№ 23. Июня 4-го

Всяко слово гнило да не исходит из уст ваших (Еф.4:29).

Что это за гнилое слово, которое запрещает произносить святой апостол? Известно, что называется обыкновенно гнилым. Гнилым мы называем что-нибудь тлеющее или уже истлевшее, следовательно смрадное, неприятное на вид, негодное ни к какому полезному употреблению. Таким образом под гнилым словом, о котором говорит и строго предостерегает христиан апостол, должно разуметь слово нехорошее, растленное, отвратительное для доброго слуха, унизительное для произносящего и неприятное для слушающего. Значит, все слова ругательные, укорительные и т. под. суть слова гнилые. Много у вас, братья, таких слов произносится. Но особенно часто у вас произносятся гнилые слова – бранные. Как неприятно и мерзко ругательное слово само по себе, а между тем, как часто, почти постоянно, оно у вас произносится!.. К сожалению, хвала и молитва Господу, которые одни должны бы исходить из уст человеческих, произносятся гораздо реже, даже многими совсем оставляются, а бранное, гнилое слово постоянно и везде слышится. Слышится оно у вас на улицах, в домах, в поле, днем, ночью, за принятием пищи, за разговорами, особенно за пьянством, – словом, всегда и везде. Что же это, братья-христиане, на кого мы похожи? У нас ведь человеку хорошему, неиспорченному, благочестивому или хоть несколько еще имеющему в сердце своем страха Божия страшно пройти по улице, особенно в дни праздничные, когда пьяные особенно часто употребляют гнилые слова и в шутку и в ругательство. Но о пьяном что и говорить; пьяный все равно, что лишившийся ума А вот у многих даже людей трезвых и, по-видимому, людей порядочных, тоже слово гнилое не сходит с языка. Многие поседевшие старики и старушки, от которых особенно нужно бы ожидать полезных разговоров, то и дело употребляют гнилые слова, нисколько даже не смущаясь, если тут же находятся невинные дети и порядочные люди. Мало того, многие отцы семейств вместо того, чтобы учить дитя свое, как только начнет оно говорить, произносить имя Бога, как первейшего благодетеля и Творца нашего; многие, говорю, отцы вместо этого считают своею как бы обязанностью научить дитя сквернословию. И если дитя удачно произносит бранные, растлевающие душу слова, то родитель обыкновенно еще похваливает его. Таким образом выходит, что тот же отец, на котором по природе лежит священная обязанность учить свое дитя вере и благочестию, первый развращает и, так сказать, нравственно растлевает свое же дитя. Послушай же, неблагоразумный отец, что тебе, как соблазнителю, говорит Господь: горе человеку, имже соблазн приходит, и еще: иже аще соблазнит единаго малых сих верующих в Мя (Мф.18:6); «лучше было бы ему, если бы на шею его повесили мельничный жернов и потопили бы в морской пучине». Берегись, чтоб и тебя Господь за соблазн своего дитяти не ввергнул у огненную геенскую пучину.

И смотрите, родители, к чему вы ведете своих детей, не стыдясь употреблять при них гнилое слово; вы своих примером учите их сквернословию и они эту вашу науку скоро понимают и хорошо усвояют. Подите сами в праздники и послушайте, какой разговор ведут ваши дети – мальчики на улице. Они, если поссорились, то ругаются самыми отвратительными словами, которые стараются друг пред другом произносить как можно громче, не стыдясь ни проходящих мимо их, ни смотрящих на них. И вы, отцы и матери, часто смотрите на это равнодушно, а иногда даже любуетесь их бранью. Если же у них нет ссоры и они, сойдясь в кружок, занимаются каким-нибудь разговором, то и в этом случае, по вашему примеру, рассказ свой пересыпают самыми отвратительными, гнилыми словами. Такие-то горькие плоды приносит посеянное вами же в детях семя! Неужели же ни к чему лучшему вы не могли приучить своих детей? Зачем с самых пеленок приучили их к сквернословию, зачем с первым почти появлением смысла у них пагубным сквернословием своим расположили их ко греху плотскому? Страшно будете отвечать Богу за растление этих невинных душ, искупленных ценою Божественной крови!

Но перейдем теперь к другому полу – женскому и посмотрим, какие и деточкам преподаете вы вредные уроки беспрестанным употреблением скверных слов. Не редкость у нас, что молодые девицы, можно сказать, еще в детском возрасте, не зная ни одной, даже и самой кратчайшей молитвы, отчетливо знают множество песней, иногда самых безнравственных. От кого эти невинные младенцы научились этим гнилым словам и звукам? От кого, как не от вас, отцы и матери? Кто как не вы, частью своим примером, частью неуместным потворством, заставили ваших дочерей любить неприличные песни, пляски, нескромные игры и шутки, неприличные зрелища!.. Так и не взыщите многого на них. «Что посеешь, то и пожнешь». Сетуйте на себя, если видите и знаете некоторых девиц, еще не достигших совершеннолетия, но уже развращенных.

Итак, братья-христиане, вы, быть может, и сами даже не замечаете, какой ужасный вред происходит от того, что у вас не сходит с языка гнилое, скверное слово. Вы соблазняете души невинные, развращаете собственных своих детей; а через это растлеваете целое потомство. Сами же вы часто жалуетесь, что молодые люди ныне стали нахальны, непочтительны к старшим, развратны и т. д. Горько слышать подобные жалобы от отцов на своих же детей. Но что ж делать? По плодам узнается и самое дерево. Всякое древо доброе плоды добры творит, а злое древо плоды злы творит (Мф.7:18). Не правда ли? А если правда это (в чем сомневаться нельзя, потому что это слова самого Спасителя), то несомненно и то, что ваши дети потому стали нескромны и нахальны, что вы сами первые повели их по пути развращенному. А если бы из уст ваших не выходило слово гнило, если бы и сами вы имели всегда в сердце страх Божий, постоянно говорили доброе да полезное между собою и детей своих тому же учили, то и дети ваши не были бы развратны. Но обратим после всего внимание на тех, кто сквернословят. Когда человек говорит доброе да полезное, то слово его принимается к сердцу, как доброе и шумное, и смотрим мы на этого человека, как на разумного, скромного, честного, степенного, одним словом как на человека нравственного. А тот, кто постоянно употребляет сквернословие, что внушает собою? Этот человек заставляет на себя смотреть как на существо самое безнравственное, голова и сердце которого заняты одним только животным любострастием, о котором одном он должно быть и думает. Потому-то от сильной порчи сердца и уста глаголют только гнилые слова. А подумайте, братья, на то ли дан нам язык, чтобы сквернословить, на то ли даны нам Богом уста, чтобы из них рекою лилось гнилое слово?.. Уста и язык даны Богом человеку, как существу разумному, для того, чтобы ими славословить Бога, – для чего в сотворен человек. Но как из одного источника не может течь вода хорошая и вонючая в одно и то же время, так и одни и те же уста, упражняющиеся в срамословии, не могут вместе хвалить Бога. Иначе хвала и молитва Богу из этих уст будет не фимиам благовонный, а нечто смрадное. Подумайте еще и то, что те же уста, которыми произносите вы срамное слово, принимают пречистое Тело и Кровь Господню. А совместно ли этому Источнику чистейшему протекать через такой грязный канал?

