О сношениях Русской Церкви со святогорскими обителями

Во время, назначенное Промыслом Божиим для обращения к свету истины народов славянских, для них, на пределах мира греческого и славянского, не без особенного, конечно, смотрения Божия, готово было училище высших подвигов жизни христианской, на Горе Святой, Афонской. Особенною славою она процвела со времени водворения на ней преп. Афанасия, основателя Великой Лавры (в 961 г.), который из наставника в училище константинопольском добровольно сделался учеником по иночеству у преп. Михаила Малеина. И до его времени были здесь монастыри, соединенные под смотрением Прота в Карее, к которому собирались три раза в год все иноки горы Афонской. Но Лавра Афанасиева своим внутренним и внешним устройством, под непосредственным наблюдением самого Преподобного, вскоре превзошла все прочие обители, и привлекала к себя многих пустынников, настоятелей монастырей и даже епископов¹. К Преподобному Афанасию приходили ученики отовсюду, даже из Рима, Италии², Грузии и Армении.

От Горы Афонской недалеко Солунь. Этот город и его окрестности в IX и X веке были наполнены славянами. В самом преддверии Афона, в городе Ериссе, где впоследствии учреждена кафедра епископа Святогорского, в X ст. уже упоминается о поселениях болгарских³. Итак не удивительно, что, с первыми успехами христианства между племенами славянскими, в них открылось стремление к горе Святой. В XII ст. русские, сербы, в XIII болгары уже имели на Афоне свои монастыри. – В настоящем обозрении мы намерены заняться только сношениями русских с иноками афонскими.

Век XI. Первые сношения наших предков с святогорскими обителями открываются в путешествиях на Афон, к которым устремляло желание утолить жажду благочестия, возбужденное в новопросвещенном народе живою проповедью слова Божия. Увлекаемый таким желанием, идет туда некто, житель Любича, Антипа, не чрез долгое время после кончины преп. Афанасия. Здесь отрекается от мира, принимает имя Антония и получает первые наставления в иночестве. Но игумен, его постригший, не удерживает его при себе; по прозрению свыше, отпускает его в Русь и преподает ему благословение от Святой горы на умножение иночествующих, под его руководством, в новопросвещенном его отечестве. Антоний ищет подобия уединению Афонскому, обходит дебри и горы, останавливается на холме близ Киева, где была пещера, напоминающая собою скиты и пещеры Афонские, и тут водворяется. Благословение Св. горы действительно почило на сем холме. Обитель Печерская воспитала многих преподобных для небеси, многих пастырей Церкви, многих проповедников веры, дала основателей многим новым обителям в Церкви русской, и была примером для всех.

Век XII. Другие посетители Св. горы не хотели вовсе разлучиться с нею, и, оставшись здесь жить навсегда, таким образом положили основание Русской обители на Афоне. По свидетельству русских летописей, впрочем не современному, начало ее восходит ко времени св. Владимира⁴. По актам святогорским существование его несомненно по крайней мере с XII ст. Сначала принадлежал русским монастырь Ксилургу, потом им передан и монастырь св. Пантелеймона, под именем которого монастырь русский известен в наших древних памятниках⁵. Здесь το положил начало своего иночества сын князя сербского Немана Растко, в монашестве нареченный Саввою, и бывший потом первым архиепископом Сербским. Тайно удалился он из дома отеческого с одним русским монахом на Афон, остановился в монастыре Пантелеймонове; и когда прибыли посланные за ним от отца, привел их в церковь за всенощное бдение. Во время богослужения они нашли нужду в покое; между тем игумен, по настоянию юного князя, совершил над ним пострижение. Вечным обетом обручив себя Богу, Савва тогда же восходит на высокий столп. Посланные его ищут; он повергает им с высоты своего нового жилища мирскую одежду и власы с письмом к своим родителям, в котором утешал их неуместную скорбь⁶.

Век XIII. С течением времени, когда над Россиею отяготело иго монгольское, и южные пределы России подвергались набегам диких народов, тогда и сношения с Афоном начали затрудняться. Однако же князья галичские любили брать себе оттуда епископов: таковы были Иоасаф и Василий, епископы Владимирские⁷. Даже из Литвы, князь Воишелг, после трехлетнего обучения в жизни иноческой у Григория игумена Полонинского, славившегося святостью своей жизни, стремился проникнуть на Афон; и только великие смуты в тех странах принудили его отказаться от своего желания⁸.

