2. Доисторическая Европа. Рубеж III-II тысячелетий до Р. Х.

По слову апостола Павла, Господь от одной крови... произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли (Деян. 17, 26). Единство происхождения человечества – это и догматическая истина и бесспорный вывод современной генетической антропологии. Однако под влиянием многих обстоятельств, в том числе и климатического разнообразия среды обитания, по своему внешнему виду, анатомически и даже физиологически люди различаются не только индивидуально, но образуют определенные типы, которые называются расами.

Коренное население современной Европы составляют европеоиды – люди, принадлежащие к большой белой расе; исключение составляют монголоиды – калмыки, проживающие на крайнем юго-востоке Европы, а также ряд народов Поволжья и Предуралья, относящихся к тюркской и угро-финской языковым семьям, которые имеют более или менее значительную примесь монголоидной расы. Впрочем, монголоидная примесь в малой степени присутствует и у других народов Восточной и Центральной Европы, а также у тюркских и реже у вайнахских и других автохтонных народов Северного Кавказа. Присутствие некоторых черт монголоидной расы у европейцев – это результат миграций в течение более полутора последних тысячелетий. А в остальном расовый состав европейского населения по палеоантропологическим данным не претерпел существенных изменений со времени позднего неолита. Это относится к эпохе, удаленной от нас четырьмя тысячелетиями, когда впервые в Европе появилось общество, перешагнувшее границу, отделяющую примитивные культуры от исторических.

Со времени появления критской цивилизации в канун II тысячелетия до Р. Х. и до наших дней не только на уровне большой расы, но и при более дифференцированном обозрении эволюции расовой карты в Европе не произошло ничего подобного «сейсмическому» расовому сдвигу, пережитому Северной Америкой всего за два предпоследних столетия. Ни примитивным племенам доисторической Европы, при всей их пресловутой кровожадности, вплоть до каннибализма, ни народам Европы исторической, воевавшим между собой почти непрерывно, не удалось сравниться с деяниями их бледнолицых братьев, переселившихся в Новый Свет и истребивших там почти поголовно местные племена краснокожих.

На рубеже II и III тысячелетий до Р. Х. в Европе приблизительно в тех же регионах, что и ныне, локализуются малые расы, на которые подразделяется большая европеоидная раса. В Британии, Скандинавии, на побережье Ла-Манша, Северного моря и Балтики, как и тогда, обитают северные европеоиды, отличительными чертами которых являются высокий рост, светлая окраска волос, глаз и кожи и долихоцефалия (длинноголовость), ранее преобладавшая, а ныне несколько потесненная. По берегам Средиземного моря, в особенности в Испании, Италии, на юге Франции и в Греции, в Причерноморье, но также на западе Франции сохранилась со времен неолита до наших дней южная долихоцефальная раса, отличающаяся от северной темной окраской волос и глаз, смуглой кожей, а также невысоким ростом. В оставшейся части Европы, образующей клин, сужающийся на западе и расширяющийся на востоке, преобладает умеренно брахицефальная (короткоголовая) или мезоцефальная (среднеголовая) раса. В доисторические времена эта раса локализовалась приблизительно там же, но ареал ее распространения был не столь обширным – со временем ею были потеснены как северные, так и южные долихоцефалы. На севере Ирландии в доисторическую эпоху зафиксировано присутствие исчезнувшей впоследствии долихоцефальной эскимоидной расы, характерной особенностью которой является стреловидный шов на черепе, идущий от лба к затылку. Эскимоиды Ирландии не имели при этом монголоидных особенностей современных эскимосов и наравне с европеоидами средиземноморского типа отличались низким ростом и, вероятно, темной окраской волос и глаз.

В свою очередь брахицефальная европейская раса подразделяется на два характерных вида: альпийский и динарский, названный так по наименованию гор на западе Балкан, где как в древности, так и ныне распространен этот анатомический и физиогномический тип. Особенность брахицефалии альпийской расы заключается в том, что она связана со значительной широтой черепа, а для динарской характерна скошенность затылка, которая также при краниометрических измерениях дает брахицефальный индекс. Кроме того, носители типичных черт динарской расы отличаются высоким ростом и массивностью сложения, а люди, принадлежащие к альпийской расе, скорее приземисты и коренасты. Что же касается цвета волос, глаз и кожных покровов, то при большом разнообразии в этом отношении обе расы занимают по преимуществу среднее положение между северными и средиземноморскими долихоцефалами, но особенно часто среди брахицефалов и мезоцефалов Центральной и Восточной Европы встречаются кареглазые шатены.

Ареал динарской расы – Балканы, в особенности их западная часть. С динарской расой характерным строением головы сближается кавказская раса, но для автохтонных кавказцев не характерен высокий рост, типичный для собственно динарской расы. Остальную территорию распространения брахицефалии занимает альпийская раса; наиболее характерные ее черты встречаются действительно в Альпах, а в направлении на восток и отчасти также на север, в сторону Баварии, у представителей этой расы более заметной становится монголоидная примесь в виде скуластости, узкого разреза глаз, в редких случаях даже с наличием эпикантуса. Брахицефалы и мезоцефалы альпийского типа населяли в древности и населяют ныне территорию Центральной Франции, примыкающую к Альпам, а также наряду со средиземноморскими долихоцефалами Астурию и Кантабрию в Испании. Брахицефалов Восточной Европы, ввиду наличия у них некоторых признаков монголоидной расы, некоторые антропологи выделяют в так называемую остическую (восточную) расу – термин, скомпрометированный широким употреблением его расистами Третьего рейха.

Хотя брахицефалия альпийской расы сближает ее с монголоидной, носители которой, проникнув на восток и в центральную часть Европейского континента, оказали влияние на местный антропологический тип, тем не менее сама по себе она не может в большинстве случаев объясняться наличием монголоидной примеси, поскольку археологически зафиксирована значительно ранее первых исторически известных вторжений в Европу народов с монголоидными чертами.

Приведенная здесь расовая классификация европейского населения опирается лишь на самые очевидные анатомические различия внутри одной и той же большой белой расы. Расовая типология становится более дифференцированной и нюансированной, учитывая форму носа, рта, ушных раковин, а также соотношение длины корпуса с размерами ног и рук. Связь выделяемых таким образом антропологических типов с определенными этносами, а еще более с регионами устанавливается, но только статистически, потому что налицо множество индивидуальных различий. Как во времена доисторические и древние, так и ныне повсеместно наблюдается значительное присутствие индивидов, не типичных для туземной группы населения. Конечно, со временем масштаб индивидуальной дисперсии нарастал, но палеоантропологические данные не позволяют делать заключение о существовании в обозримом прошлом исключительной расовой чистоты антропологических групп. Расовой чистоты лишены были даже неолитические племена, тем более ее нет у современных народов.

Во всяком этносе, в особенности многочисленном, существуют разные расы, лишь отчасти локализуемые, но эта их локализация в Европе сохраняется весьма устойчиво, несмотря на пережитые в течение четырех тысячелетий, если исходить из выбранной нами хронологической точки отсчета, великие переселения, ассимиляции и иные этнические сломы. Расовые типы имеют отношение к этногенезу, но весьма относительное, и обнаруживают более устойчивую соотнесенность с территорией, чем с этносом.

Так, во Франции среди этнических французов выделяются те же расовые типы и приблизительно в тех же регионах, что и за два тысячелетия до Р. Х. Фредерик Стендаль в «Записках туриста» сделал меткие наблюдения над антропологическими типами соотечественников, которые он не без излишней категоричности связывает с племенами времен покорения Галлии Юлием Цезарем: «Население Франции можно разделить на гэлов, кимров, иберийцев и метисов... Гэлы наиболее многочисленны. Они среднего роста. При чистоте типа у них круглая голова, большие, широко расставленные глаза, довольно прямой расширяющийся книзу нос, без малейшей горбинки, свойственной орлиному носу. Расстояние от кончика носа до нижней челюсти подбородка равняется длине носа. Рот расположен немного ближе к носу, чем к нижней части лица. Скулы широкие, но не выдаются вперед. В целом черты лица округлые. Обычно волосы у них темные... Гэлы и теперь еще во множестве населяют Бургундию, Дофине, Савойю, Пуату»². Это, по существу, описание одной из разновидностей альпийского расового типа, который археологически выявлен на этой территории задолго до вероятного появления здесь гэлов, или галлов. Ф. Стендаль не ограничивается описанием внешнего вида этой расы, но характеризует и ее психологический тип: «Они жизнерадостны, насмешливы, беспечны». Писатель находит у гэлов также отвагу и «полную неспособность наживать деньги»³, по контрасту с их соседями кимрами, которые, по описанию Ф. Стендаля, «высокого роста, изящного телосложения, стройные. Голова у них удлиненной формы, расширенная сверху, череп очень развит, таким образом глаза находятся посередине лица, считая с маковки. Лоб у них высокий и широкий, глаза продолговатые, нос с горбинкой, крылья носа приподняты. Подбородок выдается, поэтому, как говорят в народе, у кимра нос глядит вниз, а подбородок вверх. Волосы у них белокурые, тогда как у гэлов темные. Кимры, – продолжает Ф. Стендаль, – весьма высокого мнения о себе, иногда эта черта перерастает в тщеславие и гордыню. Они лишены непринужденности и добродушия гэлов, но им присуща необычайная выдержка. Кимры не могут похвастаться быстротой и легкостью соображения, тем не менее они очень смышлены и рассудительны... Кимры занимают север Франции, главным образом Нормандию и северное побережье Бретани⁴». Это образ типичного северного европеоида, представителя «нордической расы», который археологически зафиксирован здесь уже в эпоху неолита. Затем писатель переходит к характеристике долихоцефальной средиземноморской расы: «Баски, или иберийцы, встречаются в южной части Франции, вдоль Пиренеев. Во времена Цезаря они распространились до Гаронны и занимали также побережье Средиземного моря... Им же принадлежала большая часть западного побережья Франции... У иберийцев продолговатая узкая голова, особенно книзу. Дуга бровей выдается вперед, нависая над глазами миндалевидной формы. Нос резко очерчен, длинный, с горбинкой... Прямой подбородок, скуластое лицо. Волосы их иссиня-черные».

