Вопрос 20. О любви Бога

Далее мы рассмотрим то, что принадлежит к воле Божией в абсолютном смысле. В желающей части нашей души обнаруживаются как душевные страсти-радость, любовь и им подобные, так и склонности к моральным добродетелям, а именно: справедливости, стойкости и т. п. Таким образом, сперва мы исследуем, что есть любовь Бога, а затем – что есть Его справедливость и милосердие. Относительно первого будет рассмотрено четыре пункта: 1) есть ли в Боге любовь; 2) любит ли Он все сотворенное; 3) любит ли Он одну [какую-то] вещь более [какой-то] другой; 4) любит ли Он наилучшее более [остального].

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что в Боге нет любви. Ведь в Боге нет никаких страстей. Но любовь – это страсть. Следовательно, в Боге нет любви.

Возражение 2. Далее, любовь, гнев, печаль и т. п. взаимно противостоят друг другу· Но гнев и печаль не должно приписывать Богу, разве только – метафорически. Следовательно, точно так же не должно приписывать Ему и любовь.

Возражение 3. Далее, Дионисий сказал: «Любовь есть соединяющая и [особым образом] смешивающая сила»³⁴⁵. Но подобного не может происходить в Боге, ибо Он прост. Следовательно, в Боге нет любви.

Этому противоречит следующее. Сказано [в Писании]: «Бог есть любовь» (1Ин. 4, 16).

Отвечаю: должно утверждать, что в Боге есть любовь: ведь любовь – это первое движение воли и каждой желающей способности. Ибо, коль скоро действия воли и каждой желающей способности склоняются как к присущим им объектам и к добру, и к злу; поскольку [далее] благо субстанциально и суть непосредственный объект воли и желания, в то время как зло, будучи лишь противоположностью блага, объект вторичный и опосредованный; из этого следует, что действия воли и желания, относящиеся к благу, должны по природе предшествовать тем, что относятся к злу; так, например, радость предшествует печали, любовь – ненависти, ибо все, что существует через самое себя, всегда предшествует тому, что существует через другое. Опять-таки, более общее по природе предшествует менее [общему]. Поэтому ум сперва определяется к всеобщей истине, и лишь во вторую очередь – к истинам частным и специальным. Далее, есть такие действия воли и желания, которые имеют отношение к благу при наличии некоторого дополнительного условия; так [например] радость и восхищение относятся к уже достигнутому благу, тогда как желание и надежда относятся к благу еще не достигнутому Любовь же относится к благу наиболее обще, независимо от того, достигнуто ли благо, или нет Следовательно, любовь по природе суть первое действие воли и желания, и поэтому все прочие движения, связанные с желанием, предполагают наличие любви в качестве своего истока и основания. Ведь никто не желает чего-либо и не наслаждается этим, если оно – не любимое им благо; равно как никто и не ненавидит что-либо, если оно – не противоположно объекту его любви. И подобным же образом (что очевидно), печаль и тому подобное соотносится с любовью как со своим первейшим началом. Значит, если в ком усматриваются воля и пожелание, в нем также должна усматриваться и любовь, ибо, если желается [что-то] первое, желается также и все последующее [за первым]. И так как было доказано, что в Боге есть воля (19, 1), следовательно, Ему должно приписывать и любовь.

Ответ на возражение 1. Познавательная способность не движет иначе, как только через посредство желания; и поскольку, как было установлено в [книге] Ό душе» III, в нас самих более общая причина движет через посредство [более] частной причины, то и наше умственное стремление, которое еще называют волей, движет через посредство чувственных пожеланий. Следовательно, наше чувственное пожелание суть ближайшая движущая сила наших тел. Таким образом, действие чувственного пожелания всегда сопровождается определенным телесным изменением, и это изменение особенным образом воздействует на сердце, которое, как заметил Философ, есть первое начало движения у животных³⁴⁶. Отсюда: действия чувственного пожелания, с которыми связаны определенные телесные изменения, называются страстями, в то время как действия воли – нет. Поэтому [с первой из указанных точек зрения] любовь, наслаждение и восторг – это страсти, насколько же они обозначают действия умственного стремления, они – не страсти. И в этом-то последнем смысле [слова о них и говорится, что] они – в Боге. Поэтому и сказано Философом: «Бог наслаждается одним и простым удовольствием»³⁴⁷, и по той же причине [о Боге говорят, что] Он любит бесстрастно.