Русские обители и тогда не переставали заимствовать от святогорских старцев правила для жизни иноческой. Любопытным памятником сего служит послание архимандрита Печерского Досифея (вероятно XIII в.), в ответ на предложенные ему вопросы о жизни афонских иноков. Вот извлечение из него⁹:

«Как есмы от Святыя горы вышли, как есмы тамо были, и чесо есмы там видели и слышали, и чему нас святии отцы учили, нашего ради спасения?» – «Си пак вспросил брат ваш от нас, нашего смирениа, и о святогорском житьи. И мы смирении пишем вам отчасти и святогорьское житие. Послушницы живут по старцовой воли и благословению, а которыи братьа живут по своим келиам, дръжат правило равно от начала и до конца живота своего: пол псалтыри молитов на всяк день, да по шести сот молитв: Господи Иисусе Христе; аще кто восхощет приложити, – на воли его; да по триста поклонов и по пяти сот; а опрочь того на всяк час, седя и ходя и ложася, и рукоделие делаа, безпрестани глаголати языком и воздыханием сердечным: Господи Иисусе Христе, – А не умеющим грамоте да дръжати по семи тысящ молитв Иисусовех, опричь поклон, а ктому церковное правило. А немощным немощное правило; а то есть равно житие. А престаревшим деньми – больше на молитву Иисусову и внимание умное; а поклонов положено по силе. А Бога ради Святогорци вльми дръжат и любят молчание, и бегают млъвь и мятеж, и любве и бесед мирскых. И Бога ради, скажите и прочим братиам, аще кто возстребует: занеже святии отци на Руси обычай имеют в великий пост и в иные посты мльвыти всю псалтыря, а опричь поста ни псалма не молвят; а Святогорци не тако, но по вся дни живота своего дръжат правило равно».

Век XIV и XV. Во время порабощения России игу монгольскому не могло быть живого сообщения между отдаленными обителями северной Руси и горою Афонскою. Оттого не удивительно, что и монастырь Пантелеймонов на Афоне терпел крайнюю бедность. Совсем оставленный русскими, он должен был прибегнуть к щедрости царей сербских¹⁰. Но после победы Донского над татарами воссияла для великой России заря лучшей будущности. Тогда усилились сношения с Востоком; – тогда русские иноки снова потекли и на Афон. Святогорские обители в XIV в. тем более обращали на себя внимание всего православного иночества, что с успехом выдержали борьбу с Варлаамом и Акиндином и их последователями, за дело высшей важности для жизни иноческой. Спор был о плодах умного делания, которое было постоянным упражнением безмолвствующих иноков на Афоне. Многие из них свои опыты в духовной жизни раскрыли в писаниях¹¹. Многие возводимы были на престолы святительские, откуда свет их разливался еще обильнее¹².

Не много дошло до нас описаний этих странствований на Восток: но довольно сохранилось указаний из конца XIV и первой половины XV в., на путешествия в Афон. Преп. Епифаний, друг и сотрудник св. Стефана Пермского, и жизнеописатель его и преп. Сергия, восхваляя подвиги игумена Радонежского, с уничижением упоминает о своих странствованиях¹³. Другой инок Сергиевой обители, диакон Зосима, записал в своем странническое путешествие по монастырям Святогорским¹⁴ (в 1420 г.). Игумен Савва Тверской, сложив с себя управление своею обителью, отправился в Афонскую гору, как в высшее училище духовных подвигов. Старец Митрофан Бывальцев, которого преп. Иосиф Волоколамский называет великим, провел там девять лет¹⁵. Иона, игумен Угрешский, укрывшись в Лавре Великого Афанасия, «под крилием св. Григория Паламы и преп. Петра Афонского, в куще св. пророка Илии», занимался там, между прочими подвигами, списыванием книг для обителей русских¹⁶.

При усилившихся сношениях наших обителей с Афонскими, к нам тем удобнее стали приходить труды тамошних сербских и болгарских иноков, особенно в переводах с греческого языка. Более всего снабдевала ими сербская обитель Хиландарская. Укажем на важнейшие из известных. Афонские иноки перевели: Исаия (в 1371 г.) Творения св. Дионисия Ареопагита с толкованиями преп. Максима Исповедника¹⁷; Гавриил Хиландарский (в 1412 г.) толкование Олимпиодора на книгу Иова; Венедикт и Иаков (в 1426 г.) разные Беседы св. Иоанна Златоустого; Андроник (1432 г.) – житие св. Григория Омиритского¹⁸. С Афона принесен перевод обширных писаний Никона Черногорца¹⁹. Все сии и другие переводы расходились в списках по разным обителям русским, и обогащали нашу литературу отеческую. Гора Афонская богата была греческими рукописями и до падения Империи греческой, так что посылали туда за книгами даже из Константинополя, когда греки сбирались ехать на Собор в Феррару. После же падения Константинополя она осталась главным хранилищем сокровищ духовной образованности.

С Афона приходили к нам не одни книги, но и духовные мужи, которые, оставаясь в России, приносили пользу Русской Церкви своим служением. В княжение Димитрия Иоановича Донского прибыл в Москву святогорский инок Дионисий. Получив от В. Князя монастырь Спасокаменский, он строгою жизнью привлек к себе множество иноков; ввел в своей обители устав Св. горы; украсил церковь иконами и книгами. Из его обители вышли потом основатели новых монастырей: преподобные Дионисий Глушицкий и Александр Куштский. При В. Князь Василии Димитриевиче, Дионисий возведен на кафедру Ростовскую, которую и занимал около 7 лет²⁰ (1418–1425).