Послушайте же, братья-христиане, св. апостола Павла, говорящего: всяко слово гнило да не исходит из уст ваших: но точию, да исходит из уст ваших такое слово, еже есть благо к созданию веры, да даст благодать слышащым. (Еф.4:29): т. е. надо произносить такие слова, которые бы назидали слышавших их. Помните это наставление вы, слышавшие его теперь, и нашим близким и родственникам перескажите, какой вред происходит от употребления слов бранных и срамных. А когда кто-нибудь забудет и по старой привычке, станет сквернословить, вы такому напомните мое наставление и удержите язык его от зла. Аминь.

Священник Михаил Успенский

Примечание. Никакой гласный, публичный порок не распространен так сильно в простом русском народе, как сквернословие самого грубейшего свойства; но наша литература мало касалась этого важного народного порока. О нем мало писали, кажется потому, что предмет довольно щекотлив. Но если наша литература добросовестно хочет служить истинной пользе народа, то она не должна стесняться щекотливостью вопроса. Если все будем совеститься говорить об известном пороке потому только, что он грязен, то порок никогда не может быть исправлен. Мы сказали, чти порок сквернословия есть очень важный порок, и сказали кажется, непреувеличенно. Сквернословящий, кроме того, что в себе самом этим пороком являет крайне развращенное сердце и вообще развращенную нравственность, – изрыганиям скверных слов растлевает все окружающее его. Каким образом вы убережете долгое время свое дитя невинным когда оно едва только начинает смыслить, как отовсюду слышит уже сквернословие? Естественная любознательность дитяти неотступно требует объяснения или разгадки всего им виденного и слышанного. Теми или другими путями он удовлетворяет своей любознательности. И что же выходит? Выходит то, что у нас семилетнее дитя в делах безнравственности часто знает очень многое не по возрасту. А кто виноват? Виноват тот соблазнитель, от которого ребенок услышал срамословие. И если ребенок после возрастет в мужа безнравственного, то вина большей частью падет на первого соблазнителя.

До чего у нас в самом деле разросся грязный порок сквернословия? Никуда нельзя скрыться от того, чтобы не слышать срамословия и при том в самых грубейших в разнообразнейших формах выражения. На улицу как в деревне, так и в селе хоть и не выходи человек порядочный, т. е. человек еще нерастленной нравственности. Ребенка, девушку хоть не выпускай подышать свежим воздухом, в своем доме окон хоть не отворяй, да не садись близко и к запертым. Везде и всегда можешь услышать сквернословие. Даже и в храме Божием иногда слышишь гнилые слова какого-нибудь безнравственного безумца, идущего мимо или затеявшего около храма куплю или продажу. Довольно сказать, что гнев, досада, а иногда даже и ласка, рассказ о каком-нибудь приключении, событии и т. под., одним словом все, что говорят, особенно у простого народа, большею частью выражается с пересыпкою срамословия. Бедность ли языка у простого народа, грубая ли нравственность его питает этот порок или еще что, решать не беремся; только то несомненно, что у простого народа он просто всосался в кровь. Он составляет у него отличие человека возмужалого, пришедшего в возраст, свободно располагающего собою, и уж обрачившегося в грубом смысле этого слова. Потому у простолюдинов и дети, преимущественно те, которые хотели бы показать другим, что они уже возмужали, чем выражают это свое внутреннее желание? Тем, что начинают срамословить бесстыдно. У простого народа русского срамословие составляет и моду и тип его слововыражений. В Сибири, например, народцы, желающие обрусеть, научиться говорить по-русски, с чего начинают? Большей частью с азбуки сквернословия, как с основания, с которого начинается обрусение. Много можно встретить бурят, тунгусов в других инородцев таких, кто не зная ни одного почти слова по-русски, кроме сквернословия, величают себя «мало-мало русскими», и это потому только, что по-русски сквернословят.

Нельзя утаить и того, что порок, о котором говорится, принадлежит исключительно не одному простому народу. Он принадлежит ему более, но не исключительно. Мастерски сквернословят многие и из тех, которые стоят выше народа. И это особенно вредно действует на народ, как соблазн. В недавно былое время даже начальники народа, стоявшие ближе к нему, щеголяли частым употреблением сквернословия при народе. Такими выражениями у них часто сказывались и сопровождались приказания, распоряжения, а иногда молодечество, желание понравиться народу, заговорить языком его и т. под. Простой народ, видя такие примеры, естественно питал в себе порок сквернословия, как еще и такой, который в моде и у начальства его – людей высшего, сравнительно с ним, тона. Но, слава Богу, ныне начальники, на которых прямо смотрит народ, кажется, достаточно стали понимать свое значение и назначение – «не букву только законную исполнять, но и быть примером и нравственным руководителем народа.

Надобно вникнуть пристальнее только в то, как мерзок и отвратителен сквернослов пред судом чистой нравственности, чтобы видеть то жалкое состояние, в каком находится наш преимущественно, простой народ. Сохраняется ли в сквернословящем не только образ Божий, по которому сотворен человек, но хотя бы и тень его? Нет, сквернослов становится ниже неразумного животного. Потому что такую высказывает наклонность к плотской безнравственности, какой, по наблюдениям, не имеют и животные. Жалко состояние, в каком находится наш народ в отношении этого порока! Надобно всеми мерами стараться извлекать его из этой нравственной гибели. И на ком же по преимуществу лежит эта священная обязанность? Во-первых на священниках, как на учителях веры и нравственности. Пусть пастыри Церкви усугубят свою ревность и деятельность к обличению этого порока, пусть обратят на него преимущественно свое внимание. Это тем более необходимо и благовременно теперь, когда учат народ. Через научение имеется в виду возвышение его понятий и очищение нравственности. Так, теперь необходимо скорее изгнать это вредное злословие, которое способно питать самую грубую нравственность. Но надобно сказать правду, что зло, росшее веками и следовательно глубоко пустившее свои корни, худо будет поддаваться влиянию одной церковной проповеди. Тут необходим и другой способ действования. В деле очищения и исправления нравственности народной нужно действовать всем дружно, общими силами. Пусть духовенство нещадно обличает, запрещает порок сквернословия предоставленными ему мерами; а начальники народа своими законными мерами и своим влиянием пусть содействуют духовенству. А то у нас, говоря правду, от того проповедь церковная, в прежнее особенно время, не имела успеха, что большей частью со стороны начальников народа принималась холодно, безучастно; а иногда (бывали даже и такие случаи) и с противодействием ей. Не худо, если бы священники, для успешного искоренения сквернословия, приглашали себе на помощь из тех же пасомых или – людей благочестивых, благонамеренных и притом влиятельных, например почтенных стариков. Не худо, если бы к сокращению этого порока устраивались и общества такие, как были например, общества трезвости; только желалось бы, чтобы общества эти составлялись попрочнее и деятельность их была энергичнее. Таким обществам можно было бы порекомендовать действовать на народ внушениями, усовещеванием и т. под., где это приложимо, или же штрафованием; что, кажется, вернее достигло бы цели. А там, где есть братства или приходские попечительства, было бы уместно к деятельности их присоединить и работу об искоренении порока сквернословия. Зло, при дружном на него давлении, мало по малу стало бы уменьшаться. Во всяком случае грубейший порок, сквернословие, разросшийся особенно в простом народе до колоссальных размеров, по своей способности растлевать нравственность, требует того, чтобы на него обращено было особенное внимание и чтобы в искоренению его приняты были деятельные меры.