Разнообразие расовых типов внутри одной национальности и устойчивое преобладание их на одной и той же территории на протяжении тысячелетий можно наблюдать и в Германии, и в европейской части России. Главный вывод, который вытекает из диахронных наблюдений над изменениями расовой карты Европы, заключается в ее высокой устойчивости. Происходили многочисленные известные и неизвестные истории вторжения иноязычных и часто также инородных в расовом отношении племен, радикальные перемены претерпевала лингвистическая карта, сменяли друг друга археологические культуры и цивилизации, а расовый состав европейского населения и его размещение менялись минимальным образом, по меньшей мере в течение последних четырех тысячелетий. Единственно разумным объяснением этого удивительного факта может быть только одно: вторгавшееся в тот или иной европейский регион племя, даже если оно подчиняло себе автохтонное население и в результате происходила смена культуры, даже если оно навязывало свой язык побежденным, в расовом, биологическом отношении оно, как правило, ассимилировалось численно превосходящим местным населением. Этот вывод тем более надежен, что некоторые из изменений, например роста, окраски волос и глаз, со временем смещающейся в сторону более интенсивной пигментации, и даже распространение брахицефалии за счет долихоцефалии не всегда являются результатом метисации.

Дополнительный свет на происхождение разных рас пролили новейшие достижения антропологической генетики, а именно, теория родовых гаплогрупп, согласно которой всё существующее ныне человечество восходит к предкам по мужским линиям, каждый из которых нес в себе передаваемый исключительно от отца к сыну фрагмент генетического кода, вид которого зависит от пережитой этим предком мутации хромосомы Y; эти предки-родоначальники в свою очередь восходят к одному праотцу по мужским линиям, который в науке получил наименование генетического Адама, подобно тому как происхождение по женской линии восходит в конечном счете к праматери, которую именуют в генетике митохондриальной Евой. Этих условных Адама и Еву не следует отождествлять с библейскими, но во всяком случае в генетике есть прямое указание на единство происхождения человеческого рода, учение о котором является богооткровенным догматом для христиан.

Было выявлено двадцать основных типов, или гаплогрупп, названных буквами латинского алфавита: от A до T. Порядковые места букв в алфавите соответствуют хронологической последовательности появления в результате периодически повторяющихся мутаций соответствующих гаплотипов. Более дробное разделение на группы обозначается дополнительными цифрами и буквами. При этом вычисляется число поколений, отделяющих современных носителей генного элемента, определяющего принадлежность к той или иной гаплогруппе, потому что мутации происходят с известной правильностью через определенное число поколений – от предка, пережившего очередную мутацию, что позволяет делать достаточно достоверные заключения и о времени жизни этого гаплопредка. Сам по себе мутирующий фрагмент гаплогруппы не сообщает никаких качеств тем лицам, которым он передается, но он служит маркером происхождения, являясь своеобразной биологической «фамилией» отцовского рода – весьма многочисленного, поскольку некоторые из гаплогрупп включают в себя сотни миллионов современных людей.

Существуют относительно точные статистические данные, основанные на выборочных исследованиях доли лиц разных гаплотипов в разных этносах. Так, гаплотип R1a1 присутствует у 57% поляков, 47% русских, 40% чехов и словаков, 30% хорватов, 17% сербов, 12% болгар. Доминирующая среди восточных и западных славян гаплогруппа R1a1 присутствует и у народов других языковых семейств, составляя у латышей – 41%, у литовцев – 38%, у шведов – 24%, у норвежцев – 22%, у датчан и немцев – по 20%, у албанцев и греков – по 10%, у англичан – 5%, у итальянцев – 2%. Такова доля представителей этой гаплогруппы среди индоевропейских народов Европы: как видим, она доминирует, помимо славян, у балтов, и ее доля убавляется по мере удаления от России на запад. У одного из неиндоевропейских народов Европы присутствие этого гаплотипа также весьма значительно – к нему принадлежат около 30% венгров, но причина этого обстоятельства ясна: венгры обосновались в Среднем Подунавье, в Паннонии, до них населенной славянами.

Но как обстоит дело с присутствием гаплотипа R1a1 у индоевропейских и неиндоевропейских народов Азии? В этом отношении ключевое значение имеет состав населения Северной Индии:16% жителей Индии – носители гаплогруппы R1a1, среди высших каст Индии носители гаплогруппы R1a1 составляют половину. Концентрация носителей этого гаплотипа среди высших каст – брахманов и кшатриев – ариев, которые уберегали себя от смешения с поверженными и покоренными темнокожими и в основном дравидоязычными туземцами, позволяет с большой долей вероятности сближать эту гаплогруппу с носителями индоевропейского праязыка, которые, возможно, называли себя ариями, а возможно, и нет, но так несомненно обозначали себя скотоводы, которые пришли с севера, из Восточной Европы, в долину Инда и Ганга, ставшего их священной рекой.

Семь процентов русских относятся к гаплотипу R1b, доминирующему в Центральной и Западной Европе, включая Британские острова: он маркирует 48% немцев, 56% англичан, 44% итальянцев, но лишь 13% шведов. Учитывая ареал его распространения, его обыкновенно называют кельтским. Весьма вероятно, что гаплогруппа R1b была занесена на запад Европы пришедшими из Азии носителями культуры колоколовидных кубков, всадниками и скотоводами, говорившими на неизвестно каком языке, но определенно не на языке европейских автохтонов, и подвергшимися впоследствии языковой арианизации, в результате чего и появился кельтский язык. Уменьшение числа носителей гаплотипа R1a1 по мере удаления на запад Европы, вероятно, было связано с тем, что там арийские предки германцев вторгались в численно преобладающую массу кельтов.

Двадцать два процента русских составляют лица, относящиеся к гаплотипу № 3, который принято называть «сибирским». К нему принадлежит также значительная часть лиц финноязычных этносов, а также сибирских тюрок, в том числе якутов, он заметно присутствует также у германоязычных скандинавов, составляя у шведов 14%. Двенадцать процентов русских принадлежат к гаплогруппе I1b, преобладающей на западе Балкан. Ее принято сближать с динарской расой с учетом ареала ее распространения. К ней относятся 58% боснийцев, 41% хорватов, 39% сербов, но также по 17% чехов и словаков и столько же австрийских немцев; наконец, 5% русских принадлежат к гаплогруппе I1a, более всего распространенной на севере Европы: к ней относятся 40% норвежцев, 36% шведов, 30% англичан, 25% немцев. Вероятна связь именно этой гаплогруппы с нордическим расовым типом.

На рубеже тысячелетий на Крите появляется первая развитая цивилизация Европы, иными словами, в Европе часы истории начинают свой ход. В мире библейском это была эпоха отца народов Авраама. К тому времени на разных континентах обитаемой земли уже существовали высокоразвитые культуры по берегам великих рек – Нила, Тигра и Евфрата, Хуанхе и Янцзы, Инда и Ганга: египетская, шумеро-аккадская, китайская и индская с ее урбанистическими центрами, открытыми археологами ХХ столетия городами Хараппе и Мохенджо-Даро. Европейское человечество переживало еще эпоху неолита, халколита и ранней бронзы.

Неолит, который характеризуется, в отличие от предшествующих палеолита и мезолита, изготовлением шлифованных и полированных изделий, употреблением керамической посуды, а затем также гончарного круга, доместикацией животных и земледелием, маргинализирующим охоту, рыбную ловлю и собирательство, распространен был на большей части Европы, включая Британские острова, Скандинавию, а также значительную часть континентальной Европы на ее севере и востоке; но Европа не была одним из очагов зарождения неолитической индустрии, она распространилась в Европу с Ближнего Востока через Малую Азию и Балканы. На суровом приполярном севере Европы, включая и часть Скандинавии, на рубеже III и IV тысячелетия еще сохранялись рудименты мезолитического общества – основным источником существования обитавших тут людей оставались охота и рыбная ловля, а земледелие вовсе не было известно. Впрочем, ввиду климатических особенностей Крайнего Севера, оно и потом никогда не составляло там основы хозяйственной деятельности.

Халколитом, или энеолитом, называют эпоху, когда с преобладанием каменной индустрии употребляли также изделия из цветных металлов – меди и золота. Энеолит продолжался относительно недолго, трансформируясь в культуру бронзового века, иными словами, на смену производства чистых металлов идет металлургия сплавов, основу которых составляет медь, смешиваемая с оловом, цинком, серебром или мышьяком.

