Глава X. Поездка в медвежьей реке и возвращение
Путешествие на севере. – Горячие ключи. – „Колония заседаний.“ – Еще о многоженстве. – „Молодая жена Ефе Робертса. – Фармингтон. – Кэсвилль. – Три жены и каменные стены, отделяющие их жилища. – „Доживем в мире. “ – Возвышенность красного Песка. – Огден. – Город Брайама. Округ бедного населения. – Скандинавская похлебка. – Английское поваренное искусство. – Сельская жизнь в Ута. – Медвежья река. – Долина „закоулок“ и ущелье. – „Профессор“ Баркер, „сумасшедший философ“. – Новая космогония. – Наука мормонов. – „Небесное масонство. – „Адам“ – redivivus. – „Современная Ева“. – Безумие и фанатизм. – Минеральные ключи. – Страна vs мормоны – горожане.
Хорошая погода уже подходила к копцу, а я еще не видел ничего из окрестностей города Ута; поэтому, 25 сентября, после обеда, я положил в свой дорожный мешок несколько фунтов сухарей, сушеного мяса, чаю и сахару, которые должны были служить мне пищей, если бы я вздумал отправиться по ту сторону поселений, и пустился в путь пешком, направляясь к северу, чтобы увидеть жизнь мормонов в их сельском быту. Ближайший пункт на Соленом Озере находится на расстоянии почти двенадцати миль от города, и эта дорога нигде не приближается к нему более, как на две мили, но прямо идет к северу, имея на одной, а именно, на восточной стороне – горы Уазач, а на западной – озера, и, образуя между ними долину, ширина которой определяется средним числом в пять миль. Я прошел уже, упомянутые выше, теплые ключи. В трех милях расстояния от них находятся так называемые Горячие Ключи, температура которых двадцатью шестью градусами выше температуры первых. Ручей горячей воды, глубиной в человеческий рост, вытекает из скалы у подножия горы и образует пруд в две или три сажени в окружности, ветвь которого пробегает поперек дороги и соединяется на западе с озером Горячих Ключей.
Эти ключи будут подробнее описаны в другом месте.
Когда я достиг по дороге самой высокой точки, небо, которое было туманно в продолжение целого дня, прояснилось, солнце склонялось к горизонту, и последние лучи его освещали видневшиеся вдали дома и зеленые сады города, которые блестели в вечернем свете и напоминали собой картины Восточных Сцен, между тем, как серые пики на восточной, и голубые горы на юго-западной стране, вместе с холмами острова на Озере, представляли не менее прекрасный вид вокруг нового «Сиона». Сидя на выдающейся скале над дорогой, я несколько раз пытался передать на бумаге какое-нибудь описание этой сцены и все снова и снова бросал книгу и карандаш в порыве не то восторга, не то отчаяния.
Прошедши еще десять миль, я очутился в Колонии заседаний, называвшейся прежде Боунтифуль, где я провел ночь в доме м-ра Перри, мормонского старшины и вернувшегося миссионера, который занимал меня рассказами о своих похождениях в Англии и Восточных Штатах «в то время, когда он старался воздвигнуть Сион между теми, которые находятся во мраке».
Оттуда я продолжал путь по почтовой дороге, вдоль подножия гор, где из скал с шумом вытекают холодные ключи и снова простираются по долине между хлебными и тростниковыми полями или много жилищ, окруженных персиковыми садами, где деревья склонялись под тяжестью зреющих плодов – картина, которой я не видал уже много лет. Один сад, который был больше и прекраснее других, привлек мое внимание, и так как калитка была отворена, я вошел туда и увидел двух женщин, сидевших под деревом и приготовлявших плоды для сушения; они тотчас же предложили мне дюжину или две персиков. Я взял плоды, за которые была отвергнута всякая плата, и сел на предложенное мне место; младшая, красивая, живая и говорливая женщина, вступила со мной в разговор, спросив из какого я штата.
– Почему вы знаете, что я не житель Ута? – спросил я.
– О, я увидела тотчас же, как вы вошли в калитку, что вы язычник, и это скажет всякий, с первого же взгляда, – отвечала она.
Дальнейший разговор показывал, что она готовилась рассказать мне целую историю. Она сообщила мне, что отец ее прибыл в город Соленого Озера двадцать один год тому назад, и что она была третьим белым ребенком, родившимся в этой местности.
– Но я ни за что не хотела выйти замуж за святого, хотя я была воспитана так, что верила только в эту религию.
