеможение сделали Его неспособным говорить более, но потому, что именно в этих только словах находила полное для себя выражение та мука, которая тяготила Его душу. Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил?

Спаситель жалуется в этих словах, что Бог оставил, забыл, покинул Его. Что это значит, друзья мои? Значит то, что Он оставлен был Его помощью, лишен проявления силы и божественного могущества, которыми Он пользовался до сих пор со стороны Отца Своего. Изнуренный, беззащитный и безпомощный, Он предоставлен был власти врагов Своих. Вот состояние, в каком находился наш Спаситель в этот час: Сын Человеческий, как Сам Он засвидетельствовал, предается в руки грешников. И, ах, что стало из Него в этих руках человеческих? Избитый, оплеванный, окровавленный, терновым венцом увенчанный, висит Он там, на древе клятвы, презреннейший и уничиженнейший, исполненный скорби и болезни, посмеяние людей и поношение народа. Он уповал на Бога, пусть спасет теперь Его Бог, аще хощет Его; ибо Он говорит: Я Сын Божий! Но Бог не хощет Его; Он не идет к Нему на помощь, Он не спешит спасать Его; Он оставляет Его в Его страдании, не оказывая Ему никакой помощи и поддержки. Да, поистине Спаситель в этот час был совершенно оставлен Богом. Беззащитный, предоставленный Своим собственным силам, Он всецело находился теперь во власти врагов. Но теперь ли только Он оказался в таком положении? Не с того ли момента началась Его безпомощность, как Он в гефсиманском саду Сам Себя передал в руки врагов? Не в таком ли положении был Он в продолжение всех этих долгих мучительных часов? То есть, когда Он, при насмешках Своих мучителей, молился за них, говоря: Отче, отпусти им..., когда Своим властным: «аминь, глаголю тебе» отверз разбойнику рай Божий, или когда с любовью сына и друга указал Матери Своей – сына, а другу – Мать? Внешнею помощью Отца, конечно, Он оставлен был уже и тогда; но тогда Он не жаловался на Свою безпомощность. Какая же перемена произошла с того часа, когда мрак покрыл всю землю, и когда из груди Его вырвался этот раздирающий душу вопль: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил?

Преданный в руки врагов, оставленный Своим Отцем без всякой внешней помощи, беззащитно отданный в распоряжение грешников, Спаситель до сего времени не был однако оставлен благоволением Божиим. Он видел небо отверстым; Он видел Отца, исполнять волю Которого Он был послан на землю, готовым прославить Его славою, которую Он имел у Него прежде, чем стал существовать мир. Его душа находила для себя успокоение и утешение в благоволении Отца, в сознании Его близости и общения. Но совсем не то стало теперь. Взор Его на рай Божий, врата которого Он только что отверз разбойнику, помутился и померк. Он поднимает очи Свои к небу, но они там не встречают отеческого взора. Его душа в невыносимой тоске вопиет к Богу, но она не слышит ответа. Бог отвратил от Него милостивый взор Свой. Страх смерти без Бога, ужас ада и суда охватили Его душу.

Это было то крещение, которым Он должен был еще креститься и пред которым Ему было так жутко. Это было то страдание, в предчувствии которого в саду гефсиманском с лица Его падал на землю пот, как капли крови. Это была та чаша, которую Ему необходимо было выпить до дна и пред которою так трепетала душа Его. Отче, молился Он, аще возможно, до мимо идет от Мене чаша сия! И ангел Божий сошел тогда с неба и подкрепил Его. Но теперь небо остается для Него закрытым, и ни один ангел не сходит оттуда, чтобы подкрепить Его. Три часа безмолвно переносит Он страшную муку, пока невыносимая, вышедшая из пределов, тоска, не исторгла этого вопля: Боже мой, Боже мой, вскую Мя еси оставил?

Братие, когда приходилось кому-либо из вас подвергаться в своей жизни какому-нибудь тяжкому испытанию, переживать такую невыносимую скорбь, при которой вам казалось, что будто Сам Бог отвратил от вас лице Свое и предал адскому мучению, о, скажите, как тяжело было тогда вам, как мрачно было тогда на душе вашей! И однако вам только казалось, что вы оставлены, забыты Богом. Одна минута, пока смирились вы под мощную руку Его, пока сознали, как слабы и ничтожны мы пред Богом, и вот снова из-за облаков выглянуло солнце, и вы убедились, что в действительности Он не лишал вас Своей милости. Но здесь не так. Когда Спаситель говорит: почему Ты Меня оставил, то здесь нет ни ропота, ни притворства и преувеличения. Этими словами Он выражает то, что было в действительности! Он не казался только оставленным, но на самом деле был оставлен Богом. Бог действительно отвратил от Него на этот раз милостивое лице Свое и предал Его всем ужасам ада и суда. Яко вода излияхся, и разсыпашася вся кости моя: бысть сердце мое яко воск, таяй посреде чрева моего. Изсше яко скудель крепость моя, и язык мой прильпе гортани моему, и в персть смерти свел мя еси (Псал.21:15–16). Вот слова, которые пророческий дух влагает в уста страждущего Христа в том самом псалме, начальными словами которого воскликнул Спаситель. Похожи ли они на слова человека, пред которым солнце благодати сокрылось только повидимому и в малой степени? Не есть ли это скорее вопль души, которая действительно предана всем ужасам ада и суда и которая несет гнев Божий, клятву греха?

Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил? Так взывал Спаситель не в чувстве упрека или ропота. Его вопль есть страдальческий вопль души, которая в борьбе против ада и диавола крепко, однако, держится Бога, которой сатана говорит: «отрекись от Бога и умри», но она отвечает: Боже Мой, Боже Мой! Оставленный Богом, Он не оставляет Своего Бога. «Хотя Ты, Боже Мой», как бы так говорит Он, «и закрыл от Меня Твое небо, и низринул Меня в ад, но Я нигде не оставлю Тебя. И в аду Ты Мой Бог, и Я не хочу быть ни чьим другим, как вечно Твоим, Боже Мой!».

Благоговейно преклоняюсь я пред крестом Господним и с недоумением смотрю на тайну этих слов, которую не может постигнуть никакой ум и выразить никакой язык человека. «Быть оставленну Богом», – кто может понять эти слова, восклицал некогда один из хирстианских богословов, когда он долгое время углублялся своею мыслию, желая уяснить себе это крестное слово. Но это непостижимое таинство, друзья мои, есть несомненно великое таинство нашего блаженства. Ибо почему Тебя, о Иисусе мой, оставил на кресте Твоем Бог Твой, когда Ты не сделал ни одного греха, когда никакой льсти, никакого обмана не было на устах Твоих, – как не потому, чтобы чрез Тебя искуплены были от клятвы греха мы – грешники? Наказание мира нашего на Нем, язвою Его мы исцелехом. – Господь предаде Его грех ради наших (Ис. 53, 5–6). Зане Бог бе во Христе, мир примиряя Себе, не вменяя им согрешений их и положив в нас слово примирения. – Не ведевшего бо греха по нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем (2 Коринф. 5, 19. 21). Итак, возлюбленные о Господе, потому Он, Господь наш, сделался клятвою на древе клятвы, чтобы нас спасти от клятвы греха; потому Бог заключил Его на кресте Своем, дабы для нас никогда не было закрыто небо; потому Он оставлен был Богом, дабы мы никогда не были оставляемы от Бога! – О, приидите, вы, бедные, томящияся о Боге сердца! Теперь вы не должны страшиться, хотя бы враг и искушал ваши души. Теперь благодатное солнце, хотя бы и скрылось на минуту от вас за облаками, но оно необходимо должно взойти для вас снова. Теперь знаю я то, что говорит псалмопевец: исчезе сердце мое и плоть моя, Боже сердца моего, и часть моя, Боже, во век (Псал.72:26). То есть если бы сокрушены были и тело и душа моя, то и тогда и во всякое время Ты останешься Богом моего сердца, моим уделом и утешением. Все, что нужно мне для утешения и мира моей души, для помощи и успокоения в часы испытаний, при виде смерти и суда, все это дают мне эти Твои предсмертные страдания, это уничижение и отриновение Богом. И только те остаются без утешения и не имеют никакой части в Тебе, которые и теперь, в виду Твоих страшных мучений и душевной борьбы, все еще предаются греху и замыкают сердцá свои для веры в Тебя. О, Господи, научи их, хотя в этот день, день посещения их, подумать о том, чтó служит к их миру. Научи их под крестом Твоим, ударяя себя в грудь, обратиться к Богу и принести истинные и достойные плоды покаяния, дабы они не умерли в грехах своих без утешения, без веры и надежды, оставленные своим Богом! Помоги нам, Господи, с верою и покаянием преклоняющим колена душ и телес наших пред крестом Твоим, чтобы мы не теряли этой веры на всех путях и во всех превратностях своей жизни, и, когда обымут нас ужасы смерти, крепко держались за Тебя, Агнец Божий, взявший грехи мира и искупивший нас от клятвы греховные.

Посем ведый Иисус, яко вся уже совершишася, да сбудется Писание, глагола: жажду! Сосуд же стояше полн оцта: они же исполнивше губу оцта и на трость вонзше, придеша ко устом Его (Ин.19:28–29).

Возлюбленные о Господе братие! Это слово самое краткое и, повидимому, самое маловажное из всех крестных слов Господа Иисуса; но при ближайшем разсмотрении оказывается, что оно так же многозначительно, как и другия, и не смотря на свою кажущуюся маловажность равносильно им по своему содержанию.

Душевная борьба Спасителя окончилась. Внутренния страдания Его с словами: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил? достигли крайнего своего предела. Снова засияло солнце. Душа Его снова успокоилась на благоволении Отца, и утешительное сознание, что все, для чего послал Его Отец, теперь сделано, исполнило Его духовного мира. Но тем ощутительнее чувствует Он теперь боль в пронзенных, израненных членах Своего тела. В жестокой борьбе, в томлении и тоске Своей жаждущей души, Он забыл о всякой жажде Своего тела; но теперь эта телесная жажда вызывает в Нем болезненный вопль: «Жажду».

