Предисловие

Просматривая предреволюционные и современные публикации, посвященные проблемам миссии, нельзя отделаться от впечатления, что, рассуждая о миссии, авторы разных эпох пишут о совершенно различных предметах. Очевидно, что понятие миссия за прошедшее столетие претерпело существенные изменения. Если современный человек под миссионерской деятельностью Церкви понимает, в первую очередь, обращение в православие атеистов, агностиков и приверженцев некоторых наиболее одиозных сект, то в дореволюционной России под миссией понимали, с одной стороны, христианизацию неправославных народов империи, а с другой – переубеждение сектантов и староверов. В принятых в 1908 году «Правилах об устройстве внутренней миссии» миссия определялась как «защита православной веры и Церкви от пропаганды инославия, раскола, сектантства и неверия, а равно и обращение в лоно Церкви последователей существующих лжеучений».¹

Изменение значения слова миссия соответствует изменению религиозной ситуации в стране. Если в дореволюционной России, до 1905 года не знавшей вневероисповедного состояния, все граждане, считавшиеся православными, не рассматривались как объект миссионерского воздействия, то в СССР и постсоветской России, где большинство населения получило антирелигиозное воспитание, объектом миссии стали все, кто не относится к числу «практикующих христиан».

Здесь следует сделать небольшое терминологическое отступление. В церковных документах и публицистике конца XIX ‒ начала XX века выделяется внешняя и внутренняя миссия. В материалах Поместного Собора упоминается еще и заграничная (или иностранная) миссия. Для того чтобы в дальнейшем избежать терминологической путаницы, скажем несколько слов об объеме этих терминов. Противопоставление внешней и внутренней миссии мы обнаруживаем уже в программной статье, открывающей первый номер журнала «Миссионерское обозрение»:

Соответственно тому, куда, по преимуществу, направляется Церковью деятельность сотрудников слова и учительства – ко внутреннему ли устроению членов Церкви для духовного ее возрастания или же ко внешнему расширению пределов ее в мире языческом – и миссию обыкновенно называют внутреннею или внешнею.²

На практике в сферу деятельности внутренней миссии входила не столько работа с членами Православной Церкви «для духовного ее возрастания», сколько проповедь среди старообрядцев и сектантов. Показательно, что счет всероссийских миссионерских съездов ведется от состоявшегося в 1887 году Съезда противораскольнических и противосектантских миссионеров, который в позднейшей литературе стал называться Первым всероссийским миссионерским съездом.³ При этом журнал «Миссионерское обозрение», помещавший значительное количество материалов, посвященных старообрядчеству и сектантству, в 1905–1916 годах имел подзаголовок «Журнал внутренней миссии».

Наиболее четкие определения внутренней и внешней миссии содержатся в относящемся к 1919 году Проекте об устройстве внутренней миссии:

В соответствии с условиями существования Церкви в отношении осуществления своих задач различается внешняя и внутренняя: первая имеет своею задачей насаждение и утверждение православной веры среди язычников, магометан и вообще лиц, не слышавших благовестия Христова или хотя и слышавших, но затем вновь отпавших в иноверие, внутренняя же миссия имеет своим назначением обращение к Церкви из раскола, сектантства, римско-католичества, лютеранства и вообще инославия, охранение православных чад Церкви от совращения в указанные лжеучения, обличение неверия и борьбу с разными пороками общества.⁴

Таким образом, внешней миссией называется проповедь по отношению к людям, находящимся вне христианства. Трудно ответить на вопрос о том, с какого времени этот термин начал регулярно употребляться в таком именно смысле. Укажем лишь на то, что первый миссионерский съезд, специально посвященный вопросам внешней миссии, состоялся в 1910 году.⁵

Отдельно следует сказать о способах именования русского духовенства, служащего вне России. Храмы при русских посольствах⁶ нередко имеют название миссий, хотя ни о какой миссионерской деятельности речь здесь не идет. Например, в изданном в 1906 году справочнике русских заграничных учреждений под Русской духовной миссией в Афинах подразумевается посольский священник, в число обязанностей которого входило и распределение помощи нуждающимся греческим церквам.⁷ Использование слова миссия по отношению как к миссионерским, так и к дипломатическим организациям создает определенную путаницу.

Упоминания об особой заграничной (иностранной) миссии появляется лишь в материалах Поместного Собора 1917‒1918 гг. В соборном определении О внутренней и внешней миссии говорится, что для работы в Миссионерский совет вызываются сотрудники как внутренней, так и заграничной миссии.⁸ Однако специальных документов, описывающих структуры и задачи заграничной миссии, Собор не выработал.

