Вопрос 60. Трактат о Таинствах. В первую очередь в том, что есть Таинство в целом

После рассмотрения того, что относится к тайне воплощенного Слова, нам предстоит рассмотреть церковные таинства, которые черпают свою действенность в воплотившем Себя Слове. Во-первых, мы исследуем таинства в целом; во-вторых, каждое таинство по отдельности.

Что касается первого, то рассмотрение будет пятичастным: во-первых, что есть таинство; во-вторых, о необходимости таинств; в-третьих, о следствиях таинств; в-четвертых, об их причине; в-пятых, об их количестве.

Под первым заглавием наличествует восемь пунктов: 1) является ли таинство своего рода знаком; 2) всякий ли знак чего-то священного является таинством; 3) является ли таинство знаком только какой-то одной вещи или же нескольких; 4) является ли таинство чувственным знаком; 5) нуждается ли таинство в какой-то конкретной чувственной вещи; 6) нуждается ли таинство в словесно выраженном обозначении; 7) необходимы ли конкретные слова; 8) допускают ли эти слова дополнение или изъятие.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что таинство не является своего рода знаком. В самом деле, «таинство» явно происходит от «освящения» (sacrando), что подобно тому, как «медикамент» происходит от «исцеления» (medicando). Но это представляется природой причины, а не знаком. Следовательно, таинство скорее является своего рода причиной, а не своего рода знаком.

Возражение 2. Далее, таинство, похоже, означает что-то сокрытое, согласно сказанному [в Писании]: «Тайну (sacramentum) цареву прилично хранить» (Тов. 12, 7); и еще: «В чем состоит домостроительство тайны (sacramenti), сокрывавшейся от вечности в Боге» (Еф. 3, 9). Но то, что сокрыто, представляется чуждым природе знака, поскольку, по словам Августина, «знак есть предмет, который возбуждает в уме нашем представление сверх собственного вида, воздействующего на наши чувства»¹. Следовательно, похоже, что таинство не является своего рода знаком.

Возражение 3. Далее, присягу подчас называют таинством; так, в «Декреталиях» сказано: «Детей, еще не достигших возможности пользоваться разумом, не должно обязывать клясться, ибо всякий, кто единожды нарушил присягу, не может впредь ни призываться в свидетели, ни быть допущенным к таинству», то есть к присяге. Но присяга не является своего рода знаком; следовательно, похоже, что не является знаком и таинство.

Этому противоречит сказанное Августином о том, что «видимая жертва представляет собою таинство, то есть священный знак жертвы невидимой»².

Отвечаю: все, что определено к одному пусть даже по-разному может быть поименовано этим [одним]. Так, благодаря наличествующему в животном здоровью не только само животное, будучи субъектом здоровья, называется здоровым, но здоровыми называют и медицину (как создающую здоровье), и диету (как поддерживающую здоровье), и мочу (как свидетельствующую о здоровье). Поэтому что-либо может называться «таинством» по причине наличия в нем либо некой сокрытой святости, и в этом смысле таинство есть «священная тайна», либо некоего отношения к этой святости, каковое отношение может быть отношением причины, знака или чего-то еще. Ныне же мы говорим об особых таинствах, которые предполагают наличие свойства знака, и потому они являются своего рода знаками.

Ответ на возражение 1. Поскольку медицина является действенной причиной здоровья, постольку все, что именуется от медицины, должно быть отнесено к первой активной причине, и потому медикамент подразумевает некоторую причинную связь.

Но святость, от которой получило свое имя таинство, в данном случае является недейственной, а скорее формальной или конечной причиной. Следовательно, таинство не обязательно должно подразумевать некоторую причинность.

Ответ на возражение 2. В этом аргументе таинство рассматривается в смысле «священной тайны». Затем, не только божественную, но и царскую тайну считают священной и таинством; так это потому что древние называли все то, над чем никак нельзя учинять насилия (например, городские стены или высокопоставленных лиц), святым или священным. Поэтому те божественные или человеческие тайны, которые незаконно разглашать, делая их известными кому бы то ни было, называются «священными тайнами» или «таинствами».