С тех пор, как Он в последний раз ел с Своими учениками пасхального агнца и пил от вина лозного, прошло уже двадцать часов, в продолжении которых Он не принимал ни пищи, ни питья. Хотя воины пред началом казни, по обычаю давать приговоренным к смерти преступникам пред казнию опьяняющий напиток, чтобы отуманить их чувства, предлагали и Спасителю таковой напиток; но Он отказался принять его, так как хотел с ясным умом и полным сознанием выпить до дна ту чашу, которую дал Ему Отец.

Окиньте при этом еще раз вашим взором все то, что перенес Господь Иисус с того часа, когда Он, в последний раз, на тайной вечери, находился в обществе учеников Своих! Эту потрясающую разлуку с Своими учениками, эту душевную борьбу в саду гефсиманском, это предательство Иуды и заарестование, это бегство учеников и отречение Петра. Вот таскают они, враги Его, от одного допроса к другому, всячески оскорбляют, смеются и издеваются над Ним, плюют на Него, наносят Ему удары, пощечины и заушения, заключают в оковы тело Его, терновый венец надевают на Его голову. Какая длинная цепь мучений тянется до тех пор, пока римский правитель не предал Его наконец на распятие и не возложили на рамена Его тяжелого креста, под бременем которого подламывались Его ноги! Вот, в продолжение шести часов уже висит Он между небом и землею, истекая кровью, под невыносимо знойными лучами южного солнца, беззащитный против столь мучительных на востоке насекомых, под насмешками и издевательством врагов, крайне изнуренный столь продолжительным ужасным мучением душевной борьбы. Поистине Он грехи наша носит и о нас болезнует, и мы вменихом Его быти в труде и в язве от Бога и озлоблении (Ис. 53, 5). Исполняются и в этих телесных страданиях слова Писания: Изсше яко скудель крепость моя и язык мой прильпе гортани моему (Псал.21:16). – Друже! Если когда-нибудь приходилось тебе самому лежать на одре тяжкой болезни, или стоять у одра умирающего, то ты, наверное, знаешь, что едва ли какое-нибудь другое мучение бывает так невыносимо для страждущего и умирающего, как именно жажда его пламенной гортани. Что же удивительного, если в том лихорадочном жару, в котором находилось тело Спасителя, пригвожденного ко кресту, мучение Его томительной жажды превзошло всякие пределы терпения?

Но подобно герою, который в пылу битвы забывает о своих ранах и не обращает внимания на струящуюся из ран его кровь, и Спаситель наш в разгаре Своей борьбы не обращал внимания на Свои телесные мучения и на жажду Своей гортани. Но вот одержана победа и все совершилось. Он победил теперь все ужасы ада и суда, и для Него настал вечерний отдых. Но зато тем сильнее чувствует Он теперь жгучую, нестерпимую боль в Своих ранах и уже не может удержаться от болезненного вопля. Посем ведый Иисус, яко вся уже совершишася, да сбудется Писание, глагола: «жажду!»

Да сбудется Писание! Чтобы и в этом отношении исполнилось то, что гораздо ранее было о Нем предсказано духом пророческим, чтобы исполнились следующия слова Писания: И даша в снедь мою желчь и в жажду мою напоиша мене оцта. Так было о Нем написано прежде пророком. Поэтому Он должен был претерпеть и это страдание и чрез обнаружение Своей жажды доказать, что и это слово Священного Писания исполнилось на Нем.

Жажду! – взывает наш Спаситель со креста Своего. Мы, конечно, и без этой жалобы, могли бы знать, насколько велико было Его телесное мучение на кресте. Но Он Своим воззванием придает этому Своему мучению еще бóльшую силу, и вина наша тем более увеличивается, если и такой жалобный вопль божественного Страдальца не трогает нашего сердца. – Жажду! вопиет наш Спаситель со креста Своего. Как внушителен и трогателен этот вопль Спасителя мира среди шумного веселья, с которым чада мира сего и доселе переходят от одного удовольствия к другому! О, прислушайтесь к этому воплю вы, несчастные сластолюбцы, при ваших роскошных обедах, при ваших неумеренных пиршествах и кутежах, среди ваших нескромных шуток и каррикатурных маскарадов, которыми вы оскорбляете святость дней, назначенных для воспоминаний страданий и смерти нашего Спасителя. – Жажду! восклицает Он в пылу Своих крестных страданий. – Когда мир и плоть соблазняют вас пить и упиваться из опьяняющей чаши удовольствий; когда для вашего суетного чувства недостаточно обильно текут источники наслаждений; когда для изнеженного и избалованного вашего вкуса обед кажется недостаточно изысканным и вкусным, стол недостаточно богатым и обильным кушаньями и питиями: тогда устремляйте чаще и пристальнее взор свой на Него, нашего Спасителя, в Его крестных страданиях, в лихорадочном жару и муках Его жажды, – тогда пусть этот вопль Его «жажду» служит для вас спасительным предостережением. – Как возмог Ты, о Иисусе, Спасителю наш, препобедить в Себе всякое чувство боли и нестерпимых мук Твоего тела и не прежде вспомнил об этих муках и заявил о них в жалобном вопле, как тогда, когда все уже совершилось! Я именуюсь Твоим учеником; но, ах, как часто побеждают меня страдания моего тела, вызывают во мне чувство ропота и делают меня медлительным и ленивым в исполнении моих обязанностей! – Идите и скажите вашим больным и всем страждущим и бедным: что делаете вы, предаваясь ропоту и жалобам на тяжесть вашего положения и почему вам так трудно бывает спокойно и терпеливо переносить ваши страдания?... О, смотрите чаще на образ вашего Распятого Спасителя, как Он во время Своих страданий, подобно тому богатому, в евангельской притче, томится об одной капельке воды для утоления невыносимой жажды! Пусть это крестное слово Спасителя «жажду» обличает ваше нетерпенье, пробуждает в вас чувство благодарности за каждое облегчение в ваших страданиях и помогает вам безропотно, с терпением переносить их и смирятъся под крепкую руку Божию.

