Старец Иоаким из скита Праведной Анны

Я не в силах сказать, кого я видел перед собой. Миссионер, просвещенный апостол, ревностный аскет, исповедник и хранитель веры; тот, кто возлюбил Господа Бога «всем сердцем, и всею душею, и всем умом, и всею крепостию» (Мк.12:30).

–Архимандрит Херувим

Отец Иоаким родился в Кала мате в 1895 году в благочестивой семье. Его мирское имя Иоанн Николаидес. Начальную школу и гимназию он закончил в своем родном селе. Иоанн был активным и подвижным мальчиком, с ранних лет стремился к Богу Он хотел познать Его, получить благодать богообщения, подчинить Ему всю свою жизнь – полностью. Жаждущая его душа привела его к Илие Панагоулакису – ревностному постнику, жившему в пещере недалеко от Каламаты, чье достойное благочестного удивления обращение от тьмы греховной ксвету Христову, яркие проповеди и поучения – и все это осиянное его аскетизмом – пробудили в то время в Каламате дивное духовное движение.

Простые его слова были семенами, падавшими в самую глубь людских сердец. И было то не оттого, что он много знал (он был малообразованным), а оттого, что вдохновенные его проповеди основывались на собственном опыте.

Здесь будет достойно сделать некоторое отступление от начатого повествования, дабы познакомиться поближе с Илией Панагоулакисом Родился он в Каламате в 1873 году Все образование его ограничилось только умением читать и писать. В молодые годы – до тридцати лет – он музицировал на разных инструментах и содержал таверну недалеко от храма святителя Николая. В те годы к нему собирались бездельники и бродяги со всего города, и он был их любимцем. В беспутстве и рассеянности проводил он свою жизнь, ничего не боясь и никого не уважая.

В 1902 году умер один из его близких друзей. Панагоулакис пошел на похороны и с большим вниманием отслушал заупокойную службу. Слова «преидет от смерти в живот» (Ин.5:24) взволновали его, и тогда он с трепетом спросил священнослужителей, есть ли иная жизнь после смерти. И те познакомили его с истинами Православной веры.

Панагоулакис был поражен открывшимся ему милосердием Божиим. Он ужаснулся, оглядывая мысленно свою прежнюю жизнь. Он пошел к священнику Божиему – иеромонаху Климанусу, насельнику монастыря в Веланидии – пошел с раскаянием. Исповедался во всех своих грехах и дал обещание впредь вести христианскую жизнь. Вскоре после того Панагоулакис раздал все имущество, бывшее его таверне, занавесил свою комнату черными шторами, обошел всех, кому причинил какую-либо обиду, на коленях просил у них прощения, исправлял, если что можно было исправить. Наконец, он решился жить отшельником. Сперва отправился на Мани, где подвизался несколько месяцев. Потом вернулся в Каламату и поселился в келье недалеко от часовни Праведной Анны. Там, не будучи постриженным в монашество, прожил пятнадцать лет в строгом уединении, в посте и молитве. Он полностью воздерживался от мяса, рыбы, яиц и молока; растительное масло употреблял только по субботам и воскресеньям. По средам и пятницам не ел вообще. У него не было кровати, и спал он (очень мало) на доске, положенной на землю.

Когда, привлеченные его примером, стали приезжать к нему юноши, чтобы жить рядом с ним, он на пожертвования ревностных христиан построил еще несколько небольших келий. Двери этих келий были столь узки, что войти в них можно было только боком.

Во все воскресные и праздничные дни в жилище Панагоулакиса собиралось множество христиан, ион учил их Слову Божию. В простом его домике висел человеческий скелет, напоминавший слушателям о бренности этого мира. Поучения Панагоулакиса были простые и безыскусные, но шли они из самой глубины сердца, горящего любовью к Богу, и воспламеняли они множество душ. У сего необразованного отшельника были молодые ученики, которые, вырастая, становились добрыми подвижниками. Здесь должно назвать архимандрита Иоиля (Яннакопоулоса) (1–1966), архимандрита Хризостома (Папасарантопоулоса) (1–1972) и многих других. Сила простых бесед Панагоулакиса была столь сильна, что командир стоящей в Каламате воинской части запретил солдатам ходить к нему, так как те, посещая его большими группами, в массе своей отказывались в постные дни есть пищу, приготовленную на растительном масле.

Панагоулакису не исполнилось еще и сорока пяти лет, когда онзаболел опасной формой туберкулеза. В январе 1917 года подвижник отошел ко Господу во славе святого, оставив в этом мире многих духовных чад.

Иоанну Николаидесу посчастливилось быть его учеником в трудный подростковый период. В столь нужное время в его душе был заложен прочный духовный фундамент, и на нем могло быть построено будущее величественное здание святости. Насколько же драгоценным действительно оказался этот фундамент в дальнейшей его жизни!

Окончив гимназию, Иоанн отправился в Америку, где господствовали тогда идолы материализма. Но юный студент уже многому научился к тому времени – и в первую очередь тому, что не должно поклоняться «богу чуждему» (Йс.80:10). Его характер продолжал формироваться, а образование, получаемое в американских школах, не препятствовало его твердой вере в Бога отцов.

Главным в жизни Иоанна были духовное совершенствование и постоянная учеба, он отличался своим умом и благочестием. В те годы Иоанн подвизался на подворье Пресвятой Гробницы – в центре духовного возрождения, настоятелем которого был епископ Пантелеймон (Афанасиадсс, Т 1948).

Благочестное поведение Иоанна Николаидеса вызывало удивление и уважение епископа Пантелеймона. Многие приходы знали энергичного проповедника, который, несмотря на свою молодость, умел зажечь души людей. Для местных греков было большой отрадой видеть, как поднимался на амвон Иоанн.

Во время одного из посещений подворья (важное событие в жизни Иоанна – !) Епископ подошел к нему, говоря: «Чадо, что- то внутри меня давно уже побуждает задать тебе вопрос о твоем поприще. Сегодня я вознамерился сделать это. Скажи мне, пожалуйста, не думаешьли ты посвятить себя служению Богу? Или мыслишь другое? Не слышишь ли, что Бог призывает тебя потрудиться на ниве Его? Не чувствуешь ли, что Он предопределил тебе послужить славе Его?»

Иоанн склонил голову. Вопросы эти взволновали его, ион воскликнул: «Владыко святый! Я жажду этого, но не дерзаю и думать об этом. Мой духовный наставник в Каламате учил, что человеку самому грешно думать о таком, по ничтожности человеческой и немощи. Только еслиСам Бог призовет человека помимо искания его, тогда только должно с трепетом повиноваться».