Ответ на возражение 3. Присяга тоже некоторым образом относится к священным вещам, а именно в той мере, в какой она бывает засвидетельствована чем-то священным. В указанном смысле ее называют таинством, но никак не в том, в котором мы говорим о таинствах в настоящем случае. Таким образом, слово «таинство» используется здесь не соименно, а по аналогии, то есть по причине различного отношения к одной и той же вещи, а именно к чему-то священному.

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что не всякий знак чего-то священного является таинством. В самом деле, все чувственные твари являются знаками чего-то священного, согласно сказанному [в Писании]: «Невидимое Его... чрез рассматривание творений видимы» (Рим. 1, 20). Однако все чувственные вещи не могут быть названы таинствами. Следовательно, не всякий знак чего-то священного является таинством.

Возражение 2. Далее, все, что делалось в соответствии со Старым Законом, было образом Христа, «Святого Святых» (Дан. 9, 24), согласно сказанному [в Писании]: «Все это происходило с ними, как образы» (1Кор. 10, 11); и еще: «Это есть тень будущего, а тело – во Христе» (Кол. 2, 17). Однако все те дела, которые делались ветхозаветными отцами, равно как и все обряды Закона, как было показано выше (II-И, 101, 4), являлись таинствами только в некоторых особых случаях. Следовательно, похоже, что не всякий знак чего-то священного является таинством.

Возражение 3. Далее, и в Новом Завете есть немало такого, что делается в ознаменование чего-то священного, например окропление святой водой, освящение алтаря и тому подобное, но при этом оно не считается таинством. Следовательно, не всякий знак чего-то священного является таинством.

Этому противоречит следующее: определение и определяемая им вещь сказываются друг о друге. Но некоторые определяют таинство как «знак чего-то священного»: более того, это со всей несомненностью явствует из вышеприведенных (1) слов Августина. Следовательно, похоже, что всякий знак чего-то священного является таинством.

Отвечаю: знаки подаются тем людям, которым присуще обнаруживать неизвестное через посредство известного. Таким образом, таинство в строгом смысле этого слова суть знак того священного, которое касается человека; поэтому таинство в том строгом смысле этого слова, в каком мы рассматриваем его теперь, определяется как «знак того священного, посредством которого освящаются люди».

Ответ на возражение 1. Чувственные твари обозначают нечто священное, а именно премудрость и благость Божии, но как такие, которые святы сами по себе, а не как такие, через посредство которых освящаемся мы. Поэтому они не могут называться таинствами в том смысле, в каком мы рассматриваем таинства в настоящем случае.

Ответ на возражение 2. Некоторые относящиеся к Ветхому Завету вещи обозначали святость Христа как святого в самом Себе, а некоторые обозначали Его святость как причину святости нашей. Именно последние, например жертва пасхального агнца, которая прообразовывала освящающую нас жертву Христа, и тому подобные в строгом смысле слова являются таинствами Старого Закона.

Ответ на возражение 3. Вещи именуются со стороны своей цели и состояния завершенности. Но целью является не расположенность, а совершенство. Поэтому таинством называется не то, что означает расположение к святости (ведь именно об этом идет речь в возражении), а только то, что означает совершенство святости в человеке.

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что таинство является знаком только чего-то одного. В самом деле, то, что обозначает множество, является двусмысленным знаком и, следовательно, может ввести в заблуждение, как это имеет место в случае двусмысленных слов. Но в христианской религии не должно быть никакого заблуждения, согласно сказанному [в Писании]: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением» (Кол. 2, 8). Следовательно, похоже, что таинство не является знаком нескольких вещей.

Возражение 2. Далее, как уже было сказано (2), таинство означает то священное, посредством которого освящаются люди. Но существует только одна причина человеческой святости, а именно кровь Христова, согласно сказанному [в Писании]: «Иисус, дабы освятить людей кровию Своею, пострадал вне врат» (Евр. 13, 12). Следовательно, похоже, что таинство не означает нескольких вещей.

Возражение 3. Далее, мы уже показали (2), что таинство в строгом смысле этого слова означает самую цель святости. Но целью святости является вечная жизнь, согласно сказанному [в Писании]: «Плод ваш есть святость, а конец – жизнь вечная» (Рим. 6, 22). Следовательно, похоже, что таинства означают только одну вещь, а именно вечную жизнь.