Жажду! – взывает наш Спаситель со креста Своего. Казалось бы, что все источники и водоемы мира должны были открыться и поспешить для утоления Его жажды. Но случилось не так. Тот, Который в Кане галилейской претворил воду в вино, чтобы показать славу Свою ученикам Своим и возбудить в них веру в Себя; Который напитал в пустыне тысячи людей немногими хлебами и рыбами, – Он, конечно, мог бы и теперь упросить Отца Своего, чтобы Он послал Ему ангела утолить Его жажду. Но каким образом тогда исполнилось бы Писание? Вот почему ни один ангел не сходит теперь с неба. Только воины, составлявшие стражу при кресте, проникаются чувством сострадания к мучению Распятого. Здесь, подле креста, стоял сосуд, наполненный оцетом (кислым вином), который служил обыкновенным напитком у людей низшего, бедного класса. Они взяли губку, напояли ее этим напитком и, вонзив ее на палку, поднесли к устам Спасителя. И Он принял это питье, и не отвратил уст Своих от напоенной уксусом губки, которую они поднесли Ему.

Друже, ты охотно предложил бы Ему лучшее питье, чем этот кислый напиток. То же, конечно, сделали бы и те из учеников Его, которые оставались еще при кресте Его, или снова возвратились сюда из домов своих. С каким удовольствием они принесли бы Ему лучший напиток для утоления жажды, если бы римская стража не отгоняла их от креста и не заставляла оставаться бездейственными свидетелями Его страданий!

Но тебя, друг, никто не принуждает к этому; тебе теперь никто не препятствует пойти и утолить Его жажду лучшим напитком. Ибо еще и сейчас взывает наш Спаситель – эта Глава в Своих членах – жажду! Что сделаете вы одному из меньших братий Его, то сделаете, как Он Сам заверяет, Ему Самому. – Так идите же, утоляйте Его жажду и не отказывайте Ему в глотке холодной воды, о котором Он просит вас в лице меньших братий. Горе тем, которым Он некогда скажет: Взалкахся бо, и не дасте Ми ясти: возжадахся, и не напоисте Мене; странен бех, и не введосте Мене; наг, и не одеясте Мене; болен и в темнице, и не посетисте Мене (Мф. 25, 42–43). Раздробляй алчущим хлеб твой, и нищия безкровные введи в дом твой; аще видиши нага одей, и от свойственных племене твоего не презри (Исаия 58, 7).

Но у Него есть другая, еще бóльшая жажда, чем жажда телесная. Когда повстречался Он там, у источника близ города Сихаря, с женою Самарянкою, сказал ей: дай Мне пить, то сделал это с тою целью, чтобы в ней самой возбудить жажду живой воды, которую Он для нея приготовил: аще бы ведала дар Божий, сказал Он ей, и Кто есть глаголяй ти: даждь Ми пити, ты бы просила у Него и дал бы ти воду живу (Ин.4:10). «Он жаждет нашей жажды», говорит, поэтому, один из отцов Церкви. Что другое могло заставить Его из небесной Своей славы, которую Он имел у Отца прежде мир не бысть, снизойти в этот мир греха и смерти, в эту юдоль бед и скорбей, голода и жажды, поругания и уничтожения, как не жажда Его души нашей жажды и блаженного утоления ея живою водою? О, не будь так жесток! Дай Ему то, чего Он так страстно желает и на что Он имеет полное право, так дорого стоившее Ему. Дай ему твое сердце, дабы Он наполнил его всею полнотою Своего мира и благодати. Для чего так часто становишься ты на дороге самому себе и вечному спасению души своей, для чего пренебрегаешь призывом жаждущей души твоего Спасителя? Горе тому, кто, вместо хорошего напитка, подает Ему уксус. Горе тебе, если Он ищет у тебя винограда, а находит терние. И что будет, если безплодно пройдет для тебя время Его ищущей любви, и не окажется там никакого Лазаря, который, омочив конец перста своего в воде, охладил бы твой язык и облегчил бы твою жажду?

Но еще есть время; еще продолжает Он жаждать спасения твоей души; еще просит Он со креста Своего: примиритесь с Богом (2Кор. 5, 20). – И жаждай да приидет и хотяй да приимет воду животную туне (Апокал.22:17). Ибо всяк, пияй от воды сея, вжаждется паки: а иже пиет от воды, юже Аз дам ему, не вжаждется во веки, но вода, юже Аз дам ему, будет в нем источник воды, текущия в живот вечный (Ин.4:14).