И благочестивый Епископ испытал тогда благоговейный трепет перед Иоанном. Он видел величие его души. Глубоко тронутый, он произнес ‘Чадо, Бог через меня призывает тебя торопиться послужить Ему».

Но Иоанн молчал. Он казался растерянным, он был охвачен волнением и сомнением. Он смог лишь поблагодарить Владыку, попросить его святых молитв и пообещать вновь прийти, дабы разрешить этот вопрос.

С того дня у Иоанна начался период внутренней борьбы и усиленной молитвы. Те, кто знал его тогда, вспоминают его переживания и постоянные просьбы помянуть его в своих молитвах.

Прошло достаточно времени, прежде чем Иоанн решился прийти к владыке Пантелеймону, когда тот сам уже велел ему явиться. Со страхом он приблизился.

«Ты медлишь с ответом, и я беспокоюсь,» – сказал Епископ.

«Владыко святый, – решительно ответил Иоанн, – только если Дух Святый будет настойчиво возглашать Вам это, только тогда я повинуюсь. Сам же не дерзаю решить. Иерей должен быть призван Богом или людьми, но никогда не должен вызываться сам. Мой духовный отец в Греции особенно на этом настаивал».

Епископ воздал должное мудрым, опасениям Иоанна. Он восстал и строгим голосом сказал: «В следующее воскресение я посвящу тебя в диакона».

Спорить было не о чем. Согласно воле Божией, епископ Пантелеймон был тем человеком, который привел благочестивого юношу на стезю священнослужения. Епископ по-отечески обнял и благословил Иоанна.

С большой радостью и волнением было воспринято прихожанами объявление Епископа. В воскресный день храм подворья Пресвятой Гробницы наполнился греками из всех приходов, где приходилось проповедовать Иоанну Громогласный «аксиос» и радость прихожан – то было редкое явление у греков в Америке, особенно в те времена.

Отец Иоаким (этим именем был наречен в монашеском постриге Иоанн) тем же Епископом был посвящен позже в иеромонаха. Так благочестивый юноша пополнил ряды священнослужителей Божиих.

Вся греческая община была вдохновлена твердой верой отца Иоакима, его вдохновенными проповедями, его подвижнической жизнью. Многие души твердо стали на путь спасения под его окормлением.

Его любовь к вере Христовой и почитание христианских традиций имели здоровые корни. Это было его богатство и его сила, золотая сеть в руках неопытного еще рыбака. Инославные и иноверные американцы искали знакомства с ним, дабы познать православие от этого смиренного исповедника истинной веры. Он имел добрую славу среди верных. Иерусалимский Патриархат наградил отца Иоакима медалью Пресвятой Гробницы за его преданность и самоотверженность и за исключительные миссионерские апостольские труды.

Вот случай, который показывает пример того впечатления, которое он производил на людей. Однажды он хотел поехать в автобусе. Пассажиры были удивлены его внешностью: подрясник, длинная борода – все это так необычно для Америки. Мало-помалу его окружила толпа, начался разговор. Отец Иоаким не пренебрег возможностью проповеди. Он свидетельствовал перед американцами на их родном английском языке, что Бог и Его Православие живы, что человек может жить согласно заповедей Божиих. Толпа тем временем увеличивалась, движение транспорта и пешеходов затруднялось. Наконец, дошло до того, что прибыла полиция и просила отца Иоакима прекратить проповедь Люди же, однако, хотели слушать дальше. И прошло еще некоторое время, прежде чем отец Иоаким смог окончить беседу и вернуться на подворье. Он говорил тогда жаждущей толпе о величии своего милого сердцу Православия.

Он без устали подвизался на ниве Божией, и милостью Господней сии многотрудные и многоразличные старания приносили обильные плоды. Есть люди, теперь уже немолодые, которые и сегодня вспоминают с любовью поучения отца Иоакима. Один эмигрант из Спарты видел и слышал его в первый раз. Отец Иоаким произвел на него такое впечатление, что он не мог поверить, что тот родился и жил как обычный человек Ему виделось, и лицо отца Иоакима побуждало в это верить, что тот имел больше общения с миром ангелов.

Напряженный труд разрушал здоровье Батюшки. Он постоянно чувствовал слабость, перед каждой Литургией, перед проповедью приходилось делать уколы. Доктора предложили, чтобы он покинул Америку и отправился в Грецию на отдых, так как здоровье его ухудшалось все более. Но отец Иоаким, верный своему долгу, был полон решимости до смерти остаться со своей паствой.

Однако не такова была Божия воля. Согласно Ей, ему суждено было прославиться в иных местах. После установления в Америке в 1930 году американской митрополии Вселенским Патриархом экзархом был поставлен владыка Дамаскин, архиепископ Коринфский, позднее Афинский. Епископ Пантелеймон, настоятель подворья Пресвятой Гробницы, был отозван патриархом Иерусалимским. Отец Иоаким вернулся в Грецию с благословения Епископа.

Так завершился второй этап жизни отца Иоакима – этап миссионерских трудов в миру, трудов, принесших обильные плоды. На новом же этапе ему был уготован труд привыкания к суровой монашеской жизни на Святой Горе Афон.

Проведя некоторое время в Пирее и Афинах, он отправился в удел монахов – на Гору Афон.

После плодотворной деятельности его беспокойная душа искала умиротворения в тиши и спокойствии, в непрерывном богообщении. Он вдохновенно желал этого, он устранял все препятствия на пути к этому Ему было очень трудно. Мешали и собственное воспитание, и утонченность, и болезненность. Но он не падал духом. Его вдохновляли славные примеры подвизавшихся до него святых, которые «проидоша лишенн, скорбяще, в пустынях скитающеся и в горах и в вертепах и в пропастех земных» (Евр.11:57–37).

Для убежища своего он избрал скромный и отдаленный скит Кавсокаливии на южной стороне Святой Горы. Перед скитом открывался суровый скалистый пейзаж, склон круто обрывался вниз – к бурным волнам северной части Эгейского моря. Скит был назван по имени великого аскета и духовного подвижника XIV века преподобного Максима по прозванию Кавсокаливит, то есть «сжигатель хижин – калив», так как тот постоянно менял места обитания, сжигая каждый раз свои старые соломенные хижины.

Преподобный Максим долгое время прожил в пещере Кавсокаливии, Несколько монахов, его ученики и послушники, собрались вокруг него, плененные тишиной и первозданностью природы.

Позднее преподобный Нифонт (XV век) и преподобный Акакий Новый (XVIII век)

жили отшельниками в том же самом месте,

Последний долгие годы подвизался в пещере преподобного Максима и молитвами источил источник, который превратил это засушливое место в цветущий сад.

