Глава 2. На вершине могущества

Итак, к концу второго десятилетия правления Абдалмалика внутреннее положение Халифата даже в самых беспокойных районах нормализовалось настолько, что появилась возможность начать новые завоевательные войны, и более того, происшедшая вскоре смена верховной власти прошла без всяких потрясений.

Абдалмалик, подходивший к шестидесяти годам, стал всерьез задумываться над проблемой передачи власти. Нарушить завещание отца и самовольно сделать наследником своего сына, проведя ему присягу, он не мог без опасения серьезных политических потрясений. Наилучшим выходом был бы добровольный отказ Абдал‘азиза от наследования, но склонить его к этому было невозможно. Думается, что странная снисходительность халифа к отказу брата пропустить назначенного им наместника могла объясняться нежеланием конфликтовать по мелочам в предвидении решения важнейшей жизненной проблемы.

Наши источники не дают ответа на то, когда вопрос об отказе от завещанного отцом наследования был поставлен прямо: дело было семейное, интимное. О переговорах знал узкий круг близких людей, поэтому сведения о переговорах довольно противоречивы. Согласно уже известному нам аш-Ша‘би, Абдалмалик поручил ему вести переговоры с братом, и уговорить его отказаться от наследования. Ему не удалось добиться этого, и тогда Абдалмалик попросту пренебрег клятвой, данной отцу, и провел присягу своим сыновьям, ал-Валиду и Сулайману.¹⁹⁶ Рассказ аш-Ша‘би не вызывает доверия. Во-первых, не верится, что халиф специально просил ал-Хаджжаджа прислать ему на помощь недавнего мятежника, да и не был он так уж авторитетен для Абдал‘азиза. Во-вторых, нет никаких упоминаний о чьем-то негодовании по поводу присяги при живом законном наследнике, тогда как о возмущении по поводу того, что Абдалмалик провел присягу сыну до своей смерти, имеются. Приходится подозревать аш-Ша‘би в желании возвеличить себя рассказом об участии в делах халифской семьи.

По другим сведениям, Абдал‘азиз в ответ на просьбу брата отречься от своего права на наследование сказал: «Я хочу¹⁹⁷ для Абу Бакра (т.е. ал-Асбага) того же, чего ты хочешь для ал-Валида». Тогда халиф потребовал от брата пересылать ему из Египта часть собираемых денег, как делали все остальные наместники.¹⁹⁸ Если это так, то можно понять причину, внезапно заставившую Абдал'азиза усилить сбор налогов и обложить подушной податью монахов. Кстати, этим же можно косвенно датировать начало этих переговоров – согласно Северу, беспощадный сбор налогов длился два года и кончился со смертью Абдал‘азиза.¹⁹⁹

На дальнейшие настояния халифа Абдал‘азиз ответил: «Я и ты достигли таких лет, каких не достигал никто из нашего рода или жили немногим больше. И ведь ни ты, ни я не знаем, к кому смерть придет раньше. А если ты намерен изгадить мне остаток жизни, то делай [это]». Абдалмалик после этого будто бы так устыдился, что не только сам отказался от своего намерения, но и сыновьям запретил оспаривать право Абдал‘азиза.

Есть и иные версии хода переговоров, но и они говорят о том, что Абдалмалик пошел на проведение присяги сыновьям при живом наследнике.²⁰⁰

Проблема вскоре решилась сама собою. 1 мая 704 г. внезапно умер Абу Бакр ал-Асбаг, которого Абдал‘азиз видел своим преемником на халифском троне, а вскоре он заболел и сам, потрясенный этой смертью, и умер через три недели (22 или 23 мая).²⁰¹ После этого уже ничто не мешало объявить наследниками ал-Валида и Сулаймана и провести присягу им как будущим преемникам.

Решение отца назначить Сулаймана преемником ал-Валида вызвало у последнего недовольство,²⁰² возможно, он тоже предпочел бы видеть своим преемником не брата, а собственного сына. Впрочем, нелюбовь была взаимной.

Этот важный политический акт прошел без осложнений. Лишь некоторые благочестивцы поворчали, что при живом халифе нельзя приносить присягу кому-то еще. Единственный скандал произошел в Медине, где почтенный хадисовед и правовед Са‘ид б. ал-Мусаййаб отказался присягать сыновьям, когда оставалась в силе присяга их отцу. За это наместник Медины Хишам б. Исма‘ил приказал дать ему 50 (или 100) ударов кнутом и облить холодной водой в холодное время года. Такое позорное наказание сына сподвижника пророка было встречено мединцами с неодобрением, а Абдалмалик сказал, что либо уж нужно было отрубить голову, либо вообще оставить его в покое, но только не наказывать таким образом.²⁰³

Египет не достался сыновьям Абдал'азиза. Управлять им Абдалмалик назначил своего сына Абдаллаха, который до этого был наместником Северной Сирии и последние годы вел войну с Византией. В Египте за 20 лет правления Абдал‘азиза сложилась своя элита, с которой Абдаллаху было бы сложно управляться, и он привез с собой из Химса своих людей. Они были назначены на ключевые посты начальника гвардии, начальника полиции и главы финансового ведомства. Судя по сообщению Севера, налоговые притеснения со смертью Абдал‘азиза прекратились, но новый наместник привез с собой не только сирийцев, но и сирийские представления и обычаи. Он запретил арабам надевать египетские бурнусы (плащи с капюшонами), и начал переводить делопроизводство с коптского языка на арабский.²⁰⁴ Делопроизводства на греческом языке это не коснулось, возможно потому, что греческий для сирийца был более привычным.

На Дальнем Западе эти перемены были встречены спокойно. Муса б. Нусайр стоял теперь достаточно прочно на собственных ногах, и кто будет править Египтом, его уже мало беспокоило.

Между тем начало правления Абдаллаха в Египте оказалось неудачным. В 705 г. вода в Ниле поднялась на 13% локтя, а нормальным считался подъем воды только с 16 локтей. Урожай был очень плохим, цены подскочили, начался голод, а с ним, как обычно, – эпидемии. Абдаллах проявил себя не лучшим образом – покинул вверенную ему страну и уехал в Сирию, за что был высмеян в стихах:

От нас уехал Абдаллах,

И не вернулся ни один верблюд.

Когда приехал – полон был ирдабб,

А уезжал – был половинным мудд. ²⁰⁵

Назначение Абдаллаха не изменило в Халифате главного – Ближний Восток как был, так и остался доменом рода Марвана. В Египте – Абдаллах, сын Абдалмалика, в Палестине – Сулайман, сын Абдалма- лика, в Урдунне – Абу Усман, брат Абдалмалика, в Джазире и Закав­казье – Мухаммад, брат Абдалмалика, только районом ал-Балка, в южном Заиорданье управлял сакифит Мухаммад б. Умар,²⁰⁶ но район этот был маловажен и малодоходен. Неясным остается только, кто сменил Абдаллаха в Химсе. Если исходить из того, что походы на Малую Азию Абдаллах предпринимал как наместник Северной Сирии, то его преемником мог быть Маслама б. Абдалмалик, возглавлявший кампании 86/705‒88/707 гг.

Серьезные изменения в составе действующих лиц на высшем уровне произошли и на востоке Халифата. Во-первых, ал-Хаджжаджу удалось покончить с Абдаррахманом б. ал-Аш‘асом. Уход его за пределы мусульманских владений и отказ от вооруженной борьбы не гарантировал, что при удобном случае он не появится вновь на сцене, быстро обрастая сторонниками. В Кабулистан он уходил с пятью сотнями верных сторонников, но и среди них многих не радовала перспектива жизни среди бывших врагов, да еще и язычников. Когда отряд Ибн ал-Аш‘аса дошел до Давара, один из предводителей, некий Алкама б. Амр, предложил отказаться от ухода к рутбилу – покровительство его ненадежно, он может склониться на уговоры ал-Хаджжаджа и выдать их, а пятью сотнями воинов еще можно захватить какой-нибудь отдаленный город и ждать там смерти ал-Хаджжаджа, а если нет – умереть в бою. Ибн ал-Аш‘ас не принял этого предложения, позволил желающим уйти и остался с несколькими десятками воинов и родственников.

Алкама расчитал верно. Ему удалось захватить какой-то укрепленный городок на границе мусульманских владений, выдержать две осады и получить, наконец, помилование.

Ибн ал-Аш‘ас был принят с почетом и приближен к рутбилу, который, соблюдая верность обещанию, отвергал попытки ал-Хаджжаджа добиться выдачи Ибн ал-Аш‘аса. Неизвестно, сколько продолжалось безмятежное пребывание его в Кабулистане до момента, когда один человек из его окружения, связавшийся с У марой б. ат-Тамимом, назначенным наместником Сиджистана, и с ведома рутбила добился через Умару письменной гарантии от ал-Хаджжаджа не нападать в течение семи (или десяти) лет и не требовать уплаты дани. Это обещание перевесило договор с Ибн ал-Аш‘асом. Он был схвачен и с двумя десятками сторонников, скованных попарно, послан к Умаре. Ибн ал-Аш‘ас не дожил до казни: по одной версии, он заболел и в дороге умер, по другой – в Бусте бросился с крыши замка вместе с товарищем по цепи и разбился. Его голову и головы его родственников были отосланы ал-Хаджжаджу, а от него – Абдалмалику. И у Халифы, и у ат-Табари рассказ о гибели Ибн ал-Аш‘аса приводится в разделе о 83/702 г., хотя могло быть, что все события объединены под одним годом, чтобы не разрывать рассказ, финал которого мог приходиться и на 703 г.²⁰⁷

У ал-Хаджжаджа оставались еще две занозы. Одна дальняя – мятежник Муса б. Абдаллах, засевший в Термезе, другая – собственный наместник Хорасана Йазид б. ал-Мухаллаб. В Термез к Мусе стекались все недовольные элементы Хорасана, у него нашли прибежище остатки войска Абдаррахмана б. ал-Аббаса, разгромленного Йазидом б. ал-Мухаллабом, но он доставлял беспокойство местным владетелям Мавераннахра, не трогая мусульманские владения. Пока ал-Хаджжаджа беспокоил больше Йазид.

К его лояльности и деятельности трудно было придраться. Он, как и отец, безоговорочно поддерживал борьбу против Ибн ал-Аш‘аса и держал Хорасан в повиновении, но был слишком авторитетен и независим, а главное – щедр в ущерб казне, что для ал-Хаджжаджа было немногим лучше мятежа.

После разгрома Абдаррахмана б. ал-Аббаса Иазиду пришлось взяться за подчинение Бадгиса, горной области между Гератом и Серахсом, владетель которой Низек(или Тирек)-Тархан, воспользовавшись появлением мятежников в области Герата, прекратил платить дань.²⁰⁸ Владения Тирека были крайней западной оконечностью пояса тюрко-эфталитских княжеств, протянувшихся от Памира и сохранивших неясные нам формы связи, а иногда и зависимости от тюркских каганов. Арабское вторжение в эти области заставило Тирека, как и ряд других владетелей, признать вассальную зависимость от них с условием уплаты дани и участия в их войнах при сохранении внутренней самостоятельности. Это позволяло им при любом ослаблении арабской власти в регионе отказываться от своих обязательств.

Йазид выждал, когда Тирек покинет свою хорошо укрепленную резиденцию в горах, и осадил ее. Тирек вынужден был ради спасения семьи, оставшейся в крепости, согласиться на передачу крепости со всеми богатствами Йазиду. Всю эту добычу Йазид разделил между своими воинами. Щедрость Йазида вдохновила одного поэта в его окружении на такие строки:

Одной рукой подносишь яд врагам,

Другой щедроты льешь дождем богатым,

Йазида щедрость можем мы сравнить

Лишь с плодородьем Тигра и Евфрата.²⁰⁹

Правление Йазида скоро вызвало недовольство ал-Хаджжаджа. Арабские авторы называют различные причины: от совершенно легендарной истории с предсказанием, полученным ал-Хаджжаджем от монаха, будто, согласно древним книгам, его сменит некто по имени Йазид, до более вероятных – отказа Йазида предпринять поход на Хорезм и симпатий его к Ибн аз-Зубайру.²¹⁰ Адбалмалик долго не давал согласия на смещение героя боев с азракитами, но все-таки уступил настойчивым представлениям правителя Востока.

Независимо от конкретного повода, послужившего причиной смещения Йазида, подлинной причиной было независимое поведение хорасанского наместника и восхваляемая поэтом щедрость,²¹¹ сокращавшая поступления в казну ал-Хаджжаджа, сильно потощавшую от расходов на строительство Васита. Даже ал-Мухаллабу, воевавшему с аз­ракитами и нуждавшемуся для этого в средствах, он с трудом прощал расходование денег на месте.

Сместив Йазида, ал-Хаджжадж смягчил недовольство сторонников Мухаллабидов назначением на этот пост другого сына ал-Мухаллаба, ал-Муфаддала. Обрадованный выпавшему повышению, тот стал торопить брата покинуть Мерв. Йазид охладил его пыл, предупредив, что и его скоро ждет та же судьба. В раби‘ II 85/12.IV‒10.V.704 г. Йазид покинул Мерв и уехал в Басру.²¹²

Ал-Муфаддал начал свое правление с похода на Бадгис и захватил большую добычу, которую без остатка разделил между воинами – по 800 дирхемов на каждого.²¹³ Имя правителя Бадгиса, Тирек-Тархана, не упоминается как причина, по которой пришлось «завоевывать» Бадгис. После этого ал-Муфаддал направился на усмирение Ахаруна и Шумана и добился восстановления договора. Но самым важным было уничтожение Мусы б. Абдаллаха, последнего представителя зубайридской оппозиции Умаййадам.

Ат-Табари сохранил пространный рассказ о приключениях Мусы в Мавераннахре и борьбе с многочисленными врагами и соперниками, арабами и неарабами. Останавливаться здесь на этом вряд ли целесообразно – это слишком увело бы нас в сторону от главной линии изложения. Стоит только отметить, что уже в это время контакты между арабами и согдийцами были достаточно тесными, арабы не воспринимались как непримиримые враги, с ними вступали в союзы, предоставляли убежище беглецам и, видимо, существовала возможность общения без переводчиков. В борьбе с Мусой объединяются согдийцы, тюрки, тибетцы и эфталиты.²¹⁴

В Термезе у Мусы собралось несколько тысяч участников восстания Ибн ал-Аш‘аса, избежавших гибели в боях. Хорошо укрепленный город на берегу Амударьи служил надежной опорой. Ни ал-Мухаллаб, ни Йазид не решались предпринять поход против Мусы. Ал-Муфаддал нашел для этого человека – главу тамимитов, Усмана б. Мас‘уда, двоюродного брата которого убил Муса. Усман был заточен Йазидом, но ал-Муфаддал уговорил его забыть обиду в благодарность за предоставляемую ему возможность отомстить Мусе. Чтобы привлечь добровольцев в этот поход, им было обещано включить их в диван и платить жалование. Кроме того, ал-Муфаддал приказал своему брату Мудрику, управлявшему Балхом, присоединиться к Усману. Объединенное войско стало лагерем на острове на Амударье напротив Термеза, обезопасив всю главную оперативную базу от внезапного ночного нападения, какими славился Муса. На призыв к совместным действиям откликнулись царь (ихшид) Согда, Тархун, участвовавший в нескольких кампаниях против Мусы, и Сабл, владетель Хуттала, который больше всего страдал от набегов Мусы.

Плотная блокада города поставила Мусу в безвыходное положение, и он решил, как прежде, отчаянной атакой сломить осаждавших. Согдийцы бежали, оставив лагерь, воины Мусы стали переносить добычу, но согдийцы возвратились, атаковали Мусу и отрезали от города. Тогда в бой вступил Усман и довершил разгром. Конь Мусы был ранен, и ему не удалось пробиться к городу, его окружили и убили. Все пленные были обезглавлены, казнили и мавлей – за то, что вмешивались не в свое дело, в борьбу арабов между собой. Племянник Мусы, оставленный в городе, сдал город и получил помилование.²¹⁵ Последний уголок, в котором теплились остатки пожара большой гражданской войны, был затушен в конце 85/704 г.²¹⁶

Ал-Муфаддал не добился признательности ал-Хаджжаджа. Получив от ал-Муфаддала извещение о победе, он сказал: «Удивителен этот проклятый! Я приказал ему убить Ибн Самуру, а он мне пишет, что он его опора, и пишет мне, что убил Мусу ибн Абдаллаха ибн Хазима».²¹⁷ Все же основной причиной недовольства ал-Хаджжаджа сыновьями ал-Мухаллаба была не их излишняя самостоятельность сама по себе, а вольное обращение с доходами, раздача всей добычи и дани своим воинам в ущерб государственной казне.

Кутайба в этом отношении был надежнее. Он, как и ал-Хаджжадж, был кайситом, доказал свою верность в нескольких критических ситуациях, а главное, принадлежал к небольшому племени бахила, и не имея в Хорасане надежной опоры, должен был всецело зависеть от ал-Хаджжаджа и не проявлять своеволия.