Ответ на возражение 2. В страстях чувственного пожелания различаются как некоторое материальное начало, а именно телесное изменение, так и некоторое формальное начало, которое выступает со стороны желания. Так, по замечанию Философа, материальным началом гнева является воспламенение крови в сердце, формальным же – стремление отомстить³⁴⁸. Далее, в формальных началах некоторых страстей наличествует определенная ущербность; так, мечта о благе есть [мечта] о том, чего нет, печаль же связана с наличным злом. То же самое относится и к гневу, предполагающему печаль. Другие же страсти, такие как радость и любовь, не предполагают никакой ущербности. Поэтому ни одно из них [(т. е. из умственных стремлений)] не может быть приписано Богу ни с точки зрения его материального начала, о чем было сказано выше (1 ), ни даже с точки зрения его формального начала, если последнее предполагает ущербность (разве только метафорически, исходя из подобия следствий, о чем уже было говорено (3,2; 19,11 )). В то же время те, которые не предполагают ущербности, вроде радости и любви, могут быть поистине приписаны Богу, хотя и без того, что явствует из вышеизложенного (19, 11), чтобы приписать Ему наличие [каких-либо] страстей.

Ответ на возражение 3. Действие любви всегда определено к двум вещам: к желаемому благу и к тому, кому это [благо] желается (ибо любить кого-то – значит желать ему блага). Следовательно, коль скоро мы любим самих себя, мы сами же себе и желаем блага, и, насколько возможно, соединяемся с этим благом. Поэтому любовь и названа соединяющей силой, [причем] даже в Боге, хотя [в Нем это] не подразумевает никакой составленности: ведь то благо, которое Он желает самому Себе, есть не что иное, как Он сам, Который, как было показано выше (6, 1, 3), суть благо по Своей же субстанции. Если же кто-либо любит другого, то он и желает блага этому другому. И тогда он ставит этого другого на место себя, и желает ему блага как самому себе. Потому-то любовь – это смешивающая сила, ибо она совмещает нас с другими и полагает их благо нашим. И божественная любовь, таким образом, [тоже] смешивающая сила, ибо Бог желает блага другим, и, тем не менее, это вовсе не означает, что в Боге наличествует какая-либо составленность.

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что Бог не любит все [без исключения] вещи. Ведь согласно Дионисию, любовь помещает любящего вне самого себя, побуждая его принадлежать не себе, но возлюбленному³⁴⁹. Но невозможно помыслить, чтобы Бог помещался вне Себя и принадлежал другим вещам. Следовательно, невозможно помыслить, чтобы Бог любил другие вещи помимо Себя.

Возражение 2. Далее, любовь Бога вечна. Но вечно лишь то, что в Боге; все же, что вне Него – не вечно. Значит, Бог не любит что-либо, что вне Него. Но то, что в Нем, это – Он сам. Следовательно, Бог не любит иных вещей помимо Себя.

Возражение 3. Далее, любовь двояка, а именно: любовь-вожделение и любовь-дружба. Но Бог не любит неразумные твари любовью-вожделением, поскольку Он не нуждается ни в ком помимо Себя. Не любит Он их и любовью-дружбой, поскольку, как заметил Философ, с неразумными тварями дружбы не бывает³⁵⁰. Таким образом, Бог не любит все [без исключения] вещи.

Возражение 4. Кроме того, написано [в псалме]: «Ты ненавидишь всех, делающих беззаконие» (Пс. 5, 6). Но нельзя одну и туже вещь одновременно и ненавидеть, и любить. Следовательно, Бог не любит все [без исключения] вещи.

Этому противоречат следующие слова [Писания]: «Ты любишь все существующее и ничем не гнушаешься, что сотворил» (Прем. 11,25).

