Заключение. Трагизм Толстовства и мир Евангелия. Свящ. Димитрий Силин

«Человек – сын бесконечного начала», скажем словами Льва Н–ча, но сам существо вчерашнее и ограниченное. Ни все возможности бытия мирового, ни все потенции и понятия духа не могут считаться его совершенным достоянием во всей полноте. В жизни мира и особенно в этом «бесконечном Начале» для него много совершенно новых, не сводимых на его наличные понятия, потенций. Мой разум – всплеск мирового Разума; этот Разум бесконечно выше меня, он неисчерпаем для меня и вечно нов. Он открылся нам, возможно ясно и определенно, в терминах наших понятий; но углубиться далеко внутрь Его откровений, перейти в мир Его потенций и понятий, – а их так же нельзя исчерпать, как ложкою море, – это для нас пока преждевременно. Для простой веры словам Божиим и такого сознания достаточно; для высшей же есть путь (конца которого, правда, мы еще не видим) к более полному и ясному разумению Божиих откровений, так как Бог Сам ведет человека к полноте Своего света и совершенства, Сам этого хочет для него.

Учение о едином личном Начале бытия, Боге, – необходимо рациональное требование религии, нашего духа и совести. В учении Евангелия это Начало раскрывается как единство, по существу, трех Божественных Лиц, Иисус Христос есть Бог Истинный (Иоан.20, 28, 29; 1Иоан.5:20); но Он отличает Себя от Отца, говоря, что Он – Сын, но что Он, однако, едино с Отцом, Отец – в Нем, видевший Его видел Отца. В служении и любви Сына Божия нам явился Отец, открыв нам через Него Свою искупляющую и восстановляющую падшего любовь. Затем, в сошествии, дарах и действиях Духа Святого Он явил нам Свою духовную животворящую силу, как жизнь равномощного и равнобожественного Ему Лица.

Вся жизнь Иисуса Христа по Евангелиям, все Его слова, дела и чудеса, весь смысл Его учения и жизни привели и приводят «чистых сердцем» к тому результату, какой мы видим в исповедании Его учеников: «Господь мой и Бог мой» (Иоан.20:28; 1Иоан. 5:20; Матф.16:16; Иоан.6:69)! Евангелие было бы совершенно непонятным, самопротиворечивым и немыслимым фактом, если бы можно было не признать божественности Христа. Без совершенной очевидности того, «что Иисус есть Христос, Сын Божий» (Иоан. 20:31), не было бы ни проповеди Апостольской, ни Евангелия, ни Церкви. За буквальную подлинность Евангелия ручается вся почти двухтысячелетняя история Церкви, ее безусловное благоговение даже в малейшей йоте или черте Евангелия и многие непререкаемые исторические памятники, и свидетельства. Но и без тщательных исторических исследований самый тон, дух и смысл Евангелия слишком необыкновенны и, без малейшего сомнения, делают очевидною для читателя (если только в нем самом нет болезненных условий) совершенную психологическую и фактическую невозможность человеческого творчества или подсочинительства в этой книге. Подлинно-евангельский необъятный и необходимый (истинно Божественный) религиозный смысл дела и жизни Иисуса Христа, абсолютно-безгрешный мировой характер Его учений и заповедей, их не-человеческая сила и власть, – все это в связи с чудесами и воскресением, с ясной и простой необходимостью уверило и уверяет Его последователей в Божестве Его и в безусловной правде Его свидетельства об Отце, о Себе и о Духе.