Кутайба прибыл в Хорасан в сопровождении дюжины братьев на исходе зимы, когда ал-Муфаддал собирал в Мерве армию для похода за Амударью. Неясно, как встретились отставной и новоназначенный наместники. Одни источники сообщают, что ал-Муфаддал не стал дожидаться своего преемника, а сразу уехал к брату в Басру, другие говорят, что Кутайба арестовал его и его родственников, и отослал их к ал-Хаджжаджу.

Ал-Хаджжадж не ограничился арестом ал-Муфаддала, смещены и арестованы были и его братья: Хабиб – с поста наместника Кирмана, и Абдалмалик – с поста начальника полиции ал-Хаджжаджа.²¹⁸ Главным ответчиком был старший, Йазид, с него требовалось шесть или семь миллионов задолженности по Хорасану. Йазид упорно отказывался уплатить долг, его пытали, и вопли истязаемого разносились по всему дворцу. Слыша их, начала вопить сестра Йазида, Хинд, бывшая замужем за ал-Хаджжаджем, за что тот развелся с ней. Упорство Йазида заставило ал-Хаджжаджа снизить постепенно свои требования до трех миллионов,²¹⁹ но, видимо, и эту сумму тот не уплатил, так как продолжал оставаться под арестом четыре года.

Назначение Кутайбы было встречено хорасанскими арабами неоднозначно. Кайситов оно обрадовало, а южных арабов расстроило: «и принялся он арестовывать тех, кто любил ал-Мухаллаба, и мучал их, и насильственно и злобно добивался от них денег».²²⁰

Вряд ли эти преследования начались сразу по прибытии – до похода оставалось несколько недель, возбуждать недовольство в войске, не оглядевшись и не утвердившись на новом месте, было опасно. И свой первый поход он направил туда же, куда намеревался пойти его предшественник – в долину Сурхандарьи и Кафирнигана, о чем подробнее будет сказано несколько позднее.

Словно подводя черту под всеми переменами, происходившими в 704‒705 гг., 8 ноября 705 г., на двадцатом году правления, едва достигнув шестидесятилетия, в Дамаске скончался халиф Абдалмалик.²²¹ Его похоронили на кладбище у Малых ворот, и тем же вечером дамаскинцы присягнули новому халифу, ал-Валиду б. Абдалмалику, а затем и в провинциях присяга ему прошла без всяких осложнений.

Новому халифу было 33 года. В юные годы его, как первенца, баловали и мать и отец и не слишком удручали ученьем. Это, конечно, не означает, что он не получал образования, видимо, биографы имели в виду, что он не углублялся в дебри схоластики.²²² Он был высок, крепко сложен, слегка приплюснутый нос и оспины не уродовали его в общем приятного лица. Энергичный и грубоватый, он бывал несдержан в гневе, но не отличался бессмысленной жестокостью. Впрочем, историки оценивали его неоднозначно.²²³

Ал-Валид не стал менять высшую администрацию, доставшуюся от отца, тем более что на западе почти вся она состояла из ближайших родственников, а восток находился в надежных руках ал-Хаджжаджа. Исключением было смещение наместника Медины, Хишама б. Исма́ила, обесславившего себя позорным наказанием Са‘ида б. ал-Мусаййаба. Он был смещен 28 февраля 706 г.,²²⁴ а в марте в Медину прибыл на смену ему Умар б. Абдал‘азиз, двоюродный брат и шурин ал-Валида, сопровождаемый караваном из 30 верблюдов, нагруженных личными вещами.

Двадцатипятилетний франт проявил неожиданную административную мудрость, сразу же собрав у себя почтенных мединцев и заверив их, что ничего не будет придпринимать без совета с ними, будет действовать по справедливости.²²⁵

О политических пристрастиях и экономической политике ал-Валида мало что известно. Заметный след в памяти потомков он оставил совсем в другой сфере – страстью его было монументальное строительство. Едва взяв в свои руки власть, он принялся за возведение в Дамаске большой соборной мечети на центральной площади, где располагалась церковь Иоанна Крестителя. Неприкосновенность ее, как и 11 других церквей Дамаска, была гарантирована договором дамаскинцев с Халидом б. ал-Валидом, поэтому сначала ал-Валид предложил христианской общине продать ее за 40 000 динаров, но когда в ответ на это предложение ему предъявили грамоту, подписанную Халидом, то рассвирепел и отобрал церковь без компенсации.²²⁶ Эта церковь стала частью мечети, обращенной к Мекке, а площадь перед ней – двором мечети (рис. 1, 2). Для ее отделки был использован мрамор, бронза, мозаика и позолота. Эта мечеть, гордость Дамаска, несмотря на все превратности судьбы и ремонты, хорошо сохранила свой первоначальный облик. Сохранила она и главную реликвию исчезнувшей церкви – голову Иоанна Крестителя, которая доныне хранится в мечети. И неважно, что это в действительности, важно, что христианская реликвия была сохранена.

Строительство мечети было начато в 706 г. и закончено в 708 г. Для строительства мобилизовались мастера из разных городов Сирии и Египта. Греческие документы из городка Афродите (Атфих) позволяют представить условия, на которых привлекались квалифицированные работники. Округу предписывалось, какого специалиста он должен прислать на определенный срок, обеспечить его средствами на проезд и оплачивать его пребывание на стройке. Однако это не было дополнительной статьей расхода для местного бюджета, так как эти расходы вычитались из налоговых обязательств округа.²²⁷ Указываемая в документах оплата мастеров примерно соответствует обычной для этого времени, хотя нельзя исключить, что при вольном найме можно было договориться о большей оплате, и что указанная в требованиях сумма могла произвольно урезаться местными финансистами, которые свои поборы всегда могли оправдать суровостью высших властей.

Ал-Валид не ограничился возведением пышной мечети в столице. В раби‘ I. 88/9‒10.III.707 г. по его приказу была начата перестройка мечетей в Медине, и видимо, около того же времени – в Таифе. Для этих построек из Византии были выписаны несколько десятков мастеров и 40 верблюжьих вьюков смальты, выломанной из развалин.²²⁸ Арабские авторы сообщают также, что император прислал не только мастеров и смальту, но и 100 000 динаров,²²⁹ что выглядит неправдоподобно в условиях непрерывных нападений арабов на Византию.

Главной проблемой, с которой столкнулся Умар, была необходимость сноса жилищ вдов пророка, располагавшихся по восточной стороне мечети, которые принадлежали теперь потомкам Фатимы и родственникам Хафсы, дочери Умара б. ал-Хаттаба. Первые решительно отказались получить предлагавшиеся им семь или восемь тысяч динаров, вторые – после долгих препирательств получили в виде компенсации особый проход в мечеть и здание невольничьего рынка.²³⁰ Внуку аз-Зубайра, Хубайшу б. Абдаллаху, протесты против разрушения старой мечети стоили жизни: начальник почты сообщил ал-Валиду о его оскорбительных криках в мечети, и ал-Валид приказал дать ему 100 плетей и вылить на голову бурдюк холодной воды. Дело было зимой, Хубайш не выдержал наказания и умер.²³¹

Мечеть была расширена на четыре ряда колонн к востоку и на два – к западу и к северу. В строительстве кроме византийских мастеров были заняты и копты. Если верить ас-Самхуди, при облицовке мозаикой произошел скандальный случай. Один из мозаичников изобразил свинью, и Умар казнил его, а другие мастера объяснили ему, что они обычно так изображали райский сад и его дворцы.²³²

Кроме расширения и перестройки мечети Умару было предписано благоустроить дорогу паломников: подравнять переезды, построить хранилища воды и сторожевые башни. Возможно, такое же предписание получил и ал-Хаджжадж относительно дорог от Куфы и Басры на Мекку.

Рис. 1. Мечеть ал-Валида в Дамаске. Вид на южную стену двора

Рис. 21. Мечеть ал-Валида в Дамаске. План

Мечеть в Дамаске, сохранившая, несмотря на все ремонты и перестройки, основные черты своего первоначального облика, осталась единственным памятником строительного бума ал-Валида. Мединская мечеть почти полностью перестроена. От дворца ал-Валида на западном берегу Тивериадского озера сохранились лишь остатки стен, позволяющие представить планировку, да прекрасные мозаичные полы, раскопанные немецкой экспедицией в 1937 г.²³³ Есть еще, правда, баня, оставшаяся от усадебного комплекса в Заиорданье, Кусайр Амра, о которой мы еще поговорим подробнее несколько позже.

Пожалуй, не столько монументальное строительство раскрывает характер ал-Валида (кто из правителей после него не старался возвеличить себя постройками?), сколько его внимание к нуждам несчастных: по его приказу Умар б. Абдал'азиз организовал в Медине лепрозорий, в котором прокаженные получали пропитание и денежное содержание, а самому ал-Валиду приписывают обеспечение паралитиков обслугой, а слепых – поводырями.²³⁴ Вряд ли эти меры распространялись за пределы столицы и касались они, конечно, только мусульман, но сама мысль о принятии таких мер говорит о многом. Не приходится сомневаться, что и госпиталь с бесплатным обеспечением лекарствами, соз­данный ал-Хаджжаджем, возник по инициативе ал-Валида.

Все имеет оборотную сторону. Интенсивное строительство требовало не только больших средств, что заставляло поджимать налоговый пресс, но и большого количества рабочих и мастеров. Для неквалифицированных работ использовались, конечно, рабы из пленных, тысячами захватываемых в непрерывных войнах, но для квалифицированных работ требовались специалисты, а не случайные люди. Мастеров мобилизовывали в провинциях, прежде всего в Египте, мастера оттуда работали в Медине и Дамаске. Подлинные документы, чудом дошедшие до нас, свидетельствуют, что расходы на их содержание ложились на бюджет соответствующих областей, но рассчитывались в счет уплаты налогов.²³⁵

С появлением Кутайбы б. Муслима в Хорасане началось систематическое и целенаправленное завоевание Мавераннахра (рис. 3).

Рис. 3. Хорасан и Мавераннахр

Смотр войска перед походом показал, что в хорасанской армии всего 350 кольчуг,²³⁶ т.е. подавляющая часть была плохо защищена в бою, из последующих событий выясняется, что и наступательным оружием хорасанцы были недостаточно обеспечены. Кутайба выступил с речью, в которой напомнил, что павшие в бою не умирают, а продолжают жить в лучшем мире вечной жизью, а в жизни ближней, предупредил он, предстоят немалые тяготы.

Первый поход Кутайбы был направлен на княжества Ахарун и Шуман (в районе современных Гиссара и Душанбе в Таджикистане). Эта цель была намечена еще ал-Муфаддалом, а не явилась импровизацией Кутайбы, потому что по дороге, около Таликана, в 10‒12 днях пути от Мерва, его встретили дихканы Балха, которым пришлось проделать такой же путь, как Кутайбе, следовательно, они были оповещены заранее о направлении похода. Отсюда они сопровождали Кутайбу до Балха, где ему пришлось подавлять восстание части местного населения, вероятно возглавленного жрецом Наубехара Бармаком, жена которого была взята в плен мусульманами и досталась брату Кутайбы Абдаллаху. После заключения мирного соглашения пленные были возвращены, возвратилась и жена Бармака, но уже беременная.

За Амударьей Кутайбу встретил царь Саганйана (Чаганйана, области в долине Сурхандарьи) Биш (Тиш, Банас) Кривой и владетель Куфтана, области в верховьях Амударьи, с дарами и символическими ключами от своих столиц в знак покорности. Биш просил Кутайбу защитить его владения от нападения владетеля Ахаруна и Шумана Гуштаспа. Кутайба прошел вверх по Сурхандарье и осадил столицу Гуштаспа. После недолгого сопротивления Гуштасп пошел на переговоры, заключил договор и выплатил контрибуцию. Тем временем Салих б. Муслим вторгся в Басару, область между Хутталем и Ванджирдом, где неизвестный до того Наср б. Саййар в награду за храбрость получил селение Танджана.²³⁷

Кутайба назначил Салиха наместником Термеза, и с частью войска доплыл по Амударье до Амула, видимо желая лично ознакомиться с кратчайшей дорогой через Амул к Мерву, а основная часть войска пошла обычным путем в обход пустыни. За такой маневр он получил выговор от ал-Хаджжаджа, напомнившего, что при наступлении командующий должен идти впереди войска, а при отходе – позади, чтобы войско не погибло.²³⁸

Возвратившись в Мере, Кутайба принялся за наведение порядка в ближних краях. Владетель Бадгиса Тирек-Тархан, несмотря на удары, полученные в предыдущие годы, вновь попытался избавиться от зависимости. Что произошло – неизвестно, но в результате какого-то успешного столкновения в его руках оказались пленные-мусульмане. Кутайба добился их освобождения и потребовал, чтобы Тирек явился в Мерв для заключения договора. Тирек колебался, опасаясь вероломства, но посланный к нему мавла Абдаллаха б. Абу Бакры Сулайм, по прозвищу «Искренний советчик», убедил его поехать. В Мерве был заключен договор вассальной зависимости, по которому Тирек должен был участвовать со своим войском в составе арабской армии, а Кутайба гарантировал невмешательство во внутренние дела его владений.²³⁹

Кутайбе оставалось еще укрепить свои позиции в собственном доме, среди хорасанских арабов, даже не столько сторонников мухаллабитов, сколько среди самой могущественной племенной группы, тамимитов. Он приблизил к себе их вождя Усмана б. Мас'уда, преследовавшегося при Йазиде б. ал-Мухаллабе, но тот держал себя гордо до дерзости, так что Кутайбе пришлось в конце концов арестовать его и в оковах отправить к ал-Хаджжаджу.²⁴⁰

Весной 706 г. Кутайба вновь отправился в поход за Амударью. На этот раз с ним шел Тирек с бадгисцами. Это и увеличивало численность войска, и гарантировало спокойствие в Бадгисе. Войско двигалось странным маршрутом. Пройдя через пустыню к Амулу, он повернул вдоль берега вверх по течению и в Замме переправился через реку. Объяснить это можно только тем, что в Амуле не нашлось судов для наведения наплавного моста.

Целью похода на этот раз был значительный по масштабам того времени торговый город Пайкенд (Байкенд), жители которого, благодаря его расположению на главной магистрали Средней Азии²⁴¹ и при отсутствии земледельческой округи, достаточной для жизни города, специализировались на дальней торговле, доходя до Китая (или, по крайней мере, до Кашгара). Город славился богатством и получил прозвище «город купцов». Тут можно было надеяться на хорошую добычу, тем более что он, судя по ряду признаков, был самоуправляющейся городской общиной, независимой от правителей Бухарского оазиса, и следовательно, должен был рассчитывать, прежде всего, на свои силы, на тысячу с небольшим вооруженных мужчин.

Пайкендцы своевременно узнали о движении арабского войска и успели призвать на помощь согдийцев и тюрок.²⁴² Когда Кутайба подошел к городу и осадил его, согдийцы и тюрки отрезали ему пути сообщения с Хорасаном. В течение двух месяцев он не имел сведений о том, что происходит в центре. Используя это, бухарцы подкупили Танзара, осведомителя, работавшего на него, и тот доложил, что ал-Хаджжадж смещен и назначен новый наместник,²⁴³ посоветовав поскорее воротиться в Мерв. Кутайба казнил Танзара, чтобы эта весть не деморализовала армию, и подготовился к решительному сражению.

Оно началось с утра и только во второй половине дня пайкендцы, понеся большие потери, отошли в город. Кутайба начал готовить подкоп. Пайкендцы, видимо, оставшись без союзников, пошли на переговоры, сдали город. Кутайба оставил в нем небольшой гарнизон под командованием одного из своих сыновей²⁴⁴ и ушел. Едва Кутайба удалился на один или два перехода, как пайкендцы, возмущенные поведением начальника гарнизона, перебили весь гарнизон и отрезали убитым носы и уши. Узнав об этом, Кутайба вернулся, чтобы отомстить. Вторая осада длилась месяц, никто не пришел на помощь осажденным. Кутайба согнал рабочих из местного населения (?), они подвели подкоп под городскую стену, стали ставить крепления, чтобы они поддерживали стену до момента, когда их подожгут, чтобы обрушить стену. Стена обрушилась раньше, задавив 40 рабочих. Пайкендцы поняли, что им не удержаться, хотели начать переговоры, но Кутайба теперь добивался не дани и смирения, а мести. Город был взят штурмом, все защитники были убиты, начался грабеж города.

