О том, что нужно любить врагов своих как приносящих нам великую пользу, благотворить их и молиться о их спасении

Святой Мина с большим дерзновением говорил о силе Христовой епарху¹⁰⁸ Ермогену, имевшему власть судить и наказывать. Святой убеждал, что во имя Христа и при призывании Его имени всё возможно: исцелить тяжелые неизлечимые болезни, врачеватель которых – один Бог. В свидетели своих слов святой призывал стоявшую перед ними толпу. Епарх обратился к нему:

– Вот теперь я и докажу, что ты обманщик и пустой хвастун. Я тебе отсеку или спалю один из членов, а ты, поклоняющийся Христу, его восстановить уже не сможешь. Как ты предстанешь перед людьми, когда другим обещаешь то, что не можешь доставить даже самому себе?

Святой сказал:

– Молюсь, епарх, только о том, чтобы ты на мне испытал силу Христову. Я уверен, что ты сразу откажешься от власти, которой сейчас облечен, и станешь одним из тех, кто живёт под началом Христа.

Епарх, желая выместить свой гнев и обличить святого перед всеми, приказал срезать ножами мякоть с его ступней и с оголенными до костей ногами представить на допрос о богах. Он расчитывал, что Мина, пораженный невыносимой болью в самое сердце, скоро запутается в своих словах и доводах. Святой, когда ему стали нещадно резать ноги ножами, отсекать кровеносные сосуды и выдирать сухожилия, от которых зависят подвижность тела, тихо застонал (как раз, когда благодать несколько отступила, чтобы испытать его подвиг и дать основание увенчать его венцом победы, ведь венцы суть очевидные плоды трудов), всё же стойко перенес боль.

Когда пытка кончилась, святой встал на голые кости ног, распевая: «Моя нога стоит на прямом пути; в собраниях благословлю Господа» (Пс. 25:12). Из ран потоком лилась кровь, но лицо его сияло, потому что душа окрепла для любых испытаний.

Все зрители возликовали, прославляя победителя. Епарх, желая избежать обличений, решил разоружить и обездвижить своего противника, чтобы с ним было легко справиться. Он повелел вырвать с корнем мученику язык. Святой сказал:

– Даже если ты лишишь меня глаз, я не споткнусь. «Светильник ногама моима закон Твой» (Пс. 118:105). Я уверен и с дерзостью заявляю тебе, что даже если лишусь и языка, ты сам обретешь язык и с восторгом восславишь величие Христа.

Дальше всё произошло так, как и предсказал святой. Христос восстановил и его ноги, и глаза, и язык. Он явился на суд перед всеми целым и невредимым, так что сам епарх уверовал и подвергся мученичеству вместе с Мучеником.

Я, Климент, спрашивал Петра о том, что такое человеколюбие, потому что не вполне это понимал. Я хотел узнать, какие деяния нужно совершать, чтобы стать человеколюбивым. Петр ответил:

– Человеколюбив тот, кто даже к врагам проявляет благодетельную кротость. Человеколюбие состоит из двух частей – милостыни и любви к ближнему. Ближний для человека – всякий человек. Человек может быть злым или добрым, врагом или другом. Тот, кто совершенствуется в подвиге человеколюбия, обязан подражать Богу, благотворя праведным и неправедным, как сам Бог в здешнем мире всем даёт солнечный свет и дождь. Если ты желаешь только благим людям благотворить, а злых людей мучить, ты пытаешься присвоить себе должность судьи.

– Но разве не человеколюбив Бог, грядущий судить всех нас? – спросил я.

– Он и Судия, и человеколюбец, – ответил Петр. – Он любит и милует обиженных и наказывает несправедливых.

– Буду ли я человеколюбивым, если стану благотворить благим людям и наказывать несправедливых людей, обижающих других? – спросил я.

– Если бы у тебя, – ответил он, – было ведение будущих дел и власть судьи, это было бы правильно: ведь тогда ты бы имел право судить.

– Ты правильно сказал, очень точно, – заметил я. – Кто не обладает предвидением, не может судить правильно. Иногда люди кажутся добрыми, а тайно совершают нечестивейшие поступки, а порой враги оклевещут добрых людей, и все после этого считают добрых злыми. Но вот судья, у которого есть право допрашивать и выносить приговор, всегда ли судит правильно? Бывает, и убийцы молчат, несмотря на всякие пытки, и их отпускают за недоказанностью преступления. А некоторые, будучи невинными, не выдержав пыток, оговаривают сами себя и после отбывают наказание как виновные.