С.М.У.

Введение. Пастырское служение по смыслу святого Писания

I.

Во все времена существования Церкви Христовой, от апостольского века и до последних годов текущего столетия, мы везде находим как в мире, так и в церкви одно и тоже основное воззрение на священное служение пастырей. Это основное воззрение Господь наш ясно высказал в своей прощальной речи, записанной в Евангелии Иоанна.

Мир постоянно ненавидел и ненавидит пастырское служение. Он отвращается от него, старается уклониться от него, враждует против него и преследует его.

Это впрочем естественное и необходимое явление, оно коренится в существе мира и священнослужения пастырского. Разумеем мир, который живет по воле князя, господствующего в воздухе, духа, действующего ныне в сынах противления (Еф.2:2). Этот мир не знает ни Отца, ни Сына, не имеет участия во Святом Духе, поэтому он совершенно не понимает того, что находится вне его области, что происходит от Бога. Изгонят вас из синагог; даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу. Так будут поступать, потому что не познали ни Отца, ни Меня (Ин.16:2–3).

Священство не от мира; оно отделено, избрано от мира, хотя живет и действует среди мира; оно составляет свой особенный, стоящий выше мира чин, и потому мир видит в нем нечто себе враждебное, а потому и отвращается от него, ненавидит его. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое: а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира; потому ненавидит вас мир (Ин.15:19). Все это предобразилось уже в явлении Иисуса Христа на земле, и вполне осуществилось во время земной жизни Господа.

Мир есть воплощенный эгоизм, он все хочет уподобить себе, запутать в тройственную похоть всякое жизненное явление. Богочеловек был чуждым миру явлением, и поэтому мир с ненавистью отнесся к Нему. Если мир вас ненавидит: то знайте, что Меня прежде вас возненавидел (Ин.15:15). Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если меня гнали, будут гнать и вас... Но все то сделают вам за имя Мое, потому что не знают пославшего Меня (Ин.15:20, 21).

Если это относится ко всякому христианскому проявлению силы и жизни, то тем с большею ненавистью мир должен был подняться против пастырского служения потому, что оно и установлено для борьбы с миром, для победы над ним. Господь сказал своим ученикам: Я поставил вас, чтобы вы шли, и приносили плод, и чтобы плод ваш пребывал (Ин.13:16). Всякий христианин есть виноградная лоза в винограднике, и каждая виноградная лоза должна приносить плод, а священство самым богатым и особенным образом. Но это возможно только при самой решительной борьбе против мира, которая у священства еще особенно определяется тем, что и всякий первосвященник, из человеков избираемый, для человеков поставляется на служение Богу, чтобы приносит дары и жертвы за грехи (Евр.5:1).

Но как мир потому и есть мир, что стоит во враждебной противоположности к Богу, то и вражда его к священству сама собою понятна, так как священство для человеков поставляется на служение Богу. И нет ничего удивительного, что священству никогда не удастся, чтобы мир был дружелюбен к нему. И дурной уже, очень дурной признак для священства, если между ним и миром царствует согласие. Где появляется такое несчастное состояние, там несомненно произошло развращение священства. Не мир изменился и обратился, но священство приняло и усвоило себе такие элементы, которые мир признает родственными себе. Мир весьма последовательно и естественно ненавидит священство, и только тогда бывает расположен к нему, когда видит в нем сходство и родство с своею собственною природою. Если бы вы были от мира, говорит Господь Иисус Христос, то мир любил бы свое. Но ни один здравомыслящий пастырь не придет к мысли, посредством разных уступок и приспособлений приобретать себе расположенность мира и в дружбе с миром исполнять свое служение. От приспособлений может только пострадать священное призвание пастыря. а человек здесь ничего не выигрывает. Священный сан всегда будет в глазах мира неизгладимым пятном и даже те, которые по-видимому благоприятно смотрят на мнимое свободомыслие священства, в сердце своем однако не имеют к нему других чувствований, кроме презрения.

Так мы видим и на самом деле, но это также само собою понятно из той противоположности, какую Господь указал между Собою и миром.

Взгляд, какой мир имеет на пастырское служение, сопровождается для пастырей постоянными скорбями и преследованиями. Бог так поставил священнослужителей между миром и Собою, что пастырь по необходимости есть муж скорбей. Чтобы виноградная лоза больше приносила плодов, она должна быть очищаема и обрезываема. Это сравнение Господь применил к своим ученикам, от которых Он требует плода и много плода. Кто хочет войти в святилище Божие, тот должен идти туда крестным путем, и как для Господа и Спасителя мало было покоя на этом пути, пока все совершилось, так и служителям его столь же мало будет покоя, пока совершится через них все, что Господь определил своей Церкви.

Поэтому, если мы хотим остаться верными воззрениям св. Писания, то не должны унывать и досадовать, встречаясь с тем не соответствующим истине мнением, какое имеют о пастырском служении, и подвергаясь преследованиям, поруганиям и скорбям. Положение пастыря между Богом и миром, назначение его служить посредником для людей у Бога, достоинства, которым священство возвышается до самого Иисуса Христа: все это с одной стороны вызывает преследования мира, а с другой стороны требует воспитания в школе креста, потому что мног плод можно получить только посредством искусного, энергического подрезывания виноградной лозы. Чем ближе человек приходит ко Христу, тем горестнее путь его жизни: это яснее всего мы видим на апостолах.

Мы должны победить мир. Для этого мы и призваны к пастырскому служению, в этом не может быть никакого сомнения, – но мы должны, подобно Господу, крестом войти в славу.

II.