Высокоразвитые мировые цивилизации III тысячелетия, в том числе и соседние для Европы египетская и шумеро-аккадская, в отношении индустрии не вышли за границы бронзового века, но изготовление бронзы возникло в это тысячелетие и в Европе, в примитивных доисторических обществах на Северном Кавказе, на Балканах и на Пиренейском полуострове. На рубеже III и II тысячелетий бронзовая индустрия распространяется на большей части Европы, включая Нижнее и Среднее Поволжье, Поднепровье, Карпатский и Альпийский регионы, территорию современной Франции и Италии.

Более дифференцированное представление о состоянии Европы на рубеже III и II тысячелетий дает синхронный обзор ее археологических культур. На обширном пространстве Северо-Восточной Европы – от Урала до Северного моря и Аландских островов, от Ледовитого океана до Оки – в ту пору еще сохранялась сложившаяся здесь ранее культура ямочно-гребенчатой керамики. За Уралом эта культура распространялась по всей Сибири до Оби и Байкала. Ее название связано с орнаментом на керамических сосудах яйцевидной формы, состоящим из комбинаций ямочек, которые предположительно наносились на мягкую глину зубьями костяного гребня. Материалом для изготовления орудий труда и других изделий, включая оружие, служили сланцы, кремень, кварц и кости животных. В Карелии сохранились наскальные рисунки, изображающие охоту на лосей с лодок, морскую охоту на тюленей с применением гарпуна, фигуры лыжников. Судя по рисункам, носители ямочно-гребенчатой культуры сооружали лодки разных форм и размеров для плавания по рекам, озерам и морю, на охоте употребляли капканы.

В Норвегии обнаружено более семидесяти наскальных изображений, которые датируются рубежом III и II тысячелетий до Р. Х. «Эти рисунки свидетельствуют о том, что создавшие их люди не только были прекрасными художниками, но и внимательно наблюдали за поведением животных. Как правило, первобытным мастерам удавалось передать характерную именно для этого животного позу – северный олень оглядывается через плечо, шеи диких лебедей изогнуты, а лоси бегут галопом»⁵. Наряду с натуралистическими рисунками на скалах в Норвегии найдены также схематические и стилизованные изображения. Среди них встречаются силуэты антропоморфных существ. Сравнивая древние памятники с подобными им наскальными рисунками аборигенов Австралии, можно сделать вывод об их ритуальном и магическом назначении. Некоторые петроглифы в Карелии говорят также о существовании у племен ямочно-гребенчатой культуры анимистических верований: на одном из изображений представлено, как человекообразные существа выгоняют дичь к охотникам и рыбу к рыболовам.

В западных вариантах ямочно-гребенчатой культуры, на Аландских островах и на Скандинавском полуострове, фаунистический материал говорит о доместикации свиней, на некоторых сосудах сохранились отпечатки зерновых злаков, но в более восточных раскопках никаких следов существования скотоводства и земледелия не встречается. На берегу реки Модлоны, впадающей в озеро Воже в Каргополье, открыты остатки поселения из наземных жилищ на сваях, в которых найдено много янтарных украшений, а также женский череп с воткнутым в него деревянным колом. Значительным своеобразием отличался один из локальных приокских вариантов ямочно-гребенчатой культуры, названный по месту его обнаружения «волосовским». Посуда там украшалась узорами в виде «отступающей гребенки» и беспорядочно нанесенных мелких ямок. Носители этой культуры жили в больших круглых землянках диаметром до десяти метров и глубиной до двух метров с длинными коридорообразными входами и с земляными нарами вдоль стен.

Южнее ареала ямочно-гребенчатой керамики, в зоне широколиственных и смешанных лесов, от Волги до Рейна, на рубеже III и II тысячелетий располагались разновидности культуры шнуровой керамики и боевых топоров. Среди ее локальных вариантов выделяют фатьяновский, названный так по деревне Фатьяново вблизи Ярославля, культуру ладьевидных топоров в Восточной Прибалтике, а также на юге Финляндии и Швеции, среднеднепровскую, одерскую, саксоно-тюрингенскую, культуру «одиночных могил» в Дании и Шлезвиг-Гольштейне. Культура шнуровой керамики известна в основном по материалам захоронений, а не поселений. При этом самые характерные находки в могильниках – это керамические кубки, украшенные в верхней части орнаментом, нанесенным с помощью шнура или веревки. В мужских захоронениях часто обнаруживаются шлифованные ладьевидные боевые топоры, покрытые рельефным узором, которые могли также служить символом власти. В детских захоронениях иногда находили игрушечные топорики из камня или глины. В поздних могильниках этой культуры, в частности в фатьяновских, обнаружены и металлические изделия – бронзовые топоры, копья и украшения. При погребении применялась как кремация, так и ингумация в скорченном виде на боку, при этом труп покрывали красной охрой. Над могилами насыпали курганы, но этот обычай не был распространен повсеместно; у фатьяновцев, например, никаких надмогильных сооружений не было.

Отсутствие постоянных поселений у носителей культур шнуровой керамики в большинстве ее локальных вариантов является признаком особой подвижности населения. Некоторые исследователи считают его вообще кочевым. Но несомненно, что некоторые из региональных разновидностей этой культурной общности носили земледельческий характер. Это относится, по меньшей мере, к носителям культуры ладьевидных топоров в Прибалтике и на юге Скандинавии, где на песчаных дюнах сохранились следы жилых помещений, а также к обитателям берегов Женевского и Невшательского озер в Альпах. По отпечаткам на сосудах, найденных в Бранденбурге, видно, что там выращивали ячмень, пшеницу и овес. В Дании существовало пахотное земледелие. В разных регионах носители культур шнуровой керамики расчищали леса для пахоты, а также для пастбищ. В Прибалтике основу хозяйства составляло скотоводство – разводили овец, коз и свиней, реже коров. По результатам анализа животных костей в могильниках Западной Германии сделан вывод о том, что там в стаде преобладал крупный рогатый скот: костные остатки свиней, овец и собак встречаются значительно реже. Носители культур шнуровой керамики употребляли колесные повозки, в них запрягали быков или волов. Лошадь появляется лишь в более поздних вариантах этой культуры, впервые в Дании. Приморское население Прибалтики занималось рыбной ловлей и морским промыслом.

Южнее региона шнуровой керамики расположена территория, на которой на рубеже III и II тысячелетий еще сохранялась сложившаяся ранее и генетически родственная ей культура шаровидных амфор. Артефакты этой культуры, и среди них самые характерные для нее, давшие ей наименование, – керамические миски с расширенным туловом, имеющим форму, приближающуюся к шаровидной, названные амфорами, также украшались шнуровидным орнаментом. Самые древние памятники этой культуры найдены в бассейне Вислы, откуда она распространилась на запад, до Эльбы, и на восток – в Галицию, огибая с севера Карпатские горы. Некоторые из локальных вариантов этой культуры могут рассматриваться и как разновидности культуры шнуровой керамики; это относится, например, к культуре Злоты в Польше. Более того, шаровидные амфоры находили и в значительном удалении от региона этой культуры – в Фатьянове.

Отдельные поселения носителей культуры шаровидных амфор, несмотря на длительность ее существования, не имеют глубокого культурного слоя, что говорит о подвижности населения, давшей основание некоторым исследователям приписывать этой культуре кочевой образ жизни – номадизм. Скотоводство было главным занятием ее носителей, но они знали и земледелие: разводили свиней, коров и лошадей, сеяли пшеницу, ячмень, бобовые. Культура шаровидных амфор находилась в основном на стадии неолита – металлические, медные изделия встречаются редко. Частыми находками являются украшения из янтаря. О синкретическом характере этой культуры говорит большое разнообразие могильников и погребальных обрядов: практиковались и кремация, и трупоположение, покойников хоронили и в простых ямах, и в каменных ящиках, над могилами насыпали курганы или оставляли их без каких бы то ни было наземных сооружений; найдены как одиночные, так и групповые захоронения.

На западе и в центре Европы на рубеже III и II тысячелетий существовала еще одна родственная культурам шнуровой керамики и шаровидных амфор – культура колоколовидных кубков. У нее было три основных ареала: один охватывал юг Польши, Саксонию, Венгрию, Моравию, Чехию, Австрию и Баварию; другой – устье Рейна, Голландию, Англию, Бретань, запад и юг Франции, Португалию; третий – Сардинию и Сицилию. Название культуры связано с частыми находками в местах ее распространения, отличающихся особым изяществом керамических кубков, напоминающих по форме колокола и украшенных шнуровым орнаментом. В раскопках обнаружено большое число изделий из меди: кинжалов, ножей, украшений. Носители этой культуры были по преимуществу скотоводами и имели конские табуны – костные остатки этих животных преобладают в фаунистическом материале, обнаруженном при раскопках, проведенных на территории Венгрии по берегам Дуная. Помимо лошадей разводили коров, доля свиней и овец в их стадах незначительна. Их оружием был лук. Носители этой культуры были рассеяны среди основной массы оседлых земледельцев, но, вероятно, господствовали над ними. В Португалии, Бретани и Англии обнаружены групповые захоронения мегалитического типа, в центрально-европейском регионе этой культуры могильники лишены курганов – покойников погребали в скорченном виде, применялась также кремация.

