Сергей Бехтеев

Бехтеев Сергей Сергеевич (1879–1954) – поэт. Надпись на его надгробии на русском православном кладбище во французском городе Ницца гласит: «Сергей Сергеевич Бехтеев. 7. 04. 1879 – 4. 05. 1954. Лицеист 59 выпуска Императорского Александровского лицея. Царский поэт. Офицер Белой армии. Корнет». И в этой краткой надписи сказано все о последнем лицеисте и последнем «Царском гусляре». Его «Молитва», обнаруженная в Ипатьевском доме после расстрела царской семьи, стала легендарной. Вся поэзия Бехтеева – это песня-молитва, его стихи звучали в Русском зарубежье под гитару. «Сборники его стихов, – отмечает современный исследователь Н. Бондарева, – расходились достаточно большими тиражами и хорошо распродавались как в книжных магазинах, так и в церковных лавках. Это давало повод оппонентам называть его „простонародным» и в определенной степени помешало его вхождению в так называемую „большую литературу». Тем не менее стихи Бехтеева находили широкое распространение среди патриотически настроенной молодежи, часто звучали на вечерах и концертах. Он был одним из популярнейших поэтов Русского зарубежья». В советские времена входил в число таких же запрещенных имен, как Иван Савин, Николай Туроверов, Петр Краснов. Но недооценка Сергея Бехтеева дает знать о себе и поныне. Достаточно сказать, что в наиболее полном энциклопедическом справочнике «Литературное зарубежье России» (М., 2006) сведения о нем уместились буквально в несколько строк. Все эти «пробелы» восполнила недавно вышедшая книга воронежского исследователя Владимира Невяровича «Певец Святой Руси. Сергей Бехтеев: жизнь и творчество» (СПб., 2008). В ней представлен наиболее полный свод не только биографических материалов и документов, но и всех бехтеевских изданий. Впервые полностью публикуются два выпуска «Песен русской скорби и печали» (Мюнхен, 1923), роман в стихах «Два письма» (Новый Футог, Сербия, 1923), четыре выпуска сборника «Святая Русь» (Ницца, 1934–1952).

Прошло более полувека со дня смерти «Царского гусляра», но только сейчас мы можем с уверенностью сказать, что его поэтическое наследие вернулось в Россию... В нашей антологии его молитвы и молитвенные стихи представлены в хронологическом порядке, как молитвенник, первая и самая знаменитая молитва в котором «Пошли нам, Господи, терпенье...» датирована октябрем 1917-го, последняя – июнем 1951 года.

Посвящается Их Императорским Высочествам Великим Княжнам Ольге Николаевне и Татьяне Николаевне

Пошли нам, Господи, терпенье

В годину буйных, мрачных дней

Сносить народное гоненье

И пытки наших палачей.

Дай крепость нам, о Боже правый,

Злодейство ближнего прощать

И крест, тяжелый и кровавый,

С Твоею кротостью встречать.

И в дни мятежного волненья,

Когда ограбят нас враги,

Терпеть позор и униженья

Христос, Спаситель, помоги!

Владыка мира, Бог вселенной!

Благослови молитвой нас

И дай покой душе смиренной

В невыносимый смертный час...

И, у преддверия могилы,

Вдохни в уста Твоих рабов

Нечеловеческие силы

Молиться крепко за врагов!¹⁷

Октябрь 1917

Елец

Посвящается дорогим сестрам моим Е. С. и Н. С. Бехтеевым

Не унывай, не падай духом:

Господь рассеет царство тьмы,

И вновь прилежным, чутким слухом

Наш русский гимн услышим мы.

И снова наш Отец Державный

На прародительский Свой трон

Взойдет, как встарь, Самодержавный,

Сынов взывая на поклон.

И в жалком рубище, нагая,

К стопам великого Царя

Падет в слезах страна родная,

Стыдом раскаянья горя!

И скажет Царь, в уста лобзая

Свою предательницу-дочь:

«Я все простил тебе, родная,

И Сам пришел тебе помочь.

Не плачь, забудь былые ковы;

С тобой я буду до конца

Нести твой крест, твои оковы

И скорбь тернового венца!»

Октябрь 1917

Елец

Боже, Царя сохрани

В ссылке, в изгнаньи, вдали,

Боже, продли Его дни,

Боже, продли!

Дай Ему силы сносить

Холод и голод тюрьмы;

Дай Ему власть победить

Полчища тьмы!

Да не утратит Он сам

Веру в мятежный народ;

Да воссияет Он нам

В мраке невзгод.

Боже, спаси, сохрани

Мать и невинных Детей!

Дай Им счастливые дни

В царстве цепей!

Пусть пред иконой Твоей

Тихой, вечерней порой

В блеске лампадных огней

Вкусят страдальцы покой.

Белый, великий наш Царь,

Сирый народ не оставь;

Снова Россией, как встарь,

С славою правь.