Сущность христианского учения состоит в том, что «любовь Божия» (Рим.5:5; Ефес.8:19), или жизнь Отца (1Иоан.1:2), т. е., нравственное содержание существа Божия (раскрывшееся в деле и любви Иисуса Христа) делается достоянием человеческого сердца и полагается в основу его жизни, как Божественный всеобщий жизнесозидательный принцип. В развитии всех высших сил и способностей нашего духа мы наблюдаем частное многостороннее раскрытие этого единого принципа. Человек истинно может жить только по Творческим законам бытия, по разуму Божию, по идеалам Божественного совершенства. Ум у нас такой, а не иной, потому что такова его природа и таким развивают его факты и впечатления мира; а в этой созидающей и воспитывающей наш ум среде выразился Разум Творца. Кто шире имеет опыт в познании природы мира и духа, кто дальше в нее проникает, и кто объективнее мыслит, тот и стоит ближе к идеалу познания. Полнота этого идеала есть совершенное согласие и единство ума с разумным Началом мира, – усвоение разума Творческого во всей его полноте. И этот разум – один. Одна истина. Несовершенных субъективных мнений много, но объективная истина одна: на ней стоит один мир, утверждается одна мировая гармония и один порядок. Иначе нельзя: не было бы жизни, а было бы уничтожение: по двум идеям устроение одного предмета невозможно. То же самое должно сказать об основных принципах нравственности (добро), искусства (красота) и счастья (совершенство). О какой бы стороне в развитии нашего духа мы ни говорили, мы непременно убедимся, что основа в ее развитии одна и что корень и полнота ее – в Боге. Хотите познания – вас удовлетворит только безусловное совершенное ведение и всеведение; идете к добру – вас мучит и тень зла; ищете прекрасного – по ступеням условной красоты вы взойдете до жажды безусловной и вечной красоты, зрелище которой дало бы высшую ценность вашей жизни, очищая ее и отражаясь в ней. Так и во всем: чем выше и нормальнее человек по духовному развитию, тем больше он жаждет благости, всемогущества, всемирного торжества идеалов своей совести, самого близкого и плодотворного участия в каждой жизни, полноты всеобщей радости и т. д. Все это – свойства Божественной жизни, единственной, доступной человеку только при возможном для твари единении с Богом. Полная мера развития и удовлетворенности духа есть, таким образом, усвоение единого Божественного существа, так или иначе посредственно открытого или доступного непосредственно. В этом усвоении – бесчисленное количество ступеней невольных и вольных, настоящих и будущих, но в общем – смысл мирового процесса в царстве людей (духов) не может быть представлен иначе. Начинаясь с усвоения малейших посредственных выражений творческого ума и воли, подлинное развитие духа человеческого может завершиться только при непосредственном, существенном и реальном единении с одной подлинной основой и началом всего существующего с Богом – во всей полноте славы и жизни Его существа. Тогда мы «будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1Иоан.3:2; ср. 2Кор.3: 18), и «будет Бог все во всем» (1Кор.15:28)!

Итак, непреходящая основа и вечное содержание нашего подлинного и полного существования есть единая жизнь Божия, содержание единого Божественного Существа – единого, потому что оно – единый Разум, единая Истина, единое созидающее Начало мировой жизни. Следовательно, живя и развиваясь истинно, объединяясь с этим подлинным единым началом нашей вечной жизни, мы все приходим к единству. В конце своего развитий все личности живут единым существом Божиим; сущностью, ценою и смыслом их бытия становится сущность и слава бытия Божия.

Это и есть идеал, поставленный Иисусом Христом, как цель для человечества, созидаемого постепенно по образу Создавшего его. «Да будут все едино (молился Он): как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино... И славу, которую Ты дал Мне («славу Единородного»), Я дал им: да будут едино, как Мы едино«. Сущность этой славы и путь к единству – любовь Божия: »Ты возлюбил их, как возлюбил Меня; и Я открыл им имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет и Я в них« (Иоан. 17, 21, 22, 23, 26).

Этим высочайшим идеалом человек призывается: к существенному участию в глубочайшей сокровенной жизни Божией. Однако это – не уничтожение личностей, не слияние их в какое-либо иное бытие, а подлинное их утверждение и расцвет. Единственно, где личность имеет полную свою цену и целость, так это- именно в Боге; все частное, индивидуальное Имеет полную свою цену в подлинной жизни человека, все истинное служит его цели, все доброе имеет свое прочное место в разнообразном и многосложном выражении любви и воли Божией, все от Бога и для Бога; а на личные жизни Он наложил вечные черты Свои – самобытность и самостоятельность. Драгоценно не какое-либо общее безразличное единство, а именно единство личностей, единство при резко выраженной каждой индивидуальности. Истинное развитие именно личностей ведет к подлинному предначертанному нам расцвету нашего существа до единосущия⁸⁰ его с Божественными Личностями и в Боге – со всеми прочими тварными.

Теперь, думается, нам несколько понятнее, что такое – единосущие личностей. Это – подлинная всесовершенная жизнь личного духа; единоличная жизнь не может быть жизнью любви, это было бы умалением (регрессом) личной жизни. В учении о Св. Троице нам открыта внутренняя жизнь Божия, и из этого откровения нам отчасти понятны ее совершенство и полнота. Существо Божие едино, но оно есть нераздельная жизнь трех Божественных Лиц. Три Божественных Лица, но – Они едино по существу: едина Их истина, любовь, святыня, нераздельна Их сила и власть жизни – единое разумное и благое начало всякого бытия.      

Имена Отца, и Сына и Св. Духа, с учением о «рождении» и «исхождении», указывают на различие Личностей в Боге и на Их ближайшие, в единосущной жизни, отношения, и при том – для людей, человекообразно; так что здесь нет указания на временное будто бы начало бытия Сына и Св. Духа: Отец, Сын и Св. Дух – единое, нераздельное, вечное и безначальное бытие, Отец никогда не существовал без Сына и Св. Духа, рождение и исхождение, это – образные человекопонятные, хотя и наиболее близкие к существу предмета, обозначения, полный их реальный смысл – тайна бытия и существа Божия.

