Англия под властью Англо-Саксов. Её племенные стихии

Важнее и во всех отношениях занимательнее ранняя история Англии. В самую первую эпоху её положены в основу общества многие начала, которым она до сих пор обязана своей силой и процветанием, а европейский мир – самыми утешительными своими явлениями. Для того чтобы понять всю последующую историю Англии, надобно со вниманием рассмотреть её жизнь до норманнского завоевания, т. е. принять труд, вообще слишком пренебрегаемый историками.

Вообще первые эпохи всех государств изучаются слишком поверхностно, и даже самые добросовестные писатели, отделив сомнительные и баснословные происшествия от истинных, думают, что они дело своё покончили, мало заботясь о том, поняли ли они или нет общую характеристику и жизнь народа в его первой молодости. Все эти рассказы напоминают преподавание древней истории в кадетских корпусах в первые годы нынешнего столетия, если верить современникам. Дёшево нанятый учитель (говорят, что директор пользовался частью его законного жалованья) диктовал ученикам древнюю историю следующим образом:

«Разделили ли вы тетради на красные и чёрные строки?»

«Разделили».

«Пишите в красной строке: История египтян темна и баснословна. Написали?»

«Написали».

«Конец истории».

И так изучалась вся древность. Почти тем же довольствуются историки Англии и много если сведут и сличат свидетельства о том, жили ли и когда жили король Артур и поэт Мердвин или Мерлин, плут ли или фанатик был Дунстан и где именно происходило сражение Бруннабургское²²⁴podpis.

Британия была в тех же или почти тех же отношениях к Риму, как и Галлия и Испания. Элементы племенные были те же, как и в Галлии, и они были романизированы в той же степени за исключением горных областей Валлиса и, может быть, северо-западных округов, теперешнего Кумберланда. Точно также выросли под римской державой большие и торговые города с римским великолепием и роскошью и муниципальными учреждениями; точно так же, как и в Галлии, поля были обработаны с некоторым искусством и тщанием, богатые загородные дома красовались на берегах живых вод, окружённые рощами и нивами, украшенные изнутри изящной утварью и всеми изобретениями древней неги; точно также были вызваны на свет некоторые богатства почвы, тонкие глины, металлы и даже каменный уголь для вытопки металлов (хотя древние писатели молчат о нём). Быть может степень просвещения была несколько ниже в далёкой Британии, но значительной разницы не было и быть не могло. Прекращение власти римской в Галлии и Британии сопровождалось несколько различными обстоятельствами, оставшимися не совсем без последствий. Галлия была вырвана варварами у Рима; от Британии отказался сам Рим, вызвав оттуда войска свои и предоставив её собственным её силам. Стихии народонаселения, оставшегося без римской защиты, были: сельские жители, отчасти романизованные, гораздо более романизованное и отчасти даже римское по происхождению население городов и почти чисто-кельтское население горных округов. Были ли все эти слои проникнуты Христианством? Этот вопрос остаётся сомнительным у всех историков, и недавно он решён отрицательно английскими писателями, основавшими своё отрицание на отсутствии христианских памятников в ископаемых остатках римского владычества. Вывод, основанный на такой данной, едва стоит опровержения, ибо в то время, к которому относится прекращение римской власти в Британии, мало ещё существовало храмов христианских по всей Империи, и те в развалинах не могут быть отличены от других зданий; главные же памятники, оставшиеся от Рима в Англии, алтари со вставными надписями, не могли принадлежать христианам по своему характеру и носят, действительно, ту же печать язычества во всех областях Империи. Не только отрицание Христианства в тогдашней Британии, но и самое сомнение в нём совершенно неразумны. Мы имеем песни бардов галльских, без сомнения современные первой эпохе саксонского завоевания, и как бы ни считали эти песни интерполированными или изменёнными, ни один критик не может сомневаться в Христианстве более или менее просвещённом их слагателей. Мы имеем Гильдаса и его свирепые ругательства на князей галльских, отстаивавших свободу своего племени. Может ли кто-нибудь сомневаться, что сочинитель был христианином и писал о христианах? Мы имеем свидетельства о множестве церквей и монастырей британских, о многочисленном гаэльском духовенстве, о сотнях и тысячах монахов у Гаэлей в то время, когда едва началось обращение Саксов, следовательно, о Христианстве, как общей вере всего мира британского, кроме некоторых, может быть, далёких областей. Когда же совершилось обращение, о котором никто не пишет? Когда началась проповедь, которой никто не запомнил? Наконец, вероятна ли ревность Палладия и Партикия к обращению Эрина, если Британия ещё коснела в язычестве? Явно, что Христианство обняло уже всю римскую Британию, прежде чем она была оставлена Римлянами, проникнув в неё обычными путями римскими, и обняло уже почти всю область свободных Кельтов, проникнув в неё вольным путём океана, не забытым потомками предприимчивых Семитов, как уже было сказано прежде. Но строительная сила Христианства не могла проявиться ни у чистых Кельтов (отчасти сливавших с ним свои языческие воспоминания), ни у романизованных жителей римской провинции. Печать древнего мира слишком глубоко врезалась во все мысли и учреждения у одних, Христианство было слишком поверхностно у других, хотя оно долго ещё приносило прекрасные плоды в Ирландии, доставило ей много золотых дней, сделавшихся теперь баснословными и, может быть, развилось бы ещё богаче, если бы могло избегнуть окончательного изменения от прикосновения и духовного завоевания западного мира.

