Начало турецких завоеваний. Сельджуки
При Массуде пала гроза на Персию от нового народа, ещё не являвшегося до тех пор в истории мира, но призванного к великим судьбам. Исламизм торжествовал при Аббасидах не одной силой меча: он торжествовал ещё более силой слова и проповеди. Новое учение было занесено далеко вглубь Азии. Отвергнутое упорным невежеством Индостанцев, не сомневающихся ещё в своём произвольном синкретизме, и самодовольным философствованием Китая, не потрясённого ещё силой аналитических вопросов, не принятое монгольскими племенами, к которым уже проник сильный ламаизм, оно нашло ревностных последователей в тюркских ветвях финно-турецкого племени. Рождённое в народе кочевом и воинственном, оно быстро овладело душой кочевого и воинственного народа. Турки, пробуждённые Аравией, были призваны принять наследство от ослабевших Аравитян и продолжить жизнь ислама с меньшим блеском и достоинством (ибо они всегда оставались чуждыми просвещению, человечности и поэтическому восторгу Аравии), но с более упорной силой односторонней и железной воли. На Востоке победы Аббасидов распространили власть их далеко за пределы древнего Ирана: многие тюркские семьи платили им дань и служили в их войсках, но покорённые вскоре свергли временное иго. В областях за Сыр-Дариею, где в пятом веке после P.X. уже было кочевое средоточие великой державы, охватывавшей бо́льшую часть Средней Азии и северо-восточные берега Чёрного моря, стали возникать новые царства с неопределёнными границами, с вечно изменяющимся составом, по большей части основанные единственно на случайном преобладании одного какого-нибудь рода или лица перед другими, всегда готовые пасть, но зато и всегда готовые скопиться в огромные союзы или ринуться неудержимым потоком на страны благодатного Юга. В конце Х века один из этих полу-вольных полу-невольных союзов достиг необыкновенной силы и громадных размеров под правлением Баграк-хана (более известного под именем Гаруна) и сына его Илек-хана. Ревностные к исламизму, смелые и искусные в деле военном, они подчинили власти своей почти все другие племена тюркские и даже монгольские, до самых границ Китая, снова слабеющего под державой Сунг. Столкновение с аравийским миром, борьба и дружба с народами просвещёнными (Китаем и Персией) развивали мало-помалу в Средней Азии большую способность к устройству государственному и готовили ту грозу, которая должна была позднее обрушиться на всю западную Азию и восточную Европу. Гарун, кочевой владыка кочевых племён, не был уже дикарём. Вместе с религией проникли в пустыню начала просвещения и если не любви к наукам, которая никогда не была доступна тюркским семьям, то, по крайней мере, некоторого уважения к трудам человеческой мысли. Гарун распространял мечом не только власть свою, но и веру, или, по крайней мере, преобладание народов, исповедующих её, над народами, не принимающими её; его победы были торжеством исламизма, действием сил, пробуждённых аравийской мыслью, но в то же время они обозначили начало эпохи, в которую ослабевшие Персия и Аравия должны были уступить превосходству тюркских племён. Раздоры восточного Ирана призвали Илек-хана к завоеваниям на Юг. Несколько раз решал он властным словом или силой дружин споры между слабыми преемниками Саманидов, Буидов и других персидских династий. Наконец, он двинул свои несметные полчища с очевидным намерением утвердить уже не чужую, а свою собственную власть над восточной Персией. Военное превосходство и душевная сила турецкого племени были уже давно доказаны. Турецкие наёмники долго правили судьбой халифов. Турок Тулун основал династию, временно правившую Египтом; другие мелкие династии в Персии также вели своё начало от турецких выходцев. Торжество Илек-хана казалось несомненным, но падение Персии было отсрочено ещё на несколько лет. Представителем её в то время был великий Махмуд Газневид, родом Турок, так же как и Илек-хан, но уже принявший в себя все начала и всю духовную жизнь своего нового отечества. Сотни тысяч встречались с сотнями тысяч в равнинах восточного Ирана. Одно войско шло из холодных северо-восточных пустынь, другое – из знойных равнин Индии и из гор неукротимого Афганистана. В обоих сражались воинственные Турки. Вожди их были оба грозные, до тех пор непобеждённые, завоеватели. Махмуд одолел: Илек-хан бежал за Джигун в свои родные степи. Персия была спасена, но ненадолго. Едва умер Махмуд, и царство его распалось. Восточное предгорье досталось в руки новой династии персидских Гуридов, которые впоследствии разрушили и царство, основанное Газневидом в Индостане. Главная же часть державы махмудовой, т. е. все владения его в Персии, перешла в руки новых пришельцев, Турок-Сельджукидов.