Этому противоречит следующее: в таинстве Евхаристии, по мнению Августина, обозначены две вещи, а именно истинное тело Христа и мистическое тело Христа.

Отвечаю: как уже было сказано (2), таинством в строгом смысле этого слова является то, что определено к обозначению нашего освящения, в котором можно усматривать три вещи, а именно: самую причину нашего освящения, каковая суть страсти Христовы, форму нашего освящения, каковая суть благодать и добродетели, и конечную цель нашего освящения, каковая суть жизнь вечная. И все это обозначено таинствами. Следовательно, таинство есть знак, который является и напоминанием о прошлом, а именно о страстях Христовых; и знаком того, что произведено в нас страстями Христовыми, а именно благодати; и предзнаменованием, предвозвещающим грядущую славу.

Ответ на возражение 1. Знак является двусмысленным и могущим ввести в заблуждение тогда, когда он означает множество не упорядоченных в отношении друг друга вещей. Но когда знак означает взаимно упорядоченное множество, образующее нечто одно, тогда он однозначен и лишен какой бы то ни было двусмысленности; например, слово «человек» означает душу и тело, которые вместе образуют человеческую природу. И точно так же таинство означает три вышеуказанные вещи, которые в определенном порядке образуют одно.

Ответ на возражение 2. Коль скоро таинство означает то, что освящает, оно необходимо должно означать и то следствие, которое подразумевается в причине освящения как таковой.

Ответ на возражение 3. Для таинства достаточно означать то совершенство, которое состоит в форме, и вовсе не необходимо означать только то совершенство, каковое суть цель.

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что таинство не всегда является чем-то чувственным. В самом деле, по мнению Философа, всякое следствие является знаком своей причины³. Но подобно тому, как существуют чувственные следствия, существуют так же и интеллигибельные следствия; так, наука является следствием доказательства. Следовательно, не каждый знак является чувственным. Затем, то, что необходимо для таинства, является знаком чего-то священного, посредством которого, как было показано выше (2), освящаются люди. Следовательно, таинство не нуждается в чем-либо чувственном.

Возражение 2. Далее, таинства принадлежат царству Божию и поклонению Божеству. Но чувственные вещи, похоже, не принадлежат божественному поклонению, поскольку нам сказано, что «Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине» (Ин. 4, 24); и еще, что «царствие Божие – не пища и питье» (Рим. 14, 17). Следовательно, таинства не нуждаются в чувственных вещах.

Возражение 3. Далее, Августин говорит, что «чувственные вещи являются наименьшими из благ, поскольку и без них человек может жить праведно». Но таинства, как будет показано ниже (61, 1), необходимы для спасения человека, и потому без них человек не может жить праведно. Следовательно, таинства не нуждаются в чувственных вещах.

Этому противоречит следующее: Августин говорит, что «слово соединяется со стихией и образуется таинство»⁴, имея при этом в виду воду которая является чувственной стихией. Следовательно, чувственные вещи необходимы для таинств.

Отвечаю: божественная Премудрость предумышляет о каждой вещи согласно ее модусу, в связи с чем читаем, что она «все устрояет на пользу» (Прем. 8, 1); и еще нам сказано, что она дала «каждому – по его силе» (Мф. 25, 15). Затем, человеку по природе свойственно познавать интеллигибельное через посредство чувственного, а знак есть не что иное, как то, посредством чего человек познает что-то еще. Таким образом, коль скоро обозначаемые таинствами священные вещи являются духовными и интеллигибельными благами, посредством которых освящается человек, из этого следует, что священные знаки заключены в чувственных вещах, что подобно тому, как в божественных Писаниях духовные вещи представлены нам под обликом вещей чувственных. Следовательно, такие чувственные вещи необходимы для таинств, о чем читаем в книге Дионисия «О небесной иерархии»⁵.