Отвечаю: Бог любит все существующие вещи. Ведь все существующие вещи, поскольку они существуют, благи, ибо существование вещи само по себе – благо, равно как и любое совершенство, коим обладает [существующая] вещь, является ее благом. Затем, как было показано выше (19, 4), воля Божия суть причина всего. Из этого необходимо следует, что вещь имеет как бытие, так и любое другое благо лишь постольку поскольку этого пожелал Бог. Таким образом, каждой существующей вещи Бог пожелал [сообщить] некоторое благо. Следовательно, коль скоро любить что-либо есть не что иное, как желать этой [любимой] вещи блага, очевидно, что Бог любит все сущее. Хотя, конечно, эта любовь отлична от нашей. Ведь как наша воля не является причиной благости вещей, но лишь движется ею как своим объектом, так и наша любовь, посредством которой мы желаем чему-либо блага, не является причиной его благости; напротив, [именно] его благость, действительная или кажущаяся, призывает нашу любовь пожелать ему сохранить имеющееся благо и достигнуть еще не имеющегося, и к этой цели мы и определяем свои действия. Любовь же Бога [сама] зарождает и созидает благость.

Ответ на возражение 1. Любящий помещается вне самого себя и побуждается принадлежать объекту своей любви постольку, поскольку желает блага возлюбленному и помышляет об этом благе как о своем собственном. Поэтому [далее] Дионисий и прибавляет: «Истины ради осмелимся также сказать и то, что и сам Он, являющийся причиной всего, по избытку любви и благости оказывается за пределами Себя, будучи привлекаем ко всему сущему Своим промыслом»³⁵¹.

Ответ на возражение 2. Хотя сотворенное, кроме как в Боге, не вечно, тем не менее, поскольку в Нем оно – вечно, Бог и знает его вечно в его же собственной природе, и по этой причине – любит (ведь даже и мы знаем вещи, существующие вне нас, через посредство образов [этих] вещей внутри нас).

Ответ на возражение 3. Дружба может существовать только между разумными существами, способными к ответной любви, связанными совместными трудами на жизненном поприще, [неразлучными] в благополучии и болезни, [сохраняющими верность дружбе] при любых поворотах фортуны; именно о таких по справедливости можно сказать, что они благожелательны [друг к другу]. Но неразумные твари не могут возвыситься ни до любви к Богу, ни до какой-либо причастности Его умопостигаемой и блаженной жизни. Таким образом, в строгом смысле слова нельзя сказать, чтобы Бог любил неразумные твари любовью-дружбой; в данном случае [речь] скорее [идет] о любви-вожделении, в том смысле, что Он определяет их к разумным тварям и даже к Себе. Однако это никоим образом не означает, что Он как-либо нуждается в них, разве только в силу Его благости и ради того, что они предоставляют нам. Ибо и мы можем желать что-либо ради других, как ради самих себя.

Ответ на возражение 4. Ничто не препятствует тому, чтобы одну и ту же вещь любить под одним аспектом и ненавидеть под другим. Бог любит грешников, как и всякую сущую природу, в той мере, в какой они обладают дарованным Им бытием. В той же мере, в какой они – грешники, они вообще не имеют бытия, умаляясь в том [бытии, которым уже обладают], и это в них [конечно же] не от Бога. Поэтому под этим аспектом Он их и ненавидит

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что Бог любит все в равной степени. Сказано же [в Писании]: «Он одинаково помышляет о всех» (Прем. 6,7). Но помышление Бога о всех идет от любви, которою Он всех любит. Следовательно, Он любит все в одинаковой степени.

Возражение 2. Далее, любовь Божия – это Его сущность. Но сущность Бога не предполагает никаких степеней; значит, не предполагает этого и Его любовь. Следовательно, Он не любит одни вещи более других.

Возражение 3. Далее, любовь Божия простирается на все сотворенное точно так же, как и Его знание и воля. Но никто ведь не говорит о Боге ни того, что Он знает иные вещи более других, ни того, что Он желает какую-либо вещь более прочих. Следовательно, Он и не любит одни вещи более других.

Этому противоречит сказанное Августином: «Бог любит все, что соделал, а между ними более всего – тварей разумных, особенно же тех, кои суть сопричастники Сына Его единородного»³⁵².

Отвечаю: коль скоро любить кого-либо – значит желать ему блага, то большую или меньшую любовь можно понимать двояко. С одной стороны, с точки зрения самого желания, которое может быть более или менее сильным. Подобным образом Бог не любит одни вещи более других, ибо Он любит все актом воли, которая едина, проста и всецело неизменна. С другой стороны, с точки зрения самого блага, которое желается объекту любви. В этом смысле мы говорим о большей любви к одному, нежели к другому, когда первому мы желаем большего блага, хотя в обоих случая сила нашего желания одинакова. С этой стороны нам надлежит утверждать, что Бог любит одни вещи более других. Ведь коль скоро (о чем уже было говорено выше (2)) любовь Божия суть причина благости вещей, то ни одна из вещей не была бы лучше другой, если бы Бог не пожелал одним вещам большие блага, нежели другим.

