Синодик Кириллова монастыря

В старину, а отчасти и теперь, каждый более или менее известный монастырь имел свои общие синодики или поминанники, в которые заносились на вечное поминовение имена отдельных лиц со всеми их предками, родичами, чадами и домочадцами. Один из таких синодиков, принадлежавший богатейшему и знаменитому Кирилло-белозерскому монастырю, хранится в библиотеке нашей академии: рукопись Кирил. библ. №759/1016. Рукопись состоит из 500 листов, написана была в течении, вероятно, двух веков, до начала XVIII века включительно¹ и представляет полные списки всех монастырских вкладчиков, которых монастырь обязан был поминать в своих молитвах. Просматривая рукопись лист за листом, прежде всего невольно приходишь к мысли, что это не что иное, как „монастырское кладбище“- тихое, безмолвное, да притом самое бедное. Тут, по-видимому, невозможно сделать никаких раскопок: нет ни надгробных надписей, ни эпитафий, ничего такого, что хотя бы в некоторой степени поясняло сухие, безжизненные списки исчезнувших родов и поколений; тут только имена и фамилии, место происхождения, звание или общественное положение разных лиц: „род боярина такого-то, крестьянина из такой-то местности“ и т. под.,-иногда к имени известного лица прибавлено: „убит на войне“, „умер в плену“, „умер во время морового поветрия в таком-то году“. Больше никаких пояснений к перечисляемым именам на всех 500 листах – нет. Однако, если ближе рассмотреть эту мертвую, исчезнувшую безвозвратно «монастырскую семью», эти листы, исписанные именами, то и на них окажутся некоторые черты, не лишенные, может быть, глубокого историко-литературного значения.

В начале Кирилловского синодика, как это делалось обыкновенно в древнеславянских синодиках, помещены статьи, в которых на основании Слова Божия, учения отцов церкви и соборных постановлений разъясняется важность поминовения усопших, затем – статья „о разлучении души от тела“, взятая из «Лавсаика», одна из самых распространенных в наших старых рукописях, нередко сопровождавшаяся подробнейшими картинными изображениями², – несколько соответственных рассказов из патерика и из книги, известной в славянских рукописях под заглавием: „От старчества“ (греческое сочинение, очень древнее – …), – книги также весьма распространенной и сохранившейся в сотнях списков³, потом делаются указания, когда и как должно происходить поминовение и когда читается синодик, а в конце всего помещены поминальные ектеньи за всех живых и умерших, значительно впрочем отличающаяся от принятых в наших теперешних требниках. Это собственно церковно-литературные добавления к синодику, служившие для него вступлением. Можно заметить, что по содержанию и господствующему в них тону эти добавления к синодикам (статьи из „Лавсаика“, из патериков и друг.)⁴ относятся к тому обширному отделу церковно-славянской или, вернее, обще-церковной средневековой письменности и искусства (так как их текст обыкновенно сопровождался соответственными картинами), который на западе нашел свое полное завершение в поэме Данте, в картинах Микель-Анжело и Гольбейна («Пляска мертвых»), на востоке и у нас – в „Видении“ мпиха Григория (в житии Василия Нового) и в картинах, изображающих воздушные мытарства и страшный суд⁵. Их литературно-народное значение прекрасно характеризует проф. Буслаев: «соединяя в себе выписки из патериков и прологов с народными рассказами, эти сборники (синодики) составляют в нашей литературе естественный переход от древнейшей письменности к позднейшим народным книгам и лубочным изданиям, которым они предшествуют своими миниатюрами“⁶.