У нас есть надежда на полное успокоение ума от всех, мучительно его волнующих, вопросов, недоумений и непониманий. Мы поймем во всей полноте жизнь Божию, когда «будем подобны Ему», когда «увидим Его, как Он есть». Слова Господа Иисуса уверяют нас, что движение подлинного высшего развития человеческого духа направляется к участию в Божественной единосущной жизни Св. Троицы. Только мы пока не можем представить себе с совершенной ясностью тожества или конкретного единства существа личностей в царстве Отца. Нам представляется пока какое то общее, отвлеченное, нравственное единство; тогда как в Боге оно мыслится, как метафизическое конкретное единство существа Божественных Лиц, подобно тому, как если бы силы души нашей, ум, чувство, и воля, имели отдельные личные сознания и всё-таки составляли бы одно существо нашего духа. Но не загадка ли для нас и наша природа? Известны ли нам подлинные вечные связи и взаимовлияние душ наших? Не к одному только нравственному единству мы восходим: каждый момент нашей подлинной вечной жизни должен быть поставлен в связь и под влияние единой Божественной жизни и силы. Не придем ли мы все к совершенному единству по всем сторонам нашего бытия: не заменится ли разделяющая и сковывающая нас наша многосложная природа единством и свободой Божественного существа, к которому привьются вечно самостоятельные личности? Почему отъединенная личность замирает? Почему мы развиваемся при единении с другой личностью? Почему тяготеем к личности иного, чем мы, склада ума, воззрений, чувств и характера, не теряя, а усиливая свой склад и характер? Как будто у каждого есть своя заветная идея и мысль, составляющая необходимый момент в единой мировой Идее и Мысли, необходимый аккорд в общей вечной гармонии любви; в силу чего каждая личность дорога и незаменима для всех и все для каждой. Не известно еще, что будет! А когда будет известно, будем подобны Создавшему нас, потому что увидим Его, как Он есть (1Иоан.3:2).

Развиваясь, мы приходим к единству того, чем живем, к единству существа. Полнота и истина наша, т. е., безусловное совершенство тех сторон нашей природы, какими мы подлинно живы и в каких ищем всеобщего согласия и единства, – в существе и жизни Бога; в Нем, значит, – наше единство. Безусловно полное и совершенное отражение Его есть, таким образом, принцип единства личностей, по существу. Личности объединятся при полном развитии (по образу Божию) своего существа, но и при совершенном развитии личного сознания. Замечательно, что, чем выше наше развитие по общечеловеческому идеалу, тем развитее и крепче в нас наше личное сознание, чувство своей самостоятельности, само ответственности и свободы. При полном совершенстве нашего существа в Боге, безусловность и самостоятельность нашего личного сознания также всецело усовершатся. В этом завершении бытия – личности каждая по-своему выражают единое подлинное бытие – Божие. Это Бытие – едино, разделение в нем – только личные разнообразные его выражения. Наше совершенство в Боге есть конкретное восприятие Божественной жизни. Жизнь Божия будет в то же время жизнью и всех связанных и объединенных в Боге личностей: в царстве Отца мы будем жить – Его мыслями, чувствами, хотением и делами, которые будут достоянием высшего развития нашего личного разума и нашей личной свободы. Это и есть то, что разумел Апостол, говоря, что «будет Бог все во всем». Во всех личных жизнях Бог будет всем, чем они живы, – их существом и все они с Ним и в Нем будут «едино».

Это – высшее, ближайшее и опытное проникновение в тайну единосущия Божественных Лиц. Тогда откроются нам эти тайны и нашей, неведомой нам в целом, жизни и божественной. Начало этих откровений мы имеем и теперь, ибо и теперь «мы Им, Богом, живем и движемся, и существуем» (Деян. 17:28).

Полное единство с Божественной жизнью это – перспектива нашего бесконечного развития. Но, конечно, и целая вечность не наполнит беспредельного расстояния между Творцом и тварью. Одно дело – единство тварных, изменчивых, условных и ограниченных существ и личностей, и совсем другое – безначальное и совершенное вечное единство по существу Творческих безусловных Личностей. Поэтому нужно сказать следующее: для Бога все возможно, все – в деснице Его, нет предела Его снисхождению и любви, все Он может нам дать, но если бы что и осталось для нас вечной тайной в Его существе и жизни, даже в нашей собственной природе, то неужели бы мы соблазнились этим, неужели стали бы требовать у Него отчета?!..