Ответ на возражение 1. Свое имя и определение вещь получает по преимуществу от того, что свойственно ей первично и сущностно, а не через посредство чего-то еще. Затем, чувственное следствие, будучи первичным и непосредственным объектом человеческого познания (поскольку все наши знания проистекают из чувств), по самой своей природе приводит к познанию чего-то еще, тогда как интеллигибельные следствия не таковы, чтобы приводить нас к познанию чего-то еще иначе, как только в той мере, в какой они явлены нам через посредство какой-то другой вещи, то есть чего-то чувственного. По этой причине знаком в первую очередь и по преимуществу называется то, что представляется чувствам, в связи с чем Августин говорит, что «знак есть то, что воздействует на чувства помимо вида, заставляя приходить на ум нечто иное»⁶. Интеллигибельные же следствия бывают причастными природе знака постольку поскольку обозначаются посредством каких-либо знаков. И точно так же кое-что из того, что не является чувственным, называется своего рода таинством постольку, поскольку оно обозначено некоторыми чувственными вещами, о чем мы поговорим ниже (63, 1, 3; 73, 6; 74, 1).

Ответ на возражение 2. Чувственные вещи принадлежат поклонению или царству Божию не со стороны своей природы, а как знаки составляющих царство Божие духовных вещей.

Ответ на возражение 3. В данном случае Августин говорит о чувственных вещах со стороны их природы, а не как об используемых для обнаружения являющихся высшими благами духовных вещей.

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что таинство не нуждается в конкретных вещах. Ведь мы уже показали (4), что чувственные вещи необходимы для таинств ради обозначения. Но ничто не препятствует обозначению одной и той же вещи посредством самых разных чувственных вещей; так, в Священном Писании Бог метафорически обозначается иногда – камнем (2Цар. 22, 2; Зах. 9; 1Кор. 10, 4; Откр. 4, 3), иногда – львом (Ис. 31, 4; Откр. 5), иногда – солнцем (Ис. 60, 19, 20; Мал. 4, 2), иногда – чем-то еще. Таким образом, дело представляется так, что одному и тому же таинству могут подобать различные вещи. Следовательно, таинство не нуждается в конкретных вещах.

Возражение 2. Далее, здоровье души важнее здоровья тела. Но в определенных к здоровью тела телесных лекарствах одно в случае его отсутствия может быть заменено другим. Следовательно, в определенных к здоровью души духовных лекарствах, каковыми являются таинства, одно в случае его отсутствия тем более может быть заменено другим.

Возражение 3. Далее, согласно божественному Закону ничто не должно препятствовать спасению людей, и уж тем более ничто не должно [препятствовать этому] согласно закону Христа, Который пришел ради спасения всех. Затем, в состоянии Закона для таинств не требовалась природа конкретной вещи, но было достаточно обета, как это явствует из сказанного в [книге] «Бытие» о том, что Иаков дал обет приносить Богу десятины и умилостивительные жертвы (Быт. 28, 20 – 22). Следовательно, похоже, что в соответствии с Новым Законом человека тем более не должно ограничивать необходимостью использовать в таинствах ту или иную конкретную вещь.

Этому противоречат следующие слова Господа: «Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в царствие Божие» (Ин. 3, 5).

Отвечаю: в совершении таинств можно усматривать две вещи, а именно поклонение Богу и освящение человека; первое подобает человеку как отнесенное к Богу, а второе подобает Богу в отношении человека. Затем, кто-либо вправе принимать решение только относительно того, что находится в его власти, но никак не относительно того, что находится во власти другого. И коль скоро освящение человека находится во власти освящающего Бога, то необходимое для освящения человека должно определяться божественным установлением, а не решением человека. Поэтому в таинствах Нового Закона, благодаря которым освящается человек, согласно сказанному [апостолом] о том, что вы «омылись, ... освятились» (1Кор. 6, 11), нам надлежит использовать то, что определено божественным установлением.

Ответ на возражение 1. Хотя одно и то же может быть обозначено разными знаками, тем не менее, решать, какой именно знак должно использовать, подобает обозначающему. Но именно Бог являет нам духовное посредством чувственного в таинствах и посредством притч в Писаниях. Поэтому подобно тому, как притчи для обозначения духовных вещей в тех или иных местах Священного Писания выбраны по решению Святого Духа, точно так же и то, что именно должно использоваться для их обозначения в том или ином таинстве определяется по божественному установлению.

