Земли скандинавские. Завоевания Норманнов в Англии

В конце VIII века появились на всех западных морях страшные паруса Скандинавии. Развитие их грозной силы и смелой предприимчивости не было медленным делом времени и давнего обычая. Казалось, что огромное старое морское ополчение, окрепшее в борьбе с волнами океана, было чем-то задержано в своих родных пристанях и с первым попутным ветром полетело почти единовременно ко всем берегам. Такое явление было бы беспримерно в истории и противно всем её законам, если бы оно не объяснялось, как уже сказано, двумя происшествиями, почти современными друг другу, в самой Скандинавии и в средней Европе. Великие деятели истории, невольное орудие её логики, часто служат целям, которые или чужды их соображениям или даже противны их намерениям. Карл Великий своими беспрестанными и широко объемлющими походами развивал семена феодальности, против которой хотел бороться. Карл, принимая императорский венец от папы, которого тоже хотел удержать в строгой подчинённости, ставил папство выше империи. Карл, разрушая силу Саксонцев, до тех пор владевших северными морями, и нанося войной и торговыми законами сильный удар вендо-славянской морской торговле, очищал путь морякам более воинственным, но до тех пор ещё слабым, и избавлял их от соперничества, которое до тех пор их обуздывало. В то же время в самой Скандинавии происходил великий переворот. Мы видели, что две стихии с юго-востока проникли в неё вероятно века за два до Р.Х.: стихия азо-сарматская и вендо-славянская (олицетворённые в божествах Азах и Ванах) и сделались в одно время властительницами и просветительницами всего края. Превосходство ли численное или духовное, или какая-нибудь случайность доставила первенство Вендам над их союзниками, сказать невозможно. Верно то, что потомки Фрейра, Инглинги, были в продолжение многих веков главой всех северных областей.

Собственно царствовали они в Швеции, но Дания была им бесспорно подвластна (это видно из всех сказаний), а родословная Гаральда Гарфагра показывает его происхождение также от Ингвы Фрейра, следовательно, от рода Инглингов. Выше было сказано, что выселение из Скандинавии Готов (заключающих в себе Лонгобардов и северных Бургундов), выселение несомненное по их собственным сказаниям, по преданиям прибалтийских Пруссов, Леттов и даже Литвы, так же как и по языку, и позднейшее выселение Саксов были по всей вероятности следствием напора иноземных стихий. Первенство же Вендов объясняется тем, что Азо-Сарматы были оторваны от родного корня и братского вспоможения, между тем как вендо-славянское начало, оставаясь в беспрестанных дружеских и торговых сношениях с приволховскими братьями (Новгородом или Неотуном) долго могли почерпать новые силы из страны одноплемённой. От того самого мы и видим, что Венды и Гунны (Славяне прибалтийские и русские) являются сильными деятелями в междоусобиях Скандинавии²⁴³podpis. Впрочем, можно, кажется, предполагать из сличения памятников, что южная часть её, т. е. Дания и принадлежащие ей области, более подчинялась или местному началу Водену или сарматскому Тору, признавая только, первенство Инглингов.

Но власть Инглингов была основана не твёрдо. Против неё нередко восставали мелкие подвластные им корольки и часто даже удальцы, прославившиеся своими подвигами. Наконец, она пала перед смелым и свирепым Гаральдом Гильдетандом, который прекратил их династии и похитил их власть. Впрочем, это похищение не переносило власти и первенства в другую стихию. Те же самые силы, которые в продолжение многих веков служили Инглингам, поддерживали потом державу их губителя. Можно даже предполагать, что Гаральд стремился дать восточному началу полнейшее преобладание или на нём основать неограниченную власть своего дома и через то самое вызвал сильное сопротивление других местных стихий. Эти стихии нашли себе предводителя в Сигурде Ринге, отце славного Рагнара Лодброка. Между врагами закипел великий бравальский бой, прославленный и воспетый всеми скальдами Севера. Борьба была, очевидно, не между лицами, не между династиями, принадлежащими к одному и тому же началу. Такая борьба не настроила бы лиры всех поэтов, для неё не сошли бы боги на землю; не восстали бы или не продлили бы века своего далее пределов жизни человеческой древние герои Севера. Для разумной критики не может даже быть сомнения. Поля бравальские видели конец целой системы народной, целой вековой жизни и торжество или освобождение другой, до тех пор порабощённой или угнетённой. Войска побеждённого Гаральда состояли по большей части из Вендов и Гуннов, по сказанию саг и летописцев (т. е. из дружин славянских); но они были без сомнения только союзниками, а не основой силы гаральдовой. После его поражения его побеждённые сподвижники оставили родину, в которой владычествовали много веков и искали убежища на балтийском поморье. Лишённые земли, они искали владения на морях и сделались смелыми хищниками. Силы Саксов с одной стороны, уже были истощены переселениями в Англию и обратились там на земледелие, на войну против Кельтов и на междоусобия, с другой были сокрушены меченосцем западного христианства, Карлом. Пустыня морская оставалась без хозяев. Ею овладели скандинавские беглецы. Примеру побеждённых последовали победители, ещё горящие пылом недавней борьбы, и в начале IX века уже корабли их, переплыв волны океана, огибали южную оконечность Испании и громили берега Италии и Франции. Таким-то образом объясняется мгновенное развитие морских разбоев скандинавских. Близкие берега Англии, разумеется, были в числе первых стран, посещённых страшными гостями. На них погиб Рагнар, сын Сигурда, победителя при Бравалле, идеал морского витязя, гроза всей Западной Европы, вдохновенный певец, ненасытный грабитель, кровожадный и неумолимый воин. Он погиб, как известно, смертью жестокой, но вполне заслуженной (если только позволено казнить лицо за обычаи его народа). Мщение за Лодброка было началом многолетних бедствий для земли Англо-Саксов.