Вслед за указанными статьями в нашем синодике идут поминанные списки. Сначала перечисляются ближайшие ученики преп. Кирилла, основателя монастыря, на особом листе – все его родичи, на нескольких листах – поколения русских князей, от Владимира святого (на полях помещены их родословные таблицы), царей и императоров до Петра II включительно, – затем имена вселенских патриархов (Герман, Мануил, Тарасий, Никифор, Афанасий, Илия, Каллист, Филофей), „митрополитов киевских и всея Руси“ (начиная Леонтием, Михаилом и т. д.) и патриархов до Питирима (имени патриарха Никона нет), подробный список ростовских владык и нескольких епископов других городов, наконец, список кирилло-белозерских игуменов, архимандритов, иеромонахов (до 200 схимников) и прочих монастырских чинов. Тут в числе более 5000 лиц (на 30 листах, писанных в разное время и различными почерками) находятся девять князей и, кроме того, по какому-то странному случаю, в числе монахов встречаются имена одной княгини (княгиня-инокиня Евдокия Андреевская) и двух ее боярынь. За списками монахов следуют уже списки целых родов и фамилий людей мирских, добровольно пожелавших вступить в общую монастырскую семью при помощи „вкладов на помин их душ“ и занесенных в общий монастырский синодик. И здесь-то, собственно, безмолвные имена перестают быть молчаливыми; они красноречивее всяких описаний показывают, какую громадную силу имел монастырь и как широк был круг его сношений с миром, с русским „миром“ в буквальном значении этого слова.

Прежде всего идут княжеские роды, которых нам удалось насчитать до шестидесяти; приведены почти все известнейшие княжеские роды древней и новой России: Андрониковы, Бельские, Волынские, Вяземские, Глинские, Голицины, Дашковы, Сицкие, Трубецкие, Хованские, Шереметьевы и т. д. и т. д. Число членов некоторых из этих родовитых княжеских фамилий доходит до 2000 и их списки занимают до 8 с половиной, даже до 11 листов (списки имен, потому что только один предок или родоначальник фамилии именуется полным титулом – по имени, отечеству и фамилии). За княжескими идут роды боярские: Хабаровы, Третьяковы, Морозовы, Адашевы, Самарины, Плещеевы, Челищевы, Иконниковы (13 с половиной листов) и т. д., фамилии лиц из высшего духовенства: архиепископов (новгородского Геннадия), епископов, протопопов и т. д., роды государевых истопников и других царских слуг („дворцовые люди и шваль“), княжеских и боярских слуг, разного рода служилых людей (встречается даже „род казачьего атамана Ивана Кушникова, прозванием победной“), купцов, крестьян и монастырских служек, наконец „монастырских крестьян, убитых на войне с Литвою и с крымскими татарами“. На последних листах рукописи находится, между прочим, список с таким заглавием: „писаны дворовые люди пришлые, которые приходили из монастырских сел и из иных волостей и из Новгородчины, разорены от литовских людей и от черкас. И те люди в монастыре труждалися Бога ради, а иные и померли, а дати им по себе нечево, чтобы в синадик написати. И игумен Флавиан, и келарь Боголеп, и казначей Мартемьян и соборные старцы пожаловали – велели их писати в синадик Бога ради“ (лист. 441). Но таких лиц оказалось только девять, которые и перечислены. Эта приписка, несмотря на ее краткость, показывает, что попасть в монастырский поминанник людям бедным можно было только в самых редких, исключительных случаях, да и то не иначе, как сделавши в монастыре какие-нибудь послуги, и что, следовательно, каждый листок синодика, отделявшийся для родовитых и богатых фамилий, доставлял в монастырскую казну огромный доход. Как велик был этот доход, сказать трудно, но известно, что русские богачи – князья, бояре, купцы не скупились на вклады в знаменитые, особенно прославившиеся чудесами монастыри. Между тем, монастырь преп. Кирилла, как можно судить на основании его жития и разных монастырских документов – жалованных грамот, вкладных книг и т. под., сохранившихся в рукописной Кирилловской библиотеке, – еще при жизни своего основателя и при его ближайших учениках (в XV-XVI в.) славился уже в самых отдаленных концах России своими подвигами, святостью и чудесами.