Гнусность измены прости

Темной, преступной стране;

Буйную Русь возврати

К милой, родной старине...

Крестное знамя творя,

Молит истерзанный край:

«Боже, отдай нам Царя,

Боже, отдай!»

1917

Кисловодск

То не ветер в поле стонет,

То не вьюга горько плачет:

То народ себя хоронит,

Горе пляшет, горе скачет.

В грустном гуле перезвонов

Вдаль несутся панихиды

Безконечных русских стонов,

Полных скорби и обиды.

Пала старшая Держава!

Пал Орел мечты славянской!

Пали наша честь и слава –

Вера Церкви Христианской.

Плещут стаи волн Босфора;

Блещет месяц на Софии;

Но в Стамбуле дверь собора

Вновь закрыта для России.

В грязь затоптан бархат стягов;

В поле сечи – смолкли тризны;

И... опять мы ждем варягов

Для измученной отчизны.

Ноябрь 1917

Елец

Если не умрет, не оживет,

Умирает отчизна моя:

Нет спасенья, ужасен недуг,

Злую радость в душе затая,

Смотрят недруги злобно вокруг.

Расплелась золотая коса,

Распаялся алмазный венец;

От страданий угасла краса;

С плеч свалился державный багрец.

Изможденное тело в крови;

И в безпамятстве бредя войной,

Умирает она без любви,

Без приюта, без ласки родной.

Скоро, скоро умолкнет она,

И погаснет улыбка очей.

Для последнего, вечного сна,

Без желаний, без слез, без речей.

Умирает отчизна моя:

Нет спасенья, смертелен недуг.

Злую радость в душе затая,

Смотрят недруги злобно вокруг.

Декабрь 1917

Елец

Русь горит! Пылают зданья,

Гибнут храмы и дворцы,

Книги, мебель, изваянья,

Утварь, живопись, ларцы.

Гибнет долгих лет нажиток,

Плод тяжелого труда,

Недостаток и избыток,

Накоплявшийся года.

Злобный гений торжествует

Праздник крови и огня;

Он, смеясь, на пламя дует,

Волны красные гоня.

И клубясь и извиваясь,

Пляшут пляску языки

К небу с свистом поднимаясь,

Гневны, грозны и дики.

Русь горит!.. И безвозвратно

Гибнут перлы красоты.

Так сбываются превратно

Вольнодумные мечты!

1917

Кисловодск

Сияла ночь над дремлющим Стамбулом;

Тонули в мгле уступы дальних гор;

И волны синие с спокойным, стройным гулом

Гнал гордо вдаль чарующий Босфор.

Горели звезд червонные лампады,

Купаясь в зеркале серебряных зыбей,

И в дымке высились заснувшие громады

С лесами мачт безсчетных кораблей.

Сияла ночь над куполом Софии,

Над колыбелью первых христиан,

Встречая нас, изгнанников России,

Восточной сказкой гордых мусульман...

Замолк вдали последний грохот битвы,

И в тишине над плещущей волной

Неслись с судов вечерние молитвы,

И пели мы с измученной душой.

И слушали нас древние твердыни,

Седой Царьград и трепетный Босфор,

И пел в слезах у ног своей Святыни

Незримый православный хор.

А там, из мглы туманного простора,

Где над мечетью искрилась луна,

Преданья старые лазурного Босфора

Шептала нам скользящая волна.

И снилось нам – с таинственного брега,

Из зарева огней, из мрака диких скал

Державный призрак вещего Олега

Над нами щит победно простирал.

Ноябрь 1920

Босфор, пароход «Херсон»

В дни, когда мы все неволимся

Телом, разумом, душой,

Миром Господу помолимся

За грехи страны родной.

Пред иконой Богоматери

Мы зажжем огни свечей

За грехи отчизны-матери,

За убийц и палачей.

За кощунственных безбожников,

За гонителей Святых,

За предателей, острожников,

За наветчиков лихих.

За безжалостных грабителей,

За мучителей Царей,

За насильников-растлителей

Наших жен и дочерей

4 апреля 1921

Старый Футог

Блажени изгнани правды ради, яко тех есть Царство Небесное.

Мф. 5:10

Блажен, кто в дни борьбы мятежной,

В дни общей мерзости людской

Остался с чистой, белоснежной,

Неопороченной душой.

Блажен, кто в годы преступлений

Умом и сердцем устоял,

Храня священный идеал

От повседневных искушений.

Блажен, кто, вписывая повесть

В скрижали четкие веков,

Сберег, как девственница, совесть

И веру дедов-стариков.

Блажен, кто родину не предал,

Кто на Царя не восставал,

Кто чашу мук и слез изведал,

Но малодушно не роптал.

Май 1921

Старый Футог

Ave, Caesar Imperator? Monituri te salutant!

Песнь гладиаторов

Они идут! Раздайтесь, расступитесь,

Снимите шапки, бросьте враждовать!

Благоговейте, кайтесь и молитесь!

Они идут за Правду умирать.