Что песнь, известная под именем Лодброка, была сложена не им, едва ли кто может сомневаться; но сходство самой его смерти со смертью Гунтера в Нибелунгах наводит сомнение на самое происшествие, разве предположить, что Элла, знакомый с древней эпопеей, позабавился жестоким подражанием. Замечательно, что в поэме Гунтер, изъязвлённый змеями, умирает также с песнью на устах.

Дети Лодброка подняли на Эллу и его область всю силу разбойничьих вольниц Севера; хитрость соединили они с отвагой, усыпили подозрения, избрали удобное время и вполне отмстили за отца.

При этом случае обнаруживается всё лукавство Норманнов, черта отличительная почти всей их позднейшей истории, порок, в котором они далеко превосходили Византийцев, слишком часто обвиняемых в нём, но который не раз доставлял им нежданные успехи. Этот глубокий разврат души, явный во всех их делах, доказывает, что ремесло морского разбоя действовало на нравственный быт Норманна так же гибельно, как римское наёмничество и жизнь в римских областях действовали на Франка. Франк и Норманн, великие явления в истории, равно замечательные по энергии воли и отвратительные по духовному искажению. Худшая сторона их души действовала, может быть, так же долго, как и лучшая.

Гибель Эллы и страшное опустошение его царства, успех, добытый легко и обещавший также лёгкие успехи впереди, внушили детям Рагнара мысль о завоевании всей страны, и эту мысль они едва не осуществили. Борьба их с двумя предшественниками Альфреда и с ним заслуживает особенного внимания, ибо она объясняет позднейшие успехи Кнута и непонятное завоевание Вильгельма.

История вообще довольно пристрастна к военным успехам; история, обработанная потомками Германцев, особенно пристрастна к подвигам их предков, а Норманны, кажется, пользовались едва ли не двойной мерой пристрастия в сравнении с другими народами. Смешно бы было отказывать в блестящем мужестве этим предприимчивым наездникам моря, которые в бурях океана, страшного даже и теперешнему мореходству, не вооружённые силой паров видели только удалую борьбу, которые на своих мелких кораблях без компаса стремились вдаль от берегов отыскивать сквозь туманы Севера и плавучие громады льдов новых и неизвестных земель, которые наконец открыли Америку прежде Колумба без помощи науки, устраняющей препятствия, и без того вдохновения религиозного, которое пренебрегает ими. Но до́лжно также вспомнить, что такая смелость мореплавателей не чужда была и другим народам, перед мужеством которых не сгибаются колена ни у одного историка: Финикийцам, предупредившим Гаму и посещавшим постоянно западную оконечность Европы, отдалённую от них бурями Атлантики; Малайцам, населившим или завоевавшим острова, рассеянные на бесконечном лоне Тихого океана, племени Тонга ещё прежде Малайцев и, наконец, даже Кельтам Эрина, вероятно наследовавшим некоторые предания Финикийцев и предварившим Норманнов (по свидетельству самих Норманнов) в открытии Америки. Все эти явления, которые вероятно были ещё обыкновеннее в младенчестве рода человеческого, ещё не посвятившего своих сил взаимному уничтожению, принадлежат только к тем признакам невероятной энергии, происходящей от односторонности направления, о которых говорено при анализе первой исторической и доисторической эпохи.

Таково зодчество египтян, государственность Китая и хранение слова и быта у Славян.

