Слово на вторую Пассию
«Отче Святый, соблюди их во имя Твое... да и тии будут священи воистину» (Иоан. 17:11–21).
Этими великими, безконечною любовью к человечеству дышащими, словами Христа Спасителя мы желали бы освятить пред вами, слушатели, настоящее слово, может быть не совсем обычное на этом священном месте.
С воспоминанием о страданиях и смерти Иисуса Христа нераздельны историческия воспоминания о том народе, ослепление и жестокосердие котораго довело до креста обетованнаго человечеству Мессию. Голгофское богоубийство пало неизгладимым пятном на всю последующую историю евреев. Еврейская нация потеряла свою самостоятельность и, в совершенную противоположность своему великому прошедшему, стала каким-то позором в истории человечества. В течении многих веков плотские потомки Авраама своею кровию омывали преступление предков на всем пространстве земнаго шара. Бывали времена, когда одного имени еврей достаточно было для смертнаго приговора тому, кто имел несчастие унаследовать его от предков. Просвещенная вера нынешняго столетия взяла под свою защиту личность еврея, но тем не менее и теперь на всем пространстве Европы еврей не может укрыться так, чтобы его собственная совесть не вызывала в нем самых тяжких упреков в виду нечеловеческаго величия той религии, божественный Основатель которой был умерщвлен на кресте их предками.
Два противоположныя чувства движут в настоящее время евреем в его отношении к христианам. Одно невольное, но жгучее и тяжелое чувство, в котором смешивается и стыд, и что-то похожее на раскаяние, и недоумение и изумление. Не случалось ли вам заглянуть в душу еврея в то время, когда украдкою от своих единоверцев, он бросает пугливо-изумленный взор на знамение креста – этот победный символ христианства, всюду предносящийся пред его глазами и преследующий его мысль тем неотразимее, чем более он старается не думать о нем? Не замечали ли вы внезапной тени, быстро омрачающей лице еврея, когда в его суетливой беготне по улицам, его заставляет вздрагивать, как гром небесный, христианский колокол, разносящий по миру победные звуки в честь распятаго и воскресшаго из мертвых?.. О чем думает сын Авраама в это время? Много неотвязных дум теснится в душе его. Он думает о древней великой славе своего народа; ему видится Синай, молнии обвивают гору, трепещущую от громов, чудесное облако огня соединяет небо с землею, и, среди этого ужаса природы, является Бог смертному человеку с словами вечных истин и своим безконечным величием отмечает еврейский народ, предпочтительно пред всемя народами мира, названный сыном первенцом Божиим. Есть ли во всей истории человечества более величественное явление? думает новый израильтянин. Не должны ли посему все народы идти по следам этого первенца любви Божией? Но вот перед ним другое явление из другаго периода его истории: бедный, незнатный галилеянин, окруженный не громами и молниями, а только кротким светом милосердия и любви, предается суду и, с соблюдением всех внешних формальностей закона, казнится на кресте. Может быть, думает потомок Авраама, он был невинен и народ в лице его пролил кровь великаго праведника. Но чтож?.. Разве мало невинной крови пролито на земле, начиная от крови праведнаго Авеля? Отчего же только эта кровь горит таким дивным неугасающим огнем, и даже не вопиет к небу о мщении, а только кротко зовет к себе всех людей, не исключая и врагов своих, чтобы согреть своею животворящею теплотою и очистить своею вседействующею силою холодную и грехолюбивую душу человека?.. Встрепенется еврей от этой новой для него мысли и начинает думать о своей нынешней вере. Вот она проходит пред его мыслию в своих безчисленных положениях изсохших, омертвевших, покрытых пылью темных человеческих преданий, своими противоречащими истории и жизни обещаниями, вызывающих сострадательную улыбку в мыслящем человеке, обращающих своих последователей в каких-то отверженных существ, пред которыми сторонятся прохожие, как пред заразою, на которых смотрят мало сказать с недоверием и подозрением, и, в противоположность этой своей печальной религии, он опять невольно думает о религии христианской, оживляющей неведомою ему силою народы и царства, окрыляющей мысль и сердце ко всему великому и благородному в науке, искусстве и жизни. В отчаянии от своего настоящаго, мыслящий израильтянин обращается к своему будущему и с ужасом сознается пред собою, что для него нет человеческих средств выйти когда нибудь из своего положения оставаясь верным тем религиозным и нравственным убеждениям, какия он всосал в душу с молоком матерним и без которых жизнь представляется ему оторванною от корня и разбитою. Наконец он может быть думает о тех усилиях, какия в разных местах предпринимаются теперь представителями иудейства для спасения своей религии, но и тут он должен сознаться пред собою, что эти усилия клонятся к совершенному падению иудейства, потому что, имея целию его очищение, оне постепенно отбрасывают один за другим такие догматы, на которых главным образом держится все ветхое здание иудейства.