Сельджук, давший имя своё новому царству, был выходец с Севера и родом едва ли не Монгол. Его семья искала убежища от преследования родовых неприятелей в области Турок на берегах Джигуна и скоро составила отдельную дружину или орду. Сельджук вступил в службу к Махмуду, и толпы турецких наёмников окружили вождя, отличавшегося мужеством и искусством. После смерти первого Газневида род Сельджуков, пользуясь раздорами его сыновей и потом удалением султана Массуда в Индостан, основал независимую державу. Массуд возвратился, но уже слишком поздно. Персия давно уже была покрыта дружинами тюркскими, служившими во всех войнах и всем династиям. Эти дружины примкнули к Тогрулю, сыну Сельджукову. Несметное множество новых воинов спешило из-за Джигуна присоединиться к ним на поприще, где их ожидали власть, слава и особенно корысть. Массуд был побеждён. Победители Сельджукиды покорили всю Персию, часть Сирии и Малой Азии, взяли под свою опеку дряхлое имя халифов, которым, впрочем, в своей простодушной ревности к исламизму они оказывали гораздо более уважения, чем его прежние покровители Буиды или Гамаданиды, и основали сильную державу, прославленную блистательными именами Тогруля, Альп-арслана, Малек-шаха и Санджара. Эта первая турецкая династия отличалась во многих отношениях от всех последующих. Предприимчивая и воинственная, как позднейшие Оттоманы, она соединяла кротость и какое-то рыцарское благородство со своими воинскими достоинствами; она покровительствовала наукам и искусствам; наконец, она показывала склонность к просвещению, которой нет и следа в других турецких династиях. Это различие не трудно объяснить. Сельджуки прорвали оплот, который сдерживал тюркское племя в пустынях заджигунских. Неудержимым потоком устремились орды одна за другой на давно желанные, но долго недоступные страны, тесня друг друга, опустошая и губя, оседая на завоёванных областях, но не оплодотворяя их, всегда готовясь к кочеванию даже после вековой осёдлости, удивляя мир железной крепостью и упорством воли, ужасая его своей жестокостью и отсутствием сочувствия с другими племенами. За Турками братья их Узы (без сомнения наши Половцы), за ними обломки смешанных уйгурских союзов, за ними оторванные семьи киданьских Татар и за ними, наконец, Монголы, самое страшное явление всемирной истории.
Все эти позднейшие завоеватели юго-западной Азии приходили из бесконечной пустыни, где кочевали их предки, чуждые всякого просвещения и государственного устройства по своему характеру и образу жизни, всегда равнодушные, а по невольным столкновениям почти всегда враждебные ко всему остальному миру. Но Сельджуки или их дружины, открывшие путь завоеваний, давно уже ворвались в область, некогда принадлежавшую народу кроткому и просвещённому (по крайней мере, в смысле бытового просвещения). Они жили в продолжение восьми или девяти веков в родине восточного славяно-бактрийского племени Саков, великих Гетов и Вендов; они без сомнения приняли в свой состав часть древнего народонаселения, не истреблённого войной или не выселившегося далее на северо-запад под именами Гуннов или Болгар, и вместе с этой примесью народной стихии они приняли часть её умственной и духовной жизни. Впоследствии те же самые семьи, подвигаемые вперёд нажимом других средне-азийских племён и пользуясь падением персидских и арабских династий, стали твёрдой ногой в междуречье Аму- и Сыр-Дарьи, в древней колыбели всего восточного просвещения. Тут снова подверглись они по необходимости тому влиянию древнего мира на новый, который заметен во всех явлениях и во всех подробностях явлений исторических; и когда падение Саманидов открыло путь на юго-запад, Сельджукиды-завоеватели (например, Альп-арслан и Малек-шах) явились не совсем недостойными преемниками своих просвещённых предшественников. Это влияние восточного Ирана не могло быть заметным в других племенах, проходивших через него с быстротой потока; но оно всегда отзывалось на всех его постоянных владельцах от Саффаридов и Саманидов до потомков Тимур-аксака, из которых вышла династия Баберидов, быть может самых просвещённых властителей, когда-либо сидевших на каком-нибудь престоле.
Разумеется, это просвещение царских родов должно быть судимо только в сравнении к подданным, а не к общему просвещению человеческого рода. Точно так же до́лжно заметить, что движение к наукам в правителях тюркского племени нисколько не противоречит общей характеристике Турок, всегда враждебных к просвещению. Государи в завоёванной земле скоро принимают характер всей земли и отделяются от своей правительственной дружины. Так Меровинги принадлежат более Галло-Римлянам, чем Франкам, и дружина монголо-турецкая Тимуридов сохраняет свою родовую дикость, между тем как государи становятся во главе просвещения и окружают себя учёными, вышедшими почти без исключения из побеждённого иранского племени.
Недолго властвовали и Сельджуки. С небольшим через столетие после Тогруля, в половине XII века, погибла и держава его потомков. Побеждённые новой династией Ховарезмской и выгнанные из всех своих восточных владений, они были заключены в тесные пределы своих западных завоеваний, в горную середину Малой Азии, вырванную ими у Византийцев во время их краткого могущества; но явление Сельджуков составляет важную эпоху во всемирной истории. Победы их нанесли Византии удар, от которого она никогда уже не могла оправиться, дали народам мусульманским твёрдую опору у самых границ Европы, в гористой и почти неприступной области, откуда они могли уничтожать и действительно уничтожали бесчисленные полчища крестоносцев, наконец, открыли путь всем другим племенам западной Азии и положили пределы преобладанию и почти всей исторической деятельности народов, которых наука назвала весьма произвольно семитическими, и всего персо-аравийского мира.
Конечно, после Сельджуков ещё несколько времени живёт царство Гуридов, изредка проявляется не без славы имя Афганов, и династия ховарезмская (едва ли не персидская, по крови) достигает временного влияния, не уступавшего ни Сельджукам, ни Газневидам; но царство Гуридов представляет только слабый остаток умирающей жизни Ирана. Афганы составляют незначительный эпизод в истории, а Ховарезмийцы, какое бы ни было их происхождение, опираются на дружину без сомнения турецкую. В позднейшее время Персия восстала снова в силу законов исторических, о которых уже сказано; но она в своём возрождении уже не имела деятельной энергии прежних эпох, едва могла отстоять своё собственное существование и осталась до нашего времени землёй полу-турецкой.