Глава 3. На переломе

Законный преемник ал-Валида, его брат Сулайман, утвержденный в этом качестве их отцом, в день смерти халифа отсутствовал в Дамаске. Согласно одному сообщению, он находился в ал-Балка в Заиорданье и принял присягу от делегаций в Иерусалиме, сидя во дворе около Куббат ас-Сахры.³⁸⁵ Это было бы вполне естественно для человека, 10 лет правившего Палестиной, тем более что в этот момент ему было гораздо ближе до Иерусалима, чем до Дамаска.

Абу Аййубу Сулайману в этот момент было около 36 лет.³⁸⁶ Это был высокий красивый человек, светлокожий, на его величественном лице (ваджх азим) выделялись сросшиеся на переносице брови, длинные волосы спадали с плеч. Его отличали обжорство и страсть к нарядам. Он ввел в моду для мужчин одежды из тонких пестрых тканей и ношение сирваля (шаровар), прежде чуждых арабам. Средневековые авторы характеризуют его как благочестивого, щедрого человека, воздерживавшегося от пролития крови.³⁸⁷ Последнее подразумевает не миролюбие вообще, а только то, что Сулайман не прибегал к массовым казням подданных, хотя воинственность была ему не чужда и кровь его не пугала. Некоторые авторы называют его самым щедрым из Умаййадов, и по свидетельству ал-Мадаини, иракцы называли его «ключом благ».³⁸⁸

Реальность, как мы увидим из дальнейшего, была не столь благостной. Сулайман был, видимо, вздорен и строптив. Недаром как-то его отец, рассерженный спором с ним, бросил в сердцах: «Ты мне не сын».³⁸⁹ Став халифом, он мог ни на кого не оглядываться.

Это проявилось уже в конфликте с Мусой б. Нусайром. Он, как было сказано в предыдущей главе, вез ал-Валиду огромную добычу из Магриба. Ал-Валид был уже болен, предчувствовал кончину и торопил Мусу, чтобы успеть насладиться зрелищем привезенных сокровищ. Сулайман же, напротив, писал Мусе, чтобы тот не спешил. Муса счел для себя недостойным обманывать халифа и прибыл в Дамаск за два дня до кончины ал-Валида. Он, видимо, уже был не в состоянии принять эти сокровища и они все равно достались Сулайману. Но он не простил Мусе неповиновения и в наказание наложил на него штраф в 100 000 динаров. Муса вспылил: «Я служил вам, имея лишь лошадь, овчину и меч. Дайте мне это, а остальное – ваше». Сулайман арестовал его.³⁹⁰ По некоторым сообщениям, Муса подвергался пыткам, но в конце 97 г. х. Сулайман взял его с собой в хаджж.

Наместником Магриба был назначен Мухаммад б. Йазид, мавла курайшитов. Прибыв в Кайраван, он арестовал Абдаллаха б. Мусу, оставленного отцом вместо себя, и его близких и потребовал выплатить 500 000 динаров. После пыток и выплаты этой огромной суммы Абдаллах был казнен. Менее ясны обстоятельства гибели Абдал‘азиза. По одной версии, убить его предписал Сулайман, назначив Мухаммада б. Йазида; по другой – Абдал‘азиз, узнав о судьбе своего брата, перестал поминать в молитве имя халифа, но в качестве причины недовольства арабской верхушки приводится несколько анекдотичный повод, что он надевал на себя корону. Он был убит в мечети Севильи группой знатных арабов во главе с Хабибом Абу Убайдой.

О длительности независимого правления Абдал'азиза после прибытия Мухаммада б. Йазида может свидетельствовать сообщение анонимного «Ахбар» о его гибели в конце 98 г. х. (июль 717 г.). Но этому противоречит сообщение о том, что его голову доставили Сулайману в присутствии Мусы, который умер в том же, 98 г. х. Можно, конечно, предположить, что именно это зрелище привело к скорой смерти семидесятилетнего Мусы.

Поблагодарив приближенных и вождей сирийских племен, Сулайман принялся очищать государство от ставленников ал-Валида. Прежде всего ему надо было прибрать к рукам вотчину ал-Хаджжаджа, Ирак. Наместника Мекки, Халида б. Абдаллаха ал-Касри, и наместника Египта, Абдалмалика б. Рифа́а, он оставил на месте, а преемника ал-Хаджжаджа, Йазида б. Абу Муслима, сместил и назначил Йазида б. ал-Мухаллаба, человека, который в силу собственной ненависти к ал-Хаджжаджу стал бы самым ревностным образом выполнять приказ Сулаймана преследовать, пытать и уничтожать весь род ал-Хаджжаджа. С ним приехали и его братья, тоже пострадавшие от ал-Хаджжаджа. Выколачивать деньги из хаджжаджевцев взялся Абдалмалик б. ал-Мухаллаб.

Йазид освободил всех заключенных, чем обеспечил добрую славу Сулайману у иракцев, а для обеспечения симпатий к себе стал держать открытый стол на 1 000 человек.³⁹¹

Сместив наиболее ненавистных наместников, Сулайман не стал медлить с назначением наследника: в радостный праздничный день разговения провел присягу своему сыну Аййубу (9 июня 715 г.).³⁹²

Смена высшей власти не изменила ритма военных операций. В Малой Азии походы против византийцев осуществляли Маслама б. Абдалмалик и сыновья ал-Валида, ал-Аббас и Бишр, а в Мерве готовился к очередному походу за Амударью Кутайба б. Муслим, положение которого в новой ситуации было непростым. Сместив преемника ал-Хаджжаджа в Ираке и послав туда с наказом преследовать родню и ставленников ал-Хаджжаджа, Сулайман не тронул его явного сторонника и протеже, Кутайбу. Скорее всего, подступиться к прославленному завоевателю Мавераннахра, располагавшему большим вой­ском, можно было, только укрепив свои позиции в Ираке.

Рассчитывать на милость Сулаймана и Йазида б. ал-Мухаллаба Кутайбе не приходилось: несколько лет назад он поддержал предложение ал-Хаджжаджа отстранить Сулаймана от наследования и провести присягу сыну ал-Валида, а Йазид не забыл, как Кутайба изгонял его братьев из Хорасана.

Известие о смерти ал-Валида должно было прийти в Мерв около середины марта, в пору выступления войска в поход. Кутайба не стал задерживаться и ждать решения своей судьбы, а выступил в поход, захватив с собой на всякий случай всю свою семью, вплоть до старой матери.

Целью похода 715 г. было завершение завоевания Ферганы, но при сравнительно большом объеме информации об этом походе в ней отсутствуют сведения как о военных действиях в Фергане, так и об обстоятельствах, толкнувших Кутайбу принять губительное для него решение, нет и дат, которые помогли бы понять его действия.

Имеющиеся сведения можно свести к двум версиям. Одна из них, более краткая, говорит только о том, что Кутайба, как обычно, вышел с войском из Мерва, в Мавераннахре к нему присоединились хорезмийцы, бухарцы и согдийцы, поставил охрану у переправы через Амударью, чтобы пресечь неконтролируемую связь с Мервом, и ушел в Фергану. Ни о какой связи его действий с происходившим в центре Халифата не сообщается.³⁹³

Вторая версия сообщает о переписке Кутайбы с Сулайманом, предшествовавшей его мятежу: узнав о приходе Сулаймана к власти, он отправил письмо с поздравлением по этому поводу и заверил в своей преданности. Получив это послание, Сулайман с тем же гонцом отправил Кутайбе грамоту об утверждении его наместником Хорасана и послал с ним своего представителя. Доехав до Хулвана, посланцы узнали о мятеже Кутайбы, и посланец халифа вернулся в Дамаск.³⁹⁴ Никаких дат не указывается, и поэтому трудно проверить степень достоверности этого рассказа по расчету времени.

Более подробно о переписке Кутайбы и Сулаймана с приведением текстов писем рассказывает ал-Куфи: Кутайба отправляет письмо с поздравлением и получает ответ халифа с заверением, что в любом случае предоставит ему какое-нибудь наместничество. Кутайба посылает осведомителя в Нишапур, чтобы заранее знать о прибытии преемника, узнает о смене наместника Ирака и составляет подложное письмо от имени халифа с приказом идти на завоевание Ферганы и Китая. Узнав об этом, новый наместник Ирака сообщает хорасанцам, что халиф разрешает им разойтись по домам и назначает прибавку к жалованью в размере 100 дирхемов. Кутайба снова пишет Сулайману и получает грамоту на управление Хорасаном; гонец с этой грамотой доезжает до Хулвана и узнает о мятеже Кутайбы.³⁹⁵

Такое изложение событий вызывает недоверие прежде всего потому, что такой обмен посланиями занял бы по меньшей мере месяцев пять,³⁹⁶ а кроме того, у ал-Куфи явно соединены два разных рассказа, причем последний совпадает со второй версией ат-Табари.

Понятно одно – Кутайба не ждал ничего хорошего для себя при новой власти и заранее обеспокоился о прикрытии для ухода в Фергану, где долго был бы недосягаем для халифа. Письмо с поздравлением могло быть прикрытием, как и надежная охрана переправы. Что послужило последним аргументом для принятия решения о мятеже – так и останется загадкой.

Выступив в поход в конце апреля, Кутайба мог быть в Фергане в начале июня. Закрепившись в Фергане, он послал послов в Кашгар, как уверяют арабские источники, а вероятнее всего – в Суяб,³⁹⁷ где стоял передовой китайский гарнизон. Рассказ об этом посольстве совершенно легендарен, и пересказывать выдумки о том, как арабы поразили местного правителя настолько, что он сразу принял мусульманское подданство, нет смысла.³⁹⁸ Кутайбе в этот момент было нужно не мифическое завоевание Кашгара или Китая, а реальное обеспечение безопасности со стороны Кашгара и Восточного каганата. Нападения Йазида он мог не опасаться – основные силы хорасанской армии были у него, а быстро сколотить подобное войско было невозможно.

Обезопасив себя с двух сторон, Кутайба решился, наконец, объявить своему войску о намерении отложиться от Халифата, собрав верхушку племенной знати, и предложил выступить против Сулаймана.

Интересно, что начало речи, в которой должно было обосновываться намерение выступить против халифа, не сохранилось, приводится только та часть, где он расписывает, как много сделал для хорасанцев.³⁹⁹ Речь была встречена молчанием. И хотя возражений тоже не было, Кутайба так разозлился, что начал поносить представителей всех племенных группировок. Его так занесло, что не мог остановиться и пощадить хотя бы кого-нибудь. Он был настолько убежден в своем величии и непререкаемости полководческого авторитета, что не мог простить даже молчаливого несогласия.

Вернувшись в свою палатку, он вынужден был выслушать упреки родственников за то, что никого не пощадил в своей обличительной речи. Кутайба сознался, что от злости наговорил неизвестно что, и тут же снова разошелся, находя еще более едкие характеристики: бакриты подобны рабыне, которая не противится, когда ее щупают, тамими-ты – то место, по которому дикий осел бьет хвостом, а аздиты – вообще не арабы.

Немедленной вспышки недовольства в войске не последовало, так как не было общепризнанного предводителя. Начались тайные переговоры и поиски такого предводителя. Выбор пал на Ваки́ б. Абу Суда, человека обозленного на Кутайбу, который отстранил его от командования тамимитами. Кутайба знал о брожении в войске, но вместо того чтобы искать примирения и союзников, стал искать главного подстрекателя и решил, что это Хаййан ан-Набати, командир отряда мавлей. Он хотел подослать убийцу, но слуги, симпатизировавшие своему брату, неарабу, сообщили Хаййану, тот смог избежать гибели и стал ярым врагом Кутайбы. Более того, за обещание Ваки́ отдать ему свою дань с Мавераннахра он убедил мавераннахрцев, бухарцев, согдийцев и хорезмийцев не вмешиваться в распри между арабами и тем лишил Кутайбу достаточно сильных союзников.

Глава тамимитов, Дирар б. Хусайн, сменивший Ваки́ и лучше знавший, что делается в племени, сообщил, что глава заговора – Ваки́. Кутайба решил, что Дирар сводит счеты с соперником, не поверил ему и не принял никаких мер. Когда, наконец, Кутайба решил арестовать Ваки́, то не нашлось людей, способных это сделать, и Ваки́ поднял своих сторонников. Войско в большинстве осталось нейтральным, и ситуацию можно было повернуть в другую сторону. Кутайба приказал подать боевого коня, чтобы предстать перед колеблющимися в привычном образе победоносного полководца, но конь стал так брыкаться, что Кутайба не смог на него сесть. Явиться войску пешим он не мог, поэтому отказался от дальнейших попыток активно действовать, приказал принести кресло и сел перед палаткой, что нередко делали командующие в разгар боя, показывая, что все идет как надо.

Кутайба послал к войску своего брата Салиха, но его тяжело ранили по дороге; Абдаррахмана, посланного вслед за ним, обстреляли и убили базарные торговцы. Описание происходящего далее очень неопределенно. Видимо, Кутайбу и несколько десятков его родственников и верных сторонников долго обстреливали издали и лишь потом набросились и перебили израненных защитников Кутайбы. Во всяком случае, поединки не упоминаются, как нет и имен нападавших, погибших от рук оборонявшихся. Обессилевший от ран Кутайба укрылся в палатке. Нападавшие обрезали веревки, палатка придавила его или, как говорили, его убило упавшим колом. Два аздита разрезали полотно палатки и отрубили голову завоевателю Мавераннахра. Вместе с ним погибли пять братьев и четыре сына, не говоря о более дальних родственниках. Голову Кутайбы забрал Ваки‘ и отослал Сулайману. Тела сыновей обезглавили и распяли.

Все получили свое: Ваки‘ стал наместником Хорасана, Хаййан ан-Набати получил обещанное вознаграждение, а Кутайба навсегда слился с землей Ферганы.