Примеры этих святых и вдохновили отца Иоакима остаться в суровой Кавсокаливии, несмотря на то, что он привык к комфорту и удобствам в Америке. Здесь он встретил истинных монахов, в которых видел «всегдашнее понуждение естества и неослабное хранение чувств», как говорил преподобный Иоанн Лествичник. Все это укрепляло и окрыляло его. Он следовал образу жизни святых Отцов безо всяких отклонений, стремясь быть достойным.

Ныне еще здравствующие его знакомцы не забыли его простую и скромную жизнь Он, словно маленький ребенок, бегал за советом к другим отцам и постоянно избегал главного места, которое они ему уступали во время совершения Божественной литургии. Они вспоминают, что во время долгих Всенощных он всегда был подобен неколебимому столпу.

В Кавсокаливии он встретил отца Григория, монаха из монастыря Костамонит, подвизавшегося в исихазме в пустыни. Это был человек сильной воли, глубоко познавший монашескую жизнь. Отслужив в армии, он бьш отчасти образован. В миру был офицером, что способствовало выработке твердости характера и дисциплинированности, и это все очень помогало ему в начале его монашеской жизни. Отец Иоаким последовал за этим суровым и требовательным монахом, став его учеником вместе с двумя верными юношами, которые приехали вместе с ним еще из Америки – будущими монахами Стефаном и Паисием, не желавшими расстаться со своим, духовным отцом и братом. Однако калива отца Григория была слишком маленькой для них всех, и им четверым пришлось искать другое место.

Для старца Григория, отца Иоакима и двух их соподвижников было найдено более подходящее пристанище – калива Рождества Богородицы в скиту Праведной Анны на западном склоне Горы Афон. Там очень живописная местность, полная красоты и чистоты, как почти всякий уголок на Афоне.

Иоанн Комненос в своем «Дневнике паломника» описал этот скит таким, каким он его видел в начале XVIII века и каким отец Иоаким видел его почти без изменений, когда прибыл туда спустя два столетия:

«Кельи благочестивых и добродетельных отшельников, расположенные недалеко от главной церкви Праведной Анны, находятся на крутом труднодоступном обрыве Их более шестидесяти, а также много часовен. Отшельники и аскеты, обитающие там, живут трудами рук своих одни из них писцы, другие переплетчики, некоторые певцы, некоторые вырезают панагии и кресты, некоторые шьют камилавки, кто-то делает ковшики, кто-то склеивает молитвенники, и таким образом они кормят себя, более всего будучи занятыми молитвою и проводя свою жизнь в посте, трудах и лишениях Каждое воскресенье они собираются и совершают совместно Литургию в Куриаконе (главной церкви) и беседуют друг с другом, расспрашивая о различных душеспасительных предметах и отвечая со смирением и братской любовью, а потом все расходятся по своим кельям».

Естественно стало, что такое доброе духовное общежитие рождало святых, которые своими праведными жизнями освятили священные земли скита матери Богородицы.

Скит Праведной Анны дал шестнадцать святых, первым из которых был его основатель, преподобный Геронтий (XI век), а последним – вновь явленный чудотворец, святой Савва Новый († 7 апреля 1948 г.). Были, однако, и другие святые подвижники, известные и неизвестные. Даже и во времена отца Иоакима этот уголок удела Богородицы был наполнен цветущими растениями, плодоносящими духовными плодами.

Эти благословенные отцы были:

Отец Феодосий Исповедник († 1950), спокойный, рассудительный, здравомыслящий молчаливый человек, высокой духовной жизни. До того, как прибыл в скит Праведной Анны, он жил в пустыне и практиковал умную молитву. Совершая Литургию, он всегда волновался, но сохранял контроль над собой. Он был добрым собеседником и обращался с ближними с любовью и добротой. Он был как бы опорой скита.

Отец Феодосий проводил ночи – время своих молитв – в слезах и воздыханиях. Он был словно ночная птица, милость Божию искал, скорбя и уповая.

Он молился о том, чтобы закончить свои дни на Святой Горе, в своей каливе. И это чаяние его сбылось. Однажды, когда он отлучился со Святой Горы, то серьезно заболел гепатитом. Предчувствуя приближение смерти, несмотря на возражения врачей, потребовал, чтобы ею перевезли на Гору.

«Я прожил на Святой Горе более пятидесяти лет, – сказал он, – и хочу там умереть».

Отцы несли его от гавани скита до его каливы на носилках. Он прожил еще месяц и, наконец, возблагодарив всем сердцем Господа, перешел в мир иной.

Старец Викентий был еще одним святым человеком, очень простым от природы. Где бы ему ни случалось быть, он всегда молился громким голосом: гуляя ли по дорожкам, находясь ли в церкви или в обществе других: «Спаси мя, моя Богородице, спаси мя, помилуй мя!» Голос его был наполнен сокрушением и болью, вырываясь будто из раненой груди.

Его занимал постоянно лишь вопрос о спасении, единый волновавший его. Когда он встречал кого-нибудь на пути, то после слов: «Благословен будь», обычно спрашивал со своим сильным румынским акцентом (он был родом с Карпат): «Что скажешь, отче, спасемся ли?»

Он не говорил больше ни о чем, ничто другое его не волновало. «Спаси мя, моя Богородице, – взывал он, и слезы лились ручьями, – не дай мне погабнуть. Из любви к Сыну Твоему я пришел сюда еще отроком. Спаси мя, моя Богородице, спаси мя!»

До самой своей кончины он так и молился, скорбя и уповая. Смерть его была смертью святого, подвижника покаянной молитвы.

Отец Гавриил (Картсонас 1956) подвизался вместе со своими кровными братьями – отцами Серафимом, Дионисием и Хризостомом. Все четверо они были детьми мэра Мессины, и в течение всей своей жизни сохранили благородство воспитания. Известны были как суровостью своего жития, так и гостеприимством, подобным гостеприимству Авраама, и неоскудевающей любовью ко всем. Они были выдающимися иконописцами, известными во всей Греции. Они никогда не изменяли при этом монашескому благочестию, монашеским правилам ради своих многочисленных знакомых.