Ответ на возражение 2. Чувственные вещи наделены естественными способностями, содействующими телесному здоровью, и потому если какие-то две вещи обладают одинаковой действенностью, мы можем использовать любую из них. К освящению же они определяются не присущей им по природе силой, а силой божественного установления. Поэтому нужные для таинств чувственные вещи должны были быть определены Богом.

Ответ на возражение 3. Как говорит Августин, различные таинства соответствуют различным временам подобно тому, как и различные времена обозначаются глаголами различной формы, а именно настоящей, прошедшей и будущей⁷. Таким образом, подобно тому, как в состоянии естественного закона человек подвигался к поклонению Богу посредством внутренней интуиции и без какого бы то ни было внешнего закона, точно так же и необходимые для поклонения Богу чувственные вещи определялись [тогда] посредством внутренней интуиции. Позднее возникла необходимость дать [человеку] Закон: как потому, что естественный закон был омрачен человеческими грехами, так и для того, чтобы явственней обнаружить освящающую человечество благодать Христа, вследствие чего потребовалось определить и те вещи, которые люди должны использовать в таинствах. Но это нисколько не сузило путь спасения, поскольку нужные для таинств вещи либо принадлежат всем, либо легкодоступны.

С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что для обозначения таинств слова не нужны. В самом деле, Августин говорит: «Что есть телесное таинство, как не своего рода видимое слово?»⁸. Поэтому добавлять слова к чувственным вещам в таинствах есть то же, что добавлять слова к словам. Но это излишне. Следовательно, для обозначения таинств достаточно чувственных вещей, а слова не нужны.

Возражение 2. Далее, таинство есть нечто одно, а сделать нечто одно из разнородного представляется невозможным. И коль скоро чувственные вещи и слова относятся к разным родам (ведь чувственные вещи производятся природой, а слова – разумом), то, похоже, для таинств достаточно чувственных вещей, а слова не нужны.

Возражение 3. Далее, таинства Нового Закона пришли на смену таинствам Закона Старого, поскольку, по словам Августина, «первые были установлены, когда последние были отменены»⁹. Но в таинствах Старого Закона не использовались какие-либо конкретные слова. Следовательно, таинства Нового Закона тоже в них не нуждаются.

Этому противоречит следующее: апостол говорит: «Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее (чтобы освятить ее, очистив «банею водною» посредством Слова)» (Еф. 5, 25, 26); и Августин говорит: «Слово соединяется со стихией и образуется таинство»¹⁰.

Отвечаю: как уже было сказано (2), таинства являются знаками человеческого освящения. Поэтому их можно рассматривать трояко, причем при любом способе рассмотрения приличествует добавлять слова к чувственным знакам. Так, во-первых, их можно рассматривать со стороны причины освящения, а именно воплотившегося Слова, с Которым таинства некоторым образом сообразуются благодаря тому, что в них слово соединяется с чувственным знаком так же, как в тайне Воплощения Слово Божие соединилось с чувственной плотью.

Во-вторых, таинства можно рассматривать со стороны освящаемого человека, состоящего из души и тела, с которым целительность таинства согласована так, что воздействует на тело посредством чувственной стихии, а на душу – посредством веры в слова. Поэтому Августин, комментируя сказанное [в евангелии от Иоанна]: «Вы – уже очищены чрез слово», и так далее (Ин. 15, 3), говорит: «Откуда берется у воды такая сила, что прикосновением к телу она очищает сердце, как не от силы слова? Но не постольку поскольку его произносят, а поскольку ему верят»¹¹.

В-третьих, таинство можно рассматривать со стороны его священного значения. Но слова, как пишет Августин, «держат у людей первенство в обозначении»¹², поскольку слова могут быть образованы различными способами с целью выражения различных умственных понятий, и потому наши мысли точнее всего выражаются посредством слов. Поэтому для того, чтобы обеспечить совершенство священного значения, было необходимо установить значение чувственных вещей посредством некоторых слов. Так, вода может означать и очищение в силу своей влажности, и освежение в силу своей прохладности, но когда мы слышим: «Я крещу тебя», то сразу же понимаем, что вода используется для крещения и означает очищение души.