Не мужество Норманнов дало им победу над Англо-Саксами. Войско Гаральда было втрое малочисленнее дружины вильгельмовой, отстаивало победу почти целый день и едва не вырвало её из рук завоевателя. Точно так же мы видим в самом начале борьбы Саксонцев против первых преемников Лодброка, что горсть Саксонцев (или Англичан) в чистом поле нередко побеждает сильное войско пришельцев или, по крайней мере, уступает со славой только огромному превосходству сил. Честь военной доблести принадлежит по всем вероятностям Англо-Саксам и, по крайней мере, самая осторожная критика может допустить только равенство. Правда, что большая опытность и больший навык к хитростям воинским доставляли часто победу Норманнам, иногда уже почти побеждённым; но такое ничтожное превосходство ничего не значило в сравнении с выгодами, представляемыми туземцам войной на родине, где всякая потеря могла вознаградиться немедленно новым приливом сил и где численное превосходство должно было всегда быть на их стороне. Успехи Норманнов в Англии, очевидно, зависели от внутренней слабости саксонского королевства. Удар их был направлен на северные области, заселённые Англами, и тут были первые их завоевания, которых они уже никогда не утрачивали. Альфред, победитель Гудруна, не старался, очевидно, не мог их изгнать потому, что не было народной стихии враждебной Норманнам, на помощь которой он мог бы надеяться. Альфред в продолжение многолетней борьбы с Гастингсом не только никогда не находил союзников, но постоянно находил врагов в северо-восточных Англах. Такое явление не объясняется вполне отсутствием государственного чувства: оно свидетельствует о равнодушии племенном или даже о племенной вражде. Города не были и не могли быть за грабителей. Сочувствие встречали они очевидно в сельском населении.

Быть может, они приобретали это сочувствие освобождением рабов, что можно предположить по тому обстоятельству, что скандинавская часть Англии во время Вильгельма представляла, сравнительно с саксонской, гораздо большее число свободных сельских обывателей. Но мы не можем этого утверждать и не имеем доказательств, чтобы те же отношения не существовали ещё при преемниках Иды.

Слова северных летописцев, на которые критика не обращала никакого внимания, дают, кажется, полнейшее объяснение. Они говорят о завоевании пятой части Британии их соотечественниками в то время, когда ещё ни один скандинавский корабль не бороздил германского моря и когда ещё только созидалось семицарствие в Англии. Отношения Англов и их вождя Иды к Инглингам скандинавским поясняет это недоразумение. Англы принадлежали к тому народному союзу или лучше сказать к той народной системе, которая обнимала весь север Европы, связанная единством торговых выгод и отчасти единством племенным, опирающимся на могучую массу приволховских старожилов Славян и балтийских Вендов, крайними своими колониями, Варнами и Англами, захватывающая устья Рейна и часть фразонского берега и преобладающая в Швеции, Норвегии и Дании.

Предания о Славянах и славянском лесе долго жили в Голландии, особенно подле Утрехта (Вильценбурга).

Тем же самым объясняется и лёгкое завоевание северной Англии Норманнами и лёгкость, с которой завоёванные сживаются со своими завоевателями. Инглинг (Англ или Углич) Ида увлёк в своей дружине, кроме своего собственного племени, часть тех племён, которые тогда составляли с ним одну систему народную, и эта дружина вступила в союз с Саксонцами только случайно и без всякого внутреннего сочувствия.

Впрочем, не было между ними и вражды. Не говоря о признаках славянской примеси в Саксах, можно видеть из их сожительства с Англами и Варнами существование дружеских отношений между этими разноплемёнными соседями.

Но первоначальное равнодушие и даже дружелюбие не могло существовать в продолжение долгого времени. Оно должно было перейти или в тесный и полный союз, или в раздор. Междоусобия и борьба мелких королевств, кончившаяся торжеством Вест-Саксов, дали ему это последнее направление. Дети Лодброка нашли уже северо-восточную Англию враждебную южной, властвующей.

Это видно не только из ничтожности отпора на севере и из позднейших отношений восточных Англов к Альфреду, но и из того, что хотя вест-сакские короли, лучше понимавшие опасность, помогали Мерции; Мерция же никогда не хотела им оказать ни малейшей помощи.

С другой стороны, хотя вожди новых завоевательных дружин и были в своей родине врагами англьской стихии Инглингов и изгнали её из Скандинавии, эта новая междоусобица была не известна давнишним выходцам, и у них хранилась только память об единоземстве и вековой дружбе, вероятно, многие одинаковые обычаи в быте частном и общем. Сверх того, как уже сказано, движение Иды и его дружин увлекло многие из тех начал народных, который при Сигурде-Ринге одержали верх над династией Инглингов. Очевидно, всё помогало завоевателю, все грозило падением вест-сакскому престолу.

Очевидно, критика, не обратив внимания на явную разноплемённость дружин саксонских и на тёмные, но весьма важные показания саг и летописей скандинавских, утратила возможность понять всё движение истории английской до самого Вильгельма.