Западно-христианские ереси конца IV и V столетия

Все те религиозные споры, о которых мы говорили: ереси арианская, несторианская, монофизитская, иконоборческая возникали в среде христианства восточного. Из западных христиан в них принимали участие весьма немногие и более по чувству братского общения, чем по интересу к возникавшим вопросам. На западе гораздо менее интересовались этими отвлеченными религиозно-философскими вопросами, которые лежали, например, в основе монархианства, арианства и т.д. На западе немногие и владели таким религиозно-философским образованием, какое было распространено на востоке. Последствия этих споров отразились поэтому гораздо более в среде восточного христианства, а на западе если и отражались, то в ином виде. Более всего имело влияние на западе арианство, потому что самый вопрос арианства не был чужд западу. Арианство было продолжением монархианских споров, которые возникли первоначально в церкви римской, и о которых на западе сохранялись кое-какие предания. Затем в IV веке более чем когда-либо было живое общение между восточным и западным христианством. На западе были подражатели деятелей церкви восточной. Амвросий Медиоланский, Иларий были лишь подражателями отцов церкви восточной: Афанасия Великого, Григория Богослова и др. В IV веке и в политическом отношении западное христианство не отделилось вполне от восточного. Западная Римская Империя временами отделялась от Восточной, по временам воссоединялась с нею. И вот когда обе части империи соединялись и императоры являлись последователями ереси, что отражалось и на западе. Так арианство особенно распространилось, когда Западная империя перешла под власть Констанция. Впрочем, арианское влияние распространилось больше на западе в высших духовных и придворных кругах, а в народ мало проникло. Когда ересь была опровергнута в восточной церкви, на Западе она стала распространяться среди новых народов – остготов, вестготов, бургундов, вандалов и лонгобардов. Но увлечение этих племен арианством было иного характера, нежели увлечение греков. Последних интересовали религиозно-философские вопросы, и увлечение их было сознательно, эти же народы поддались внешним образом влиянию арианства. Они приходили в это время через Византию на запад и так как были еще языческими, то вступив на христианскую почву, должны были подчиниться христианству и притом принять господствующую в то время форму его – арианскую. Не потому чтобы арианство представлялось им более глубоким, а потому, что оно держалось тогда, эти народы его приняли поэтому, хотя это учение и держалось между ними довольно долго, и в V и в VI веке, а у лонгобардов до второй половины VII столетия, но серьезных споров о его правильности не было. Арианство давно уже было опровергнуто, но держалось путем традиционным, и папы на борьбу с ним употребляли практические меры, стараясь действовать преимущественно на вождей народа, их королей и герцогов. Что касается до следующих споров, возникавших на востоке, то влияние их на западе было еще меньшее. Несторианство и монофизитство почти не имели влияния на западе, где не интересовались такими вопросами. С другой стороны западное христианство в это время отделилось от восточного. Это было полезно для восточной церкви, ибо папы, как например, Лев Великий, могли принимать участие в религиозных спорах и своим голосом давать перевес православию, как лица не увлекавшиеся, не заинтересованные, православного образа мыслей. Поэтому западные учители, хотя находились в самом незначительном меньшинстве, помогали восточной церкви сопротивляться разным еретическим стремлениям. Монофелитство в VII столетии несколько более коснулось запада, потому что в это время при Ираклии в политическом отношении Запад вошел в более близкое сношение с Востоком. Со времени Юстиниана Италия вновь была присоединена к Византийской империи, и возникавшие о догматах веры вопросы распространялись и на запад, хотя не возбуждали там никакого сочувствия. Наконец, последнее религиозное волнение иконоборства, возникшее на Востоке при Льве и Константине Копрониме, на западе имело мало влияния, ибо в это время запад при папе Григории II и III отделился от Востока, но иконоборческие идеи отразились здесь под конец VIII столетия, и отразились