Ответ на возражение 1. Чувственные стихии таинств названы словами по некоторой аналогии, а именно потому, что они причастны своего рода обозначающей способности, которая, как уже было сказано, по преимуществу присуща самим словам. Следовательно, добавление слов к видимой стихии в таинствах не является чем-то излишним, поскольку, как мы показали выше, одно служит определением другого.

Ответ на возражение 2. Хотя слова и другие чувственные вещи неоднородны со стороны природы, тем не менее, им общо то, что они обозначают, причем словесное [обозначение] более совершенно, чем [обозначение] посредством других вещих. Таким образом, в таинствах слова и вещи соединяются для образования одной вещи наподобие формы и материи в том смысле, в каком слова, как уже было сказано, завершают означивание вещей. При этом под словами понимаются также и некоторые чувственные действия, такие как очищение, помазание и тому подобные, поскольку, прилагаясь к вещам, они сообщают такое же значение [что и слова].

Ответ на возражение 3. Как говорит Августин, таинства исполнившегося должны отличаться от таинств того, что имеет исполниться в будущем¹³. Но таинства Старого Закона предвозвещали пришествие Христа. Следовательно, они не обозначали Христа столь явственно, как таинства Нового Закона, которые имеют свое начало в Самом Христе и, как было указано выше, в определенном смысле сообразованы с Ним. Однако и в Старом Законе вместе с относящимися к поклонению Богу вещами использовались некоторые слова, причем как отправляющими таинства священниками, согласно сказанному: «Так благословляйте сынов Израилевых, говоря им: «Да благословит тебя Господь...», и так далее (Чис. 6, 23, 24), так и теми, кто причащался таинствам, согласно сказанному: «Сегодня исповедую пред Господом, Богом твоим...», и так далее (Вт. 26, 3).

С седьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что в таинствах не нужно использовать конкретные слова. Ведь сказал же Философ, что «слова не одни и те же у всех»¹⁴. Но спасение, которого стремятся достичь через посредство таинств, одно и то же для всех. Следовательно, для таинств конкретные слова не нужны.

Возражение 2. Далее, слова, как было показано выше (6), необходимы для таинств постольку, поскольку они являются основными средствами означивания. Но нередко различные слова означают одно и то же. Следовательно, для таинств конкретные слова не нужны.

Возражение 3. Далее, порча чего-либо изменяет его вид. Затем, при произнесении слов происходит некоторое искажение, однако это вряд ли препятствует следствию таинства, в противном случае освещаемые таинствами невежды и заики подчас делали бы их недействительными. Следовательно, похоже, что таинства не нуждаются в конкретных словах.

Этому противоречит следующее: Господь использовал конкретные слова при освящении таинства Евхаристии, когда сказал: «Сие есть Тело Мое» (Мф. 26, 26). И точно так же Он предписал Своим ученикам крестить, используя конкретные слова, сказав: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца, и Сына, и Святого Духа» (Мф. 28, 19).

Отвечаю: как уже было сказано (6), в таинствах слова выступают в качестве формы, а чувственные вещи – в качестве материи. Но во всем, что состоит из материи и формы, началом конкретизации служит форма, которая является, так сказать, целью и пределом материи. Поэтому для бытия вещи необходимость в конкретной форме предшествует необходимости в конкретной материи; в самом деле, вот эта материя требуется для того, чтобы она могла соответствовать этой вот форме. И коль скоро таинства нуждаются в конкретных чувственных вещах как в своего рода священной материи, то тем более они нуждаются в конкретной словесной форме.

Ответ на возражение 1. Как говорит Августин, действенность слова в таинствах связана не с тем, «что его произносят», то есть не с внешним звучанием голоса, а с тем, что «ему верят» согласно подкрепленному верой смыслу¹⁵. А этот смысл, конечно же, один и тот же для всех, хотя звучание слов у разных людей может разниться. Поэтому независимо оттого, на каком языке выражается этот смысл, таинство сохраняет свою завершенность.