– Ваш отец мормон? – осмелился я спросить.
– О, да, и у него четыре жены; по вашему – только одна жена, это моя мать, и четыре женщины, которые называют себя его женами. Меня воспитывали так, что я не знала ничего другого, но, когда мне минуло девятнадцать лет, отец выдал меня за язычника, – я полагаю потому, что он не мог сделать иначе. Мой муж жил рядом с нами, и отправился в Калифорнию, где оставался пять лет, и вскоре после того, как он вернулся, его женили. Я бы лучше тысячу лет оставалась старой девой, нежели взять многоженника. Хорошо для мужчин иметь несколько жен, но для женщин в общежитии оно тягостно.
– Почему же некоторым из них это нравится?
– Потому, что они делают это для спасения души, это часть их религии, и иногда они живут вместе довольно хорошо. В семействе моего отца никогда не было раздора. Дети росли все как братья и сестры, и обращались так друг с другом. Отец всегда учил меня уважать его других жен, и я всегда так делала.
Но, Боже мой! что я видела в других семействах. Я видела, как жены нашего соседа вырывали друг у друга волосы из головы. Многие мужчины, когда они берут молодую жену, позволяют ей бранить и ругать старую, и даже подстрекают ее на это.
Я видела раз как муж смотрел на такую сцену и сказал молодой жене, указывая на старую: «Убей ее, если можешь». Есть один человек по имени Робертс, он живет вон там, продолжала незнакомка, указывая на каменный дом у горы – который привез с собою из Нью-Йорка молодую жену, это было лет шестнадцать тому назад, и я видела, как она исполняла все тяжелые работы, когда он держал трех человек и молотильную машину в своем доме; а иногда она даже работала в поле, убирала пшеницу и сгребала граблями сено, что, как вы знаете, очень трудно для нежной Нью-Йоркской женщины: ведь она воспитана не так, как мы, простые женщины, и после всего этого, в прошлом году Ефе женился на другой молодой женщине, которой было не более двадцати лет, и этой весной, представьте себе, она ударила Марию – его первую жену – маслобойкой и обварила ее кипятком. Ефе стоял тут и сказал: «Продолжай, Люс, убей ее, если можешь». Ссора вышла из-за того, что обеим в одно и то же время понадобилась маслобойка. Последняя была в руках Марии, но масло ее еще не было готово; они заспорили; Люс ударила Марию, затем выхватила из печки котел с кипятком и вылила всю горячую воду ей на ноги, так что та упала, когда хотела убежать. И какие это имело последствия? Мария, разумеется, оставила мужа, она должна была это сделать, чтобы не быть убитой. Я имела много шансов выйти замуж за старых мормонов, но, избави Боже! Я не променяю своего мужа ни на кого из них! Теперь возьмем дела наоборот, и допустим женщине иметь двух или трех мужей – посмотрим, как это нравилось бы им. Я полагаю, что у женщины такие же хорошие чувства, как у мужчины. Я говорю вам, если мой муж когда-нибудь присоединится к святым или захочет иметь другую жену, то я в тот же день выйду замуж за другого язычника – держу пари.
Слова этой свидетельницы» были, разумеется, чистосердечны; она не докучала мне противным допросом, а выражала свои мнения свободно. Я заметил одно во всех подобных случаях: во время моего продолжительного пребывания в Ута мне никогда не приходилось говорить десяти минут с молодой женщиной многобрачных родителей, которая бы каким-нибудь образом не упоминала о том, что она дочь первой, или законной жены, если это было действительно так. Если они умалчивали об этом, то можно было быть уверенными, что они – дочери второклассных матерей. И более, чем в одном случае я знал даже таких, которые ложно объявляли себя законнорожденными.
После встречи с «этой вероотступницей», я отправился в Фармингтон, находящийся в восемнадцати милях на север от города Соленого Озера. Фармингтон – прекрасный город, имеющий более двух тысяч жителей, – место жительства мормонского героя, Лота Смита, который командовал их ополчением в то время, когда он встретился с армией Джонстона в Ущелье Эха, сжег его повозки и увел его скот.