В том-то и состоит особенное, истинно только Богу свойственное, величие Божией любви и снисхождения, что Он зовет нас к славе Своей жизни из такого ничтожества. Многие из высших духов, призванные к этому, возгордились и пали. Теперь уничижением и кровью креста Сына Своего зовет Отец к участию в Своей жизни нас, зачатых из пепла и праха, рожденных во грехе, униженных падениями, отягченных страшной немощью своей плоти, не сознающих в себе проблески божественных черт, ощущающих прикасающуюся к нам благую и родную Силу, пред которой ничтожен весь мир, и горячим сердцем, живыми вечными корнями души приросших к Отцу своему, в Котором для нас – все, и без Которого все – ничто. Конечно, идеал слишком высокий, мы не осмелились бы сами и мечтать о нем, если бы Бог не создал нас по образу Своему, если бы не заповедал уподобляться Первообразу нашему и не ободрил бы сердца нашего высоким доверием, высказавши, что оно способно вместить любовь Сына Божия к роду человеческому, любовь Отца к Сыну и вечное причастие Духа Святого (Иоан.15: 12; 17:26; 14:16). С тою целью и изумил нас Отец снисхождением и уничтожением Своего Единородного, чтобы мы не трепетали рабски от своего возвышения и приближения к Божеству. Тот, Кто внушил нам высочайший идеал жизни, дал нам и силу искать его и указал к нему путь...

И если Сам Бог открыл нам все это и повелел так проповедать, и если мы понимаем, что совершенное единосущие Божественных Лиц есть единое подлинное самоценное вечное бытие, к которому мы так рвемся, – единая основа всякого бытия и жизни всякой любви и единства, то неужели мы будем шарлатанами, если не послушаемся Льва Николаевича и будем учить и крестить по заповеди Христа – во имя Отца и Сына и Святого Духа, убеждая людей соблюдать все, что Он завещал нам?..

Вы – художник, Лев Николаевич. Даже по этим беглым штрихам и эскизам, какие мы пытались набросать в рассуждении, вы, думается, могли бы вообразить всю необъятную и дивно-гармоническую систему жизни и мысли, как ее представляет христианское религиозное учение. Вы не найдете еще ее подробного и полного научного изображения, это – неисполненное пока дело богословов, требующее всестороннего изучения всей жизни мира, всех откровений и дел Божиих и всех состояний и оттенков человеческого духа. Впрочем, это можно сказать о всех науках: пред каждой из них лежат необъятные перспективы. Набросать несколькими штрихами картину природы легче, чем подробно и научно описывать ее. И как все в природе неисчерпаемо, то тем более неисчерпаема природная действительность нашего духа и жизни Божественной. Важно установить основные пункты, с которых можно бы было обозреть всю картину жизни в ее действительности, и с этим непосредственным созерцанием жизни не сравнится ни одно подробное художественное или научное ее изображение.

Представивши нашу христианскую систему мировоззрения, вы, может быть, убедились бы, что иначе понять жизнь мира мы не можем, что это все объемлющая и все объясняющая система, всему дающая свет и смысл, что в основе ее – Творческий ум.

Что христианское церковное учение не на воздухе висит, не за копейку придумано, не эгоизмом обскурантов вдохновляется; что, исповедуя это учение, мы искренно веруем и знаем, во что веруем. Если так, то будьте и для нас братом и честным писателем, относитесь к нам, если уж так угодно вам истину за ложь почитать, как заблуждающимся, к несчастным, увлеченным, а не старайтесь причинить нам боль неправдою и грубостью своих речей.

Один Разум создал вселенную, и все – в Нем имеет основание и гармонию. Чем гармоничнее миропонимание и чем более широкую область обнимает оно, тем ближе оно к этому единому миродержавному Разуму. В этом отношении христианское мировоззрение единственно и незаменимо. Как истина Божия, коротко и ясно оно, и однако все необъятные системы мудрецов человеческих исчезают в нем. Вся жизнь мира озарена в нем, своим полным смыслом. Все, начиная с мельчайшей пылинки, с бедного полевого цветка и до ближайших пламенеющих служителей престола Вседержителя, озарено для нас одной мыслью, одной любовью и властью, все движется и живет по одному мановению, все служит Единому. Нет такого порыва и чаяния духа нашего, нет такой радости и любви сердца, нет такого горя, падения или подавляющего испытания, которые не находили бы для себя во Христе, в Евангельском миропонимании, удовлетворения или надежды, объяснения или исправления, обличения или исцеления: все здесь поставляется под единственно истинное и живоносное освещение. Это и созидает в христианине гармонию духа, тот «мир Божий», мир Христова Евангелия, «который превыше всякого ума и который соблюдает сердца наши и помышления наши во Христе Иисусе» (Филип.4:7). Этот мир и завещал нам Христос: «мир оставляю вам, мир Мой даю вам... Да имеете в себе радость Мою совершенную» (Иоан.14:27; 17: 13; 16:22).