Другие отцы, современники отца Иоакима, были отец Леонтий Исповедник ( 1938), посвятивший себя непрестанной молитве, благотворительной духовной и материальной помощи любому из братии, в какое бы время суток он к нему ни обратился; отец Елевферий ( 1933), живший в постоянном бдении и посте – строгий аскет, удостоившийся увидеть перед кончиной ангелоподобных юношей в белых одеяниях, возвестивших ему о его отходе в вечность; старец-аскет Андрей Постник 1934), вкушавший понемногу лишь сухари и сырые бобы, наделен был божественными дарами чистоты душевной и непрестанной молитвы, постоянного раскаяния и непрестанных слез; милосердный и сочувствующий, чистый и простой, благочестивый ревнитель традиций отец Никандр Исповедник ( 1938), заболевший вследствие своего чрезмерного аскетизма циррозом печени и скончавшийся в страшных муках, но видя при этом ангелов и святых, явившихся сопроводить его в Небесное Царствие, старец Харалампий (Т 1945), известный своим аскетизмом, неиссякаемой щедростью, непрестанной молитвой, благочестием и – более – постоянной памятью о смерти, он в последние годы жизни обрел дар ясновидения; старец Никодим Киприот ( 1960) – образец любви, доброты и милосердия, почтенный даром прорицания; и список этот можно продолжать и продолжать... Это были небесные люди и земные ангелы, соотечественники святых и духовные дети преславной Праведной Анны, матери Матери монахов Владычицы Богородицы...

И именно в этот скит пришли старец Григорий и его ученики и поселились в каливе Рождества Богородицы. То было благословенное сообщество, к которому позднее присоединился и автор этой книги. Все стремились полностью подчиниться воле Божией, отвергая свою собственную волю.

Кал ива, где обосновались тогда четыре монаха, находилась в верхней части скита. Добираться до нее было болезненным испытанием для ног, для дыхания и – труднее всего – для сердца. Даже простой взгляд на каливу Рождества Богородицы с берега моря вызывает головокружение и растерянность. Сколько паломников осмелится вскарабкаться к скиту в неподходящую погоду, таща на спине необходимые для них припасы? И не на день-два, а на всю оставшуюся жизнь ожидало отца Иоакима трудное испытание. Будто спортсмен перед состязанием, он старался стать как можно легче, Он решил избавиться отлипших вещей, какими бы дорогими и ценными они ни были. Он возжелал сохранить лишь одно: упование на венец спасения. Отец Иоаким попросил старца Григория освободить его от обязанностей священнических, от всех церковных послушаний, которые он должен был нести в Америке.

«Здесь есть священники и святые. Я не считаю себя достойным встать рядом с ними. Я приехал сюда, чтобы быть простым монахом,» – сказал он смиренно.

Видя его слезы, Старец был глубоко тронут. Освобожденный оттяжкой ноши, отец Иоаким пришел к игумену скита. Перед святой и чудотворной иконой Праведной Анны он передал свой крест архимандрита и две грамоты – одну от Патриарха Иерусалимского, а другую – от американских властей. Позднее он отказался от всех своих новых и дорогих одежд, которые отличали его от других отцов. Он оделся в простую и скромную афонскую рясу и скуфью и стал вести трудную аскетическую жизнь, подобно Самому Христу.

Обычными стали для него и крутая тропа к скиту, и долгие всенощные бдения, и постоянный недостаток сна, и скудная монашеская еда. Даже строгий пост не пугал его, хотя здоровье было очень слабым. В понедельник, среду и пятницу вкушал только один раз в день, и без масла. Во время Великого Поста ел еще меньше, а часто и вообще не ел.

Его твердая душа с радостью приняла новую жизнь, буд то он и рожден был для нее.

В иерархии ценностей своей новой жизни отец Иоаким на первое место поставил послушание своему Старцу. Он осознал, что на монашеском пути спасения ему нужен прежде всего опытный духовный наставник, которому можно полностью довериться. Все его поступки, мысли и желания должны были рассматриваться и оцениваться Старцем. С того момента, как стал его учеником, он каждый вечер приходил к Старцу, исповедовался, открывал помыслы, говорил обо всем, что было в течение дня. Препятствия, искушения и их преодоление – повседневный удел монаха. Это обычный путь каждой души, которая стремится достичь бесстрастия и созерцательности, это путь как бы между Сциллой и Харибдой, между нескончаемыми чередами духовных преград.

Часто, когда мы обсуждали монашескую стезю, отец Иоаким говаривал: «Не исповедуясь ежедневно в своих помыслах, монах никогда не научится бороться и побеждать». Много раз видел я, как он буквально подпрыгивал от радости, выйдя из келии Старца. Хотя лицо его бывало обыкновенно бледным и болезненным, он всегда оставался жизнерадостным и довольным.

Для отца Иоакима его Старец, отец Григорий, был первым после Бога. Он старался предугадать все, что пожелает Старец и выполнить это наилучшим образом. Это были не только пожелания, но и действования. Болезненный и хрупкий, он так сильно уставал и ослабевал после работы, что добирался до келии, держать за стены когда Старец давал какое-нибудь трудное послушание, он исполнял его с такою кротостью, что мы изумлялись. Это незабываемо. Много раз бывали мы поражены и тронуты до слез его самопожертвованием.

Я опишу несколько случаев, которые как величайшие драгоценности сохраняю в своей памяти.

В октябре 1939 года отец Иоаким отвечал за сбор оливок для нашей каливы – то было послушание, в котором все мы принимали участие Мы работали с утра до ночи в молчании и молитве, как всегда. С заходом солнца отправились читать вечерню. После этого хотели отдохнуть перед тем, как идти на заутреню в час ночи, после которой предстояло продолжить сбор урожая. И вот, когда мы возвращались, нам пришлось поддерживать отца Иоакима, который столь устал, что едва стоял на ногах. Когда же мы дошли до рощи, что рядом с нашей кал ивой, нам сказали, что нынче наша очередь выжимать оливки. Это означало, что всю ночь мы должны были трудиться, выжимая собранное нами.

«Иди вперед и начинай, остальные сейчас подойдут,» – сказал старец Григорий отцу Иоакиму.

Чтобы пресс работал, нам нужно было толкать колесо, поворачивающее камень, который перемалывал оливки. Животных мы тогда не использовали, и это был очень тяжелый труд «Благослови, отче – только и произнес с удивительной для нас готовностью отец Иоаким. Он опустился на колени, получил благословение и пошел толкать колесо, удаляясь по тропе, пока не скрылся среди деревьев скита. Мы онемели – это был тот самый человек, которого мы только что поддерживали во время ходьбы! Мы стали умолять Старца послать кого-нибудь из нас следом за отцом Иоакимом, чтобы помочь ему, если ему станет плохо на дороге.

«Почему вы беспокоитесь? – спросил духоносный Старец в своей армейской солдатской манере. – Разве вы не верите, что в наше время могут быть святые? Или вы забыли, что послушание заставляет и мертвых в могилах заговорить? Вы увидите, что Бог даст ему силы для самопожертвования в послушании. Он и сам будет изумлен».