– Кто хочет совершить все добродетели, как сказал Христос, – ответил апостол, – тот должен возлюбить врагов, молиться за них, благословлять своих хулителей и прощать своих обидчиков. Тогда человек верно соблюдет все заповеди, и будут ему отпущены все совершенные им грехи ради любви к ближнему. Если он поймет, что враги, какое-то время причинявшие зло ненавистным им людям, становятся для этих людей причиной избавления от вечного мучения, то возлюбит своих врагов как благодетелей. Эту великую заповедь можно исполнить, только сильно полюбив Бога, а для этого нужно приучить себя к страху Божию. В Писании сказано: «Начало мудрости – страх Господень» (Притч. 1:7). Если кто будет держать в уме страх Божий, непременно достигнет любви к Богу и ближнего возлюбит как самого себя. Допустим, два царя, страны которых граничат, находятся в состоянии войны. Если подданного одной страны поймают в другой, то он будет казнен как соглядатай. И вот, если царь заменит смертный приговор на один удар плетью, и отпустит человека, разве мы не назовем его человеколюбивым?

– Конечно, назовем, – согласился я.

– А если этот человек ещё и украдет что-нибудь, даже у чужестранца, и будет схвачен с поличным, то будет обязан заплатить вчетверо больше стоимости украденного. И если вместо того, чтобы взять с него вчетверо и после казнить, с него возьмут только вдвое и после удара плетью отпустят, то отпустивший его разве не проявит человеколюбие?

– Теперь ты меня убедил, что чинящие несправедливость сами терпят несправедливость, а претерпевшие несправедливость от них многое приобретают. Поэтому мне кажется крайне несправедливым происходящее. Кто совершал несправедливость, повредил только самому себе, а обиженным принес большую пользу. Но собиравшиеся причинить несправедливость, сами претерпели несправедливость. А получившие пользу от них, не сподобились такого же воздаяния.

– Но это, – заметил Петр, – если судить не с точки зрения наносящего вред, а с точки зрения испытывающего вред.

Одобрив сказанное, я спросил:

– Господин мой, поясни мне то, о чём ты говорил раньше: именно, что мы претерпеваем несправедливости и невзгоды ради отпущения наших грехов.

– Вот как это бывает, – ответил апостол. – Чем больше мы приобретаем, тем к большему стремимся, идет ли речь об одежде, о еде или о чем-либо ином. Но мы поступаем неправильно, когда приобретаем всё больше и больше. Кто хочет жить праведно, должен отказаться от имущества. Любое имущество даёт повод хозяевам грешить, поэтому лишение имущества – отъятие повода ко греху. Поэтому Бог по Своему чрезмерному человеколюбию исправляет людей, которые не по воле Божией устраивают свою жизнь. И боголюбезно претерпев временные кары, мы избавимся от вечного мучения.

Когда Пилат получил от Цезаря письмо, осуждавшее Лонгина на смерть за веру в Христа, он сразу повелел выдать Лонгина иудеям, охотно передав блаженного мужа тем людям, которые давно хотели убить его. Когда иудеи прибыли за Лонгином в Каппадокию, где, как было известно, он вёл мирную жизнь в одном из наследных сельских имений, они отправились в поле и там разговорились с самим Лонгином. Посланные не знали, что перед ними стоит человек, ради поимки которого они со многими трудностями проделали долгий путь. Иудеи спросили его:

– Где Лонгин и на каком поле его можно найти?

В тот же миг Святой Дух дал Лонгину знать, кто за ним пришёл. Он спокойно повернулся к ним и сказал кротким и миролюбивым голосом:

– Идите за мной, и я вам покажу того, кого вы ищете.