В половине XV стол. прибыл к нам с Афона священноинок Пахомий Серб, оставивший по себе память сочинением многих жизнеописаний русских святых и многих канонов. Главное его местопребывание в России должно полагать в Сергиевой Лавре. Здесь он описал, или, точнее, сократил пространное жизнеописание преп. Сергия, составленное преп. Епифанием, и дополнил повествованием о дальнейших чудесах преп. Сергия²¹. Отсюда он путешествовал в Новгород, где, по просьбе тамошнего архиепископа Ионы (1459–1470), написал житие преп. Варлаама Хутынского и канон ему с похвальным словом, также канон преп. Онуфрию; потом житие и канон св. Княгине Ольге, преп. Савве Вишерскому, св. Евфимию архиепископу Новгородскому; канон св. Ионе митрополиту Киевскому²², и два канона в честь иконы Знамения Пресвятой Богородицы²³. Возвратившись из Новгорода в Москву, по поручению митрополита Феодосия (1461–1464) и В. Князя Василия Васильевича (1462), он отправился в Кириллов Белоезерский монастырь, чтобы на месте собрать сведения о жизни основателя сей обители. Плодом сего путешествия было жизнеописание преп. Кирилла. Потом, когда обретены были мощи св. Ионы и перенесены мощи св. Петра на другое место в новоустрояемом Успенском соборе в Москве (1472 г.), Пахомий, по поручению В. Князя Иоанна Васильевича и митрополита Филиппа, описал это событие и написал два канона на установленные по сему случаю праздники (1 июля)²⁴. Сверх того Пахомием написаны еще каноны Стефану Пермскому, Петру и Февронии Муромским²⁵, два канона преп. Сергию Радонежскому, канон преп. Никону, и житие св. Алексия митрополита²⁶. Таким образом, Пахомий в пятнадцати канонах и нескольких житиях прославил память многих святых Русской Церкви²⁷.

В том же столетии, другой воспитанник святогорский, преп. Нил принес с собою в глубокий север правила духовного трезвения и безмолвной молитвы и ввел их в своем скиту, основанном по примеру некоторых скитов афонских. – Он родом был русский (по прозванию Майков), жил сначала в Кириллове Белоезерском монастыре; потом предпринял путешествие по Востоку, вместе с учеником своим и сотрудником Иннокентием, и довольно времени жил на Афоне²⁸. Конечно, в это время ему сделались известны творения древних и новых подвижников, которые путем внутреннего очищения достигали светоносных озарений Духа Святого, как то: Исихия Иерусалимского, Исаака Сирина, Варсонофия, Иоанна Лествичника, Симеона Нового Богослова, Петра Дамаскина, Григория, Нила и Филофея Синайских и др. Но не довольно было для него знать об этих подвигах только по книгам; он и сам пошел вслед за своими наставниками. Возвратившись в отечество; он уже не остался жить в общем монастыре, но построил себе келью невдалеке от него; потом отошел от него подалее, на реку Сору, чтоб быть свободным от мирских посещений. «Здесь продолжал он изучать писания Отцов пустынных и в то же время устроять по ним свою жизнь²⁹. К нему собрались ревнители тех же подвигов. С ними разделяя уединение в богомыслии, преп. Нил предал своим ученикам извлеченные им из писаний Отеческих и из собственного опыта правила для внутренней духовной жизни. Наконец, достигши преклонных лет, великий старец, в 1508 г. мая 7 дня, скончался, оставив завещание своей братии бросить его тело в пустыне без погребения, или, по крайней мере, не оказывать ему никакой, почести при погребении³⁰. Ученик преп. Нила Иннокентий (по прозванию Охлебинин), по взаимному согласию, отделившись от него, основал особую пустыню на р. Нурме, но скончался ранее своего наставника (1499 г.), завещав только братии во всем держаться устава преп. Нила³¹. Кроме личных наставлений, преп. Нил предлагал ищущим спасительные уроки и в своих письмах. До нас дошло послание его «ко брату вопросившему его о помыслах, князю Вассиану», писанное, вероятно, вскоре после пострижения его в иноческий образ, и два к неизвестным лицам, из которых одно, может быть, к ученику его Иннокентию³². Все исполнены кроткой любви, мудрой опытности и смирения.

Век XIV. Но особенного внимания заслуживают важные для Церкви Русской труды святогорского инока Максима Грека³³, который прибыл в Москву лет через десять после кончины преп. Нила. Получив образование от своего соотечественника Иоанна Ласкаря в Париже, и других ученых греков во Флоренции и Венеции, – где нашли они себе приют, лишившись своего отечества, – Максим избрал для себя жизнь иноческую и в афонской обители постригся. Отсюда, по приговору братии, он послан был в Россию, так как В. Князь требовал себе ученого инока для разбора своей обширной библиотеки греческих книг. Максим, кроме своего природного языка, знал еще латинский, французский и итальянский, – не знал русского,– но старцы надеялись, что он скоро изучит и этот для него необходимый язык. В. Князь Василий Иоаннович и митрополит Варлаам приняли его ласково, поместили в Чудове монастыре; назначили ему содержание от Двора, дали переводчиков, знающих латинский язык, и переписчиков, и назначали одну работу за другою. Таким образом он с своими помощниками перевел обширное толкование на Псалтырь, извлеченное из писаний многих древних Отцев и Учителей греческих; толкование на Деяния Апостольские, также сводное, толкование св. Иоанна Златоустого на Евангелие от Матфея, и другое на Евангелие от Иоанна. Одни эти приобретения для нашей церковной литературы были весьма важны; потому что доставляли нам то, что было лучшего у греков.