По благословению Старца вскоре и я пошел к оливковому прессу. И был я поражен при виде худого и слабого человека, уверенно поворачивающего претяжелое деревянное колесо пресса.

«Как идет работа, отец Иоаким?» – спросил я.

«Что сказать? – было в ответ. – С благословения Старца я не чувствую особой усталости. Немного вот только мучает жажда».

Он согласился на мою помощь. Работа наша закончилась на рассвете, когда нас сменили двое других из братии. По благословению Старца отец Иоаким удалился в свою келию.

Были и другие подобные случаи за восемнадцать трудных лет в скиту Праведной Анны. Я расскажу о еще двух, чтобы дать более полную картину о самоотречении отца Иоакима.

По заведенному обычаю, он каждый вечер говорил с отцом Григорием о духовных надобностях. Однажды вечером постучал в дверь, и Старец попросил его подождать. Уставший отец Иоаким прислонился к двери головой и стал ждать. Старец же не то забыл о нем, не то испытывал его, лег отдохнуть. Встав в полночь к заутрене, отец Григорий обнаружил отца Иоакима, ждущего все еще у его двери.

«Почему ты здесь в такой час?» – спросил он.

«Когда я вчера постучал в дверь, ты велел мне подождать»

Старец поведал нам позже эту историю с изумлением. А мы возблагодарили Бога за то, что он послал нам такого человека в нашу общину.

В другом случае мы закончили вечернюю трапезу и шли к своим кельям. На виду у всех Старец подозвал отца Иоакима: «Приготовь фонарь, мешок и посох. Я хочу, чтобы ты отправился в Лавру. Тебе нужно быть там утром, когда они откроются. Ты должен кое-что там сделать и вернуться сюда завтра в полдень».

«Благослови, отче,» – сказал он и стал готовиться к своей вечерней дороге.

Лавра от скита Праведной Анны находится примерно в четырех часах пути. Но из-за того, что отец Иоаким двигался очень медленно, выйти ему нужно было еще с вечера. Он был очень уставшим, он собрал все свое мужество для выполнения послушания. Преклонил колени, а затем пошел. Он прошел уже некоторое расстояние, когда Старец, проверивший еще раз его, послал другого из братии догнать его, вернуть обратно, а самому выполнить это послушание.

Послушание отца Иоакима раскрывает всю его личность Каждый день он смирял себя во всем – от серьезного до мелочей, и стремился вдохновить на это и нас Тому примером следующий случай.

На берегу моря, рядом с нашим скитом жил старый рыбак по имени Иоанн. Родом он был из Мутилены, носил монашескую скуфью, у него были длинные волосы и борода. Ему было за шестьдесят, он был хромой. Дядя Иоанн прислуживал отцам.

Однажды он принес нам рыбы. Старец поблагодарил его и велел» чтобы кто-нибудь почистил эту рыбу за пределами каливы, так чтобы чешуей не забило сточную трубу. Так как я был самым младшим, я немедленно вызвался. Но я не подумал о морозе, который был настолько силен, что все замерзло, и из крана лишь еле капало. Руки мои тотчас же замерзли, их сильно ломило. И поэтому чистить рыбу дальше я решил уже в самой каливе.

Отец Иоаким, увидев меня, подошел, вопрошая: «Малыш, ты почему вошел внутрь?"’ – «Отец, я не мог вытерпеть мороза и ледяной воды». – «Но ведь Старец велел, чтобы рыбу почистили не в каливе. А его благоповеления надлежит исполнять точно и без всякого самооправдания».

Отец Стефан, который охотно и неустанно служил нам всегда, слышал этот разговор. Не теряя времени, он подошел,, рзял тазик с рыбой и умело, и даже как-то весело, всю ее почистил, не обращая внимания на мороз. Я живо вижу и сейчас стойкость и любовь его души Руки его окоченели. Я смотрел на него, застыв, не в силах произнести ни слова при виде такого самоотречения.

«Монах должен умирать много раз в день, когда этого требует послушание, – сказал мне тогда отец Иоаким. – Сейчас, у тебя нет благодати, ее получил отец Стефан».

Каждый день молился отец Иоаким не переставая. Работал или отдыхал, он мог вести непрерывную беседу с Богом. Обычно он кротко повторял нам: «Если у монаха отнять молитву, у него будет отнято право считать себя истинным чадом Божиим».

Он приходил к нам часто и по-отечески спрашивал, сотворили ли мы молитву ко Господу, прочитали ли мы акафист Пресвятой Богородице.

Я редко видел, чтобы он разговаривал, он говорил только тогда, когда это было необходимо, но всегда видел я его погруженным в молитву. Чтобы найти место поспокойнее, он уходил обычно в лесок позади нашей каливы. Там воздевал руки свои к небу и на многие часы погружался в таинственное общение с Господом Иисусом. Когда мы спрашивали, где он был, он отвечал, бывало:» В саду Гефсиманском – вот где я был».

Молитва доставляла ему такое наслаждение, что он считал и еду, и даже отдых необязательными. Было, Старец благословил его в течение года не заходить ночью в собственную келию. Отец Иоаким оставался ночами стоять в центре церкви нашей каливы. Братия говорили, что в сердце его ясно ощущалось тогда благословение Божие. Много раз приходилось слышать им его стенания, но временами – ликующие песнопения. И когда видели его на заутрене, он бывал всегда свежим и бодрым, будто хорошо выспался.

Душа его жаждала многого, но плоть его не поспевала за ней. Он продолжал слабеть. За тот год, что провел он во всенощных бдениях, стоя ночи напролет, ноги его покрылись язвами из-за плохого кровообращения. И Старец запретил ему эти всенощные бдения.

Тогда мужественный воин Христов начал другую брань. Он просиживал целые ночи в углу своей кельи, Завернувшись в шерстяную шаль и накрывшись толстым одеялом. Подушкой он не пользовался. Только вытягивал ноги, чтобы не сильно мучили язвы. И так молился всю ночь. Даже когда закрывал глаза, забываясь кратким сном, уста его продолжали шептать молитву: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». Мы всегда, в любое время слышали эту молитву, доносящуюся из его кельи. Бесчисленное множество раз, когда мне доводилось просыпаться ночью, я слышал молитву Иисусову или акафист Пресвятой Богородице, наполненные чувством, доносившиеся из соседней кельи, где он сидя проводил время за всенощным бдением, подобный ангелу на земле.