Из катакомб, из тюрьм и подземелий

В кровавый цирк их гонит красный Рим

На мрачный пир немых могильных келий,

Где уж никто не будет страшен им.

Глумясь над истиной поруганного Неба,

Безумствует вокруг звериная толпа,

Нахально требуя позорища и хлеба,

Коварно-мстительна, злорадна и слепа.

Они идут – гонимые, больные,

Покорные веленьям палачей,

Пред Богом и людьми подвижники святые,

Немые жертвы дьявольских мечей.

Ликует Рим еврейского Нерона;

Живые факелы безропотно горят,

И льется кровь, и на ступенях трона

Победу празднует обожествленный ад...

Умолк топор! ползут ночные тени;

Кровавый цирк одел седой туман.

Их больше нет! склонитесь на колени

У праха новых христиан!

10 июля 1921

Новый Футог

Mon Dieu, mon Roi, ma Dame.

Наш девиз

Бьет наш последний, Двенадцатый час!

Слышите голос, сзывающий нас,

Голос забытый, но голос родной,

Близким, знакомым и нам дорогой.

Слышите вы этот властный призыв

Слиться в единый, могучий порыв,

В грозную тучу крылатых орлов,

Страшный для наших исконных врагов.

Рыцари чести и долга, вперед!

Гибнет отечество, гибнет народ,

Стонет под гнетом родная земля,

Стонут и плачут леса и поля!

Время не терпит, страданье не ждет,

Вождь Венценосный вас громко зовет

В даль роковую, кровавую даль,

Где притаилась людская печаль...

Взденьте кольчуги, возьмите булат,

Крест начертите на золоте лат,

К битве священной готовясь скорей,

Смело седлайте ретивых коней!

Время не терпит, страданье не ждет,

Гибнет отечество, гибнет народ,

Гибнут святыни родных очагов

В яростном стане кровавых врагов.

Голос Державный нас снова зовет

В грозный, великий Крестовый поход.

Рыцари чести и долга – вперед!

Август 1922

Бачка, Королевство С.Х. С.

Радуйся, Владычице, милостивая о нас пред Богом Заступнице!

Акафист Божией Матери

В оны дни, измученный страданьем,

Изможденный бременем невзгод,

К Богоматери стекался с упованьем

Православный, страждущий народ

И, толпясь у чудотворной сени,

Пред Заступницей склонялся на колени,

Чуждый мира и его забот.

Из далеких дебрей и селений

Нес он к ней с дырявою сумой

Тихий шепот пламенных молений,

Плач души, истерзанной судьбой,

Боль недужных вековых страданий,

Недоступную для мудрых врачеваний,

Непосильную для немощи людской.

И пред этой кротостью покорной,

Умилявшей верой небеса,

Совершались силой чудотворной

Небывалые на свете чудеса –

Из пучин земного произвола

Доходили до Предвечного Престола

Немудреные, простые голоса.

Исцеленные любовью неизменной,

В умиленьи упадая ниц,

Богомольцы ризой драгоценной

Облекли Царицу всех цариц,

И венец безценный и лучистый

На челе Владычицы Пречистой

Засиял блистательней зарниц.

Шли века. Сменялись поколенья.

Враг смущал мятущихся людей;

Но не молкли жаркие моленья,

Не слабела вера прошлых дней.

Темный люд заглохшими тропами

Брел, согбенный, с скорбью и мольбами

Под покров Защитницы своей.

Шли года. Бесовские усилья

Вновь сулили лютый, смертный бой,

И склонились царственные крылья

Перед смутой, распрей и враждой.

Мономахова Державная Корона

Покатилась по ступеням Трона,

Сорванная вражеской рукой.

Но врагу, казалось, было мало

Униженья Белого Царя:

Красный змей, вздымая дерзко жало,

Двинул чернь к Святыням Алтаря –

И венец с иконы чудотворной

Наглый тать с насмешкою позорной

Снял, безчестье страшное творя.

Жребий брошен! Самозванцы-воры,

Как давно когда-то у Креста,

Позабыв проклятья и раздоры,

Делят ризы Матери Христа.

Совершив открыто святотатство,

В злом, слепом неистовстве злорадства,

Богохульствуют их наглые уста.

На глазах безмолвного народа

Страшный грех пред Богом совершен.

Пир кровавый празднует свобода

В мрачный день печальных похорон.

Брат Иуды с сердцем дерзновенным

Отдает купцам иноплеменным

Драгоценности с ограбленных икон.

Порождая радости восторга,

Погостивший за морем купец

Продает с общественного торга

С Богоматери украденный венец;

И кокотке, вышедшей из бара,

Модный лев парижского бульвара

Покупает камни для колец.

Бал гремит. Нарядные блудницы

Мчатся в вихре пляски круговой;

В их уборах, как огни зарницы,

Слезы-камни искрятся игрой.

Дар священный страждущего брата

Брошен в жертву оргии разврата

Дьявольской, безсовестной рукой.