Я провел ночь в квартире одного мормона, который занимал длинный, одноэтажный каменный дом, разделенный на три большие комнаты, каждая с отдельной кухней, каждую комнату занимала одна из его жен с детьми. Он жил в то время, как оказалось, с средней, у которой мы поужинали. Стены, разделявшие эти комнаты, были в два фута толщиной и без всякого сообщения, так что каждая жена, со своими потомками, жила в своей квартире совершенно отдельно от других. Этот мормон был, без сомнения, «великий человек», и его главным эпиграфом жизни, казалось, было: «Да живем в мире». В следующее утро я отправился в другое поселение, по имени Кэсвилль, где позавтракал с язычником родом из Миссури, жена которого была мормонка. Это был человек лет пятидесяти; он принадлежал к церкви десять или пятнадцать лет тому назад; но был «отлучен за неплатеж десятин».
Он говорил со мной совершенно серьезно, когда узнал, что я прибыл из Штатов, и выражал свои взгляды о занимавшем нас предмете, не беспокоя меня ни одним вопросом. «Я никогда в жизни не слышал, сказал он, что Христос и Его апостолы путешествовали по краю в прекрасном экипаже с парою серых лошадей и заставляли народ давать им средства для существования, как мы обязаны делать для нашего здешнего епископа. Брайам Юнг говорит, что он преемник Христа, а между тем, он всегда хвалится, что никогда не принимается за дело, из которого не может извлечь денег. Теперь посмотрите на Дезеретскую телеграфную линию. Он заставил все население платить десятины и даже приносить пожертвования, говоря, что это будет прекрасное учреждение для народа, и каждое поселение было обязано доставить известное количество шестов; а теперь вас, будь вы Святой или язычник, заставляют платить пять долларов за десять слов. И здесь после всего этого, он принуждает каждого святого, даже самых бедных, платить деньги тем, которые ездят по всей территории и учат девочек делать проволоки. А как вы думаете, что делается с этими деньгами? Они идут в карман Брайама. Но вот, этот народ не хочет и слушать вас. Вы не заставите свою жену поверить хотя одному слову из всего, сказанного мною».
Добрая женщина, в возражение на его слова, начала защищать церковь и пророка, утверждая, что она твердо верит во все мормонское, муж слушал ее с сухой, но смешливой улыбкой, и, наконец, заметил: «Что же, может быть, я не дошел до этого: вот, догадаюсь и возьму себе другую жену, красивую, молодую, около двадцати пяти лет».
Жена, талия которой походила на бочку, а ноги представляли образец патентованной кирпичной машины, покраснела немножко и замолчала. Я думаю, что он все-таки обратит ее.
Дезеретская телеграфная линия, о которой он упоминал, проходит по этой дороге к северной границе территории, и простирается на юг города, почти до Аризоны, с боковыми ветвями, связывающими все отдельно лежащие поселения; проволоки соединяются в конторе Брайама Юнга, и таким образом, в случае надобности, он может послать предостережение об опасности пяти шестым своего народа, и в двадцать четыре часа самые отдаленные поселенцы могут быть готовы к выступлению. Для хороших или дурных целей служит этот телеграф, но он составляет замечательный образец предприимчивости мормонов. Я намеревался провести в этом месте еврейскую субботу, но, встретившись с фермером, который возвращался в долину Кэч из города, я проехал с ним более двенадцати миль через Пустыню Красного Песка. Это возвышенная полоса земли, находящаяся около устья Ущелья Ткачей против Озера, имеющего десять миль длины и восемь ширины, и слишком высокая для обыкновенного орошения. Большая часть этой полосы, на севере от города, имеет один общий характер, смесь гравия и глины, или тонкого красного песка и глины «доби» – это особый род беловатой глины. В необработанном состоянии, это место так же бесплодно, как и все другие части равнин.
Полоса земли не годна, если ее нельзя снабжать водой; но при орошении, она производит то же самое, что и всякая другая почва. Оставив эту возвышенность, мы спустились в долину Ткачей и, проехав еще пять миль, достигли Огдена, важнейшего города в Ута, который, вместе с окрестностями, имеет около трех или четырех тысяч населения и служит местом соединения железных дорог «Мирного Единения, Центрального Пасифика и Утаской Центральной, или линии Брайама». Пробыв там два дня, я отправился за двадцать две мили через поселение Уилльярда, в Брайам Сити, находящийся на севере от Соленого Озера. Этот город служит местопребыванием старшин и содержит в настоящее время около тысячи жителей язычников.