Ответ на возражение 1. О Боге говорится, что Он одинаково помышляет обо всех, не потому, что Своим помышлением Он наделяет все одинаковыми благами, но потому что Он управляет всем с одинаковой мудростью и благостью.

Ответ на возражение 2. Приведенный аргумент относится к силе любви со стороны акта воли, которая суть [то же, что и] божественная сущность. Но то благо, которое Бог желает для Своих тварей, отнюдь не есть божественная сущность. Следовательно, [в данном случае] нет никаких оснований отрицать наличие каких-либо степеней.

Ответ на возражение 3. Знание и воля обозначают единый акт и не содержат в своем определении того множества объектов, о которых можно было бы сказать, что Бог знает их или желает в большей или меньшей степени, как это было сказано о Божией любви.

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что Бог не всегда любит лучшее более [остального]. Ведь очевидно, что Христос, будучи одновременно Богом и человеком, был лучшим из всех людей. Но Бог любил человечество более, нежели Христа, ибо сказано [в Писании]: «Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас» (Рим. 8, 32). Следовательно, Бог не всегда любит лучшее более [остального].

Возражение 2. Далее, ангел лучше человека. Потому-то и сказано о человеке: «Не много умалил Ты его пред ангелами» (Пс. 8,6). Но Бог любит людей более, нежели ангелов, ибо сказано: Не ангелов восприемлет Он, но восприемлет семя Авраамово» (Евр. 2, 16). Следовательно, Бог не всегда любит лучшее более [остального].

Возражение 3. Далее, Петр был лучше Иоанна, поскольку больше любил Христа. Потому-то Господь, зная это, и спросил Петра: «Симон Ионин! Любишь ли ты Меня больше, нежели они?» (Ин. 21, 16). Тем не менее Христос больше любил Иоанна, чем Петра. Ведь как сказал Августин, комментируя слова: «Симон Ионин! Любишь ли ты Меня?»: «Этим самым Иоанн как бы выделяется из всех прочих учеников – не так, как если бы Он любил только его, но так, что Он любил его более остальных»³⁵³. Следовательно, Бог не всегда любит лучшее более [остального].

Возражение 4. Далее, праведник лучше кающегося, ибо покаяние, как сказал Иероним, «поддерживающее [на плаву] бревно после того, как [сам] корабль уже затонул»³⁵⁴. Но Бог любит кающегося больше праведника, поскольку больше радуется ему Ведь написано же: «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк. 15, 7). Следовательно, Бог не всегда любит лучшее более [остального].

Возражение 5. Кроме того, предузнанный праведник лучше предопределенного грешника. Но Бог больше любит предопределенного грешника, ибо Он желает ему величайшего блага – жизни вечной. Таким образом, Бог не всегда любит лучшее более [остального].

Этому противоречит следующее. Всякий любит себе подобного, что явствует из сказанного [в Писании]: «Всякое животное любит подобное себе» (Сир. 13, 19). Но чем кто-либо лучше, тем он более уподоблен Богу. Поэтому лучшие из вещей наиболее любезны Богу.

Отвечаю: необходимо, чтобы Бог любил лучшее более [остального], и это [положение] очевидно следует из сказанного [нами] ранее. Ведь уже было отмечено, что [когда говорится, что] Бог любит одно более другого, это означает, что Он желает первому большего блага (ибо воля Божия суть причина благости вещей, и единственно почему одни вещи лучше других – это то, что Бог пожелал для них большего блага). Отсюда понятно, что Он любит лучшее более [остального].

Ответ на возражение 1. Бог любит Христа не только больше всего человечества вместе взятого, но даже больше, чем весь сотворенный мир: ведь Он пожелал Ему наибольшее из благ, нарекши именем, превышающим все имена, ибо Он есть [наш] истинный Бог. И Он ничем не умалил Его высочайшего достоинства, предав Его смерти ради спасения рода людского, отнюдь: благодаря этому Он стал величайшим из победителей, поскольку согласно сказанному Исайей (Ис. 9, 6), «владычество Его – на раменах Его».