Вторжение носителей культуры колоколовидных кубков в Англию в конце III тысячелетия потеснило, но не уничтожило сложившуюся на юго-западе острова, на Солсберийской равнине, древнюю мегалитическую культуру, центром которой было городище Уиндмилл-Хилл. В конце III тысячелетия там было воздвигнуто грандиозное погребальное сооружение, представляющее собой насыпь длиной более ста метров, по обе стороны которой были вырыты рвы, в которых добывали мел для этой насыпи. Под насыпью находился коридор с погребальными камерами по сторонам. На смену длинным курганам уиндмиллхиллской культуры пришли индивидуальные круглые курганы, принесенные носителями культуры колоколовидных кубков. Вокруг знаменитого Стоунхенджа, воздвигнутого позже, уже в середине II тысячелетия, сохранилось около 350 мегалитических памятников разновременной постройки, в том числе и сооруженных на рубеже III и II тысячелетий и относящихся к культуре Уиндмилл-Хилла.

В степях между Волгой и Днепром начиная с XXIII столетия распространилась катакомбная культура, которая пришла сюда на смену более ранней ямной культуре, уступив в свою очередь в XVIII столетии на большей части своей территории место срубной культуре, но продержавшись в Приазовье и южнее, на Северном Кавказе, до конца II тысячелетия. Название культуры идет от своеобразного погребального обряда: для захоронения в стенке подкурганной ямы вырубалась особая камера – катакомба, ниже дна ямы, вход в которую из ямы перекрывался каменной или дубовой плитой. Подобные захоронения встречаются также на островах Эгейского моря, в Сицилии, на Кипре и в Сирии. Единичные случаи катакомбных захоронений обнаружены также в Польше. Еще одним характерным признаком этой культуры является употребление орнаментации в виде шнура или плетеной тесьмы на керамических сосудах, а также частые находки бронзовых изделий с рельефным спиралевидным орнаментом. Из бронзы, которую привозили с Кавказа, на местах поселений «катакомбников» изготовляли черенковые кинжалы, шилья, проушные колунообразные или плоские клиновидные топоры, спиралевидные височные кольца, круглые бляшки, которые нашивались на одежду, и другие украшения. Но при широком употреблении бронзы каменных изделий было все-таки больше, в особенности часто в местах поселения «катакомбников» находят орнаментированные сверленые и полированные топоры разнообразных форм.

Поселения катакомбной культуры отличаются значительными размерами, обычно в несколько сот метров, и толстым жилым слоем, говорящим об их длительном существовании, а значит, об оседлости их жителей. В этих поселениях занимались как земледелием (в раскопках найдены серпы с кремниевыми вкладышами, мотыги из рогов и костей, зернотёрки, а также зерна проса и ячменя) и скотоводством (разводили коров, лошадей и овец), так и ремеслами, в особенности литьем из бронзы. В донецких катакомбных захоронениях обнаружены следы жертвоприношений животных – ног и голов баранов, коров и лошадей, и, возможно, также человеческих жертвоприношений.

В бассейне Днепра катакомбная культура соприкасалась с более древней и уже угасавшей на рубеже III и II тысячелетий трипольской культурой, названной так по селу под Киевом, где был открыт ее первый памятник. Первоначально регионом распространения этой культуры считали правобережную Украину до Галиции на западе и до Черного моря на юге, а также Остерский уезд на левом берегу Днепра; затем было установлено, что следы той же культуры сохранились в Молдавии, Румынии и на Балканах – во Фракии и Фессалии. Характерная черта трипольской культуры – крашеная красноцветная керамика, которая сближает ее с высокоразвитыми культурами Месопотамии, Египта, Средней Азии и даже Китая, но, вероятно, за этим сходством не стоит какая-либо генетическая связь. Трипольская керамическая посуда, разнообразных, иногда вычурных форм, украшалась нарезным спиральным орнаментом. Трипольцы создавали статуэтки из глины – изображения зверей и людей в разных позах, сидящих и стоящих, но особенно часто женские фигурки, иногда внутри таких фигурок помещались зерна злаков. Если судить по аналогии с другими земледельческими культурами, это были изображения женского божества – покровительницы земледелия.

Трипольская культура, действительно, носила земледельческий характер. При раскопках обнаружены обмазанные глиной ямы, предназначенные для хранения зерна, изготовленные с этой же целью сосуды, большое число зернотёрок, серпы с кремниевыми вкладами, мотыги из сланца или рогов, глиняные модели домов, и в одном из таких домиков обнаружена фигура женщины, склонившейся над зернотеркой. В местах раскопок археологами найдены целые кучи поджаренных пшеничных, просяных и ячменных зерен. Занимались трипольцы и скотоводством – судя по костным материалам, разводили коров, овец, свиней, охотились на благородного оленя, лося, косулю. Трипольская культура в основном оставалась неолитической, но в раскопках найдены также изделия из металла – медные шилья, колечки, клиновидные топоры, которые изготавливались из металла, доставлявшегося с Карпат.

Трипольские жилища, о конструкции которых можно судить по керамическим моделям, имели прямоугольную форму и были значительных размеров – до 150 квадратных метров. Разделенные на отдельные помещения, они предназначались для больших семей, в то время как составлявшие их малые семьи занимали отдельные помещения в доме. В каждом помещении ставилась отдельная печь из обожженной глины, около печи часто находилось глиняное возвышение, вероятно, лежанка. Типичное расположение домов в селении – по кругу; возможно, что в центре круга размещался загон для скота. Вокруг некоторых поселений обнаружены остатки укрепленных валов. Исследования могильников обнаружили большое разнообразие в погребальных обрядах. В отдельных случаях покойников погребали под полом жилого дома. Помимо бедных захоронений в ямах совершались и пышные погребальные обряды: сооружались надмогильные курганы, иногда доходившие до сорока метров в диаметре. В богатых захоронениях обнаружены медные кинжалы, проушные топоры, серебряные и медные височные кольца. В некоторых могилах найдены каменные бычьи головы – культ быка был распространен у современных трипольской культуре средиземноморских народов. Наряду с трупоположением у трипольцев существовал и обряд трупосожжения – в некоторых сосудах найдены обгорелые человеческие кости.

Одна из самых развитых культур III и II тысячелетий возникла на Кубани, и называют ее майкопской – по месту, где в 1897 году был раскопан огромный курган высотой более десяти метров. Ареал этой культуры распространяется на весь предгорный запад Северного Кавказа. Под Майкопским курганом обнаружены скелеты мужчины и двух женщин в скорченном положении, густо обсыпанные красной охрой. Скелет мужчины усыпан золотыми пластинками в виде мастерски выполненных рельефных изображений быков и львов. Рядом с ним найдены золотые и серебряные сосуды, украшенные искусной чеканкой. На одном из них рельефно представлена процессия зверей, на другом – лев, преследующий быка, и лошадь на фоне Большого Кавказского хребта, на котором легко различаются вершины Эльбруса и Казбека, и реки, стекающие с гор. Серебряные трубки, обнаруженные в кургане, поддерживали балдахин, под которым погребли покойника. На трубки были надеты сделанные из золота и серебра фигуры быков прекрасной работы, там находились также золотые ленты, бусы из сердолика и бирюзы. Под курганом похоронен вождь племени или предводитель военной дружины. Обнаруженные там же женские скелеты – останки убитых при его погребении жен или наложниц.

В хозяйстве майкопцев, судя по анализу материала, обнаруженного в раскопках их поселений, преобладало скотоводство – разведение коров и свиней, но занимались они также и земледелием, хотя оно имело для них побочное значение. В майкопских поселениях умели не только обрабатывать металлы, но также выплавлять бронзу из меди и мышьяка. Изображение горных вершин на сосуде из Майкопского кургана может быть свидетельством существования культа горных духов, который хорошо известен по позднейшим археологическим материалам Кавказа, а также выявляется этнографическими исследованиями.

На противоположном краю Южной Европы, в Юго-Восточной Испании, выявлено существование еще одной высокоразвитой культуры бронзового века, сложившейся в середине III тысячелетия, – мильярской, названной так по месту раскопок. Для этой культуры характерны укрепленные поселения. Засушливый климат плоскогорья повлек за собой сооружение цистерн для хранения воды и каналов, следы которых обнаружены при раскопках.

Каналы использовались для орошения обрабатываемой земли путем регулирования паводковых вод. Мильярцы выращивали карликовую пшеницу, ячмень, лен. В раскопках обнаружены также следы выращивания основных культур Средиземноморья: маслин и винограда – оливковые и виноградные косточки. Вероятно, мильярцам были известны масло и вино. Занимались они и скотоводством. Существовала у них и медеплавильная металлургия, а также изготовление медных, золотых и бронзовых изделий. В раскопках найдены мастерские, в которых производились орудия из кости и камня. Мильярский регион поддерживал контакты с Северной Африкой, откуда доставлялись слоновая кость и страусиные яйца, скорлупа которых обнаружена при раскопках. Носители мильярской культуры, судя по могильным сооружениям, имели сложный ритуал погребений.

На Пиренейском полуострове существовала еще одна археологическая культура – Вила-Нова, обнаруженная на юге Португалии, вблизи Лиссабона. Ее также характеризуют укрепленные поселения, плавка меди, изготовление медных, золотых и бронзовых изделий. Но культура Вила-Нова сложилась не на плоскогорье, как родственная ей мильярская, а в долине, где условия для земледелия были более благоприятными ввиду плодородия почвы и влажности климата. Поэтому в ее хозяйстве земледелие играло более важную роль.