Еще я вспоминаю, что когда он пел «Пресвятая Троице, помилуй нас, Господи, очисти грехи наша; Владыко, прости беззакония наша; Святый, посети и исцели немощи наша, имени Твоего ради», он так волновался, что дрожал всем телом. Я думаю, что для него не было более действенной молитвы. Невозможно передать его преклонение пред Пресвятой Царицей. Когда во время служб мы пели тропари Троичны, он застывал в полнейшем внимании. Для него имя Божие было сладчайшим из всех слов.

Он знал глубокую любовь и преклонение пред Матерью Божией. Множество раз в продолжение дня он читал акафист и часто

поучал нас «В течение всей жизни своей крепко держитесь за плащ Богородицы, и Она приведет вас к Сыну Своему».

«Молитвы и славословия богослужений, – говорил он, – это как прекрасный, луг, и каждый, кто на него придет, не сможет покинуть его весь день, но будет наслаждаться ароматом этого луга»

Как-то раз вся братия нашей благословенной общины собралась, чтобы обсудить возможность ежедневного Святого Причащения. Мы выбрали установление «Коливадес» – духовного учения, которое охватывает всю монашескую жизнь и которое стало маяком для нашего поколения в годы национальной войны. Духовным наставником нашего братства был отец Христофор, который подвизался в исихазме в Карули. Он был последователем «Коливадес» и прибыл из монастыря Фламуриуса в Волосе. Итак, нами было решено, что вся наша община, и отец Иоаким в том числе, будет приобщаться Святого Причастия ежедневно.

Часто, когда не совершалась Божественная литургия, сердца наши жаждали манны небесной. Отец Иоаким, по благословению Старца, надевал тогда свою епитрахиль и совершал службу для братии, преисполненной радости и благоговейного страха. В нашей церкви всегда сохранялись Святые Дары. И постоянное присутствие Агнца Божия наполняло атмосферу нашею маленького братства особым светом.

Старец Григорий ежедневное руководство нашей духовной жизнью вверял отцу Иоакиму как своему последователю в каливе. И отец Иоаким показал себя мудрым учителем.

Старец часто говорил мне «Малыш, учись у отца Иоакима. Он – один из немногих монахов нашего времени, которые стойко держатся истинно монашеского жития».

Когда я впервые приехал в каливу, Старец повелел отцу Иоакиму устроить меня. И так как он пекся обо всех, то, подойдя ко мне, дал мне первые наставления: «Чадо, келья монаха – как поле брани. На нем он должен бороться с бесами, со страстями, и он всегда должен побеждать. Тогда твой Ангел-Хранитель возликует, а Господь благословит твою брань. Итак, отсюда – в рай!»

Немного позже, когда я был официально внесен в список монашествующих нашего скита, он не забыл кратко и ясно изложить мне основные принципы моей новой жизни

«Монах, который нарушает устав, который не приходит на все службы, ест мясо, не может достичь цели. Приучайся выполнять все послушания аккуратно и тщательно. Взвешивай каждое свое слово и действие: говори как монах, гляди на все как монах, ходи как монах, ешь как монах, спи как монах, думай как монах, молись как монах.»

Это были и его собственные принципы, которых он придерживался и которые старался привить нам. Он с любовью следил за каждым нашим шагом. Он использовал каждую возможность, чтобы укрепить наш дух. Он был очень мягким, но в то же время непоколебимым, когда дело касалось духовной жизни.

Так как я был самым младшим, мне поручали разную физическую работу – мыть посуду, подметать и так далее. Отец Иоаким каждое послушание подбирал очень тщательно, стараясь формировать наши характеры. Много раз, когда я под краном мыл посуду, а зима была суровая, и руки мои коченели от ледяной воды, он подходил ко мне и говорил с любовью. «Малыш, зима горька, а рай сладок. Трудности и боли возвысят нас над нашими себялюбивыми натурами и страстями».

Слова, да и самое присутствие отца Иоакима укрепляли мою юную душу, вступившую в брань духовную.

Но бывало, что никакое человеческое участие не могло мне помочь, и я не чувствовал душевного покоя Что действительно происходит в душе новообращенного! Какие испытания, какая брань, искушения и козни бесовские восстают на нашем пути к ангельской жизни! Когда новички борются и побеждают, они настоящие герои!

В тот первый год я помню, мне было очень трудно, когда пришло время собирать оливки. Это время пришлось на период моей усиленной борьбы с себялюбием, со старыми греховными привычками. Ежедневно мучила меня ужасная головная боль. И в этом состоянии я попросил Старца дать мне какое-либо другое послушание. Он охотно согласился, и мне поручили готовить трапезу, и прибирать каливу.

Благословенный отец Иоаким узнал от Старца о моей просьбе. И когда ему не нужно было находиться в саду, он приходил в каливу (оливковый сад был рядом с нашей каливой), приближался тихонько ко мне и старался помочь. В один из таких случаев он сказал мне

«Голова у тебя болит, малыш? Иди и возьми масла из лампады у иконы Пресвятой Богородицы, помажь крестообразно, и боль пройдет. Иди и прочитай еще тропарь Богородице»

«Благослови,» – ответил я и сделал все так, как он мне сказал.

«Ну и что, прошла твоя боль?»

«Нет, честный отче».

«Тогда, видать, дело не в голове, потому что наша Богородица исцеляет от всех болезней. Быть может, тебе следует пойти пособирать оливки, хотя бы на полчаса, а потом вернешься».

Тогда я выслушал это равнодушно. Но в тот же вечер, когда я был у Старца на откровении помыслов, упомянул также и об этом.

«Выходи, чадо, на полчаса в сад Так ты проявишь послушание отцу Иоакиму » – сказал мне Старец.

На следующий день я отправился с братией в оливковый сад Через полчаса работы отец Иоаким, который, несмотря на свою болезненность, на сильном морозе собирал оливки, подошел ко мне и сказал:

«Ну что твоя голова, малыш?»

"Не болит».

«Тогда еще полчаса поработай, а затем иди».

Прошло еще полчаса, и он снова спросил меня: «Ну что, болит?»

«Нет, как ни странно,» – ответил я.

‘́Хорошо. Сейчас иди в каливу и выполняй другие послушания».

Ободряемый мягким и любящим отцом Иоакимом, я полтора месяца проработал в оливковом саду, и меня больше не мучила головная боль.

А вот еще один случай.

На верхнем этаже каливы была большая «солнечная комната», откуда открывался вид на весь скит и на открытое море. Потоки света лились в комнату, и потому отец Иоаким использовал ее под мастерскую иконописцев. Здесь я должен сказать, что он и сам был хорошим иконописцем.