Добыча была огромной: деньги, драгоценная утварь, оружие. Общая сумма добычи или размер доли участника в источниках не указывается, зато охотно рассказывается о двух огромных жемчужинах, найденных в храме огня, принесенных, по словам жреца, двумя птицами. Золотые сосуды, идолов и украшения храма из золота и серебра переплавили на скорую руку, потом выяснилось, что много ушло в шлак, стали переплавлять его вторично. Набралось будто бы 150 или 50 тысяч мискалей,²⁴⁵ т.е. почти четверть тонны, если исходить из меньшей цифры.²⁴⁶

В отличие от предшественников, Кутайба отослал, как и полагалось, пятую часть добычи ал-Хаджжаджу. Доставшаяся воинам добыча позволила хорасанской армии пополнить вооружение и обзавестись конями. Спрос повысил цены на оружие. Цена копья дошла до 70 дирхемов, а меча и кольчуги – до 700 дирхемов.²⁴⁷

Увезли победители с собой и некоторое число пленных, которых потом выкупали мужья и родственники, находившиеся во время осады в отъезде по торговым делам. Благодаря им город восстановился.

Следующей весной Кутайба вновь появился в Бухарском оазисе, на этот раз под Бумиджекетом в западной части оазиса. Печальный пример Пайкенда побудил жителей этого городка заключить соглашение, не доводя дела до осады и штурма. Следующим пришла очередь Рамитана, одного из крупнейших городов оазиса.²⁴⁸ Все это произошло так быстро, что выступившие против арабов согдийцы и тюрки, которых возглавлял племянник хакана Кюль Бага Чор,²⁴⁹ настигли лишь арьергард под командованием брата Кутайбы, Абдаррахмана. Кутайба с основными силами ушел сравнительно недалеко и успел вернуться на помощь до того, как арьергард был раздавлен превосходящим по численности противником. В этом сражении отличился Тирек-Тархан, участвовавший в походе Кутайбы.²⁵⁰

В 708 г. Кутайба продолжил завоевание Бухарского оазиса. Идя к Замму через Мерверруд и Фарйаб, он присоединял к своему войску отряды местных владетелей, среди которых был и Тирек. На этот раз за Амударьей его поджидали объединенные согдийско-тюркские войска, пришли даже отряды из Ферганы. Активное участие согдийцев в защите бухарского оазиса можно объяснить опасением за судьбу транзитной торговли, проходившей через него. Кутайба одержал верх в столкновении и двинулся на северо-западную окраину оазиса, к Вардане. Правитель Варданы, вардан-худат, соперничавший по могуществу с бухархудатом, встретил его с большими силами на магистральном канале Харканруд (см. рис. 4). Двухдневное сражение закончилось вничью. Одно сообщение арабских авторов говорит о победе, другое – об отступлении Кутайбы, вызвавшем недовольство ал-Хаджжаджа.²⁵¹

В следующем, 709 г. Кутайба подошел к столице оазиса, Бухаре, и осадил ее. Бухара в ту пору представляла собой чуть вытянутый с севера на юг прямоугольник, площадью около 36 га, защищенный массивной глинобитной стеной. Западнее города, на расстоянии сотни метров располагалась цитадель (3,96 га) с дворцом бухар-худата. Цитадель соединялась с городом виадуком. Возможно, в ту пору пространство между городом и цитаделью было также защищено стенами. От того времени до наших дней кроме общих контуров, обозначенных рельефом, дошла главная схема планировки в старом центре – две крестообразно пересекающиеся магистрали.²⁵² Можно думать, что в самом городе, шахристане, тогда имелись колодцы, позволявшие выдерживать длительную осаду. Понятно, что если вдвое меньший Пайкенд арабы не могли взять без длительной осады, то Бухара была для них более твердым орешком.

Рис. 4. Бухарский оазис

Пока Кутайба стоял под Бухарой, на помощь ей пришли тюрки и согдийцы, призванные вардан-худатом. Кутайбе пришлось повернуться в сторону более сильного противника. По-видимому, тюрки шли со стороны Варданы. Кутайба должен был выдвинуться на север от Бухары, где русло Зеравшана («Река Бухары») хорошо прикрывало бы его лагерь от внезапного нападения. Два эпизода, сообщаемые о боях с тюрками в этот момент, хорошо рисуют межплеменные расхождения. Чтобы продемонстрировать свое воинское превосходство перед другими, аздиты во время одной из атак тюрок упросили Кутайбу разрешить им напасть и разгромить тюрков. После упорного боя тюрки обратили арабскую конницу в бегство и ворвались в лагерь Кутайбы. Их удалось отбросить, но случившееся отбило охоту снова атаковать тюрков, которые заняли удобную позицию на возвышенности за рекой. На призыв Кутайбы напасть на них никто не откликнулся. Тогда Кутайба решил сыграть на племенной гордости тамимитов и обратился к ним, сказав, что они несокрушимы, как броня, и сегодня могут прибавить новую славу к своим прежним победам.

Это разбудило честолюбие Ваки‘ б. Абу Суда, и он приказал своей коннице идти вперед, но ее командир отказался переправляться через реку, в которой можно погубить конницу при отступлении, и обозвал Ваки‘ дураком, тот нехорошо отозвался о матери командующего кавалерией и запустил в него дубинкой. Конница переправилась, Ваки‘ соорудил мост и призвал пеших тамимитов последовать за ним. Далеко не все пожелали принять почетную смерть в бою, лишь 800 человек из нескольких тысяч. И даже когда смелая атака тамимитов сбила тюрков с их позиции, и Кутайба призвал оставшихся вмешаться в бой, никто больше не переправился через реку. Кутайба пообещал каждому, кто принесет голову убитого врага, сотню дирхемов. Это подогрело боевое рвение, тюрки понесли большие потери, были ранены хакан и его сын. Тюрки ушли, а ихшид Тархун предпочел вступить в переговоры и купил мир согласием платить дань. Оставшись наедине с арабской армией, бухарцы тоже вступили в переговоры и сдали город, обязавшись ежегодно выплачивать 200 или 220 тысяч дирхемов.²⁵³ Но, как известно по другим данным, эта сумма выплачивалась со всего оазиса. Неясным остается, вступил ли Кутайба в город и оставил ли в этот раз наместника. По словам Наршахи, это произошло только во время четвертого похода на Бухару,²⁵⁴ неясно только, каким образом их считать, был ли поход 709 г. третьим или четвертым.

Победа под Бухарой неожиданным образом создала Кутайбе новое осложнение: Тирек, обеспокоенный его успехами, побоялся, что теперь очередь дойдет до него, и решил порвать с Кутайбой. На обратном пути из Бухары он попросил разрешения отделиться от остального войска, якобы чтобы быстрее возвратиться к себе, а сам ускоренным маршем пошел к Балху. Опасаясь, что Кутайба раскается в своем решении и пошлет гонца к наместнику Балха с приказом задержать его, он ушел через Хульмский проход на восток. Наместник не успел перехватить его, и с приближением зимы Тирек мог чувствовать себя в безопасности. Он надеялся на то, что за это время удастся поднять против арабов других владетелей Хорасана. Расчет его частично оправдался – Кутайба оставил его на зиму в покое.²⁵⁵

Тем временем Тирек овладел районом Самангана-Баглана и обезопасил себя от нападения Кутайбы, поставив свой гарнизон в крепости, закрывавшей проход через Хульмское ущелье. Права, на которых он расположился в этом районе, неясны. По одному из сообщений ат-Табари, он арестовал правителя Тохаристана, шада, и расположился в его владениях, но другое сообщение, согласно которому Тирек после ареста целовал руки шада и джабгу (иабгу), правителя Тохаристана, как вышестоящим, противоречит этому. Не исключено, что джабгу или шад предоставили ему эту территорию как беглому государю. Конечно, при этом ущемлялись чьи-то владельческие права.

Вероятно, отсюда он разослал письма с призывом восстать против арабов владетелям Мерверруда, Таликана, Фарйаба и Джузджана, и они откликнулись на его призыв. Для арабской власти в Хорасане назревала серьезная угроза.

Весной Кутайба повел свое войско через Мерверруд. Какие карательные меры начал он применять не сообщается, но марзбан Мерверруда Базам поспешно бежал, скорее всего тоже в Тохаристан. Кутайба захватил и казнил (распял) двух его сыновей. Владетели Фарйаба и Таликана встретили его с повинной и были прощены, владетель Джузджана не смирился и укрылся в горах. Кутайба прошел Балх, задержавшись в нем лишь на один день, торопясь быстрее пройти Хульмское ущелье. Но оно оказалось надежно прикрытым. Тирек отошел дальше на восток, к Баглану. Кутайба несколько дней пытался прорваться, но крепость надежно закрывала проход. Удача пришла нежданно – к Кутайбе явился хан, правитель Самангана и Руб'а, которого Тирек явно ущемил в его правах, и сообщил Кутайбе дорогу в обход крепости в обмен на гарантию неприкосновенности, которую получил в письменном виде. Небольшой отряд ночью внезапно напал на крепость с неожиданной стороны, ворвался в нее и перебил находящихся в ней воинов. Отряд, стоявший в ущелье, после этого разбежался, и Кутайба беспрепятственно провел свое войско через теснину. Узнав об этом, Тирек отправил свой обоз с лишним имуществом и ценностями на сохранение к кабул-шаху, а сам ушел дальше на северо-восток за реку Фаргар (Фархар) и укрепился в неприступной горной крепости Курз. Авангард с Абдаррахманом б. Муслимом перекрыл ущелье, ведшее к крепости, а Кутайба с основным войском встал в Искимиште в двух фарсахах от Абдаррахмана. Оба топонима сохранились до сих пор, но расстояние между Фархаром и Искимиштом около 50 км по прямой. Объяснить это расхождение можно тем, что Искимиштом в то время назывался либо иной пункт в том же районе, либо район в целом.

Осада затянулась на два месяца. Лето перевалило за середину. Дожидаться зимы и даже осени на высоте около 2000 м было рискованно, а уходить, оставив мятежника победителем – позорно. Оставался один способ – выманить его из крепости обманом, тем более что осажденные стали испытывать нехватку продовольствия и тоже тяготились затянувшейся осадой.

Кутайба прибег к помощи своего советника и посла, по-видимому неараба, Сулайма, прозванного Советчиком, который получил приказ отправиться к Тиреку и не возвращаться без него. Сулайм явился к Тиреку и стал убеждать его сдаться. Тот отвечал, что знает Кутайбу и не сомневается, что он его убьет, и прямо спросил, обещал ли Кутайба со­хранение жизни. Сулайм ответил, что сам факт посольства свидетельствует о мирных намерениях амира, и добавил, что его собственные изголодавшиеся воины могут его, в конце концов, сдать Кутайбе. Между тем слуги Сулайма стали раздавать осажденным вкусную пищу, которой те давно не пробовали, и стали уговаривать Тирека сдаться. С тяжелой душой он поддался на уговоры с двух сторон, покорившись судьбе. Из крепости он выехал в сопровождении двух племянников йабгу, второго после него по иерархии Сул (Чур) Тархана и командира охраны йабгу Ханас (?) Тархана. Присутствие йабгу и двух высокопоставленных лиц из его окружения вызывает несколько недоуменных вопросов. Был ли йабгу пленником Тирека, которого он возил за собой, как полагает один исследователь, идентичен ли йабгу шаду, арест которого Тиреком упоминается в другом случае, или, судя по сопровождению его высшими лицами окружения, оказался союзником Тирека, готовым разделить его судьбу? В дальнейшем речь идет о переговорах только с Тиреком, а йабгу не упоминается ни в качестве заступника за Тирека, ни в числе обвиняемых.

Кутайба почему-то не взял на себя решение судьбы Тирека, послал гонца к ал-Хаджжаджу. Ответ пришел через 40 дней, в нем, видимо, решение передавалось на усмотрение Кутайбы. Кутайба три дня не мог принять решения, затем собрал совет, на котором тоже не было единого мнения, наконец Кутайба приказал казнить Тирека и его племянников, а также 700 его воинов.

Причину такой нерешительности решительного в других случаях Кутайбы можно объяснить только одним – он дал в какой-то форме гарантию неприкосновенности (аман), без которой Сулайм не выманил бы Тирека из крепости. Это подтверждает сообщение ат-Табари: «Бахилиты же говорят, что он не обещал ему амана...». Соплеменникам не пришлось оправдывать своего героя таким образом, если бы другие не утверждали противоположного. В то суровое время, когда головы легко отделяли от туловища, существовало тем не менее убеждение в нерушимости данного обещания: нарушение слова было бы недостойным поступком.

Судьба йабгу неизвестна. Судя по эпизоду, когда Кутайба демонстрировал свой авторитет у местных владетелей, йабгу и Тирек были приведены, а Сабал и Шад – приглашены, а «затем уехали в свои страны».²⁵⁶

На обратном пути Кутайба столкнулся около Таликана со сборной разноплеменной группой тюрков, разбил и рассеял их, а тела убитых для устрашения распял.²⁵⁷ Следующей жертвой стал правитель Мерверруда, Базам. Неизвестно, оказал ли он вооруженное сопротивление, сообщается только, что Кутайба казнил его вместе со старшим сыном, племянником брата и матерью. После этого все мятежные правители горных областей Хорасана поспешили к Кутайбе с повинной и были прощены. Однако взаимное недоверие и настороженность были так велики, что любое недоразумение могло привести к трагическим последствиям. Так, правитель Джузджана согласился на мирные переговоры с наместником только после того, как тот прислал заложника. Правитель прибыл в Мерв, заключил договор. Стороны обменялись заложниками. На обратном пути правитель умер. Родственники сразу же заподозрили, что его отравил Кутайба, и убили его заложника. Кутайба ответил тем же.²⁵⁸

Пока шла борьба сначала с Тиреком, а затем с хорасанскими мятежниками, царь Ахаруна и Шумана вновь прекратил выплату дани, и весной 710 г. Кутайба вновь направляется в эту область. Царь отказался вступать в переговоры и убил посланца. Кутайба послал к нему своего брата Салиха, находившегося в дружественных отношениях с царем, обещая помилование в случае сдачи. Но и тут он остался непреклонным, надеясь на неприступность своей крепости. Кутайба осадил ее, поставил камнеметные машины и разрушил часть стены. Тогда царь вышел из крепости и дал бой осаждавшим, в котором и погиб.

Собрав добычу, Кутайба не пошел сразу в Мерв, а направился к Кешшу через Железные ворота (Байсунский перевал). Отсюда он отправил Абдаррахмана б. Муслима к ихшиду Согда Тархуну за получением дани, обусловленной договором, заключенным под Бухарой в 70 г.

Все источники упоминают «завоевание» Кешша и Несефа, но не говорят об осаде или, что еще показательнее, о добыче. Видимо, все ограничилось договором и получением небольшой дани. Абдаррахман дождался получения дани от Тархуна, вернул заложников и присоединился к Кутайбе, который уже стоял под Бухарой, видимо около селения Тававис («Павлины»), где находился храм какой-то богини с павлинами в качестве священных птиц.

На сей раз Кутайба принял решительные меры для закрепления арабской власти в этом важном центре. Во-первых, утвердил царем Бухары, бухар-худатом, малолетнего царевича Тохшаду, за которого до этого правила его мать, хатум. А чтобы власть его не оспаривали никакие соперники, оставил в городе гарнизон. Эти сообщения не оставляют сомнения в достоверности, но заставляют думать, что более ранние упоминания правительницы Бухары (т. III, с. 213) – не что иное, как шаблонный элемент полулегендарных рассказов о ранних походах на Бухару.

С 710 г. Бухара, управляемая марионеточным малолетним бухар-худатом под присмотром начальника арабского гарнизона, стала главным плацдармом для завоевания Согда.

Наступление Халифата в первое пятилетие правления ал-Валида развернулось на всех направлениях.

После жестокого подавления восстания армянских нахараров Мухаммадом б. Марваном и высылки албанского царя Шерое с группой армянской и албанской знати в Дамаск, Закавказье не доставляло беспокойства Халифату. Вместе с тем здесь, в отличие от Хорасана, арабы не предпринимали наступательных действий – Главный Кавказский хребет надежно разделял мусульманский и немусульманский мир. Единственная военная акция, известная нам, была направлена в другую сторону. В 707 г. Мухаммад б. Марван предпринял поход на Гилян, поручив его, по-видимому, своему сыну Марвану б. Мухаммаду. Поход был неудачным, и поэтому лишь один арабский источник упоминает его.²⁵⁹

Встречающиеся в некоторых исследованиях упоминания похода Масламы б. Абдалмалика на Дербент в 707 или 708 г.²⁶⁰ основаны на хронологическом смещении одного сообщения ат-Табари.²⁶¹

Иначе обстояло дело на границе с Византией, где наступательная инициатива перешла к арабской стороне. Сообщения о военных действиях с арабской стороны очень кратки и не дают возможности проследить их направленность и масштаб. Повторяющееся под разными годами упоминание завоевания одних и тех же крепостей позволяет думать, что арабы, захватив их, не всегда укреплялись в них, уходили на зимние квартиры с добычей и пленными, а на следующее лето совершали нападение на те же укрепленные пункты. Складывается впечатление, что именно добыча, а не территория была главной целью этой непрекращающейся войны.