Известно также, что преподобный Кирилл, несмотря на строгость своих взглядов на монашеские обеты⁷, не был даже против земельных и вообще недвижимых приобретений монастыря⁸ и, находясь в духовном общении с князьями, боярами и разными другими богатыми лицами, принимал от них пожертвования землею, угодьями, деньгами и т. под. При нем уже монастырь имел земельные владения и крестьян, „пожалованных“ монастырю князьями, причем особенно усердным жертвователем в монастырь был князь Андрей Димитриевич Белозерский, духовный сын преп. Кирилла, имевший к нему „велию веру“, по словам Пахомия и одарявший монастырь «всякими даяниями, елико мощно»⁹. Имя князя Андрея и весь его род занесены в наш синодик. При учениках преподобного Кирилла земельная и имущественная собственность монастыря быстро и в громадной пропорции увеличивалась: монастырь делал все новые и новые приобретения, большею частию от своих богомольцев, в дар, на помин их душ, и редко покупкой. Особенно в XVI в., ъ царствование Ивана Васильевича Грозного „пожалования“ золотой рекой текли в Кириллов монастырь: сам царь и его приближенные бояре наперерыв друг пред другом старались одарять землею, деньгами и разными драгоценностями „дом Пречистыя Богородицы и чудотворца Кирилла“ (Кириллов монастырь)¹⁰. К этому нужно прибавить, что многие из знатных и богатых русских фамилий сами уходили в монастырь, поступали в число иноков и иноками оканчивали свою жизнь¹¹, отказывая в таких случаях монастырю на вечный помин себя и своих родичей нередко все свои богатства. И, как можно видеть из тогоже Кирилловского синодика, число этих знатных и богатых иноков было очень велико, так как в его родовых таблицах наиболее знаменитых древнерусских фамилий почти нет ни одной, в которой не значилось бы два, три и больше имен иноков и инокинь, так что можно сказать, что все древнейшие и богатейшие русские семьи в разное время отдавали монастырю по нескольку лиц из общего числа своих членов. Нельзя не заметить также, что некоторые родовитые фамилии занесены в синодик два, три раза, в различных местах, и что, кроме того, встречается множество иноков (с их фамилиями) из других монастырей. Первое, вероятно, происходило потому, что в разное время и различными членами фамилии делались вклады, или же бывало в тех случаях, когда разные лица семьи вступали в монастырь и каждый от своего имени заносил в синодик своих родичей. А что касается иноков других монастырей, то конечно в Кирилловский синодик могли попадать только те из них, равно как из лиц белого духовенства, которые также принадлежали к богатым фамилиям, могли делать богатые вклады; для бедного монаха чужого монастыря Кирилловский синодик едва ли был доступен.

Но если появление в Кирилловском синодике знатных и богатых фамилий свидетельствует о богатстве монастыря и о его влиянии в обществе, то указания синодика (краткие и не везде) разных местностей, к которым принадлежали записанные в нем лица, показывают, что монастырь был известен во всех концах России. В синодике встречаются лица почти отвсюду – с Соловков, с Дону, из Новгорода, Твери, Москвы, Курска, Киева, Полоцка, Казани, Вятки и т. д. Очевидно монастырь славился и никакие громадные пространства не могли воспрепятствовать русским людям в самых отдаленных концах России иметь с ним постоянное духовное общение...