Ваки‘ недолго наслаждался властью. С одной стороны, его грубость и непристойное поведение (он мог на приеме потребовать тазик и при всех помочиться)⁴⁰⁰ скоро вызвали недовольство хорасанской верхушки, и Сулайману пришлось задуматься о кандидате на его место. С другой стороны, заполучить Хорасан в свои руки хотел Йазид б. ал-Мухаллаб, чтобы, как ал-Хаджжадж, стать правителем всей восточной половины Халифата, а заодно удовлетворить свое самолюбие, оскорбленное смещением в 705 г., и отомстить своим обидчикам, если они еще дожили до этого времени.

Для осуществления этой цели он прибег к помощи Абдаллаха б. ал-Ахтама, уже сбросившего свою уничижительную личину и прославившегося красноречивыми поношениями ал-Хаджжаджа и Кутайбы. Получив от Йазида 20 000 дирхемов, он, как знаток хорасанцев, навел халифа на мысль, что лучшей кандидатуры, чем Йазид, быть не может.⁴⁰¹

Получив в верховное управление Хорасан, Йазид передал эту область своему сыну Мухалладу. Вероятно, тогда же управлять Сиджистаном, прежде входившим в наместничество Кутайбы, был поставлен брат Йазида, Мудрик.⁴⁰²

Когда в Мерв прибыл гонец с извещением о прибытии нового амира и предложил выйти его встречать, Ваки‘ отказался участвовать во встрече, а когда упорство его было сломлено, то встретил Мухаллада верхом, а не спешившись, выказав этим свое пренебрежение. Это, конечно, было не проявлением личной спеси, а демонстрацией отношения северных арабов, кайситов, к которым он принадлежал, к аздитам вообще. Ваки‘ и его чиновники были арестованы и подвергнуты пыткам, чтобы получить полный финансовый расчет.

Правление Ваки‘ продолжалось 9 или 10 месяцев.⁴⁰³ Кутайба был убит в 96 г. X., который кончился 4 сентября 715 г. Учитывая время, потребовавшееся ему для достижения Ферганы, и длительность всех перипетий бунта войска, июль кажется наиболее вероятным временем его гибели. В таком случае Мухаллад должен был прибыть в Мерв в апреле 716 г.

Йазид тем временем укреплял иракскую администрацию, чтобы самому приехать в Мерв и посчитаться со своими врагами. В Басите, продолжавшем оставаться столицей наместничества, он оставил энергичного ал-Джарраха б. Абдаллаха ал-Хаками, в Басре был оставлен Абдаллах б. Хилал ал-Килаби, а присмотр за имуществом рода ал-Мухаллаба в этом городе был поручен брату Йазида, Марвану.⁴⁰⁴

Смерть ал-Хаджжаджа и ал-Валида сломала судьбу не только Кутайбы б. Муслима, но и соплеменника ал-Хаджжаджа, завоевателя Синда, Мухаммада б. ал-Касима ас-Сакафи. Новый наместник из южно-арабского племени сакасик арестовал его. Кроме племенного антагонизма ненависть к Мухаммаду б. ал-Касиму подогревалась недостачей в казне 60 млн. дирхемов. Он был приговорен к мучительной смерти: его облили нефтью и завернули в сырую шкуру, которая, высыхая, сжимала его и задушила.⁴⁰⁵

Весной, в конце апреля или начале мая, Йазид со значительным войском, состоявшим из сирийцев, джазирцев и иракцев и подкрепленным контингентом из Рейа, направился в Хорасан.⁴⁰⁶ Свое трехмесячное пребывание в Мерве он использовал для укрепления власти мухаллабидов в Хорасане и Мавераннахре. Наместником Согда и Бухары он назначил своего сына Му‘авию, а Тохаристан (вероятно, с включением Чаганийана) поручил своему племяннику Хатиму б. Кабисе.⁴⁰⁷

Летом 716 г., не позднее августа, Йазид повел свое войско, пополненное хорасанцами (всего около 30 000 человек),⁴⁰⁸ на Дихистан.

Дихистан (Дахистан) – район в крайнем юго-западном углу современного Туркменистана, в низовьях Атрека. В описываемое время Дихистан орошался веером каналов из Атрека, доходивших почти до самого Каспийского моря. Столица этого владения в арабских источниках, исторических и географических, также называется Дихистаном; археологические остатки его в виде городища Мешеди (Мешхеди) Мисриян («Место мученической смерти египтян»), названо по находящемуся там мавзолею. К раннему средневековью относится прямоугольный шахристан площадью около 95 га, т.е. в два с лишним раза больше Бухары того времени,⁴⁰⁹ если только этот прямоугольник стен не появился несколько позже.

На юге Дихистанская низменность постепенно переходила в хорошо орошенную область Гургана, или по-арабски Джурджана, у самого юго-восточного угла Каспийского моря. При Сасанидах Джурджан был прикрыт от нападения кочевников с севера длинной оборонительной стеной, которая, если верить арабским авторам, к описываемому времени утратила значение.⁴¹⁰ На западе естественным продолжением Джурджана был Табаристан.

Две последние области номинально подчинялись Халифату с 30/650 г., но эта зависимость выражалась в нерегулярной уплате дани, ради которой в Табаристан приходилось посылать войска для напоминания об условиях договора. При этом Джурджан, кажется, оставался в стороне.

Что же толкнуло Йазида б. ал-Мухаллаба совершить поход для завоевания этого забытого уголка Прикаспия? Вряд ли приходится видеть причину в том, что он, соперничая со славой завоевательных походов Кутайбы, взялся завоевывать то, что не смог завоевать Кутайба.⁴¹¹ Убедительнее выглядит рассказ ал-Мада’ини о том, что к Йазиду явился правитель Джурджана Фируз, страдавший от набегов дихистанских тюрков во главе с Сулом (Чуром), которому помогал брат Фируза Марзбан (?), и попросил Йазида о помощи.⁴¹² Йазид воспользовался этим поводом, чтобы надежнее привязать Джурджан к Халифату, а затем превратить в данников тюрков Дихистана. В августе 716г. Йазид повел свою тридцатитысячную армию⁴¹³ вдоль предгорий Копетдага к Каспийскому морю. После нескольких столкновений тюрки во главе с Сулом укрылись за стенами какого-то города. В одних случаях он называется просто «город», в других фигурирует под названием ал-Бухайра («озеро»), причем указывается, что это – остров в 5 фарсахах (30 км) от берега. Здесь явно какая-то путаница: странно и название крепости на острове в море, странно и то, что в рассказах о сдаче ал-Бухайры не упоминаются никакие действия арабов по преодолению водной преграды; видимо, голод, отсутствие воды и употребление ее из луж привели к массовому заболеванию дизентерией. Сул пошел на переговоры, Йазид поначалу требовал сдаться на его милость, что было неприемлемо для Сула. Наконец, он получил право беспрепятственно выйти из города со своим имуществом и тремястами родственниками и приближенными. Йазиду достался город со всеми богатствами, его защитниками и жителями. Йазид якобы казнил 14 000 пленных (что представляется явным преувеличением во славу аздитского героя), но многих помиловал. По другой версии, Сул обязался платить по 500 000 дирхемов ежегодно и дал 1 000 рабов.⁴¹⁴ Цифра эта явно не­сопоставима с экономическими возможностями Дихистана, если вспомнить, что более богатый Самарканд платил ежегодно только 200 000.

По-видимому, тогда же Йазид получил от правителя Джурджана подтверждение готовности платить в соответствии с договором 30 г. х. 200 000 дирхемов в год. О военных действиях в Джурджане, естественно, не упоминается. После этого Йазид ушел зимовать в Мерв.

Весной 717 г. Йазид той же дорогой направился в Табаристан. Оставив в Дихистане и соседнем ал-Байхане четырехтысячный отряд, он через Джурджан прошел к Табаристану, оставил на границе с ним еще один четырехтысячный отряд и вступил на территорию Табаристана. Испехбед, желая избавить страну от грабежей, сразу же предложил Йазиду заключить мирный договор и вывести войска. Йазид отказался и выслал вперед две группы под командованием своего сына Халида и брата Абу Уйайны или племянника Хидаша б. Мугиры. После первых успехов арабы были завлечены в горы, горцы Дейлема атаковали их сверху и нанесли большой урон. Остатки разгромленных отрядов отступили в главный лагерь. Чтобы окончательно добить Йазида, испехбед, сообщая марзбану Джурджана о своих успехах, предложил напасть на арабский отряд, расположенный у него в Байсане. Марзбан ночью напал на арабов и перебил всех поголовно, среди убитых было полсотни сородичей Йазида. В довершение всего испехбед перекрыл и другие пути отступления.

Положение спас какой-то мавла Хаййан (возможно, уже упоминавшийся Хаййан ан-Набати, но в этом случае он называется дейлемитом).⁴¹⁵ Он явился к испехбеду якобы по своей инициативе и посоветовал вступить в переговоры, так как Йазид ожидает помощи и противостоять ему будет нельзя. Подобные сюжеты в описании событий первого века завоеваний не единичны, и принимать этот рассказ как совершенную правду нельзя. Но, как бы то ни было, испехбед пошел на переговоры с Йазидом, находившемся в трудном положении, и принял довольно тяжелые условия: ежегодную выплату нескольких тысяч дирхемов и 400 вьюков шафрана.⁴¹⁶

Когда марзбан узнал о договоре и возвращении Йазида, то укрылся со своими людьми в какой-то горной крепости среди лесов. Йазид осадил ее, но условия местности не позволяли штурмовать крепость, а взять измором заранее подготовленную к обороне крепость было непросто. Осада затянулась будто бы на полгода.⁴¹⁷ Случайно удалось найти подход через лес у задней стороны крепости, и однажды ночью, когда основные силы демонстрировали попытку штурмовать крепость со стороны ворот, небольшой отряд (400 человек ?) незаметно подобрался к крепости сзади и напал на нее. Неожиданное нападение сломило осажденных, они были перебиты в бою или попали в плен. Судьба последних, кажется, оказалась незавидной – всех их, то ли 12, то ли 14 тысяч, обезглавили вместе с марзбаном.⁴¹⁸ С огромной добычей и деньгами, полученными по договорам, Йазид отправился к халифу. Конечно, размер добычи (хумс = 6 или 20 млн. дирхемов),⁴¹⁹ как и число казненных, невероятно преувеличены.

На период правления сибарита Сулаймана приходится одна из самых смелых операций против Византии, хотя роль самого халифа в ее замысле и организации остается неясной.

Приход к власти Сулаймана совпал с периодом ожесточенной междоусобной борьбы в Византии. Провинциальная, фемная знать, располагавшая собственными вооруженными силами, боролась со столичной знатью, да еще и среди горожан не было единства. Дело дошло до того, что провинциальные войска, возглавленные знатью фемы Опсикион, осадили столицу, которая после полугодовой осады в конце августа 715г. была взята штурмом и изрядно пострадала. Затем началось соперничество между фемами, и в этой борьбе наибольший авторитет приобрел Лев Исаврийский, возглавлявший фемы Анатолик и Арменик.

Такой раскол предоставлял Халифату очень удобную возможность нанести решительный удар Византии. Лето 715 г. не принесло арабам особых успехов в Малой Азии. Не заметно их и в весенней кампании 716 г.: две пограничные крепости захватил Маслама, да сын Сулаймана Дауд в который уже раз овладел крепостью ал-Мара в районе Малатийи.⁴²⁰ Активизация военных действий явно началась после заключения союза между Халифатом и Львом. Возможно, инициатором переговоров стал именно Лев, рассчитывавший с помощью арабов легче расправиться с соперниками и завладеть Константинополем, а арабы рассчитывали получить в лице нового императора послушного вассала или данника.

13 января 716 г. Лев объявил себя императором. Как соотносится это решение с соглашением о совместных действиях по времени – остается неяным, так же как неясно, когда началась подготовка к большой морской экспедиции.

Ат-Табари под 98/716‒17 г. очень неопределенно упоминает переговоры Умара б. Хубайры со Львом, прибывшим из Арминии (Арменика), но без каких-либо сведений о существе переговоров.⁴²¹ Умар б. Хубайра вряд ли упомянут случайно, так как ему принадлежала важная роль в будущей войне: сообщается, что в 97 г. он командовал военными действиями на море и оставался у берегов Византии на зиму.⁴²² Зима в этом году (97 г.) приходилась на конец 715‒начало 716 г. Серьезная подготовка к походу на Константинополь началась весной 716 г., о чем свидетельствуют слова ат-Табари, что в 97 г. шла подготовка Сулайманом войск для похода на Константинополь.⁴²³

Сам Сулайман в это время готовился к паломничеству. Для каждого халифа паломничество было важным поводом для подкрепления своего авторитета ореолом покровителя и благодетеля двух священных городов. И Сулайман начал подготовку к паломничеству загодя. Наместнику Мекки, Халиду б. Абдаллаху ал-Касри, повелели провести в город воду из горного источника, а наместнику Медины, Абу Бакру б. Мухаммаду, сменившему предшественника, провинившегося пьянством и оскорблением курайшитки (за что получил две порции плетей), было приказано построить дворец в Джурфе (см. т. I, с. 64, рис. 6). Но все прошло не так уж и гладко. Халид б. Абдаллах, человек весьма решительный (ведь именно он осмелился внести изменения в обряд обхода Ка‘бы и стал вместо беспорядочной толкотни, где можно было поприжиматься к паломницам, выстраивать рядами отдельно женщин и мужчин), быстро справился с заданием и чистую родниковую воду подвел по свинцовой трубе к Ка‘бе, однако, когда в пятничной проповеди стал восхвалять благодеяние халифа, утратил меру и предложил восславить Сулеймана за то, что дал мекканцам чистую воду вместо той, что пить противно, имея в виду солоноватую воду Замзама, которую пили и паломники, и сами мекканцы. Такое святотатственное высказывание о воде священного колодца вызвало возмущение курайшитов и недовольство Сулаймана, который вскоре (вероятно, весной 716 г.) сместил его, но не за это высказывание, а за оскорбление, нанесенное курайшитке, и назначил на его место Талху б. Дауда ал-Хадрами, приказав доставить ему Халида, закованным в кандалы. Впрочем, и Талха чем-то не угодил халифу и после паломничества тоже был смещен.⁴²⁴

Сам хаджж прошел без заметных происшествий, но на обратном пути произошло несколько эксцессов, раскрывающих вздорный и жестокий характер Сулаймана. На обратном пути в Медине во время маджлиса (вечерней беседы) Сулаймана с поэтами к ним подвели партию пленных византийцев из 400 человек. Сулайман ни с того ни с сего вдруг предложил случившемуся при этом Абдаллаху, внуку Хасана б. Али, отрубить одному из них голову. Никто из присутствовавших своего меча ему не дал. Абдаллах взял его у охранника и этим плохоньким мечом не только с одного удара отрубил голову, но и перерубил железный ошейник. Такой мощный удар восхитил Сулаймана, и он стал предлагать другим рубить головы пленным. Приняли участие и поэты, например ал-Фараздак, тут же сочинялись и стихи по случаю.⁴²⁵ Бессмысленная кровавая расправа над беззащитными пленными превратилась под руководством Сулаймана в забавную спортивную игру.⁴²⁶ Казни пленных из особенно упорно оборонявшихся гарнизонов не были редкостью, но подобные убийства для потехи и в те жестокие времена были событиями из ряда вон выходящими.