С приходом к власти ал-Валида в войне с византийцами выдвигается его брат Маслама. Человек, несомненно, одаренный, он не мог рассчитывать на престол, поскольку его мать была невольницей, а в арабском обществе строго блюлась чистота крови аристократических родов. Впервые мы встречаемся с ним как с командующим походом в Малую Азию в 86/705 г., еще при жизни Абдалмалика. В результате этого похода была захвачена крепость Лулу у выхода из главного горного прохода Дарб ас-Салам к Тиане и Гераклее (араб. Тувана и Харкала). В следующем году Маслама завладел крепостью Кайкам (Кикам?) у Бухайрат ал-фурсан («Озеро витязей») или города Клавдиополя (?).²⁶² По одним сведениям, он встретил у Сусаны в области Масисы византийское войско и разгромил его. По другой версии, Маслама с отрядом из 1000 воинов столкнулся под Туваной с большим отрядом «арабизированных» во главе с Ma’муном ал-Джурджумани, перешедшим на сторону византийцев, и разгромил его.²⁶³ Эти две версии, возможно, не противоречат друг другу, а описывают различные этапы боевых действий одного года. В кампании этого года отдельной группой, но под началом Масламы принимал участие его брат Хишам.

В следующие два года главным событием была борьба за Тувану, ее упоминают и арабские и христианские источники, расходясь в датировках на год. В 88/707 г. Маслама вновь пробился к Туване, разгромив значительные силы византийцев, потерявших будто бы 40 или 50 тыс. убитыми.²⁶⁴ Арабы, по-видимому, тоже понесли серьезные потери, так как сообщается о распоряжении ал-Валида прислать из Медины 2000 воинов в подкрепление Масламе. Но мединцы были уже не те, что при Абу Бакре или Умаре – борьбе за веру с оружием в руках они предпочитали сбор рассказов о тех временах и приобретение мирских благ от торговли или землевладения – набралось только 1500 человек.²⁶⁵ Маслама осадил Тувану, взять ее к зиме не смог и, оставив часть войска под Туваной, вместе с Хишамом перезимовал в Антиохии. Император весной 708 г. послал преторов Феодора и Феофилакта с большим войском на выручку Туване. Маслама, подошедший с основными силами к городу, встретил их и разгромил к отчаянию осажденных. Думается, именно это сражение имеется в виду, когда говорится о 50 тыс. убитых византийцев. Феофан, рассказывая об осаде Тианы (т.е. Туваны) и разгроме преторов, определяет их потери в 1000 человек,²⁶⁶ чему можно поверить – ни с арабской, ни с византийской стороны не действовали группировки, сколько-нибудь превышавшие 10 000, о чем уже говорилось ранее.

Вскоре после разгрома деблокирующей армии²⁶⁷ город, выдержавший девятимесячную осаду, был взят, и все население угнано в неволю. Падение Туваны открывало арабам путь в центр Малой Азии. В 709 г. Маслама с находившимся под его командованием ал-Аббасом б. Марваном захватил другой важный укрепленный город в том же районе – Гераклею, а также Сурийу и Никомедию (Камудийа).²⁶⁸ Сообщение о взятии Аббасом Дорилеи (Азрулийа) не заслуживает доверия, поскольку в сообщениях о кампании 90/709 г. сообщается одно и то же о захвате крепостей в районе Сурийи, создается даже впечатление, что одни и те же сведения разнесены по двум годам – 89 и 90 гг. х.²⁶⁹

На море в 90/709 г. арабы предприняли какую-то неудачную операцию, в ходе которой командующий флотом Халид б. Кайсан попал в плен к византийцам. Важного пленника доставили к императору, тот обошелся с ним милостиво и освободил его.²⁷⁰ Этот широкий жест мог быть сигналом желания начать мирные переговоры, но он не был принят или не был понят, и военные действия в Малой Азии не прекратились.

Кампанию 710 г., начатую совместно с ал-Аббасом, Масламе не пришлось довести до конца. Видимо, Юстиниан, не надеясь более склонить арабов к примирению, обратился за помощью к своему союзнику и тестю, хазарскому хакану, и в этом году в Арран хлынули полчища хазар. Каланкатуаци, который сообщает об этом, говорит о 80 000.²⁷¹ Связь между последними неудачами византийцев и хазарским вторжением современники хорошо понимали, о чем свидетельствует сообщение Ибн ал-Асира о распоряжении ал-Валида правителю (сахибу) Арминии сообщить императору о готовящемся нападении на его страну хазар и «царей гор».²⁷² Дата может быть и неверна, но суть от этого не меняется. Удар с тыла достиг цели: Маслама был переброшен из Малой Азии в Закавказье, на его месте остался Абдал‘азиз б. ал-Валид, и военные действия на этом фронте утратили прежнюю активность, во всяком случае, ни о каких успехах не сообщается. Это, помимо меньшей опытности Абдал'азиза, можно отнести и на счет того, что Маслама взял с собой часть лучших воинов.

Одновременно Маслама сменил Мухаммада б. Марвана на посту наместника северных провинций, что развязывало ему руки в борьбе против хазар. Сведения об этом назначении неоднозначны и очень скупы. Халифа сообщает буквально следующее: «В этом (91) году ал-Валид ибн Абдалмалик сместил Мухаммада ибн Марвана с [управления] ал-Джазирой, Арминией и Азарбайджаном и назначил на них Масламу и Абдалмалика; и совершил Маслама в 91 г. поход на тюрков, и достиг ал-Баба со стороны Азарбайджана, и завоевал города и крепости, и починились ему те, что за ал-Бабом», это же слово в слово сообщает ат-Табари.²⁷³

Упоминание движения на Дербент из Азарбайджана²⁷⁴ не случайно. В 707‒708 гг. в этом районе у арабов возникли какие-то осложнения: Халифа сообщает о походе Мухаммада б. Марвана в Арминийу, когда ему пришлось остаться на зиму, а Каланкатуаци упоминает в то же время неудачную попытку Мухаммада вторгнуться в Гилян.²⁷⁵ Видимо, и Масламе пришлось иметь дело с подчинением прикаспийской части Азарбайджана, а затем двинуться на хазар, которым природные условия позволяли глубже всего вторгнуться именно в этом направлении.

Отсутствие упоминаний о громких победах и множестве поверженных врагов позволяет предполагать, что хазары, удовлетворившись захваченной в Арране добычей, без особого сопротивления ушли к зиме на родные пастбища, а Маслама в основном занимался завоеванием укрепленных резиденций мелких местных владетелей.

Для восполнения этой обрывочной картины соблазнительно воспользоваться достаточно обширным повествованием о взятии Дербента у ал-Куфи,²⁷⁶ но он ненадежен не столько из-за эпических преувеличений – на них можно сделать скидку, сколько из-за хронологической неточности, начиная хотя бы с того, что Масламу на Дербент у него посылает Мухаммад б. Марван сразу после сожжения нахараров. Некоторые детали говорят, что речь может идти о более поздней осаде. Точно в таком легендарном времени действует у него Маслама и в повествовании о его подвигах в борьбе против византийцев, возглавляемых императоры Никифором (802‒811 ), с которым в реальной жизни успешно воевал ар-Рашид. Этот анахронизм помогает определить время сложения сирийского «Романа о Масламе» – не ранее середины IX в.

Результатом похода Масламы стало укрепление власти Халифата к северу от Куры, позволившее наместнику Арминийи Абдал‘азизу б. Хатиму перенести свою резеденцию в Партав (Барда‘а). Неизвестно, как долго оставался Маслама наместником беспокойного края – о его смещении сведений нет, и во всех последующих событиях он выступает как лучший арабский полководец своего времени, а не как администратор. Невольно возникает ощущение, что он был из числа тех полководцев, которые неоценимы для высшей власти на поле боя, но опасны и нежеланны по соседству с государственным кормилом.

На западе арабской армии противостояло не мощное единое государство, как Малая Азия, а отдельные, хотя и многочисленные племенные ополчения берберов, сокрушаемые поодиночке, или отдельные укрепленные города. Муса б. Нусайр уже не нуждался в помощи из Египта и чувствовал себя совершенно независимым наместником. Пока был жив Абдал‘азиз, Муса, обязанный ему назначением и многим другим, сохранял лояльность, но с его смертью положение изменилось – новому наместнику Египта он не был ничем обязан и мог его игнорировать. Он прекратил отчитываться перед ним, сносясь непосредственно с Абдалмаликом. Оскорбленный Абдаллах направил Мусе послание с упреками в неблагодарности за благодеяния, оказанные Бишром и Абдал'азизом, и с угрозой сместить его. Муса прекрасно сознавал свою недосягаемость и независимость от помощи Египта деньгами или людьми и ответил, что не Абдаллах оказывал эти благодеяния и не ему решать его судьбу, а повелителю верующих. Абдаллах пожаловался отцу, переслав текст переписки, но Абдалмалик не успел познакомиться с жалобой, а ал-Валид, прочитав ее, только посмеялся и оставил все, как есть.²⁷⁷ Да и зачем ему было смещать победоносного наместника, принесшего присягу и присылающего богатый хумс и дары.

В самом начале 706 г. Муса послал Зур‘у б. Абу Мудрика против берберов племени масмуда, обитавших на западных отрогах Атласа. Масмуда вступили в переговоры, и их вожди прибыли в Кайраван для заключения договора, подкрепленного оставлением заложников.²⁷⁸

Заложники различных племен, содержавшиеся в Кайраване, в резиденции наместника на почетных условиях и постоянно общавшиеся с мусульманами, сами становились потом проводниками новой религии у соплеменников. И в силу договоров, и по религиозным убежде­ниям берберы очень скоро стали значительной силой в мусульманском войске.

В 87/706 г. в Кайраван прибыло из Египта последнее подкрепление во главе с Абдаллахом б. Муррой. По всей видимости, это был не отряд воинов, состоявших на жалованьи, а группа добровольцев, которые наряду с желанием сражаться за веру могли иметь желание покинуть Египет из-за начавшегося голода.

Успех первых морских набегов на Сицилию и ближайшие острова вдохновил Мусу на более дальние рейды. В том же, 706 г. было совершено нападение на Сардинию. Сведения об этом расходятся: Халифа называет командующим Абдаллаха б. Мусу, а по данным магрибинского источника, набег возглавил Аббас б. Ухайл, который вошел в море зимой и напал на город Сиракуса (Сиракузы).²⁷⁹ В обоих случаях говорится о захвате богатой добычи. Сомнительно, что два рейда были совершены в один год, но и подозревать, что речь идет об одном и том же набеге, вряд ли возможно.

В 707 г. крупные опрерации не упоминаются. Видимо, после сдачи масмуда и значительного продвижения на запад требовалось время для закрепления на новой территории: поставить гарнизоны, подавить остающиеся мелкие очаги сопротивления.

Крупные операции возобновились в 89/708 г. Укрепив свои позиции в области масмуда, Муса направил своего сына Марвана с пятью тысячами воинов на жалованьи покорить Дальний Сус, область на крайнем юго-западе современного Марокко. «Царь» (малик) Суса Муздана (?) вышел навстречу ему с большим войском, но погиб во время сражения, его войско рассеялось, и край стал легкой добычей Марвана, который, кроме всего прочего, увел будто бы 40 000 пленных.²⁸⁰

В то же время Абдаллах совершил набег на Балеарские острова, а на обратном пути напал на крепость Нивала в Мурсии и захватил ее.²⁸¹

В 708–709 гг. мавла Мусы, Тарик б. Зийад, вел завоевание крайнего северного полуострова Магриба с главным городом Танжер.²⁸² Правитель соседней Сеуты признал вассальную зависимость от мусульман, сохранив свои владения. Правитель Сеуты, по сведениям арабских источников, носил имя Юлиан, то же, что и правитель Танжера, упоминаемый в связи с походом Укбы б. Нафи‘ в 682 г. (т. III, с. 216). Одно и тоже имя, очень близко расположенные столицы позволяют допустить, что перед нами одно и то же лицо, лишь на 28 лет старше. От Юлиана, который должен был хорошо знать ситуацию в вестготском королевстве, Тарик мог получить информацию о междоусобице в богатой стране, отделенной от Африки лишь узким проливом. Только что умер король Витица, передав власть своему сыну Ахиле, губернатору Септиманы (Южная Галлия со столицей в Нарбонне) и Тарраконы (Каталония). Пользуясь его отсутствием на полуострове, губернатор Бетики (с резиденцией в Кордове) Родерик занял столицу, Толедо, и провозгласил себя королем. Ахила послал против него войско, оно потерпело поражение, и Родерик остался хозяином почти всего полуострова, кроме Каталонии, оставшейся под властью Ахилы.²⁸³

Подробные сведения о положении дел в готском королевстве Тарик, а через него и Муса, могли получить от Юлиана, который если и не был вассалом готских королей (как утверждают некоторые источники),²⁸⁴ то все равно знал о событиях в соседней стране от купцов и моряков. Он полон был желания отомстить Родерику за поруганную им честь своей дочери, посланной по обычаю знати на воспитание при королевском дворе.²⁸⁵ Единственным орудием мести для него могли быть мусульмане, вассалом которых он стал по заключенному с ними договору.

В «Книге об имамате и правлении» есть легендарный, но очень характерный рассказ о том, как к ал-Валиду одно за другим прибыли послания от Кутайбы б. Муслима и Мусы б. Нусайра о победах,²⁸⁶ еще более символично известное изображение на одной из стен бани Кусайр Амра, построенной в конце правления ал-Валида, фигур четырех побежденных врагов Халифа – византийского императора, Родерика, сасанидского царя и негуса.²⁸⁷ Не все они были побеждены при ал-Валиде, не все были повержены и позже, но настрой последнего пятилетия правления ал-Валида был именно таков – победа над всеми врагами. И основания для такого самообольщения были – никогда еще после головокружительных побед при Умаре мусульманские войска не одерживали таких побед одновременно на востоке и на западе.

На западе Халифат достиг крайних пределов – берега Окружающего моря, за которым кончается мир. Арабская армия, избалованная легкими победами в Магрибе и богатой добычей, словно наткнулась с разбега на непреодолимое препятствие, сила инерции толкала еще вперед. Оставались острова Средиземного моря, на север от Сеуты – Пиренейский полуостров, южная оконечность которого в хорошую погоду туманной полоской проступала на краю горизонта, маня новыми победами и добычами.

В июле 710 г. мавла Тарика или самого Мусы, Тариф б. Маллук (по некоторым свидетельствам, бербер), с тремя сотнями пеших и сотней конников переправился через пролив и высадился на самой южной оконечности полуострова, в месте, получившем у арабов название Остров Тарифа (Джазира Тариф), и возникший позже на этом месте город сохранил имя Тарифа (г. Тарифа в Испании). Пройдясь по побережью, грабя и убивая, Тариф возвратился с богатой добычей и с убеждением, что за морем мусульман ожидает успех и несметные богатства.²⁸⁸

Следующий десант готовился более основательно, и возглавил его сам наместник Танджи Тарик б. Зийад, мавла Мусы и, вероятно, бербер. Сведения о его подготовке полулегендарны, и это вполне понятно – готовился очередной рейд за богатой добычей, не заслуживавшей особого внимания, а когда он перерос в событие огромной важности, рассказчикам о нем пришлось придумывать интересные детали, вроде переписки Мусы с ал-Валидом по поводу разрешения на этот рейд. Тарик то выходит в море с 17 тысячами воинов, то ночью прячется на корабле в Сеуте с помощью Юлиана. Неясна и численность отряда, с которым высадился Тарик.²⁸⁹ Несомненно только, что в подготовке нападения на Андалусию большую роль сыграл Юлиан, что передовой отряд Тарика был недостаточно велик для завоевания обширной страны (если эта задача ставилась ему сразу).