Такия мысли и чувства не легко переживаются в душе. То, что с молоком матери наследовано человеком от предков, то вообще больно отбрасывать и заменять новым, как бы ни было велико и свято это новое. Прежде чем решиться на это, человек испытывает внутреннюю борьбу, в которой на одной стороне становится все, что он берег доселе как святыню, вся предшествующая жизнь человека со всеми ея надеждами и чаяниями, а на другой то, что он встретил новаго, противнаго его складу духа, вызывающаго на другую жизнь, другия мысли и чувства. И чем больше наполняется мир светом евангельской истины, чем больше возвышается дух современнаго просвещения, тем неизбежнее для каждаго еврея эта внутренняя борьба, которую можно назвать борьбою плоти и духа, борьбою слепаго фанатизма с ясным светом веры. Не может быть сомнения, что вера христианская, вся состоящая из света и духа, духа и света, поборет наконец в самих евреях их закоренелый фанатизм и обратит их к истине Евангелия; но настоящее время для них есть время внутренней борьбы, к которой не можем и не должны быть безъучастны и мы христиане.
Если Иисус Христос с высоты креста своего простил врагов своих и молился об отпущении им их тяжкаго преступления, то с нашей стороны было бы несправедливостию питать к евреям другое чувство, кроме чувства сострадающей любви, какую имели к врагам христианства апостолы и древние учители евангельской истины. Презрение и ненависть не христианския чувства; оне могут только возбуждать евреев против христиан и вместе с тем отдалять время их обращения. Но одного отрицательнаго чувства сострадающей любви в настоящем случае мало. В нашей стране, переполненной плотскими чадами Авраама и в наше время брожений в иудействе, христианство в каждом из нас хочет иметь своего апостола и проповедника. Все наши отношения к евреям должны быть проповедию, должны доказывать им, что иудейство некогда превосходившее все другия религии духом любви и нравственнаго совершенства, уже сменено новым, еще более совершенным законом, что хотя в ветхозаветной идее о человеке, как образе безконечнаго, уже заключалась мысль о человеческом достоинстве и любви, но только Евангелие разскрыло ее вполне и только в лице Искупителя, обновившаго Собою жизнь человечества явился совершеннейший идеал любви самой чистой и святой, какой никогда еще человек не видел и не увидит, – что только под влиянием христианства человеческия общества перераждаются и могут благочестиво и праведно пожить в нынешнем веке, – что, наконец отчуждение, встречаемое евреями в христианах, не есть неприязнь к ним как к людям, или как к иному племени, а только отвержение их религиозных убеждений, противных духу истинной веры и современнаго просвещения. Но необходимо, чтобы великия начала христианской веры и нравственности евреи видели постоянно воплощенными в нашей жизни и в наших отношениях, чтобы они могли обратить на нас не одно простое любопытство, но и симпатии духа. Доколе христианское учение существует более в священных книгах, а не воплощается в нашем поведении, дотоле оно подобно сокровищу сокрытому на селе, безплодно хранимому обладателями его и невидному для мира. Незачем прибавлять при этом, что все наши проступки и слабости, обнаруживаемые в глазах недоверчивых и суеверных евреев, делают нас трижды ответственными и вредят интересам всей Церкви, потому что иноверные каждую частную слабость отдельных членов всегда расположены относить к самим началам веры и Церкви. В этом отношении глубоко назидательные примеры представляют древние провозвестники христианства. Сознавая себя призванными для служения делу Евангелия, они с боязливою заботливостию выравнивали и взвешивали каждый шаг в своем поведении и нередко отказывали себе в самых невинных вещах, если можно было подозревать, что из за них неверные могут составить недостойное понятие о христианском обществе. Оттого и личности этих христиан, вполне проникнутыя началами Евангелия, всегда вызывали горячия симпатии в человечестве и открывали себе сердца всех, к кому только оне обращались, все равно были ли это иудеи или эллины.
Но, если, таким образом, в ответ на усиливающееся теперь в обществе евреев недовольство своею омертвевшею религиею и более и более возгоряющееся любопытство и тайное влечение к христианству, мы обязаны братолюбно приветствовать это чувство и употреблять все средства христианской доблести, чтобы это чувство, доселе еще не большее чем зерно горчичное, более и более развивалось; то со стороны новых чад Израиля есть еще совершенно другия отношения к нам, требующия совершенно другаго привета. Вековое пресмыкательство евреев развило в их отношениях к иноплеменникам особенную хитрую тонкость и лукавство, обнаруживаемыя главным образом в их стремлении к барышу и корысти. Роковая страсть Иуды к сребренникам можно сказать преобладающая черта в характере еврея. Вы знаете, слушатели, с каким успехом орудуют между нами евреи, повторяя постоянно пред нашими глазами странное явление: народ, чувствующий себя презренным в стране, в тоже самое время неимоверно быстро возвышает свое материальное благосостояние, не без ущерба христианскому населению. Отчего это происходит?.. Многое можно сказать по этому вопросу, но вот главнейшее.
