Седмица 12-я по Пятидесятнице
О умершем за меня
Понедельник
Апостол говорит: «Если один умер за всех, то все умерли. А Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего…» Вообще всё, что связано с уходом из жизни, всегда окружено тайной. И особенно есть над чем подумать, когда кто-то добровольно принимает смерть за другого. Вот он лишился возможности жить, любить, работать. Он на несколько лет укоротил своё и так короткое пребывание на земле, чтобы моё пребывание здесь удлинилось на несколько лет, которые тоже пролетят в один миг. Казалось бы, нормальный обмен: один на один. Но почему-то я чувствую, что он, ушедший, стал недосягаемо выше меня, а я, живущий, остался вечным его должником. И даже если моя жизнь особо нужна для человечества, всё равно совесть не даст мне покоя. И жутко читать рассуждения известного писателя, что, дескать, преступно отправлять на войну тех, кто составляет, так сказать, «мозг нации»: пусть-де простые людишки гибнут. И любое нормальное сердце откликнется на слова другого писателя, что даже ради всеобщего счастья недопустимо замучить хотя бы одного человека.
Отдавший за меня жизнь в какой-то мере становится судьёй всех моих дел. Потому что каждый шаг я теперь оцениваю его жизнью и смертью. И если буду смотреть внимательно, то увижу, что ничего нет во мне такого, за что было принять в жертву чужую жизнь; и, в конце концов, это настолько морально подавляет, что, поистине, получается, будто вместе с ним как бы и я умер. и это даже если за меня заплачено таким же, как я, смертным человеком.
Ну, а если за меня умер Тот, о Ком Сам Бог торжественно свидетельствовал: «Ты Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение»? Мысль об этом – в какую бездну самоуничижения должна низвергнуть меня? Апостол говорит, что «всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы каждому получить соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое». Так вот, если получим мы по своим делам во второе пришествие Христово, то являемся мы на этот суд уже сейчас, а именно в наших размышлениях о Христовой смерти. И чтобы устоять на этом суде, необходимо измерять свою многогрешную жизнь земной жизнью Единого Безгрешного. Всё наше существо должно погрузиться в Его смерть, как мы погружаемся в воды Святого Крещения (как Он погрузился в наш грех, войдя в воды Иордана). Нам надо погрузиться в ту истину, что «если один умер за всех, то все умерли». Тогда только, вместе с водами Крещения, «любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так»; и только после этого просвещённым Духом Святым мы сможем, наконец, понять, а что же значит: жить «не для себя», «но для умершего за нас и воскресшего»?
О любви и смерти
Вторник
Сегодня Церковь снова вспоминает апостольские слова: «…а Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, а для умершего за них и воскресшего». Ведь умерший за меня, даже если это обычный человек, поистине рождает меня в новую жизнь. Моя прежняя вот-вот обрывалась, и новая никогда не наступила бы. Даже если речь идёт о нескольких годах – все они до последней минутки принадлежат умершему за меня. Он мне больше, чем отец по плоти. Последний, полагая мне начало, вовсе не думал обо мне, а этот – сознательно ради меня лишился жизни со всеми её радостями. Ну, а уж Тот, Кто умер за меня и воскрес, – Он и при земной Своей жизни был для меня как никто другой. После Его ухода стало окончательно ясно, что представляет собою мир без Него. И всякое знание кого бы то ни было и чего бы то ни было, пусть даже самое полное знание, но лишённое знания Христа, вдруг оказывается полным невежеством и абсолютным мраком. С уходом Иисуса из мира для меня уже нет никого по плоти, от кого бы я мог услышать о спасении, о вечной жизни: услышать именно как от власть имеющего, как от Учителя и Наставника, как от Отца в собственном и единственном смысле этого слова (Мф. 23:8–10), от Которого берёт начало всякое истинное учительство и наставничество. И кто это понял, тот говорит: «Отныне мы никого не знаем по плоти; если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем». кто это принял, «тот новая тварь»; для него всё «древнее прошло, теперь всё новое».