О, привлекай же, Христе Боже, к Себе всех, которые еще далеко от Тебя, Источника живой воды, блуждают в пустыне мира, дабы жаждущая любовь Твоя пробудила жажду и их душ, и дабы они нашли в себе жизнь и полное удовлетворение! Помоги нам, верующим в Тебя, чтобы мы всегда приходили черпать из Твоей полноты, пока мы некогда не придем к Тебе для вечного созерцания, когда не будем мы уже более ни алкать ни жаждать, когда Ты Сам будешь пасти нас и водить к источнику живой воды.

Егда же прият оцет Иисус, рече: совершишася! (Ин.19:30).

Тот уксусный напиток, который воины подали Господу Иисусу на Его воззвание: «жажду» был последнею горечью, которую он должен был вкусить во время Своих крестных страданий. Крещение, которым Он должен был креститься и пред которым так смущалась душа Его, совершилось; чаша, которую дал Ему Отец, выпита до дна. Егда же прият оцет Иисус, рече: совершишася!

Совершишася! Что же, возлюбленные братие, хочет сказать Господь Иисус, когда восклицает: совершишася?

Что закончились Его страдания, достигли своей цели все эти мучения, которые перенес Он с того тяжелого часа в Гефсимании, все эти оскорбления, заушения и бичевания, что Он не будет уже более висеть между небом и землею на древе клятвы с распростертыми членами, с пригвожденными руками и ногами, под насмешками мучителей, томимый нестерпимою жаждою; что пришли теперь к концу и те невыносимые страдания Его истерзанной души, которые исторгли у Него этот жалобный вопль: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил? И в самом деле, не естественно ли было душе Его вздохнуть свободнее в сознании того, что все это наконец совершилось? Не должны ли и мы почувствовать облегчение и возрадоваться при мысли, что настал наконец предел Его труду и долготерпению, и Ему ничего более не остается, как предать душу Свою в руки Отца, и, склонив голову Свою, испустить дух?

Все это, конечно, так, возлюбленные слушатели! И однако мы не совсем правильно поняли бы и далеко не вполне исчерпали бы содержание этого крестного слова Спасителя: «совершишася», если бы этим только ограничили смысл и значение его, то есть, если бы поняли его как только голос работника, утомленного под тяжестию дневного труда, который свободнее начинает дышать, когда закончил свою работу и предался вечернему покою; или же как вздох больного, который, на одре своей болезни, чувствует, что страдания его клонятся к концу и не далеко исцеление! Нет, как вообще Он пришел на землю не для того, чтобы искать Своего, но задачею Его земной жизни было исполнять волю и совершать дело Того, Который послал Его: так и в этом крестном слове Он думает не о Себе и не о Своих страданиях: Он устремляет взор Свой на тех, для спасения которых Он пришел на землю, на то дело, для совершения которого послал Его Отец, и восклицает при этом: «совершишася!»

Совершишася, то есть совершилось дело искупления мира, для которого Он был послан Отцем Своим, исполнен закон в этом Его послушании до смерти, смерти же крестные, принесена жертва за грехи мира, утолен гнев Божий на грешный мир, разодрано рукописание, которое свидетельствовало против него, уничтожено средостение между Богом и человеком, открыт последнему вход ко Отцу, побеждены мир, грех, ад, смерть, диавол, и настала жизнь и непрестающее бытие. Вот что разумеет Иисус, когда восклицает со креста Своего: совершишася! Это торжественный клик победителя, утренняя заря нового дня, который начинается сегодня для мира.

Это был день, в который осуществилось наконец то, чего так томительно ждал род человеческий в продолжение тысячелетий и о чем предвозвещали в раю. В прахе, у ног этого Распятого лежал теперь тот древний змий, которому Он – семя жены – раздавил голову. Это был тот день Господень, который некогда увидел праотец Авраам и возрадовался, – ибо пред его духовным взором возстали все племена земные, которые должны были быть благословлены чрез это его семя. Это был день открытия для падшего человечества тех истинных благ, которые прообразовала жертва ветхого завета с его храмом и священством. Теперь стоял он там, на Голгофе, алтарь завета, нового, вечного завета, на котором истинный Первосвященник принес Самого Себя, как вечно действительную жертву за грехи всего мира. Он окидывал Своим взором все поколения, какие только существовали доселе на земле, и заглядывал в даль отдаленного будущего до последнего рода, имеющего произойти от этого семени, и там и здесь не было ни кого, для которого не был открыт сегодня источник спасения; но все было сделано и вечное спасение приобретено. Теперь смело могут выйти они, вестники царства Христова, ко всем грешникам с этим милостивым приглашением: «приидите, все готово!» Теперь вправе они предложить им: «примиритесь с Богом!...» Не ожесточите сердец ваших! – Совершишася! Вот сладкое утешительное евангелие, которое возвещается теперь грешному миру. Они приидут, заключает 21-й псалом, начальными, словами которого восклицал Распятый: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил? – они приидут и возвестят правду Его людям рождшимся, яже сотвори Господь (Псал.21:32), то есть возвестят о том, что Он совершил, исполнил, осуществил дело искупления падшего человека и примирения мира с Богом и открыл вечное спасение.