Не вдруг отстала от Рима оставленная Римом Британия. Она сама ещё пыталась вмешиваться в дела Империи и своим нестройным бессилием дать помощь обессиленному и падающему великану (как видно в рассказе о Константине)²²⁵; но эти бесплодные попытки, свидетельствующие только о прочности внутренних, мысленных связей, ещё более истощали бывшую провинцию. Когда поток варваров затопил окончательно ближнюю Галлию, а дикие Пикты и Скоты (не утратившие своих языческих обычаев в новом Христианстве) стали бурно врываться в одинокую провинцию Британии и грозить ей совершенным разгромом, пришло время напряжения для всех стихий её населения; но не все были к нему одинаково способны. Сельские жители, потомки туземцев, утратили отчасти свой язык и обычаи, утратили вполне все начала самостоятельности общественной или народной и были готовой добычей для всякого вооружённого пришельца или готовыми помощниками его в грабеже в Британии, точно также как в Галлии и Испании. Жители городские, племя смешанное, имели ещё менее начал народных, но зато они получили от Рима некоторое просвещение, учреждения городские, правильно устроенный быт, понятие о законности и гражданственности, следовательно, некоторую сосредоточенность или способность к ней. Города действительно заключали между собой союзы, вооружались и давали отпор, часто весьма счастливый, диким насильникам; но отсутствие всякой внутренней жизни уничтожало всякое единство, всякую силу, делало успехи ничтожными, а неудачи неисправимыми. Тогда воспрянула снова подавленная сила горного Кельто-Кумрийца, исполненная поэзии и восторга, рьяной храбрости и гордости народной; она в скором времени стала на первое место и сделалась началом преобладающим в Британии. Для критики сколько-нибудь просвещённой и не рабствующей перед старыми недогадками явно, что ещё гораздо прежде саксонского нашествия северные неприятели были или вполне отодвинуты в свои пределы или настолько стеснены, что уже не могли ни грозить истинной опасностью, ни быть великим бедствием для своих южных соседей; но сила кельтская, никогда не умевшая обуздать себя и построиться в стройное общество, ещё более утратила эту способность под железной рукой Рима, всё сокрушавшего и ничего не облагораживавшего.

В этом великая разница полицейской образованности Рима и личного просвещения Эллады и магометанской Аравии.

Бывшая провинция покрылась сетью мелких княжений, друг другу враждебных, беспрестанно волнуемых внутренними распрями, родовыми враждами и личными крамолами, бессильных на добро и на утверждение чего бы то ни было прочного и самостоятельного, и гибельных для всей земли не менее неприятельского нашествия. Дикий горец уже не мог быть правителем желанным в области, не забывшей Рима. По временам, быть может даже и постоянно (ибо это дело неясно), один из князьков считался начальником всех других (кажется, даже иногда с притязаниями на императорский титул); но почёт не был сопровождён повиновением и не давал старшему князю возможности учредить в земле своей порядок и устройство, о которых, быть может, и сам он не мечтал. Личная доблесть, впрочем, вообще не без свирепства, древность рода и богатое угощение воинов и особенно певцов сытными яствами и крепкими медами, только вот чем мог похвалиться этот император или пендрагон или пен-тейрн, или глава Кельтов. Его значение очевидно ничтожно во время саксонского нашествия, и мы даже не видим его имени в достоверных рассказах о борьбе туземцев с пришельцами.

О баснословном Артуре говорить нечего, а исторический Артур был, кажется, князьком в горной области юго-западной Англии.