В Иерусалиме Сулайман распорядился сжечь прокаженных, которые своими колокольчиками, предупреждающими прохожих, не давали ему заснуть. Умар б. Абдал‘азиз уговорил халифа отменить этот приказ и заменить его высылкой несчастных в отдаленное селение.⁴²⁷ От вспышек ярости Сулаймана пострадали даже близкие родственники. После одной из них его родной брат Марван настолько расстроился, что заболел и умер.⁴²⁸

Когда Сулайман возвратился из хаджжа (конец августа‒начало сентября 716 г.), военные действия против Византии были в разгаре. Огромное войско Масламы (будто бы около 90 000 человек), сопровождаемое 6000 верблюдов и 6000 мулов, при поддержке с моря 500 судами из Сирии и Египта беспрепятственно пересекло Малую Азию по территории, контролируемой Львом, и напало на фемы западного побережья, поддерживавшие правящего императора. Флот поддерживал с моря осаду Сард и Пергама. В Амурии (Амориуме) Маслама встретился со Львом и обговорил дальнейшие совместные действия.⁴²⁹

С помощью большого флота Ибн Хубайры, оперировавшего в Эгейском море, Маслама переправил свое войско через Дарданеллы в районе Абидоса и обложил Константинополь с суши.⁴³⁰ Арабский флот вошел в Мраморное море и блокировал город с моря. Одновременно Маслама разослал отряды по Фракии, занимавшиеся грабежами и созданием запасов зерна и фуража на зиму. Был даже захвачен какой-то славянский город (мадинат ас-сакалиба).⁴³¹

В это время Лев начал переговоры с константинопольцами о признании его императором и допущении его в город. Согласно арабской версии рассказа об этом, жители Константинополя сказали, что поверят в искренность его заверений, что он не подыгрывает арабам, если побудит Масламу уничтожить запасы зерна и фуража, собранные для длительной осады. Лев будто бы убедил Масламу уничтожить запасы для успокоения константинопольцев, поскольку, вступив в город, он сдаст его. Маслама сжег припасы, константинопольцы впустили Льва, но он отказался сдать город, а арабская армия осталась на зиму без припасов.⁴³²

В этом рассказе есть нечто от сказочного сюжета о благородном доверчивом герое и хитром обманщике, но, во всяком случае, арабской армии пришлось пережить под стенами Константинополя нсобычайно холодную снежную зиму при недостатке продовольствия и фуража, пришлось даже съесть часть лошадей.

Не совсем удачными оказались и действия флота. Сначала ему удалось заблокировать Босфор со стороны Черного моря, и было решено высадить десант в самом городе со стороны бухты Золотой Рог. Но Лев предусмотрительно закрыл вход в нее железной цепью, а византийские корабли встретили десантные суда греческим огнем и сожгли два десятка из них. Начавшиеся зимние штормы заставили арабский флот укрываться в спокойных гаванях.⁴³³

Весной на помощь Масламе из Египта пришло 360 транспортных судов, корабли с подкреплением и продовольствием пришли и из Ифрикийи. Но это не помогло коренным образом переломить ход военных действий. Значительное увеличение сил, находившихся в распоряжении Масламы, не привело к кардинальному перелому в военных действиях. На это повлиял фактор, лежавший за пределами собственно военных действий. Значительную часть флота, блокировавшего Константинополь, обслуживали египетские экипажи, в большинстве мобилизованные насильственно, более того, обстановка на покинутой ими родине вызывала недовольство. Два года правления Абдалмалика б. Рифа‘а в исполнении Усамы довели страну до кризисного состояния. Жестокое преследование налогоплательщиков не останавливало бегства от неисполнимых налогов, беглецы сколачивались в шайки, грабившие на дорогах и каналах, наступил спад торговли, и обрабатываемые земли стали запустевать.⁴³⁴ Все это не вызывало желания воевать ради такой власти. И однажды ночью часть египетских судов перешла на сторону византийцев. Это не только ослабило блокирующий флот, но и расстроило план нападения на город с моря, так как перебежчики раскрыли план операции. Транспортные суда с десантом, предназначенным для высадки в городе через залив Золотой Рог, были встречены кораблями, снабженными сифонами с греческим огнем. Часть судов сгорела, остальная эскадра была рассеяна византийскими военными кораблями.⁴³⁵ Осада вновь приобрела пассивный характер, сухопутной армии пришлось отбивать нападения болгар.

Сулайман со всем окружением обосновался в Дабике вблизи с границей Византии в Малой Азии, где обычно собиралось войско для вторжений в Малую Азию. Эта показная решимость халифа активизировать войну с Византией не дала существенного результата: арабская армия осталась под Константинополем на вторую трудную зимовку.

На фоне большой войны и больших политических перемен незамеченным осталось небольшое событие в поместье одного из Аббасидов в ал-Хумайме (Иордания), заинтересовавшее в тот момент очень узкий круг причастных к нему людей.

В течение двух десятилетий главные претенденты на власть над общиной, потомки Али, не вступали в открытое противостояние с Умаййадами. Возглавивший их после гибели Хусайна Мухаммад б. ал-Ханафийа занял лояльную позицию по отношению к Абдалмалику и обеспечил роду Али благополучное во всех отношениях существование. Согласно шиитской исторической традиции, имамом в это время был единственный оставшийся после побоища у Кербелы сын Хусайна, Али, прозванный его почитателями Зайн ал-Абидин («Краса поклоняющихся [Аллаху]»), и вроде бы именно он, как имам, должен был бы возглавить род. Однако реальная картина взаимоотношений внутри рода была иной, чем ее рисует шиитская агиография. Мухаммад б. ал-Ханафийа, хотя и не был сыном Фатимы и не являлся, следовательно, потомком пророка, оказался старейшим из потомков Али, и в силу существовавших традиций возглавлял род, а считался ли Али б. Хусайн в те дни имамом или цепочка наследования имамата была построена позже, остается под вопросом.

Ситуация в любом обществе никогда не соответствует идеальным теоретическим построениям. Не будем забывать, что Мухаммад б. ал-Ханафийа для участников восстания ал-Мухтара тоже был имамом, хотя сам он не претендовал на это (но не разочаровывал своих почитателей решительным отказом). Его смерть в 94/700‒01 г. только способствовала его возвеличиванию. Часть его почитателей уверовала в то, что он остался на земле, живет на вершине горы ар-Радва между Меккой и Мединой, питается молоком и мясом посылаемых ему белых газелей, и два льва охраняют его.⁴³⁶ Другая же часть перенесла почитание на сына Мухаммада, Абу Хашима Абдаллаха.

Это обстоятельство, казалось бы, должно было породить соперничество между Абу Хашимом и Зайн ал-Абидином, но, как мы увидим дальше, отношения их были иными.

Следует учитывать существование нескольких различно информированных кругов общества. Первыми были сами Алиды, связанные родственными узами и хорошо знавшие цену друг другу. Здесь не могли возникать ложные представления о том, что кто-то из скончавшихся родственников взят живым на небо или удалился на вечное пребывание на гору неподалеку от Медины. Возможно, в эти годы не существовали и проблемы передачи имамата: первенство в роду определялось старшинством. Отношения между тремя ветвями (потомками Хасана, Хусайна и Мухаммада) не были идиллическими, но спор шел не о имамате, а о главенстве в роде, с которым было связано распоряжение средствами, поступавшими из казны или из иных источников.

Второй круг составляли почитатели того или иного из Алидов, знавшие их лично. В этом окружении, скорее всего, и формировались аргументы в пользу тех или иных кумиров. И наконец, существовал огромный круг почитателей, никогда не видевших никого из Алидов и тем смелее обожествлявших их в чаянии лучшей жизни и установления царства справедливости. Конечно, сами Алиды использовали эти силы для упрочения своего первенства, но в своем кругу вряд ли при­бегали к ним для утверждения первенства и права возглавлять род, ссылаясь на то, что получили какую-то инсигнию от имама. В качестве таковой в одном из рассказов о передаче имамата фигурирует некий «желтый свиток», содержащий какой-то завет или завещание (ал-васийа) пророка, переданный им Али. Потом Ибн ал-Ханафийа будто бы попросил Хасана и Хусайна уступить свиток ему, поскольку они и без того имеют перед ним преимущество в происхождении от пророка.⁴³⁷ Обладание таким же заветом приписывается Зайн ал-Абидину.⁴³⁸

С точки зрения шиитов-имамитов, имамом и главой Алидов после Хусайна стал Зайн ал-Абидин, но в действительности главой рода был старший из дядьев, Мухаммад. Но и после его смерти первенствовал не Зайн ал-Абидин. Во всяком случае, около 709‒710 гг. старейшим из Алидов являлся сын Хасана, Зайд.

Анонимная «История халифов» подробно описывает конфликт между Зайдом б. ал-Хасаном и Абу Хашимом, позволяющий реально представить характер взаимоотношений между верхушкой Алидов. Зайд как старший потомок Фатимы получал какие-то средства из пожертвований, предназначенных еще Али (садакат), а Абу Хашим, будучи старшим из внуков Али, считал, что распоряжаться этими средствами должен он. Абу Хашим обратился за разрешением этого спора к суду авторитетных законников Медины, заявив, что средства эти были завещаны Али, а не Фатимой, и распоряжаться ими по завещанию должен наиболее достойный из его старших потомков, он же лучше Зайда знает Коран и сунну пророка и является таким образом самым достойным. Судьи признали его правоту, но Зайд отверг их решение. Конфликт все более обострялся, и когда в сентябре 710 г. ал-Валид проезжал через Медину в хаджж, Зайд донес на Абу Хашима, что тот вносит раскол в общину, что у него в Ираке есть сторонники (ши‘а) из сподвижников ал-Мухтара, которые считают Абу Хашима имамом и присылают ему пожертвования (садаку). В том, что в Ираке были люди, для которых после смерти Мухаммада б. ал-Ханафийи объектом почитания стал его сын, не приходится сомневаться, вопрос только в том, насколько способствовал этому сам Абу Хашим. Во всяком случае, примечательно, что Зайд в своем доносе не говорит, что его соперник сам называет себя имамом.

Ал-Валид серьезно отнесся к словам своего тестя и, возвращаясь, взял с собой Абу Хашима и в Дамаске заключил его в тюрьму.

Его брат Аун безуспешно пытался добиться освобождения с помощью человека, близкого к халифу.⁴³⁹ Тогда за это взялся Зайн ал-Абидин. Он поехал в Дамаск, заверил ал-Валида, что ни о какой раскольнической деятельности Абу Хашима не известно и его арест порочит Умаййадов. Ал-Валид освободил Абу Хашима и даже включил его в круг участников своих вечерних бесед (маджлисов).

Вскоре после описываемых событий, в 94/712‒13 г., Зайн ал-Абидин скончался, и его почитатели признали своим имамом его сына Мухаммада ал-Бакира («Проникающего в суть»). И в этом случае об имамате приходится говорить как о частном деле небольшой группы лиц. Во всяком случае, халифы не воспринимали ал-Бакира как соперника, оспаривающего их власть, да он и не предпринимал враждебных действий.

Иначе повернулось дело с имаматом Абу Хашима. Он оказался плохим царедворцем – был слишком независим в суждениях. Однажды во время обсуждения причин, по которым Мухаммад не женился на дчерях ансаров, ал-Валид неуважительно назвал его Абул-Банат («Отец дочерей»), обидно подчеркнув отсутствие у него сыновей. Абу Хашим запальчиво ответил, что у пророков Лута (Лота) и Шу‘айба тоже были одни дочери, как и у Мухаммада, и ничего позорного в этом нет. Ал-Валид разгневался и сказал, что лишает его своего покровительства, а Абу Хашим заявил, что и так засиделся в Дамаске и Сирии.⁴⁴⁰

В это время в Дамаске находился Мухаммад б. Али, правнук ал-Аббаса, собиравшийся возвращаться в свое поместье в ал-Хумайме (примерно в 100 км южнее Мертвого моря), и он пригласил Абу Хашима в попутчики. По дороге Абу Хашим заболел, а по другим сведениям, был отравлен в пути специально подосланными ал-Валидом людьми. Так или иначе, он не мог продолжить путь в Медину и оставался в доме Мухаммада б. Али.