Из избрания св. Матфия в число апостолов и поставления первых диаконов весьма ясно можно видеть, какое высокое мнение апостольская Церковь имела о священном служении Богу. Апостолы с некоторыми женами и Мариею, Матерью Иисуса и с прочими учениками единодушно пребывали в молитве и молении. И в те дни Петр, став посреди учеников, сказал, что на место Иуды должен быть избран один из тех, которые находились с ними во все время пребывания Господа Иисуса, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Господь вознесся от них. Достойно замечания, с какою осмотрительностью и основательностью приступлено к делу. Желают избрать человека, который вполне уже был испытан, – не такого, который обратился к вере после воскресения Господа, но такого, который находился в близком обращении с Господом, был свидетелем всего, что Господь творил и чему учил, и который твердо устоял среди искушений и напастей, случавшихся с учениками во время жизни Господа Иисуса и доведших не одного из них до отпадения, отречения от веры. Забота первой Церкви избрать в апостольство только достойнейшего была так велика, что не решились выбрать из двух лучших одного, но предоставили избрание решению Божию после сердечной молитвы: «Ты, Господи, сердцеведец всех, покажи из сих двоих одного, которого Ты избрал, принять жребий сего служения и апостольства, от которого отпал Иуда, чтобы идти в свое место».

Но в те дни когда умножились ученики, двенадцать апостолов, созвав множество учеников, сказали «не хорошо нам, оставив слово Божие, пещись о столах», и пожелали избрать себе в помощники семь человек. Но как это избрание должно было происходить? Апостолы требовали, чтобы избранные были люди свидетельствованные – изведанные и исполненные Святого Духа и мудрости. А чтобы между первыми христианами быть «свидетельствованным», т. е. получить свидетельство, что такой-то отличается между всеми, где все соединены были святою любовью, привязаны были ко Господу искреннею верою и ревностно исполняли святые Его заповеди, для этого мало было обыкновенных добрых качеств. Получившие призвание к священному служению должны быть засвидетельствованы как люди, исполненные Св. Духа и мудрости. Они должны были превосходить других ревностью любви, исполнением дел благочестия, пониманием учении, тогда как и те не без основания назывались «святыми».

Припомним здесь и то, что Господь, посылая своих учеников на апостольское служение, посылал их так, как Сам был послан своим Отцем. «Как Отец послал Меня, так и Я посылаю вас». Иисус Христос сравнивает себя с своими служителями, через которых Он действует, и которые Им действуют. Кто примет их, тот будет награжден так, как если бы он принял самого Христа. Истинно, истинно, говорю вам, принимающий того, кого Я пошлю, Меня принимает; а принимающий Меня принимает пославшего Меня (Ин.13:20).

Так как Иисус Христос есть Господь прославленный и сидящий одесную Отца, истинный Сын Божий, – Богочеловек, и так как вера первых христиан долженствовала быть самою живою и постоянно напряженною, то можно представить себе, в каком достоинстве должны были являться им представители Господа и в какой славе пред глазами и мыслями их были мужи, исполнявшие тройственное служение Иисуса Христа, – учителя, первосвященника и царя. Они не могли забывать того какими названиями св. Писание в ветхом завете чествовало людей совершавших служение во святилище. Эти почетные имена усвоиваются и в новом завете служителям Божиим и еще в высшей степени, и если мы представим их по указаниям того и другого завета, то размышляющая душа пастыря должна исполниться священного страха, при мысли о величине, которое сотворил ему Господь сил.

III.

Когда Бог избирал Авраама и воззвал к нему словами: «поди из земли твоей, с родины твоей, и из дома отца твоего в землю, которую укажу тебе», тогда обещая сделать его великим и благословить его: И Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будеши благословен. Я благословлю и благословляющих тебя, а злословящих тебя прокляну; и благословятся в тебе все племена земные (Быт.12:1–3).

Священник также избирается от мира. Уже в таинстве св. Крещения он сделан членом Христовым; но когда он поступил в клир и получил священство, тогда он в собственном смысле сделался жребием, частью Господа, оставил в некотором смысле свой дом, род и отечество, чтобы всецело и нераздельно принадлежать Господу. Таким образом и к нему можно относить обетование, данное Аврааму, как отцу избранного народа: «и возвеличу имя твое, и будь ты в благословение». Священник есть в собственном смысле отец избранного народа.

Человек малым только чем умален от Ангел, но священник называется сослужителем ангелов. Святому апостолу Иоанну, когда он получал откровение, было сказано: Я сослужитель тебя и братьям твоим, имеющим свидетельство Иисусово (Откр.19:10). Еще пророк Малахия в своей грозной речи к священникам назвал их ангелами Иеговы воинств: «Язык священника есть хранилище ведения: и закона ждут от уст его, потому что он ангел Иеговы воинств» (Мал.2:7).

Церковь есть новый, святой Иерусалим, осажденный врагами Божиими. Они стараются вторгнуться в него, разрушить святилище и погубить народ Божий. Кто же поставлен стражем над святым градом? Священство. У пророка Исаии (Ис.62:4) Господь говорит: «на стенах твоих, Иерусалим, Я поставил стражей, которые бы весь день и всю ночь никогда не умолкали».

Иерусалим сравнивается с лагерем. Собравший на равнинах Вавилона свои войска, сынов мира сего, ведет их против народа, окропленного кровию агнца. Но кто же будет предводительствовать воинством Божиим? Кто возбудит мужественных к священной брани и воодушевит слабых к борьбе? – Вожди дома Израилева. А это пастыри, богоизбранные мужи, которые посланы Христом, как Он послан Отцом.

Спаситель Господь Иисус Христос любил сравнивать себя с добрым пастырем. Подобно Ему, называются пастырями и те, которые назначены посланниками от имени Христова (2Кор.5:20), Его споспешниками (2Кор.6:1). Они должны предшествовать стаду Божию, выводить его на лучшие пажити, освобождать запутавшихся между кустарниками овец и, подобно доброму пастырю, на раменах своих приносить к стаду, защищать от волков, поэтому они и называются прогонителями демонов.

Они суть делатели в винограднике Господнем, соль земли, свет на горе, свет миру, и над всем этим служители Христовы и домостроители таин Божиих (1Кор.4:1), потому что сам Господь «поставил одних апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пастырями и учителями», – о для какого именно дела! Послушаем апостола: «к совершению святых, на дело служения, для созидания тела Христова; доколе все придем в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова; дабы мы не были более младенцами, (подобно морским волнам) колеблющимися и увлекающимися всяким ветром учения, по лукавству человеков, по хитрому искусству обольщения; но истинною любовию все возращали в Того, Который есть глава, Христос, из Которого все тело, составляемое и совокупляемое посредством всяких, взаимно скрепляющих связей, про действии в свою меру каждого члена, получает приращение для созидания самого себя в любви» (Еф.4:11–16).

IV.

Такому назначению пастырского служения и важному достоинству его соответствуют и высокие требования налагаемые св. Писанием на пастырей.