Блаженный муж возрадовался в душе, предвкушая будущее наслаждение истинного исповедания. Он приветствовал свою мученическую смерть ещё прежде мученичества, и подумал: «Как прекрасны ноги...благовестника! (Ис. 52:7; Рим. 10:15). Ныне увижу отверстые небеса. Ныне познаю славу Отца, ныне сладостно вступлю в вышний Иерусалим, отечество ангелов, столицу всего лика святых, под звуки победных гимнов в славном шествии. Ныне снимаю с себя бренное одеяние и отрешаюсь от многослезных уз плоти. Ныне освобождаюсь от тления и с радостью облекаюсь в нетление. Ныне ухожу из этой временной суетной жизни, в которой вздымаются волны, всё время угрожая тяжкими кораблекрушениями. Я направляюсь в единственную истинную гавань, где жизнь безбедная и вечная. Возрадуйся, душа, ты отправляешься к своему Творцу. Пусть лик твой будет ясен, время зовёт тебя. Прими любезно, Лонгин, дарованные тебе блага. Мы призваны на царский пир, который уже готов».

Так размышлял Лонгин. Между тем он привел иудеев к себе в дом, и, угостив их от всей души, после ужина стал расспрашивать:

– За что разыскивают этого Лонгина?

Они взяли с него клятву никому об этом не говорить и рассказали о письме Цезаря Пилату и о том, что им поручено обезглавить Лонгина и ещё двух воинов. Когда они сказали, кто эти двое, приговоренные к смерти, те, что предпочли следовать Христу, а не быть иудейскими наёмниками, Лонгин сразу же к ним отправился, велев, чтобы они пришли и вместе вкусили благо мученичества.

Так он два дня гостеприимно принимал посланников Пилата. Затем он повёл их в поле, где уже ждали те два воина. Когда они встретились, Лонгин заявил людям Пилата:

– Я тот Лонгин, которого вы ищете.

Они сначала не хотели верить. Как можно поверить, что человек, обреченный на мученичество, с такой радостью будет встречать грядущую гибель.

Когда у них не осталось никакого сомнения, что перед ними Лонгин, им стало тяжело на душе. Их мучила совесть:

– О, этот несчастный ужин! О, ужасающее гостеприимство! Как ты, друг Лонгин, задумал такое дело? Тех, кто пришёл тебя убить, ты принимал в своем доме. Ты встречал смерть, как гостью, и сам себя приносил в жертву во время трапезы, зная, что твои гости не гости, а разбойники. Что же ты так огорчил тех, кто должен исполнить смертный приговор. Как мы можем отплатить тебе ударом меча за гостеприимство? Нам стыдно, когда мы вспоминаем твою трапезу. Мы смущаемся, беседуя с тобой. Наша рука не может тебя убить. Ум не вмещает, как можно убить благодетеля. Лучше пусть нас покарает Пилат, чем мучит совесть. Мы все готовы претерпеть, только бы сохранить благодарность Лонгину.

Так говорили слуги Пилата, обращаясь к мученику Христову. Как бы страстно они ни говорили, всё же не смогли переубедить его. Этот поистине благородный человек свободно обратился к ним:

– Неужели вы, братья, завидуете великим благам, которые я буду вкушать? Что же вы так страдальчески оплакиваете мою смерть? Она не смерть для меня, но начало жизни. Для меня желанна смерть, а не нынешнее проживание жизни. Только благодаря смерти я предстану перед моим Владыкой и вкушу Его блаженства. Вы даруете мне конец зол, а вовсе не конец жизни. Я ухожу к истинной вечности.

Лонгин говорил ещё долго, убеждая выполнить повеление Пилата, и его слушали приговоренные вместе с ним на казнь воины. Он смотрел на них, светясь от счастья, подал им руку и обнял их. Он облобызал их очи со словами:

– О воины Христовы, наследники Царствия, радуйтесь! Вот, врата на небесах для нас открыты, и ангелы ждут, чтобы принять наши души и принести их единородному Сыну, – и сказал слугам Пилата: – Делайте то, что вам приказано.

Он облачился в чистую одежду, которую принесли ему из дома, как будто его позвали на свадьбу. Вместе с воинами он поспешил пасть на колени и (о блаженная кончина!) завершил свой подвиг, по отсечении головы причисленный к лику святых мучеников.

Кто-то из монахов, подвизавшихся вместе со святой Феодорой¹⁰⁹, уязвленные завистью при виде того, каких высот добродетели достигла святая, втайне от настоятеля велели ей отнести письмо в один скит. Они сказали, что дело очень срочное, и ответ нужно принести как можно скорее. На самом деле их замысел состоял в том, что она пойдет ночью и станет добычей диких зверей. Ведь дорога в скит пустынна, и по ней ходят только хищные звери. Но их покушение провалилось и произошло совершенно противоположное тому, что они затеяли.