Аноним совершенно определенно связывает отъезд Абу Хашима из Дамаска с немилостью ал-Валида, но существует версия, согласно которой Абу Хашим возвращался с Сулайманом, не понравился ему и по дороге в Медину был отравлен людьми, подосланными халифом.

Чувствуя себя плохо, он остановился у Мухаммада б. Али в Хумайме и умер там в 97 г. х. Халифа также относит его смерть ко времени правления Сулаймана, но датирует ее 98 г. х.⁴⁴¹ По-видимому, в рассказе Анонима сжат временной промежуток между ссорой с ал-Валидом и прибытием в ал-Хумайму.

Как бы то ни было, находясь в Хумайме, Абу Хашим почувствовал приближение кончины и решил препоручить Мухаммаду б. Али своих почитателей. Он попросил присутствующих оставить его наедине с Мухаммадом и, по словам последнего, открыл ему, что пророк предсказал Али, что власть его рода будет недолгой, а затем перейдет к потомкам ал-Аббаса, которые отомстят за обиды, нанесенные Алидам, и будут покровительствовать им. С этим он передал Мухаммаду власть над своими почитателями в Ираке и сообщил, в каком доме в Куфе и у какой колонны спрятан заветный свиток, переданный пророком Али б. Абу Талибу с предсказаниями будущего. Поскольку разговор был с глазу на глаз, то Мухаммад мог рассказывать потом об этом разговоре что угодно. По одной из версий, Абу Хашим предсказал все последующие события, что центром восстания будет Мерв, что началом пропаганды должен стать «год осла», и объяснил, что это – сотый год хиджры.⁴⁴²

После разговора с глазу на глаз Абу Хашим позвал своих спутников, Салима б. Буджайру, сына казненного сподвижника ал-Мухтара, и Абу Раййаха Майсару, и сообщил, что передал власть над ними Мухаммаду б. Али, а Салим продиктовал имена ведущих сторонников Абу Хашима.⁴⁴³ В этом перечне примечательно, что все эти люди – мавлы. То есть тот же слой, который поддерживал ал-Мухтара.

Если отбросить все благочестивые речи и предсказания и таинственный свиток с пророчествами (который Аббасиды никогда не предъявляли в подтверждение своих прав на верховную власть над мусульманской общиной), то останется один несомненный и важный факт: главой недовольных в Ираке стал правнук ал-Аббаса. Вряд ли они представляли какую-то организацию, но Мухаммад б. Али энергично принялся за ее создание. Время для этого было весьма благоприятным: с наступлением сотого года в народе связывались такие же чаяния падения арабской власти, как за тридцать лет до этого с наступлением семидесятого года. Однако Сулайману не суждено было столкнуться с последствиями выхода на политическую арену Аббасидов.

Находясь в сентябре 717 г. в военном лагере под Дабиком, сорока­трехлетний халиф чем-то тяжело заболел. Вскоре стало ясно, что пора срочно думать о преемнике. Сын Сулаймана, Аййуб, которому присягали как наследнику, незадолго до того умер,⁴⁴⁴ а другой не был найден. Теперь приходилось думать об этом безотлагательно. Естественно было остановиться на другом сыне, Дауде, но Сулаймана отговорили, потому что тот воюет под Константинополем и неизвестно, жив ли. Другие сыновья не достигли еще совершеннолетия. Оставались братья, но Сулайман, видимо, был с ними не в таких отношениях, чтобы передать им власть. В конце концов выбор пал на двоюродного брата, Умара б. Абдал'азиза. Влиятельный богослов и правовед Раджа б. Хава, присутствовавший при последних днях Сулаймана, со слов которого мы и знаем подробности, уверял, что выбор был подсказан именно им. Главным аргументом в его пользу была благочестивость, что нравилось и Сулайману. Он продиктовал завещание в пользу Умара, а после него – Йазида б. Абдалмалика. 1 октября 717 г., в пятницу, Сулайман скончался.⁴⁴⁵

Умару б. Абдал‘азизу было в это время 35‒36 лет. Внешне это был все тот же смуглый человек с изящными чертами лица, которые теперь дополняла пышная борода; совсем недавно за возможность стирать свою одежду вместе с его, чтобы пропитать ее благовониями, люди платили прачкам взятки. Однако теперь этот прежний франт и законодатель мод внутренне сильно изменился. Длительное общение с мединскими благочестивцами отвратило его от пристрастия к роскоши, и родило в нем идею приблизить мусульманскую общину к административно-правовой практике времен Мухаммада и двух первых халифов. Положение главы мусульманского государства открывало возможность воплощения в жизнь этого идеала.⁴⁴⁶

Решение Сулаймана понравилось не всем. Хишам б. Абдалмалик, обойденный в завещании, чувствовал себя обиженным, но вынужден был смириться.

Решительнее действовал племянник Умара по матери, Абдал‘азиз б. ал-Валид б. Абдалмалик, которого отец намеревался сделать своим преемником. Намерение это не осуществилось, но мысль о возможности стать халифом, была заронена в его душу. Смерть Сулаймана давала долгожданную возможность. Абдал'азиз привел к присяге себе группу сторонников и намеревался занять Дамаск, когда узнал о присяге Умару. Соперничать с братом матери он не стал, а поведение свое объяснил дяде тем, что побоялся возникновения неурядиц в период возможного безвластия.⁴⁴⁷ Если поверить этому объяснению, то придется предположить, что между смертью Сулаймана и присягой Умару был некоторый перерыв, который историки игнорировали и по шаблону отметили, что присяга прошла в день смерти предшественника.

В сведениях о времени правления Умара мало точных дат. Датировки в пределах целого года хиджры не всегда позволяют соотнести события с годами нашего летосчисления, затруднительно даже установление относительного порядка событий. Средневековым мусульманским авторам важно было продемонстрировать благочестивость и аскетизм, не затрудняя себя привязкой ко времени. Главным для всех них было то, что, став халифом, Умар стал образцом праведного мусульманского правителя, остальное их мало интересовало. Параллельно, почти не соприкасаясь, идут две линии сведений – о военно­политических (хоть как-то датированных) событиях и о проявлениях праведности, включая сюда важные для понимания реформаторских мероприятий распоряжения наместникам. Приходится и нам рассматривать эти две линии, мало связанные друг с другом.

Две проблемы отягощали внутреннее положение Халифата. Возрастающая по мере усиления налогового гнета враждебность податного населения (бегство египетских моряков под Константинополем показывало, во что может вылиться недовольство) и недовольство мусульман-неарабов своим неравноправным положением – а число их все время увеличивалось и, возможно, к этому времени приблизилось к числу арабов за пределами Аравии. Удерживать в повиновении покоренное население еще возможно было при единстве мусульманского меньшинства, но противостояние внутри его таило в себе большую угрозу. Умар так или иначе понимал все это и выход видел в восстановлении правовых норм времени Мухаммада и двух первых халифов. В этом отношении его скорее можно сравнить с Али б. Абу Талибом, чем с Умаром б. ал-Хаттабом, который находил выход из возникавших сложностей в установлении новых правовых норм, в то время как его тезка намеревался решить неразрешимую по сей день задачу – увеличить расходы, сокращая налоговое бремя, строгим следованием каноническим положениям.

Умар очень остро и безоговорочно ощутил себя лично ответственным за возвращение мусульманской общины на путь истинный и обязанность стать образцом для ведомых. Он отказался от богатых одежд, ограничил себя в еде, с лица его исчезла улыбка.⁴⁴⁸ Конечно, в рассказах об его аскетизме после избрания халифом есть явные преувеличения (вроде того, что он иногда не мог выйти к людям из-за того, что его единственная рубашка была в стирке),⁴⁴⁹ и частные случаи могут быть возведенными в правила, но резкий контраст его поведения по сравнению с предшественником несомненен. Веселые застолья Сулаймана с поэтами и разговорами о женщинах и кулинарных изысках сменились степенными беседами о путях спасения души, на которых халиф делился своей скромной трапезой: хлебом и чечевицей с чесноком.⁴⁵⁰ В самоограничении Умар пошел еще дальше: реально отказался от поместий, которые счел незаконно приобретенными отцом и дедом, в частности от земель в Хайбаре, подаренных Мухаммадом Фатиме (см. т. I, с. 149) и присвоенных Марваном б. ал-Хакамом, возвратив их законным наследникам, а вместе с тем отменил проклятия в адрес Али.⁴⁵¹

Почти сразу после прихода к власти (раби‘ I. 99/X‒XI.717 г.) Умар сместил главу налогового ведомства Египта Усаму б. Зайда за беззаконную жестокость, в том числе за отрубание рук невыполнившим его распоряжения. Смещен был и наместник Абдалмалик б. Рифа‘а. За беззакония и жестокость лишился своего поста и наместник Ифрикийи Йазид б. Абу Муслим. К великой радости коптов Усаму не только сместили, но и заключили в тюрьму в оковах, которые снимали с него только на время молитвы. Ему было определено провести таким образом год в Египте, а потом по году в каждом из округов (джундов) Сирии.⁴⁵² Одновременно с этим была изменена система назначения наместников западной части Халифата, установленная Сулайманом, – наместник Ифрикийи был выведен из подчинения Египту и стал подчиняться непосредственно халифу.

Такие же изменения произошли и в системе управления восточной частью Халифата, которая при Сулаймане была в подчинении одного наместника, Йазида б. ал-Мухаллаба. Послание Умара, извещавшее о его приходе к власти, было тяжелым ударом для Йазида. Между ним и Умаром существовала личная неприязнь, и рассчитывать на прежнее положение ему не приходилось, а отдавать Умару богатства, собранные в Хорасане и полученные в Джурджане и Табаристане, которые он собирался доставить Сулайману, тоже не хотелось. Часть этих денег он роздал в счет жалованья, а остальное, видимо, решил укрыть в Басре, родовом гнезде мухаллабидов.

Отправляясь на запад приветствовать халифа, он оставил замещать себя своего сына Мухаллада. За время, пока он двигался к Ираку, Умар разделил его наместничество: управлять Куфой и подчиненной ей областью он назначил Абдалхамида б. Абдаррахмана, Басрой – Ади б. Арта и Хорасаном – ал-Джарраха б. Абдаллаха. Йазиду не удалось даже доехать до Басры. В Ма‘киле его ждала галера Ади б. Арта. Ади пригласил его на корабль и предъявил грамоту о своем назначении. С корабля они поехали в резиденцию наместника, и там произошел настоящий серьезный разговор – о судьбе денег, которые Йазид собирался доставить Сулайману. Йазид утверждал, что они израсходованы на жалованье. Тогда на Йазида надели кандалы и отправили в темницу.⁴⁵³ Арест не испугал Йазида, он уже имел опыт противостояния выколачиванию денег при более решительном ал-Хаджжадже и предпочитал пострадать, но сохранить деньги. Арест этот не датирован, и трудно сказать, сколько месяцев просидел Йазид под арестом в Басре, так как только в 100 г. х. его отправили для выяснения отношений к Умару. Везли его по Евфрату под охраной Ваки‘ б. Абу Суда, и в районе Айн ат-Тамра группа аздитов пыталась отбить своего вождя, но Ваки‘ обрубил швартов и пригрозил, что тотчас убьет Йазида, и нападавшие отступились.⁴⁵⁴

В Дамаске Йазид также решительно заявил, что никаких денег у него нет. Умар сначала решил сослать упрямца на дальний остров Дахлак у берегов Эритреи, но его убедили, что родственники Йазида могут устроить ему побег оттуда, и Йазид остался в тюрьме в Дамаске. Выручить отца попытался Мухаллад, указывая Умару, что, держа под арестом невинного старика, он порочит свою репутацию. Тем не менее Умар не изменил своего решения – речь шла о больших деньгах, о миллионах дирхемов.⁴⁵⁵

Поздней осенью или зимой 717/718 г. в Закавказье вторглись хазары («тюрки»), дойдя до Азарбайджана. Скорее всего, они выступали как союзники Льва. Нападение было отбито с большим уроном для хазар, они были разгромлены, понесли большие потери убитыми и пленными, 50 пленников были отправлены Умару в виде живого подтверждения победной реляции.⁴⁵⁶ А Маслама в это время продолжал стоять под Константинополем. Армия его снова переживала тяготы зимней кампании, вновь была бескормица, скудное питание и гибель коней. Весной, когда погода позволила плавание по морю, Умар послал Масламе 500 коней, продовольствие и приказ возвращаться. По некоторым сведениям, из 80 000 ушедших с Масламой в 716 г. возвратилось только 30 000.⁴⁵⁷

В это время Умар повел борьбу с тем, что он считал искажением норм ислама, установленных пророком и первыми двумя халифами. До нас дошло около десятка более или менее достоверных распоряжений на эту тему. Какого-то единого документа, излагавшего его программу, не сохранилось,⁴⁵⁸ скорее всего, и не существовало. По разным поводам, для разных наместников издавались отдельные распоряжения. Многие из них на взгляд современного человека выглядят как общие рассуждения на религиозно-этические темы. Наряду с напоминаниями о необходимости следовать Корану и обычаю пророка (сунне), в них особо упоминается запрет употребления спиртных напитков и оплакивания покойников (и с тем и с другим блюстителям чистой веры так и не удалось справиться до сих пор). Умар также считал недопустимой игру на тамбурине и лютне на свадьбах. Единственный документ экономического характера, текст которого сохранился без существенных переделок или сокращений, – послание наместнику Куфы Абдалхамиду б. Абдаррахману, которое поэтому заслуживает того, чтобы привести его целиком:

«От раба Аллаха Умара, амира верующих, Абдалхамиду. Мир тебе. А далее: Воистину, жители Куфы испытали бедствия и трудности по решению Аллаха и из-за скверного порядка, узаконенного плохими правителями, а ведь опора религии – справедливость и добродеяния. Да будет важнее всего для тебя твоя душа, а ведь греха не мало. Не облагай запустевшую [землю], как обработанную, а обрабатываемую, как запустевшую, возьми с запустевшей то, что она может [дать], обрати внимание на запустевшую и приведи ее в порядок, чтобы она стала обрабатываемой; и бери с обрабатываемой только тот харадж, какой положен, мягко и спокойно по отношению к сидящим на земле (ахл алард). В уплату хараджа бери дирхемы только веса семи, не добавляя к ним ни доплаты (айин), ни платы монетчикам, ни подарков в навруз и михраджан,⁴⁵⁹ ни цены свитков, ни платы гонцам, ни платы с домов, ни дирхемов со свадьбы, ни хараджа с того, кто принял ислам из людей земли. И следуй в этом моему приказу, и я повелеваю тебе то, что Аллах повелевает мне. И не отрубай [рук] и не распинай, прежде, чем обратишься ко мне с этим; и обрати внимание на того из незначительных, кто хочет совершить хаджж, и дай ему вперед сто [дирхемов], чтобы он мог совершить на них хаджж. И мир».⁴⁶⁰

Этот документ дает нам единственный в своем роде перечень сверхнормативных сборов, из которых хорошо известны только подношения к наврузу и михраджану, ставшие обычными. Обычным был обман налогоплательщиков на разнице веса монет. Каждый налогоплательщик рассчитывался монетами по счету с определением их полноценности на вид. Лицо, ответственное за сбор налога, дихкан или финансист джахбаз, рассчитывавшийся за округ, за сдачу налога с целого округа, рассчитывалось по общему весу собранной монеты и обязано было доплачивать, если вес оказывался меньше теоретического веса соответствующего числа дирхемов. Естественно, что эта разница, называвшаяся равадж, в той или иной форме взымалась с налогоплательщиков округа, и это давало возможность нажиться за их счет и к недостаче веса, как мы видим, добавлялся непонятный сбор для оплаты монетчикам. Поживиться можно было и на разнице обложения разных категорий земли.

В продолжение той же линии отмены незаконных с точки зрения практики раннего ислама налогов было восстановление налогового иммунитета духовенства и религиозных учреждений и права христиан и иудеев делать завещания в пользу своих единоверцев, наместникам рекомендовалось оказывать помощь из казны нуждающимся иноверцам. Незаконно захваченных в плен армян Умар возвратил на родину без выкупа.⁴⁶¹ Делалось все это не из сострадания к угнетаемым, а ради возврата к идеалу, и если бы этот идеал требовал ужесточения отношения к иноверцам, он сделал бы это не колеблясь.

Главной заботой Умара было, конечно, улучшение положения мусульман. Сирийцам жалованье было увеличено на 10 дирхемов в месяц, увеличен общий фонд жалованья в Египте на 25 000 дирхемов, кое-что перепало и куфийцам: после продажи скота, принадлежавшего ал-Хаджжаджу, им досталось по 7 дирхемов. Наместникам было рекомендовано оказывать помощь нуждающимся, гасить долги из казны и делить между бедняками остаток средств после выплаты жалованья. Наконец, ставки заката были снижены до законных размеров.⁴⁶²

Наряду с этим Умар не упускал и таких мелочей, как установление предельного веса верблюжьего вьюка, запрещение бить животных кнутом с металлическим наконечником, запрещение в Египте посадки деревьев по берегам Нила и каналов, которые мешали бы тянуть суда бечевой. Распоряжаясь огромными средствами, он не забывал напоминать наместникам, чтобы они экономили папирус, и сам писал очень убористо.⁴⁶³

Все эти акты никак не датированы, датируются лишь военно-политические события, да и то по большей части в пределах года.

Отзыв арабской армии из-под Константинополя не означал прекращения войны с Византией, просто она возвратилась в привычные рамки летних рейдов в Малую Азию. Сообщается, что в 100 г. х. (а по сезону могла быть только весна или начало лета 719 г.) в Малую Азию были посланы два отряда, о действиях которых ничего не известно.⁴⁶⁴ Продолжались военные действия и в Мавераннахре, где то один, то другой местный правитель прекращал платить оговоренную дань. В том же, 100/719 г. один из военачальников ал-Джарраха принудил правителя Хуттала выплатить большую контрибуцию. В том же году Абдаллах б. Ма‘мар, активный участник завоевания Джурджана, был направлен против тюрков к границам Китая, вероятно в Семиречье. Поход окончился неудачей: тюрки окружили его. С трудом вырвавшись из окружения, он отошел в Фергану. Этот поход, несомненно, связан с активизацией тюрков в связи с событиями в Согде.

Жители Самарканда, поверив в намерения Умара восстановить справедливость и искоренить беззакония, обратились к наместнику Самарканда Сулайману б. Абу-с-Сари с просьбой отменить распоряжение Кутайбы об их выселении, нарушившее подписанный им договор. Сулайман запросил халифа и получил распоряжение передать решение авторитетному арбитру из мусульман. Его решение было нетривиальным и явно неприемлемым для самаркандцев: самаркандцам вернуться в город, а мусульманам покинуть его, стать лагерем под стенами и возобновить осаду, которая и решит судьбу города. Самаркандцы предпочли оставить все как есть.⁴⁶⁵ Возможно, что именно после этого изгнанный из Самарканда ихшид Согда Гурек обратился в конце 718 или в начале 719г. к китайскому императору с просьбой прислать войска для изгнания арабов из Согда. Эту просьбу он подкрепил ссылкой на слухи, что сотый год арабов должен быть последним годом их власти.⁴⁶⁶ Положение Гурека было двусмысленным: арабы не только изгнали его из столицы, но кажется, лишили и титула царя (ихшида) Согда. Царем Согда, государем Самарканда арабы титуловали теперь владетеля Пенджикента Диваштича. Он опекал двух сыновей покойного Тархуна, вступал в дипломатические контакты с правителем Чача и да­же с каганом, но оставался в своем маленьком городке. К сожалению, документы из архива Диваштича не датированы, и только письмо на арабском языке датируется временем наместничества ал-Джарраха.⁴⁶⁷

Летом или осенью 718 г., после получения дани с Хуттала, из Хорасана была отправлена делегация к халифу, сопровождавшая пятую часть добычи. В делегации были два араба и мавла, речь держали арабы, а мавла молчал. Умар поинтересовался, почему тот молчит, и услышал в ответ: «О повелитель верующих. Двадцать тысяч мавлей участвуют в походах, не получая ни жалования, ни довольствия. Такое же число зиммиев⁴⁶⁸ приняли ислам, а с них взымают харадж. Наш амир пристрастен и груб... Он – один из мечей ал-Хаджжаджа и управляет тирански и злобно». Умар, будто бы после этого приказал ал-Джарраху освободить принявших ислам от хараджа. Это благое, с точки зрения религиозно-правового идеала, решение вошло в противоречие с реальными интересами государства и арабов, получавших жалованье– массовое принятие ислама налогоплательщиками, желавшими освободиться от тяжелого налога, вскоре привело к заметному сокращению налоговых поступлений. Окружение ал-Джарраха посоветовало усложнить принятие ислама обязательным проведением обрезания. Ал-Джаррах обратился за разрешением к халифу и получил весьма знаменательный ответ: «Аллах послал Мухаммада – да благословит его Аллах и да приветствует – призывающим [к исламу], а не обрезающим». Это свидетельствует о том, что в первом столетии существования ислама обрезание не было обязательным атрибутом принятия ислама, а лишь обычаем, принятым у арабов.

Был ли как-то ограничен переход к исламу при ал-Джаррахе, остается неизвестным. К затруднениям, связанным с принятием ислама местными жителями, у ал-Джарраха прибавились нелады с арабскими подчиненными, которые жаловались на грубость и племенную предвзятость наместника. Умар вызвал его для объяснений. Ал-Джаррах поспешно выехал из Мерва в конце рамадана 100 г. х. (около 20 мая 719 г.). Умар встретил его неприветливо и придрался к тому, что тот не дождался разговения и не отпраздновал конец поста, проявив тем самым свою невоспитанность, и сместил его. Новый наместник, Аб- даррахман б. Ну‘айм ал-Гамиди, был назначен по рекомендации самих хорасанцев. По-видимому, при нем напряженность в Мавераннахре достигла такого уровня, что Умар посоветовал вывести арабов оттуда. Однако прижившиеся там арабы отказались переселяться, сказав, что в Мерве всем не разместиться.⁴⁶⁹

Те же проблемы возникали и в других регионах, где под влиянием обещания освобождать новообращенных от хараджа началось массовое принятия ислама, как в Египте и ал-Андалусе. Может показаться странным, как Умар, в других случаях принимавший меры против приобретения мусульманами (арабами) хараджных земель во избежание сокращения доходов государства, не видел, что то же произойдет при массовом принятии ислама, если новообращенные станут платить льготный налог. Либо это были разновременные решения, либо Умар, подобно многим идеалистам, в порыве осуществления своей идеи совершенно оторвался от действительности.

Беспокойный Хорасан привлек внимание Аббасида Мухаммада б. Али, и в 100 г. х. он послал туда вербовать сторонников Букайра б. Махана. Одним из первых неофитов аббасидского движения в Мерве стал Сулайман б. Касир, ставший руководителем аббасидской пропаганды в Мерве и мервском оазисе.⁴⁷⁰ На данном этапе это движение не обращало на себя внимание, а пропаганда выглядела как обычные разговоры недовольных властями.

Зато вечные оппоненты халифской власти, хариджиты, выступали, не скрывая своих намерений. В том же сотом году хиджры на севере Ирака выступил некий Бистам б. Мурр аш-Шаузаб («Долговязый») во главе отряда из 80 человек. Главные требования хариджитов: следовать Корану и обычаю пророка, против тирании и беззакония, в принципе ничем не отличались от целей, которые ставил перед собой Умар. Он счел, что непримиримых противоречий между ними нет и можно найти общий язык. Он приказал наместнику Куфы не нападать на этот отряд, если хариджиты не будут проливать кровь или вредить полям, а сам направил аш-Шаузабу послание, в котором напоминал, что восстание есть нарушение заветов пророка и предложил прислать двух самых сведущих людей для изложения позиции хариджитов. Два хариджита прибыли к Умару в Хунасиру, небольшой северосирийский городок, где он укрылся от суеты и многолюдия Дамаска.⁴⁷¹

Диспут между ними и Умаром излагается различно и предпочесть какую-то одну из версий трудно. Суть заключается в том, что хариджиты признавали, что Умар, в отличие от других Умаййадов, не тиран, и что их взгляды по многим вопросам религиозно-политических проблем совпадают. Непримиримое расхождение было только в том, должен ли избираемый советом халиф быть обязательно из курайшитов. Даже и в этом вопросе Умар пошел на какой-то компромисс (или его так поняли), что испугало Умаййадов. Да и можно ли было надеяться на какой-то компромисс, когда каждый хариджитский вождь, возглавив небольшой отряд повстанцев, сразу начинал титуловать себя амиром верующих, и отказаться от этого было трудно.

Один из хариджитских переговорщиков уехал сообщить о результатах переговоров, другой остался до благополучного возвращения посланцев Умара. Отряд аш-Шаузаба, выросший до 300 человек, обосновался в районе Мосула. Для его блокирования были отправлены 2000 иракцев, подкрепленных сирийцами. Обе стороны наблюдали друг за другом, воздерживаясь от столкновений.⁴⁷²

Между тем здоровье Умара стало ухудшаться. От чечевицы стал болеть живот, он похудел, цвет лица заметно изменился. Это не были ни злокачественная лихорадка, ни чума, от которых умирали многие и на вершине власти. Скорее всего, этого мужчину в расцвете лет съедал рак. I раджаба 101/17 января 720 г. он перебрался в монастырь Дейр Сим‘ан (Симеона Столпника) и в предчувствии смерти купил у монастыря за несколько динаров участок для могилы.⁴⁷³

Слух о болезни Умара, а следовательно, и о скором приходе к власти Йазида б. Абдалмалика дошел и до Йазида б. ал-Мухаллаба. От нового халифа он мог ожидать еще худшего и поэтому решился на побег: проломил крышу своей камеры на втором этаже, спрыгнул на кучу глины, насыпанной его родственниками, и поскакал с ними в Ирак.⁴⁷⁴ Всего через два дня, 9 или 10 февраля 720 г., Умар скончался.⁴⁷⁵

Йазиду б. Абдалмалику, по матери правнуку Му‘авии б. Абу Суфйана, было около 35 лет. Был он высок, плотен, с красивым светлым лицом и по характеру являл собой полную противоположность Умару: жизнерадостный, влюбчивый, не жалеющий денег на удовлетворение своих прихотей, жестокий в меру того времени, практичный, без претензий на восстановление идеальной мусульманской общины, он не мог продолжать политику предшественника. Это сразу же сказалось в замене наместников. В Египет был назначен Усама, проведший в кандалах все время правления Умара, чтобы продолжить беспощадный сбор налогов, в том числе и восстановленный налог с церквей и епископов, а получающие жалованье лишились надбавки, установленной Умаром. Наместником Ифрикийи стал Йазид б. Абу Муслим, один из налоговых чиновников ал-Хаджжаджа, иракский христианин, принявший ислам. При Сулаймане он был брошен в тюрьму как приспешник ал-Хаджжаджа. Умар амнистировал всех арестованных Сулайманом, кроме Ибн Абу Муслима. Его освободил только Йазид б. Абдалмалик и на четвертом месяце своего правления назначил наместником Ифрикийи. Прибыв туда, Ибн Абу Муслим отвел душу за девять лет заточения, начав преследовать людей, выдвинувшихся при Мусе б. Нусайре, лишил его мавлей статуса полноправных мусульман и собственности, наложив им клейма на руки, что допускалось только в отношении налогоплателыциков-немусульман; нужно думать, что эта мера коснулась и остальных берберов. Берберские охранники сговорились и убили его, то ли по дороге из мечети домой, то ли во время ужина. Мятежники повинились перед халифом, были прощены и получили нового наместника, Бишра б. Сафвана, бывшего наместника Египта. Такая безнаказанность, по-видимому, произвела впечатление на современников, во всяком случае, аббасид Мухаммад б. Али счел это таким же важным предзнаменованием успеха своей пропаганды, как окончание столетия и смерть Йазида б. Абдалмалика.⁴⁷⁶

Высшая администрация Халифата хорошо понимала, какие изменения принесет приход к власти Йазида. Абдалхамид б. Абдаррахман, едва узнав о смерти Умара, приказал Мухаммаду б. Джариру напасть на Бистама. Посланца Бистама задержали в Куфе, чтобы хариджиты не узнали о смерти Умара, и Мухаммад неожиданно обрушился на них. Тем не менее хариджиты выдержали удар и даже обратили нападавших в бегство, преследовали их до окрестностей Куфы, а затем вернулись в свой район. Тем не менее Йазид оценил рвение наместника и утвердил его на том же посту, послав от себя против хариджитов двухтысячный отряд. Сойдясь с ними на поле боя, посланец Йазида объявил, что Йазид не оставит их в покое, как Умар. Хариджиты прокляли Йазида и обратили карателей в бегство. Потерпел поражение от них и еще один, более многочисленный отряд.