Иисус Христос – не от мира сего. Человеческое освящалось в Нем Божеством, и потом все, что Он ни делал, было не только безгрешно, но свято и божественно. То, что у Господа было свойством Его божеской и человеческой природы, у пастырей должно быть приобретаемо посредством взаимного содействия божественной благодати и человеческой свободной деятельности; так чтобы и избранный из людей пастырь достигал возможной для человека святости и безгрешности. Только безгрешный и святой, только Богочеловек мог совершить дело искупления, образовать святой народ. Поэтому и тот, кто служит Ему, необходимо должен уподобляться Богочеловеку. Нечистыми руками нельзя совершать Богу пастырского священнослужения.

Если ап. Павел пишет Титу: «во всем показывай в себе образец добрых дел, в учительстве чистоту, степенность, неповрежденность, слово здравое, неукоризненное, чтобы противник был посрамлен, не имен ничего сказать о нас худого» (Тит.2:7, 8); то это находит свое объяснение в том, что пастырю вверены Слово Божие, народ Божий и святое Тело и Кровь Иисуса Христа, и само собою понятно, что если уже от ветхозаветного священства требовалось, чтобы оно было свято, то в гораздо высшей степени это должно быть требуемо от новозаветного священства.

«Дому Господню подобает святыня», говорит псалмопевец. Все входящее в храм должно быть чисто и свято. На этом основании Иоддай установил должность привратников. Священники же составляют в доме Божием живой ковчег завета. Они суть носители света Христова. Как во храме священный огонь горел на золотых подсвечниках, так и живой носитель света Христова должен быть чист, как золото, и как Израиль должен был омыть свои одежды, прежде чем получит из уст Моисея божественную весть (Исх.19:10), так носитель божественного слова должен не только блистать в праздничных одеждах, но и во всем существе своем быть чистым и светлым. Священническое служение могло быть совершаемо только в священных одеждах. В 28 главе книги Исход эти одежды подробно описаны. Они символически означали внутреннюю торжественность и святость, с какими священники должны были приступать к священной жертве.

Но богослужебные торжественные одежды не могли помочь человеку, который имел в себе какой-нибудь телесный недостаток, потому что телесный недостаток служил препятствием к священству. «И говорил Господь к Моисею и сказал: скажи Аарону: никто из семени твоего во все роды их, у которого на теле будет порок, не должен приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему» (Лев.21:16 и далее).

Внешней беспорочности недостаточно также еще было к достойному исполнению священного звания. Они должны исполнять Мои заповеди, говорит Господь; да не понесут на себя грехи и не умрут во святилище, осквернивши его, ибо Я Господь, освящающий их (Лев.22:9). Они должны быть святы у Бога своего и не должны порочить имени Бога своего; ибо они приносят огнепалимые жертвы Господу, хлеб Богу своему, и потому должны быть святы (Лев.21:6).

Когда Езекия хотел возобновить истинное богослужение, то сказал собравшимся левитам: левиты, выслушайте меня! освятитесь и освятите дом Иеговы, Бога отцов наших, выбросьте мерзости из святилища (2Пар.29:5).

Святой апостол Павел желает, чтобы все призванные к жизни во Христе были святы. Это он пишет к Ефесянам: благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, благословивший нас во Христе всяким духовным благословением в небесах, так как Он избрал нас в Нем прежде создания мира, чтобы мы были святы и непорочны пред Ним в любви (Еф.1:3–4).

Такой святости, которой апостол желает от всех, он особенно требует от служителей св. Церкви, как мы уже видим из наставления его Титу. «Вы теперь чисты». «О, священники, говорит блаженный Августин, если душа всякого праведника есть жилище Божие, то вы несравненно больше должны быть жилищем и чистым в непорочным храмом Божием. Если гроб Господень, удостоившийся только принять Его Тело,. славен в глазах наших, то насколько достойнее и славнее должны быть ваши тела, в которых воскресший Бог ежедневно удостаивает обитать».

(Продолжение следует).

7. Различие между христианскими церквами касательно таинств

1. Различие касательно таинств вообще

Римская церковь, подобно восточной церкви, всегда признавала семь таинств; она считает их установлениями божественными; она учит, что через них, посредством видимых знаков, освящаемых священником, подается благодать Божия. Только в самом совершении таинства она допустила важные заблуждения, о которых мы скажем после.

Англиканская церковь название таинств усваивает только крещению и евхаристии. Что же касается до пяти остальных таинств, признаваемых восточною и западною церквами за божественные учреждения, то она считает их искаженным подражанием апостолам, и присовокупляет, что хотя они составляют состояния жизни, подтверждаемые Святым Писанием, но что они не имеют природы таинств (чл. XXV). Впрочем она допускает, что и эти священнодействия сообщают благодать. Так она утверждает, что рукоположение сообщает благодать священства (чл. XXXVI), и в совершении рукоположения во епископа, пресвитера и диакона все дает видеть, что таинство священства считается необходимым для сообщения благодати священства. В обряде конфирмации, напоминающем наше миропомазание, епископ возлагает руки, соединяя с этим внешним знаком молитву, чтобы Св. Дух сошел на конфирмуемого; в молитвах при совершении брака, священник освящает молитвою супружеское единение и это освященное единение признается сопровождаемым благодатью, в церемониале посещения больных священник молится только за них; по ему при этом советуется исповедывать их и подавать отпущение грехов, а все это составляет внешний обряд, сообщающий благодать.

Таким образом можно сказать, что Книга общественных молитв из пяти таинств, отвергаемых членами веры, сохранила по крайней мере четыре. За исключением елеосвящения, остальные сохранились более или менее вполне и благодать очевидно считается действием их. Но что же такое будет обряд, сообщающий благодать, если не установленное Богом таинство? Человеческое установление может быть только средством, располагающим в принятию благодати, но не может само сообщать этой благодати. Следовательно англиканская церковь должна согласить как-нибудь свою Книгу общественных молитв с тридцатью девятью членами, и формулировать свое учение яснее и точнее. Устраняя елеосвящение из числа таинств, признаваемых церковью восточною и церковью римскою, она, без сомнения. это сделала на основании того, что в XXV члене веры утверждается, что в большей части из пяти обрядов, не признаваемых таинствами, заключается искаженное подражание апостолам. Реформаторы англиканской церкви являются таким образом цензорами всех других церквей, признающих елеосвящение установлением истинно апостольским, завещанным апостолами от самого Иисуса Христа. Они фактически признают, что елеосвящение есть практика апостольская, но присовокупляют, что подражание, какое теперь дают из апостольского действия, искажено впоследствии. Но в чем же состоит это мнимое искажение? Чем нынешнее помазание елеем разнится от помазания, употреблявшегося во времена апостолов? Составитель тридцати девяти членов веры не могли сказать этого. Следовательно выражение их больше чем неосновательное; под влиянием протестантского духа континентальной Европы, англиканцы легкомысленно уничтожили апостольское установление, под предлогом, что оно будто бы искажено, но не могли сказать, в чем состояло это искажение.