иначе, нежели на Востоке. Нечто подобное иконоборчеству возникло в Галлии при Карле Великом. Назвавшись императором, Карл хотел подражать восточным императорам; с другой стороны, в VIII веке почитание икон, мощей святых стало и на западе подвергаться суевериям, что и давало силу иконоборческим протестам против православия; и в Галлии возникли протесты против икон, но более умеренные. Карл также собирает собор. Постановлено несколько определений против иконопочитания. Агабар, епископ Лионский писал сочинение о суевериях, которое, конечно, оказало свое влияние. Но вообще борьба против иконопочитания не принимала здесь такой резкой формы, как на востоке. Таким образом, во всех религиозных волнениях, возмущавших христианский мир, отношение и участие запада совершенно иное чем востока. Затем, кроме названных нами волнений, на Западе были свои религиозные волнения, частию возникшие на Западе и чуждые Востоку, частию распространившиеся с Востока и усилившиеся на Западе. Из первых местных учений мы уже говорили о самом значительном – о донатистах. Возникши в северо-африканской церкви в IV веке еще ранее арианства, ересь эта держалась и в V, и в VI, и даже до VII века. Но это было старое местное волнение, продолжение монтанизма. Затем еще с конца III столетия проникает на Запад сильное влияние манихейское. Еще при Диоклетиане это учение, возникшее в Персии, проникло в западную церковь и особенно усилилось в IV и начале V столетия. Особенно распространено оно было в Карфагенской церкви. Оно проникло и в южную Италию, Сицилию и Испанию. Манихеи видели на своей стороне таких лиц, как Августин, увлекавшийся в молодости манихейством. В IV столетии в Испании манихейство получило новый, своеобразный оттенок. Некий монах Прискиллиан, оставя в стороне теоретическую сторону манихейства, стал проповедовать его практическую мораль – суровый, аскетический образ жизни, отрицал брак и т.п. Учение это сильно распространилось и по Италии, вероятно потому, что соответствовало суровым воззрениям Западной церкви, соприкасаясь в этом отношении с другим учением – монтанизмом, новацианством. Против новой пропаганды были приняты меры. Прискиллиан был казнен в IV столетии (365 г.), но его учение держалось до VII века. Затем собственно в среде западного мира возникают споры, которые отличаются иным характером, чем на Востоке. Это было, когда еще существовала Западная Римская империя, когда еще высоко стояло богословское образование. Эти вопросы, споры, которые возникают здесь, далеко не отличаются такою глубиною, как на Востоке. Оно основаны были на недоразумении, на том, что две партии не понимали друг друга и оснований самого спора. Во-вторых, эти споры касались не метафизических вопросов, а практической жизни. Это давняя особенность религиозного духа запада, что он не столько интересовался отвлеченными, сколько практическими вопросами. Во всех возникавших здесь спорах дело касалось не уяснения существа Божия, а лишь определения отношений Бога к людям, практического устройства христианской жизни. И возникали эти споры среди классов более образованных, на народ же имели мало влияния. Партии здесь не образовывались и споры проходили бесследно для развития христианской религиозной жизни. Возникли они в конце IV и V веке, когда церковная жизнь имела более самостоятельности. Прежде всего, несколько таких споров возникло в Италии под конец IV века и возникло, кажется, главным образом, вследствие того, что слишком стал распространяться аскетический дух, занесенный с востока и проявлявшийся в искаженных формах. Идея аскетизма, монашества первоначально возникла на востоке, в Египте, на запад же проникла только позже, благодаря таким лицам, как Афанасий Великий и западные учители – Амвросий Медиоланский, Августин, Иероним, которые распространяли монашество, ибо видели в нем цвет христианской нравственности. Но народ мало сочувствовал ему. Хотя в западном духе была склонность к суровым воззрениям, но эта аскетическая склонность вообще выражалась в христианском обществе и не была стремлением к отделению от мира. Потому, когда явились на Западе первые монахи с особым уставом, с особой одеждой, их встретили с насмешками и презрением. Но монашеские идеи нашли себе покровителей в лице знаменитых учителей церкви – Амвросия, Августина, Иеронима. Общество должно было подчиниться их влиянию, и вот в IV веке в Италии заметна в высшем обществе склонность к монашеской, аскетической жизни. Склонность эта выразилась более во внешнем восприятии аскетического: стремлении к девственной жизни, к усиленному посту, к путешествиям в святую землю. Равным образом, вместе с монашеством распространилось почитание икон, мощей, путешествия для разыскания чудотворных икон, чуть не до обоготворения развилось уважение к Деве Марии. Все это стало с особою силою распространяться, но вместе с тем стало принимать чересчур уродливые формы и не только между мало понимавшими светскими людьми, но и между учителями церкви, что видим на примере блаж. Иеронима. Блаж. Иероним проникнут был до того высоким уважением к упомянутым чертам аскетизма, что иногда переходил всякую меру здравого рассуждения. Он имел особенное влияние на женщин; следствием его писем было то, что браки расторгались, жены покидали мужей и уезжали в Иерусалим. Он писал к таким лицам восторженные письма, причем утешал их, называя не только их невестами Христовыми, но и матерей их – тещами Христа и т.д. Стремления эти представляют чисто внешний характер, а не внутреннее возвышение духа к Божеству. С другой стороны другая половина общества не только не увлекалась аскетическим идеалом, а напротив более слабела, распускалась с его развитием, ссылаясь на то, что не всем же вести равно ангельскую жизнь. И так как сильна была еще языческая закваска, то одни вдавались в аскетизм, а другие продолжали жить по-язычески. И так как для монахов все состояло в борьбе как бы с демонами, и так как эти люди должны были чувствовать, что трудно без высшей благодать подъять такие подвиги, появляются такие оправдания: «что же делать, если мы живем в грехе, без благодати Божией ничего не поделаешь». Такое направление стало сильно распространяться среди тогдашнего общества. Понятно, что такое направление должно было вызвать реакцию, которая должна была, как и всякая реакция, доходить до крайностей. В IV и V столетиях является на западе несколько учений, которые идут в разрез с этим господствующим учением, которые тоже доходят до крайности и сами искажают христианский идеал, протестуют против внешнего благочестия, против догматов. Надо однако сказать, что особенного влияния на народ эти проповеди не имели и забылись бы, если бы ревнители аскетизма Иероним и Августин не раздули этой борьбы сами. Под конец IV века в Италии в 80-х, 90-х годах несколько пресвитеров выступило против внешнего благочестия, против предпочтения девственной жизни перед супружеской, против постов, почитания икон, даже против почитания Девы Марии, так как оно тесно связалось с этими крайними проявлениями. В чем в подробности состоял этот протест мало известно. Собственных их сочинений не сохранилось; известно о них из сочинений бл. Иеронима. У Иеронима остались сочинения против Вигилянция Иовиниана. Сочинения эти написаны с такою страстностью и запальчивостью, что по ним трудно составить себе понятие о их учении, о том, насколько оно было опасно. Вступая в спор, Иероним не щадил своих противников и не останавливался ни перед какими приемами, бросает тень на их жизнь, собирает анекдоты, чтобы унизить их нравственный характер, пускается в остроты, например, на счет того, что Вигилянцию лучше бы называться Дормилянцием, ибо он более спит, чем бодрствует, или в сообщении о том, что Вигилянций был сын трактирщика и помогал отцу мешать вино с водой, и что он потому и в христианстве мешает ложь с правдой, так что при всех его заслугах церкви, хотя его называют «учителем Востока», справедливо поступают, не причисляя его к отцам церкви, как Илария, Августина; также называли и Оригена. Вообще же больших последствий учения, против которых он ратовал, не оставляли. Более имел, по-видимому, значение тот вопрос, который возник в северо-западной Африке и Италии в начале V столетия – спор пелагианский, хотя и этот спор, кажется, так же чересчур раздут блаж. Августином. Учение Пелагия произошло, кажется, и вследствие решительного намерения возмутить мир, образовать секту, а возникло из реакции протеста против некоторых крайностей проявлений аскетизма. Когда на западе многие вдались во внешнее