Виктор Афанасьев

Источник

Добрый, светлый и радостный...

В Малоярославецком уезде было село под названием Личино, в котором жил крестьянин Борис Иванович Иванов. В молодости он, еще при крепостном праве, пока был не женат, не раз пускался в бега. Нет, он не был лентяем или пьяницей, работать на земле любил и умел сызмальства, но его тянуло постранствовать, по монастырям помолиться, подышать там освященным воздухом... Потом, уже при жизни своей в Скиту Оптиной Пустыни, он рассказывал послушнику Павлу (будущему старцу Варсонофию) об этих своих побегах: „Барин объявит розыск, найдут меня и вернут этапным порядком... Ну, конечно, на съезжую. Сильно накажут. Я поправлюсь да и снова уйду!“ О наказаниях этих он говорил с улыбкой, прибавляя: „Старые порядки лучше были, хоть и сильно попадало... А ныне худо: власти нет, всякий живет сам собою“. „Ну, про Оптину этого сказать нельзя“, – заметил собеседник. „Еще бы, – ответил о. Борис, – если бы и в монастырях всякий жил по своей воле, то совсем была бы погибель“.

Потом он женился, перестал бегать. Надо было кормить семью – дочка у него росла. Жил он, всеми уважаемый, трезвый и богомольный, трудился, как и все. Из нужды выбраться не удавалось. Уж ему за шестьдесят; дочь замуж отдана, а супруга скончалась. И вот слышит он голос, звучащий будто бы в самом сердце: „Оставь все и иди в монастырь. Ты ведь бывал в Скиту Оптиной Пустыни... Помнишь, как он тебе мил показался? Пуще дома родного... Иди туда“.

Оставив землю общине, выправив нужные бумаги, крестьянин Борис отправился в Оптину Пустынь. И настоятель обители архимандрит Исаакий, и скитоначальник иеромонах Анатолий с любовью приняли его. Он поселился в Скиту в келлии привратника: дверь келлии выходила в Скит, а окно – в лес... Шел 1884 год. Отцу Борису было шестьдесят три года.

Старец Варсонофий вспоминал, что о. Борису ночью приходилось отгонять бесов, которые приходили толпой, стучались и требовали отпереть ворота. Он творил Иисусову молитву, и они пропадали. Когда его постригли в мантию – неизвестно. Отец Варсонофий рассказывал, что часто навещал о. Бориса, который любил его: „Был он из простых, но имел высокую душу. Батюшка Амвросий облек его в тайную схиму. Отец Борис меня не стеснялся, и я видел его в схимнической одежде. Часто, указывая на Херувимов и Серафимов, изображенных на ней, он говорил:

– Посмотри, у меня на груди изображение Серафимов. Для чего это? Чтобы подражать им. А что я? Одна мразь... Строго взыщет Господь и за одежду, если кто носит ее без внимания. Осудит и меня Господь, имею я одно только оправдание, что не сам я просил высшего ангельского чина, а принял его за послушание о. Амвросию“.

21 сентября 1893 года о. Варсонофий записал: „Вратарь нашего Скита старец схимонах Борис, отстоявши вчера повечерие, придя в келлию, внезапно заболел – ноги отнялись. У бдения он поэтому быть уже не мог, не был и у обедни сегодня... Говорил мне, что пришло время переходить в вечную жизнь. Видел будто вчерашнюю ночь, что подходит он к какой-то великой реке, чрез которую переправился на рассвете. Переправа совершилась так быстро, что он и не заметил. Вышедши на другой берег реки, видит храм исполинских размеров, занимающий пространство примерно с десятину и такой же великой высоты... Храм был прекрасным, походил на собор Калужского монастыря св. Лаврентия. Когда он вошел в храм, там шла в то время обедня, которую совершал архиепископ Григорий, бывший Калужский преосвященный, усопший лет тридцать тому назад. Внутренность храма была неизглаголанной красоты. Когда о. Борис хотел выйти из храма, то дверей не нашел и остался в нем. В это время он проснулся“.

Пять лет пролежал о. Борис, подвизаясь в терпении и молитве. Незадолго до кончины его переместили в монастырскую больницу. Господь открыл ему время его исхода. „Я часто навещал его, – писал старец Варсонофий. – Но вот настала Страстная неделя. Службы церковные, дела – совсем некогда было, и я, прощаясь с отцом Борисом, сказал ему, что приду только на второй день Пасхи. Он сначала хотел возразить, а затем, соглашаясь, сказал: „Хорошо, приди поглядеть на меня... Молись за меня и братию попроси молиться – в воскресенье и в понедельник“. – „Да вся братия, отец Борис, и так молится за вас, да и я, конечно, буду молиться, и не только в воскресенье и понедельник“. Отец Борис тихо повторил: „Пусть молятся обо мне в воскресенье и понедельник“.

Я не понял его, – пишет о. Варсонофий. – Утром во вторник я пришел навестить больного и узнал, что он уже скончался. Так и оправдались слова старца: действительно, только в воскресенье и понедельник можно было за него молиться как за живого, а во вторник – уже за усопшего. Я подошел к его постели. Лицо его было исполнено неземного величия и сияло, как у Ангела. Долго грустил я о его кончине и вдруг вижу во сне, будто нахожусь в храме, людей нет никого, и только посреди храма гроб, а в нем о. Борис лежит живой.

Отец Борис, да ведь вы умерли, как же вы живы?

Жив Господь, жива душа моя! – был ответ.

Я проснулся с радостным чувством.

В час кончины о. Бориса одной шамординской схимнице было видение. Идя к утрене, она увидела зарево на востоке, как раз по направлению Оптиной Пустыни. Вглядываясь в зарево, она увидела душу, быстро возносившуюся к небесам, так же, как св. Антоний Великий видел возносящуюся душу пустынника. Схимница рассказала о своем видении, но ей не поверили. Вскоре приехал вестовой из Оптиной к игумении Евфросинии с известием, что схимонах Борис скончался в четыре часа утра. Видение было как раз в это время“.

Иеромонах Даниил (Болотов) написал еще при жизни о. Бориса его портрет. Каким-то образом портрет этот оказался на стене в келлии скитоначальника, когда им стал о. Варсонофий. Уезжая не по своей воле из Оптиной – настоятелем в Старо-Голутвин монастырь, о. Варсонофий почти ничего не взял с собой. Многие иконы и портреты остались на своих местах... В четверг Светлой седмицы, когда в келлию о. Варсонофия приходили проститься с ним его духовные чада и братия, он, указав на портрет, сказал: „Вот и портрет схимонаха Бориса останется... Дивный это портрет, замечательно выражение лица его, полное любви и кротости. Останется он здесь молиться за меня, грешного“.

Схимонах Борис был похоронен на Светлой седмице 1898 года в обители близ алтаря храма преподобной Марии Египетской. Краткие сведения о нем на чугунной плите заключались следующими теплыми словами: „В суровых подвигах, непрестанной молитве, добрый, светлый и радостный в глубокой старости мирно почил“.


Источник: Житница жизни. Страницы истории духовного бытия Оптиной пустыни / Виктор Афанасьев. Свято-Введенская Оптина Пустынь, 2003 г. 252 с.

Комментарии для сайта Cackle