Протестанты совершенно отвергают те пять таинств, о которых англиканская церковь имеет неполное и противоречивое учение. Они признают только два таинства, крещение и причащение; последнее, впрочем, вследствие отрицания ими священства, есть один только простой внешний обряд. Но поскольку крещение может быть действительно совершаемо всяким верующим, лишь бы только на крещаемого была излита вода и произнесена таинственная формула, то протестантское крещение есть истинное таинство, и не должно быть повторяемо, коль скоро несомненно известно, что оно было совершено правильным образом. Следовательно протестанты имеют только одно таинство, хотя и утверждают, что имеют два.

2. Разности касательно крещения

Протестанты крестят вообще через окропление, произнося при этом над крещаемым формулу: «я тебя крещу во имя Отца, в Сына, и Святого Духа».

В римской церкви крестят через поливание, т. е. льют воду на голову крещаемого, произнося также: «я тебя крещу во имя Отца, и Сына, и Святого Духа». Этот обычай всеобще был принят только в пятнадцатом веке, как видно это из древних ритуалов (требников), сохранившихся доселе, в четырнадцатом веке на Западе крестили еще посредством троекратного погружения⁵⁶.

В церкви англиканской повелевается погружать в воду крещаемое дитя; а что касается до взрослых, то позволяется или погружать их в воду, или вылить на них воду (см. Книгу общественных молитв). Следовательно можно утверждать, что погружение есть обыкновенная форма англиканской церкви при совершении крещения. Троекратное погружение, совершаемое в восточной Церкви, хотя и не предписывается, но и не запрещается. Поэтому англиканская церковь, в отношении совершения таинства крещения, больше всех западных церквей подходит к восточной Церкви.

Хотя крещение, совершаемое через окропление, или через поливание, имеет свою силу, т. е. действие истинного крещения, так как в первенствующей Церкви крестили и этим способом, именно больных; но оно не позволено, потому что частные церкви в совершении таинств не имеют права изменять порядка, установленного апостолами и употреблявшегося в апостольские времена.

3. Разность касательно миропомазания

Восточная Церковь учит, что миропомазание должно быть совершаемо тотчас после крещения и что священники суть правильные и законные совершители этого таинства, также как и епископы. Она учит, что внешним знаком служит помазание священным миром разных частей тела.

Римская церковь, при совершении таинства крещения, сохранила также и помазание миром различных частей тела, и помазание это совершается священником. Но это помазание она отличает от другого помазания, совершаемого епископами над взрослыми и называемого таинством совершенства (confirmatio). По римско-католическому учению, совершителем таинства миропомазания признается епископ; однако она не решила, чтобы миропомазание, совершенное священником, было не действенно, многие из римско-католических богословов утверждают, что священник может совершить миропомазание по поручению епископа, и Рим признает действенным миропомазание, совершаемое после крещения греко-униатскими священниками. Что касается до внешнего знака этого таинства, то одни из римских богословов полагают его в помазании, другие – в возложении рук, иные, наконец, – в том и другом.

До тринадцатого века ко всей западной церкви миропомазание совершалось тотчас после крещения: после этого времени совершение этого таинства предоставили епископам. Впрочем священники продолжали совершать миропомазание над новокрещенным, соединяя с этим молитву, указанную в самых древних ритуалах для совершения этого таинства. Очевидно, что это остаток древнего обычая соединять миропомазание с крещением. Этот обычай восходит к первенствующей Церкви.

Англиканская церковь в конфирмации уничтожила миропомазание и сохранила только возложение рук, как внешний знак священного обряда. Она допустила обычай, введенный в римскую церковь в тринадцатом веке отделять конфирмацию от крещения, и вместе с тем усвоила заблуждение этой церкви касательно совершения этого таинства, уча что один только епископ должен совершать его.

Протестанты в своем учении не сохранили никакого следа таинства миропомазания.

4. Разности касательно таинства Евхаристии

Римская церковь изменила свойство хлеба, употребляемого для освящения. Сначала она употребляла хлеб квасной, как это и доселе делается в канонической восточной Церкви, но потом усвоила хлеб пресный, без всякой закваски, который в последствии потерял всякий вид хлеба. В XI веке константинопольский патриарх Михаил Керуларий, энергически укорял их за такую перемену. Папа Лев IX дерзал отвечать ему, что обычай употреблять пресный хлеб восходит ко временам смерти Спасителя. Некоторые западные писатели из этих слов Льва IX-го заключали, что Михаил Керуларий клеветал на западные церкви и, по своему невежеству, незапамятный обычай принимал за нововведение. Они старались подтвердить слова Льва IX-го, но не могли ничего больше сделать, как сослаться на писателей одиннадцатого и двенадцатого века, свидетельства которых тем менее имеют силы, что история в эту эпоху была вполне неизвестна на Западе. Другие западные писатели, в виду многочисленных доказательств, подтверждающих, что нововведение это произошло около десятого века, не боялись высказывать этого и таким образом отомстили за Михаила Керулария. Между такими писателями упомянем иезуита Сисмонда и ученого литургиста кардинала Бону.

Известно, что до двенадцатого века св. причастие подавалось верующим под обоими видами хлеба и вина, как это и доселе совершается в восточной кафолической Церкви; но с тринадцатого века, на западе, установился обычай причащать верующих только под одним видом хлеба. Такое изменение противно божественному повелению. Иисус Христос, прием хлеб и благословив, преломи и даяше ученикам, и рече: приимите, ядите, сие есмь тело Мое. И приим чашу и хвалу воздал, даде им глаголя: пийте от нея еси, сия бо есть кровь Моя нового завета, аще за многия изливаема во оставление грехов (Мф.26:26, 28. Мк.11:22–24). Не представляется ли, что Спаситель, как бы наперед уже осудил римскую церковь, которая говорит теперь: «не все пейте… пусть пьют одни только священники»..

Римское нововведение возбудило на западе энергические протесты: восстановление прежнего обычая в причащении, или, как выражались, восстановление чаши было главною побудительною причиною к восстанию против римской церкви, окончившемуся образованием протестантства с отделением целых церквей. Все эти церкви восстановили причащение под обоими видами.

Англиканская церковь для освящения священником хлеба и вина для причащения народа восстановила и сохранила древни литургические молитвы.