Но деятельность преп. Максима не ограничивалась одними этими трудами. В. Князь, может быть, желая завести у себя печатание церковных книг, по примеру других славянских народов, повелел Максиму заняться пересмотром и исправлением наших церковных книг. Ученый инок, сличая их с греческими, вскоре открыл между ними значительные разногласия: они происходили не только от переписчиков, но иногда и от неисправности самого перевода, которой причиною могли быть частью рукописи греческие, частью недостаток потребных сведений в переводчиках. В некоторых случаях преп. Максим исправлял ошибки по своему усмотрению, в других не решался действовать без совещания с митрополитом, представлял свои недоумения Варлааму, и с его разрешения исключал, что находил излишним против греческих книг³⁴. Таким образом он исправил Цветную Триодь, пересматривал и другие книги, например Евангелие, житие Пресвятой Богородицы, составленное Метафрастом³⁵.

Хотя дело производилось келейно, но оно стало известно духовенству. Соборяне заговорили, будто Максим вовсе отвергает русские церковные книги, утверждает, что на Руси нет ни Евангелия, ни Апостола, ни Псалтыри, ни Уставов: между тем как Максим говорил только, что все это требует пересмотра³⁶. Все это, может быть, не имело бы никаких вредных для Максима последствий, если бы на кафедре московской оставался рассудительный пастырь, м. Варлаам. Но в 1521 г. он должен был, по неудовольствиям с В. Князем, оставить свой престол. На его место возведен был из игуменов волоколамских м. Даниил.

Преп. Максим и прежде замечал, что несправедливо включено в присягу архиерейскую обязательство никого не принимать от Константинопольского Патриарха. Оно могло быть нужным тогда, как дела Православия, в последние годы Греческой Империи, в Константинополе колебались. Но теперь, когда Патриарх строго держался православия, было оскорбительно для престола патриаршеского. Порабощение Империи не имеет никакого влияния на дела веры. Святыня по прежнему остается святынею, и не оскверняется тем, что земля греческая подлежит владычеству магометанскому. Максим не оставил этого без замечания, и написал об этом слово³⁷. Перемена митрополита подала повод и к другому вопросу: почему новый митрополит поставлен без сношения с греческим Патриархом? Любопытствующему иноку отвечали, что есть в Москве благословенная грамота от Патриарха Константинопольского, которою дозволяется русским митрополитам ставиться своими епископами. Но сколько преп. Максим ни доискивался, он не мог видеть этой грамоты. – Такие вопросы и сомнения, конечно, не были приятны Даниилу³⁸.

Новым митрополитом не были довольны; потому что находили его слишком угодливым пред светскою властью: у Максима были знакомые между этими недовольными, которые приходили к нему за советами³⁹. В одно время Даниил просил ученого инока заняться переводом Церковной Истории бл. Феодорита, – неизвестно для какой цели. Преп. Максим отказался от сего поручения, потому что в этой книге много почищено актов еретических, которые могли быть соблазнительны для простого народа. Это очень огорчило митрополита.

Но неудовольствия на преп. Максима возрастали и с других сторон. В разных писаниях своих он обличал притязательность иноков, заботившихся только о приумножении своих имений, напоминал об обетах, данных каждым при пострижении; восхвалял виденные им на Западе монастыри братьев нищенствующих⁴⁰. Враги Максима всем этим пользовались и рассевали против него клеветы, будто он порицает св. иноков русских, которые не отказывались от богатых приношений, делаемых их монастырям, принимали и приобретали села и деревни⁴¹. – Кроме того, общественные пороки, насилия слабым от сильных, бедным от богатых – все вызывало его обличения. Его положение было довольно особенное. Как беспристрастного инока, как ученого мужа, много видевшего света, его спрашивали о многом, что делалось высшею властью, и потом передавали его речи с своими толкованиями и дополнениями.

В это время В. Князь Василий Иоаннович, скучая двадцатилетним неплодством супруги своей Соломонии, задумал расторгнуть брак с нею и вступить в новый с Еленою Глинскою, чтобы иметь наследника престола. Так как закон Евангельский и правила церковные не дозволяли расторжения по такой причине, то находили полезным для своей цели наперед устранить людей, которые могли противодействовать сему намерению. Митрополит Даниил был на стороне В. Князя. Старец Максим, как и надлежало ожидать, на стороне правил церковных⁴². И вот, в феврале 1525 г., вероятно, под предлогом подозрительных сношений с двумя опальными Берсенем и Жареным, Максима схватили и заключили в Симонове монастыре; взяли с него допрос обо всем, что они говорили между собою о делах В. Князя. По следствию, Максима не могли ни в чем обвинить. Его откровенные показания подтверждены сознанием самих подсудимых. Вздумали против него употребить одного из этих подсудимых, который способен был говорить, что «ему ветер на рот наносит»⁴³. И может быть, по таким-то доносам обвинили Максима в его сношениях с бывшим в Москве (1521 г.) послом турецким Искендером: будто Максим писал к пашам турецкого Султана и к самому Султану, чтобы он шел войною на Россию; будто в тайных беседах своих угрожал В. Князю разорением земли русской от турок, – невыгодно отзывался о военных предприятиях В. Князя и о его жестокости⁴⁴.