Чему в мире дана свобода и путь самостоятельного развития, то или ищет «пути Божия», или живет по разным внушениям, рабствуя, вопреки своей природе, стихиям мира, или увлекается своим произволом; отчего или созидается гармония жизни, или производится нестерпимый диссонанс. Жить тем, что лежит в основе всей жизни мира, это значит стоять на единственном пути к правде, свободе и миру. Единое начало и основа жизни – «воля Отца», сущность и внутренняя жизнь святыни Его – «любовь Божия». Эта любовь, при непосредственном отношении к жизни Божией (новый «завет»), должна сделаться достоянием сердца человеческого, чтобы жизнь человека была истинною, полною силы, мира и правды, совершенного согласия с разумом и волею Бога. Жизнь Божия, открытая в учении веры нашей, отражается в душах наших, преображая их по образу Создателя, делая праведными, питая Его чувствами и волей. Так «оправдавшись верою, мы имеем мир с Богом через Господа нашего Иисуса Христа»; в этом для нас полнота вечных надежд, созидательной силой и залогом исполнения которых служит данная нам благодатная Божия сила, «потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам» (Рим.5:5). Эта любовь – источник той вечной радости, «который никто не отнимет у нас (Иоан. 16:22), ибо мы уверены, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим.8:38–39).

Да, не по разуму мудрецов земных, не по любви благодетелей человеческих устроена жизнь мира и человека, а по разуму и любви Бога. Во имя своей мудрости и любви вы, мудрецы земные, не дали бы нам права постоянно звать Отца нашего и дерзновенно молиться Ему, вы отказали бы нашему ничтожеству в снисхождении Единородного от Отца, вы разочаровали бы всю радость жизни учением о торжестве вечной смерти⁸¹. Только Божия любовь дала нам такие благодеяния, от которых доселе еще мы вполне не опомнились, от которых еще так сильно трепещет сердце наше и иногда готово чуть не противиться чрезмерной их благостыне! Но странное что то происходит на нашей земле: Кто пришел во имя Отца Своего, во имя Его любви и воли, Того не принимают; а кто приходит во имя свое, во имя своего разумения и чувства, того принимают (Иоан.5:43).

Нам хотелось бы, Лев Николаевич, внушить вам понимание этой оживающей любви Божией, крестоносного Сына Божия, в замену или живой расцвет вашей любви – то холодной и суровой, то ищущей себе покоя и тепла.

«Почему эта благовествуемая нами любовь не переродила всей Церкви и мира?» –спросите вы. В этом мы и вас согласны бы были послушать. В этом вы помогли бы нам, если бы доброжелательно и братски указывали, в чем грехи наши и мира, что делает нас глухими и слепыми к призывам Божией любви, в чем мы противоречим исповедуемому нами упованию? Разве мы говорили, когда, что все в жизни Церкви безусловно совершенно, все от Бога, все неизменно? Разве не вверена истина Божия и благодать человеческим силам и средствам, их свободе и вечному развитию? Неужели так трудно различить в жизни Церкви Божию силу и нашу немощь? Бичуйте нас за нашу несогласованность с волей и Духом Отца, но не пытайтесь унизить дела Божия, которым только и живо человечество. Через ваши мысли прошли многие служители веры и однако утвердились в ней. Соблазны и нетвердость первых шагов исчезают при дальнейшем более полном и жизненном восприятии учений веры при дальнейшем неуклонном следовании по пути подлинной любви.

Вы не отклонились бы от единой Истины, если бы не начали с отрицания личности. Все ваши понятия из мира нравственного стали двусмысленны, неточны, темны. Имена великие отвлеченные и личные в ваших речах уже не могли иметь своей подлинной силы. Признав, что жизнь ваша – личная, вы на всю жизнь взглянули бы иначе. Вы с логической необходимостью признали бы личное разумное Начало жизни духа и мира и безусловную необходимость личного нравственного отношения к Нему человека. Вам предсталось бы хулой на Бога, на Его любовь, если бы вам сказали, что Он не открылся, не подал руку помощи в деле очищения и вдохновения падшего, исстрадавшегося, ищущего и зовущего Его человечества.

Вместо уяснения полной системы жизни, вы остановились на некоторых, правда, весьма существенных, нравственных явлениях человеческого духа. Об этих явлениях вы сказали много живых слов, заслуживающих самой глубокой признательности. Но в целом и в своих отрицаниях ваше мировоззрение полно мучительных диссонансов, туманностей, мрака и неправды. Почти все оно построено на основании того, что когда-то (не в минуту гениального озарения, конечно) вам показалось, что вы – безличное существо. Вы значительно пассивно усвоили некоторые фантастические положения материалистической науки, потому вам и показалось это. Но какое же это худое и малое основание для миропонимания!

Отрицая личную жизнь теоретически, вы в рассуждениях о нравственности чуть не на каждой строке говорите о ней, и без понятия о ней совсем ничего не осталось бы от вашей этики. Это – больной разлад мысли. Но почему он вас не беспокоит?