Преподобная сбилась с дороги. Но по Божиему произволению, явился зверь и проводил её до скита, куда она была послана. Она пошла передавать письмо настоятелю, и зверь за ней. Он подошёл к привратнику, который со страху закричал. Братия сбежалась. Блаженная тоже прибежала на шум и, увидев, что зверь вот-вот растерзает монаха, оттащила его за загривок, избавив привратника от опасности. Она помазала раны, нанесенные зверем и, призвав имя Христово, сделала привратника совершенно здоровым. А зверь свалился на землю и сдох.

Феодора хотела скрыть произошедшее и потому никому ничего не сказала. Однако рано утром пришли из скита очевидцы и сами рассказали о том, как по молитвам инока Феодора человек избавился от лютой смерти, что от звериной пасти был избавлен тот, кто вот-вот должен был быть растерзан и съеден. Настоятель обители был изумлен этим и в недоумении стал расспрашивать, кто послал Феодора с письмом. Все отнекивались. Он посмотрел на блаженную и спросил:

– Кто же тебя, Феодор, заставил пойти туда темной ночью с явной опасностью для жизни?

А теперь обратите внимание на эту совершенную и чистую душу – Феодора, желая сохранить смирение и не обличать братьев, ответила, что не может вспомнить тех, кто её послал: была ночь, ей очень хотелось спать. Она с трудом могла открыть глаза, и спросонья никого толком не разглядела.

Об авве Мотии рассказывал его ученик авва Исаак (они оба потом стали епископами), что старец сначала основал монастырь в Иракле. Не успев обосноваться в нём, он ушёл в другое место, где тоже построил монастырь, но по дьавольскому внушению там нашёлся брат, который начал враждовать с ним и притеснять его, и авва ушёл в родную деревню, где создал монастырь для себя и стал жить в затворе.

Через некоторое время отцы из монастыря, основанного Мотием, отправились к нему, взяв с собой брата, который огорчал его, собираясь уговорить затворника возвратиться в монастырь. Они проходили мимо места, где жил авва Сорий, оставили свои милоти вместе с несчастным братом и велели ему ждать. Когда они постучались к авве Мотию, тот приставил лестницу к ограде, влез наверх, перегнулся через ограду и, узнав их, спросил:

– А где же ваши милоти?

– Они там-то, их стережет такой-то брат, – ответили они.

Когда старец услышал имя брата, досаждавшего ему, от радости схватил топор, разбил входную дверь и побежал навстречу к своему обидчику. Он первым покаялся перед ним, расцеловал его и ввёл в свою келью. Три дня он угощал их и сам сидел с ними, чего не было у него в обычае. Вернулся он вместе с ними в монастырь, а после стал епископом, ибо был у него дар чудотворений. И своего ученика авву Исаака он тоже сделал епископом.

Сказал авва Пимен: «Лукавство нельзя избыть лукавством. Если кто сделает тебе зло, сделай ему добро. Творением блага ты упразднишь лукавство».

Один воин Христов был предан на смерть собственной рабыней. Когда его вели на казнь, он увидел выдавшую его рабыню. Сняв с пальца золотой перстень, он отдал его ей со словами: «Благодарю тебя! Ты мне даровала столько благ!»

Говорили об одном брате, жившем по соседству с великим старцем, что тот ходил к старцу в келью и воровал. Старец видел это, но не обличал его, а только трудился ещё больше и говорил, что, наверное, брат нуждается. Очень много скорбей переносил старец, чтобы в нужде добывать себе на хлеб. Когда старец был при смерти, братья окружили его ложе, и он, увидев вора, сказал ему: «Подойди ко мне». Он облобызал его руки со словами:

– Благославляю эти руки, ибо благодаря им я иду в Царство Небесное.

Тот умилился, покаялся и стал опытным монахом, потому что видел дела великого старца.

Сказал старец: «Если ты услышишь, что кто-то ненавидит или поносит тебя, пошли ему подарок, который тебе по средствам, чтобы ты мог смело сказать в час суда: «Владыко, прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим» (Мф. 6:12).