Но обвинений политических, как видно, было недостаточно для осуждения неповинного старца, их нельзя было твердо доказать; да и сам Максим незадолго пред тем, в послании к В. Князю, изъявлял сожаление, что напрасно проливает кровь в войне с христианами, а не с турками⁴⁵. Тогда обратились к трудам Максима в исправлении церковных книг. Не обратили внимания на правильно замеченные и исправленные им ошибки, но остановились на одном неточном исправлении. Встречая в книгах церковных выражения о Сыне Божием; седе одесную Отца, или тому подобные, Максим исправлял: седев, седевшего, седел еси, и таким образом, по смыслу речи русской, давал действию совершившемуся и непреходящему значение минувшего. Хотя исправления книжные, сделанные келейно и не рассмотренные духовным начальством, не могли еще войти в церковное употребление, а потому легко могли быть исключены все неточности, допущенные греком, тогда еще не довольно сведущим в русском языке, и потому вынужденным прибегать к помощи латинских переводчиков: однако же дали этому обвинению чрезвычайную важность⁴⁶ и учредили Собор в палатах великокняжеских (в апреле 1525 г.).

На Соборе спрашивали у Максима: почему он писал вместо: седе, – седел есть, и т. п.? Из ответов Максима видно, что он между прочим указывал на грамматическое значение того и другого речения. Седе и седел есть: то и другое, говорил он, время прошедшее. Это объяснение обратили против Максима в обвинение: будто он и самое седение Сына Божия признает действием окончившимся, минувшим. Против этой мысли приводили множество мест из Св. Писания и писаний Отеческих, в которых по русским переводам употребляется слово: седе, для изображения вечного и непреходящего царствования Сына Божия с Богом Отцем. Максим отнюдь этого не отрицал и справедливо мог извиняться своим неведением русского языка⁴⁷. Тем не менее признали его достойным отлучения от приобщения св. тайн; послали в Иосифов Волоколамский монастырь под присмотр духовных старцев, и запретили ему иметь сношения с посторонними. Здесь заперли его в оковах в душную и смрадную темницу. Только небесная помощь не оставляла его. И тогда, как враги его, превращая слова его о своей невинности, доносили на него в Москву: «Максим не кается; повторяет одно: чист есмь от чрева матере моея и доныне от всякого греха»,⁴⁸ – он писал, за недостатком бумаги и чернил, на стенах своей темницы углем покаянный канон Духу Утешителю.

Но этим не удовольствовались. Через шесть лет снова вызвали Максима в Москву. Архиепископ Новгородский Макарий, занимавшийся в то время собиранием своим Четиих Миней, обратил внимание митрополита на перевод жития Пресвятой Богородицы, сделанный Максимом еще в 1521 г.⁴⁹. В списках этого переводя усмотрены значительные повреждения, в которых скрывались хульные мысли на Божию Матерь, митрополит открыл новый Собор, в Москве. Припомнив прежние обвинения, Даниил качал разыскание о переводе жития и о других винах, приписываемых невинному страдальцу. Максим с ужасом отвергнул хульные речения, внесенные в перевод, совершенный им при помощи данных ему переводчиков: старца Силуана и Михаила Медоварцева. – «Я так не переводил,– возражал Максим, так не писал и не велел писать. Это ложь на меня; я так не мудрствую. Если же я произнес такие хулы, то да буду проклят». Но сего отрицания не приняли; представили двух лжесвидетелей, которые утверждали, будто они неоднократно изъявляли сомнение пред Максимом в правильности такого перевода, и каждый раз получали уверение: «так это надобно».

Спрашивали Максима и о некоторых других исправлениях. Почему он исключил из книги Деян.8:37 слова: отвещав же каженик рече: верую с Сына Божия, Господа нашего Иисуса Христа; из Ев. Лк.8:15. Сия глаголя, возгласи: имея уши слышати, да слышит. Почему из 8 члена Символа веры исключил слово: истинного? Почему исключил из службы Троицкой вечерни великий отпуст? – На все вопросы, кроме последнего, устрашенный Максим отвечал, что он не приказывал ничего исключать. Что же касается до великого отпуста на вечери в день Св. Троицы, то ссылался на повеление м. Варлаама с его Собором. Не знаем, в какой мере справедливо передаются ответы преп. Максима в судном списке. Что касается до вышеприведенных слов из Евангелия и из книги Деяний, то можно было бы подумать, что они исключены на основании некоторых рукописей греческих, в которых действительно их нет⁵⁰. Слово: истинного, в Символе надлежало исключить, если при нем стояло другое: Господа⁵¹. Епископ Досифей, бывший на Соборе при Варлааме, и теперь при суде над Максимом не подтвердил его ссылки на Варлаама. – Не говорим о явных описках, которые превращали в намеренное искажение истины; на преп. об опущении в некоторых местах отрицательной частицы: не, или о том, что написано было: бесстрашно, вместо бесстрастно. Заметим только, что преподобный не сам вносил свои исправления, но чрез данных ему людей; поэтому правильность того, или другого исправления зависела не только от Максима, но и от того, правильно ли разумели и верно ли следовали его указаниям помощники его,. Не устыдились прибегнуть даже к таким обвинениям, в которых приписывались ему самые нелепые мнения, слышанные от него в рассказе о других, например, будто он учит, что плоть Господня доселе остается на земле и блуждает где-то между горами.