Вы свидетельствуете, что вы вполне успокоены своим мировоззрением. Но ведь вы почувствовали и поняли только то, что основа нашего счастья – само отречённая любовь, имеющая сама в себе и для себя вечный смысл и цену. Это превосходно; но что же вы сделали с остальными требованиями ума и духа человеческого? Разве вы ответили на все свои вопросы: зачем, почему, откуда? что такое мир, что такое я? Разве можно назвать ответами на них ваши туманные и условные объяснения, отрицающие самую законность вопросов? Вы успокоились на одной светлой точке; а что все вокруг нее покрыто мраком, вас будто бы не беспокоит: то все, будто бы, ненужное и пустое. Но неужели вся масса запросов человеческого разума сгинет от того, что вы не будете говорить о них? Вы нашли какое-то средство забыть их, отделаться от них без ответа. Но между тем это пренебрежение убийственно для той же самой вашей любви. Вы покойны, предположим, но это – покой уставшего ума, покой, за который он боится и силится зачеркнуть беспокойные вопросы.

Пред фактом смерти ваше личное сознание мучилось от представления безучастной силы, которая разбивает все, что вам особенно дорого. Вы искали признания и защиты своего «я» в законах и строе мировой жизни. Вне этого не было утешения для вас, как личности (Левин). Как же вы утешили эти стонущие порывы личного сознания? Коротко и не верно: «нет личности ни во мне, ни в мире, ни выше его». Вечное духовное существо ваше требовало, чтобы развязали ему руки признанием его вечности и законности его непреходящих стремлений; без вечности жизнь сознавалась им, как бессмыслица. Удовлетворением будто бы этого требования было: «нет для тебя вечной жизни, смерть торжествует и должна торжествовать в индивидах, и только род бессмертен». У вас, кроме плотских, были главнейшие «духовные потребности»; их нужно было выяснить и удовлетворить для себя и для других. Как же вы разрешили эту задачу? «Труд физический для себя есть удовлетворение плотских потребностей», «труд физический для других – удовлетворение духовных потребностей», решили вы; т. е. духа нет, все – в плоти? Правда, по-вашему, жизнь духа в любви; но цель, смысл и завершение этой любви есть плотский рай смертных существ на временной земле. А потом? Вечный и безусловный нуль? В этом ли вдохновляющий смысл и разумная цель мирской жизни и любви? Впрочем, нужно жить настоящим, будущее нас не должно касаться, говорите вы; хотя, по законам нашего разума, мы не можем разуметь явления, если не знаем его следствий, конца, цели. И однако, у вас есть будто бы «разумение жизни», даже такое, какое стало для вас «вместо Бога». По вашему учению – вечно и счастливо что-то общее, отвлеченное, а все отдельные особи – прах, тление, «для личности блага жизни недоступны». Но тогда что за смысл в осуществлении каких-то общих идей и состояний, которыми, в частности, никто не воспользуется? Правда, любовь – удовлетворяющее чувство, но зачем скрываться в него и находить в нем покой каждый раз, когда возникает пред сознанием тот или другой мучительный неразрешимый вопрос? Вам хорошо в рассуждениях о любви и больно размышлять над другими вопросами жизни, потому что ваше сердце и «разумное сознание» влекут вас к тому, что вы усиливаетесь всеми софизмами «плотского» ума отрицать.

Источник страданий, по-вашему, в личном сознании, в требованиях личной жизни, коим нет удовлетворения. Вы говорите: долой личность, нет ее, и нечему будет страдать. Тогда и голодному нужно сказать: нет у тебя тела, – и будто бы он успокоится? Не думаем, поэтому, чтобы вы успокоились от своего отрицания. Сказать своему духу, своей, жаждущей жизни, личности, что их нет, не значит насытит их: они стонут в вас, что бы вы ни говорили, как бы ни уверяли в противном себя и других. Смерть остается пред вами бессмыслицей, и вам все равно тяжело и противно убеждение, что из пыла вашей любящей души, из вашей философии и личной деятельности в конце концов вырастет только – лопух. Долго ли будут вас помнить, и больше ли добра, чем зла, останется в мире от вашей жизни, вы не можете поручиться. А если бы и поручились, все равно это не искупило бы великого преступления мировой силы, которая убивает навеки живую, чувствующую, любящую и любимую личность, положим – Льва Николаевича. Пусть он сам отрекается от своей личности, но он не перестает быть личностью; его отречение болезненно-вынужденное, полное страдания и глухого, подавляемого сильной волей, страстного протеста, жажды жизни и любви. Если бы мы вместе с вами веровали в эту силу, темную, издевающуюся над законами любви, – силу, которая создала живую разумную личность, дала ей возможность сознать и оценить благо личного существования, всеми могущественнейшими средствами раздула в ней сильнейший огонь любви, теснейшую связь с подобными ей личными жизнями и нестерпимую жажду вечного бытия, и все это затем, чтобы убить ее беспощадно, навеки, при страшных корчах и криках ее и связанных с ней других лиц, отрываемых от нее для отдельного уничтожения, – если бы мы веровали в такую силу, то все величайшие и чистые блага жизни сразу превратились бы в орудия ужасной пытки и насмешки над жизнью. Если бы мы так понимали мировую злую силу, деятельность которой сводится к топтанию наших сердец, то разве можно было бы говорить о какой- либо любви и разумной жизни: вся жизнь превратилась бы в зло отчаяния, бессильных слез, страстного протеста против этой «пустой, глупой» и слишком жестокой «шутки», кем-то разыгрываемой над человеком. Сила вашей любви, при ощущении этого мирового преступления, заставляет вас искать утешения; но иллюзорны утешения ваши. Будто бы будет благоденствовать человечество от вашей любви и вообще от дела и служения всеобщей любви, – это вас утешает. Да Лев Николаевич, есть любящее, мирное, вечное и блаженное человечество, но нет счастливых людей: каждый пьет горькую чашу зла и страданий, чаша сладости дается как будто для того, чтобы потом, еще при жизни или при смерти больнее чувствовать ее лишение, над каждым висит меч ужасной, безобразной, все уничтожающей смерти, каждый пройдет через муки уничтожения и из остатков каждого вырастет лопух. Да, если забыть людей, страждущих, не находящих смысла в жизни, убиваемых навеки и поруганных в чувствах и чаяниях своего сердца, то можно лелеять миф о каком-то «счастливом и вечном человечестве». Но неужели это утешительно?