Как в случае с Шабибом, возникает вопрос: почему наместник Куфы, в реестрах которой числилось более 40 000 воинов, получавших жалованье, не мог направить против мятежников значительно превосходящие силы и прибегал к помощи сирийских войск? Где были эти люди?

Йазид понял, что на куфийцев надеяться напрасно, и назначил правителем Ирака и всего, что восточнее, своего брата Масламу. Маслама послал на подавление хариджитов Са‘ида б. Амра ал-Хараши во главе десятитысячного войска, которое, наконец, разгромило хариджитов, и аш-Шаузаб погиб в бою. Остатки хариджитов рассеялись, чтобы, со­единившись в удобный момент, продолжить борьбу.⁴⁷⁷

Опаснее, чем хариджитское восстание, мог стать мятеж такого авторитетного человека, как Йазид б. ал-Мухаллаб, если бы он добрался до Басры. Йазид б. Абдалмалик немедленно отправил приказ Абдалхамиду б. Абдаррахману задержать беглеца, а Ади б. Арту – арестовать родню Йазида и приготовиться встретить его. Абдалхамид своевременно отправил на перехват отряд к Узайбу (см. т. II, рис. 7). Отряд прошел часть пути, а потом его начальник вернулся в Куфу, чтобы спросить Абдалхамида, должен ли он привести Йазида пленным, или нужна только его голова. Получив ответ, что это безразлично, командир вновь отправился в путь и пришел к Узайбу, когда Йазид уже миновал опасный район.⁴⁷⁸

В это время Ади б. Арта готовился достойно встретить Йазида: горожане вырыли ров перед Басрой, и навстречу Йазиду была выслана конница под командованием Мугиры б. Абдаллаха ас-Сакафи. С другой стороны, один из арестованных братьев Йазида, Абдалмалик, предложил Ади освободить его, с тем что он отведет брата от Басры в Фарс, а Ади получит от него гарантию неприкосновенности (аман). Ади отказался и продолжил подготовку к обороне. Все пять племенных объединений (ахмас) получили приказ готовиться к бою. Были назначены командующие, и Ади вручил им знамена. При назначении командующего группы бакр б. ваил произошел досадный конфликт. Сначала знамя получил Имран б. Амир б. Малик б. Мисма‘, а потом Ади передал его сородичу Имрана, Нуху б. Шайбану б. Малику, что, естественно, вызвало обиду первого.

Племенные ополчения не торопились сражаться, многие не испытывали враждебности к Мухаллабидам. На всем пути от Узайба никто не попытался задержать небольшой отряд Йазида. Отдельные вооруженные группы при виде его сворачивали с дороги. Только под самой Басрой ему преградила путь конница Мугиры б. Абдаллаха, которая тоже не приняла боя, когда ее атаковал Мухаммад б. ал-Мухаллаб. После этого Йазид со своим отрядом беспрепятственно прошел в свой дом. Ади, хорошо зная, где он находится, не пытался напасть на него. Йазид тоже не проявлял воинственности и предложил Ади, если тот освободит его братьев, не трогать его и оставить город в его распоряжении. Ади не принял этого предложения. Вероятно тогда же Йазид послал для переговоров с халифом своего племянника Хумайда б. Абдалмалика б. ал-Мухаллаба. Халиф написал охранную грамоту (аман) для Йазида и его родни, и отправил ее с Хумайдом в сопровождении Халида б. Абдаллаха ал-Касри и Умара б. Йазида ал-Хаками.

Тем временем ситуация в Басре стала меняться в пользу Йазида б. ал-Мухаллаба. Свое дело сделали хорасанские деньги, за которые ему пришлось пострадать. Он щедро раздавал деньги, слитки золота и серебра своим сторонникам и число их быстро увеличивалось. Ади же, не решаясь без распоряжения халифа взять из казны деньги для крупных выплат, выдавал своим людям по два дирхема в день. В расчете на месяц это было хорошее жалованье, но в экстремальной ситуации хотелось получить больше и сразу. Напрасно Ади оправдывался тем, что не может брать деньги из казны без приказа халифа – это только вызывало насмешки, и ал-Фараздак сказал по этому поводу:

Я думаю, что эти два дирхема

Лишь приближают смертный час,

Разумней всех, кто, оставаясь дома,

Спокойно ждет, когда придет приказ.⁴⁷⁹

Йазида, конечно, поддержали его соплеменники аздиты, на его сторону перешел Имран б. Абдаллах, обиженный Ади, с частью бакритов, перешли раби́иты, традиционно блокировавшиеся с южноарабскими племенами. С Ади остались тамимиты, кайситы, большая часть бакритов и, конечно, сирийцы. Теперь Йазид почувствовал себя в состоянии освободить братьев силой. Преодолев сопротивление ополчения тамимитов и кайситов, Йазид пробился к резиденции наместника, где его встретил сам Ади б. Арта с сирийцами. Узнав о приближении боя по стрелам, залетевшим в камеру, братья Йазида побоялись, что тюремщики могут их убить, забаррикадировали дверь, и это, действительно, их спасло. Тем временем люди Йазида с крыши дома, прилегавшего к стене резиденции, ворвались внутрь, схватили Ади и привели к Йазиду, приказавшему арестовать его.

В речи, произнесенной в мечети после овладения Басрой 1 шавваля (15 апреля 720 г.), Йазид призвал следовать Книге Аллаха и обычаю пророка и заявил, что джихад против сирийцев будет вознагражден Аллахом больше, чем джихад против тюрков и дейлемитов. Видно, здесь не случайно прозвучал призыв бороться не против Умаййадов, а против сирийцев вообще, для иракцев они идентифицировались со времени ал-Хаджжаджа, с правящей династией и воспринимались как враги. Халифат явно начал раскалываться на западную и восточную половину.

Лозунг следовать Корану и сунне воспринимался низами мусульманского мира как обещание благоденствия. Он должен был быть встречен с одобрением хариджитами и теми, кто им сочувствовал. Не случайно, что одного из сочувствовавших хариджитам Йазид назначил управлять Убуллой.⁴⁸⁰

Речь Йазида была восторженно встречена простыми горожанами, увидевшими в ней обещание продолжить справедливое правление Умара б. Абдал'азиза, поддержал Йазида и авторитетный у басрийцев ан-Надр, сын Малика б. Анаса. Однако еще более авторитетный Хасан ал-Басри отнесся к происходящему скептически. Уходя с почетного места у минбара, он сказал своему спутнику: «Посмотри, ты видишь хоть одно знакомое лицо?». Тот ответил, что не видит. «Все это, клянусь Аллахом, отребье», и пробираясь к выходу, добавил, повысив голос: «Клянусь Аллахом, мы покажем тебе, кто правитель и повелитель твой, и что не подобает тебе это». А на улице сказал людям, готовившимся к походу и радостно обсуждавшим обещание править по Корану и сунне: «Этот, который призывает вас к Книге Аллаха и сунне его пророка Мухаммада и двух Умаров – тот же, кто убивал вчера людей по прихоти Умаййадов». Эта критика вряд ли могла иметь успех после того, как Йазид раскрыл сокровищницу, где лежали 10 млн.⁴⁸¹ дирхемов, и щедрой рукой начал раздавать деньги.

Йазид, овладев Басрой и отказавшись признавать власть халифа, не нуждался более в его милости и прощении, которое выхлопотали для него в Дамаске его сын Халид и племянник Хумайд, ничего не знавшие о происшедшем. Халид помчался вперед сообщить радостную весть о получении охранной грамоты (аман), в которой удовлетворялись все его пожелания, а Хумайд в сопровождении Халида б. Абдаллаха ал-Касри и Амра б. Йазида ал-Хаками отправился вслед для официального вручения грамоты. Только где-то около Куфы они узнали от тамимита, бежавшего от Йазида, о перевороте в Басре. Посланцы халифа повернули обратно, а Хумайда передали Абдаррахману б. Сулайму ал-Калби, направлявшемуся в качестве наместника в Хорасан. Абдаррахман написал халифу, что борьба с его врагом дороже наместничества, и отослал Хумайда к халифу.⁴⁸²

А Йазид все более усиливал свои позиции. Он разослал своих наместников в Ахваз, Фарс, Кирман, Бахрейн, Оман и Синд, не хватало только дорогого сердцу Хорасана. Туда он послал своего брата Мудрика, рассчитывая на поддержку многочисленных мервских аздитов, но они не решились на вооруженный конфликт и только выслали вперед своих представителей предупредить о выступлении против него хорасанского войска и о том, что аздиты всей душой за Йазида и сразу же признают его, когда он победит. Мудрику пришлось отказаться от похода на Хорасан.⁴⁸³

Видимо, оппозиция Йазиду в Басре вызывала беспокойство,⁴⁸⁴ и он покинул ее, перебравшись в хорошо укрепленный Васит с казной, арсеналом и арестованными политическими противниками. На собранном здесь военном совете рассматривались две возможности дальнейших действий: завоевывать Хорасан или идти на Куфу. Йазид предпочел второе – после захвата Куфы подчинился бы и Хорасан. Йазид стал собирать войско, с которым можно было бы решиться на это серьезное предприятие. К концу июня собралось около 20 000 человек, в том числе 3000 аздитов из Омана.⁴⁸⁵

Йазид б. Абдалмалик оценил опасность и, не надеясь на иранцев, назначил наместником восточной части Халифата Масламу б. Абдалмалика, и тот, освободившись от войны с хариджитами, направился со своим сирийским войском к Куфе. С ним был и ал-Аббас б. ал-Валид, имевший опыт войны с византийцами.

Когда, двигаясь вдоль канала ан-Нил, Йазид подошел к Вавилону (Бабил), Маслама, двигавшийся вдоль Евфрата, навел у ал-Анбара мост, переправился и выслал вперед авангард под командованием ал-Аббаса, который в районе канала ас-Сиб (см. т. I, с. 214, рис. 10) столкнулся с авангардом Йазида, под командованием Абдалмалика б. ал-Мухаллаба. Исход короткого боя решило своевременное вмешательство сирийской засады, обратившее отряд Абдалмалика в бегство. Сирийцы воздержались от преследования и возвратились в лагерь. Эта неудача не ослабила позиций Йазида. В течение нескольких последующих дней, прошедших без столкновений, войско Йазида постоянно пополнялось бежавшими к нему куфийцами и недовольными из других районов. Йазид отправил эмиссаров во все четыре племенных объединения Куфы, но племенная верхушка не торопилась с решением. Тем временем Абдалхамид б. Абдаррахман выставил посты, чтобы задерживать перебежчиков, запрудил Евфрат, чтобы разлившаяся вода помешала Йазиду внезапно напасть на Куфу, и стал лагерем в ан-Нухайле, обычном месте сбора куфийского войска. Оттуда он послал небольшой отряд в подкрепление Масламе, тот приветил прибывших, но неодобрительно отозвался о численности. Абдалхамид послал отряд побольше, что тоже не удовлетворило Масламу, и он сместил Абдалхамида, назначив вместо него Мухаммада б. ал-Валида б. Укбу.

При значительной численности войско Йазида из-за своего состава было менее боеспособно, чем сирийское. Йазид это сознавал и жалел, что командует не хорасанцами. Не очень стремилась поддержать его и басрийская верхушка. Марван б. ал-Мухаллаб, оставленный управлять Басрой, без особого успеха старался направить брату подкрепления. Активную агитацию против этого вел Хасан ал-Басри, говоря, что убивать друг друга ради мирских благ не следует. Смута – это дело проповедников, стихотворцев, неразумных и заблудших людей. Узнав об этом, Марван произнес в мечети речь, осуждавшую некоего старца (не называя имени), который сбивает людей с толку. Все, конечно, поняли, о ком идет речь, и промолчали. Марван ограничился этой речью и не решился тронуть Хасана.⁴⁸⁶

Решающее сражение началось в пятницу 23 августа 720 г.⁴⁸⁷ Маслама навел мост через канал ас-Сиб и переправился на сторону мятежников. Йазид вывел навстречу свое войско, а сам сел на кресло у ворот лагеря наблюдать за ходом сражения. Оно складывалось поначалу в его пользу: Мухаммад б. ал-Мухаллаб в предваряющем единоборстве победил сирийского богатыря, и вдохновленное этим войско стало теснить сирийцев. Маслама пошел на решительный шаг: приказал поджечь мост, чтобы показать и своим воинам, и противнику, что отступления не будет. Часть воинов Йазида дрогнула и побежала. Сдерживая натиск сирийцев, погибли несколько братьев Йазида. Гибель самого любимого из них, Хабиба, потрясла его, и он бросился в бой, чтобы отомстить за него. Напрасно старались его убедить, что надо собрать остатки войска, отступить и собрать новые силы для продолжения борьбы, Йазид жаждал одного – лично убить как можно больше врагов. С группой родственников и наиболее преданных людей он стал пробиваться к Масламе. Его узнали, бросились на него и убили, вместе с ним пал и его брат Мухаммад. Битва стала затихать, держалась лишь небольшая часть войска во главе с ал-Муфаддалом б. ал-Мухаллабом. Узнав о гибели братьев, он увел остатки войска в Басит.⁴⁸⁸ Дружный и воинственный клан мухаллабидов был обескровлен и больше не выступал с претензиями на власть.