А в глуши далекой и мятежной,

Где скорбит распятый человек,

Богоматерь с благостью безбрежной

Смотрит скорбно на кровавый век.

И под вой бесовский и угрозы

Перед ней горят, как жемчуг, слезы

Нищих, сирых, хворых и калек.

1922

Королевство С.Х. С.

Зима лихолетия 1917 года

Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;

Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.

Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом;

Бор вековой позабылся таинственным сном.

В сизом тумане над белой поляной одна

Робко, как призрак, скользит золотая луна,

Блещет огнями на рыхлых алмазных снегах,

Ярко играя на скитских червонных крестах.

Мирно обитель в сугробах навеянных спит,

Только вдали огонек одинокий блестит.

В келье сосновой, окутанной трепетной мглой,

Жарко лампада горит пред иконой святой.

Пламя, мерцая, то гаснет, то, вспыхнув, дрожит;

Старица Ксенья на образ с любовью глядит.

Катятся слезы из стареньких, слепеньких глаз;

Шепчут уста: «О Господь, заступись Ты за нас!

Гибнет Россия; крамола по царству растет;

Мутит нечистый простой православный народ.

Кровь обагрила родные леса и поля;

Плачет и стонет кормилица наша земля.

Сжалься, Спаситель, над темной, безумной страной:

Души смири, распаленные долгой войной.

Русь православная гибнет, на радость врагам;

Сжалься, Господь, не карай нас по нашим грехам.

Боже великий, создавший и твердь, и моря,

К нам снизойди и верни нам родного Царя!..»

Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;

Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.

Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом;

Бор вековой позабылся таинственным сном.

Жарко лампада горит пред иконой святой;

Старица смотрит – и видит Христа пред собой:

Скорбные очи с любовью глядят на нее,

Словно хотят успокоить, утешить ее,

Нежно сказать: «Не печалься, убогая дщерь,

Духом не падай, надейся, молися и верь».

Робко лампада, мерцая во мраке, горит;

Старица скорбно во мглу, в безнадежность глядит.

Смотрит – и видит, молитву честную творя,

Рядом с Христом – самого Страстотерпца Царя.

Лик Его скорбен; печаль на державном лице;

Вместо короны стоит Он в терновом венце;

Капли кровавые тихо спадают с чела;

Дума глубокая в складках бровей залегла.

Смотрит отшельница, смотрит, и чудится ей –

В Облик единый сливаются в бездне теней

Образ Господень и Образ Страдальца-Царя.

Молится Ксенья, смиренною верой горя:

«Боже Великий, Единый, Безгрешный, Святой,

Сущность виденья рабе безталанной открой;

Ум просветли, чтоб могла я душою понять

Воли Твоей недоступную мне благодать!»

Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;

Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.

Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом;

Бор вековой позабылся таинственным сном.

Жарко лампада пред образом Спаса горит;

Старица Ксенья во мглу, в безпредельность глядит.

Видит она – лучезарный, нездешний чертог;

В храмине стол установлен, стоит поперек:

Яства и чаши для званых рядами стоят –

Вместе с Исусом Двенадцать за брашной сидят,

И за столом, ближе всех одесную Его

Видит она Николая, Царя своего.

Кроток и светел Его торжествующий лик,

Будто Он счастье желанное сердцем постиг,

Будто открылись Его светозарным очам

Тайны, не зримые нашим греховным глазам.

Блещет в алмазах Его драгоценный венец;

С плеч ниспадает порфиры червленый багрец;

Светел, как солнце, державный, ликующий взор;

Ясен, безбрежен, как неба лазурный простор.

Падают слезы из стареньких, слепеньких глаз:

«Батюшка Царь, помолись Ты, кормилец, за нас!»

– Шепчет старушка. И тихо разверзлись уста;

Слышится слово, заветное слово Христа:

«Дщерь, не печалься; Царя твоего возлюбя,

Первым поставлю Я в Царстве Святых у Себя!»

Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе;

Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.

Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом;

Бор вековой позабылся таинственным сном.

25 ноября 1922

Старый Футог

На бой последний, бой кровавый,

За честь и счастье всех племен,

Зовет бойцов Орел Двуглавый

Под сени Царственных знамен.

Туда, где годы рушат веки,

Де бродит смерть среди степей,

Где льются огненные реки

В кровавом скрежете цепей.

Все ближе, ближе день великий!

И под немолчный звон церквей

В священный гимн сольются клики

Поднявших меч богатырей.

Воспрянь, ликуй душа героя!

Пришла пора скорбей и зол,

Тебя зовет на праздник боя

Наш старый, Царственный Орел.

Вперед! Победными стопами,

Молитву жаркую творя,

Вперед, с заветными словами –

«За Русь, за Веру, за Царя!»

Воспрянь, народная стихия!

Проснись, угасший дух веков,

Стряхни, свободная Россия,

Вериги каторжных оков!