Но самое главное, в чём даже страшно признаться: ведь сам я виноват в том, что должен был умереть! Мне был открыт закон сотворённого Богом мира: жизнь – только в послушании Творцу; а отпадение от Его воли, это – смерть. Я захотел жить для себя, забыв о Творце, и, естественно, обрёл смерть. И Господу пришлось умереть за меня, чтобы я снова стал жить для Него и через это вернулся бы к вечной жизни. «Всё же от Бога, Иисусом Христом примирившего нас с Собою… Потому что Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям прегрешений их… Ибо не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех…» В Своём стремлении спасти нас Он не останавливается даже на точке смерти, но, всё сделав за нас, умерев за нас, Он же и умоляет нас через Своих служителей: «Примиритесь с Богом!»
Почему именно так всё произошло? – Вообще ни одного из законов, по которым составлен и существует Божий мир, заведомо невозможно объяснить, потому что их источник – свободная воля Творца. Законы только открывают, познают и применяют. В основе же всего мира, да и в основе всего доброго в мире лежит любовь. Потому что «Бог есть любовь» (Ин.4:16). А являет себя миру и познаётся любовь только через жертву, через страдания, через смерть, и«нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13). Только неизмеримой глубиной Своего жертвенного служения Господь смог уловить души даже со дна преисподней. В таком же духе улавливать человеков послал Он и Своих Апостолов. И только таким терпеливым, жертвенным служением можем и мы улавливать жестокие сердца наших ближних и созидать вокруг себя мир.
О признаках Божьего служителя
Среда
Полагая все силы на проповедь Евангелия, Апостол Павел больше всего опасался, как бы своей личностью не заслонить славы Христовой и не помешать людям принимать слово спасения. Сам-то Господь сделал всё, что надо, сделал тогда, когда надо, сделал так, как надо: «Во время благоприятное Я услышал тебя и в день спасения помог тебе». И «вот, теперь время благоприятное, вот, теперь день спасения». Своих слушателей как своих господ Апостол только смиренно просит: «Умоляю вас, чтобы благодать Божия не тщетно была принята вами». Всё же его внимание с пристрастием обращено на себя: всё ли, что надо, он исполнил, и так ли, как надо? И хотя он ничего не знает за собой, и ему было бы достаточно одной фразы: «Мы никому ни в чём не полагаем претыкания, чтобы не было порицаемо служение», но, учитывая неизмеримую важность дела, он далее начинает очень тщательно и подробно отчитываться перед всем миром. И главные признаки Божьего служителя он видит «в великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнания, в трудах, в бдениях, в постах». И только потом начинает перечислять другие, славные признаки служения, которые открываются «в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благости, в Духе Святом, в нелицеприятной любви, в слове истины, в силе Божией, с оружием правды в правой и левой руке». Почему при такой высокой самооценке мы всё-таки не можем говорить о самоуверенности и хвастовстве? – А именно по тому, что он начал со своих скорбей, которых более чем достаточно. Ложный служитель всегда начнёт с чудес, с силы своей молитвы, с уважения к нему людей, с неизменной удачи во всех делах. А ведь только с испытания скорбями обнажается истинность и чистота служения.
Продолжая вглядываться в свою жизнь, Апостол видит, что он не изменял своему служению, был постоянен в самых противоположных обстоятельствах: «в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах». Он видит бессилие мира сломить его: «нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем».
И вот, оглядев себя, чувствуя в себе готовность до конца противостоять злобе и смерти, Апостол с дерзновением обращается к своим адресатам: «Уста наши отверсты к вам, коринфяне, сердце наше расширено. Вам не тесно в нас». Апостол ждёт от них не похвалы, а только одного, чтобы и они стали такими же: «В равное возмездие», – говорю, как детям, – распространитесь и вы». А для этого надо, во-первых, изгнать из сердца всё постороннее, лишнее, чуждое: «Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными; ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместимость храма Божия с идолами? Ибо вы храм Бога Живого, как сказал Бог: «вселюся в них, и буду ходить в них; и буду их Богом, и они будут Моим народом».