Высокого уровня развития на рубеже III и II тысячелетий достигла культура, археологические следы которой в изрядном числе керамических и бронзовых артефактов найдены на Липарских островах, расположенных к северу от Сицилии; человеческие поселения существовали там непрерывно с конца V тысячелетия до Р. Х. Некоторые черты этой культуры сближают ее с эгейским миром. Мифологическим и поэтическим отражением взаимоотношений между обитателями островов, второе название которых – Эоловы – прозрачно указывает на их связь с одним из эллинских племен – эолийцами, стал включенный в «Одиссею» рассказ о гостеприимстве царя Эола, оказанном им заблудившемуся в поисках родной Итаки и странствующему по морям Одиссею.

Еще одним островным центром средиземноморской культуры была Мальта. Венгерский историк религий М. Элиаде находил в ней черты, роднящие ее с мегалитическими культурами Британии и Пиренейского полуострова, заметив при этом, что «нигде, кроме как на Мальте, нет таких ярких образцов мегалитической архитектуры и таких выразительных свидетельств культа мертвых и почитания Великой богини. Раскопки обнаружили очень мало домов, но целых семнадцать храмов, и предполагается, что их было еще больше. Это подтверждает мнение некоторых ученых, что в период неолита Мальта была isola sacra. Большие эллиптические террасы, сооружавшиеся перед святилищами или между ними, явно предназначались для ритуальной хореографии и танцев во время процессий. Стены храма украшали чудесные спиральные барельефы... Но самым сенсационным открытием была огромная статуя сидящей женщины – несомненно, богини»⁶.

Культуры Майкопа, Липарских островов, Мальты, Мильяра и Вилы-Новы на рубеже III и II тысячелетий опережали остальную Европу, но на самом высоком уровне развития стояли тогда народы, жившие на юге Балкан, на островах Эгейского моря и на Крите, культура которых имела очевидные генетические связи с Западной Анатолией. Там впервые в Европе и был совершен переход от примитивного общества к развитой цивилизации, от Архаики к истории в собственном смысле слова.

В настоящее время коренные европейцы говорят на языках: уральских, алтайских, нахско-дагестанских, абхазо-адыгских и изолированном баскском, а значительное большинство – на индоевропейских языках. За четыре тысячелетия лингвистическая карта Европы претерпела радикальные перемены; но о том, какой она была в канун появления первой европейской цивилизации, судить можно лишь приблизительно. Только в начале II тысячелетия до Р. Х. в Европе у одного из ее народов, обитавшего на Крите, появилась письменность, которая, однако, еще не расшифрована. Прошли столетия, прежде чем на Крите и Пелопоннесе эта письменность, претерпев метаморфозу, приобрела новый вид, в котором она была недавно в основном разгадана, и это была уже письменность на раннегреческом языке. Письменные памятники более древних культур Востока не содержат сведений о европейских языках, разве только весьма скудные упоминания о европейских этносах в этнонимах их носителей, вроде Геродотовых агафирсов, невров, андрофагов, меланхленов и будинов, обитавших в Восточной Европе, к северу от скифов. Так что языковая карта Европы рубежа III и II тысячелетий может быть только результатом умозрительных реконструкций и носить самый схематический характер.

Сопоставляя диахронически лингвистическую ситуацию в Европе в разные эпохи, а также учитывая великие и малые переселения, происходившие на протяжении веков, можно сделать вывод о том, что только алтайская языковая семья не могла присутствовать в Европе в столь отдаленную эпоху – в III тысячелетии до Р. Х., ибо продвижение тюркских народов на запад происходило значительно позже. Есть все основания предполагать, что на языках, генетически родственных современным нахско-дагестанским и адыго-абхазским, говорили на Северном Кавказе и четыре тысячи лет назад.

Существует не лишенная оснований гипотеза о родстве баскского языка с языками Кавказа: нахско-дагестанскими, адыго-абхазскими и картвельскими, прямая генетическая связь между которыми также относится к области гипотетических построений. За этой гипотезой неизбежно следует предположение о существовании сплошного пространства отдаленно родственных языков – от Атлантического океана до Каспийского моря, – пространства, разорванного впоследствии вторжением носителей языков инородной индоевропейской семьи.

Так, обитавший на западе Грузии кавказский народ, давший наименование всей Грузии, также именовал себя иберами (иверами), как испанские иберы. На территории, отделяющей испанских иберов от автохтонных кавказских народов в разные исторические эпохи проживали исчезнувшие впоследствии народы: лигуры, этруски, пеласги, лелеги, которых античная историография сближает с создателями первой цивилизации на Крите, наконец хурриты в Леванте и урарты – на Армянском нагорье, языки которых состояли в вероятном родстве с кавказскими языками, а также филистимляне, которые дали имя Святой Земле – Палестине.

Дальнее родство упомянутых здесь живых и мертвых языков с индоевропейскими также имеет место. Выдающийся русский археолог и лингвист Н. Я. Марр объединял индоевропейские языки с кавказскими и другими, перечисленными здесь, выделяя яфетическую языковую семью, названную так по имени библейского Иафета. Лингвистами школы русского ученого В. М. Иллича-Свитыча доказано существование языковой макросемьи, получившей название ностратической, в которую помимо яфетических языков входят также афро-азиатская (семито-хамитская), уральская, алтайская, дравидская языковые семьи и даже изолированные языки Дальнего Востока: корейский и японский.

Что же касается распространения уральских языков в Европе, то носители венгерского языка переместились в древнюю Паннонию всего только тысячу с малым лет назад, завершив в долине Дуная и Тиссы свой многовековой путь из дальнего Приуралья, где ранее, вероятно, обитали также близкородственные им манси и ханты, которые продвинулись в восточном направлении и расселились в Сибири, в болотистых топях по притокам Оби, а собственно финские народы, вероятно, также населявшие некогда предгорья Урала, значительно раньше венгров выселились за пределы своего исконного очага и заняли обширные территории Северо-Восточной Европы, до Балтики на западе и до Оки и верховьев Днепра на юге. Но это расселение бродячих охотников и рыболовов, в отличие от передвижения степняков и скотоводов венгров, не носило в себе ничего номадического, то есть кочевого, и происходило исключительно медленно.

Начиная с рубежа II и I тысячелетий до Р. Х. в Европе преобладают индоевропейские языки. Бесспорно их присутствие здесь и в конце III тысячелетия, после того как Европа пережила грандиозные перемещения человеческих масс, сопоставимые с великим переселением, обрушившимся на Римскую империю в IV веке от Р. Х.

Сам факт существования индоевропейской языковой семьи непосредственным образом не очевиден в отличие от родства между близкородственными славянскими, романскими, тюркскими или семитскими языками, семья, которую называют также менее удачно индогерманской (в немецкой лингвистике) и арийской (некоторые англо-американские, а также немецкие филологи, главным образом во времена господства нацистов). Так, он явился открытием филологической науки, сделанным на рубеже XVIII-XIX столетий английским ученым В. Джонсом, а также немецким филологом Ф. Боппом, обнаружившими родство санскрита, персидского, греческого, латинского и германских языков. Это открытие связано и с исследованиями датского лингвиста Р. К. Раска, который еще в 1817 году опубликовал свой вывод о родстве греческого и латыни с германскими языками, с работами В. Гумбольдта, Ф. Шлегеля и Я. Гримма. Впрочем, задолго до этого вдумчивые и наблюдательные ученые обращали внимание на отдельные факты языкового родства внутри этой семьи. Так, еще в конце XVI века Бонавентура Вулканиус обнаружил в немецком и персидском языках 22 одинаковых слова, что он наивно объяснял смешением немецкого языка с персидским.

Принадлежность к индоевропейской семье языков славянских и балтийских была выявлена в начале истории индоевропеистики, а вот принадлежность к этой семье также кельтских языков, грамматическая структура которых имеет существенные особенности, отличающие ее от остальных языков индоевропейской семьи, а также албанского и армянского, ввиду многочисленных заимствований в первом из них из турецкого, а во втором – из турецкого и кавказских языков, была обнаружена лишь во второй половине XIX века. Наконец, уже в XX столетии были расшифрованы тексты, написанные на мертвых языках: близкородственных хеттском и лувийском, носители которых обитали в Анатолии, и тохарском, который в VII столетии от Р. Х., когда на нем были написаны расшифрованные тексты, оставался еще в употреблении в Синьцзяне, где впоследствии поселились тюрки – уйгуры. И анатолийские языки, и тохарский оказались также индоевропейскими. Расшифровка тохарского языка изменила представление об ареале распространения индоевропейских народов.

Родство между индоевропейскими языками, помимо грамматических форм, обнаруживается также в лексике – прежде всего в личных и притяжательных местоимениях, в числительных, в словах, обозначающих родство, а также в названиях животных, растений, орудий труда, охватывая примерно одну треть основного словарного фонда этих языков – живых и мертвых. При этом имеют место фонетические соответствия в словах разных языков, имеющих общее происхождение: так, в начале слова санскритскому bh соответствуют греческое ph, латинское f и немецкое, а также русское b (б) – bhratr, phrator, frater, Bruder, брат.