Сердца и мысли окрыляя,

Нас поведет в последний бой,

Очами грозными сверкая,

Герой с увенчанной главой.

И не сдержать волны народной

Ее испуганным врагам;

Россия будет вновь свободной,

И мир падет к ее ногам.

Уж близок день, не за горами

Давно желанная пора:

И грозно грянет над войсками

Родное русское «ура!».

1922

Новый Футог

Молчат колокола. Над красною Москвою

Не льется, не гудит их радостный трезвон,

И воздух не гремит священною молвою,

Крещеный люд сзывая на поклон.

Молчат колокола. Кремлевские седины

Позорят изверги, глумясь над стариной,

А древних стен глубокие морщины

Хранят по-прежнему торжественный покой.

Молчат колокола. Червонные звонницы

Задумчиво стоят, как рынды над рекой;

А в царских теремах разграбленной столицы

Гуляют нехристи разнузданной толпой.

Рвут тело русское их яростные лапы,

Спасенья нет от гибельного зла,

Справляют пир кровавые сатрапы –

Молчит Москва, молчат колокола.

Молчит Москва, уйдя в немые думы,

И перед ней проходит сонм веков,

Ей чудятся вдали таинственные шумы

И грохот сеч, и клики голосов,

И стан бойцов, и топот орд татарских,

Набатный гул и вопли слабых жен,

И звон мечей в рядах детей боярских,

И песни нежные царевен и княжон.

И много снится ей из прошлого седого –

Усобицы, грабеж и славные дела,

Но, затаив в себе свидетельства былого,

Молчит Москва, молчат колокола.

1922

Сербия

Она зовет, зовет нас снова

В свои поля, в свои леса,

Суля уют родного крова,

Суля родные небеса.

Она зовет, не умолкая,

Нас песней радостной весны,

Неугомонным шумом гая

И страстным шепотом волны.

И той звездой, что блещет ярко,

Мерцая в небе голубом,

И тем лучом, что в полдень жарко

Целует нас своим огнем.

И шепчет нам земля родная:

«Ко мне, любимые сыны!

Прошла навек пора лихая,

Довольно бедствий и войны!

Довольно горя и лишений,

Довольно бурь, довольно гроз,

Довольно скорби и мучений

И безконечных русских слез.

Прошла пора борьбы и мщенья,

Искуплен муками позор.

Пусть в светлый праздник воскресенья

Забудут братья свой раздор.

Пусть над воскресшею Москвою

Под сводом радостных небес

Промчится радостной молвою

Священный клик: «Христос Воскрес!»

1922

Королевство С.Х. С.

В нашей жизни, грешной и пустой,

Полной зла и богохульства ада,

Ты одна мне радость и отрада –

Дева дивная с духовной красотой.

На Тебя в земной моей тюрьме

Я молюсь, тревожный и усталый,

И Тебя, как путник запоздалый,

Я ищу мучительно во тьме.

Предо мной, как призрак неземной,

Ты встаешь, вся блеском залитая,

Непорочная, безгрешная, святая,

Благодатная Своею чистотой.

И к Тебе невольно я стремлюсь

Помыслами, верой и любовью

И, припав с слезами к изголовью,

Я Тебе младенчески молюсь.

1928

Старый Футог

Славься, славься, Православный,

Богом данный Государь,

Наш Родной, Самодержавный,

Прирожденный Русский Царь.

Царствуй нам на утешенье

После бури смутных дней

И любовью всепрощенья

Обездоленных согрей.

На закате воли злобной

Отжени вражду сердец

И борьбе междоусобной

Положи благой конец.

Навсегда рассей крамолу,

Слезы плачущих отри

И к монаршему Престолу

Слуг надежных собери.

Правь, Хозяин наш Державный,

Русью-Матушкой, как встарь.

Славься, Царь Самодержавный,

Православный Русский Царь...

1929

Новый Футог, Королевство С.Х. С.

Еванг. от Матвея, гл. 12, ст. 28, 29 и 30

Придите ко мне, все скорбящие,

Хромые, слепые, болящие,

Согбенные горькой нуждой,

Я тронусь печалью людскою

И всех исцелю, успокою,

Дам мир вам в юдоли земной.

Под иго Мое вы склонитесь

И все от Меня научитесь,

Что сердцем Я добр и смирен.

И мир вы обрящете снова,

Ведь иго Мое не сурово

И бремя легко для рамен.

1 января 1930

Ницца

Я Тебе, Владычица, принес

Две жемчужины моих горючих слез,

Сердца скорбного великую печаль

И тоску о том, чего до боли жаль.

Пред святой иконою Твоей

Я покаялся в грехах моих страстей,

В глубине содеянного зла,

Знаменующего темные дела.

Я смирился, я умалился душой

И с воспрянувшею верой и мольбой

Пред Лицом Царицы всех цариц

В умилении распростерся ниц...

Я Тебе, как жертву, дар принес

Две жемчужины моих горючих слез,

Сердца скорбного великую печаль

И тоску о Том, Кого всегда мне жаль.