Господь на протяжении Своей земной жизни много изгонял бесов. Они кричали: «Оставь, что Тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты пришёл погубить нас!» Но не могли противиться и, «сотряши» человека «и вскричав громким голосом», выходили. И Господь делал это не для того, чтобы люди просто удивлялись и ужасались или распускали о нём волну, но чтобы люди, ощутив сладость своей первозданной чистоты и свободы, теперь сами бы уже старались с Божьей помощью хранить свои сердца от тьмы, от идолов, от бесов; и чтобы голос каждого человека звучал так же чисто и свободно, от любящего сердца, от чистой совести, как звучит голос Апостола Павла.
О человеческом сиротстве
Четверг
Апостол пишет: «Итак, возлюбленные, имея такие обетования, очистим себя от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню в страхе Божием». «А обетования – ни много, ни мало – такие: «И буду вам Отцом, и вы будете Моими сынами и дщерями», – говорит Господь Вседержитель» (2Кор. 6:18). Чтобы как должно оценить эти слова, нужно по-настоящему почувствовать себя сиротой. Ведь что нужно сироте? Может быть, подарки, развлечения, угощение?.. да ему нужны отец и мать! Добрые люди и подарки принесут, и внимание окажут, а потом уйдут к своим детям. И вдруг – кто-то пообещает сироте усыновить его, пообещает не по головке погладить, а всецело принять в свою жизнь, пообещает все твои заботы сделать своими заботами, а всё своё достояние сделать твоим, и это навсегда, навеки!
А разве все мы не сироты? Что мы имеем, чего бы у нас не могли в любой момент отнять? А в духовном отношении, что мы имеем, если мы постоянно вопрошаем: «что есть истина? где справедливость? в чём подлинное благо?» Но и тут, если вдуматься, разве мы хотим самих по себе этих ценностей: истины, добра и справедливости? Ведь сами по себе эти понятия безлики. А от всего безликого, пусть даже и высокого, и прекрасного, веет холодом, как от ледяных вершин. Нам нужен именно Отец Небесный, Который был бы и премудрым, и добрым, и справедливым, Который Сам есть мыслящая любовь и любящая истина; Который мог бы просто войти в мой дом и в дом моей души; Который и близкого мне человека мог бы просто поднять с одра болезни, и душу мою многогрешную исцелил бы.
Ещё надо сказать, что и поиск истины, и борьба за справедливость, и делание добра только на время могут соединять людей. И только живое чувство сыновства Богу способно породить живое чувство братства между людьми как детьми Единого Небесного Отца. Вот перед нами пример Апостола Павла. Как у него бьётся сердце от безмерной благодарности к Небесному Отцу, от безмерной любви к братьям, как он готов всего себя отдать всем. «Вместите нас, – пишет он, – мы никого не обидели, никому не повредили, ни от кого не искали корысти. Не в осуждение говорю: ибо я прежде сказал, что вы в сердцах наших, так чтобы вместе и умереть, и жить…» Тут не общие интересы, не общее дело, но – общая вечная жизнь! Для Павла это его сыновство и братство настолько важно, что способно перевесить всё в мире, способно победить любую скорбь. «Когда мы пришли в Македонию, – пишет он, – плоть наша не имела никакого покоя, но были стеснены отовсюду: отвне – нападения, внутри – страхи». Но «Бог, утешающий смиренных, утешил нас прибытием Тита и не только прибытием его, но и утешением, которым он утешал о вас, пересказывая нам о вашем усердии, о вашем плаче, о вашей ревности по мне, так что я ещё более возрадовался». Апостол утешился тем, что они опечалились, потому что опечалились не от тесноты страхов жизни, а от страха потерять Небесного Отца, «опечалились к покаянию; ибо опечалились ради Бога… Ибо печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению».
Потому что печаль ради Бога и есть то острое чувство человеческого сиротства, когда человек, вдруг получив обетование усыновления и страшась утерять его, ревностно оберегает «себя от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню в страхе Божием».