После такого суда, Максим, по прежнему, осужден на заключение в темницу⁵² с отлучением от приобщения Св. тайн, только переменили место его заточения, перевели в Тверский Отроч монастырь под особый надзор Тверского епископа Акакия. Правда, это заключение было легче. Епископ Акакий, не стесняясь определением соборным, часто приглашал невинного узника за свою трапезу. Но обличительные речи Максима навлекли на него гнев и этого епископа.

Прошло десять лет и второго заключения Максимова. Давно уже скончались и Василий, и Елена, и Даниил. Максим посылал оправдательные письма и к вельможам, управлявшим государством во время малолетства Иоаннова, и к священному Собору; защищался против несправедливых обвинений; просил прощения в ошибках; свидетельствовался в своем правоверии своим исповеданием; в своем благожелательстве Русской Державе – своими ежедневными молитвами о правящих Державою Русскою; просил себе, как единственной милости, увольнения во Святую гору. Новый митрополит Иоасаф отвечал ему на такую просьбу: «целуем узы твои, по не можем ничего более сделать в твою пользу»⁵³. Согласились допустить осужденного до приобщения св. тайн, по не иначе, как под предлогом смертной болезни. Гнушаясь примесью обмана к святому делу, Максим не довольствовался такою уступкою, и наконец, к своему утешению, получил разрешение приступать к св. тайнам, когда хочет. – А когда Царь пришел в годы, и стал изъявлять ревностное желание привести в порядок дела церковные и гражданские, расстроенные во время его малолетства; тогда расположенные к Максиму бояре успели раскрыть Иоанну невинность страдальца. Его освободили, и, по желанию Артемия, игумена Троицкого (1551 г.), дозволили ему жить в Троицкой Лавре, где он и скончался (1556 г.), пользуясь до конца жизни уважением от Царя.

Сорокалетнее пребывание преп. Максима в России, не смотря на его бедственное положение, ознаменовалось различными предприятиями, которые частью и тогда приносили плод свои, но полнее должны были раскрыться впоследствии. Он хотел сделать более доступными для народа чтение и разумение Слова Божия. Вот цель его переводов толкования Святых Отцев и Учителей Церкви на те книги, которые чаще были в употреблении на Евангелия и Псалтирь. – Он начал тяжкий труд исправления наших богослужебных книг, показал вернейший способ к достижению сей цели, сличая их с греческими. Прошло двадцать пять лет, и никто уже не сомневался, что книги требуют исправления; даже соборным определением (1551 г.) поставлено в обязанность каждому епископу заботиться об этом в своей епархии. Но мера, для сей цели избранная Собором, не была благонадежна, положено было держаться во всем старых списков; но не определено, каким именно спискам должно следовать; не обращено внимания на то, что в старинных переводах могли быть ошибки, и что от множества исправляющих необходимо должны остаться разности в исправляемых списках. Сколько ни была недостаточна такая мера, но ее держались и тогда, как приступили к печатанию церковно-служебных книг. От того первопечатные книги потребовали также исправления. Уже спустя сто лет после кончины блаженного мужа, исправление церковных книг стало производиться по тому способу, которому он следовал. В разных своих словах и посланиях он обличал господствующие пороки, суеверия, предрассудках, и старался объяснить, в чем состоят истинное благочестие; об этом писал он и к вельможам, и к инокам, и к епископам и даже к царям, «яко муж, – по выражению его ученика и сотрудника, – много от человек нынешнего времени отстоящий мудростию, и разумом, и остроумием». – Он разрушил замыслы посланника папского Шемберга, уже успевшего расположить некоторых из русских к римскому учению, и в своих сочинениях представил ясное опровержение латинских заблуждений, которое могло служить защитою Православия и для последующего времени⁵⁴. Он восстал против внесенного в обещание архиерейское отречения от принятия поставляемых Патриархами Константинопольскими епископов и митрополитов, – и это отречение было исключено⁵⁵. Бедный инок афонский, явившись в Россию и видя богатство некоторых монастырей московских, превышавшее ограниченные потребности иноческие, стал проповедывать о несообразности с обетами иноческими – владения вотчинами, порицать беспорядки, отсюда происходящие. Вопрос об имениях монастырских занимал правительство еще в начале XVI столетия: но тогда Собор успел отстоять неприкосновенность всех прав, какими дотоле пользовались монастыри. А когда рассуждения преп. Максима о совершенной нестяжательности иноков и более резкие обличения против них со стороны другого старца – Вассиана обратили общее внимание на этот предмет; тогда начали исходить от правительства постепенные ограничения прежних прав монастырских⁵⁶. И наконец, по решению правительства гражданского и вместе духовного, на Соборе 1551 г. постановлено: впредь ни епископам, ни монастырям вотчин не покупать и по завещаниям не принимать без дозволения Государя; а розданные боярами во время малолетства Иоаннова, или захваченные насилием, или неправильно приписанные к кафедрам епископским и монастырям, разыскав, возвратить⁵⁷. В то же время надзор за целостью казны монастырской поручен царским дворецким; воспрещено самим инокам заниматься сбором податей с деревень, или входить в суды по делам вотчинным⁵⁸. Преп. Максим особенно восставал против раздачи денег и хлеба от монастырей самим крестьянам монастырским в рост: тот же Собор отменил этот своекорыстный обычай⁵⁹. Нельзя не примечать в этих явлениях, как идеи пришельца афонского, не признанные открыто, управляли тайно общими направионием умов!