Изучаемый нами памятник интересен и еще в некоторых других отношениях. Филология признает важность и глубокий интерес изучения личных и фамильных имен¹²: „личные имена не суть пустой балласт в языке народном, но самый существенный материал его, драгоценный памятник древности, заслуживающий занимать самое почетное место в лексиконе и сокровищнице слов народных; без личных имен народный лексикон будет неполон, лишится драгоценного сокровища... При том же, личные имена народа не суть мертвый материал языка, но постоянно обращающийся в устах народа; они употребляются народом как и всякое другое слово, они сделались корнями многих нарицательных имен, вошли в плоть и кровь языка, они слышатся в народных былинах, раздаются в народной песне, повторяются в народной легенде, сказываются в сказке, поются в духовном стихе“...¹³ Так смотрит филология на значение личных и фамильных имен. Между тем синодики в роде того, который мы описали, представляют громадный сборник имен и фамилий, между которыми встречается множество слов чисто народных и несомненно древних; из них можно составить целый словарь. Вот напр: имена, взятые из Кирилловского синодика, чисто русские, из которых некоторые до сих пор встречаются в народном говоре или в произведениях народной поэзии: Безсон, Боголеп, Будила (в словаре Морошкина-Будил), Бажен, Добрыня, Дружина, Докучай и т. д.¹⁴. Все это имена родоначальников целых поколений, очевидно, русского или славянского происхождения. Отечественное имя (отчество) каждого из них – имя какого-нибудь христианского святого (имя восприемника?), как напр. Докучай Михайлов, Замятня Васильев и т. под., а иногда их старое славянское имя остается в таком соединении: „род Поликарпа, прозвищем Совета Иванова“, т. е. оно удерживается и переходит в прозвище. За русскими или славянскими именами следует ряд имен родоначальников нерусских – татарских, литовских и польских: Агей, Бахмет, Вулат, Казарин, Мансур, Тугарин (род подъячева Тугарина Спиридонова Сколмогор) и т. д.¹⁵ Татарских имен сравнительно очень много в нашем синодике, польских и литовских гораздо меньше: Август, Дий (Дий Дмитриевич Заборовский), Панко. Фамильные или родовые имена, занесенные в синодик, еще более любопытны: тут почти относительно каждого слова можно было бы написать целую историю. Прежде всего нужно заметить, что между боярскими и княжескими фамилиями и фамилиями прочих нетитулованных родов постоянно встречается различие: первые только в редких случаях имеют, кроме фамилий, еще и особые прозвища (но все-таки имеют), последние почти постоянно с прозвищами. Прозвища самые разнообразные, но большею частию – названия разных зверей, птиц, рыб, частей тела и разных других предметов: Дятел, Ерш (род Семенки Ерша), Тетеря, Щука, Бык и др., Кулак, Губа, Нос, Зубы и др., Солома, Щетина, Осень, Нехороший, Семой, Пинай, Рюма и множество других, которыми (прозвищами) особенно богат наш синодик. Прозвища являются как остаток или напоминание о стародавнем народном имени праотца (т. е. прозвища первоначально были личными именами известного родоначальника)¹⁶ и в некоторых случаях они уже близки к тому, чтобы совсем исчезнуть, близки к отпадению, как напр. „род Поликарпа прозвищем Совета Иванова“, „Иван прозвищем Пиная Иванов Тебеньков“ и т. под.; в других случаях прозвище исчезло или приняло форму позднейшую, с помощию окончаний на в, ев, ов, ин: Пятов, Богатырев, Лисицин, Курицин и т. под. Вследствие этого и по отношению к именам фамильным несомненно, что некогда каждое из них (если оно нехристианского происхождения] было собственным именем лица, имевшим самостоятельное (нарицательное) значение, обозначавшим такой или иной предмет или его свойство и перенесенным на лицо – по сходству ли его с этим предметом, с его признаками и свойствами, или же по каким-нибудь другим причинам. Как бы то ни было, но прозвища и имена фамильные, встречаемые в нашем синодике, дают множество слов, чрезвычайно любопытных¹⁷. При этом, как и в личных именах, в фамилиях постоянно встречаются на ряду с словами чисто русского или общеславянского происхождения – слова из других языков, чаще всего из татарского, и нередко так, что татарское имя становится фамильным, напр. „род Ивана Мурзы“.

В предложенных замечаниях на Кирилловский синодик мы имели в виду указать, что и в этого рода памятниках, при всей их наружной сухости и безжизненности, можно находить некоторые данные, не лишенные значения. Так как в последнее время в нашем обществе и в науке все более и более усиливается давно уже пробудившийся интерес к всестороннему знакомству с русской стариной, то, разумеется, все относящееся к этой старине, как бы оно ни было, по-видимому, неважно, – подлежит изучению и научной разработке. Древнерусский монастырь с его уставами, порядком и складом жизни, с его влиянием в обществе и народе представлял могущественный, крепкий и сильносплоченный институт. Монастырская семья собиралась в один общий круг со всей России, все сословия государства тяготели к монастырю, жили с ним общей жизнью, его интересами, его идеалами, питали его материально и сами получали от него духовную пищу, – даже инородцы, принимавшие православие, свободно вступали в эту общерусскую семью, тяготевшую к монастырю; монастырь всем отверзал свои двери, не разбирая ни звания и состояния, ни национальности лиц, входивших с ним в общение. Но, как мы уже заметили, ничто так красноречиво не свидетельствует о силе и могуществе древнерусского монастыря, как монастырские синодики, – эти, по-видимому, безжизненные громадные сборники имен и фамилий, и потому-то мы позволили себе остановить внимание читателей на синодике Кириллова монастыря, как одного из богатейших и влиятельных в северной полосе России.