1931

Ницца

Яко да под державою Твоею всегда хранимы.

Акафист Державной Божией Матери

Не блещет золотом окладов

Наш небольшой и бедный храм,

И не пленяют чуждых взглядов

Узоры красок по стенам.

Зато царит в нем мир покоя

И Божьей правды благодать,

И так легко у аналоя

Молиться, верить и мечтать.

Мечтать о страждущей России,

Мечтать о Церкви нам родной,

И поминать на литургии

Царя с пресветлою Семьей.

Какой-то кротостью небесной

Вкруг самый воздух напоен,

И веет благостью чудесной

От бедных, простеньких икон.

Сама Державная Царица

Здесь в Божьей келии живет

И нас, как яркая зарница,

Сквозь тьму житейскую ведет.

Ведет к святому воскресенью

Того, Кто в кротости Своей,

Простив врагам, предал забвенью

Все оскорбленья буйных дней.

И июня 1932

Ницца

По топким берегам неведомых болот

Непроходимыми, дремучими лесами

Она, согбенная, в смирении идет,

Влекомая к святыням чудесами.

В ее руках обветренных костыль,

Котомка рваная за тощими плечами,

На ветхих лаптях вековая пыль,

Навеянная долгими путями.

Не страшен ей ни бесзпощадный зной,

Ни вихрь, ни дождь, ни зимние морозы,

Ни лютый голод с немощью больной,

Рождающей сомнения и слезы.

На то она – святая, наша Русь,

Могучая смиренными мольбами,

И этой Русью в муках я горжусь

И к ней стремлюсь сыновними мечтами.

1933

Ницца

Икона Державной Божьей Матери

Перед Твоей Державною иконой

Стою я, трепетом молитвенным объят,

И Лик Твой царственный, увенчанный короной,

Влечет к Себе мой умиленный взгляд.

В годину смут и трусости безславной,

Измены, лжи, неверия и зла

Ты нам явила Образ Твой Державный,

Ты к нам пришла и кротко прорекла:

«Сама взяла Я скипетр и державу,

Сама Я их вручу опять Царю,

Дам царству русскому величие и славу,

Всех окормлю, утешу, примирю!..»

Покайся ж, Русь, злосчастная блудница,

Омой в слезах свой оскверненный стыд,

Твоя Заступница Небесная Царица

Тебя и грешную жалеет и хранит.

Пасха 1934

Ницца

Господи Владыка живота моего!..

Ты нас учил любить врагов,

Не мстить, не гнать за зло злодеев,

Прощать корыстных должников

И опасаться фарисеев.

Ты завещал закон блюсти,

Не забывать в скорбях о Боге

И крест безропотно нести

По дебрям жизненной дороги...

Но Боже, Боже, как для нас

Твои слова невыполнимы,

Как каждый день и каждый час

Мы духом злобы одержимы!

И, прелесть мира возлюбя,

Творя распутство до могилы,

Как далеки мы от Тебя,

Как близки к князю темной силы!

Пасха 1936

Ницца

В пучинах жизненного моря

Не вечно слезы – символ горя,

Скорбей, страданий и невзгод,

Томящих нас, как тяжкий гнет.

В земной юдоли лжи и прозы

Бывают радостные слезы –

Благие вестники небес,

Влекущих в дивный край чудес.

Святые слезы умиленья,

Святые слезы вдохновенья,

Необходимые всем нам,

Как в час молитвы фимиам.

1937

Ницца

В годины кровавых смут и невзгод

Я верю в Россию! Я верю в народ!

Я верю в грядущее радостных дней

Величья и славы отчизны моей!

Я верю, что годы страданий пройдут,

Что люди свое окаянство поймут

И буйную злобу и ненависть вновь

Заменит взаимная наша любовь.

Я верю, что в блеске воскресных лучей

Заблещут кресты златоглавых церквей

И звон колокольный, как Божьи уста,

Вновь будет сзывать нас в обитель Христа.

Я верю – из крови, из слез и огня

Мы встанем, былое безумье кляня,

И Русью Святой будет править, как встарь,

Помазанник Божий – исконный наш Царь.

10 октября 1937

Ницца

Не должен, не может

Народ мой великий

Бесовское рабство влачить,

Он все одолеет, он все превозможет,

Сумеет себя воскресить.

Он встанет из праха,

Воскреснет из тленья,

С очищенной скорбью душой,

Познавший обиды и ужас паденья

В пучине крамолы людской.

Ведомый ко благу Господней десницей,

Сквозь дебри житейских невзгод,

Он встанет как Лазарь

Из смрадной гробницы

И к Божьим стопам припадет.

1931

Что мои страданья?

Что мои мученья?

Только бы дождаться

Утра воскресенья.

Только бы вернуться

Мне в места родные

И увидеть храмов

Главы золотые.

Любоваться видом

Нив и рощиц милых

И молиться снова

На родных могилах.