Совершишася! Так взывает наш Спаситель к Отцу, Который послал Его и дело Которого Он совершил теперь; так взывает Он к небу, ангельский хор которого, при Его рождении в Вифлееме, пел над Его яслями: слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение; так взывает Он к искупленной земле, которую Он примирил с Богом, и чада которой сделались теперь людьми Божия благоволения.

Совершишася! О, прислушайтес вы, чада мира и земли, к этому слову умирающего на кресте Спасителя и примите к сердцу то, что Он хочет сказать вам. Совершишася! Не в делах героев и великих и мудрых мира сего совершилось это, как бы ни были велики их сила, мудрость и искусство, и с каким бы удивлением ни останавливались мы пред произведениями их. В итоге всякой деятельности этих мудрецов, всяких стремлений и домогательств дохристианского мира было только сознание собственной немощи и безсилия, неутомимая жажда по Боге, по живом Боге! Глаголющеся тогда быти мудри, говорит апостол Павел, объюродеша (Рим.1:22). Во всех делах людей дохристианского мира не было ни спасения, ни мира с Богом, ни ответа на вопрос: что мне делать, чтобы быт счастливым? Это можно было находить и находили только в вере в Того, Который имел совершить наше искупление на Голгофе. О, не верьте, братие, миру, если он веру отцов ваших попирает, как суеверие минувших веков, и, расшатывая вашу веру в Спасителя, указывает на свои дела, на книги своих мудрецов, на успехи человеческого ума, на дела грядущих поколений. Принимайте с чистым сердцем все благородное, высокое и великое, все полезные начинания и стремления нашего века, и не чуждайтесь ничего человеческого, но не ждите от человека и человеческой деятельности и мудрости того, чего они никогда не могут даже и достигнуть. Свет, спасение и вечная жизнь, мир для уязвленной совести, исцеление измученного сердца, удовлетворение его глубочайших вечных потребностей и возстановление грехом нарушенного общения с Богом, избавление от смерти, ада и суда, они никогда не придут к миру из области того, что могут совершить и совершают люди на земле. Не придут они ни из изумительных успехов человеческого развития, ни из геройских подвигов завоевателей, ни из научных изследований, открытий и изобретений, но только с Голгофы, от креста Агнца Божия, взявшего на Себя грехи мира, от Него – вечного Первосвященника, Примирителя мира с Богом, Который все это совершил для нас Своим послушанием до крестной смерти.

Совершишася! О, какое это сладкое, утешительное для нас слово, когда пробуждается наша совесть, когда охватывает нас чувство собственной вины и безсилия, когда смерть и ад пугают нашу душу.

Христианин! Когда глубокая скорбь о грехах твоих снедает твою душу, когда, углубляясь внутрь себя, ты более и более убеждаешься, какая непроходимая пропасть лежит между твоим желанием добра и осуществлением его и как слабы твои силы в борьбе с злым началом, лежащим в твоей испорченной грехом природе, тогда ищи подкрепления своей надежды на спасение не в себе самом и не в своих делах, но в Нем, во Христе Иисусе и в деле Его искупления, которое Он совершил для тебя на Голгофе. Совершив это дело для тебя, Он силен и готов совершить его и в тебе. Ибо сила Его совершается и в немощи. Не делай только из искупительных заслуг твоего Спасителя мягкого возглавия для твоей совести. Возлагая надежду на благодатную помощь Искупителя, не опускай и своих собственных рук, не предавайся безпечности в деле своего спасения и сам. Помни, что Бог, сотворивший нас без нашего участия, не захотел нас и искупить без нашего содействия. Напротив, мы можем достигать спасения только под условием нашего собственного старания, наших собственных усилий. Царствие Божие нудится, говорит слово Божие, и только нуждницы восхищают его.

И возглашь гласом велиим Иисус, рече: Отче, в руце Твои предаю дух Мой: и сия рек издше (Лк.23:46).

Это седьмое и последнее слово нашего Спасителя на кресте. Совершилось. Единородный Сын Божий исполнил то дело, которое назначил Ему Отец. Послушный до смерти, смерти же крестные, Он все перенес, все препобедил и установил новый, вечный завет благодати и примирения человека с Богом. Все было сделано, и только одно теперь оставалось для Него, – вкусить телесную смерть, разлучение тела и души. И возглашь гласом велиим Иисус, рече: Отче, в руце Твои предаю дух Мой!

Из всех семи крестных слов два только слова, по свидетельству евангелистов, произнес Спаситель громким голосом. Это скорбный вопль Его жестокой душевной борьбы: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил? и это последнее слово победителя: Отче, в руце Твои предаю дух Мой! Свидетели Его тяжкой борьбы должны были быть свидетелями и Его победы.