В том, несомненно, – глубокий трагизм вашего положения, что сердце ваше жаждет огненной миро-обнимающей любви, а вы, между тем, делаетесь гонителем любви Божией, единой чистой, вечно горящей, святой оживляющей всякую душу. Вы – как заблудивший сын, который страстно ищет отца, а когда отец приходит, он уже, впавши в болезнь, не узнает его. У вас, душа христианская, а вы – в числе гонителей имени Христова, как некогда Павел, горящий и жаждущий духом, гнал Церковь Того Христа, за Которого он потом положил душу свою. И вам, Лев Николаевич, трудно идти против рожна. Ведь больно вам? Чем же объяснить ваше смятенное и тяжелое настроение духа, так ясно почти для всех заметное?

Единое оживляющее стремление вашего сердца – жить по воле Отца, Бога любви. И это вами разбито: «это – фантазия, Бог – во мне, Он – мое разумение». Ваши положительные чувства и любовь к Отцу жизни являются у вас как бы для того, чтобы усилить горечь ваших отрицаний... Единый был Безгрешный на земле, «прекраснейший более всех сынов человеческих», Сын и Посланник Отца, и Он отвергнут. Одна была книга жизни, запечатленная Духом Истины, и она объявлена злонамеренной подделкой и в целом – ложью, а ложь на нее – истиной. Кто берег каждую черту ее – названы сочинителями и обманщиками, а кто расчеркал и растасовал ее по своему – восстановителем подлинного ее содержания и смысла... Лев Николаевич, да скиньте же повязку; ах, как вы были бы недовольны собой!..

Ясны и просты приемы вашего ума, горячего и напоенного чувством, жаждущего полных и ярких объяснений, – и туманна, противоречива, суха и холодна, ваша безжизненная пантеистически-материалистическая метафизика. Так возвышенно вы говорите о духе, и все ваши стремления... сводятся к идеалу счастливой плоти. Так отрадны для сердца ваши речи о любви, и нет у вас мира. Больше, чем кто-либо, вы жаждете бессмертия, понимаете цену его и чувствуете его, как непреходящий смысл своего бытия, и однако – с редким ожесточением отрицаете его и при этом говорите: «я бессмертен, меня не забудут, дела мои не прейдут», и знаете, что это не бессмертие, а воспоминание о несуществующем и возрождение подобных вашим дел в других характерах, и однако успокаиваете себя: «это – бессмертие»... Разве это не крушение духа, не боль? Разве можно подменить непреходящие предметы живого чувства – фантазиями отвлеченных представлений?

Все ваши мысли, слова, произведения, чувства и дела представляются отдельными и разрозненными отрывками какого-то одного великого произведения; и во всех них чувствуется тяжелое томление, неразрешенные диссонансы; все они как будто мучительно рвутся, стремясь достигнуть «единой идеи», которая осветила бы высшим светом каждую их частность и слила бы их в одно гармоническое живое целое, от которого отпало бы все чуждое, ложное, смертоносное, детонирующее.

Иногда музыкант наигрывает отрывочные аккорды и мелодии; в отдельности они хороши, а как целое немыслимы, производя невозможные диссонансы и противоречивые чувства. Но вот он догадывается, из какого произведения эти мелодии и звуки, какую должны выразить идею, по которой и нужно их расположить, откинувши чуждое и восстановивши все подлинное; и вдруг сливаются эти разбитые звуки в мощную, ясную, полную огня и мысли гармонию. Так и разбитые силы, порывы и чаяния души стонут и рвутся, стремятся и падают, пока не взойдет над ними «солнце бессмертного Разума», единый Идеал жизни духа, который соберет, объединит и оживит все, до малейших, подлинные элементы и звуки души в единую, вечную, ясную и торжественную гармонию.