Этимологически родственные слова в одних случаях имеют тождественное значение, как в приведенных выше примерах, в других их семантика разошлась: русское слово «берег» имеет общее происхождение с немецким «Berg», которое, однако, обозначает гору.

Индоевропейская языковая семья разделена на группы языков: кельтскую, германскую, романскую, выросшую из латинского языка, который был некогда одним из италийских языков, славянскую, балтскую, иранскую, индоарийскую и нуристанскую группы, а также ныне изолированные внутри большой индоевропейской семьи языки: греческий, армянский и албанский. Благодаря прочитанным письменным памятникам, а также при отсутствии памятников, но благодаря отдельным словам, сохранившимся в иноязычных текстах, из топонимического и ономастического материала известно существование тохарского языка, хеттского с родственными и преемственно связанными с ним позднейшими анатолийскими языками: лувийским и лидийским; иллирийской группы, к которой принадлежит и современный албанский; и наконец, группы фракийских языков, ни один из которых не имеет доживших до наших дней преемников и представление о которых почерпается только по отдельным словам в иноязычных памятниках. Греческому языку был близок просуществовавший до Эллинистической эпохи македонский язык, превратившийся затем в диалект греческого.

Особенно тесное родство связывает балтские и славянские языки, что делает вполне правомерным термин «балтославянские языки», а также иранские с индоарийскими и промежуточными между ними нуристанскими языками, на которых говорят немногочисленные жители гор Северо-Восточного Афганистана и примыкающего пакистанского пограничья. Языки этих трех групп принято называть индоиранскими.

Более тесные связи между другими языками и языковыми семьями носят уже односторонний, а не универсальный характер. Проблематичность генетической природы этих связей не позволяет предложить еще один уровень классификации внутри индоевропейской семьи. Хотя некогда в филологии такой уровень классификации был общепризнанным. Речь идет о разделении всей семьи на две основные ветви, идентифицируемые по фонетическим соответствиям – звук «с» или «к» в одной ветви соответствовал «s» в другой, и условно эти две ветви именовались по звучанию числительного «сто» в разных индоевропейских языках: одна ветвь именовалась кентумной – от «kentum» («centum») (на латинском языке), а другая сатемной – от «satem» (так произносилось слово «сто» на санскрите). Все известные до начала XX века индоевропейские языки были в соответствии с этой классификацией объединены в две большие группы: в сатемную группу включили балтославянские и индоиранские языки, а также армянский и албанский, представляющий иллирийскую группу, и фракийские языки, известные в основном по топонимическим и ономастическим данным, остальные индоевропейские языки – германские, романские (италийские), кельтские и греческий – были отнесены к кентумной группе. В результате получилась классификация, которая, казалось, проливала свет и на историю расселения индоевропейских народов, потому что она находила соответствие в географии распространения этих языковых групп – за вычетом размещения народов на Балканах, где албанцы обитают западнее греков, в остальном получалась географически стройная картина: носители языков сатемной ветви живут на востоке, а кентумной – на западе индоевропейского ареала.

Но прочтение тохарских текстов опрокинуло прежнее представление о расселении индоевропейских народов. Оказалось, что тохары, жившие на крайнем востоке индоевропейского пространства, говорили на языке, относящемся к кентумной ветви, к ней же, как выяснилось, принадлежали и анатолийские языки, которые при этом, однако, обнаруживали значительную близость к индоиранским языкам, причем к санскриту большую, чем к иранским. Это обстоятельство заставило индоевропеистов критически отнестись к прежде принятой классификации, и в настоящее время большинство лингвистов уже не придает особенно большого значения фонетическому соответствию звуку «k» и «s». Одной из версий интерпретации этого соответствия сторонниками сохранения ранее принятой классификации является гипотеза о том, что в период расщепления индоевропейского праязыка на диалекты произношение типа «сатем» характеризовало диалект, носители которого находились в центре ареала, а соответствующее ему «кентум – центум» было особенностью периферийных диалектов. Затем, когда в связи с территориальной экспансией диалекты превратились в отдельные языки, носители языков группы «кентум» оказались на крайнем востоке и западе обширной территории, населенной индоевропейцами, а языки «сатем» заняли срединное положение между ними.

Трудами филологов-индоевропеистов удалось реконструировать индоевропейский праязык со значительной полнотой и убедительностью. Наилучшим образом сохранилась в лексике современных индоевропейских языков терминология родственных наименований и числительные. В праиндоевропейском не выявлено слова, обозначавшего единицу, но дальнейший счет имеет следующий вид: tuo, hrei, ketueor, penkte, sekhs, sephtm, okton, neuen, tekhm. Праиндоевропейское слово ken значит род, родить и женщина, слово photh – муж и хозяин, uidheu – вдова. Ближайшее родство обозначается словами: phther (отец), mahther (мать), sunu (сын), dhughter (дочь), bhrathr (брат), sesor (сестра), hanho (дед), han (бабка), а также sekruth (свекровь) и snuso (сноха). В основной словарный фонд праиндоевропейского языка входят также такие слова, как sanhel (солнце), hasther (звезда), uet (вода), men (мысль, разум), aru (молиться), sakh (священный), khredheheh (верить, буквально – класть сердце), ghosth (хозяин, гость, враг), huei (ветер, дуть), pheth (летать), uesu (хороший), tus (плохой), legh (легкий). Части тела на праиндоевропейском языке обозначались словами: hauth (лоб), nas (нос), tuguh (язык), etont (зуб), mono (затылок), nob (пупок).

Особый интерес с исторической точки зрения представляет та часть словарного фонда индоевропейского праязыка, которая позволяет делать некоторые предположения о месте обитания его носителей, условно говоря, праиндоевропейцев. Географическую среду, в которой жили праиндоевропейцы, характеризует наличие в праязыке таких слов, как hegr (гора), kel (холм), hap (река), seu (дождь), sneigh (снег), gheim (зима), srik (холод), tep (тепло). Фауна этой территории отражена в словах: hrtko (медведь), ulko (волк), ulopek (лиса), khun (собака), khath (кошка), leuk (рысь), leu (лев), elen (олень), khas (заяц), ueiuer (белка), mus (мышь), eghi (змея), ghans (гусь), anth (утка), kherk (петух), heor (орел), thether (тетерев), bhei (пчела) и даже ghnit (гнида) и khrmi (червь); а флора – в такой лексике, как meus (мох), deoru (дерево), bhergh (береза), perku (дуб), grobho (граб), hosp (осина), pheukh (сосна, пихта).

Праиндоевропейцы были скотоводами, поскольку в их языке присутствовала соответствующая лексика: houi (овца), qog (коза), guou (корова), ekuo (лошадь), su (свинья), porco (поросенок), mеmso (мясо), kreu (сырое мясо), sur (сыр), huln (чесать шерсть), pah (пасти). Они знали колесный транспорт, используя повозки с запряженными лошадьми, об этом свидетельствует наличие в их языке слов: keoklo (колесо), uegh (ехать), iugom (ярмо, иго). В то же время они занимались и земледелием: к словарному фонду индоевропейского праязыка принадлежат слова had (зерно), pur (пшеница), ieuo (ячмень), lino (лен), uoeino (вино), amlu (яблоко), har (пахать), sehi (сеять), serp (серп), mel (молоть), – и ремеслами, с которыми связаны такие слова, как huebh (ткать), siuh (шить), ues (одежда), haus (золото), aodhes (топор). И все же «в отличие от развитой пастушеской терминологии во всех индоевропейских языках земледельческие термины, общие для азиатских и европейских языков, встречаются крайне редко»⁷. С пищей и ее приготовлением связаны слова et (есть), phek (печь), phur (огонь), sal (соль), selph (масло), medhu (мед). Жилища и поселения праиндоевропейцев характеризуют такие слова, как tom (дом), dhur (дверь), ueoikh (деревня, весь). В праиндоевропейском языке присутствует и военная лексика: rek (царь), iahuo (войско, народ), ensi (меч), uer (защищаться), phel (крепость), seoru (добыча).

На основании языковых и археологических данных либо исходя из национальных амбиций прародину индоевропейцев искали в самых разных местах Европы и Азии. В XIX веке историки и филологи-индоевропеисты, в частности К.-В. Шмидт и Э. Роде, прародину ариев находили в степях Средней Азии, полагая, что оттуда одна группа переместилась в Европу, смешавшись там с доарийскими народами, а другая, собственно арии, на территорию Ирана и Индии. На рубеже XIX и XX столетий М. Куно, А. Бренер и О. Шрадер выдвинули гипотезу о Северном Причерноморье как родине носителей праиндоевропейского языка, П. Зибер находил ее в русской лесостепи. Немецкими учеными – лингвистом Г. Хиртом, археологом Г. Коссиной – была предложена экзотическая версия о Северо-Германской низменности как прародине ариев, подхваченная впоследствии нацистами и получившая официальный статус в Третьем рейхе. Между тем, казалось бы, здравый смысл должен предостеречь от этой гипотезы: неясно, каким образом в лесах и болотах мог сложиться народ, по преимуществу скотоводческий и полукочевой, какими были действительные праиндоевропейцы. Зато эта мнимая прародина индоевропейцев была близка или даже совпадала с действительной прародиной древних германцев. Прародину арийцев отыскивали и в иных европейских странах: на юге Скандинавии – Г. Пеше и К. Пенк; в Англии – В. Тернер; на Среднем Дунае, в Паннонии – Ч. де Микелис; в Центральной и Восточной Европе – И. Тейлор, на Балканах – Ф. Ратцель. Современные ученые, опирающиеся на результаты лингвистических, археологических и антропологических исследований, прародину индоевропейских народов находят либо в Балкано-Карпатском регионе, либо в евразийских степях от Дуная до Алтая, либо в Передней Азии.