27 или 28 апреля 711 г.²⁹⁰ Тарик б. Зийад с отрядом около 1700 человек высадился на длинном мысу, отгороженном от материка горой, получившей у арабов название Горы Тарика (Джабал, или Гебел Тарик), название которой сохранилось до наших дней в форме Гибралтар. Согласно одной из легендарных версий, Тарик сжег суда (чтобы показать войску, что пути назад нет), как и должен был поступить эпический герой, на самом же деле суда были отправлены обратно за новой группой войск. Спустя некоторое время, вероятно после прибытия подкрепления, Тарик покинул место, где гора хорошо защищала от нападения, но сковывала возможности маневра, и продвинулся по побережью на десяток километров к юго-западу в район современного Алхесираса, в местность, названную арабами Зеленый остров (ал-Джазира ал-Хадра) или Остров Умм ал-Хаким (по имени наложницы Тарика).²⁹¹ Здесь Тарик оборудовал укрепленный лагерь и некоторое время принимал новые подкрепления, состоявшие в основном из берберов, принявших ислам. О каких-либо грабительских набегах или завоевании соседних городков или крепостей в этот период не сообщается, говорится только о том, что Родерик, обеспокоенный высадкой Тарика, двинул навстречу ему свое войско, находившееся до этого на севере полуострова, в районе Памплоны, где оно подавляло восстание живших там готов. Встреча произошла западнее Сидоны, примерно в 30 км от лагеря Тарика. Родерик же должен был пройти (с учетом извилистости дорог) около 750 км, и это вызывает сомнение в справедливости сведений арабских авторов, говорящих, что Родерик вышел навстречу арабам, а не наоборот, – о выступлении Тарика из лагеря Родерик узнал бы не ранее, чем через 10‒12 дней, и встретиться им пришлось бы гораздо севернее. Надо думать, что Тарик не сидел сложа руки в укрепленном лагере более месяца, а совершал набеги на соседние селения; при этом Юлиан, высадившийся вместе с Тариком, мог вести пропаганду против готов среди местной романской аристократии, и это могло обеспокоить Родерика больше, чем набеги на побережье. В пользу того, что Тарик вышел из лагеря при приближении Родерика, свидетельствует сообщение, что, узнав о приближении Родерика, Тарик, имевший в своем распоряжении 7000 воинов, запросил у Мусы подкрепления, получил еще 5000 и с 12 000 вышел навстречу королю. Войско Родерика, по самой скромной оценке средневековых арабских авторов, насчитывало 40 000 человек,²⁹² но эта цифра (не говоря уж о стотысячной армии) представляется несколько завышенной. Не мудрствуя лукаво, можно думать, что численность мусульманского войска была заметно меньше, чем готского.

Оба войска сошлись у озера западнее Сидоны,²⁹³ в дне пути от лагеря Тарика. Первое столкновение произошло в воскресенье 28 рамадана 92/19 июля 711 г. Бои продолжались целую неделю, и параллельно с этим сыновья Витицы, находившиеся в войске короля, вели тяжелые переговоры с Тариком о сохранении за ними отцовских поместий.²⁹⁴

О ходе сражения, решившего судьбу вестготского королевства и всей Юго-Западной Европы, арабские историки сохранили ничтожно мало информации. Их гораздо больше интересовали соблазнительные истории о сокровищах, доставшихся в добычу после победы. Видимо, исход сражения решил уход с поля боя двух сыновей Витицы с их отрядами. Соотношение сил резко изменилось, и мусульмане сломили готов. Родерик искал спасения в бегстве, но дальнейшая судьба его неизвестна. Победители после боя нашли его коня под золотым (вернее, обложенным золотом) седлом и никаких следов его хозяина.²⁹⁵ Вероятнее всего, он погиб при переправе. Красивая легенда о короле-отшельнике, замаливавшем гнусный поступок с дочерью Юлиана, привлекший внимание А.С. Пушкина, все же не более чем легенда.

Мусульманам достался весь обоз и королевская казна. Четыре пятых богатой добычи были разделены между 9000 участников сражения («кроме рабов и присоединившихся»).²⁹⁶ Должно быть, эта цифра точнее всего определяет численность мусульманской армии за вычетом убитых.

Разгром королевского войска, начавшиеся грабежи и захват невольников в окрестных деревнях повергли сельское население в панику, люди бросились искать убежища в крепости и горах. Тарик брал крепости штурмом, подошел и осадил город Сидону. Несмотря на упорное сопротивление жителей, Сидона была взята штурмом и разграблена. От Сидоны Тарик пошел на север и через Марону вышел к Кармоне, городу на дороге между Кордовой и Севильей. О судьбе этих городков ничего неизвестно, а жители Севильи поспешили сдаться на условии уплаты джизьи. На принятие такого решения повлияли еврей­ские купцы, имевшие тесные контакты со своими контрагентами-единоверцами, от которых могли узнать, что новая власть не повредит их коммерческой деятельности, и там, где еврейские общины были многочисленны, их мнение могло повлиять на решение властей договориться с завоевателями о сдаче города на приемлемых условиях.

На очереди была Кордова, но путь к ней у Эсихи преградили собравшиеся и оправившиеся после поражения остатки королевской армии. В жестоком сражении мусульмане понесли большие потери убитыми и ранеными, но все же одержали верх. Правитель Эсихи сдал город по договору, путь на Кордову был открыт. Тарик отрядил два отряда для завоевания городов юго-востока Андалусии, а сам с основными силами поспешил к столице королевства Тулайтале (Толедо).

Один отряд из 700 кавалеристов под командованием Мугиса ар-Руми пошел к Кордове, другой, численность которого и имя командующего неизвестны, направился к Гранаде. Рассказ о взятии Кордовы достаточно подробен, но именно эта подробность, вернее отдельные детали, вызывают подозрение в том, что они являются эпическими шаблонами, применяемыми для возвеличения героя повествования. Рассказывается, что отряд подошел к Кордове темной дождливой ночью, скрывшей от городской стражи его появление. Встреченный по дороге пастух рассказал, что город хорошо укреплен, но стена в одном месте повреждена, и вызвался показать его. Пролом оказался неподалеку от городских ворот, у реки. Самый ловкий воин взобрался на смоковницу, росшую около пролома в верхней части стены, и перебрался на нее. Мугис размотал свою чалму, и пользуясь ею как веревкой, через стену перелезло еще несколько воинов. Они подошли к воротам, перебили ничего не подозревавших стражников, открыли ворота и впустили остальных. В этом рассказе нет ничего невероятного. Рассказ в целом реалистичен, только маловероятно, чтобы в отряде, отправлявшемся на завоевание большого города, не было с собой веревки, но даже если это так, то пара связанных поводьев была бы уместнее. Чалма командующего вместо веревки, как важный атрибут захвата прославленного города, явно появилась для возвеличения Мугиса. Она заставляет задуматься, нет ли в этом рассказе еще каких-то деталей подобного рода.

Правитель Кордовы (малик) не мог организовать оборону города, в котором так неожиданно появились захватчики, и с отрядом из четырех или пяти сотен воинов ушел из него через западные, Севильские, ворота, укрепившись в каком-то хорошо защищенном монастыре.²⁹⁷ Осажденные продержались три месяца, пока командующий не покинул их, спасаясь от тягот осады и опасности погибнуть. Беглец был пойман недалеко от монастыря, и честь пленения этого члена королевского рода приписывается Мугису. Что было дальше, был ли монастырь взят штурмом или осажденные сдались из-за невозможности продолжать сопротивление – неизвестно; сдавшихся Мугис казнил.²⁹⁸

Кордова стала резиденцией Мугиса, воины получили наделы внутри города, и что отмечается особо, в Кордову были собраны евреи со всего округа.²⁹⁹

Второй отряд завоевал Мурсию и Гранаду, видимо не встретив серьезного сопротивления, сообщается только, что все евреи были собраны в Гранаде, а в Мурсии их не было. Оставив с ними небольшой гарнизон, отряд двинулся на север вдоль побережья. Серьезное сопротивление он встретил только в области Мурсии у городка Оруэла, в 20 км северо-восточнее Мурсии. Правитель города встретил мусульман в поле, после короткого сражения, потеряв часть войска, отступил в город. Далее на сцену выходит расхожий сюжет: правитель города, чтобы скрыть от осаждающих малочисленность защитников, посылает на городские стены женщин, «вооруженных» палками, и вступает в переговоры с мусульманами и выторговывает благоприятные условия сдачи города. Обман раскрывается, победители сожалеют, но остаются верны договору.³⁰⁰ После этого отряд присоединяется к Тарику, занявшему к этому времени Тулайталу.

На этом кончается более или менее достоверная часть сведений о завоевании ал-Андалуса. Как была взята столица, не сообщается, говорится только, что Тарик пересек Гвадалахару (Вади ал-Хаджар) и дошел до городка, фигурирующего как Мадинат ал-Ма’ида («Город стола»), в котором будто бы был найден пресловутый стол, сделанный по приказу царя Соломона (Сулаймана б. Дауда) из драгоценных камней. Что это за город и где был найден стол, ставший легендой, вокруг которой вращается все изложение последующих событий, неясно.

Головокружительный успех вольноотпущенника вызвал у его патрона Мусы б. Нусайра ревность и недовольство. Весной 712 г. он покинул Кайраван, где оставил вместо себя своего сына Абдаллаха, и с восемнадцатитысячным войском направился в ал-Андалус. Упоминаются раджаб (13.IV‒12.V.712 г.) и рамадан (11.VI‒10.VII.712 г.).³⁰¹ Дальше вступает в силу версия событий, призванная прославить араба Мусу б. Нусайра и этим как-то принизить роль бербера Тарика. Муса повторяет в Андалусии путь Тарика. Он осаждает и берет с боем Сидону, затем хитростью, с помощью людей Юлиана была захвачена Кармона. Следующей, как у Тарика, была осаждена Севилья, сдавшаяся через несколько месяцев, и здесь также повторяется фраза о том, что евреи были собраны в Севилье. Только после этого дублирование прекращается – Муса идет к Мериде и осаждает ее. Осада затягивается. Попытка подкопаться под одну из башен под прикрытием большого щита (даббаба – «черепаха») закончилась неудачей: на людей, находящихся в почти завершенном подкопе, напали осажденные, и под обвалившейся черепахой погибло много мусульман. Крепость была взята только в рамадане 94/30. V‒29.VI.713 г.

В это время в Севилье произошло восстание, были убиты 80 человек из мусульманского гарнизона. На помощь севильцам пришли жители Таги и Ньеблы (возможно, беглецы из Севильи). На подавление его Муса послал своего сына Абдал‘азиза и лишь после усмирения севильцев, в конце шаввала (конец июля 713 г.) направился в Толедо.

В этом рассказе о прибытии Мусы в ал-Андалус неверны, по крайней мере, две вещи: дублирование действий Тарика от высадки до взятия Севильи и годичная задержка встречи с Тариком. 94/713 г. как дата встречи явно продиктован рассказом о многомесячных осадах Севильи и Мериды. Стоит предположить, что его встреча с Тариком действительно произошла в конце шаввала, но не 94, а 93 г. (начало августа 712 г.), как все встанет на место – между высадкой Мусы и прибытием в Толедо пройдет немногим больше месяца, тем более что мы не знаем, когда в рамадане началась высадка и сколько времени потребовалось, чтобы ее завершить. Этим снимается вопрос, чем занимался Тарик в течение года, придется лишь перенести осаду и взятие Мериды на время после встречи разгневанного амира и его возгордившегося вольноотпущенника.

Узнав о приближении Мусы, Тарик в сопровождении знати вышел ему навстречу к Тальмире, за 60 км от столицы. По одним сведениям, гнев Мусы ограничился ударом плетью по голове, по другим – Муса арестовал Тарика и хотел его убить, но его выручил гулам халифа ал-Валида, сказавший, что повелитель верующих будет недоволен этим.³⁰²

Рассказы о происходившем после вращаются вокруг стола Сулаймана, который оказался без ножки, что будто бы вызвало подозрения относительно Тарика, и в одной из легенд рассказывается, что Тарик ее утаил, чтобы потом предъявить халифу в доказательство того, что именно он, а не Муса захватил эту бесценную добычу.³⁰³

О военных действиях после прибытия Мусы известно мало. Сообщается, что после прибытия в Толедо Муса с Тариком направились на север, достигли Сарагосы, после чего возвратились.³⁰⁴ К этому мы можем добавить осаду Мериды в 713 г. и усмирение Севильи.

Приход на полуостров новой власти был обозначен началом чеканки новых динаров с двуязычной арабской и латинской легендой.³⁰⁵

В 714 г. Муса получил распоряжение халифа явиться в Дамаск. Муса собрал долю добычи, причитавшейся халифу, и снарядил караван для ее перевозки. Она заняла 114 повозок, и с этим караваном будто бы были отправлены 30 000 невольников.³⁰⁶ Первая цифра вызывает доверие своей неокругленностью, зато вторая, по всей видимости, преувеличена, к тому же эта круглая цифра 30 000 в разных акциях Мусы и его сыновей повторяется неоднократно, словно заменяя собой неопределенное «много». Наместником всего Магриба остался Абдаллах б. Муса, которому подчинялся Абдал‘азиз, управлявший ал-Андалусом. Тарика Муса взял с собой, видимо, авторитет его в ал-Андалусе был слишком велик и мог помешать спокойному существованию сыновей Мусы. Поехал к халифу и Мугис, желавший лично передать ему своего пленника королевской крови.

Магрибская делегация ехала представляться халифу-триумфатору, то и дело принимавшему в эти годы делегации с победными реляциями с дарами. Словно по капризу Истории – а в действительности благодаря политической стабильности и укреплению арабской власти на окраинах – победоносное продвижение арабских армий развивалось не только на западе, но и на востоке.

В раджабе 92/24.ІV‒23.V.711 г., как раз тогда, когда Тарик высаживался в ал-Андалусе, Кутайба б. Муслим во главе войска вступил в Сиджистан, переданный в его управление, по-видимому, после успешного подавления мятежа Тирека и части хорасанских вассалов.³⁰⁷ Почему Кутайба пришел в Сиджистан, вместо того чтобы развивать успехи, достигнутые в Мавераннахре, не совсем ясно.

Согласно ал-Балазури, Сиджистан был переподчинен Кутайбе после смещения наместника, потребовавшего от рутбила вопреки его договоренности с ал-Хаджжаджем платить дань не натурой, а деньгами. Кутайба послал туда от себя своего брата Амра, предъявившего то же требование, и рутбил отказался платить. Кутайбе, призванному на помощь Амром, он объяснил причину, и Кутайба согласился принимать дань натурой.³⁰⁸ Ни о каких военных действиях здесь не упоминается, и непонятно, почему при таком мирном исходе конфликта Кутайба в этом году не предпринял никаких военных акций в других районах. А воевать ему в Сиджистане, по всей видимости, все-таки пришлось. В «Истории Систана» говорится, что военные действия против рутбила начал Амр, а Кутайба их продолжил.³⁰⁹ Военные действия против рутбила упоминает и ал-Куфи, который, в отличие от других авторов, сообщает, что из Сиджистана Кутайба прошел через Балх для подавления мятежа тамошнего владетеля Шада, сына Тирека. В жестоком сражении мусульмане добились победы, потеряв 700 человек убитыми. Пленных мятежников Кутайба будто бы приказал убить и затем устроил трапезу среди трупов, дабы устрашить живых своей жестокостью. На побежденных была наложена дань в 300 000 дирхемов и 3 000 рабов.³¹⁰ Размер дани, составлявший в денежном эквиваленте 900 000 дирхемов, совпадает с размером дани Кабулистана,³¹¹ а явно надуманное имя мятежного феодала рождено ассоциацией с именем Низека/Тирека. Возможно, весь этот рассказ представляет комбинацию каких-то запутанных рассказов о Тиреке и войне с рутбилом, пир среди трупов – скорее всего эпическая деталь для возвеличения героя, который вполне мог во время пиршества приказать убить каких-то пленных врагов – в то время кровь врага не портила аппетита победителей.

Впрочем, нельзя исключить, что в 711 г. прорыв тюрков Тонъюкука через Байсунский перевал в сторону Амударьи³¹² мог породить в этом районе чаяния избавиться с их помощью от арабов.

Кроме необходимости разрешения силой финансового конфликта с правителем Кабулистана появление Кутайбы в Сиджистане в то же время могло быть связано с необходимостью обеспечения левого фланга арабской армии, начавшей по приказу ал-Хаджжаджа наступление на Синд.

В 92 г. X. ал-Хаджжадж сместил Мухаммада б. Харуна с поста наместника Синда и назначил на его место своего соплеменника Мухаммада б. ал-Касима ас-Сакафи, предписав ему задержаться в Ширазе для сбора войска. Хотя Синд, область в низовьях Инда, формально считался завоеванным несколько десятилетий назад, власть Халифата над ним была призрачной, контроль над территорией между Индом и Мекраном часто терялся и снова приходилось силой оружия заставлять местных правителей платить дань, в чем, собственно говоря, и заключалась власть над этой территорией. В момент когда Мухаммаду б. ал-Касиму была вручена власть над Синдом, реальная власть Халифата заканчивалась в 350‒400 км западнее Инда.

Мухаммад собирал войско полгода и наконец вышел из Шираза с 6 000 всадников.³¹³ Вероятно, это была весна 711 г. Он подошел к городу Каннаджбуру и осадил его. Город упорно сопротивлялся и лишь через месяц был взят штурмом. Отсюда он повернул к морю и осадил город Армабил, жители которого вступили в переговоры и сдали город. Здесь Мухаммад б. ал-Касим задержался на несколько месяцев, пережидая сезон муссонных дождей. Во время этой паузы войско Мухаммада б. ал-Касима постепенно увеличивалось. Еще в Каннаджбуре к нему присоединился Мухаммад б. Харун со своим отрядом,³¹⁴ присоединялись полуразбойничьи отряды из остатков мусульманских войск, действовавших ранее в этих районах, просто добровольцы, например из Маската, от которого до Армабила было немногим больше 500 км, т.е. трое-четверо суток при попутном ветре.