О печали к смерти и о печали к жизни
Пятница
Каждому ясно, что если человек умеет ходить, это ещё не значит, что он пойдёт на доброе дело. Но и вообще не бывает дела, хорошего и достойного самого по себе, если мы не видим цели, на которую оно направлено, и если не различаем духа, в котором оно совершается. И это касается даже видимых дел благочестия. Вот, например, человек постится. Господь сравнивает пост с мехами. Он говорит, что мехи бывают новыми или ветхими, и что вино в них может быть молодым или старым. А ведь может быть и в добрых мехах вино совершенно негодное. Вот приходит человек на исповедь. Священник спрашивает: «В чём грешен?» – «Ни в чём». – «Пост соблюдаешь?» – «А как же: все сорок дней и вообще ничего не ем». – «Может быть, кого осудил?» – «А как же их не осуждать, такую рвань и пьянь?!» – Вот и видишь, какое питьё содержится в этих, по-видимому, крепких и даже удивления достойных мехах.
Или вот, например, человек опечален. Что может быть в этом плохого? Но, оказывается, и содержание печали может быть настолько противоположным, что одно «производит неизменное покаяние ко спасению», а другое «производит смерть». Ибо, что такое печаль? – Это как бы стон всего существа о потере чего-то главного в жизни. Печаль – это уже не просто забота. Забота всё-таки занимает, в основном, только голову. Господь дал заповедь: «не заботьтесь и не говорите: «что нам есть?» или «что пить?» или «во что одеться?» – Не заботься, переключи свои мысли на что-нибудь другое. Но нигде нет заповеди: «не печалься», потому что, очевидно, давать эту заповедь бесполезно. Печаль охватывает всю душу; она уже без слов. Печаль – это чувство, что нет и не может быть на свете ничего, кроме желаемого мною, и чего я лишён. И мирская печаль – это тоска о том, что проходит, о том, что тлеет, о том, что не есть истинное благо и чего по существу даже вообще нет. Это погружение ещё заживо в смерть, когда в душе нет точки опоры, чтобы из этого состояния выбраться, и нет даже желания – это сделать. Потому-то «печаль мирская производит смерть».
С мирской печалью не спутаешь печаль «ради Бога». Это, последняя, – не о потере пустоты, но о потере истины; это острое ощущение отдаления от Бога. И она всегда не безжизненна, а деятельна. В своё время Апостол опечалил коринфян, указав им на беззаконие в их среде. Он разрушил их былую самоуверенность, когда писал: «И вы возгордились, вместо того, чтобы лучше плакать… Нечем вам хвалиться. Разве не знаете, что малая закваска квасит всё тесто?» (1Кор. 5:2–6). И теперь Павел увидел, какие плоды это принесло: «Ибо то самое, что вы опечалились ради Бога, смотрите, какое произвело в вас усердие, какие извинения, какое негодование на виновного, какой страх, какое желание, какую ревность, какое взыскание! По всему вы показали себя чистыми в этом деле».
Преподобный Иоанн Лествичник писал: «Псалмопение, милосердие и нестяжание суть убийцы печали» (26:195). Печаль ради Бога сама тянется к этим орудиям. Но чтобы они были действенны и против мирской печали, нельзя беречь их лишь на тот случай, когда печаль уже охватит тебя. Тогда будет поздно. А надо постоянно упражняться в этом: чтобы и чтение Псалтыри, и милосердие к нуждающимся, и неприлепление к богатству стали постоянными и непременными правилами жизни.
О блаженной слепоте
Суббота
Однажды Иисус шёл из Иерихона, за Ним же «следовало множество народа. и вот двое слепых. Сидевшие у дороги, услышавши, что Иисус идёт мимо, начали кричать Ему». Ведь слепые они и есть слепые: они не видят, где предмет их желаний, – может быть, далеко, может быть, совсем рядом. Они не видят, кто вокруг Него, не видят, великие или малые это люди, не видят, занят Он сейчас или свободен. Они знают только одно – что им совершенно необходимо быть услышанными, а для этого надо крикнуть так, чтобы Он услышал, и чтобы в кратком восклицании выразить всю свою нужду, всю суть дела: «Помилуй нас, Господи, Сын Давидов!»