Победителям достался лагерь со всем имуществом и три сотни пленных из числа охранявших лагерь и укрывшихся в нем бежавших с поля боя. Халиф распорядился всех обезглавить. Пленные убеждали, что они не сражались, а бежали, и в конце концов Маслама отменил казнь.

Когда в Басит прибыли беглецы, принесшие весть о поражении и гибели Йазида, Му‘авийа б. Йазид казнил Ади б. Арта, его сына и еще 30 других арестованных врагов Йазида. Затем ал-Муфаддал ушел в Басру, где были подготовлены морские суда, чтобы переправиться в столицу Кирмана Кандабил, амир которого, поставленный Йазидом б. ал-Мухаллабом, должен был по договоренности с ним принять мухаллабидов в случае несчастного исхода дела. Му‘авийа, привезший из Васита казну и всю сокровищницу, рассчитывал благодаря этому стать главой рода, но на семейном совете главой признали старшего, ал-Муфаддала. По дороге зашли в Бахрейн, амир которого, тоже решивший спасаться бегством, посоветовал здесь не разгружаться, а идти прямо в Синд.

К этому времени в Кирмане собрались остатки разгромленной армии Йазида. Ал-Муфаддал собрал их и повел через Фарс навстречу Мудрику б. Даббу ал-Калби, посланному преследовать мухаллабидов и остатки армии Йазида. В сражении в каком-то ущелье ал-Муфаддал был убит вместе с внуком Мухаммада б. ал-Аш‘аса и сыном Сула, владетеля Дихистана. Последнее весьма примечательно. По представлениям нашего времени, пленник или заложник должен бы постараться воспользоваться случаем и бежать, или хотя бы не класть голову для защиты врагов своего отца. А в реальности того времени существовали какие-то иные представления. Оставшиеся воины вторично разгромленной армии запросили пощады и получили помилование.⁴⁸⁹ От многочисленного рода остались Абу Уйайна б. ал-Мухаллаб и Усман б. ал-Муфаддал, бежавшие к рутбилу.

И все же восток Халифата оставался больным местом. Маслама, разгромив Йазида, не вошел в ненадежную Куфу, а остановился в более спокойной Хире и оставался там даже после того, как Йазид б. Абдалмалик поручил ему управлять всем востоком Халифата. Новыми наместниками Куфы и Басры стали люди, принимавшие активное участие в подавлении мятежа: Мухаммад б. Амр, внук Укбы б. Му‘айта (см. т. I, с. 102), и Абдаррахман б. Сулайм ал-Калби, который вскоре был смещен за несвоевременную идею провести воинский смотр басрийцам, что могло вызвать взрыв негодования горожан, опасавшихся, что смотр – предлог для массовых казней. Его сменил Абдалмалик, сын Бишра б. Марвана, кратковременного правителя Басры при Абдалмалике, двоюродный брат Йазида.⁴⁹⁰ Власть в этих двух важнейших центрах оказалась в руках либо сирийцев, либо тамимитов.

Попытки Умара б. Абдал‘азиза создать идеальное мусульманское государство, колебания между либеральным отношением к иноверцам и насаждением ислама, между стремлением ограничить произвол в налоговой сфере и необходимостью сохранения высокого уровня государственных доходов, породив у одних мелькнувшую было надежду на облегчение жизни, у других укрепили желание освободиться от власти, вроде бы проявившей слабость. Особенно характерно это было для тех областей, где оставались элементы политической независимости, такие как сохранение местных династий, располагавших собственными вооруженными отрядами. Таким был Мавераннахр, завоеванный лишь 10‒15 лет тому назад. Неудавшаяся попытка договориться о возвращении Самарканда, отобранного вопреки договору, невыполняемые обещания освобождения от налогов ценой отказа от веры отцов, подкрепляемые надеждой на помощь соседей-тюрков, видимо, уже к концу 719 г. привели к отказу некоторых областей Мавераннахра от уплаты дани, что расценивается мусульманскими авторами как отпадение от ислама. Маслама, ставший правителем восточной половины Халифата, сместил Абдаррахмана б. Ну‘айма, не справившегося с этой ситуацией, и назначил вместо него своего зятя и троюродного брата Са‘ида б. Абдал‘азиза – человека, мало способного справиться со стоявшей перед ним задачей приведения Мавераннахра к покорности. Это был сибарит, изнеженный придворной жизнью. Хорасанцев он поразил уже тем, что приехал на двугорбом верблюде, обложенный подушками, в пестрой одежде, моду на которую в верхах завел Сулайман, да и манеры у него, видимо, были женственные. Во всяком случае, когда владетеля Абгара (княжества к югу от Самарканда) спросили после визита к новому наместнику, каков он, тот охарактеризовал его одним словом хузайна, что по-согдийски значило «дихканка» и ближе всего по смыслу к русскому «барыня». Так и остался он в истории под прозвищем Са‘ид Хузайна.

Начал он свое правление, конечно, с выколачивания недоимок с людей, ведавших финансами. Неразбериха, возникшая при Умаре, когда с кого-то теоретически можно было брать меньше, а практически брали по-прежнему, отчитываясь по должному минимуму, открывала широкие возможности для присвоения собранных денег. В самом деле хорасанская верхушка располагала большими деньгами. Так один из знатных хорасанцев выкупил несколько арестованных по подозрению в утайке казенных денег за 700 000 дирхемов. Заключенных по такому обвинению жестоко избивали, и двое из них даже умерли от побоев.⁴⁹¹

Менее удачлив оказался Са‘ид в военной сфере. В 720 г. в Междречье стали вторгаться тюрки, поддержанные согдийцами, нападая даже на арабские гарнизоны в крепостях, расположенных на дороге из Бухары в Самарканд. Так была осаждена крепость Каср ал-Бахили («Замок бахилитов»), где-то в районе современного Каттакургана, в которой находилось 100 семей арабов. Доведенные до крайности, они решили убить своих жен и сами погибнуть в последнем бою. Отряд из Самарканда отогнал тюрков ночным нападением и вывез гарнизон, а крепость была оставлена.⁴⁹²

События вокруг Каср ал-Бахили показывают, что главная дорога, связывавшая Бухару и Самарканд, в любой момент могла быть перехвачена тюрками. Арабы потребовали от Са́ида решительных действий. Са‘ид собрал войско и сам возглавил поход. Значительная часть Согда отпала от ислама, и дымы возрожденных храмов огня наглядно свидетельствовали об этом. Сведения о ходе военных действий, возглавленных Са‘идом, не возволяют судить ни о том, где они разворачивались, ни о том, чего ему удалось добиться. Войско было очень недовольно его мягкостью по отношению к согдийцам: он не давал опустошать мятежные земли, говоря, что Согд – сад повелителя верующих, и избивать бежавшего врага. Но еще больше возмущало воинов то, что он запрещал захватывать и обращать в рабство семьи мятежных согдийцев, – захваченных заставлял освобождать, а захвативших – наказывал. Изнеженность столичного модника, его нерешительность в ведении войны – все вызывало ненависть к нему хорасанских воинов и выразилось в ядовитой сатире местного поэта:

Ты на врага пошел, шутя и забавляясь –

Член на виду и в ножны вложен меч.

С врагами ты – стыдливая супруга,

Для нас – клинок, чтоб голову отсечь.

Согд доится, когда войска надавят,

Дивлюсь, как можешь этим пренебречь.

Избалованность сочеталась в Са‘иде Хузайне с высокомерием и коварством. Хаййана ан-Набати, главу хорасанских мавлей, заподозренного в намерении совершить измену, он угостил чашкой кислого молока с намешанным туда золотом, истертым в пыль, и тот через несколько дней умер. Возможно, образ этого наместника в исторической памяти арабов оказался бы несколько иным, одержи он победу над мятежными согдийскими дихканами, но побед не было. Са‘ид со своим войском находился в Самарканде в полуокружении без заметных побед и поражений.⁴⁹³ Хорасанцы жаловались на него, но он был неуязвим, пока за его спиной стоял могущественный родственник. И только после того как Йазид сместил Масламу за недостаточные поступления в казну и на его место был назначен Умар б. Хубайра, командовавший военными действиями на море во время осады Константинополя, был отставлен и незадачливый Са‘ид Хузайна. Его сменил по рекомендации халифа за заслуги в битве с Йазидом б. ал-Мухаллабом решительный Са‘ид б. Амр ал-Хараши, человек хаджжаджевской выучки. Совпадение имен, конечно же, было обыграно местными стихотворцами, только один увидел в замене Са‘ида Са‘идом милость Аллаха, а другой – злую волю судьбы.⁴⁹⁴

Са‘ид Хузайна узнал о смещении, продолжая оборонять район Самарканда, и ушел с войском, оставив оборонять город 1000 всадников. Решительным действиям ал-Хараши предшествовали какие-то переговоры или послание Умара б. Хубайры мятежным князьям (с предло­жением повиниться и получить помилование). Но они решили переселиться в Фергану под покровительство ее царя из династии Ильтаров⁴⁹⁵ и только потом вступать в переговоры с арабами. Царь Согда (непонятно, кто – Диваштич, который в другом месте назван дихканом Самарканда, или Гурек) пытался отговорить их от этого решения, но Карзанч, владетель Файа, и Сабит, владетель Иштихана, остались при своем мнении. Они обратились к ат-Тару с просьбой принять их под свое покровительство и предоставить место для поселения. Тот выделил им Ущелье Исама в рустаке Исфары,⁴⁹⁶ но оговорил, что обязательство оказывать помощь вступит в силу через 40 (или 20) дней. При появлении в Мавераннахре авангарда ал-Хараши согдийская знать мятежных рустаков покинула свои владения, уводя с собой и часть зависимого населения, направляясь в Фергану. Перечень этих рустаков хорошо очерчивает непокорный район: это – долина Зеравшана, ниже самаркандской оросительной системы с центром в Иштихане, Фай, рустаки Исбикет,⁴⁹⁷ Бузмаджен и Байаркет, протянувшиеся от Иштихана до предгорий Туркестанского хребта, на границе с кочевой степью, что объясняет, почему именно они союзничали с тюрками. В крайнем случае, согдийцы рассчитывали уйти в китайские владения.

Диваштич предпочел уйти в труднодоступный горный район Абгар, в 90‒100 км выше Пенджикента по южному берегу реки Зеравшан.

Если верить расположению материала у ат-Табари, то уход согдийцев происходил на рубеже 103 и 104 гг. х., примерно 15‒25 июля 722 г. Ал-Хараши поспешно повел свое войско вдогонку за ними. Согдийцы то ли не успели дойти до расположенной неподалеку Исфары, то ли предпочли укрыться в лучше защищенном Ходженте. К походу арабов они успели замаскировать ров перед воротами камышом и насыпанной сверху землей, рассчитывая заманить в эту западню арабскую конницу, но во время вылазки сами сбились с дорожки и 40 согдийских всадников провалились в нее. Началась правильная осада с применением катапульт, долго выдерживать которую согдийцы не могли. Они обратились за помощью к царю Ферганы, упрекая за предательство, но тот ответил, что обусловленный срок, с которого он обещал их защищать, еще не наступил. Осталось одно: начать переговоры с ал-Хараши, и он согласился на них. Согдийцы просили ал-Хараши разрешения вернуться на родину, ал-Хараши ставил условие – выплатить неуплаченный харадж и никого не убивать, если же будет пролита кровь, то он ответит тем же, а в качестве предварительного условия выдвигал требование возвратить арабских женщин и детей, каким-то образом оказавшихся в руках согдийцев.

Согдийская делегация, заключавшая договор, находилась в лагере арабов, многие разместились у своих знакомых мусульман и, вероятно, не все имели оружие. В ходе переговоров стало известно, что согдийцы убили одну из женщин. Ал-Хараши послал людей в город (видимо, он уже был сдан), и они обнаружили захоронение убитой. Согдийцы отрицали свою вину, но было ясно, что добром дело не закончится. Не дожидаясь решения ал-Хараши, Карзанч решил вырваться из лагеря с оружием в руках, но был убит. Это, видимо, стало сигналом к избиению согдийцев, которые из-за нехватки оружия отбивались палками и были перебиты. Наутро арабы перебили 3000 крестьян, переселившихся вместе со своими господами. Досталось и купцам, приехавшим с товарами из Китая – к мятежу они отношения не имели, но все же их товары стали добычей и поступили в обычный раздел.⁴⁹⁸

Покарать Диваштича было поручено наместнику Самарканда Сулайману б. Абу-с-Сари. Он со своим отрядом, в котором были также хорезмшах и владетель Ахаруна и Шумана, княжеств в районе нынешнего Душанбе и Гисара, пошел через Пенджикент, пограбил и пожег часть домов и дворец, и не без помощи шуманского владетеля, которому местные горы были не в диковину, подошел к селению Кум, где его авангард столкнулся с воинами Диваштича, обратил их в бегство и осадил замок на краю крутого берега Зеравшана. Этот обрыв окружал его с трех сторон, создавая возможность оборонять крепость небольшими силами, да и мусульмане не могли воспользоваться своим численным превосходством. Долгая осада заставила Диваштича пойти на переговоры о сдаче, поставив условием, что его доставят к ал-Хараши на его суд. После его сдачи оставшиеся в крепости согласились сдаться на условии, что 100 человек с женами и детьми не будут обращены в рабство.⁴⁹⁹ В крепость было свезено немало богатств, для их учета и доставки ал-Хараши прислал специальных людей. А нам от всего этого богатства остались обрывки архива Диваштича и кое-какие предметы быта, добытые экспедицией Института востоковедения АН СССР в 1934 г.