благочестие, а другие стали себя оправдывать слабостью человеческой природа, явился блаж. Августин, сильный ум и замечательнейший из древних учителей диалектик, и начал развивать это учение о слабости человека и необходимости Благодати для его спасения. Когда многие стали увлекаться этим взглядом, это вызвало протест со стороны Пелагия, который, кажется, не был сознательным еретичеством, а имел цель остановить крайность. Августин развивал свое учение до крайности, но совершенно искренно и сознательно. Это был человек сильной натуры, в молодости подвергавшийся всевозможным волнениям, испытавший множество разочарований; когда он повернул на другую дорогу, он сам считал свое обращение истинным чудом, действием Благодати, сознавая, что естественного перехода от одной жизни к другой не было, потому он явился самым искренним и строгим развивателем этого учения – о силе Божественной благодати, о немощности человеческой природа, которая с падением Адама находится в болезненном состоянии, о том, что хотя свобода дана людям, но эта свобода мертва, самые добродетели наши, если рассмотреть, оказываются благовидно прикрытым грехом. Особенно сильное впечатление произвели его «исповедь», «признание», где он описал все свои пороки, страсти, не щадя своих внутренних влечений, так что это сочинение могло иметь глубоко-назидательное влияние, указывая на слабость человеческой природа, но на христиан более слабых и равнодушных подобное сочинение могло производить дурное влияние, внушать мысль, что человеку нужно дожидаться воздействия благодати, и нечего самому стремиться к нравственности, ибо в греховности виновата не его свобода на добро, а виною падения Адама – первородный грех. В виду распространения подобных мыслей явилось новое учение – Пелагия. Пелагий, британец, мирянин строгой аскетической жизни прибыл по дороге на восток в Рим и Карфаген, и встретился здесь с учением Августина. Как человек образованный, знакомый с сочинениями отцов восточной церкви, Пелагий стал высказываться против замеченных им крайностей, против этих ссылок на благодать Божию, утверждая, что у людей есть свобода делать добро и зло, что они должны отвечать за свои поступки. Неизвестно, доходил ли он в этом отношении до крайностей или уже другие приписали ему то, что он совсем отвергал благодать, первородный грех, необходимость искупления; т.е. Пелагию стали приписывать учение, что никакой порчи в человеческой природе нет, что грехопадение Адама не имело влияния на человеческую природу, что люди также невинны, как был Адам, и грешат не по природе, а по собственной вине; говорили даже, что по его мнению, благодати Божией для спасения совсем не нужно, что все бедствия людей, каковы болезни, смерть, – вовсе не последствия греха, а естественные следствия органической жизни, что не надо поэтому крестить детей; из этого учения вытекала далее и ненужность искупления. Но насколько сам Пелагий был виновен в таком крайнем проведении его учения, неизвестно, так как он отказывался от этих взглядов. В Риме в 409 году к нему пристал Целестий, и они вдвоем стали распространять свои взгляды. В 411 году они прибыли в Карфаген, где Пелагий лично познакомился с Августином. Когда Пелагий уехал на восток в Иерусалим, Целестий стал искать сана пресвитера и обратился к епископу, чтобы он посвятил его. Но тут он был обвинен в пелагианстве. Один соперник его, искавший также священства, Павлин, почитатель и биограф Амвросия Медиоланского донес на Целестия карфагенскому епископу Аврелию, что он отвергает первородный грех. Аврелий собрал совет, на котором Целестий отказался от крайних убеждений, говоря, что он признает содействие благодати Божией нашему спасению. Возникли недоразумения и относительно Пелагия. Пелагий поселился около Иерусалима, где проживали Иероним и Орозий. В это время среди собравшихся здесь ученых возник спор об Оригеновском учении. На западе Оригена считали еретиком и отцом арианства. На востоке почитали его, не признавая некоторых его мнений. Блаженный Иероним был сначала за Оригена, но потом стал осуждать его. Иерусалимский епископ Иоанн высказывался за почитание Оригена. Пелагий присоединился к его партии. Когда в Карфагене осудили Целестия, то и здесь поднято было дело против Пелагия. Орозий сделал донос епископу