В каждой жизни дано много непогрешимых природных оснований, творческих предначертаний, в которых человек не властен. Наша нравственная задача – вырасти из этих корней в зрелый плод духа, в законченное произведение, в целую гармонию. Возьмем ли мы готовую, заповеданную нам Отцом идею или тему жизни и, идя на нее, как на путеводный огонек, поднимаясь к ней, как цветок к солнцу, возрастем и исполнимся мира, или, неотступно созидая подлинную жизнь и мир души, найдем ее как вывод из жизни, как идею, заложенную в нашу природу и раскрывшуюся в ее развитии, которым она тайно руководила, это одинаково драгоценно; эти процессы живоносны каждый в отдельности, но еще более могущественны в своем стройном органическом взаимодействии.

Для вашего мира, Лев Николаевич, нужно признать, что Бог – больше, чем ваше «разумение», что не по вашему развивающемуся разуму, не по разуму мировому, поскольку он сознается и понимается вами, созидается жизнь мира, а по мысли Божией, по тому вседержащему Разуму, отдельные только лучи которого попадают в наше, всегда почти индивидуальное и одностороннее, сознание. Признав это, вы не стали бы так исключительно искать торжества своей идеи, дисгармонируя жизнь в себе и вокруг, а сделались бы более доступными восприятию единой Творческой идеи и воли, созидающей стройный порядок мировой жизни. Понявши мир не с точки зрения своего разумения и своей любви, а с точки зрения Разума и любви Божией, вы отнеслись бы к жизни мира с милосердием Отца, Который «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных», вы не отнеслись бы презрительно ни к одной жизни и не вычеркнули бы равнодушно ни одного из упований живых; лелея каждое дыхание и радость жизни в стране испытаний и скорби, вы исправляли бы зло, как милосерднейший брат и врач, как посланник Бога любви, и не отказали бы человечеству в тех великих надеждах, какие дал ему Бог и какие зажгли лучшие из сердец человеческих огнем вечной любви Божией.

Человеческое «разумение» действительно должно совпасть с Богом, но в том приблизительно смысле, как совпадает с солнцем капля воды, отражая его, или цветок, питаясь и украшаясь светом его. Смысл жизни человека в единстве с Богом; но Бог и человек это – два слишком удаленные друг от друга полюса, чтобы они были едино, слишком много нужно Богу открыться, а человеку преобразиться по образу Его. Осуществляя вечную тему религии – личное единство по существу с живым и личным Богом, вы по необходимости пришли бы к тому убеждению, что установить единство и гармонию между Божией жизнью и человеческой невозможно без единого Примирителя и Ходатая «вечного завета», Сына Божия и Сына Человеческого – Иисуса Христа. В Его только жизни и служении открылась нам глубина сердца Божия, любовью которого увлеклись сердца наши до всецелого поклонения, до вечной безраздельной преданности Богу, как единого средства свободно и лично усвоить содержание Его жизни и существа, чтобы быть с Ним – «едино».

Поймите любовь Божию, определяющий дух Его необычайных дел, и вы поймете идею искупления и примирения Христова, поймите ту миссию Христа, которая никем, кроме Его, не могла быть исполнена, ощутите мир Евангелия и радость благовестия Его, и Сам Он станет между вами и нами – миром!

«Благодать и мир вам да умножится в познании Бога и Христа Иисуса, Господа нашего, ибо от Божественной силы Его даровано нам все потребное для жизни и благочестия, через познание Призвавшего нас славою и благостью, которыми дарованы нам великие и драгоценные обетования, дабы мы через них соделались причастниками Божеского естества» (2Петр.1: 2–4)!

Вот какими убеждениями, желаниями и чувствами вдохновляются наши речи к вам. Нам хотелось бы поделиться с вами тем, что дано нам от благости Бога, и со утешиться с вами этими «драгоценными обетованиями». Сердца наши болят за вас; но за истину нам не страшно!⁸²

Если есть у вас какие-либо предсмертные утешения, то избави Бог, чтобы мы хотели поколебать их в вас; нет, нам, наоборот, страшно и больно, что доселе ваша душа не имеет мира и искупления. Мы направляем свои усилия к тому и надеемся на то, что, склоняясь к западу, не окинете ли вы мира прощальным взором под иным углом зрения, не представится ли он вам в ином освещении под осенением любви Божией, и не сойдет ли мир Божий в вашу жаждущую душу, чтобы вы могли с непоколебимым упованием сказать: «ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, с миром, ибо увидали очи мои спасение, которое уготовал Ты для всех людей Твоих!»

Священник Димитрий Силин.