Один брат, сбившись с пути, спросил у встречных дорогу. А это были разбойники, которые направили его в пустынное место, и один из них пошёл за ним, чтобы ограбить. В одном месте он вынудил его перебраться через заводь. Как только они стали переправляться, из воды показался крокодил. Монах, увидев хищника, не отвернулся, но предупредил разбойника, и тот избежал опасности и потом благодарил монаха, пораженный его человеколюбием.

Сказал старец: «Если кто вспоминает об обидчике, оскорбителе или грабителе, тот должен помнить о нём, как о враче, посланном Христом, и считать благодетелем. Сама скорбь показывает, что душа твоя больна. Если бы ты не болел, то и не страдал бы. Тебе следует благодарить этого брата и молиться за него, потому что благодаря ему ты узнал о своей болезни, и прими его действия как целительное средство, посланное тебе Иисусом. А если обидишься на него, значит, решительно говоришь Иисусу: «Не хочу принимать от Тебя лекарства – хочу сгнить от ран».

Желающий исцелиться от страшных душевных недугов должен переносить то, что делает с ним врач, как бы ни было больно. Тому, кто болеет телесно, тоже требуются рассечения, прижигания или очистительные средства – даже вспоминать об этом неприятно. Тем не менее больной повинуется, так как без этого ему невозможно освободиться от болезни. Он мужественно переносит назначенное врачом, зная, что после кратковременной боли наступит избавление от многолетнего недуга.

Прижигание Иисусово – тот, кто тебя бесчестит или злословит и тем самым избавляет от тщеславия. Очистительное средство Иисусово – кто наносит ущерб и избавляет тебя от излишеств. А кто бежит от полезного ему искушения, тот бежит от вечной жизни. Кто бы даровал святому Стефану столь великую славу, какую доставили ему побившие его камнями?»

Когда Патриархом стал Александр, то благодаря ему город называли Феуполем¹¹⁰. И вот почему. Один из его нотариусов украл золото, предназначенное для церковных нужд, и бежал. Во время своих скитаний он попал в руки жестоких египетских варваров, которые забрали золото и увели его в самую глухую часть страны. Когда Патриарх об этом узнал, то послал к нему своих людей и выкупил пленника за восемьдесят пять номисм. А когда тот вернулся, он с таким человеколюбием и милосердием встретил его, что от изумления в городе стали шутить: «Нет ничего более прибыльного, чем согрешить перед Патриархом».

Рассказывал блаженный Зосима: «Поблизости от монастыря жил старец. Душой он был невероятно благ и кроток. А по соседству с ним жил брат. Однажды когда старца не было, брат по внушению сатаны открыл его келью, вошёл и взял вещи и книги.

Когда старец вернулся и открыл дверь, он не нашёл своих вещей. Старец пошёл к брату, чтобы сообщить об этом, и увидел у него посреди кельи свои вещи, потому что брат даже не успел их спрятать. Старец, не желая стыдить его и обличать, притворился, что у него расстройство желудка, ушёл и провел в отхожем месте много времени, чтобы брат смог убрать с глаз все вещи. И когда старец вернулся, то завел разговор о другом, промолчав об утраченном имуществе.

Через несколько дней краденые вещи опознали, брата схватили и посадили за решетку, а старец об этом ничего не знал. Но когда он услышал, что тот в тюрьме, то не мог понять, почему его посадили. Он пришёл ко мне, – рассказывал игумен, – так как часто ходил к нам, и сказал:

– Сотвори любовь, дай мне немного яиц и немного белого хлеба.

– Ты кого-то ждешь в гости? – спросил я.

– Да, – ответил он.

На самом деле продукты понадобились ему, чтобы отнести заключенному.

Когда он вошёл в тюрьму, брат пал ему в ноги и сказал:

– Я из-за тебя здесь, авва, потому что я похитил твои вещи, но твоя книга там-то, а твой плащ там-то.

– Да будет извещёно сердце твоё, чадо, – сказал старец, – не за этим я пришёл. Я вообще не знал, что ты здесь из-за меня. Но когда услышал, где ты, опечалился и пошёл, чтобы принести передачу. Вот тут яйца и белый хлеб. А теперь я все сделаю, чтобы вызволить тебя из тюрьмы.

Он умолил влиятельных людей (старец был известен своей добродетелью даже высокопоставленным лицам), и они помогли освободить брата.