Иоанну на Пелагия. Иоанна созвал собор, Пелагий дал ответы, которые по-видимому удовлетворили восточную церковь и его оправдали. Скоро приехал на восток и Целестий и обратился к епископу эфесскому Евлогию, чтобы он посвятил его в пресвитера, и тот посвятил его. В это время некоторые пришельцы с запада подали Евлогию обвинительную записку на Целестия. Собрался собор в Диосполисе (Лидии). Обвинители не явились на собор; Целестий дал ответ на все вопросы и был оправдан. Западные учители были раздражены этим, приняли это за личное оскорбление и стали говорить, что восточная церковь некомпетентна. Августин написал горячие обвинительные письма «о деяниях Палестинских». Он объясняет, что Пелагий и Целестий смотрят на благодать, лишь как на внешнее пособие, не принимая ее внутреннего воздействия на природу человека и ее перерождения под этим влиянием. Августин обвинял их в ереси. Созван был в 416 году в Карфагене собор, на котором Пелагий был осужден. Согласился осудить Пелагия и Целестия и папа Иннокентий, к которому обратились африканские епископы; но он умер, а папский престол занял Зосима, грек, который колебался сначала согласиться на осуждение. Но его вынудили к этому. Император был на стороне Августина. Тогда выступили некоторые в защиту Пелагия, между прочим, особенно Юлиан, епископ Екланский. Снова стали появляться обвинительные сочинения Августина против пелагианства. И Юлиан, как Пелагий и Целестий, был осужден и изгнан. Но надо сказать, что и противники пелагианства стали доходить до искажения христианского учения. Сам Августин дошел до той мысли, что спасение людей зависит от одного Бога, Который одних спасает, а других нет, и таким образом, является с характером пристрастности и деспотизма. Учение Августина составляет поэтому уклонение от учения церкви, и быть может не меньшее, чем и учение Пелагия. Но Иероним и Августин пользовались в это время таким значением, что никто не мог бороться с ними. Пелагианство было осуждено. Пелагий исчез, а Целестий и Юлиан удалились на Восток, где нашли приют у константинопольского патриарха Нестория, а Несторий сам оказался еретиком и на Ефесском соборе был осужден; здесь допустили неосторожность и заодно с Несторием осудили и пелагианство. Учение бл. Августина ближе ли было к истине? В восточной церкви в основе взгляды были более твердые и широкие, чем на Западе. На Западе явился какой-то дуализм. Восточная церковь признавала, что и свобода, и благодать, молитва, искупление, как это может всякий чувствовать на себе, равно необходимы. Насколько этот прямой взгляд трудно было усвоить диалектикам запада, видно из того, что являются лица, которые начинают распространять этот здравый, средний взгляд, в противоположность крайностям Августина и Пелагия. Таков в южной Галлии в Марсели монах Иоанн Кассиан. Его взгляды стали распространяться и в других французских аббатствах. Но эти приверженцы умеренных взглядов достигли лишь того, что их самих причислили к еретикам и назвали полупелагианами. Настолько усвоен был на западе взгляд Августина. Учение Кассиана назвали полупелагианством, хотя оно не отличалось от того, которого держалась восточная церковь. Замечательно, что этот вопрос остается роковым для западных философов и до настоящего времени. Православные христиане Востока удивляются, к чему эти споры, ибо в жизни нравственной человека всякий нравственный факт зависит или от самого человека или от влияния внешних обстоятельств, есть влияние природы или благодати. Нам представляется как-то странным западный взгляд, ибо всякий чувствует себя то свободным, то не совсем свободным среди природы и Божией благодати. На западе этот вопрос всегда имел как-то дуалистический характер: или свобода, или благодать!... Пелагиане стоят за свободу, Августин почти отрицает свободу. Тот же самый вопрос возник в XVI столетии между Эразмом и Лютером. Эразм защищал свободу, которую Лютер почти уничтожил. Кальвином учение Лютера доведено было до крайности. Наконец, тот же вопрос поднимался в философии последних двух столетий, и здесь та же противоположность: одни все относят к свободе, другие – материалисты, позитивисты – все приписывают внешним влияниям, так что пропадает всякое участие человеческой воли. Нам кажется странным самый вопрос этот.