1938

Ницца

В дни безбожные, мятежные, лукавые,

Нас ведущие на поприща кровавые,

В пору грозную, тревожную и лютую,

Помраченную великой буйной смутою

От людей преступных и безбогих,

Гордых сердцем и умом убогих,

Ты воззри, Господь, на наши муки

И, простерши благостные руки,

Поддержи нас, слабых, малодушных,

Грешному хотению послушных,

Беззаконных, мстительных и лживых,

Лицемерных, злых и нерадивых.

Умири церковные раздоры,

Нестроения семейные и ссоры,

Мир стране мятущейся подай,

Согрешивших пощади и не карай.

Собери враждой разъединенных,

Озари рассудком помраченных,

Разоренное воздвигни и исправь

И к добру сердца и помыслы направь.

Огради от глада, потопленья,

Злых усобиц, мора, запаленья,

Посети нас милостью Твоей,

Окорми, утешь и пожалей.

На борьбу со злом и силой адской

Ты возгрей сердца любовью братской

И сынам мятущимся яви

Всепрощение Отеческой любви.

1938

Ницца

Зарей ли утренней, иль в мирный час полночный,

Когда молитву я прилежную творю,

Мечтаний суетных забыв язык порочный,

За все я Господа, смирясь, благодарю.

Благодарю Его и за мои печали,

И за мгновенья радости скупой,

И за страдания, что небеса мне дали,

И за боренья с немощью земной.

И в сладком трепете припавши к изголовью,

Желанья праздные на сердце затая,

Шепчу я Господу с надеждой и любовью:

«Да будет воля мудрая Твоя!..»

1938

Ницца

Мне приснился дивный сон,

Сон воистину прекрасный,

Что пронесся вещий сон

Над страной моей злосчастной...

Что сердца ее сынов

Вновь любовью запылали,

Что с измученных рабов

Цепи рабские упали...

Что исчезли силы зла,

В вечность канули печали –

Так во сне колокола

Мне торжественно вещали...

Ницца. 1939 год

У подножия Божественной иконы

Слышатся рыдания и стоны –

Это плачет, слезы проливая,

Наша мать несчастная, родная,

Русь Святая – скорбная вдова...

Плачет Русь слезами покаянья,

Крестного жестокого страданья

На Голгофе всенародных мук,

Плачет, прошлое величье вспоминая,

К Божьей Матери с отчаяньем взывая,

Видя зло и ненависть вокруг.

И в ответ из храмины надзвездной

Ей звучит любовно голос нежный

Кротко-благостной Царицы всех цариц,

Радость близкого спасенья предвещая,

Грешницу в печалях утешая,

Перед Ней простершуюся ниц:

– Ты не плачь, возлюбленная Мною,

Омофором Я тебя покрою,

Проведу чрез поприще скорбей

И, рассеяв полчища безбожья,

Я верну тебе Помазанника Божья,

Прежний блеск и звон твоих церквей.

Благотворною стезею покаянья

Ты дойдешь до прежнего сиянья,

До воздвиженья победного Креста,

Станешь вновь ты прежнею, былою,

Русью славною, великою, святою,

Магдалиной, жаждущей Христа...

Ницца. 1942 год

В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь...

Еванг. от Иоанна, гл. 16, ст. 33

Наше царство теперь

Не от мира сего.

У нас отнято все,

У нас нет ничего.

Нет ни пяди земли,

Нет роскошных палат,

Нет богатств родовых,

Услаждавших наш взгляд.

Все повержено в прах,

Все затоптано в грязь,

И порвалась навек

С жизнью прошлою связь.

Разлетелись, как дым,

Идеалов мечты,

Нет стремлений былых,

Нет былой красоты.

По насмешке шальной

Безпощадной судьбы –

Мы невольники бед,

Лиходеев рабы.

И в изгнаньи томясь

Под жестоким крестом,

В край нездешний идем

Мы вослед за Христом.

Ницца. 1946год

Друг мой! брат мой! – подвиг крестный,

Подвиг рабского смиренья

Завещал нам Царь Небесный

Для духовного служенья.

Это Он, Владыка Неба,

Искупитель зла людского,

Дал нам Тело вместо хлеба,

Кровь взамен вина простого.

Это Он, Спаситель мира,

Бог любви и всепрощенья,

Нас позвал из храмин пира

В Гефсиманию боренья.

Это Он у скорбной чаши,

На молитву нас поставил

И Свой Крест на плечи наши

Добровольно взять заставил.

Это Он, в любви всесильный,

Сам восстав из гроба тленья,

Изведя из тьмы могильной

Даст нам радость воскресенья.

Ницца. 4 апреля 1943 года

Люблю я с юных лет лампаду:

Она душе дает отраду

И тот целительный покой,

Что дорог в сутолке людской.