Как тот скорбный вопль нашего Спасителя, и это последнее крестное слово есть слово псалмопевца Давида: в руце Твои, читаем мы в 30-м псалме Давида, предложу дух мой: избавил мя еси, Господи Боже истины (Псал.30:6). Вообще слово Божие было в сердце и на устах Спасителя постоянно, в продолжение всей Его жизни, от начала до конца ея, но в особенности Он любил употреблять его, как оружие, в тяжелые часы борьбы и искушений. Так словом Божиим отразил Он, в начале Своего общественного служения, сатану-искусителя, сказав ему: отойди от Мене, писано бо есть: не искусиши Господа Бога твоего. Слово Божие было на устах Его, когда Он, в минуты глубочайшей душевной тоски Своей, воскликнул: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил? С словом Божиим на устах и умирает Он теперь на кресте Своем: Отче, в руце Твои предаю дух Мой!

Благо тем, которые точно также постоянно носят в своем сердце слово Божие и настолько напитали и укрепили им свои души, что могут употреблять его не только как оружие, как меч духовный в борьбе с искушениями, но и как утешение и ободрение в скорби и отчаянии. Напротив, как жалки и безпомощны бывают во дни бедствий и испытаний, особенно же в предсмертные часы те из нас, кои в добрые и благополучные дни не озаботились сделать запаса из слова Божия! Им нужно утешение, ободрение, подкрепление, но где взять их? В душе их пустота: ни одной молитвы, ни одного священного песнопения, ни одного изречения слова Божия, которое могло бы ободрить, подкрепить удрученную душу и пролить в нее светлый луч надежды. Вот почему весьма уместно здесь припомнить слова Премудрого: помяни Сотворшего тя во днех юности твоея, дóндеже не приидут дние злобы твоея, и приспеют лета, в них же речеши: несть ми в них хотения (Экклез.12:1). Внушайте же вы, добрые родители, наставники и воспитатели, вверенному вам подростающему поколению, чтобы оно с самых ранних пор, как можно больше, обогащало себя запасом различных примеров из священной истории, изречений Библии и чудных песнопений нашей Церкви. Поверьте, что это не будет напрасным трудом, и такой запас религиозных знаний не будет излишним балластом, обременяющим только память ваших питомцев. Нет, это поистине будет для них драгоценным, незаменимым сокровищем, хотя бы они теперь не знали и не могли оценит его по достоинству. Если не сейчас, то современем они глубоко будут благодарны вам за то, что вы заставляли их с детства делать этот дорогой запас, когда например в душе юноши или мужа оживет с своим предостережением какое-нибудь, хотя бы против воли заученное в детстве, священное слово и отведет заблудшего от бездны погибели, или когда эти примеры из священной истории, эти изречения из слова Божия, предстанут как ангелы хранители, пред одром больного, успокоят его душу своими утешениями и проведут чрез мрачную долину смерти! О, даруй, Господи, чтобы, с наступлением и нашего страшного часа смерти, последний вздох и каждого из нас был заимствован из слова Божия, как вздох умирающего Спасителя: Отче, в руце Твои предаю дух Мой!

Это суть слова молитвы, которые Спаситель заимствовал из псалма Давида. Таким образом молясь умирает Спаситель, как молясь и жил Он. Да и что за жизнь, что за смерть без молитвы! Но, друже! Как можешь ты умереть с молитвою, если ты жил без молитвы и в продолжение всей своей жизни не научился молиться?

Отче, в руце Твои предаю дух Мой! Вот слова, которыми молится Спаситель в момент смерти, к которой Он Сам вышел на встречу. Он добровольно предал Себя в руки врагов Своих, которые пред Его мощным: Аз есмь пали ниц, и никакая сила не могла бы связать Его, если бы Он Сам не захотел этого; так же добровольно предает Он Себя и в узы смерти. «Он пришел к смерти, а не смерть к Нему», говорили, поэтому, отцы Церкви. В доказательство этого Он и предал дух Свой в руки Отца, возглашь гласом велиим, то есть с громким воплем. Никтоже возмет ю (жизнь) от Мене, но Аз полагаю ю о Себе; область имам положити ю, и область имам паки прияти ю (Ин.10:18).

Он умер добровольно, но умер действительно и претерпел за нас все мучения смерти. И затем Он передал душу Свою на попечение и сохранение (Сам Собою Он не мог уже этого сделать) Отцу Своему. Из рук врагов Своих, которые, после различных издевательств и мучений, повесили Его на древе клятвы, передал Он Себя в руки Бога. Отче, молится Он, как в первом Своем крестном слове, слове Своего первосвященнического ходатайства за убийц. Отцом называет Он снова Того, Которого в тот ужасный час Своей оставленности от Отца называл Богом. В этот час Своей смерти Он снова становится в такое же отношение к Отцу Своему, в каком был ранее, до Своих страданий.

Что означает эта молитва нашего Спасителя, это видим мы из слов 15-го псалма, которые, по свидетельству апостола Петра (речь его в день Пятидесятницы), исполнились на Иисусе Христе. Сохрани мя, Господи, яко на Тя уповах!.. Яко не оставиши души моея во аде, ниже даси преподобному Твоему видети истления (Псал. 15, 1. 10).

Он передает Свою душу в руки Отца в той уверенности, что она будет невредимою и в целости сохранена до того дня, когда Он снова возьмет ее из Его рук для воскрешения тела.