Новую кампанию Ибн ал-Касим начал с наступлением сухого сезона, поздней осенью 711 г., приходящейся уже на начало 93 г. х. От Армабила он повел свое войско вдоль побережья, прошел через Кандабил, где умер и был похоронен Мухаммад б. Харун, и подошел к столице Синда, Дайбулу, располагавшемуся в районе современного Карачи. Город был велик и хорошо укреплен. Мухаммад б. ал-Касим приготовился к длительной осаде: соорудил укрепленный лагерь и изготовил осадные орудия. Сюда из Ирака (?) по морю доставлялись подкрепления и необходимое снаряжение. Была сооружена огромная катапульта, прозванная ал-Арус («невеста», а может быть, с долей иронии – «кукла»), которую обслуживало 500 человек.

В центре города находился большой храм (бутт) с высоким шпилем, на котором развевалось знамя. Мухаммад (будто бы по совету ал-Хаджжаджа) придвинул катапульту к городской стене, чтобы камни долетали до храма, и начал его обстреливать. Когда шпиль со знаменем был сбит, конечно, пострадало и само здание. Осажденные предприняли вылазку. Мусульмане ее отбили и с помощью штурмовых лестниц преодолели стену города. Правитель Синда, Дахир, с остатками войска покинул Дайбул и ушел на север. Победители три дня грабили город, сокровища храмов составляли главную часть добычи, служители храмов были перебиты.³¹⁵

В захваченном городе Мухаммад устроил мечеть, разместил в опустевших домах значительный гарнизон (4000 человек) и ушел вслед за Дахиром к Инду. Жители города ан-Нирун в 150 км от Дайбула³¹⁶ выслали навстречу ему делегацию для переговоров о мирной сдаче города и тем обезопасили себя и свое имущество. Где-то здесь его настигло послание ал-Хаджжаджа, побуждавшее к дальнейшим завоеваниям: «Ты амир всего, что завоюешь». Отсюда родилась легенда о том, что ал-Хаджжадж посулил ему и Кутайбе, что тот из них, кто первым дойдет до Китая, станет его правителем.³¹⁷ Мухаммад б. ал-Касим направился к Инду, переправился через него несколько выше современного Хайдарабада³¹⁸ и пошел вверх по долине, не встречая серьезного сопротивления. Здесь он занял область Михран, на что ушло несколько месяцев. За это время Дахир успел собрать большое войско, усиленное боевыми слонами (по одному свидетельству, их было 28).³¹⁹ Войско Мухаммада б. ал-Касима в это время стало пополняться за счет местного населения, в частности, после сдачи города Садусана к нему при­соединилось 4000 зуттов (цыган). Мухаммад не стал ожидать нападения Дахира, а сам пошел на него, наводя мост через Инд. Жестокое сражение длилось весь день. Дахир сражался верхом на слоне, но тот, под конец замученный жаждой, заупрямился, Дахир слез с него, стал сражаться пешим и был убит или бежал. После этого индийское войско обратилось в бегство.³²⁰ Никаких обычных сообщений о больших победах, сообщений о численности сражавшихся, о числе поверженных врагов в данном случае не приводится, не указывается место сражения и его дата. Лишь Халифа хоть как-то ориентирует его во времени, упоминая его среди событий 93 г. х., но это может соответствовать и поздней осени 711 г., и началу осени 712 г. Уточнить что-то в этих пределах по косвенным данным не представляется возможным.

Рассказ о дальнейших событиях позволяет приблизительно представить место этого решающего для судеб Синда сражения. Остатки разбитого войска Дахира, отходя вверх по Инду, укрепились в городе Брахманабаде, находившемся в двух фарсахах (10‒12 км) от места будущей столицы мусульманского Синда, ал-Мансуры,³²¹ следовательно, сражение, вероятнее всего, произошло в сотне километров выше современного Хайдарабада. Город был взят штурмом, при этом погибло 8000 индусов. Оставив в городе наместника, несомненно с гарнизоном, Мухаммад двинулся дальше, к ар-Руру.³²² Лежавший на его пути Савендери сдался по договору, его примеру последовал Басмед, город в двух переходах от Мултана, отсюда до ар-Рура, где укрылась вдова Дахира, оставалось три перехода. Этот город, расположенный на горе, оказался крепким орешком, его осада затянулась на несколько месяцев, и рассказ о ней заставил бы нас забежать вперед по отношению к событиям, происходившим в это время в Мавераннахре.

В то время как Мухаммад б. ал-Касим успешно продвигался в Синде, Кутайба б. Муслим собирал хорасанских воинов для похода на Самарканд, чтобы наказать согдийцев за нарушение договора и свержение Тархуна, который согласно договору находился под покровительством Халифата и лично Кутайбы. Однако новое непредвиденное обстоятельство заставило его изменить прежнее намерение. К нему прибыли посланцы хорезмшаха Джинфара с тайным поручением – пригласить Кутайбу в Хорезм для расправы с непокорным млашим братом Хурразадом, который вышел из повиновения и притеснял подданных, отбирая у них понравившееся имущество и женщин. За помощь Джинфар готов был заплатить и признать зависимость от Халифата.³²³

Отказаться от такого предложения было невозможно – месть согдийцам могла подождать. Кутайба ответил согласием, но сохранил его в тайне даже от своего окружения. Войско двинулось, как обычно, по дороге на Бухару через Амул, от которого до границ Хорезма оставалась неделя пути. Только здесь он объявил об изменении цели похода, отсюда весть о его движении опередила бы его появление дня на три, а за это время организовать сопротивление было уже нереально.

Выступление Кутайбы из Мерва не вызвало беспокойства в Хорезме – известно было, что арабы за одну летнюю кампанию совершали только один дальний поход, а жертвой на сей раз был Согд, и шах поспешил успокоить свое окружение, что Кутайба в этом году не нападет на Хорезм и самое время насладиться весной (можно думать, что имелось в виду празднование навруза – дня весеннего равноденствия).³²⁴ «Они стали пить и наслаждаться жизнью», и весть о приближении арабов повергла хорезмийцев в отчаяние. Придворные бросились к шаху за советом и получили ответ, что сделать что-то уже поздно, лучше откупиться от Кутайбы, а если хотят, то могут обратиться к Хурразаду.³²⁵ Хурразаду стало ясно предательство брата. Он взял на себя защиту Хорезма, собрал людей и вышел навстречу Кутайбе, прошедшему через Хазарасп. Противники расположились неподалеку от столицы Хорезма, Каса.³²⁶ Неизвестно, как развернулись бы события, если бы хорезмшах не сдал Кутайбе два внешних кольца города. Хурразад со своими сторонниками укрылся в центральной, наиболее укрепленной части города, а хорезмшах перешел в лагерь Кутайбы. Хурразад обратился к Кутайбе с просьбой о пощаде, говоря, что будет его верным рабом. Кутайба ответил, что с этой просьбой следует обратиться к брату. Хурразад понял, что обречен, и решил сражаться до последней возможности. Сражение было недолгим, цитадель пала, и пленного Хурразада привели к Кутайбе, приказавшему его казнить.³²⁷

Затем Кутайба по просьбе хорезмшаха передал ему пленных, и они были казнены по его приказу, их имущество было конфисковано и отдано Кутайбе, из чего следует, что на стороне Хурразада сражалась часть хорезмийской знати. Кроме того, Кутайба должен был получить какую-то заранее оговоренную сумму за помощь, которая никем не упоминается, лишь в одном случае говорится о 100 000 рабов.³²⁸

После расправы с Хурразадом и его сторонниками хорезмшах обратился к Кутайбе с просьбой нанести удар правителю Хамджерда, области в самых низовьях дельты Амударьи и к северо-западу от нее, нападавшему на Хорезм. Абдаррахман б. Муслим успешно справился с этой задачей и привел 4000 пленных, которых Кутайба приказал обезглавить.³²⁹ Массовое убийство пленных (как и рассказы о пиршестве среди трупов), по представлениям племенных преданий того времени – черта, украшающая героя. Что и говорить, время было кровавое и нравы жестокие. бивали и пленных, точнее не убивали, а казнили мятежников. Пленных, взятых в обычных войнах, предпочитали обращать в рабство. Пленные были частью добычи, поступали в раздел между воинами, включались в хумс для халифа. Только чрезвычайные обстоятельства могли заставить командующего лишить войско и халифа законной части добычи, в данном случае не меньше 600 000 дирхемов (если, конечно, пленных было действительно 4000, а не 400).

Дорогой ценой заплатил хорезмшах за избавление от соперника. Вместо недостойного брата над ним встал мавла рода Муслима Убайдаллах б. Абу Убайдаллах, контролировавший сбор дани (названной хараджем), и отряд мусульманских воинов под командованием Ийаса б. Абдаллаха б. Амра, а Хорезм потерял независимость.

Обремененное добычей, мертвой и живой, арабское войско дошло до дороги из Мерва в Самарканд (и далее – в Китай). Воины предвкушали заслуженный отдых и приятный процесс расходования добычи. Был самое позднее конец мая‒начало июня, оставалось месяца четыре удобных для ведения военных действий, и Кутайба принял неожиданное решение – использовать это время для выполнения первоначальной цели похода, наказания самаркандцев.

Кутайба отправил обоз в Мерв, а сам повел войско к новой славе и добыче. В Бухаре он задержался на три дня для включения в свое войско отряда бухарских дихканов. Он догнал конный авангард примерно на полпути к Самарканду, а около города Рабинджана (Арбинджана) путь ему преградили согдийцы во главе с ихшидом Согда Гуреком, призвавшим на помощь тюрков. Упорное сражение длилось несколько дней. Согдийцы даже прорвались к лагерю арабов и все-таки вынуждены были отступить к Самарканду, а тюрки покинуть Согд.³³⁰

Об осаде Самарканда сообщается больше сведений, чем о взятии какого-либо другого среднеазиатского города. К сожалению, это в большинстве разрозненные эпизоды, которые трудно поставить в последовательный хронологический ряд. По-видимому, вскоре после того как арабы обложили Самарканд, Гурек обратился за помощью к северным соседям, ферганцам и шашцам, предупреждая, что после падения Самарканда жертвами будут они. На помощь был послан отряд дихканов в несколько сот человек. Это была серьезная помощь: нас не должно обманывать упоминание армий в десятки тысяч воинов. Большинство из них не имели серьезного защитного вооружения и оружия, главной ударной силой были сравнительно немногочисленные отряды тяжеловооруженных всадников. И у Кутайбы их было, может быть, две-три тысячи. Этот отряд намеревался ночью напасть на лагерь Кутайбы. Подобные нападения нередко приводили к разгрому заспавшегося войска. Замысел провалился из-за хорошо поставленной разведки Кутайбы, которая заранее сообщила о приближении отряда. Той же ночью он послал несколько сотен отборных воинов под командованием своего брата Салиха, который в десятке километров от лагеря преградил дихканам дорогу, спрятал с обеих сторон засады и встретил ничего не подозревавший отряд. Завязался бой, исход которого решило нападение с тыла двух засад. Почти весь отряд, шедший на выручку Самарканду, погиб. Воины Салиха вернулись с головами убитых дихканов на копьях, показывая самаркандцам, что им больше нечего надеяться на помощь извне.³³¹

Началась плотная осада города. Для разрушения стен и обстрела защитников было поставлено множество канеметных машин.³³² Самарканд был для своего времени большим городом, его окружность составляла примерно 11 км (считая с тогдашним, защищенным стеной, пригородом), а собственно город, то, что арабы называют мединой, а иранцы – шахристаном, имел периметр 6,5 км. Оборону города облегчало то, что с севера естественным рвом служило русло большого канала, впрочем, внешняя стена и с востока возвышалась над каналом. Город снабжался водой с юга, где через широкую ложбину был переброшен акведук из обожженного кирпича, по которому в свинцовом желобе текла вода. Из описания событий осады невозможно установить, по какому периметру осаждали город арабы – по внешнему, соответствующему контуру городища Афрасиаб, или же они заняли тогдашний южный пригород. В руках арабов находился мощный рычаг воздействия на самаркандцев – возможность лишить город воды, отведя канал в сторону или просто разрушив акведук, но они не воспользовались им, в отличие от монголов, разрушивших акведуки и обрекших древнюю часть города на запустение.

В осаде Самарканда активно участвовали хорезмийцы и бухарцы. Гурек даже послал Кутайбе упрек: «Ты сражаешься против меня при помощи моих братьев и родичей неарабов, выставь против меня арабов».³³³ Укол попал в больное место, и Кутайба начал штурм города силами отборных арабских войск. Когда им удалось захватить пролом в стене, согдийцы предложили прекратить бой и наутро вступить в переговоры о сдаче. Видимо, захват части городской стены достался арабам дорогой ценой, поскольку Кутайба принял это предложение. На следующий день Кутайба, как было договорено, с двумя тысячами воинов въехал через южные, Кешшские ворота, пересек город и выехал через северные, Китайские ворота, обозначив этим завоевание Самарканда. Затем Гурек устроил трапезу для победителей, и уже на сытый желудок был составлен договор, который стоит привести целиком, так как это единственный полный (или почти полный) текст подлинного договора подобного рода.

«Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного.

Это то, на условиях чего заключили мир Кутайба, сын Муслима сына Амра ал-Бахили, с Гураком, сыном Ихшида, афшином ас-Сугда,³³⁴ взяв обязательство обеспечить соглашение с Аллахом и его верность и покровительство его посланника, – да благословит его Аллах и да приветствует его и его род, и защиту со стороны амира верующих ал-Валида, сына Абдалмалика, и амира ал-Хаджжаджа, сына Йусуфа сына Хакама, и защиту верующих, и защиту Кутайбы, сына Муслима. А он заключил мир от [лица] Самарканда и его рустаков, Кисса и Насафа,³³⁵ их земель и пашен и всех их пределов на условии выплаты двух тысяч тысяч дирхемов сразу и двухсот тысяч дирхемов каждый год и трех тысяч голов невольников (ракит), среди которых нет малолетних и стариков, и на условии, что они³³⁶ будут слушаться и подчиняться рабу Аллаха ал-Валиду, сыну Абдалмалика сыну Марвана, и амиру ал-Хаджжаджу, сыну Йусуфа, и амиру Кутайбе, сыну Муслима, и на условии того, что то, что выплачивает Гурак, сын Ихшида, афшин Самарканда, из чего заключил мирный договор Кутайба, сын Муслима, из ценностей (мал) и невольников, так то, что он даст из этого в счет джизьи его земли, из невольников (саби) засчитывается ему за каждую голову двести дирхемов, а то, что будет из тканей большими [кусками], то каждый кусок (сауб) за сто дирхемов, а малые – за шестьдесят, а те, что будут из шелка, – каждый отрез (шикка) за двадцать восемь дирхемов; а червонное золото – каждый мискаль за двадцать дирхемов, а белое серебро – мискал за мискал.³³⁷ На Кутайбе, сыне Муслима, лежит соглашение и обязательство, что он не поступит против Гурака, сына Ихшида, никогда, ни в чем не будет вероломен и не возьмет с него больше того, на условии чего заключен мир. А если выступит против Гурака, сына Ихшида, афшина Согда, какой-нибудь враг, то на Кутайбе, сыне Муслима, обязательство помочь и содействовать ему против его врагов. И говорит Кутайба, сын Муслима, что во власти твоей, о Гурак, сын Ихшида, афшин, Самарканд, его земля, и его пределы, и Кисс, и Насаф, их области (биладуха) и крепости, тебе предоставляется распоряжение их делами, и твоя печать действенна для них; и не проверяет тебя проверяющий; и что после тебя власть будет принадлежать твоему сыну, пока длится моя власть над Хорасаном.

Засвидетельствовали это: ал-Хусайн, сын ал-Мунзира ал-Баки, и Ди- рар, сын Хусайна ат-Тамими, и Илба‘, сын Хабиба ал-Кайси, и Му‘авийа, сын Амира ал-Кинди, и Ваки‘, сын Абу Суда ал-Ханзали, и Ийас, сын Найхана, и ал-Ашджа‘, сын Абдаррахмана, и ал-Муджассар, сын Музахима, и Абдаллах, сын ал-Азвара, и ал-Фадл, сын Абдаллаха, и Усман, сын Раджа, и ал-Хасан, сын Му‘авии, и ал-Фадл, сын Бассама, и писал ас-Сабит, сын Абу Сабита, секретарь Кутайбы, сына Муслима, в году 140 девяносто четвертом».³³⁸

Не слишком точная дата составления договора дает все-таки некоторое представление о длительности осады Самарканда. Он сдался после 7 октября 712 г. (94 г. х. начался 7 октября). Он мог бы продержаться и дольше, если бы на помощь пришли тюрки. Но они после поражения под Рабинджаном ушли за Сырдарью и в течение нескольких лет не вмешивались в дела Междуречья.