Очевидно новые владельцы Британии, кельтские горцы, не были в ней любимы: их сподвижники, не чуждые по крови населению романизованной области, были совершенно чужды ему по своим обычаям и составляли охранную дружину, нестройную аристократию, от которой охотно избавилась бы охраняемая ими страна, а особенно города, ещё полные римскими стихиями. Вероятно и духовенство, более просвещённое, не благоволило ни к диким своим освободителям, ни к друидическим учениям и символам, от которых не освободились ни они сами, ни вероятно их духовенство.

Сто́ит только прочесть легенды о некоторых кельтских святых, чтобы заметить особый характер на них запечатлённый и совершенно чуждый современному им духовенству римских областей²²⁶.

Все это ясно из жестокой диатрибы Гильдаса, которую не вполне понимает критика, добровольно допустившая в историю какую-то одностихийную Англию британского времени, никогда не существовавшую. Полуримским городам не был и не мог быть чужд двух вековой обычай римской империи нанимать варваров для отражения других варваров, а для службы внутри государства. Они готовы были обратиться к ближайшему из германских племён с просьбой о вооружённой, разумеется, не бескорыстной помощи, в надежде найти защитников менее для них тяжёлых, чем их незваные покровители Бритты. Такова простая история призвания Саксов.

Участвовал ли в призвании князёк по имени Вортигерн или Гвортигерн, имя которого мы находим в князьках того времени, определить нельзя, но допустить можно, ибо предание много сохраняет такого, чего не упомнит документальная история. Очень может быть, что слабый князёк юго-восточной Британии вздумал опереться на иноземную силу, плохо надеясь на свою собственную; это могло быть тем скорее, что само предание приписывает Вортигерну нравы изнеженные и мирные, следовательно, указывает на сходство с нравами горожан, которых мысли и советы он легко мог принять. Как бы то ни было, очевидно, что кентскому князю не было крайней необходимости призывать на помощь кого бы то ни было против Пиктов и Скоттов, которых набеги едва ли до него могли доходить. Очевидно, что цель Вортигерна, если он действительно пригласил Саксов, была или охрана берегов от морского разбоя или составление дружины для защиты от других, более могучих князей. Сама же история слабого Гвортигерна и его мужественного сына есть не что иное, как сплетение басен и переиначенных преданий. Так, например, самый рассказ о том, как Саксы убили на пиру беззащитных и загулявших Бриттов, представляет явно перенесение на сцену Кента²²⁷podpis, бедственного происшествия, случившегося в северной части Британии и засвидетельствованного поэтом, бывшим его жертвой. Пир и крепкий мёд и число жертв, одинаковое в обоих случаях, не оставляют на этот счёт ни малейшего сомнения. Прибавлена только измена, о которой современный страдалец не знает. Да надобно же что-нибудь предоставить воображению, вражде и народному самолюбию позднейших рассказчиков. Впрочем, что значение Гвортигерна в призвании Саксов было довольно ничтожно, видно из молчания поэтов, которые не оставили бы его памяти без проклятий. Таков характер тогдашних поэм Аневрина, Талиессина и других звучных предвестников богатейшей изо всех словесностей новой Европы. Вся история призвания заключается в отношениях романизованной Британии к её тогдашним владельцами горным кельтским племенам.

Романизованная стихия в Британии обратилась за помощью столько же против иноземцев, сколько и против своих диких одноземцев, к ближайшему племени германскому.

Такая мысль, разумеется, не могла прийти нероманизованным Бриттам и ничего подобного нельзя встретить в истории народов необразованных. Нечто похожее находим в начале русского государства, но там это странное явление объясняется весьма просто, как увидим позже, и свидетельствует о весьма сильном развитии городской и общегражданской стихий, которого не было в чистых Кельтах.