В нашей работе термин миссия понимается максимально широко. Сюда включаются как вопросы, которые называли миссионерскими в литературе начала XX века, так и темы, которые мы называем миссионерскими сегодня. Предметом нашего исследования являются методы миссионерской полемики и миссионерские мероприятия, а не случаи непосредственного проявления Божией благодати, приводящие людей в Церковь. Мы будем разбирать, например, размышления миссионеров о способах воздействия на слушателей, в то время как служение святого Иоанна Кронштадского, способствовавшего возвращению в Церковь огромного числа людей, практически останется вне нашего рассмотрения. Мы отдаем себе отчет в том, что самое существенное в миссионерской деятельности, и шире, во всей церковной жизни, происходит независимо от рациональных методов и приемов, вырабатываемыми различными церковными институтами. Однако эта часть церковной жизни – предмет богослова или агиографа, а не историка

История миссии – одна из наименее изученных тем истории Русской Церкви XIX‒начала XX века. И это несмотря на то, что число публикаций, посвященных разным аспектам миссионерской деятельности, измеряется тысячами (в Российской империи выходило более трех десятков миссионерских периодических изданий).⁹ В этих публикациях содержится масса интереснейшего фактического материала, однако задача написать целостную историю деятельности российских миссионеров не ставится. До сих пор не написана, так сказать, «внешняя» история миссии в России, то есть история миссионерских структур, съездов и т.д. И хотя в последние годы появилось немало исследований, посвященных деятельности российских миссионеров в отдельных регионах, мы пока не получили ответа на вопрос: как реагировали православные миссионеры на происходящие в российском обществе процессы модернизации?¹⁰ А ведь умение быстро реагировать на изменения общественных настроений является основным условием восприятия аудиторией того, что ей говорят.

Миссионерская деятельность предполагает, что слушатели понимают, о чем говорит проповедник. При этом в случаях, когда мы имеем дело с миссией среди языческих народов, необходимость предварительного изучения языков и верований местного населения сомнений не вызывает. Но в ситуации проповеди среди людей, говорящих на одном языке с проповедником, последнему не всегда приходит в голову, что для установления полноценного диалога он должен столь же тщательно изучать пристрастия, привычки и систему ценностей своих слушателей, как это делается при работе с племенами, исповедующими язычество. Мировосприятие окончивших семинарию священников сильно отличалось от мировосприятия их прихожан, но осознать эти различия было до невозможности трудно. Проще всего было начать «просвещать» свою паству, приобщая ее к собственной системе ценностей. Однако подобное культуртрегерство разрушало традиционное крестьянское мировоззрение, а полноценного приобщения к иному типу культуры, как правило, не происходило.

Понимая под миссией учительную деятельность Церкви в целом, мы можем сказать, что активизация миссии была сверхзадачей всего движения, направленного на созыв Собора 1917‒1918 годов. Целью, которую имели в виду авторы практически всех выступлений, звучавших накануне открытия Собора, было именно расширение церковного учительства и участия Церкви в жизни мира. Пути решения этой задачи искали в прошлом (архаизаторы), в будущем (реформаторы) или же в сохранении и оптимизации всего лучшего из того, что российская церковная жизнь выработала к началу XX века (консерваторы). При этом все участники церковной дискуссии имели общую задачу, расходясь между собой лишь в выборе методов ее решения.

О внутренней и внешней миссии Из сказанного выше можно было бы сделать вывод, что большинство членов Собора 1917‒1918 годов живо интересовалось миссионерской деятельностью. Поэтому у исследователя, знакомящегося с материалами Собора, может вызвать удивление тот факт, что соборный отдел О внутренней и внешней миссии¹¹ был одним из наименее популярных. По количеству записавшихся в него членов Собора этот отдел оказался на 11 месте из 19.¹²

Дело в том, что члены Собора понимали термин миссия в узком смысле, не включая сюда ни вопросы церковного проповедничества, ни просветительскую деятельность среди православных. Проблемы, касающиеся диалога Церкви и мира, рассматривались на заседаниях многих отделов. Не случайно самыми популярными оказались отделы, занимающиеся вопросами реформирования приходской жизни, принципами соборного управления жизнью Церкви и ее освобождения от опеки государства, а также вопросами расширения учительных функций церковного богослужения. Поэтому, говоря о миссионерских вопросах, обсуждавшихся Собором 1917‒1918 годов, нельзя ограничиваться лишь материалами отдела О внутренней и внешней миссии.

Отдел О внутренней и внешней миссии решал почти исключительно организационные проблемы миссионерской деятельности. Здесь обсуждались вопросы управления миссионерскими организациями на местах, определялись правила взаимоотношения между приходскими священниками и миссионерами и т.д. Это были, скорее, технические вопросы, интересующие профессиональных миссионеров, которые составили значительную часть членов отдела.

Работа Поместного Собора была организована следующим образом. Проекты определений, обсуждавшихся на пленарных заседаниях Собора (они назывались докладами отделов), готовились на заседаниях отделов. Принятые отделами проекты передавались Соборному совету, который составлял повестку дня пленарных заседаний Собора. Принятый пленарным заседанием текст передавался в Редакционный отдел, который занимался литературной правкой текстов. Отредактированный текст зачитывался на пленарном заседании Собора и, в случае принятия, передавался Совещанию епископов, в которое входили все присутствующие на Соборе архиереи. И только после принятия его архиереями проект приобретал статус соборного деяния.