Но суд Божий – совсем не то, что суд человеческий. Господь не пренебрёг ими, и уделил им Своё Божественное внимание, и помиловал, и дал просимое. Это далеко не первый случай, когда всеми униженные и всеми отверженные становятся Богу ближе. Апостол обращает на это внимание христиан: «Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное, и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом». И для христианина никогда не покажется обидным, если его сочтут немудрым, немощным и ничего не значащим. Потому что он знает, в чём его истинная, никому невидимая, но и никем не сокрушимая сила: он познал, как смиренная, сердечная молитва проходит сквозь стену мирского, так называемого «здравого смысла». Истинная сила христианина – в этой внутренней вере, в этом горячем желании вопреки всему пробиться к Небесному Отцу. Такой «немудрый и незначащий» не разыскивает, где именно Бог; он просто взывает к Нему и верит, что будет услышан.
Слова Апостола как будто обращены прямо к нам, к нашему современному фактическому убожеству и вместе к нашей беспредельной гордыне. Мы лезем во все дела мира, гонимся за мирской премудростью «по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу (Кол. 2:8), стараемся говорить на их якобы «учёном» языке, судить и рядить о всех предметах. Мы хотим быть мудрейшими, чтобы победить мудрых века сего. А в результате силы наши тратятся не на то, и мы в сравнении с ними всё равно выглядим жалкими дилетантами с большими претензиями; и теряем своё, главное, то, что возвысило даже простых, всеми уничиженных слепцов.
О отсечение главы
Усекновение главы Иоанна Предтечи
Сегодня Церковь молитвенно вспоминает завершение славного земного пути Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, усекновение его честной главы. Иоанн возвещал пришествие Господа Иисусу Христа, Который есть истина и жизнь (Ин. 14:6). Он говорил: «Вот, идёт за мною, у Которого я недостоин развязать обувь на ногах». Но ведь не за проповедь же Христа был убит Иоанн, а как раз, по-видимому, за то, что отвлёкся от этого: связался с Иродом, вмешался в его личную жизнь, говоря: «Не должно тебе иметь жену брата твоего». И всё-таки пострадал он именно за истину, по свидетельству Церкви: «…Тем же за истину пострадав, радуяся…» Потому что, если Господь и Бог наш Иисус Христос есть совершенная истина, то уж, конечно, истина и всё то, что Он в Своём единосущии с Отцем и Святым Духом от века возвещал через пророков. А среди прочего было некогда сказано: «Наготы жены брата твоего не открывай, это нагота брата твоего» (Лев. 18:6). Сказано также: «Кто соблюдает весь закон и согрешит в одном чём-нибудь, тот становится виновным во всём» (Иак. 2:10).
Вот и Ирод предстаёт перед нами, в общем, благочестивым человеком и любителем истины. Ведь он, хотя и заключил Иоанна в темницу, но имел благоговейный страх пред ним, «зная, что он муж праведный и святой, и берёг его; многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его». Но хоть и слушал его и во многом поступал, по его словам, но вот одного своего греха, за который, собственно, и был обличаем, не исправил: не разорвал преступного брака и через это сделал бессмысленным всё остальное. И грех, как своего раба, потащил его, куда он сам не хотел; и теперь даже его видимая добродетель стала ему сетью: желая всегда быть верным своей клятве, он стал пророкоубийцей, «ради клятвы» послушно выполнив злую волю. Так, согрешивший в одном, переступивший порог праведности, уже отсекается от Того, Кто есть истина; и если не покается, то его падению не будет предела.