Я помню: в детстве, в дни субботы,

Когда кончались все работы

И, завершив недельный труд,

Спешил домой рабочий люд,

Седая нянюшка-старушка,

Былая наша хлопотушка,

Оставив вечный свой чулок,

Бралась за белый поплавок,

фитиль прилежно заправляла,

В лампадку масла подливала

И, чиркнув серник озарной,

Лампадку дряхлою рукой

Благоговейно зажигала

И в сладком трепете шептала

Молитвы древности седой –

Наследье жизни молодой.

И пламя, вспыхнув, поднималось,

Лампадка ярко загоралась

И озаряла в тьме ночной

Божницы угол дорогой,

Где в ризах блещущих святые

Нам представлялись, как живые,

Смотревшие с своих икон

На наш спокойный детский сон.

И так тогда спалось нам сладко.

Казалось, что в углу лампадка,

Как верный и безсонный страж,

Покой оберегала наш.

Ницца. 1943 год

Памяти преподобного Серафима Саровского

Старец Божий, старец кроткий,

В лаптях, с палкою простой,

На руке иссохшей четки,

Взор, горящий добротой.

Сколько дивного смиренья

В страстотерпческих чертах,

Дивный дар богомоленья

Лег улыбкой на устах.

Тяжким подвигом согбенный,

Он идет, гонец небес,

Прозорливый, вдохновенный,

Полный благостных чудес.

Благодатной силой веет

На молящих от него,

Гордый разум цепенеет

Перед святостью его.

Ницца, 1943 год

Памяти о. Иоанна Кронштадтского

Молитвенник русской земли,

Хоть ты от нас ныне вдали,

Но молим мы слезно тебя:

Спаси нас, отцовски любя.

Скорбящих в изгнанье людей

Надеждой и верой согрей,

Покой им душевный верни

В жестокие, лютые дни.

Горячею силой молитв

Спаси от чудовищных битв

И скрой от безбожных врагов

В кровавое время Голгоф.

Ницца. 1944 год

В дни лукавые, безбожные,

Кровожадные и ложные,

Ты, Всесущий и Всевидящий,

Всемогущий, Всепредвидящий,

Дай душе огонь горения,

Дар священный вдохновения,

Дай мне кротость голубиную,

Мудрость вещую, змеиную,

Мощь отваги сердца львиного,

Вольный взмах крыла орлиного,

Стойкость в страде муравьиную,

Песню страсти соловьиную.

Ницца. З мая 1945 года

Страшный сон

Из Царских Врат, как старый иерей,

Служитель Бога и слуга Царей,

Любовью к родине и к правде окрылен,

Я вышел в трепете для слова на амвон...

Уста отверзлись... Голос зазвучал...

Я говорил... я плакал... я взывал...

Я умолял собравшихся людей

Покаяться... смириться... стать добрей...

Не мстить врагам... с собой не враждовать...

И злом на зло другим не отвечать...

Я звал к любви... к забвенью всех обид;

Будил заснувший непробудно стыд,

Молил вложить в ножны кровавый меч,

Покинуть путь междоусобных сеч

И, кончив нехристей кровавый произвол,

Молить Царя вернуться на престол...

Я говорил... я плакал... я взывал,

Но злобный великан передо мной молчал,

И понял я в тревоге наконец,

Что не найти мне слов для каменных сердец.

Что голос истины толпою позабыт,

Что дьявол победил, что в душах он царит

И не вернут мои молящие уста

Родной народ, отпавший от Христа...

И, голову склонив и отступив назад,

Закрыл я двери древних Царских Врат...

Ницца. 1948 год

Краса Божественная Сына,

Его Святая Дева-Мать,

Твоя пред Богом благодать

Превыше ангельского чина.

О Ты, Царица всех цариц,

Лампада кротости, смиренья,

Перед Тобой в часы моленья

Я повергаюсь слезно ниц.

Молю Тебя, свой Лик открой

Моим печальным, скорбным взорам

И благодатным омофором

От грешных помыслов закрой.

Смири бушующую кровь,

Направь на верный путь спасенья

И в сердце, полном сокрушенья,

Возгрей нетленную любовь.

Вложи мне в грешные уста

Святую радость вдохновенья,

Чтоб мог я в звуках песнопенья

Немолчно славить Крест Христа.

Ницца. 26 июня 1951 года

Моя душа осталась там –

Она на родине блуждает

И каждый уцелевший храм

Слезами скорби орошает.

Незримой поступью идет

Она полями и лесами

И речь неслышную ведет

С травой росистой и цветами.

Она заходит в сенцы хат,

За стол с жильцами их садится,

Глядит на плачущих ребят,

Спешит с старушками креститься.

Ей дорог каждый уголок,

Крик баб, стирающих на речке,

На голове цветной платок

И лапоть, сохнущий на печке...

Моя душа осталась там,

Ее вернуть не может тело,

Народным мукам и скорбям

Она отдалася всецело.

И песни скорби уст моих –

Лишь отголосок крестной доли

Людей, мне близких и родных.

Ницца. 5 февраля 1952