Он имеет прекрасное местоположение у подножия Уазача, около начала ущелья, из которого вытекает большой ручей свежей, чистой воды, и немного более на северо-западе от источника залива Медвежьей реки, выступает большое Соленое Озеро. Долина Соленого Озера, находящаяся на севере от Брайам-Сити, обнаруживает меньше признаков обработанности и населенности, нежели местность, лежащая ниже ее. Персиковые сады исчезают совершенно, яблони и виноградные лозы встречаются очень редко, каменных домов и оштукатуренных из «доби» не видно совсем, а их заменяют грубые деревянные хижины, очень непривлекательные на вид и грязные внутри, в которых живут большей частью валлийцы, датчане и шведы.
Англичане, жители долины, живут очень хорошо, почти так же, как и соответственный класс в наших западных штатах, хотя я не был ни в одной части Америки, где бы видел их так вполне англичанами в диалектике и правах, как здесь. Принимая пищу где попало, я находил у них прекрасный кофе, свежее масло и легкий белый хлеб и, насыщаясь, упивался чистым английским акцентом.
Но, если я заходил в хижину и слышал валлийский или датский язык, я, обыкновенно, просил извинения и отправлялся к бритонам, которых я считаю лучшими из мормонов.
Путешественник не должен быть эпикурейцем, но я имею общую слабость в этом отношении, и, несмотря на мой голод, я сам не решался утолить его на подозрительно выглядевшей похлебке, которая составляет обыкновенное блюдо между скандинавскими святыми.
Немногие из американских мормонов становятся под английское знамя; но они составляют, однако, такую незначительную часть этого народа, что на них не стоит останавливаться. Они почти все из Нью-Йорка и Пенсильвании, и принадлежат к первоначальной секте, в которой все обращенные впоследствии иностранцы. Я встретил одну пожилую женщину из графства Грин, в Индиане, которая после того, как узнала, что я из соседнего графства Парк, совершенно склонилась в мою пользу, подала мне лучший завтрак, который имела, и во время моей еды попеременно говорила и плакала. Ее родители присоединились к мормонам, когда она была еще молодой женщиной, и с тех пор она слышала о своей старой родине только два или три раза.
Эта местность возбуждала во мне живой интерес, так как была, по всем вероятиям, предназначена для будущего великого центрального города, так как это место на железной дороге считалось самым удобным для нагрузки и выгрузки в Монтану, Идаго, Орегон и Вашингтон, и для основания без сомнения великого и важного города. Но железная дорога находилась еще в четырехстах милях расстояния, а местоположение будущего города еще не решено. Многие думали, что оно будет у последнего перекрестка реки «Ткачей», между тем, как другие утверждали, что оно будет в долине Кэрлей, в стах милях на западе от Медвежьей реки. Этим временем, работа быстро подвигалась вперед; компания мирного единения только что заключила условия на постройку ста миль на севере от озера; повозки проходили этой дорогой в значительном количестве, и палатки строителей железной дороги были раскинуты на пути.
У северного перекрестка Медвежьей реки я нашел уэльский станционный дом, балаганы Фарго и комп., откуда идет боковая ветвь этих негоциантов в города Бойз и Орегон, тут же прекрасная гостиница, мост, магазин и маленькая деревня. Несколько миль выше, Медвежья река, в 300 милях от своего истока в вост. Ута образует своим течением букву У и тянется на тысячу футов ниже ущелий, три мили от ущелья «закоулка», до долины Медвежьей реки.
В семидесяти пяти милях вверх по реке, Идаго, находятся замечательные содовые ключи; подле них лагерь Коннор и маленькое поселение «морризитов», секты отступивших мормонов, которая искала защиты у войска после своего отступления от брайамизма.
Моя возвратная поездка с Медвежьей реки ознаменовалась двумя случаями, о которых стоит упомянуть: – посещением минеральных ключей и встречей с «сумасшедшим философом» Ута. Этот эксцентричный гений заслуживает некоторого внимания. Имя его Дж. У. Баркер, но его, обыкновенно, называют «профессором»; он родом англичанин, и прибыл в здешний край четырнадцать лет тому назад, с партией мормонов. Он говорит, что открыл первоначальные законы, управляющие всей видимой вселенной, и что со временем он опровергнет все теории таких философов, как напр., Ньютон, Ла-Плас и Декарт, с которыми он не соглашался ни в чем. Верный своим убеждениям, он тотчас же, как только пристроил свое семейство, принялся за исследования, начал собирать факты, и писать principia своего великого сочинения, «великую хартию всеобщей науки», целью которого было уничтожение всех существующих в настоящее время понятий о тяжести, свете и силе, положить начало тысячелетию науки и, в то же время, произвести перерождение человеческого рода.