Ближайшее из всех племён воинственной Германии для городов британских были тогда Саксы. Их могучий союз, слитый из стихий неоднородных, занимал сперва небольшой участок берега германского, потом с ослаблением других народов и союзов, выселившихся или выдвинутых из своих жилищ во время великого движения дружин германских на юг Европы, он занял всё низовье рек и всё не-славянское поморье Балтики и Северного моря и стал громок в мире. Мало участвовал он в войнах сухопутных, и летописи сохранили память только об одном не весьма значительном и весьма неудачном походе саксонской дружины в Италию вместе с Лонгобардами; зато рождённые на берегу бурного моря и приняв в себя смелых Фризов и издавных мореходцев, Славян приморских, Саксы скоро перебили у Франков выгодный промысел морского разбоя и сделались грозой берегов Галлии и Британии. Но эти разбои приняли новый характер. Коренное племя Саксов, последних выходцев из полуострова Скандинавского, не приходило в прямое соприкосновение с Римом, но приняло в свой союз мелкие приморские племена, некогда посещённые легионами и кораблями всемирных завоевателей во время их великой славы при Друзе, Тиверии и Германике. Оно осталось также неприкосновенным в эпоху того громадного столкновения народов, когда восточное казачество Славян, Гунны, отбросило на запад Германцев, двигавшихся до тех пор на юго-восток. За всем тем и они не остались чуждыми общему движению. И им, увлечённым песнями поэтов, рассказами о других благословенных краях и примером соседей, опостылела родина. И они стремились к лучшим жилищам. Разбои обратились в переселение. Таков вывод из названия Litus Saxonicum, данного части северных берегов Франции и юго-восточной оконечности Англии. В отношении к Англии он подтверждается неоспоримыми доказательствами.

Эти доказательства находятся по преимуществу в ископаемых остатках городов кельтских²²⁸ и в монетах самого мелкого достоинства (minimi), употреблявшихся у новых германских горожан того края.

Итак, Саксы не были племенем неизвестным для приглашавшего их народа; по свычке, по склонности к оседлой жизни, по сравнительной мягкости нравов они не были им неприятны. Не догадывались только хозяева, что именно по этой склонности к осёдлости званые гости сделаются незваными владельцами земли. Что некоторые из первых переселившихся дружин служили туземцам в их войнах, несомненно; что они помогли Бриттам одержать при Стамфорте решительную победу над Пиктами и Скоттами, весьма можно допустить. Ясным остаётся то, что горсть Саксов (всего три корабля) не были нужны для спасения жителей Британии, которые впоследствии могли бороться, и часто с успехом, против многочисленных войск англо-саксонских царей. Они были нужны юго-восточной Британии (наиболее романизованной) для того, чтобы с помощью этого войска немного требовательного (ибо таково оно было сначала) и нанятого на определённых условиях, освободиться от тягостного покровительства своих горных единоземцев-дикарей. Плата за службу была более землёй, чем деньгами, и это нравилось новой дружине; понравились плодородные нивы Британии трудолюбивому Саксу, понравились её вековые дубовые рощи, тёмные, широковетвистые, народу, которого главное богатство состояло в свиных стадах. Генгист и Горса, первые дружиноначальники (если действительно они так назывались, что весьма сомнительно по смыслу имён, указывающих или на знамёна, или на название кораблей, коней морских) стали насильно захватывать береговую область привольного Кента, не без боя и призывая на помощь своих единоплеменников, которые охотно являлись на призыв. Легка была борьба с невоинственным населением, лёгок успех; но самая лёгкость успеха скоро усыпила энергию пришельцев и кентское королевство никогда не достигало значительных размеров. О столкновении его с туземцами мало осталось ясных воспоминаний и ни одного достоверного свидетельства (хотя кажется, что Генгист был выгнан лет на пять и скитался по берегам Голландии). Так и следовало быть, ибо кентская сторона была готова к покорности или к мирному согласию. Скоро явились новые колонисты-завоеватели с одинаковым успехом и основали восточно- и южно-саксонские королевства; за ними скоро сильнейшие, сперва на юго-западе, потом на северо-востоке. Но тут они уже встречали мало доброжелателей и сильных врагов. Цердик, основатель вест-саксонского королевства, которое впоследствии дало единство Англии, пришёл в столкновение с горными племенами, и долгая и кровавая борьба завязалась между соперниками, борьба ничтожная в истории мира действительная, но памятная в мире поэзии: ибо соперник Цердика был Артур. Князёк, или глава нескольких князьков на западе Англии, часто истощавший силы свои в войнах с другими северными князьками (например, с Гюэлем), мало замеченный современниками, даже поэтами, но по преданиям сам поэт (ибо ему приписывают несколько стихов, сохранившихся доселе) Артур сделался со временем центром целого героического цикла и мифическим олицетворением упорных надежд Кельтского народа. Был ли он сыном пен-тейрна Утгера? Был ли его отец соперником другого пен-тейрна римской крови, Аврелия Амброзия? Был ли он сам пен-тейрном, сомнительно; последнее даже невероятно, ибо в современной песне, где он представлен вождём в битве, в которой прославился и пал Герейнт (лицо не забытое в сагах), ему не приписывается никакого особого звания. Всё равно, должны были быть в этом человеке и блистательные доблести, и многое увлекательное для народной фантазии, когда он мог сделаться впоследствии царём такого прекрасного героического цикла и кумиром целого времени. С ним-то боролись Цердик и его ближайший преемник, и конечно борьба была не без сильного напряжения и не без великих опасностей.