Наиболее убедительной представляется гипотеза В. В. Иванова и Т. В. Гамкрелидзе о локализации носителей индоевропейского праязыка в регионе, где соседствуют Южный Кавказ, Восточная Анатолия и Северная Месопотамия. Эта версия опирается на лингвистические данные, в особенности связанные с дендрологической и фаунистической лексикой праиндоевропейского языка в сопоставлении с региональной палеозоологией и палеоботаникой, а также отчасти на результаты археологических исследований. Принятие этой гипотезы географически сближает прародину индоевропейцев с очагами формирования других древних ностратических языков – шумерского, афроазиатского, дравидского и пракавказского, а также древних хурритского, хаттского, урартийского языков. Такие праиндоевропейские слова, как ekuo (лошадь), qog (коза), hvelena (шерсть), porco (поросенок), sur (сыр), medu (мед), lino (лен), rughio (рожь), auig (овес), sel (поле), kulo (колоть), заимствованы из языка прахурритов и прахаттов.

Наконец, версия В. В. Иванова и Т. В. Гамкрелидзе удобно согласуется с сохранившимися в памяти человечества и отраженными в Священном Писании воспоминаниями об Эдеме, который в книге Бытия топографически привязан к истокам Тигра и Евфрата, об Арарате, где высадился из ковчега праотец Ной, и о Вавилонской башне, где произошло смешение языков.

Индоевропейскую языковую семью, как известно, называют также арийской, а носителей индоевропейского праязыка – арийцами. В качестве самоназвания этот этноним зафиксирован у индийских и иранских народов, к нему восходит само название страны Иран, в трансформированном виде «ирон», он и поныне употребляется применительно к одной из ветвей осетинского народа. Этот же корень присутствует и в топониме «Ирландия» – «Эйре». Ввиду географической удаленности Ирландии от Индии можно предположить, что этот этноним употреблялся в период существования индоевропейского праязыка, но было бы проявлением изрядного исторического легкомыслия и попрания принципа научной акривии утверждать, что самоназванием праиндоевропейцев было «арии». Ж. Дюмезиль употреблял этот этноним в его разных вариантах применительно к языковым и племенным предкам индоиранских народов, но не к праиндоевропейцам: «Сначала, в доисторическое время, – писал он, – “член обширного коллектива ari” или “человек, обладающий правами и качествами типа ari” был назван arya без каких бы то ни было оттенков или сужения значения. На этой стадии развития остановились иранцы, утратив слово ari. Arya тогда означало в широком смысле “арий” в противопоставлении варвару непокоренных земель (dasa, dasyu), а вскоре и порабощенному туземцу колонизованных земель (sudra)»⁸.

Разделение единого индоевропейского праязыка на диалекты, обособившиеся затем в отдельные языки, могло начаться на прародине индоевропейцев, но затем оно происходило в несомненной связи с их расселением и метисацией с носителями инородных языков, проживавшими на тех территориях, куда переселялись отдельные группы индоевропейцев. Первичное расщепление произошло, вероятно, в конце IV тысячелетия до Р. Х. и продолжалось в следующем тысячелетии, в результате чего на рубеже III и II тысячелетий уже существовали самостоятельные праязыки известных ныне индоевропейских языковых семей – кельтской, иллирийской, фракийской; на этом историческом рубеже, очевидно, еще не произошло разделения индоиранской и балтославянской языковых семей на соответственно индоарийскую и иранскую и балтийскую и славянскую семьи.

Можно также предполагать, что на рубеже III и II тысячелетий прагерманский и прабалтославянский языки еще не разошлись настолько далеко, чтобы их носители совершенно не понимали друг друга. Аналогичные предположения можно также делать относительно еще сохранявшейся в эту эпоху относительной близости праэллинского и праиталийского языков, либо праиталийского и пракельтского, но, как представляется, при этом одно предположение исключает другое.

В процессе своего расщепления праязыки индоевропейских семей в разной мере подвергались влиянию языковых субстратов, наименьшему – балтославянский язык, который поэтому на рубеже III и II тысячелетий может быть охарактеризован еще как поздняя форма праиндоевропейского языка, но объясняется это вовсе не тем, как это можно было бы предположить, что балтославяне остались на языковой прародине индоевропейцев, а скорее тем, что на территории формирования балтославянского языка присутствовали относительно малочисленные носители инородных языков.

О передвижениях индоевропейских племен и их распространении на обширных пространствах Евразии судить можно, сопоставляя лингвистические, в том числе наиболее древние палеографические данные, с результатами археологических исследований и, в меньшей мере, с палеоантропологическими материалами, которые в настоящее время опираются и на исследования в области генетической антропологии.

Так, один из вариантов расселения индоевропейцев можно представить в виде такой схемы: после выселения большей части носителей индоевропейского праязыка из прародины, что было вызвано, вероятно, климатическими изменениями либо перенаселением, затруднявшими в том и другом случае хозяйственную жизнь на исторической родине, в Восточной Анатолии остался народ, языковым наследником которого стали хетты, переместившиеся затем в центральную и западную часть Анатолии, возможно, также митаннийцы, о языке которых судят по нескольким словам и, что более характерно, по именам божеств, почти совпадающим с именами из индоарийского пантеона. При этом субстратами хеттского и других анатолийских языков, способствовавшими их обособлению, стали кавказские праязыки, а также родственные им языки хаттов, хурритов и урартов. Как писал О. Р. Гарни, «там, где в языках прочих десяти ветвей образовались общие инновации, в хеттском языке сохранились следы архаических форм», и на этом основании им высказывается гипотеза, что «хеттская ветвь отделилась от праязыка раньше прочих»⁹. Возможно, хотя это и более проблематично, что на прародине остались также языковые предки армян, переместившись впоследствии в противоположном направлении – на восток и север. Во всяком случае территория древнего Хаяса, несомненной прародины народа хайков, армян, расположена в зоне культурного влияния хеттской цивилизации.

Основная масса индоевропейцев, включая языковых предков эллинов, переселилась из Восточной Анатолии в евразийские степи, при этом, вероятно, не через Кавказский хребет, а обойдя Каспий с юга и востока. Промежуточной станцией на этом пути могли быть предгорья Копетдага на юге Туркмении с их древними культурными центрами в Геоксюрте и Анау, автохтонное население которых должно было в этом случае частично или полностью ассимилироваться праиндоевропейцами.

В евразийских степях первоначальным местом обитания индоевропейцев была территория от устья Дуная или Днестра до Южного Приуралья и Оренбургских степей, совпадающая с существовавшей здесь в III тысячелетии до Р. Х. древнеямной культурой. Потесненные впоследствии на западе носителями инородной катакомбной культуры, индоевропейцы, или, что то же, древнеямные племена, разделились на две ветви: восточную, расселившуюся на огромном пространстве от Алтая до Волги, занявшую большую часть современного Казахстана (Южный Урал) и, ввиду особенностей местной географической среды, ставшую скотоводами и кочевниками в большей мере, чем были их предки на прародине (хозяйственный быт которых приближался к хорошо известному нам по античным описаниям образу жизни позднейших скифов и сарматов), и западную, собственно европейскую ветвь, в хозяйственном быту которой преобладание скотоводства над земледелием было не столь существенным.

При этом на севере своего ареала восточные индоевропейцы контактировали с праугрофиннами, на востоке – с алтайскими народами, которые впоследствии разделились на тюрок, монголов и тунгузов, а на северо-востоке даже и с енисейцами (динлинами китайских памятников), прямыми языковыми потомками которых являются сохранившиеся поныне малочисленные кеты – в их языке есть некоторые параллели с праиндоевропейским языком. Во второй половине III тысячелетия восточная ветвь индоевропейцев разделилась на крайнюю восточную, переместившуюся впоследствии в Восточный Туркестан, или Синьцзян, – тохарцев, и индоиранскую, которая до середины II тысячелетия успела разделиться на индоариев и иранцев. Этот хронологический рубеж выводится из того обстоятельства, что в разные угро-финские языки, которые выделились из праугрофинской языковой общности именно в эту эпоху, заимствованы не индоиранские, а уже иранские слова. Из евразийской степи индоарии переселились в долину Инда, несомненно, ранее, чем это сделали западные иранцы, которые переместились на юг, перейдя через Копетдаг, пройдя путем их дальних языковых предков в обратном направлении, оставив в евразийской степи своих ближайших собратьев – восточных иранцев, прямых предков массагетов, саков, а также скифов, сарматов, аланов. Ареал их обитания в середине II тысячелетия приблизительно совпадал с территорией распространения срубной культуры, носителями которой и были, очевидно, они, ассимилировавшие частично или полностью носителей катакомбной культуры. На своем пути на юг в горных долинах Гиндукуша остановились нуристанцы –их языки восходят к еще не расчлененному индоиранскому языку.