Он выучился иконописи в Кафисме Святого Константина (относящейся к Лавре) и этим трудом зарабатывал кое-какие деньги для нашей каливы.

В одно время я тоже пытался освоить иконопись Благословенный отец Иоаким учил меня. Я делал свои первые опыты: разные по величине глаза, рты, носы, уши и так далее. Он никогда не говорил мне, что мои «творения» были безобразны, но всегда подбадривал меня. Через несколько дней я оставил свои попытки, несмотря на его поддержку.

Позднее я спрашивал отца Иоакима: «Почему, отец, когда я делал те ужасные рисунки, просто карикатуры, ты говорил мне, что они хорошие?»

«Малыш, никогда не следует обескураживать начинающих. Это правило обучения, которое я познал еще в американском колледже. А когда я приехал сюда, то нашел выводы в теории обучения – плодах многолетних исследований ученых – согласными со священными писаниями, оставленными монахами, жившими много веков назад И выводы эти не только записаны в книгах, они воплощаются в жизни старцами, у которых порой мало образования, но неизменно много опыта в обучении монашеской жизни. Я видел их применение здесь, на Святой Горе, современными монахами».

Житие отца Иоакима раскрывало все новые чудные стороны его натуры. Это проявлялось не только в высокодуховной внутренней жизнц, но и во всех его привычках, хотя и ему приходилось одолевать многоразличные трудности. О нем говорит и тот порядок, который установился в каливе его стараниями.

Как-то я взял нож, чтобы порезать лимон, но не положил его на место. Случилось, что отец Иоаким как раз проходил мимо.

«Ты пользовался ножом?»

«Да,"–ответил я. «А почему там его оставил? Сейчас же подними, хорошенько вымой, вытри, а затем положи его на место. Для всего, чем пользуешься, должно быть свое место,» – сказал он.

Однажды он благословил нам приносить из сада дрова для растопки Каждый раз, когда мы проходили мимо сада, мы прихватывали с собой сухие ветви Таким образом, хотя мы специально и не заготавливали дрова и не уста в ал и особенно, куча медленно росла, пока не скопилось достаточно дров на зиму.

Его любовь и благородство проявлялись повсюду. У него было одинаково теплое отношение к братии и отцам скита. Даже если ему приходилось нарушить свой режим, чтобы помочь ближнему, нуждающемуся в этом, он нарушал режим.

Бот его наставления, говорящие о его любви и благородстве

«Если навестивший нас брат приходит на нашу службу, мы всегда должны уступить ему лучшее место, особенно для пения на клиросе. А если он случайно ошибется – например, сделает ошибку в тональности–то вы, те, кто на левом хоре, не должны его поправлять из опасения смутить его. Пусть уж он сам исправит свою ошибку. Любовь и уважение важнее, чем тональность».

Он был мудрым и прозорливым наставником, освещающим путь для нас, более молодых монахов.

У отца Иоакима была редкостная борода, о которой нельзя не сказать несколько слов

Живя еще в Америке, он со скорбью наблюдал, как дух прогресса и моды начал влиять даже и на церковную жизнь. Он видел священников, которые считали, что могут добиться большего в обществе, если расстанутся с православными традициями. В этой светской атмосфере отец Иоаким вел себя благочестно. Ему больно было видеть, как православные священники снимали свои рясы, стригли волосы, подстригали или вовсе брили бороды. Достойна внимания молитва отца Иоакима, которую вознес он к Пречистой Деве перед своим монашеским постригом: «Пресвятая

Богородице, когда я стану священником, прошу, дай мне длинные волосы и бороду так, чтобы я, живя среди мира, выглядел, как должно выглядеть иерею Божию»

И Матерь Божия не отвергла его просьбу, исполнила его желание. Как мы уже рассказывали, американцев поражала его впечатляющая внешность и густая длинная борода. Когда же он прибыл на Гору Афон, произошла вещь удивительная. Борода росла все длиннее и длиннее – явление очень редкое даже в его отечестве. Мы приписываем это той молитве, которую он сотворил к Богородице. Чтобы свободно двигаться и не доставлять неудобств окружающим, он вынужден был носить свою бороду в мешочке, подвязанным к шее.

В последние годы его жизни отцы попросили его сфотографироваться в облачении и с распущенной бородой. Сначала он не желал того, но на повторные просьбы согласился.

День ото дня возрастала святость отца Иоакима. Однако, вместе с тем плоть его слабела. Здоровье его было неважно. Несмотря на протесты отца Иоакима, отец Григорий послал за доктором. Диагноз был неутешительным: туберкулез. Жить ему оставалось всего несколько месяцев, но для этого надо было соблюдать диету. Ему нужно было есть мясо, рыбу, яйца и, так как на Афоне почти все это было недоступно, необходимо было уехать оттуда. Доктор предписал также полный отдых.

Отец Иоаким выслушал все это спокойно, но когда доктор ушел, обратился к отцу Григорию:

«Старче, – попросил он, – благослови меня нынче ночью остаться в церкви. Я хочу помолиться Владычице Богородице. Утром мы сможем обсудить, что можно сделать для моего здоровья».

Старец благословил. Всю ночь промолился неукротимый духом отец Иоаким, а утром после заутрени сказал отцу Григорию: «Я прошу тебя не делать того, что велел доктор. Оставим вопрос о моем здоровье на попечение Богородицы. Она Сама решит. И чтобы мы могли быть уверены в Ее заступничестве, вместо мяса и других скоромных продуктов дай мне свое благословение продолжить пост. А кроме того, я не буду брать в рот сладкого. Да будет посему во славу Матери Божией».

Старец был изумлен силой его веры и силой его воли. Он дал благословение, вспоминая, чему сам научил его. Старец вспомнил время, когда ходили они в келию святого Константина (Кафисма Лавры), дабы отец Иоаким научался там иконописи. Его неутомимый учениктак усмирил тогда свою плоть, что в течение целого года у него было правило есть только раз в сутки – к вечеру. А то годовое молитвенное стояние ночами в церкви!

Прошло полгода, и доктор, озабоченный, жив ли отец Иоаким, спросил о том Старца.

«Конечно, он жив,» – ответил тот.

Доктор пожелал осмотреть отца Иоакима.

«У него все в порядке, – сказал доктор в изумлении. – Несомненно, что диета и покой, которые я ему предписал, дали свои результаты. Он полностью поправился».

Отцы Григорий и Иоаким посмотрели друг на друга, едва удержав улыбки. Оставшись наедине со Старцем, доктор узнал историю выздоровления пациента. У него не было слов. Он был восхищен силою веры и, возможно, в первый раз осознал, что стал свидетелем чуда.