Само собою разумеется, что страсть к корысти и барышу может развиваться только там, где само общество дает пищу этой страсти и удовлетворяет ее, потому что корыстолюбие есть не внутренняя страсть, замкнутая во внутреннем человеке, но страсть обращенная на внешний мир, и притом близкая к порабощению и насилию. Если бы, вместо нашей обычной малодеятельности, равнодушия и податливости, евреи встречали в нас горячую энергию твердой воли, искушеннаго опыта и несокрушимаго убеждения, то большая часть их захватов и вредных предприятий не имела бы успеха, и вместе с тем постепенно самая закоренелая страсть должна бы ослабеть и поддаться. Отчего, в самом деле, евреи более и более забирают в свои руки выгоднейшия операции производств и торговли и ставят нас в необходимость подчиняться их произволу? Оттого что мы не умеем или не хотим вести многих дел сами, а предпочитаем пользоваться уже готовым. Отчего в наших обыденных сношениях с евреями на рынках мы то и дело оказываемся обсчитанными и обманутыми самым наглядным образом? Оттого что в сравнении с ними мы просты и неопытны как дети, оттого что жизнь мы знаем издалека, не стараясь изучать подробно тех мелких, но тем не менее жизненных отношений к окружающему миру, из которых слагается будничная жизнь человека. Отчего, уверенные в коварстве евреев, мы преимущественно к ним же обращаемся не только в мелких, но и даже в весьма сериозных материальных вопросах жизни? Оттого что, не сознаваясь сами себе, мы видим в евреях какую то все одолевающую силу, способную постоять за себя там, где мы можем только потеряться… С болью нужно сказать это, потому что и евангельское учение указало нам верныя средства наследовать землю и ея видимыя средства к благополучию и природа русскаго народа богато одарена духовными силами, только силы эти более дремлют, чем бодрствуют, убаюкиваемыя нашею безпечностию и какою-то детскою простотою... Некто хорошо сравнивал жизнь человеческую с клубком, а различныя житейския обстоятельства, в которых мы вращаемся, с нитями, идущими от клубка. Труд человека, его усилия в борьбе с обстоятельствами жизни – это наматывание на клубок новых жизненных слоев. Наоборот слабость и недеятельность всегда есть разматывание средств к жизни и благосостояния. Среди непрерывающагося круготечения дневных событий, каждый момент, потерянный нами для деятельности, оставляет пробел в нашей будничной жизни, так сказать обрывает наши отношения к миру, и вот в эти-то моменты нашей слабости и недеятельности наше положение в мире колеблется; вместо того, чтобы держать в своей воле житейския обстоятельства, мы сами оказываемся во власти случайных причин и, понятное дело, скорее враждебных, чем благоприятных. Что удивительнаго, если в часы нашей лености и покоя враг человек входит нечувствительно для нас в наши отношения и начинает разматывать один за другим слои нашего благосостояния и наших имуществ. Будьте мудры как змеи, учил Иисус Христос на этот случай. Предприимчивость духа неустанная энергия и наблюдение за всеми своими отношениями не только не запрещены христианам, но напротив постоянно поощряются словом Божиим, как необходимыя условия благоденствия, а леность и равнодушие признаются главными причинами обеднения и нищеты. Премудрый царь израильский оставил древним сынам Авраама, а чрез них и всему мыслящему человечеству прекрасное изречение, представляющее быстро вырастающия, вслед за упадком энергии и бдительности, неблагоприятныя для человека обстоятельства над образом воинственнаго хищника, подстерегающаго момент слабости в человеке, чтобы напасть на него с насилием. Ленящийся человек немного поспит, немного подремлет, немного сложив руки полежит, и пришла к тебе бедность как наездник и нищета к тебе как вооруженный разбойник. – И чем более темных сил всякаго рода кругом нас заявляют о своем враждебном существовании, чем шумнее становится базар житейской суеты за стенами этой святой обители, тем больше внимания и бдительнаго опыта требуется от нас, чтобы не разматывать а округлять свое земное благосостояние. Одного только при этом никогда не следует опускать из виду: чтобы все наши средства к жизни были безукоризненно честныя, не те темныя средства, которым ныне имя легион и на которыя отваживаются многие неблагоразумные искатели счастия, думая чрез это без особенных усилий вдруг возвыситься до небес, но которыми только нисходят до бездн...
Да, слушатели блаженные Жизнь не есть что либо вне нас для нашей забавы разыгривающееся, чтобы мы могли спокойно и издали наслаждаться ея шумным зрелищем. Жизнь не брачный пир и мы не за тем призваны, чтобы сидеть сложа руки или ходить навеселе, глядя на чужую работу. Жизнь – это безконечное поле труда и борьбы, на котором успевает тот, у кого больше нравственных средств для борьбы, у кого воля тверже и жизненный опыт богаче. Тем более такова жизнь для христиан, которые призваны стоять впереди других племен, быть светом и солию мира. Оставлять поле жизни за корыстолюбивым племенем еврейским противно и нашему частному благополучию и чести великаго народа русскаго и державной мысли Царя-Освободителя и славе святой христианской Церкви. Аминь.