Ал-Хараши поначалу принял Диваштича с почетом, повез его с собой в Кешш, который заставили вновь заключить договор с условием поставки нескольких тысяч рабов, и оттуда повернул к Бухаре. По дороге, в Рабинджане, он решил казнить ставшего ненужным Диваштича и распял его на наусе,⁵⁰⁰ запретив под страхом смертной казни снимать тело. Также расправился ал-Хараши и с Сабкари, владетелем Хузара (Гузара).⁵⁰¹ Согд был усмирен, Са‘ид ал-Хараши оправдал возлагавшиеся на него надежды, но оказалось, что и победителей судят: казнив Диваштича, он превысил свои полномочия и пренебрег приказом Умара б. Хубайры доставить к нему пленного, да, кажется, добавил к этому административную бестактность: сообщил о своей победе непосредственно халифу. Дошли до него и другие сведения о непочтительности ал-Хараши, и он послал человека проверить их. Ал-Хараши угостил посланца отравленной дыней, но этим только усугубил наказание. Умар б. Хубайра отозвал его и подверг пыткам, добиваясь полного финансового отчета. Многократное прижигание живота железом способствовало достижению этой цели. Новым наместником Хорасана стал Муслим б. Са‘ид.⁵⁰²

Подробно рассказывая о расправе с мятежными согдийскими дихканами, ат-Табари не указывает конкретной причины этого восстания. Можно только догадываться, что последним толчком стала отмена Йазидом налоговых послаблений, объявленных Умаром. Возвращение к жестким формам правления вызвало резкую реакцию не только в Согде: наместник Ифрикийи Йазид б. Абу Муслим, последний секретарь ал-Хаджжаджа, попытавшийся прибегнуть к методам своего патрона, поплатился за это жизнью. Он решил для фиксации налогоплательщиков и уплаты ими налогов ставить метки на руках и даже намеревался клеймить своих охранников. Но то, что соглашались переносить иракцы и египтяне, приученные к повиновению многими веками царской власти, оказалось неприемлемым для недавних кочевников-берберов – в рамадане 102/5.III‒3.IV.721 г. возмутившиеся воины напали на Йазида по дороге из мечети к дому и убили. Мятежники поспешили повиниться перед халифом и заявить, что выступили не против него, а против плохого амира. Халиф удовлетворился этим и приказал наместнику Египта Бишру б. Сафвану занять место убитого, и тот в следующем месяце прибыл в Кайраван, а наместником Египта стал Усама.⁵⁰³

Случай безнаказанной расправы с наместником, видимо, произвел впечатление на современников, если судить по тому, что Мухаммад б. Али (Аббасид) оценил его как событие, способствующее успеху антиумаййадской пропаганды.⁵⁰⁴

В течение восьми десятилетий существования Халифата христианская религия и христианская церковь во внутренней жизни были неприкосновенны. Пророк ислама признавал Иисуса пророком, предшествовавшим ему самому. Право на свободу вероисповедания и невмешательство в религиозную жизнь покупалось уплатой джизьи, а со­хранность культовых зданий оговаривалась договорами, заключавшимися при завоевании. Конечно, отношения не были идиллическими, и с течением времени, по мере развития мусульманской религиозной мысли, первоначальное почтение к христианской книжности ослабевало, а привычка к господству усиливала пренебрежение. Патриархи должны были прибывать с поздравлением ко вновь назначенным наместникам с подарками, их облагали контрибуциями, наконец, как мы видим, церкви, монастыри и само духовенство стали облагать налогами. Да и договоры постепенно утрачивали силу. Когда представители церкви обратились к более либеральному Умару с жалобой на то, что мусульмане захватили часть церковных объектов в Дамаске и его окрестностях, неприкосновенность которых была гарантирована договором с Халидом б. ал-Валидом, Умар не вернул захваченное, а только выплатил компенсацию в 40 000 динаров, гарантировав, правда, неприкосновенность того, что еще сохранялось в руках церкви.⁵⁰⁵

Несмотря на все это, мусульманские власти не посягали на свободу отправления культа и не затрагивали его атрибутику. Первым посягнул на это Йазид б. Абдалмалик. На второй год своего правления, т.е. в 721 или начале 722 г.,⁵⁰⁶ он издал приказ об уничтожении крестов и священных изображений; проведение в жизнь этого приказания отмечено в Египте, Северной Месопотамии и Армении.⁵⁰⁷ Христианские историки с возмущением говорят об этом приказе, но не приводят никаких деталей его исполнения. Нет ясности, где уничтожались эти символы христианства: сирийский историк говорит, что кресты и иконы уничтожались повсюду, в том числе и в домах. Египетский историк менее конкретен, говоря «повсюду», армянский историк еще менее конкретен. Думается, что эта акция касалась прежде всего объектов, расположенных вне зданий, т.е. там, где они были на глазах мусульман. Это соответствовало бы общему принципу: на виду у мусульман не должно быть того, что им запретно, но допустимо там, где это видят или употребляют иноверцы, как это было с вином или со свининой, продажа и употребление которых в христианских кварталах не запрещались. Так и в этом случае: прежде всего уничтожалось то, что было на виду.

Появление этого указа иногда пытаются объяснить влиянием иконоборчества, начавшегося почти одновременно в Византии,⁵⁰⁸ с чем нельзя согласиться: во-первых, иконоборческие акции в Византии начались несколькими годами позднее, уже после смерти Йазида, а, во-вторых, совершенно невероятно, чтобы Йазид взял за пример для подражания идеологическую политику заклятого врага. Феофан объясняет решение Йазида тем, что некий еврей из Латакии предсказал ему долгие годы правления, если он предпримет соответствующие действия против христиан.⁵⁰⁹

В этом объяснении, очень естественном для средневекового автора, есть доля истины. Вера в предсказания была очень сильна, причем во всех рассказах арабских историков о предсказаниях в роли предсказателя выступает какой-то иноверец, чаще всего монах-отшельник, что-то вычитавший в древней книге. В данном случае предсказателя-христианина быть не могло, показательно и то, что никаких акций, направленных против иудеев, не было. Еще больше убеждает в существовании какого-то иррационального влияния на Йазида другой его указ, последовавший в следующем году (722 или 723), по которому, если верить Псевдо-Дионисию, следовало перебить белых собак, белых голубей и белых петухов; Гевонд упоминает только свиней, которых нет в первом перечне, но зато не упоминает других животных, подлежавших уничтожению.

Можно было понять уничтожение свиней и даже собак, считавшихся нечистыми, но белые голуби и белые петухи свидетельствуют о какой-то иной логике, определившей этот приказ: кто-то натолкнул его на мысль об опасности животных белого цвета. Приказ ревностно выполнялся, тела убитых животных валялись на улицах и наполняли их смрадом – мысль о необходимости закапывать падаль была чужда тому времени. Апогеем этого сумасбродства, если не настоящего сумасшествия, было решение убивать людей-альбиносов, не успевшее воплотиться в жизнь. Мусульманские источники не упоминают никаких необычных распоряжений Йазида возможно потому, что они касались иноверцев, до которых им не было дела, зато охотно рассказывают о влюбленности Йазида в двух невольниц, которых он купил за бешеные деньги.⁵¹⁰

Возможно, конечно, что при передаче информации произошли какие-то искажения, допустить это позволяет распоряжение Йазида о введении двойной виры за убийство мусульманина по сравнению с христианином (12 и 6 тыс. дирхемов), но эта пропорция существовала изначально. Проверить эти сообщения сравнением с мусульманскими авторами не представляется возможным – их не интересовало то, что касалось жизни иноверцев – упомянуть цену, за которую Йазид купил любимую невольницу, было гораздо важнее.

Ал-Йа‘куби упоминает другой важный указ Йазида, затрагивающий иноверцев: распоряжение провести обмер земель Ирака, не возобновлявшийся со времени Умара б. ал-Хаттаба. Одновременно с этим (неизвестно, по чьей инициативе) впервые обложению подверглись финиковые пальмы и плодовые деревья.⁵¹¹

Одновременно с подавлением восстания согдийцев, поддержанных тюрками, Халифат вел активные военные действия в Армении и на Кавказе, то отбивая вторжения хазар на заманчивые для них зимние пастбища Закавказья, то нападая на них. Параллельно с этим регулярно совершались походы в Малую Азию, на которых не стоит останавливаться, так как они не приносили ничего нового. В 103/1.VII.721‒21.VI.722 г. хазары вторглись в Аланию, а затем, видимо, прошли через Дарьяльское ущелье в закавказские степи. Наместник Арминийи Ми‘лак б. Саффар (?) направил против них войско под командованием Субайта ал-Бахрани, которое в столкновении на Мардж ал-Хиджара («Каменистом лугу») в рамадане того же года (22.11‒23.III.722 г.) было разгромлено хазарами, арабы бежали, и их лагерь со всем имуществом достался победителям. Весной хазары, по-видимому, ушли. Йазид не простил Ми‘лаку это поражение и сместил его, назначив на его место ал-Джарраха б. Абдаллаха ал-Хаками,⁵¹² человека энергичного и опытного, выдвинувшегося еще при ал-Хаджжадже во время войны с Ибн ал-Аш‘асом, для которого главной задачей стало отомстить хазарам за позорное поражение арабской армии.

На пути к Дербенту ал-Джаррах дал армии отдохнуть перед боями, остановившись в Барда‘а, где по просьбе жителей стандартизировал торговые меры, которые, по словам ал-Балазури, до его (т.е. ал-Балазури) времени назывались «джарраховскими».⁵¹³ Следующую остановку он сделал уже на реке Самур, откуда разослал гонцов к главам горских народов («царям гор»), с призывом присоединиться к нему. Некоторые из них откликнулись на этот призыв, а правитель Лакза вместо этого послал гонца к хазарам известить их о прибытии ал-Джарраха. Немногочисленный гарнизон Дербента покинул город, и ал-Джаррах беспрепятственно прошел через него, остановился в нескольких километрах севернее и разослал конные отряды в район, заселенный кайтаками (хайдак),⁵¹⁴ чтобы отпугнуть их от нападения на проходящую мимо них армию, а заодно и поживиться. Когда отряды вернулись из набега с добычей и тремя тысячами пленных, ал-Джаррах двинулся дальше на несколько фарсахов и остановился на речке Алран (Улран ?). Сражение, подробностей о котором не сообщается, закончилось серьезным поражением хазар, будто бы из-за ветра, дувшего в лицо хазарам (а это ослабляло прицельность стрельбы, а могло и засыпать глаза пылью). Победа открыла Джарраху путь в глубь хазарской территории.⁵¹⁵

При дальнейшем движении ал-Джаррах без особых усилий взял два селения,⁵¹⁶ сдавшиеся по договору, и после получения контрибуции переселил их жителей – одних в Хайзан, других в Кабалу (в районе Шакки).

Дальше ал-Джаррах оказался перед большим и хорошо укрепленным Баланджаром, под которым в 652 г. арабы были разгромлены хазарами (см. т. III, с. 175). Для обороны города собрались значительные силы хазар. Перед ним было сооружено дополнительное ограждение из трех сотен повозок (вероятно, крытых кибиток), связанных друг с другом. Разрушив эту преграду и навязав бой на открытом месте, арабы обратили хазар в бегство. Отчаявшийся владетель города ночью покинул его в сопровождении полусотни воинов. 20 сентября 722 г. арабы без особого труда овладели Баланджаром, захватили богатую добычу и пленили семьи беглецов. Предусмотрительный ал-Джаррах потратил 30 000 дирхемов, чтобы купить на аукционе семью владетеля Баланджара, и после заключения договора с ним, по которому он возвратился в город, вернул ему семью.⁵¹⁷

Уладив дела в Баланджаре, ал-Джаррах двинулся дальше в глубь хазарской территории, к Вабандару,⁵¹⁸ где находилось 40 000 шатров (или кибиток) тюрков. Эти тюрки не стали ввязываться в войну, а предпочли откупиться данью. Ал-Джаррах намеревался идти дальше, на Семендер, но известие о том, что горцы собираются восстать, пришедшее от владетеля Баланджара, заставило его повернуть обратно и остановиться на зиму в Шакки. Чем был занят ал-Джаррах с весны до осени 723 г., остается неизвестным, а ближе к зиме в Закавказье снова появились хазары, чуть ли не под командованием самого хакана. В рамадане 105/1.II‒2.III.724 г. у некоего селения, название которого условно можно прочитать как Алзам, где-то между Курой и Араксом, в ожесточенном сражении, длившемся до наступления темноты, арабы взяли верх, и ал-Джаррах, развивая успех, организовал преследование хазар.⁵¹⁹

В разгар этих событий далеко от театра военных действий 27 или 28 января в своем иорданском поместье неожиданно скончался Иазид.⁵²⁰ Молитву при погребении читал его старший сын, пятнадцатилетний ал-Валид, обойденный завещанием отца: тот завещал власть своему брату Хишаму; ал-Валиду предстояло пережить дядю, прежде чем прийти к власти.