Ответ на возражение 2. Хотя в любом языке различные слова подчас могут означать одно и то же, тем не менее, только об одном из таких слов можно сказать, что оно используется по преимуществу и им, как правило, обозначают эту вот частную вещь. Именно таким должно быть то слово, которое надлежит использовать для священного означивания. Ведь и из множества чувственных вещей для священного означивания выбирается только та, которую принято использовать в действии, посредством которого обозначается следствие таинства. Так, вода чаще всего используется людьми для телесного очищения, посредством которого обозначается очищение духовное, по каковой причине вода выбрана в качестве материи крещения.

Ответ на возражение 3. Если тот, кто исказил произнесение священных слов, сделал это намеренно, то он, похоже, не хотел делать то, что предписывает Церковь, вследствие чего, похоже, таинству недостает полноты. Далее, если он сделал это вследствие ошибки или обмолвки, и если при этом он настолько неправильно произнес слова, что они утратили смысл, то и в таком случае таинство представляется неполным. В первую очередь это касается тех случаев, когда неправильное произнесение приходится на начало слова, как, например, если бы кто-то вместо «in nomine Patris» сказал «in nomine matris». Однако если из-за неправильного произнесения смысл слов не утрачивается, то таинство является исполненным. Чаще всего это имеет место при неправильном произнесении окончания слова, как, например, если бы кто-то сказал «patrias et filias». В самом деле, хотя таким образом неправильно произнесенные слова и утрачивают изначальный смысл, тем не менее, мы усваиваем им этот смысл, следуя общепринятым оборотам речи. Так что хотя чувственное звучание и претерпевает изменение, однако сам смысл сохраняется.

Все вышесказанное о различных неправильных произнесениях слов в начале или в конце справедливо постольку, поскольку у нас изменение в начале слова изменяет его значение, в то время как изменение в конце в большинстве случаев такого изменения не производит, тогда как у греков при сопряжении глаголов смысл изменяется и [при изменении] в окончании слова.

Таким образом, главным является то, насколько велика обусловленная неправильным произнесением порча, поскольку она может быть как столь незначительной, что вообще не изменяет смысла слова, так и столь большой, что полностью его уничтожает, и последнее чаще всего имеет место [при изменении] в начале слова, а первое – в окончании.

С восьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что недопустимо что-либо прибавлять к словам, составляющим священную форму. В самом деле, эти священные слова не менее важны, чем слова Священного Писания. Но прибавлять что-либо к словам Священного Писания или убавлять от них недопустимо, в связи с чем читаем: «Не прибавляйте к тому, что я заповедую вам, и не убавляйте от того» (Вт. 4, 2); и еще: «Я также свидетельствую всякому, слышащему слова пророчества книги сей: «Если кто приложит что к ним, – на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей; и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, – у того отнимет Бог участие в книге жизни» (Откр. 22, 18, 19). Следовательно, похоже, что прибавлять что-либо к священной форме или что-либо убавлять от нее недопустимо.

Возражение 2. Далее, как уже было сказано (6), в таинствах слова являются своего рода формой. Но всякое прибавление или убавление в форме изменяет вид подобно тому, как это имеет место в случае чисел¹⁶. Следовательно, похоже, что если прибавить что-либо к священной форме или убавить от нее, то таинство станет другим.

Возражение 3. Далее, для священной формы необходимо не только заданное количество слов, но так же и то, чтобы эти слова произносились в определенном порядке и без заминок. Следовательно, если бы таинство не становилось недействительным вследствие прибавления или убавления слов, то точно так же было бы дозволительно изменять порядок слов или прерываться.

Этому противоречит следующее: некоторые вставляют в форму таинства слова, которые не используют другие: так, крещение у латинян сопровождается словами: «Я крещу тебя во имя Отца, и Сына, и Святого Духа», тогда как у греков принято крестить со словами: «Крещается раб Божий такой-то во имя Отца...», и так далее. И тем не менее оба таинства имеют силу. Следовательно, прибавлять что-либо к священной форме или что-либо убавлять от нее допустимо.

Отвечаю: говоря обо всех тех изменениях, которые могут иметь место в священных формах, следует обращать внимание на два момента. Один – со стороны произносящего слова человека, намерение которого неотъемлемо от таинства, что будет разъяснено нами ниже (64, 8). Поэтому если он путем добавления или умалчивания желает исполнить обряд, отличный от установленного Церковью, то в таком случае таинство представляется недействительным, поскольку его намерением, похоже, было сделать не то, что делает Церковь.