Но если сознательное пренебрежение одной единственной заповедью ведёт к погибели, то, когда мы видим в духовно обезглавленном человеке всего одну, и при том ярко выраженную, добродетель, это выглядит совсем противоестественно и даже страшно. Вот дочь Иродиады – ярчайший пример послушания. Вот – она посреди пирующих, в центре внимания; и она так угодила всем, что Ирод обещает ей даже полцарства. У кого тут не закружится голова, кто тут не забудет обо всём? Но то, что в ней главное, не даёт ей забыться: в ответ на обещание Ирода она сразу «вышла и спросила у матери своей: чего просить?» – и не ужаснулась просить по послушанию «головы Иоанна Крестителя».
И не случайно зло старается поразить именно главу: потому что главная мечта диавола поразить главу мира, Главу Церкви, отсечь от нас Господа Иисуса Христа, чтобы без Него и все добродетели наши извратились бы и превратились в пророки. И не случайно Господь попустил Своему Предтече умереть именно такой смертью; именно такую смерть потом попускал многим Своим свидетелям. Это для того, чтобы все остальные, видя, что происходит с телом, лишённым главы, обратились бы на себя и увидели бы, что происходит с душой, потерявшей истину.
О скрытом лукавстве
Неделя 12-я
Однажды Иисусу Христу подошёл некий человек и спросил: «Учитель благий! Что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?..» Иногда Господа спрашивали, искушая, то есть желая найти повод для обвинения. Но тут сознательного лукавства не было, ибо Евангелие свидетельствует, что «Иисус… возлюбил его» (Мк. 10:21). Но было в нём какое-то скрытое, невольное лукавство, от неверного взгляда и на Иисуса, и на самого себя. Уже в самом обращении «Учитель благий» крылась ложь, на которую Господь сразу и указал: «Что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог», потому что он не считал Иисуса Богом, но хотел этим, подобающим только Богу, эпитетом выразить своё глубокое уважение к человеку Иисусу. А затем уже Господь дал и прямой ответ на его вопрос: «Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди… не убивай, не прелюбодействуй, не лжесвидетельствуй, почитай отца и мать; и люби ближнего твоего, как самого себя». Человек ответил: «Всё это я сохранил от юности моей. Чего ещё недостаёт мне?» И тогда Господь «сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение своё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. Услышав слово сие, юноша отошёл с печалью, потому что у него было большое имение». А что значит «отошёл»? неужели он отошёл только от возможности высшего совершенства, а вечную жизнь всё же обеспечил себе выполнением заповедей? Конечно же, нет. Потому что отойти от Господа Иисуса Христа, Который есть истина и жизнь, – это значит отойти не только от совершенства, но и от Царствия Небесного, и от вечной жизни: «Истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царствие Небесное; и ещё говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Небесное».
Отошёл он, видимо, потому, были в нём и самоуверенность, и легкомыслие, и невнимание к себе. Вот и спрашивает, вот он говорит о себе; а действительно ли он сохранил все заповеди, как он утверждает? А действительно ли он готов выполнить всё «доброе», что повелит ему Господь? Очевидно, он подошёл с целью показать: вот, мол, какой я хороший, ни в чём не имею недостатка!.. И потом он, конечно, не понимал, что перед ним не тот, кто просто показывает путь к вечной жизни, а Тот, Кто один только и может дать её. Очевидно, и вечная жизнь не была для него такой реальностью, ради которой стоит отказаться от реальности жизни временной.
Для этого человека ещё не пришло время, и ему дан повод подумать о том, что с ним сейчас случилось; насколько он через своё богатство привязан к этой жизни, и насколько скудно его представление об истинном совершенстве. Но, ведь, И Самому Господу Иисусу Христу тоже предстояло завершить Своё дело, чтобы потом его посланники могли возвестить тому же человеку, «что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребён был, и что воскрес в третий день, по Писанию, и что явился» Своим ученикам, исполнив их невиданной силы и радости… И если этот человек, наконец, убедится, что «спастись… человекам… невозможно» ни своей праведностью, ни, тем более, своим богатством, то он тоже примет протянутую ему спасающую руку воскресшего Господа и пойдёт за Ним. А уж «Богу… всё возможно».