В продолжение десяти долгих, трудных лет, он посвящал этим исследованиям многие часы, исключая те, которые необходимы на удовлетворение жизненных потребностей. Он путешествовал сотни миль между рудниками и ущельями, рылся в навозе, грязи, в глине, кварце; был в золотых россыпях при промывках, так что стал известен всем рудокопам от Монтаны до Соленого Озера. Одну ночь за другой он наблюдал луну и звезды, и следил за малейшими переменами атмосферы и тумана, и о всех наблюдениях составлял точный отчет, и распределял их в новой классификации principles начальных оснований. Будучи безграмотным человеком и обязанный своим знанием геологии только тому, что он был английским рудокопом, он пробивал себе путь с такими трудностями, которые бы устрашили всякого только полупомешанного энтузиаста, окружил себя словарями и научными лексиконами, и с изумительным терпением добивался открытия первых элементов вещества даже в книгах на других языках. Я застал «профессора» в горном закоулке, что простительно человеку, помешавшемуся на разгадке творения природы.
Прямо против его дома, на гладкой равнине, возвышаются три величественные серые вершины Уазача, а в некотором отдалении, позади его фермы, простираются лазуревые воды Соленого Озера, над которым виднеется голубая линия гор на мысе.
Его сухощавая фигура показывала, что он не раз сидел за книгами при свете полуночной лампы, пока жизненная энергия позволяла это. Его манеры были серьезны, и голос тверд, между тем, как мускулы выступали на его теле, в котором не было ни одной унции жира, и, казалось, пробегали по костям, подобно проволочным блокам металлических часов. Он говорил любезно и совершенно здраво о различных предметах, как вдруг, я заметил, взглянув на горные вершины, что они, вероятно, были воздвигнуты вследствие большого землетрясения; тогда глаза его заблистали странным огнем, и он быстро возразил: «Они были, наверное, не взброшены, а низвергнуты». Затем, проговорив целый час о происхождении гор, он пригласил меня принять участие в его изучениях. Я вошел в низенькую хижину, почти наполовину под землей, находившуюся позади его дома, и построенную из бревен, в которой стояли стол, сундук и несколько стульев, а к стене были приделаны проволоками отрубки дерева, державшие свечи. Стены были покрыты грубыми географическими картами и длинными списками выписанных из словаря большими буквами слов, которые, как он объявил, ему часто приходилось употреблять, и он не знал как их составить.
Предложив мне стул и поставив для себя большую кружку воды, он вступил в трехчасовое изложение своих взглядов. Он говорил, что все жидкие элементы природы разлагаются на четыре газа; что все более грубые элементы, подобным же образом, превращаются в четыре твердых тела, и из различных пропорций этих немногих первообразов произошли всевозможные материалы вселенной. Он утверждал также, что вся теория Ньютона о тяжести ошибочна и не соответственна настоящей науке, что, говоря точнее, в природе нигде не действует такое основное начало, как сила; что выражения: преломление и отражение – основаны на полнейшем непонимании природы света; что все пространство вне атмосферы содержит материальный медиум, и что атмосфера имеет восемь тысяч миль толщины, как действительно доказано, а не сорок пять.
Он думает также, что вся природа управляется четырьмя простыми, постоянными и правильными законами и что все, что мы видим, только комбинации и соотношения этих четырех, действие которых зависит исключительно от воли и могущества Бога. Они действуют на одном пути бесчисленное количество времени, стремясь всегда к одному общему центру, и затем, на возвратном пути, направляются к другим пределам. Умственный, нравственный и духовный свет только микроскопическая копия материального, состоящая также из четырех тонких элементов, смешанных с четырьмя более грубыми и двигаемых бесчисленными комбинациями четырех простых законов, прямо относимых к воле Божией.
Горы – остатки низвергнутых спутников, которых земля имела большое количество, кроме только луны; но подобно всем другим, и последняя – пустой шар, которому также назначено упасть на землю и придать ее поверхности окончательную форму. Планеты, видимые нашему глазу, не имеют теперь спутников, но быстро спешат к своему назначению на поверхность солнца; между тем, как невидимые нами – их много, и приближаются к своему назначению гораздо медленнее. Мы на земле доживаем последнюю часть нашего поприща и не имеем даже достаточно времени для совершения нравственного перерождения человеческого рода.