Отзыв Гильдаса об Артуре²²⁹podpis, что он кровожаден был сызмала, показывает ясно опять отношения, существовавшие между разными стихиями народного населения.

Немного легче досталась задача и Англам, пришельцам северо-восточного берега. Гористые области, пограничные Шотландии, и отроги гор, сходящих в Англию, были краем негостеприимным для непрошенных гостей. Беспрерывные битвы кипели в продолжение нескольких десятков лет между завоевателями Берникии и Дейры с мужественными Кумрийцами (Кимри), которых главная сила была на берегах Клейда. Аневрин, Талиессин и Аливарк-Ген прославили своих соотечественников или оплакали их бедствия в песнях, которые дышат вдохновением и страстью. Невольно сострадает читатель этим пламенным душам, даже и тогда, когда сознаёт неизбежность и законность их гибели. Прекрасны являются защитники родины Уриен Ригедский и Овен в восторженной песне кимрских бардов, и неоднократные их победы над Фламидвином (пламеноносец – прозвище, данное английскому вождю Иде) доказывают, какой тяжёлый достался ему подвиг. На Севере, также и в Валлисе не было романизованной стихии или она была очень слаба. Мнимого народа британского не было в Британии. Там, где он был, на западном берегу и на границах Шотландии, он уцелел или навсегда, как в Валлисе, или надолго, как на берегах Клейда, где находим князька кимрского Евгения ещё в X столетии²³⁰.

Без сомнения по всей или почти всей Британии были как будто острова чистых Гаэлей, но они были незначительны и ещё оказывали долгое сопротивление.

При том положении Британии, которое очевидно из всех памятников письменных и ископаемых и которое нисколько не похоже на описания позднейших историков, понятно завоевание её Саксами. Горцы, или нероманизованные Бритты, составлявшие в продолжение некоторого времени после ухода Римлян нечто похожее на вооружённую аристократию, под начальством родовых династов в прежней провинции, были отодвинуты в свои горы, и саксонское племя заняло всё то пространство, которое оно занимает и в наше время. Надобно дать себе ясный отчёт в прежнем и новом населении того края, чтобы вполне уразуметь его внутреннюю жизнь и историю.

До нашествия Римлян всю область Великобритании можно считать кельтской, принадлежащей отчасти рыцарским Кельто-Кумрийцам (Кимри) и отчасти более теократическим Кельто-Беолгам (которых имя у Римлян сохранилось в некоторых местностях в форме Бульгии, что указывает на высказанное мной тождество форм Беолг, Булгары и Волга). Сильное развитие друидизма указывает, кажется, на преобладание стихии жреческой, хотя отсутствие жестокости в религиозных обрядах обличает весьма раннюю колонизацию Востока. В преобладающей массе кельтской были примеси иноплеменные, о которых, впрочем, свидетельства вообще неясны: так, говорится о выходцах из Германии, но они могли принадлежать к племени кимврскому, и, следовательно, к тем же Кельтам в их позднейшем переселении. Говорится о Силурах, как выходцах из иверского полуострова, и это показание подтверждается их наружностью, но оно указывает только на сродство с Иерном (Эрином), в котором Кельты по многим наружным признакам кажутся принадлежащими к племенам южным, и сохраняется много преданий, указывающих на долгие сношения с землёй Иверцев и на колонизацию семитическую²³¹. Ясные следы славянства в именах мелких приморских общин Менаниев и Моринов, торговых колоний, пришедших с устьев Рейна и связанных, по древним свидетельствам, с Венедами прилуарскими. Самое имя Вендов также не неизвестно в Британии: оно слышно в Виндолане (Little-Chester) и Виндобале (But-Chester). Имя Гуннов звучит в названии Гуннум (теперешнем Halton Chester). Даже слышно славянское слово блато в Blatum Bulgium (Middleb). Таким образом, объясняются некоторые указания, найденные мною в цитатах малоизвестной английской книги (кажется, под заглавием Druidism in England, 2 тома, 4°), о сочувствии Британии и Кельтов с торжествами великого вождя Гуннов. Таким же образом объясняется и то, что Переддур (имя, упоминаемое современными бардами в борьбе туземцев с Англами Фламмдвина или Иды) называется в сказаниях британских и кельтских сподвижником Артура и князем вендским. Итак, в Англии память о славянстве сохранилась довольно долго, как и во всей Западной Европе сохранялись долго следы её первожителей, втеснённых в горы и болота позднейшими пришельцами, и её древнейших торговцев, смело ходивших по волнам Атлантики и Северного океана. Все эти мелкие примеси не изменяли нисколько общего и цельного кельтского характера всей земли. Римляне завоевали её после упорного сопротивления во многих местах, и нелегко было их завоевание в Британии, так же как и в Галлии. Племена наиболее непокорные были избиты, обращены в жестокое рабство, выселены, проданы в дальнюю неволю; других медленно сокрушало римское иго; всех, кроме горцев, соблазнило римское просвещение. Провинция покрылась городами и военными поселениями, которых состав был так же разнообразен, как состав империи.