В договоре не был затронут очень важный для взаимоотношения мусульман с покоренными иноверцами вопрос о судьбе храма или храмов города. Кутайба приспособил для моления какое-то здание и провел пятничное моление, но существование мечети в одном городе с языческим капищем было несовместимо, и Кутайба принял решительные меры: приказал своим людям вынести из храма статуи богов и сжечь их. Это, видимо, явилось неожиданностью для Гурека, на коленях умолял он Кутайбу не делать этого, пугая местью богов. Но Кутайба был непреклонен и поджег сваленные в кучу деревянные статуи в золотых и серебряных окладах собственной рукой. Кары не последовало, а из кострища, оставшегося от прекрасных произведений искусства,³³⁹ победители выбрали опаленные остатки окладов из серебра и золота.³⁴⁰

Кутайба не остановился на этом; нарушая договор, верность которому, по его уверению, гарантирована Аллахом, он заставил согдийцев вместе с царем покинуть медину Самарканда и поселил в опустевших домах оставленный им гарнизон. Комендантом города он поставил своего брата Абдаллаха, дав ему строгий наказ не пускать согдийцев в медину: «Не позволяй ни в коем случае войти многобожни­ку в какие-либо из ворот Самарканда без печати на руке; если глина высохнет до того, как он войдет, то убей его, если найдешь у него что-либо железное, вроде ножа или [чего-то] другого, то убей его, если запрешь ворота на ночь и обнаружишь [в городе] кого-либо из них, то «убей его».³⁴¹

Завоевание сразу двух богатых областей небывало прославило Кутайбу. Кайситские (североарабские) поэты, прославляя его, противопоставляли его роду аздита ал-Мухаллаба. Восхваляя его, поэты подчеркивали то, что в наши дни пытаются маскировать.

Каждый день Кутайба собирает добычу

И к богатствам прибавляет новое богатство.

Он – бахилит с возложенной на него короной,

И черные его макушки поседели.

Опустошил он Согд конными отрядами,

Так что Согд сидит на голом месте.

Плачет сын, потерявший отца,

И страдающий отец плачет по сыну.

И в каком бы месте не остановилась или не прошла,

Его конница оставляет глубокий след.³⁴²

Для нас эти строки звучат как сатира, а современники Кутайбы так выражали восхищение своим героем: жестокость по отношению к врагам считалась доблестью. Отсюда и преувеличение числа убитых, пленных и обращенных в рабство, поэтому соплеменники Кутайбы, бахилиты, рассказывали о своем герое, что он по договору с хорезм-шахом получил ни много ни мало 2 100 000 рабов.³⁴³ Эту тенденцию всегда надо иметь в виду.

Этот год был годом фантастических успехов: на западе кончалось завоевание ал-Андалуса, на востоке шло к концу завоевание Синда, и завоеваны были сразу два царства. На западе ислам вышел к Окружающему морю, на востоке оставался только Китай. Казалось, вернулись времена Умара и нет преград воинам халифа.

Зимой 712/13 г. торжество Кутайбы было несколько охлаждено событиями в Хорезме. Рассказы о них полны недомолвок и противоречивы. Хорезмийцы не могли простить хорезмшаху предательства, не собирались мириться с завоеванием. Как выразился ат-Табари, «они сочли Ийаса слабым и собрали против него войско». Что успело сделать это войско с отрядом Ийаса, не сообщается. У ал-Йа‘куби явно смешаны сообщения о двух разновременных событиях: в Хорезме правил Са‘ид б. Вануфар, при нем хорезмийцы убили наместника, и Кутайба пришел в Хорезм, осадил Са‘ида б. Вануфара и убил его, захватил 100 000 пленных и, оставив наместником Хорезма Убайдаллаха б. Абу Убайдаллаха, пошел на Самарканд. У ат-Табари нет ни слова о нападении хорезмийцев и убийстве хорезмшаха. По его словам, Убайдаллах б. Абу Убайдаллах написал Кутайбе о ситуации в Хорезме, и Кутайба послал Абдаллаха б. Муслима усмирить хорезмийцев и наказать неудачливых военачальников, Ийаса и Хаййана ан-Набати (видимо, командовавшего мавлами). Абдаллах наказал Хаййана, а араба Ийаса простил. Далее оказывается, что карательное войско привел зимой Мугира б. Абдаллах. При его приближении дети убитых хорезм-шахом (или Кутайбой) сказали, что не могут оставаться с убийцами и ушли в «страну тюрков». Ясность в эту ситуацию вносит замечание ал-Бируни, что Кутайба перебил жрецов-хранителей учености и сжег книги, после чего пресеклась наука в Хорезме.³⁴⁴ Ал-Бируни, вероятно, ошибался, приписывая уничтожение жрецов и книг самому Кутайбе, ведь его появление в Хорезме было согласовано с хорезмшахом и в их договоре не могло быть такого условия, а вот во втором случае, при подавлении восстания, несомненно, принимались более жесткие меры и первой жертвой должны были стать служители враждебного исламу культа, которые, скорее всего, и были идейными вдохновителями восстания.

Инцидент был исчерпан, и Кутайба весной 713 г. вновь ведет свое войско в Мавераннахр на дальнейшие завоевания.³⁴⁵ на этот раз, словно оправдывая предостережение Гурека, на Фергану и Шаш. По мере продвижения к нему присоединялись отряды хорезмийцев, бухарцев и согдийцев из Несефа, Кеша и Самарканда. Сведения об этой кампании скудны. Сообщается, что под Ходжентом были бои, но о судьбе города не говорится. Затем Кутайба с частью войска пошел на Касан, бывший, видимо, резиденцией царя Ферганы, а другую часть отправил в Шаш, пройдя по нему огнем и мечом. Этот отряд соединился с Кутайбой под Касаном. О взятии его также не сообщается.³⁴⁶

Вероятно, на обратном пути Кутайба остановился в Бухаре и принялся всерьез за ее исламизацию. В цитадели (Арке) была сооружена мечеть, и стали проводиться пятничные моления с участием новообращенных бухарцев, которые не понимали Корана и не знали обряда моления. Поэтому Коран им толковали на фарси, а специальный человек на том же языке подсказывал, что надо делать. Для привлечения новых мусульман сначала даже была объявлена премия за присутствие на молении – два дирхема,³⁴⁷ премия немалая, хлебом можно было обеспечить себя на неделю. Только вряд ли эта расточительная форма пропаганды продержалась долго.

Значительное расширение территории, подвластной Кутайбе, потребовало для контроля над ней дополнительного контингента арабских воинов, и ал-Хаджжадж прислал из Ирака подкрепление, численность которого не указывается.³⁴⁸ Подкрепление требовалось и потому, что установить контроль над Ферганой и Шашем не удавалось, хотя есть сообщение, что в этом году Кутайбе удалось прорваться до Исфиджаба.³⁴⁹

За эти два года и в Синде шло неуклонное движение вперед. Наибольшие затруднения доставил Мухаммаду б. ал-Касиму ар-Рур, где укрылась вдова Дахира. Убедившись в бесполезности сопротивления, защитники города через несколько месяцев вступили в переговоры с Мухаммадом и сдали город с условием личной неприкосновенности и сохранения храма (будд). Мухаммад согласился: «Действительно, будд подобен христианским церквам и еврейским синагогам».

После сдачи ар-Рура Мухаммад продолжил движение на север, прошел через ас-Сикку и Байас и приблизился к Мултану, где путь ему преградило местное ополчение. Столкновение окончилось победой мусульман, которые осадили город. Длительная осада была тяжела для обеих сторон: даже у осаждающих кончились припасы и им пришлось есть ослятину. Не выдержал и кто-то из горожан. Выговорив себе сохранение жизни, он указал Мухаммаду начало водопровода, снабжавшего город водой, и когда подача воды прекратилась, измученные жаждой горожане сдались на милость победителя. Сражавшиеся с оружием в руках были казнены, их жены и дети обращены в рабство, в рабство были обращены и служители храма (якобы 6000), сокровища храма стали добычей победителей. Захваченные драгоценности заполнили помещение площадью 20 кв. метров, а Мултан получил прозвище «Золотой город».

Из всех этих событий датировано только завоевание Мултана, да и то весьма приблизительно – 95 г. х., что может относиться и к концу 713 г. (год начинался 26.IX.713 г.), и к первой половине 714 г. У Халифы есть еще промежуточная дата – убиение в 94 г. х.³⁵⁰ некоего Сасийа, что не связывается ни с каким местом.

Завоеванием Мултана кончается период быстрых успехов Мухаммада б. ал-Касима в Индии. Ат-Табари не отмечает завоевание Мултана среди событий 95 г. х., а вместо этого говорит: «В этом году завоеван последний ал-Хинд, кроме ал-Касарджа и ал-Масандала».³⁵¹ Что это за города или области, остается неизвестным.

Итак, за четыре года, с 711 по 714 г., владения Халифата увеличились примерно на 600 000 кв. км, а число налогоплательщиков не менее чем на миллион. Потеряли независимость два государства и два исчезли совсем. Инерция наступательного порыва мусульманского общества превратила ал-Валида Строителя в Завоевателя без всяких усилий с его стороны.

Только в борьбе с Византией успехи были невелики. Отдельные глубокие прорывы в Малой Азии сменялись борьбой за пограничные крепости. Здесь кроме Масламы отдельными группами командовали сыновья ал-Валида – ал-Аббас и Марван. Так, в 94/713 г. ал-Аббас «завоевал» Антиохию в Писидии, но в следующем, 95/714 г. он вновь ведет бой за приграничные крепости.³⁵²

Маслама в 711 и 712 гг. вел боевые действия в районе Малатийи и Сусийи.³⁵³ А в 714 г., по сведениям Халифы, он же совершил поход на Ширван и завоевал Дербент. По рассказам участников похода, к Масламе, осаждавшему Дербент, пришел человек, который за гарантию сохранения жизни ему и его семье указал слабое место в обороне города. Воспользовавшись этим, Маслама ворвался в город и после ожесточенного боя взял его. О походе на Дербент или завоевании его в этом году не сообщает больше ни один историк. Единственным косвенным и очень слабым указанием на возможность этого похода является отсутствие упоминания о действиях Масламы в других районах. История о взятии Дербента Масламой с помощью предателя рассказана с большими подробностями ал-Куфи без даты, но в связи с карательным походом Мухаммада б. Марвана. Похоже, что краткое сообщение Халифы со ссылкой на надежного в других случаях информатора заслуживает внимания.

Военные успехи десятилетия 705‒714 гг., увеличившие территорию Халифата на добрый миллион квадратных километров плодородных земель и не менее чем на миллион налогоплательщиков, не были связаны с личностью халифа. Он не вмешивался в ведение военных операций, да и не мог своевременно влиять на них, когда обратная связь с главными районами военных действий требовала по меньшей мере двух месяцев, не помогал он ни деньгами, ни людскими ресурсами – все находилось на месте самими наместниками. Самое лучшее, что мог сделать ал-Валид – не мешать своим энергичным наместникам, лишь изредка выступая в роли верховного арбитра. Да и чем он мог помочь ал-Хаджжаджу, распоряжавшемуся территорией всей бывшей сасанидской империи. Халифу оставалось распоряжаться судьбой второстепенных внутренних наместничеств.

Средневековые историки, характеризуя правление ал-Валида, говорят, прежде всего, о его строительной активности и совершенных при нем завоеваниях, и мало говорят о нем самом, его внутренней политике, отношении к людям и просто о поведении в быту. Вряд ли это была такая уж заурядная личность, скорее, дело в том, что в поведении его не было заметных крайностей, которые служат предметом восхищения или осуждения. Он не был образцово благочестивым, но и не подвергался осуждению за небрежение религией. Ему не чужды были все радости жизни, но и в пьянстве его не упрекали. При его дворе искали счастья и даров и поэты, и знатные курайшиты, они получали дары, но не в таких размерах, чтобы это становилось легендой, был не скуп и не расточителен, разве что на строительство тратил он не в пример больше, чем его предшественники.

О том, что для него, как и для ал-Хаджжаджа, тягчайшим преступлением наместника была задержка поступлений в центральную казну, свидетельствует судьба его брата Абдаллаха, правившего Египтом. Впрямую о его вине в источниках не говорится, но догадаться можно. 13 раби‘ I 90/30.1.709 в Фустат в отсутствие Абдаллаха, пировавшего за городом, неожиданно явился неизвестный до того Курра б. Шарик. Он потребовал у казначея ключи от сокровищницы, а примчавшемуся Абдаллаху предъявил грамоту о своем назначении. Собрав обширное имущество, накопленное за пять лет наместничества, Абдаллах покинул Египет. В Иордании его встретил посланец ал-Валида, конфисковавший по его приказу все нажитое в Египте богатство.³⁵⁴

Правление Курры интересно для нас тем, что освещается как источниками со страдательной, христианской стороны, так и подлинными документами канцелярии Курры, поступавшими к Василию, управляющему (пагарху) округа Афродито (Атфих, около Файюма). Они сохранились в мусорных кучах вокруг этого городка и были найдены в начале XX в.³⁵⁵ Самые ранние из них относятся буквально к первым дням правления Курры, с раби‘ I. 90 г. х. Письма этого месяца касаются самого больного вопроса – недоимок за прошлые годы, в частности упоминается неуплата джизьи за 88 г. х.³⁵⁶ Требуя от пагарха своевременной и полной уплаты хараджа, наместник напоминает, что год был урожайным и отговорок не может быть. Несколько писем содержат распоряжения о поимке беглых крестьян. Но его внимание привлекают и другие темы: например, разбор жалоб местных жителей друг на друга за невозврат долга и неуплату аренды. Его заботой было и обеспечение Фустата своевременным подвозом зерна. В раби‘ I 91/7.1‒5.II.710 г. он пишет Василию о торговцах зерном: «Прикажи каждому торговцу привезти половину того, что у него есть из зерна в Фустат, и пиши мне с каждым из купцов, который приезжает от тебя, сколько он привез».³⁵⁷

В письмах не указывается, какие меры надо применять для своевременного получения налогов и выколачивания недоимок – местные администраторы имели в этом достаточный опыт, и учить их не требовалось.

По свидетельству церковного историка Севера б. ал-Мукаффы, когда патриарх Александр приехал в Фустат поздравить нового наместника со вступлением в должность, Курра потребовал от него уплаты 3000 динаров. За отказ платить из-за отсутствия таких денег патриарх был арестован, по свидетельству этого автора, был даже подвергнут телесному наказанию и отпущен собирать деньги в Верхнем Египте.³⁵⁸ В конце концов, патриарх получил скидку в 1000 динаров. Получение налога с епископа Афродито зафиксировано и в одном из документов, хотя сумма и характер налога не указывается. По характеру сообщений христианских историков, суммы, налагавшиеся на патриарха и других иерархов, рисуются как контрибуции, а не как налог с какой-то собственности. Возможно, все-таки, что подобные суммы были налогом с церковных земель.

Ужесточение сбора налогов, вероятно, затронуло и мусульман, поскольку в 710 г. в Александрии возник заговор с целью убийства Курры, лишь случайно кончившийся провалом. Для лучшего учета налогооблагаемой собственности при нем был составлен новый кадастр, третий после арабского завоевания. Наряду с этим по приказу халифа Курра разрушил пятничную мечеть, построенную Абдаллахом и в 711‒713 гг. выстроил новую.³⁵⁹

Десятый год правления ал-Валида оказался несчастливым. Ему шел лишь сорок пятый год, но начались какие-то болезненные проявления. Судя по одному сообщению ат-Табари, с ним как-то случился глубокий обморок. Ал-Валид стал подумывать о передаче права наследования своему сыну Абдал‘азизу, и предложил Сулайману отказаться от наследования в его пользу. Сулайман соглашался лишь на признание за Абдал‘азизом права возглавить Халифат после себя. Оба понимали, что такое решение ничего не стоит. Ал-Валид предложил наместникам провести присягу Абдал‘азизу как наследнику, но согласились на это только ал-Хаджжадж и Кутайба, и от этого плана пришлось отказаться. А 9 июня 714 г. последовал новый удар – после какой-то болезни умер ал-Хаджжадж.³⁶⁰ Верный своему принципу пользы дела, а не личной выгоды, он не назначил преемником своего сына, а разделил власть, вручив ее в военно-политической сфере начальнику полиции Йазиду б. Абу Кабше, а в области финансов – Йазиду б. Абу Муслиму.³⁶¹

Для ал-Валида это была не просто потеря одного из наместников, а утрата надежной опоры государства, 20 лет обеспечивавшей стабильность на востоке Халифата. Ал-Валид утвердил назначенцев ал-Хаджжаджа, хотя оба они вместе ни в коей мере не могли заменить умершего.