Необходимо, однако, заметить, что предлагаемая здесь схема не объясняет значительной языковой близости индоариев и хеттов. Можно, однако, предполагать, что в конце III или начале II тысячелетия индоарии на своем пути из евразийской степи на юг соприкоснулись с хеттами, своеобразным следом которого может служить гипотетический язык митаннийцев, известный исключительно именами своих царей и богов, почти идентичных с именами индоарийских богов: Митразил, Уруаназил, Индар и Насаттиан.

Западная ветвь индоевропейцев из ареала распространения древнеямной культуры переместилась на север – на территорию Белоруссии, Прибалтики, верховьев Днепра, Оки и Волги, а также в сторону Центральной Европы, расселившись в верховья Эльбы, Одера и Вислы, на Карпатах, в бассейнах Среднего Дуная и Днестра и на севере Балкан – в регионе, частично совпадающем с ареалом культуры шаровидных амфор, где во второй половине III тысячелетия произошла дезинтеграция этой языковой общности на пракельтский, праиталийский, праиллирийский, прафракийский, праэллинский и прагерманский языки. Балтославянский язык этой эпохи представлял собой позднюю стадию развития праиндоевропейского языка, при этом значительная близость балтославянского с иранским объясняется

не генетической связью балтославянских и индоиранских языков, согласно дихотомической концепции кентумной и сатемной ветвей, а их позднейшими контактами в степях Северного Причерноморья. Не только возможно, но и вероятно существование также иных индоевропейских языков и языковых семей, о которых ничего неизвестно или известно слишком мало. Одним из подобных примеров являются венеты, если не отождествлять их ни со славянами, ни с иллирийцами, ни с италиками, как это делают некоторые ученые.

На рубеже III и II тысячелетия индоевропейские племена распространили ареал своего обитания во всех направлениях, заняв приблизительно ту территорию, которая археологически идентифицируется культурой шнуровидной керамики, шаровидных амфор, возможно, также и колоколовидных кубков, культура которых сложилась, однако, вне индоевропейского языкового мира. Зона расселения индоевропейских племен в Западной Европе на рубеже III и II тысячелетий не охватывала еще европейского юга – Пиренейского и Апеннинского полуостровов и Пелопоннеса – на западе континента ареал обитания индоевропейцев мог приблизительно совпадать с территорией культуры колоколовидных кубков, хотя изначальная принадлежность носителей этой культуры к индоевропейцам сомнительна. Видный археолог Т. Пауэлл по этому поводу писал: «Принятое в Британии положение о том, что носители культуры колоколовидных кубков принадлежали к индоевропейской группе, часто служило основой для выдвижения различных лингвистических предположений, в настоящее же время представляется очевидным, что создатели смешанной культуры колоколовидных кубков и боевых топоров переняли речь скорее у своих восточных предков, нежели у западных». Вероятнее всего, результатом усвоения носителями культуры колоколовидных кубков языка своих восточных соседей явился пракельтский язык.

Видимо, ни одна из европейских археологических культур не была этнически и лингвистически монолитной, и во всех случаях можно постулировать лишь относительную связь носителей той или иной культуры с определенными этносами. Очевидно также, что этническая карта Западной Европы не сводима к древнеевропейскому населению, родственному лингвистически с древними иберами и современными басками. На севере Германии, в Нидерландах, на северо-западе Франции, а также в Скандинавии обитали до прихода туда индоевропейцев племена, антропологически идентифицируемые как носители признаков нордической расы, которую некоторые антропологи и историки ошибочно отождествили с расовым типом древних ариев. Сближение арийцев с нордической долихоцефальной расой – плод аберрации, навеянной впечатлениями от позднейшего проникновения в Европу брахицефалов с примесью монголоидных черт. О языках действительных носителей признаков нордической расы ничего неизвестно, но гипотетически с этими языками можно связывать неиндоевропейский субстрат германских языков.

Нет данных, которые бы позволяли выявить антропологический тип действительных праиндоевропейцев. Определенно можно сказать только то, что праиндоевропейцы в расовом отношении были европеоидами, и не более того. В Европе это был антропологически слишком тонкий слой, растворившийся в значительно преобладавшей генетической массе автохтонного населения, расовый состав которого сложился до прихода индоевропейцев на запад и начала их языкового доминирования. А сам этот переход автохтонов на язык пришельцев явился одним из следствий череды завоеваний, причина которых была связана, вероятно, с употреблением в бою конницы.

Еще одна из причин покорения индоевропейцами автохтонов Европы, стоявших на более высокой ступени технологического прогресса и культуры, как считал М. Элиаде, заключалась в том, что психотип этих народов сохранил в себе черты охотников палеолита. «Через несколько тысячелетий после победы земледельческой экономики Weltanschаuung (мировоззрение) первобытных охотников снова скажется в истории. Вторжения и завоевания индоевропейцев и тюрко-монголов будут предприняты исключительно под знаком охотника, “хищника”. Члены индоевропейских военных союзов (Männerbünde) и кочующие всадники Центральной Азии вели себя в отношении оседлого населения, на которое они нападали, как хищники, – преследуя, душа и пожирая степных травоядных или домашний скот. Многочисленные индоевропейские и тюрко-монгольские племена носили эпонимы хищных зверей (прежде всего волка) и вели свое происхождение от териоморфного мифического предка. Воинские инициации индоевропейцев предполагали ритуальное превращение в волка: парадигматический воин усваивал поведение хищника»¹⁰.

Характерные черты культуры индоевропейцев, не исключительно им принадлежащие, однако, типичные для этих народов, все-таки могут быть выделены – это солнечный культ, кремация трупов, сооружение погребальных курганов, преобладание скотоводства над земледелием, и, наконец, не только хозяйственное использование лошади, но и боевое применение конницы. Антипризнаками для индоевропейских племен, по крайней мере, до их позднейшей культурной ассимиляции древнеевропейскими аборигенами могут считаться культ богини-матери, употребление крашеной керамики, а также преобладание земледелия над скотоводством.

Европейские народы не остались вне поля зрения писателей священных книг Ветхого Завета. Среди библейских упоминаний этих народов особенную значимость имеет родословие потомков Иафета из книги Бытия (10-я глава). Так, имя сына Иафета Гомера можно сближать с этнонимом киммерийцев, которые, по одной версии, были носителями одного из иранских, по другой (Л. Н. Гумилев) – кельтского языка, и в этом случае их отождествляют с древними кимрами, место обитания которых было значительно удалено от исторически известных киммерийцев, а по третьей (М. И. Ростовцев) – с фракийцами. Имя его брата Иавана связано с этнонимом ионийцев – одного из эллинских племен, до сих пор переносимым на Востоке на весь греческий народ: на персидском языке и по-турецки Греция называется Янистаном; имя еще одного сына Иафета Фираса, вероятно, связано с фракийцами. Имя сына Гомера Аскеназ в позднейшем употреблении служило обозначением народов Западной Европы, по преимуществу германцев – отсюда идет и наименование европейских евреев ашкенази. Имя сына Иавана Елисы очевидным образом связано с эллинским племенем эолийцев, а имя его брата Киттима воспроизводит столицу древнего Кипра Киттион. В родословной Иафета перечисляются также имена его потомков, которые связаны с этнонимами индоевропейских народов, обитавших в Азии: так, сын Иафета Мадай прозрачным образом напоминает этноним мидийцев, сына Гомера Фогарму Моисей Хоренский считал родоначальником армян.

Доисторический период был, естественно, достатистическим. Нет никаких сведений хотя бы о локальных переписях этой эпохи. Поэтому суждения о численности населения Европы рубежа III и II тысячелетий до Р. Х. и о его размещении, о плотности населения отдельных регионов могут быть лишь гипотетическими, и опираются они исключительно на самые общие соображения о соотношении территории, минимально необходимой для прокорма населения, занимающегося охотой, рыбной ловлей, а так-е примитивным земледелием и скотоводством, на демографические параллели с примитивными культурами и экономиками, сохранившимися в исторический период, в том числе и до наших дней, в Центральной Африке, в бассейне Амазонки, в пустынях Австралии, жители которых, каковыми их застали поселившиеся там европейцы, стояли на несравненно более примитивной стадии культурного развития, чем большая часть европейского населения рубежа III и II тысячелетий, а также на некоторые фрагментарные статистические сведения, относящиеся к более поздней эпохе, когда в Европе уже существовали цивилизации, иными словами, к античному миру.

Численность всего человечества за два тысячелетия до Р. Х. оценивается приблизительно в 75 миллионов, при этом распределено оно было, как и ныне, неравномерно: в основном оно было сосредоточено в бассейнах Янцзы, Хуанхе, Ганга, Инда, Нила, Тигра и Евфрата. В Европе в ту эпоху не существовало сопоставимых по концентрации населения культурных центров. Поэтому всё население Европы четыре тысячи лет назад едва ли достигало десяти миллионов, более реалистично оно может быть оценено в семь миллионов. Большая часть его расселилась на теплом европейском юге – в предгорьях Кавказа, на Балканах, в Италии и в Испании, на средиземноморских островах. При этом около двух миллионов человек могло обитать на территории современной Греции, в особенности на Пелопоннесе, Крите и на островах Архипелага – в культурном отношении наиболее развитом уголке Южной Европы.