Итак, Саксы, Юты и Англы не застали никакого народа в Британии. Они вступили в борьбу с дружинами кельтскими и после долгого сопротивления вытеснили их из романизованной области и вогнали в горы. Кровопролитен был бой многолетний, и невольное сочувствие позднейших веков трагической судьбе побеждённых свидетельствует об их упорном мужестве и блистательных подвигах; но они должны была пасть. Упорнее их, терпеливее и крепче сомкнуты были германские пришельцы. Ряды их пополнялись беспрестанно новым приливом их соотечественников. Тысячи падали под мечом Бриттов; но ветер южный и юго-восточный гнал сотни саксонских кораблей от фризских и саксонских берегов к белому берегу Альбиона, и тысячи свежих бойцов пополняли ослабевшую дружину, и временные победители, Кельты, снова отступали перед напором завоевателей. Но завоевания Саксов сначала жестокие, так же как и завоевания во многом с ними схожих Славян, были в последствиях своих благодетельны. Они очищали почву, испорченную Римом; они населяли народом безнародную землю. Саксы не были бродячей дружиной народной, как Готы или Аланы, или личной, как воины Меровейцев, уже до костей развращённые трёхвековым соприкосновением и наёмничеством Римлян. Они были народной колонией.

От того-то так твёрдо хранили они общинные обычаи и придавали всегда такую важность своему вечу, Виттена-Гемот.

Им, трудолюбивым и не знающим роскоши пахарям, не нужен был раб для корысти или для невольного труда; им не нужна была рука низкого, иноплеменного наёмника. Им нужна была земля, над которой самим бы можно было трудиться в добром согласии с природой, и с гордым чувством своей свободы. Разумеется, для этого прежние жители сёл должны были или бежать, или погибнуть, или поступить в число земледельческих орудий – рабов. Но зато сёла и поля, населённые рабами или полурабами, отпущенниками, работавшими на отсутствующих и немногочисленных землевладельцев римской эпохи, бездушным и безнравственным сбродом из всех племён, получили новое, многочисленное, честное и свободное население. Обращённые в рабство прежние жители, оставшиеся в старых жилищах и избегнувшие меча, приняли мало-помалу и язык победителей, простодушных и близких к ним по своему состоянию, и созрели для будущей свободы. Города не привлекали к себе селянина Саксонца или Англа. Малые, они погибали и потом снова отстраивались остатками своих прежних обывателей, составляя новые общины в неопределённой зависимости от завоевательного племени. Большие, они долго сопротивлялись или совершенно отстаивались и заключали мирные договоры, обеспечивающие их свободу.

Такова была, между прочим, судьба Йорка и особенно Лондона, более всех сохранившего свои права.

Без сомнения и за стены городские проникала мало-помалу стихия саксонская; но этот прилив был мирный и условный. Нравы, мысли, обычаи, законы и язык горожан изменялись медленно, принимая в себя много доброй простоты от грубых пришельцев и передавая им в то же время начала просвещения и науки. Римское право преподавалось в Йорке ещё в конце VIII века; учёность и знание латинского языка, права канонического и философии хранились в монастырях, и неиспорченная душа Саксонца умела им сочувствовать.

Эринские Кельты и их духовенство имели в этом отношении весьма полезное влияние на Англию и отчасти через неё, отчасти прямо – на остальную Европу. Стоит только вспомнить Эригену и проповедников слова евангельского в Германии, о которых уже говорено.

Таким образом, создавалась германская основа Англии, та крепкая, здоровая и нравственная основа, на которой выросла великая держава для славы и пользы человечества и для хранения многих высоких и добрых начал, утраченных романо-германским миром.