Больше всего смертью ал-Хаджжаджа был обеспокоен Кутайба б. Муслим. Он, как всегда в это время года, ушел в поход на восток, на этот раз в Фергану. По рассказу ал-Куфи, он прошел через нее до ущелья, по которому шла дорога в Китай.³⁶² Получив известие о смерти ал-Хаджжаджа, которое могло дойти около 10 июля, Кутайба свернул боевые действия и поспешил возвратиться в Мерв, чтобы не застать свое место занятым. Опасения его оказались напрасными, его встретило послание ал-Валида с похвалой его действий и подтверждением полномочий.³⁶³

Со смертью ал-Хаджжаджа кончилась целая эпоха в истории восточной половины, а может быть и всего Халифата. Не было более преданного и надежного слуги умаййадских халифов, чем он. Правда, разобраться в том, что представляла собой эта незаурядная личность, непросто. Была ли исключительная жестокость, приписываемая ему, подлинной чертой его характера, или эти проявления жестокости лежали в границах обычного для того времени бесцеремонного отношения к человеческой жизни, а сатанинские черты приписывали ему те социальные круги, с которыми ему приходилось бороться для укрепления центральной власти? Боролся он с командно-племенной верхушкой, не привыкшей беспрекословно подчиняться приказам и с мусульманскими религиозно-правовыми авторитетами, претендовавшими быть наставниками наместников, а не исполнителями их воли. К этому добавлялся жесткий финансовый контроль: установленная доля налогов и добычи должна была неукоснительно поступать в центральную казну. Здесь ал-Хаджжадж не спускал никому: ни победителю хариджитов ал-Мухаллабу, поддерживавшему боевой дух войска и свой авторитет щедрой выплатой жалованья, ни его сыновьям, зарабатывавшим симпатии воинов в ущерб центральной казне. И речь шла об огромных суммах, как уже говорилось выше. Командная верхушка и войско отвечали саботажем в военных действиях и мятежами, духовные авторитеты – обвинениями ал-Хаджжаджа в неверии. В их кругах даже обсуждалась возможность объявить его неверующим (кафир). Против этого решительно возражал один из главных авторитетов того времени, Хасан ал-Басри, поясняя, что, может быть, ал-Хаджжадж специально послан Аллахом, чтобы испытать веру мусульман, и выступать против него – выступать против воли Аллаха. Надо терпеливо сносить испытания, не поступаясь верой, увещевать и наставлять тирана, а окончательное решение примет Аллах в Судный день.³⁶⁴ Впрочем, конкретные обвинения, кроме тиранства, было труд­но предъявить.

У ранних историков, таких как Халифа и ал-Иа‘куби, лишь констатируется факт смерти ал-Хаджжаджа, приводится дата и сообщается возраст умершего без какой-либо характеристики его правления, его заслуг или его недостатков. Так же скупы и ат-Табари, и ал-Куфи; правда, последний приводит четыре строчки из элегии ал-Фараздака на смерть ал-Хаджжаджа – бледные, не вызывающие искреннего чувства.³⁶⁵ Только ал-Мас‘уди сообщает о страшном итоге правления ал-Хаджжаджа: были казнены 120 000 человек, не считая убитых в войнах, в момент его смерти в тюрьмах находилось 50 000 мужчин и 30 000 женщин, из которых 16 000 «неприкрытых» (муджаррада). Женщины и мужчины были заточены в одних и тех же помещениях, места заключения не имели укрытия от солнца, дождя и холода.³⁶⁶ Цифры эти вызывают немало сомнений. После смерти ал-Хаджжаджа наместником стал его начальник полиции, которому ни к чему было подсчитывать число убитых и заключенных, совершенно не понятно, за что могло быть арестовано такое число женщин, да еще посаженных вместе с мужчинами? Ответ может дать рассказ того же ал-Ма‘суди о рождении ал-Хаджжаджа. Он родился уродливым, без ягодиц и заднего прохода, он не брал грудь матери и других женщин. Его спас лекарь ал-Харис б. Килада, бывший муж матери ал-Хаджжаджа (хозяин Зийада б. Абихи [см. т. III, с. 123‒125]), посоветовавший поить младенца теплой кровью животных. Три дня резали для него то овцу, то козу, мальчик охотно пил кровь, а потом взял материнскую грудь.³⁶⁷ Понятно, какой злодей должен был вырасти из подобного младенца. Эта жуткая история настолько фантастична, что не заслуживает критики. Сложнее проверить степень достоверности сведений о численности жертв этого сурового наместника. Ясно, что она значительно преувеличена, неясно только, во сколько раз.

Существовала и другая легенда, в которой доказывалось, что жестокость, применявшаяся для выколачивания налогов, привела в конце концов к разорению Ирака, и там, где прежде собирали в год 118 млн. дирхемов, стали собирать всего 18 млн., или на 100 млн. меньше, чем прежде. Такое многократное падение производства в сельском хозяйстве просто невероятно, тем более что мы знаем об оросительных работах, предпринимавшихся при нем. Здесь перед нами неверное и даже, может быть, умышленно искаженное использование вполне 169 реальных данных, когда вместо целого указывается его часть.³⁶⁸

Имеющиеся у нас сведения о расправах ал-Хаджжаджа с мятежниками сообщают более скромные цифры. Наиболее массовая казнь – уничтожение 4000 пленных, захваченных после разгрома Ибн ал-АпГаса на Дуджайле. Других подобных казней больше не было. Видимо, это была казнь для устрашения неарабов, чтобы они не вмешивались во внутриарабские дела. С мятежниками-мусульманами он обращался иначе. Участники хариджитского восстания Шабиба, сложившие оружие после поражения под Куфой, получили помилование. Басрийцы, участвовавшие в мятеже Ибн ал-Аш‘аса, получили помилование, как и участники сражения при Дейр ал-Джамаджиме. Лишь наиболее непреклонные мятежники подвергались казням, но число их ограничивалось десятками. После подавления мятежа Ибн ал-Аш‘аса крупных выступлений против власти не было, не было, соответственно, и массовых казней. Конечно, если включать сюда жертв подавления восстаний в Хорасане при Кутайбе, то картина изменится, хотя до ста тысяч казненных еще будет далеко.

Главным было то, на кого поднимал руку ал-Хаджжадж: он казнил представителей высшей аристократии, если они шли против верховной власти. Наиболее непримиримых врагов он преследовал даже за пределами подвластной ему территории. В 93/712 г. он пожаловался ал-Валиду на то, что Умар б. Абдал‘азиз укрывает в Мекке и Медине преследуемых им лиц, и это стоило Умару наместничества, а назначенный на его место по совету ал-Хаджжаджа Усман б. Хаййан арестовал и выслал в Ирак преследуемых.³⁶⁹

Ал-Хаджжадж не был патологически жесток и казнил во имя высшей цели – укрепления власти халифа. Он был суровым проводником новой государственной идеи – не государство для людей, а люди для государства, государства, воплощенного в халифе. Государство-община все больше превращалось в монархию, новая идея требовала новых деятелей, способных ее реализовать, и таким деятелем стал ал-Хаджжадж. Цель своей деятельности он четко сформулировал в ответе на язвительный вопрос Халида б. Йазида б. Му‘авии: «Доколе ты, Абу Мухаммад, будешь убивать иракцев?» – «Пока они будут говорить о твоем отце, что он пил вино».³⁷⁰

Той же цели служила и его фискальная политика. Не для личного обогащения пытками выколачивал он из Йазида б. ал-Мухаллаба шесть миллионов, а для халифской казны. Для того же следил он за тем, чтобы крестьяне не бежали в города, а сидели на земле, высылая из городов даже тех, кто принял ислам.³⁷¹ И этими жестокими мерами ему удавалось поддерживать высокий уровень собираемости налогов. 18 млн. дирхемов, о которых Ибн Хурдадбех писал как о провале финансовой политики ал-Хаджжаджа, на самом деле свидетельствуют о высоком уровне собираемости; все дело только в том, как понимать цифры.³⁷²

Неукоснительно требуя от наместников выполнения обязательств перед государственной казной, ал-Хаджжадж снисходительно относился к некоторым прегрешениям Кутайбы. Когда дальний родственник Кутайбы Абдаллах б. Ахтам, неоднократно замещавший его в Мерве во время походов, был обижен и донес ал-Хаджжаджу о многочисленных злоупотреблениях, то ал-Хаджжадж переслал донос Кутайбе. Узнав об этом, Абдаллах немедленно бежал в Сирию и несколько лет скрывался под видом кривого торговца-разносчика. Гнев Кутайбы обрушился на его сыновей и других родственников: часть из них была заточена, а девятеро – казнены.³⁷³

Смерть ал-Хаджжаджа не вызвала в Ираке волнений и, более того, поэты не откликнулись на нее сатирическими стихами – официально она была большим горем и перенявший власть ал-Хаджжаджа его начальник полиции следил за тем, чтобы ее воспринимали правильно.

Ал-Хаджжадж был самым заметным ревнителем интересов халифа по размерам управляемой территории и по длительности правления, но не единственным по непреклонной строгости соблюдения этих интересов. К сожалению, о деятельности других мы имеем меньше сведений, исключая лишь наместника Египта Курру б. Шарика, о котором с ужасом писал один из христианских авторов и от которого по счастливой случайности сохранились два десятка подлинных распоряжений, направленных главе администрации (пагарху) округа Афродите (Атфих) в Среднем Египте.

Курра б. Шарик был одним из секретарей ал-Валида и заслужил такое доверие, что был назначен, как уже говорилось, наместником Египта вместо родного брата халифа, Абдаллаха. Прибыв в Фустат 13 раби‘ I 90/30.1.709 г.,³⁷⁴ Курра ревностно принялся за дело. Абдаллах, ведя широкий образ жизни, не слишком строго следил за сбором налогов. Судя по документам первых двух лет правления Курры, за некоторыми селениями оставались недоимки за два предшествующих года. В некоторых случаях в 91 г. х. предъявлялось требование погасить недоимки за 88 г. х. на довольно значительные суммы. Среди должников оказался и епископ Ашкуха.³⁷⁵ Не избежал преследований и сам патриарх. Когда он по обычаю прибыл в Фустат поздравить нового наместника со вступлением в должность, Курра потребовал 3000 динаров, как тот платил предшественнику. Напрасно патриарх убеждал, что денег у церкви нет и жить приходится только текущим днем – изыскивать средства все-таки пришлось. Их собирали в Верхнем Египте (в Дельте были сильны оппозиционеры феодоситы), расчет затянулся на несколько лет, и патриарху вместе со своим окружением пришлось пережить и арест в кандалах, и физическое наказание. Полный расчет произошел перед пасхой 714 г. В праздничной проповеди патриарх демонстративно отметил, что вместо золотой и серебряной утвари придется пользоваться стеклянными и деревянными сосудами. Некоторым утешением для него была возможность посоветовать наместнику облагать христиан некоптского вероисповедания двойным окладом джизьи.³⁷⁶

Помимо денежных и натуральных выплат местное население отправлялось на работы за пределами места проживания: на строительство мечетей в Фустате и Дамаске, дворца халифа, на строительство судов в Фустате, Александрии, Димйате (Дамиетте) и Клисме (Суэц) и для участия в военных действиях египетского флота против Византии.³⁷⁷ Материалы для строительства судов, металлический лом, дерево, канаты и прочее должны были поставлять провинциальные власти, и, главное, поставлять своевременно и спешно. Такие расходы зачитывались в счет уплаты налога, но все это в совокупности было тяжелым и подчас невыносимым бременем для рядового населения, особенно, если учесть, что Курра добился увеличения общей суммы налоговых поступлений на 100 000 динаров.³⁷⁸ Многие не выдерживали, и в одиночку или целыми семьями покидали родные селения.³⁷⁹ Это рассматривалось как тягчайшее преступление, лишающее государство части доходов. Побеги не были следствием правления Курры, оно только усилило их. Беглых не просто возвращали на место постоянного жительства – их жестоко избивали, иногда до смерти. Судя по всему, в Египте существовал очень строгий учет налогооблагаемого населения, не исключено даже, что его полные списки имелись в централь­ном ведомстве в Фустате, иначе трудно понять, как из него могло появиться распоряжение, касающееся возвращения беглых по два чело­века из трех округов. Бежали и мобилизованные на службу во флоте: сохранился запрос Курры по поводу мобилизованных во флот, посланный в Ифрикийу к Мусе б. Нусайру.

От налогового гнета страдали не только рядовые египтяне: различные дополнительные поборы касались и богатых налогоплательщиков, но они могли отыграться на арендаторах и рабочих. Это умножало тяготы последних. В письмах Курры нет конкретных указаний, как следует добиваться выполнения его приказов, это уже было делом местных властей, и те к требованиям центральной власти добавляли собственные, в свою пользу. Сохранилось письмо к Василию, пагарху Афродита, в котором Курра требовал прекратить дополнительные поборы, о которых ему сообщил начальник почты.³⁸⁰

Стремление получить максимальные поступления заметно даже в том, что Курра напоминал Василию о наступлении времени обработки земли после паводка и необходимости засеять максимальную площадь. В то же время Курра пытался регулировать цены на пшеницу в Фустате. В конце января‒начале февраля 709 г. с целью привлечь продавцов пшеницы он отменил торговый сбор с ее продажи. Это, конечно, было продиктовано заботой прежде всего об арабах, составлявших основное население Фустата.³⁸¹ Однако, подобные меры годились только для корректировки сезонного колебания цен, не спасая от катастрофической дороговизны в неурожайные годы.

Диапазон и разнообразие деятельности канцелярии Курры, работавшей на двух языках, арабском и греческом, не может не вызвать удивления – ведь случайно сохранившаяся часть документов касается только одного из сорока округов Египта.

По-видимому, требовательность Курры задевала интересы и арабов Египта, поскольку в 92/711 г. в Александрии возник заговор, в котором приняло участие более ста человек, сговорившихся убить его при посещении Александрии. Курре своевременно донесли об этом, и он арестовал заговорщиков. Случай был непростой. Казнить своей волей столько воинов он не решился, и, пока арестованные сидели в подвалах александрийского маяка, собрал командную верхушку, и та постановила казнить преступников, что и было сделано. Последним важным административным актом Курры было составление нового, третьего по счету, реестра (дивана), определявшего размеры жалований и число пайков для лиц, состоящих на службе.³⁸²

Осенью 714 г. в Египте разразилась чума, особенно свирепствовавшая среди арабов. Ее жертвой пала семья Курры в четверг 7.XII.714 г., а затем и он сам, хотя и пытался укрываться в более безопасных местностях.³⁸³ Власть над Египтом он перепоручил своему начальнику полиции Абдаллаху б. Рифа‘и, которого и прежде при отъездах оставлял заместителем. Ал-Валид не отменил этого решения, да к тому же и времени для того, чтобы разобраться с этим, у него оставалось мало – вскоре он заболел, поселился для лечения в монастыре Дейр Мурран на горе Касйун, возвышающейся над Дамаском, и в субботу 24.11.715 г. скончался.³⁸⁴ Его преемник Сулайман утвердил Ибн Рифа‘а, но поручил тому только религиозно-политическую власть, а ведать финансами и сбором налогов было поручено другому лицу – некоему Усаме, о котором арабские источники не упоминают, а христианский историк пишет как об исчадье сатаны. Говоря о его деятельности, мы немного забежим вперед, чтобы не разрывать дальнейшее повествование.

Чума в начале 715 г. пошла на убыль, но на смену ей появилось другое бедствие – страшный голод, унесший едва ли не больше жизней, чем эпидемия. Новый урожай пшеницы (обмолот в мае) принес бедствие противоположного характера – чрезвычайно низкие цены, за 25 ирдабб (6,5 ц) можно было получить только один динар, а поскольку арендная плата и налоги взимались в денежной форме, то такая дешевизна затрудняла расчеты с государством.

Усама ужесточил контроль за наиболее независимой группой населения – духовенством и монашеством. Монахам и священникам на левую руку надели железные браслеты с названием местности и монастыря или церкви, а кроме того, ставили какую-то метку для удостоверения уплаты джизьи за истекший год. Тех, кого находили без этих меток, беспощадно секли или ломали голени, и люди оставались хромыми на всю жизнь. Простые миряне также не могли покинуть свое место жительства без свидетельства об уплате налогов. Потребность в деньгах заставляла людей продавать свою продукцию почти даром: чтобы получить 1 динар, надо было продать 40 (10 ц.) артаб пшеницы или 100 ксестов (215 л.) растительного масла. Дело доходило до того, что люди продавали самое ценное, что оставалось в доме, – деревянные балки. Денежную часть налогов казна принимала только золотом, и оно сильно вздорожало относительно серебра, которое было разменной монетой, за динар стали давать 35 дирхемов вместо обычных 14‒15. И помимо всех этих тягот и преследовании продолжалось строительство судов для войны с Византией и мобилизации для комплектования команд на эти суда.

Отступим теперь примерно на полгода и посмотрим, какие изменения произошли в самой столице и в других провинциях Халифата.