Как известно, Поместный Собор не исчерпал программы своих занятий, и обсуждение многих тем не было завершено. Принятые определения Собор успел напечатать в 1918 году; неопубликованные тогда материалы стали появляться в печати только в 90-е годы. В связи с этими публикациями встал вопрос о том, какой статус имеют документы, обсуждение которых не было завершено. Так, например, споры о статусе проекта «О церковно-богослужебном языке» (этот проект допускал, при определенных условиях, богослужение на русском языке) не затихают уже десятилетие.¹³ Однако, занимаясь документами, подготовленными отделом О внутренней и внешней миссии, мы обнаруживаем, что вопрос о том, чем являются рассматриваемые нами документы – проектами или же соборными деяниями, оказывается второстепенным. Это объясняется тем, что все соборные документы, касающиеся миссионерской деятельности, не содержат общих идей. Они в основном посвящены организационной стороне функционирования миссионерских структур. Поэтому об использовании этих документов в качестве действующих норм современной церковной жизни речь идти не может. Едва ли сейчас кому-нибудь придет в голову воспользоваться, например, выработанным на Соборе штатным расписанием деятелей миссии или же соотносить размеры материального содержания миссионеров с предписаниями проекта «О материальном и правовом положении деятелей внешней и внутренней миссии». Говоря об этих документах, мы пытаемся донести до читателей информацию концептуального характера, которая часто содержится не в окончательном тексте, а в выступлениях, звучавших во время обсуждения. При этом мы не ставили перед собой задачи проследить этапы прохождения интересующих нас документов через канцелярские структуры Собора.

Миссионерские методики стареют очень быстро. И если столетней давности дискуссии о кодификации церковного права, нормализации типикона, реформе прихода или церковного суда сейчас актуальны так же, как и в начале XX века, то, например, перечень вопросов, позволяющих отличить хлыста от православного, для современных миссионеров совершенно не актуален и представляет интерес разве что для этнографа. Это относится к существенной части миссионерских методик, выработанных в начале XX века. Предсоборная дискуссия и Поместный Собор пришлись на период, в течение которого российское общество быстро менялось. Готовящиеся к Собору церковные публицисты ориентировались на реалии Российской империи, где православие имело статус государственной религии. Сам же Поместный Собор начинал работу при Временном правительстве, провозгласившем свободу совести, а завершал – уже в советской России, правители которой начали прямое гонение на православие. Стремительные изменения в жизни страны вели к тому, что некоторые решения Собора оказывались устаревшими уже в момент их принятия. А поскольку успех миссионерской деятельности во многом зависит от способности миссионера правильно понять систему ценностей аудитории, проекты, касающиеся миссии, старели быстрее всего.

Наше исследование – это попытка проследить, каким образом Русская Церковь реагировала на модернизацию, переживаемую российским обществом в первой четверти XX века. В эпохи культурных ломок миссионеры и проповедники должны менять свои методы, опережая происходящие в обществе изменения. Правда, удается это далеко не всегда.

Автор пользуется возможностью поблагодарить тех, без кого эта книга не была бы написана. В первую очередь здесь нужно назвать протоиерея Николая Балашова, создателя и редактора серии «Церковные реформы», осознавшего необходимость введения в современный научный и церковный обиход материалов церковной дискуссии начала XX века и нашедшего способ реализации этого проекта. В тексте книги имеются десятки предложенных редактором уточнений и дополнений. Отдельная благодарность сотрудникам финансировавшего нашу работу фонда «Христианская Россия» за терпение и понимание, с которым они отнеслись к крайне медленному темпу подготовки этой книги. Книга не состоялась бы без бескорыстной помощи А.А. Плетневой, прочитавшей рукопись и высказавшей массу редакторских замечаний, способствовавших улучшению текста. Мне очень помогли советы и консультации Гюнтера Шульца, Б.А. Успенского, Е.А. Агеевой, свящ. Александра Троицкого, свящ. Илии Соловьева, Е.С. Полищука, Г.Л. Андреева, сотрудников Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета и, в первую очередь, Н.А. Кривошеевой. Работа над книгой была бы невозможна без содействия сотрудников Государственного архива Российской Федерации и Российского Государственного исторического архива.

Как и в других книгах этой серии, сокращенные ссылки на источники и исследовательскую литературу приведены курсивом в постраничных сносках, причем полужирным курсивом выделены ссылки на архивные материалы. Цитаты из источников набраны петитом. При монашеских именах в круглых скобках всегда приводятся фамилии. В цитатах добавленные нами фамилии заключаются в квадратные скобки. Прописные и строчные буквы употребляются в соответствии с современной нормой. Даты до 15/28 августа 1917 года приводятся по старому стилю, после 7/20 сентября 1918 года – по новому. Для периода работы Поместного Собора (15/28 августа 1917‒7/20 сентября 1918 г.) дается двойная датировка.¹⁴