Век XVI-XVII. – Началась в юго-западной Руси тяжкая борьба между православными и иезуитами, окончившаяся злосчастною Униею. Святогорские иноки и здесь стояли в первых рядах защитников православия. Иезуиты открыли училища в Вильне, начали здесь всенародно проповедывать и выдавать свои книги в пользу Унии, и своими софизмами старались склонять православных к Римской Церкви. Для разрешения этих лжеумствований, афонские иноки присылали православным свои переводы с греческих сочинений, в которых силлогизмы латинские разбираются и победоносно опровергаются. Курбский не мог нарадоваться, когда успел достать себе список одной из таких книг, от поборника православия князя Константина Острожского, который получил ее с Афона. «Как бы самою рукою Божиею подана нам эта книга, – писал он к типографу Мамоничу. В ней есть ответ на все силлогизмы, придуманные папою, кардиналами и особенно превознесенным их богословом Фомою Аквинатом. Прочитай это письмо мое всему Собору Виленскому и мужам, стоящим в правоверии; пусть спишут эту книгу или у меня, или у Гарабурды (другого типографа Виленского), которому также сообщил список Князь Острожский, и пусть читают ее»⁶⁰. Таким образом, книга быстро распространилась между православными. Что же это была за книга? Она содержала в себе сочинения Нила Кавасилы и св. Григория Паламы, архиепископов Солунских (XIV в.), против учения Римской Церкви об исхождении Духа Св. и от Сына⁶¹. Достоинство полемических сочинений Нила Кавасилы можно видеть и из того, что, когда греки собирались на Собор Флорентинский, тогда первым делом было поставлено изучить писания сего архипастыря Солунского⁶².

Когда же это не разрушило всех козней иезуитских и Уния открылась: тогда, в утешение твердых в православии малороссиян, афонские иноки посетили их своим посланием, которое Князь Острожский признал достойным обнародования, вместе с посланиями Патриарха Александрийского Мелетия. Без сомнения, в этом принимали участие всего более иноки русского монастыря на Афоне⁶³. Не удивляйтесь случившемуся,– писали они, – не смущайтесь и не приходите в сомнение; но паче мужайтеся, пребудьте тверды и непоколебимы в своей вере. Не думайте: наши пастыри отступили; как нам без них сохранить свое православие? То были не пастыри; они достигли престола епископского не богоугодною жизнию, но посредством золота; сделались епископами не для блага Церкви, а для своего прибытка. Они не отреклись от мира и мирских выгод, когда присвоили себе сан святительский; и теперь потому отошли от Церкви православной, что не хотели переносить хулы, уничижения, клеветы и гонений, которые верные рабы Христовы терпят от латинского начальства. Они отбыли на покой латинский, на славу и честь папину».

Не довольствуясь сим, трое святогорских иноков вступили в открытую полемику с униатами и иезуитами. Иоанн Вишенский писал обличительное послание к м. Михаилу Рагозе и епископам, вместе с ним отступившим от православия. Феодул и Христофор выдали свое опровержение на книгу иезуита Петра Скарги, одного из главных виновников унии⁶⁴. Христофор в своем ответе особенно опровергал то обвинение Скарги, будто греки по зависти скрыли от славянских народов сокровища своей учености, тогда как Церковь Римская, куда ни распространяла свое владычество, везде основывала училища и водворяла просвещение.

Усердие старцев афонских было принято Церковью Малороссийскою с полною признательностью. И когда пастыри Церкви Малороссийской держали между собою совет (в 1621 г.) о мерах к утверждению православия, то, между прочим, постановили: «Послать на св. Афонскую гору, чтобы вызвать и привести преподобных мужей русских, в том числе блаженных Киприана и Иоанна, прозванием Вишенского, и прочих там находящихся, процветающих жизнию и богословием. Предстоит также духовная потребность, чтобы русских, искренно расположенных к добродетельной жизни, посылать на Афон, как в школу духовную».⁶⁵ Из упомянутых здесь старцев Киприан, уроженец острожский, учившийся в Венеции и Падуе, известен своим переводом толкований св. Иоанна Златоустого на послания Апостола Павла, предпринятым по вызову княгини Чарторижской⁶⁶, тогда как другой старец афонский Иосиф, проповедник и протосинкелл Александрийского Патриарха, принимал участие в переводе толкований того же св. Отца на Деяния Апостольские⁶⁷.