Ответ на возражение 2. Бог любит человеческую природу воспринятую Словом Божиим в лице Христа, больше, нежели Он любит ангелов; ведь эта природа – лучшая, в особенности же в ее единении с божественностью. Но, говоря о человеческой природе в целом и сравнивая ее с [природою] ангельской, мы обнаружим, что они равны [по крайней мере] в двух порядках: благодати и славы; ведь согласно сказанному в Откровении [Иоанна] (Откр. 21, 17), мера человеческая и ангельская – одна и та же. Однако [здесь следует отметить, что] в этом отношении иные ангелы возвышеннее иных людей, а иные люди – возвышеннее иных ангелов. По условию же природы ангел [безусловно] лучше человека. Поэтому Бог, строго говоря, воспринял человеческую природу не потому, что Он возлюбил его больше, нежели ангела, но потому что человек нуждался в этом больше, нежели ангел; так и хозяин может передать дорогое кушанье больному слуге, хотя и отказывает в нем находящемуся в добром здравии сыну

Ответ на возражение 3. Приведенный спор касательно Петра и Иоанна разрешался по-разному Августин трактует об этом мистически и говорит, что деятельная жизнь, обозначенная в образе Петра, любит Бога более, нежели [жизнь] созерцательная, обозначенная в образе Иоанна, ибо первый больше осознает бедствия этой нынешней жизни, и, следовательно, с большею страстью желает освободиться от них и прилучиться к Богу. Бог же, продолжает он, больше любит жизнь созерцательную, почему и сохраняет ее долее. Ведь она не завершается с жизнью тела, как это происходит с жизнью деятельной.

Другие говорят, что Петр больше любил Христа в членах Его [Церкви], и потому был более любим Христом с той точки зрения, что Он вверил ему попечительство о Церкви; тогда как Иоанн больше любил Христа в Нем самом, и потому более был любим с той точки зрения, что Христос поручил ему заботиться о Своей матери. А иные утверждают, что и вовсе неизвестно, кого из них Христос более любил любовью-состраданием, а кого – любовью, связанной со славою и жизнью вечной. Петр, говорят, был любим более за свою горячую преданность и [всегдашнюю] готовность к действию, Иоанн же был более любим ввиду тех знаков расположения, которых он более чем другие удостоился со стороны Христа вследствие своей юности и чистоты. А еще говорят, что Христос больше любил Петра вследствие присущего тому великого дара сострадания, Иоанна же – за его ум. Таким образом, в строгом смысле слова можно сказать, что Петр был лучшим и потому более любимым; но в некотором отношении Иоанн был лучшим и потому более любимым. Впрочем, нам, пожалуй, самонадеянно судить об этом, ибо только «Господь взвешивает души» (Прит 16,2).

Ответ на возражение 4. Кающийся и праведник относятся друг к другу как превосходящий и превзошедший. Ведь как среди праведников, так и среди кающихся, наилучшими и наиболее любимыми являются те, которые удостоились наибольшей благодати. При прочих же равных условиях праведность наиболее превосходна и возлюблена. Бог, говорят, более радуется кающемуся, нежели праведнику, поскольку кающийся восстает из [скверны] греха более осмотрительным, смиренным и ревностным. Поэтому Григорий [Великий], комментируя приведенные слова [Писания], говорит, что, «в сражении полководец больше любит того солдата, кто, сперва дрогнув, затем смело преследует врага, чем того, кто всегда стоек, но никогда не отважен»³⁵⁵.

Или еще можно сказать, что равные дары благодати более ценны для кающегося, заслуживающего осуждение, нежели для праведника, не подлежащего каре; ведь и сотня золотых – больший дар бедняку, нежели царю.

Ответ на возражение 5. Поскольку воля Божия суть причина благости вещей, благость того, кого любит Бог, должна полагаться относительно времени, в которое некоторое благо предается ему божественною благостью. Таким образом, относительно времени, в которое предопределенный грешник обретает по воле Божией большее благо, грешник становится лучше, относительно некоторого другого времени – он хуже, а относительно некоторого [третьего] времени – он ни плох, ни хорош.