Высота православной веры отца Иоакима была неотмирной – до того, что миролюбцам поведение его представлялось юродством. Но все, что он делал и говорил, исходило всегда из чистых побуждений.

Его волновал вопрос о положении Церкви, вопрос о календаре. Его беспокоила каждая попытка управителей изменить порядок вещей, который ввели в Церкви святые Отцы. Он боролся с отступлениями всеми способами, допустимыми для строгого монаха.

Все греки тогда, от представителей самых низших слоев общества до чиновников высочайшего ранга, горели желанием быть верными членами Церкви. Пребывание в Америке многому его научило. Когда он узнал из греческих и иностранных изданий, что многие люди, облеченные высокой властью, в том числе даже сам король Георгий II, пали до того, что стали масонами, он был опечален и взволнован. Каждому из известных ему высокопоставленных масонов он безо всякого страха написал лично о вреде масонства. Он призвал их покаяться и выступить против врагов Бога и Отечества.

Это послужило причиной вызова его на суд в Фессалоники. И свидетельствовал он об Истине чистосердечно и мужественно. На всех произвели впечатление глубокая вера и верность Богу этого тщедушного монаха с Горы Афон – даже газеты отдали ему должное. Он спокойно принял свой приговор и, подобно преподобному Никодиму, с радостью последовал по дороге изгнания на остров Скопелос в январе 1941 года.

Жители острова были поражены его молитвенностью, его постом и чистотой его души. Многие из них помнят этого монаха, изгнанного правды ради; его яркое житие оставило по себе память на острове.

Разрушительное продвижение германской армии застало его в ссылке Через некоторое время он вернулся уже свободным человеком на Святой Афон, чтобы продолжить отшельническое житие.

Старец Иоаким вернулся в свою бедную каливу на Горе Афон, как боец после боя. Но вместо утешения и покоя обнаружил там нечто, что еще более ранило его исстрадавшееся сердце.

Пока его не было на Афоне, один монах из братии соблазнился мирской суетой и, в конце концов, ушел в мир. Сострадательное сердце отца Иоакима жестоко страдало. Он решился найти отступника, несмотря на свою клятву никогда не покидать более Афона. Любовь к собрату-монаху побудила нарушить клятву, и он отправился с намерением отыскать и вернуть заблудшего.

Но не было раскаяния в душе бывшего мораха.. Он не вернулся, его окаменевшее сердце не тронули ни уговоры, ни просьбы, ни слезы Старца.

И вот после этого болезненного испытания отец Иоаким вернулся на Афон. Но вернулся успокоенный, ибо выполнил свой долг. Однако он затратил слишком много усилий, слишком много перестрадал, и изнуренная плоть не выдержала. Старец слег в постель и больше уже никогда не вставал.

Тем временем отошел ко Господу Старец отец Григорий. Из-за плохого здоровья вынужден был уехать со Святой Горы во время немецкой оккупации автор этих строк Получилось так, что один лишь отец Стефан остался, и только он мог ухаживать за отцом Иоакимом. Отец Стефан приехал вместе с ним из Америки и служил Старцу с большой любовью и преданностью до конца его земной жизни.

Он понимал, что старец Иоаким, излучающий свет любви, мог умереть в любую минуту: он был словно угасающее солнце.

В сентябре 1950 года я получил срочную телеграмму от отца Иоакима с просьбой приехать на Афон. Должна была состояться наша последняя встреча в земной жизни, и я немедленно туда отправился.

Он так исхудал от туберкулеза, что остались только кожа да кости. Но в душе царил покой – он заслужил его своим житием, своей духовной бранью. Я не в силах сказать, кого я видел перед собой. Миссионер, просвещенный апостол, ревностный аскет, исповедник и хранитель веры; тот, кто возлюбил Господа Бога всем сердцем, и всею душею, и всем умом, и всею крепостию(Мк.12:30). Я видел «плодоносящее оливковое дерево» которое пересаживали из земного удела – земного сада Богородицы в сад Вечности. За двадцать лет монашеских подвигов он достиг спасения и святости – того, для чего другим верным надобно бывает и шестьдесят, и семьдесят лет аскетических трудов.

Почтительно я приложился к его руке, и он слабо, но отчетливо сказал мне, зачем звал меня;

«Я позвал тебя, чтобы здесь, на земле, в последний раз с тобой повидаться. И не только для этого, а – главное – чтобы попросить у тебя Прощения, если я тебя когда-либо обидел, пока ты был здесь».

И прямо со своей кровати он поклонился мне до земли, испрашивая прощения. Я тоже поклонился ему, прося для себя его прощения. Глубоко тронутые, мы обнялись.

Его слова тогда были полны благодарности Богу за то, что Он свел нас снова вместе после стольких лет. Радость нашей встречи была безграничной.

Я оставался со старцем Иоакимом несколько дней. Он почти уже не говорил. Доктор сказал, что такое состояние может продлиться долгое время, и поэтому я отъехал в Афины по своим надобностям. К моему огорчению, когда я уже собирался вернуться,

он отошел ко Господу. Так завершилось земное житие, изобиловавшее дарами Святого Духа.

Незадолго до кончины он обратился к своему любимому и верному собрату: «Отец Стефан, подойди сюда, пока я еще в состоянии разговаривать, и давай поговорим кое о чем. Быть может, завтра уже не будет такой возможности»

Он говорил о прошлом – о жизни в Америке, переезде на Гору Афон, послушничестве у старца Григория, ссылке на Скопелос и своей болезни.

«Брат мой, – продолжал он со слезами, – я благодарю тебя за твою долгую службу и терпение. Пожалуйста, прост меня, когда я, возможно, обижал тебя»

Он обнял его в сильном волнении, и они со слезами поцеловались. Позднее отец Стефан с молитвенной благодарностью вспоминал духовные наставления старца Иоакима – со времен его юности в Америке и до этого момента.

То была их последняя беседа.

Все, кто знал его – и близкие знакомые, и не очень близкие – пришли на отпевание помолиться о великом воине Христовом, чье исстрадавшееся, а теперь уже покойное тело было обвито мантией. Его похоронили за алтарем каливы, в месте, где долгие годы он подвизался в аскетических трудах.

Отцы Святого Афона встречают смерть мучениками. Наступает конец искушениям и подвигам, и начинается вожделенная вечность. Воины Христовы не умирают. Не умер и отец Иоаким, но перешел «от смерти в живот» (Ин.5:24). И не было в том сомнения у присутствовавших отцов и братии. Отец Иоаким достиг тех пределов, к которым так стремилось его сердце Преподобие отче Иоакиме, моли Бога о нас!