Протестантская церковь уничтожила священство и следовательно у них не может быть истинного освящения. Впрочем, признавая хлеб и вино одними только образами, фигурами, протестанты учат, что сообразно с заповедью Спасителя, все верующие должны причащаться вином как и хлебом в образном их значении, что они называют вечерию. С догматической точки зрения римская церковь верует, что хлеб и вино, после освящения, существуют только по виду, но что под этими видами скрывается действительное тело и кровь Иисуса Христа. Для устранения всех протестантских уклонений и ошибок касательно догмата действительного присутствия под видом хлеба и вина тела и крови Иисуса Христа, римская церковь одобрило слово transsubstantiatio – пресуществление. Слово варварское и новое, но не противно, впрочем, по смыслу своему, древнему и всегдашнему верованию церкви, в преложение хлеба в истинное тело, и вина в истинную кровь Господа в таинстве евхаристии.

В средние века некоторые западные богословы в своих выражениях представляли слишком материально присутствие Иисуса Христа в евхаристии. Другие богословы утверждали, что Иисус Христос находится в евхаристии духовным образом. Это слово может иметь два смысла: один точный, не исключающий действительного присутствия, и противоположный только материалистическому представлению; другой – ложный, исключающий действительное присутствие Иисуса Христа под евхаристическими видами и представляющий это присутствие идеальным образом.

В этом последнем смысле и кальвинисты понимают духовное присутствие Иисуса Христа под евхаристическими видами: они видят в евхаристии один только хлеб и одно вино, а в этом хлебе и вине простой образ (figura) тела и крови Иисуса Христа. Спаситель однако сказал: «сие есть тело мое, и сия есть кровь моя нового завета, яже за вы изливаемая». Кальвинисты следовательно противоречат Иисусу Христу, а в то же время противоречат всем христианским церквам без исключения, которые от начала христианства всегда понимали слова Иисуса Христа в прямом в естественном смысле, какой дается ими.

Сами лютеране осуждают произвольное толкование кальвинистов и веруют, что Иисус Христос действительно присутствует в евхаристии; но только и они дают словам Иисуса Христа произвольный смысл, утверждая, что хлеб и вино сосуществуют в одно и то же время с телом и кровью Иисуса Христа. Но Спаситель не сказал: «в сем или под сим тело мое и кровь моя», но сказал «сие есть тело мое и сия есть кровь моя». Нужно присовокупить здесь. что лютеране не могут иметь истинного освящения, потому что у них нет священства; следовательно их вера в действительное присутствие – пустая.

Англиканская церковь касательно сосуществования хлеба и вина с телом и кровью Иисуса Христа, впала кажется в то же заблуждались, что и лютеране. Впрочем, в древних, сохранившихся доселе, литургийных ее молитвах, можно находить некоторые данные, свидетельствующие, что она желала только протестовать против материализма некоторых римских богословов. Следовательно долг ее выразить ясно свое учение об этом столь важном предмете откровенного учения.

5. Разности касательно Таинства Токаяния

Покаяние должно быть рассматриваемо, во-первых, как добродетель, состоящая в раскаянии в содеянных грехах, во-вторых, как священное таинство, установленное Богом для доставления нам особенной благодати отпущения грехов.

Покаяние, рассматриваемое как раскаяние в содеянных грехах, установлено Иисусом Христом; все христиане согласны в этом, как согласны они и в том, что раскаяние само по себе не может доставить отпущения грехов и имеет свою силу только в следствие жертвы, принесенной Иисусом Христом,

Но должно ли раскаяние быть только внутренним, или же оно должно обнаруживаться во внешних действиях, как например и пощениях и других подобных действиях. Протестанты отвергают, последнее; поэтому они в своих обществах уничтожили все внешние действия покаяния, даже и такие, которые восходят к самой глубокой древности. В этом отношении они отвергли св. Писание, исполненное предписаний касательно внешних действий покаяния, свидетельствующих о чувстве раскаяния; они вполне отделились от первенствующей Церкви, которая, со времен апостолов, всегда имела очень строгое законоположение касательно внешних действий покаяния.

К числу этих внешних действий нужно отнести признание в сделанных грехах или исповедь.

Мы не намерены входить здесь в полное изложение споров и противоречивых мнений касательно таинства покаяния. Внимательно наследовавши доказательства, представляемые как защитниками, так и противниками этого таинства, мы признаем известными следующие факты: 1) исповедь, как всенародная, так и тайная, всегда была в Церкви и употреблении; 2) всенародная исповедь никогда не была обязательною для тайных грехов, но только для преступлений, всем известных, и произведших собою соблазн; 3) всенародная исповедь вышла из употребления в четвертом веке, и для устранения неудобств, какие она представляла, удерживая ее как юридическое установление, назначали одного священника, который был обязан делать исследования для определения виновности и назначения общественного покаяния, 4) назначение такого священника-исповедника было только временным и существовало недолго; 5) начиная с пятого века, везде была в употреблении только исповедь пред Богом, т. е. исповедь тайная в присутствии священника; 6) эта исповедь не была налагаема без различия, как обязательство, но была произвольною для всех, кто не тяготился и не чувствовал за собою важных грехов.

Можно было бы представить свидетельства на каждое из этих положений, но мы пишем не ученое исследование, а потому ограничимся здесь только замечанием, что греческая и армянская церкви, отделившиеся друг от друга с пятого века и с того времени не могшие заимствовать что-нибудь одна от другой, та и другая однако имеют тайную исповедь, без особенного церковного обязательства. Один этот факт доказывает что в пятом веке касательно исповедания грехов следовали указанному нами обычаю.

Но признавать ли, что в продолжение первых четырех веков исповедь всегда была всенародною, как утверждают некоторые писатели, или что она была то всенародною, то тайною, смотря по свойству грехов, как мы утверждаем, во всяком случае несомненно, что исповедь сама в себе есть учреждение, первоначальное, апостольское; форма исповеди есть дело одной дисциплины, которая может быть изменяема, смотря по времени и обстоятельствам; но исповедь сама в себе тем не менее имеет божественное право, потому что она восходит к первым векам, в которые следовали учению апостолов, а апостолы ничему не учили такому, чему бы они сами не научились от Иисуса Христа.

Церковь греческая и армянская считают исповедь внешнею частью или видимым знаком в таинстве покаяния, не в том смысле, чтобы признание всегда происходило в ясных словах и живым голосом, но посредством какого бы то ни было знака в том случае, когда исповедь в собственном смысле физически невозможна. Духовная часть таинства есть молитва или приговор, которым священник во имя Божие разрешает грехи.

Внешние действия покаяния, которые должен совершать кающийся, не составляют особенной части таинства; они суть только исполнение предписаний церкви и свидетельство раскаяния, которым должно сопровождаться исповедание грехов.