Другим требующим рассмотрения моментом является значение слов. В самом деле, коль скоро слова, как уже было сказано (7), производят в таинствах следствия в соответствии с сообщаемым ими смыслом, необходимо учитывать, уничтожает ли изменение слов сущностный смысл сказанного, в каковом случае таинство нельзя считать совершенным. Но очевидно, что при умалчивании какой-либо субстанциальной части священной формы сущностный смысл слов уничтожается и, следовательно, таинство является недействительным. Поэтому Дидим говорит: «Если кто покусится крестить с опущением одного из предписанных имен», то есть Отца, Сына и Святого Духа, «он будет крестить несовершенно»¹⁷. Но если опущенное не является субстанциальной частью формы, то такое опущение не уничтожает ни сущностного смысла слов, ни совершенства таинства. Так, если в Евхаристической форме: «Сие есть тело Мое», опускается слово «есть», то это не уничтожает сущностного смысла слов и, следовательно, не обусловливает недействительности таинства, хотя, возможно, опустивший является виновным в грехе небрежения или непочтения.

Кроме того, можно уничтожить сущностный смысл слов посредством прибавления, как, например, если бы кто-то сказал: «Я крещу тебя во имя Отца, Который больше, и Сына, Который меньше», как принято крестить у ариан; такое прибавление, конечно, делает таинство недействительным. Но если прибавление таково, что не уничтожает сущностный смысл, то таинство не становится недействительным. И при этом неважно, сделано ли это прибавление в начале, середине или конце; так, например, если бы кто-то сказал: «Я крещу тебя во имя Отца, Вседержителя, и единородного Сына, и Святого Духа, Утешителя», то крещение бы совершилось; и точно так же, если бы кто-то сказал: «Я крещу тебя во имя Отца, и Сына, и Святого Духа», а затем призвал на помощь Приснодеву, то крещение бы совершилось.

Однако если бы кто-то сказал: «Я крещу тебя во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, и Приснодевы Марии», то это могло бы обусловить недействительность крещения, в связи с чем читаем: «Разве Павел распялся за вас? Или во имя Павлово вы крестились?» (1Кор. 1, 13). Оно было бы недействительным, если бы намерением было крестить во имя Приснодевы как во имя освящающей крещение Троицы, поскольку это было бы противно вере, вследствие чего таинство не имело бы силы. Но если за добавлением [слов] «во имя Приснодевы» стояло намерение указать не то, что имя Приснодевы производит что-либо в крещении, а то, что ее заступничество может помочь крестящемуся сохранить благодать крещения, то в таком случае таинство не представляется недействительным.

Ответ на возражение 1. Недопустимо прибавлять что-либо к словам Священного Писания в том случае, если это касается смысла; вместе с тем теологи, стремясь истолковать Священное Писание, прибавили немало слов. Как бы то ни было, недопустимо прибавлять к Священному Писанию слова так, как если бы эти слова были его частью, что равнозначно подлогу. Последнее было бы подобно тому, как если бы кто-нибудь осмелился утверждать, что священной форме присуще то, что ей чуждо.

Ответ на возражение 2. Слова принадлежат священной форме по причине обозначаемого ими смысла. Поэтому любое добавление или умалчивание слов, которое ничего не меняет в сущностном смысле, не уничтожает сущности таинства.

Ответ на возражение 3. Если слова прерываются настолько, что это прерывает намерение говорящего, то священный смысл уничтожается, а вместе с ним – и действительность таинства. Однако если заминка невелика и намерение и смысл слов не утрачиваются, то ничего подобного не происходит.

То же самое можно сказать и в отношении изменения в порядке слов. В самом деле, если оно уничтожает смысл слов, как, например, когда отрицание вместо предшествования слову последует ему, то это делает таинство недействительным. Но если изменение порядка не влечет за собой изменения смысла слов, согласно изречению Философа: «Переставленные имя и глагол обозначают одно и то же»¹⁸, то таинство остается действительным.