Утешительно знать, что великое возрождение произойдет только после настоящего тысячелетия. Старик только недавно окончил свое грандиозное сочинение и осведомлялся у меня о том, каким способом можно напечатать его книгу на востоке и сколько будет стоить издание ее. Она состояла из сорока шести глав, написанных в виде нескольких частей. Взятое все вместе, сочинение это представляет любопытный образец научного сумасшествия; весьма достойный внимания мистера Бекка, ученого писателя об этом предмете. Услышав случайно в городе Соленого Озера лекции «Профессора», Орсон Прэтт, профессор и ученый, счел нужным сделать ему пока печатное возражение, какими бы дикими и странными ни казались понятия этого человека, он все-таки тип сотни других, подобных ему в Ута. Как в науке, так и в богословии, мормонизм враждует со всеми существующими системами; стоит только одной трети народа создать себе какой-нибудь нелепый взгляд на тот или другой предмет, и самая дикая, неосновательная теория, не согласующаяся ни в чем с естественными причинами, быстро распространится между всеми.
Отступив от всех общепризнанных теорий в духовных предметах, они задались сверхъестественным и сверхчеловеческим в медицине, науке, астрономии и естественной истории. Меня посетил однажды мормон, который принес с собой огромных размеров географическую карту «Небесного Масонства», как он называл ее, составлявшую бесценный клад для медицинского музея дома умалишенных; квадратный кусок холста, в три фута, изображал огромную извивающуюся во все стороны змею, вдоль которой были нарисованы разные сцены, символы и утварь нового масонства, разделенные на различные степени, которых было двадцать семь. Вся эта картина была сделана цветными карандашами, по «вдохновению», как утверждал мормон, так как духи водили его руку без желания с его стороны; и как произведение искусства, она обнаруживала замечательный стиль и законченность.
Несколько лет тому назад, какой-то «Иосифит», или отступивший мормон, принявший новое учение мормонов о «сношении с духами», утверждал, что он воскресший Адам, а его жена – Ева, которая в продолжение шести тысяч лет их разлуки отступила от веры и сделалась проституткой. Чтобы «очистить ее», он отрезал ей волосы, вырвал зубы, одел ее, для больших удобств в путешествии, в мужское платье, и оба отправились пешком в Штаты. Через год они появились в Колорадо, почти умирая с голоду и утомления, но никому не было известно, как они дошли туда. Затем они отправились с возвращавшимся поездом в Миссури, где их поместили в дом умалишенных.
В Ута нет приюта для сумасшедших; к счастью, может быть, так как вопрос, кому занять его, вызвал бы некоторые затруднения. Буйных сумасшедших немного, но много помешанных, и вся территория представила бы прекрасное поле для изучающего судебную психиатрию.
Минеральные ключи находятся в десяти милях на юге от моста Медвежьей реки и в двадцати милях на севере от города, но я откладываю подробное описание их до отдельной главы.
В мою поездку к Медвежьей реке я пропутешествовал около двухсот миль между сельскими святыми и с прилежанием, и любопытством изучал их обычаи. Сельский мормон религиознее, нежели его собрат – горожанин, но менее сведущ. Он большой поборник всех мелочей своей веры, но менее способен дать отчет, почему он так делает. Он гостеприимнее, великодушнее и общительнее, но гораздо более щекотлив в отношении своей религии. Большая разница и между женщинами.
Положение многобрачной женщины в городе несравненно лучше положения ее сестры в деревне, где сельские работы и заботы делятся поровну между ними и мужчинами. Там положение женщины почти доходит до женского рабства диких народов, принимающих многобрачие, и вырождение их обнаруживается раньше. Между тем, как мужчины с энтузиазмом преданы своей вере, я не видал ни одной деревенской женщины, которая бы защищала многоженство, хотя она во всем остальном остается истой мормонкой, в строгом смысле этого слова.
Почти одна треть всего населения долины – выходцы из Великобритании, одна треть, или более – из Швеции, Норвегии и Дании, и только шестая часть американцы. Насколько я знаю, все почетные и доходные места занимаются американцами, так как остальные – все люди неспособные. Большая часть миссионеров иностранного происхождения, и каждый из них отсылается назад, на свою родину, после нескольких лет пребывания в Ута.
Впоследствии, когда я, через год, снова посетил эту часть населения, я нашел в городе Брайама совершенно новую перемену к лучшему. Святые, которые были, по-видимому, равнодушны к моему первому посещению, оказывали мне во второй раз явное внимание.
Но я забегаю вперед. Я достиг города Соленого Озера утром 6 октября, в то самое время, когда назначена была последняя «конференция» 1868 года.