Свободный от всяких страданий, безопасный от ярости и козней диавола, Иисус входил в покой Божий; тотчас открылись Ему двери рая, в который Он обещал сегодня же ввести с Собою разбойника, куда ведет Он души и всех Своих последователей, которые вместе с Собою, в этом последнем Своем вздохе, как милосердный Первосвященник, передает в руки Своего Отца. И Аз живот вечный дам им, и не погибнут во веки, и не восхитит их никтоже от руки Моея. Отец Мой, Иже даде Мне, болий всех есть, и никтоже может восхитити их от руки Отца Моего (Ин.10:28–29).

Вот почему христиане знают, на чем основывается их утешительная уверенность и в Чьи руки они отдают, при наступлении смерти, свои души на сохранение до дня воскресения. Вот почему первомученик Стефан, умирая под камнями своих убийц, молится: Господи Иисусе, приими дух мой! Вот почему и многие другие из мучеников христианских, умирая, говорили: О, Господи Христе, Ты мой Спаситель, в Твои руки предаю я дух мой. Или: Отче, в руце Твои предаю дух мой; Ты избавил мя, Господи Боже истины.

Христианин! Будет ли этот вздох и твоим предсмертным вздохом? О, старайся, чтобы ты мог отдать твою душу на хранение до дня воскресения в такие надежные руки. Блажен, кто, при последнем конце своей жизни, когда исчезают и мысли и чувства, бывает достоин того, чтобы передать свою душу в руки Всемогущего Отца, с уверенностию, что никто не вырвет ее из этих рук. Таковой утешительной уверенности вполне достаточно для того, чтобы умереть в мире. Имеющий таковую веру знает, что душа его и среди бушующих волн смерти будет безопасна и останется невредимою. Я в руках моего Отца; я знаю это и больше мне ничего не нужно знат; для меня совершенно довольно знать о месте покоя. А что будет от момента моей смерти до того часа, когда все умершие услышат глас Сына Божия и откроются их гробы, это я предоставляю Ему и Его благой воле. При последнем конце своем я молюсь: Отче, в руце Твои предаю дух мой, и, всецело возложив на Него свою надежду, умираю с миром.

Да сподобит нас Отец наш небесный такой мирной кончины! Но, о мои возлюбленные братие! Кто не знал на небе никакого Отца в продолжение своей жизни, тот может ли вручить Ему дух свой при смерти? Кто отвергает Сына, у того нет и Отца (1Ин.2:23). Никто не приходит, говорит Он Сам, ко Отцу, токмо Мною (Ин.14:6). Вот почему и проповедуется теперь Его имя, дабы вы уверовали в Него и по этой вере сделались чадами Божиими. Блажен, кто может, при последнем своем вздохе, передать свой дух в руки Отца, но страшно попасть в руки Живого Бога, Который никогда не бывает поругаем и из рук Которого никто не может спасти. Да защитит и сохранит нас от сего Отец наш небесный!

Иисус воскликнул громким голосом: Отче, в руце Твои предаю дух Мой! И сия рек, издше. Уста Его сомкнулись и умолкли: глаза Его закрылись: лице помертвело; душа отлетела, и тело Царя жизни, как труп, повисло на кресте своем.

Когда склонил Свою голову и умер Спаситель, поколебалась земля, распались камни, раскрылись гробы умерших и завеса во святая святых разорвалась на две половины от верхнего края до нижнего. Сотник же, который держал стражу при кресте, когда увидел все совершившееся, прославил Бога и сказал: Воистину это праведный человек и Сын Божий был. И весь народ, бывший при этом и видевший все это, ударяя себя в перси, разошелся по домам.

Братие христиане! Будем и мы, с благоговением, преклоняя колена душ и телес наших пред крестом Его, ударять себя в перси, каяться и молиться, говоря: Боже, милостив буди нам грешным, нам, которые распяли и убили Бога, единородного Сына, единственного Праведника в нечестивом роде человеческом, – убили Того, Которого теперь никакая смерть уже не умертвит, убили Царя жизни, Который, умерши за грехи наши и воскресши за оправдание наше, взошел теперь на небо, в вечный чертог Отца Своего, чтобы открыть свободный вход туда и нам, и всем, которые вместе с нами преклоняются пред крестом Его и, ударяя себя в перси свои, сокрушаются о грехах своих. О, Господи, Иисусе Христе! Ты вечный Первосвященник, Сын Божий, Агнец Божий, вземший грехи мира, понесший и наши грехи. Приими эту жертву нашего благодарения, с которою мы сегодня, с благоговейною мольбою, преклоняемся пред Тобою! Пусть образ Твоего святого и пречистого, за наши грехи распятого на древе клятвы, тела, ежедневно побуждает нас умирать греху и оживать для Бога! Признай нас Ты, верный Пастырь, Своими и помоги нам быть и на всю жизнь свою оставаться Твоими, дабы мы, при наступлении страшного часа смерти, могли со дерзновением передат наши души на понечение Отца небесного и во имя Твое сказать: Отче, в руце Твои предаю дух мой!

Аминь.