Другая нужда в помощи Афоногорских обителей для Церкви Малороссийской и вместе для Великороссийской открылась, когда приступили к печатанию церковных книг, и потому нашли надобность в сличении своих рукописных книг с греческими⁶⁸. Когда Гедеон Балабан, архиепископ Львовский, по поручению своего Собора, занимался приготовлением к изданию Требника и отнесся к Мелетию, Патриарху Александрийскому, управлявшему тогда и престолом константинопольским, с просьбою о присылке исправленного списка сей книги на греческом языке; тогда Мелетий прислал Требник, как пишет сам Гедеон, добр исправленный по древних Св. горы требниках, егоже и рукою своею подписав, с благословением пастырским повелевая в общую пользу великоименитому российскому роду изобразити⁶⁹.

Подобным образом, когда и в Москве исправление книг церковных, перед изданием их в печать, потребовало сношений с святогорскими монастырями: они не отказывали в своей помощи. В 1652 г., когда был спор о перстосложении в знаменовании себя крестом, они прислали список с соборного осуждения, произнесенного отцами Афонской горы пред сим за три года против сербского иеромонаха Дамаскина, который утверждал, что должно креститься двумя перстами.⁷⁰ При Патриархе Никоне, Собор Московский (1654 г.) положил при исправлении церковных книг соображаться с древними греческими списками. Поэтому отправлен был старец Арсений Суханов в Афонскую гору для приобретения греческих рукописей щедрою милостынею. По получении сих книг и по напечатании исправленного сообразно с ними Служебника, в предисловии к сей книг правительством духовным о приобретенных сокровищах св. древности, было объявлено: «Святой горы Афона боголюбивые начальницы святых и честных монастырей: Лавры, Ватопеда, Хиландара, Иверского, Дионисия, Пантократора, Ксиропотама, Котулмуси, Дохериа, Симона-Петра, Русского, Филофеа, св. Павла и прочих, изыскавше в своих книгохранительницах книги изрядны и право писаны греческим языком, числом 500, в нихже тако суть книги древние, яко от того времени, в неже они писаны, прейде лет: Евангелию 1050, Евангелию же 650, Псалтири, яже писана при греческом царе Алексии Комнине 600; Евангелие же, еже от грек епископ Иоаким принесе в великий Новград, внегда благоволением Божиим первое крести его; Григория Богослова 737, Служебнику 600, Служебнику же 455, и прочие Евангелия, Апостолы, Псалтири, Пророческие, Апокалипсисы, св. Отцы восточными изрядно истолкованные; к сим св. Дионисия Ареопагита, Василия В., Иоанна Златоустого, Иоанна Дамаскинского и многих святых; к сим же Уставы, Октаи, Триоди, Минеи, Часословы и прочие св. книги, овым убо от них от того времени, егда писаны, преидоша 700 л., овым же 500, овым 400; и сия вся со оным Арсением Сухановым в царствующий град Москву прислаша»⁷¹. Сие богатое собрание рукописей греческих, вместе с приобретенными в прежнее время, послужило не только тогда к исправнейшему изданию церковно-служебных книг, но и в последующие времена удовлетворяло разным нуждам Церкви и разысканиям ученой любознательности, открывая важность сокровищ, приобретенных на Афоне⁷².

Около того же времени Москва была обрадована и другим, священным приобретением с Афона. По просьбе чтимого Царем Новоспасского архимандрита Никона, впоследствии Патриарха Всероссийского, доставлен (в 1618 г.) из Иверского Афонского монастыря точный список с прославленной чудотворениями иконы Пресвятой Богородицы, именуемой Портантиссы.⁷³

За все сии и подобные приношения правители державы и Церкви Русской воздавали монастырям Афонским щедрою милостынею. Со времени порабощения Греческой Империи турками, отяготело владычество их и над Св. горою. Кроме ежегодной дани с каждого монастыря нужно было удовлетворять всем притязаниям местного начальства: а собственные средства монастырей к их удовлетворению с каждым годом становились скуднее. Посему не удивительно, что иноки афонские, и прежде находившие в своих русских единоверцах – добрых братий⁷⁴, чаще стали обращаться к России за вспоможением. Со времени Царя Иоанна Васильевича уже являются дозволительные грамоты некоторым афонским монастырям присылать в Россию за милостынею⁷⁵. Таким дозволением пользовались при Царе Алексее Михайловиче монастыри; Хиландарь, Филофеев, Павлов, Есфигмен, Пантелеимонов и Иверский⁷⁶. Монастыри сии имели в Москве свои дворы на случай приезда иноков, для которого назначались известные сроки. А монастырю Иверскому пожалован был в подворье древний монастырь Николаевский в Москве⁷⁷.

Из обозрения сих сношений Церкви Русской с Святогорскими обителями открывается, как они важны для истории Русской Церкви, по тому влиянию, какое имели в свое время на богословское образование, богослужение, монашество и вообще жизнь христианскую в России.