Касательно последнего пункта церковь римская впала в заблуждение. Она различает признание в грехах от раскаяния, которое она называет сокрушением и внешние действия покаяния считает существенною частью таинства, под именем удовлетворения. Она следовательно учит, что таинство покаяния имеет четыре части: исповедь, сокрушение, разрешение и удовлетворение. Она отделяет раскаяние от исповеди чисто в следствие одного схоластического различия, также как и от этого раскаяния отделяет решимость покаяться и вознаградить вину, которую заслужил кающийся. Но ведь, в этой решимости состоит главным образом само раскаяние, а без раскаяния не существует и исповеди в собственном смысле. Вследствие своих ложных и слишком топких разделений, римская церковь дошла до противоречия самой себе, усвоивая таинству четыре части, тогда как, по ее общей теории, таинство может иметь только две части: материю и форму, как говорят ее богословы, т. е. внешний знак и духовный акт, его освящающий. Она естественно дошла также до того, что между частями таинства, под именем удовлетворения, поместила и внешние действия покаяния, которые не могут быть ни материею, ни формою таинства.

В учении римской церкви о таинстве покаяния весьма важное заблуждение составляют еще индульгенции. Первоначально так называли отпущение кающемуся части возложенного на него всенародного наказания, или по ходатайству мучеников, страдавших за Иисуса Христа, или же в следствие исключительных расположений никоторых кающихся. Римская церковь совершенно изменила свойство таких индульгенций, утверждая, что они суть отпущение всей или частя епитемии вообще, что они составляют приложение к тому или другому лицу заслуг Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы и святых, каковые заслуги, вследствие своего преизобилия, образовали сокровищницу, из которой папа может черпать заслуги и раздавать по своей воле, – уча далее, что эти заслуги могут быть уступаемы тем, которые совершили такой или иной назначенный подвиг, соответствующий или несоответствующий получаемым заслугам, – уверяя, наконец, что власть папы простирается даже и на души, заключенные в чистилище, которые он может освобождать от их наказаний, или от всех, или от известной только части наказания, подавая им или полные, или частные индульгенции.

Это учение основывается во-первых на ложном понятии о заслугах святых, которые в мнимой, изобретенной папами сокровищнице находятся вместе с заслугами Иисуса Христа. Этот первый пункт, как мы уже прежде говорили, противоположен кафолическому учению об искуплении. Римское учение основывается, во-вторых, на начале вменения заслуг, по свободному распоряжению папы, что противоречит кафолическому понятию об оправдании и покаянии. В самом деле, если преизобилующие заслуги Иисуса Христа и святых вменяются нам папскою волею, то можно освободить себя от трудных дел покаяния, доставляющих нам через Иисуса Христа наше оправдание. Достаточно нескольких молитвенных слов, с которыми папа дает индульгенции, чтобы освободить нас от всякого покаяния и вполне оправдать нас. Трудно понять, как в римской церкви может существовать учение о чистилище вместе с учением об индульгенциях, которые могут простираться и на души, страдающие в этом месте. Так как от папы зависит освободить их, то зачем он столь жесток, что оставляет их страдать там? Любовь обязывает его употребить свое верховное могущество в отношении ко всем заключенным в чистилище и сделать таким образом из него место бесполезное и ненужное.

В тринадцатом веке римская церковь постановила правило о ежегодной исповеди, обязывая к этому страхом смертного греха, т. е. осуждения. Это правило усвоено четвертому латеранскому собору, при Иннокентии III.

Восточная кафолическая Церковь не делала на этот счет формальных постановлений, она довольствовалась общим обязательством верующих исповедоваться, когда кто чувствует в том нужду, и поддерживала обычай исповедоваться перед причащением по крайней мере один раз в год, перед Пасхою.

Римская церковь уклонилась в весьма важные заблуждения касательно совершения исповеди. Она, правда, учит, что необходимо исповедание одних смертных грехов, но она же умножила, во собственной власти, число смертных грехов; потом богословы, по ее начинанию, вокруг каждого религиозного или нравственного действия, выдумали множество случаев и обстоятельств, где смертный грех имеет самую большую роль. Отсюда обязательство для кающегося входит в тысячи подробностей, большая часть которых не может быть даже поименована без соблазна. Некоторые богословы в этом отношении разнуздали себя до того, что сочинения их с трудом могут встретить себе соперников в бесстыдстве, таковы, например, Рассуждение о браке соч. Сангиева, которое Лигу?? сократил в своем так называемом нравственном богословии, сделавшемся почти классическою книгою в римской церкви; таковы также специальные трактаты, читаемые в тайных конференциях, молодым диаконом, приготовляемым к священству; конференции эти называются diacenales. На ряду с этими строгими казуистами, стоят другие богословы, занимающиеся изысканием лицемерных средств уклониться не только от смертных грехов, но и от самых строгих обязательств совести. Труды этих богословов сделали в римской церкви из исповеди ученое искусство, где хитрость и безнравственность играют наибольшую роль. Римская исповедь, совершаемая в так называемом конфессионале, имеющем, вид гробницы, заключает в себе очень часто такие тайны, которые столь же предосудительны для нравственности исповедника, сколько для нравственности и самих священных интересов кающегося. По этой-то причине она сделалась на Западе предметом отвращения.

Восточная Церковь не имеет ни конфиссионалов, ни казуистов. Кающийся приступает к исповеди в открытом месте, пред образом Иисуса Христа; священник также стоит подле него, облаченный в одну из священных своих одежд. Сначала он напоминает кающемуся, что он исповедывается пред самим Богом, потом слушает его исповедь. Он дает свои советы. Потом, полагая на голову кающагося епитрахиль, который служит знаком священнического достоинства, произносит слова отпущения и разрешения во имя Иисуса Христа, Которого он есть служитель. Все в этом установлении, как и во всех установлениях восточной кафолической Церкви, дышит глубоко христианским духом и напоминает первые века Церкви. Здесь нет места ни шпионству, ни нескромному любопытству.

Эти подробности дают понять огромную разность, какая существует между римскою исповедью, искаженною множеством злоупотреблений и исповедью православною, сохранившеюся неизменно во всей древней первобытной своей чистоте.

Англиканская церковь, в принципе, сохранила тайную исповедь, сопровождаемую разрешением священника. Англиканская формула разрешения в сущности своей соответствует формуле Церкви православной. Исповедь и англиканской церкви вышла из употребления без сомнения в следствие сильной реакции против римских учреждений: впрочем многие англиканские священники исповедуют верующих, которые желают этого и подают им разрешение.

Таким образом, хотя англиканская церковь и не считает покаяния в числе таинств, собственно так называемых, но признает его священным обрядом, подающим благодать искренно кающемуся. Она не установила особенного закона касательно тайной исповеди, но она также не считает ее необходимою для тех, которые впали в тяжкие преступления, а это приводит на мысль, что она уничтожила ее.

Что касается до внешних действий покаяния, то она допускает их в принципе, и в своем календаре она сохранила великий пост и дни покаяния, что она называет согласно с римскою церковью вигилиями и проч. Следовательно, в отношении к делам покаяния, она очень далека от протестантизма, но ей надобно восполнить и уяснить многие пункты своего учения, чтобы быть в согласии с восточною кафолическою Церковью.

(Продолжение следует).