Слова, поучения и речи при заупокойных богослужениях

Источник

Содержание

Речь при погребении профессора С.-Петербургской Духовной Академии Михаила Осиповича Кояловича, произнесенная пред началом отпевания, в академической церкви, 25 августа 1891 года. Речь у гроба митрополита С.-Петербургского Исидора, произнесенная при выносе тела из покоев митрополичьяго дома в Свято-Троицкий собор Александро-Невской лавры, 9 сентября 1892 года. Речь при поминовении генералиссимуса Александра Васильевича Суворова, по поводу столетней годовщины со дня его кончины, произнесенная у могилы Суворова в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры 5 мая 1900 года. Слово на панихиде о генералиссимусе Александре Васильевиче Суворове, произнесенное пред возглашением вечной памяти почившему, у его могилы, в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры, в присутствии Его Величества Государя Императора Николая Александровича и Их Императорских Высочеств Великих Князей, 12 мая 1900 года.

 

Речь при погребении профессора С.-Петербургской Духовной Академии Михаила Осиповича Кояловича, произнесенная пред началом отпевания, в академической церкви, 25 августа 1891 года.

Покой, Спасе наш, с праведными раба Твоего Михаила, и сего всели во дворы Твоя, якоже есть писано, презирая, яко благ, прегрешения его, вольная и невольная, и вся, яже в ведении и не в ведении, Человеколюбче (Тропарь из Чина погребения)!

Академическая семья вступает ныне в свой новый учебный год при тяжелой и грустной обстановке. Она начинает его глубоко опечаленною и горем убитою. Из рядов ея смерть неумолимо похитила одного из самых мощных и доблестных ея сочленов. Не стало с нами нашего славного, крепкого, несокрушимого, незабвенного, прекрасного Михаила Осиповича. После тридцати пяти лет неустанной работы для науки, во блого Церкви и отечества, он мирно почил от трудов своих, как верный и добрый раб, сотворивший волю Господа своего. Смерть Михаила Осиповича составляет невознаградимую утрату для Академии. Он был ея славою и ея наилучшим украшением. Да и для него самого ничего не было дороже Академии. Ей принес он в жертву все свои личные интересы, ей отдал он всю свою жизнь. Не один раз в течение своего долговременного славного профессорства он имел возможность променять свою скромную академическую службу на более видную и в материальном отношении более заманчивую. Но без малейшого колебания он всегда с свойственной ему решительностью отклонял такую возможность. Он всегда был слишком ясен и определенен и колебаться не умел. В Академии для него было все: и жизнь, и счастие, и всякая радость, и он всецело принадлежал ей до самого последняго своего вздоха. Когда я за три дня до смерти сидел около него, он в промежутке между сознательным состоянием и состоянием бреда, между прочим, сказал: «а теперь в Академии начинается жизнь, держат экзамены»... Что думал в это время умирающий профессор? Быть может, он представлял себе аудиторию с новыми слушателями, с напряженным интересом его ожидавшими, и свое первое появление пред ними со свойственным ему сильным и вдохновенным словом... Он думал это своею поникшею головою и, конечно, чувствовал, что этот счастливый момент более для него не повторится, и вот, он пришел теперь в Академию безгласным и бездыханным, чтобы услышать от нас последнее прости. Плачь же, Академия, о своей невознаградимой утрате и молись усердно о почившем!..

Как человек, Михаил Осипович был одним из редких людей, какими в особенности небогато наше время. Это был человек твердости непоколебимой и честности неподкупной. Это был человек правды, строгой законности и порядка. Это был истинный рыцарь, для которого голос чистого сердца и незапятнанная честь были дороже всего на свете. Все, что казалось ему неправдою, он обличал с одинаковою суровостью, касалось ли это людей знатных или незнатных, богатых или бедных. Его находили иногда слишком резким. Но не казался ли он таким потому, что правда, которой любил он служить, по существу своему всегда жестка и чужда всяких умягченных условностей? Я не говорю здесь о научных и общественных заслугах Михаила Осиповича. Для краткого слова оценка их недоступна. Но о них лучше всего говорят то уважение, которым у всех пользовался почивший, и та его широкая известность, которую он приобрел себе в скромном положении профессора духовной Академии. Да и благородныя черты его характера и его преданность Академии я выставляю не с тем, чтобы восхвалить почившого, но с тем, чтобы показать невознаградимость той утраты, какую понесла Академия.

Что же? Неужели мы совсем потеряли Михаила Осиповича? Нет. Для живого христианского упования отрицательный ответ на этот вопрос немыслим. Для христианина нет смерти, а есть одна вечная, нескончаемая жизнь во Христе. Михаил Осипович будет жить для нас в том непрестанном молитвенном общении, как выражении, духа любви, которое соединяет всех и живых, и умерших членов истинной Христовой Церкви во единое родственное и нераздельное целое. Он будет жить для нас и в тех плодах своих трудов, которые отмечены печатию безсмертия и уничтожению не подлежат. Он будет жить в благодарных сердцах своих многочисленных учеников, разсеянных по разным углам нашего дорогого отечества. Он будет жить в их молитвах о нем ко Господу нашему. Он и сейчас живет в наших душах, в нашей мысли и сердце, и его величавый образ никогда не изгладится из нашей памяти. Теперь же, собравшись отдать последний долг нашему дорогому почившему, с умиленным сердцем помолимся, чтобы Господь упокоил его в Своих небесных обителях.

Покой, Спасе наш, с праведными раба Твоего Михаила и сего всели во дворы Твоя, якоже есть писано, презирая, яко благ, прегрешения его, вольная и невольная, и вся, яже в ведении и не в ведении, Человеколюбче!

Речь у гроба митрополита С.-Петербургского Исидора, произнесенная при выносе тела из покоев митрополичьяго дома в Свято-Троицкий собор Александро-Невской лавры, 9 сентября 1892 года.

Возлюбленные отцы и братие! Господь судил нам быть свидетелями события великого, редкого и, можно сказать, исключительного. Мы молились и молимся у гроба великого старца, нашего руководителя, молитвенника и отца, почти целое столетие с редким самоотвержением и неустанною ревностию несшого тяжелое бремя многотрудного служения Церкви и Отечеству. Мы пришли проводить отходящого на вечный покой великого святителя, учителя учителей, пастыря пастырей, отца отцов. Он жил, трудился и светил, и согревал любовию и ласкою всех нас долго и долго, давно и давно. Ровно 67 лет тому назад он вышел из стен здешней, воспитавшей его, Академии на поприще церковной и общественной деятельности, работал все эти годы неустанно до последняго вздоха, и теперь мирно почил о Господе. Усталому нужен покой и многолетнему неутомимому страннику – постоянное жилище. В этом отношении к почившему более, чем к другому кому-либо, вполне приложимы слова: блажен путь, в который идешь ты ныне, потому что уготовалось тебе место упокоения. Но что сказать нам, братие, о себе, что сказать об осиротелой пастве? Сердце наше, удручаемое чувством скорбного сиротства, невольно поддается смущению и страху. Кто даст нам мудрый совет, кто поддержит нас колеблющихся, кто научит нас бодро и умело плыть по бурным житейским волнам?

Когда вчера здесь, после вечерней панихиды, старейший из служивших архипастырей начал читать слова Евангелия: да не смущается сердце ваше, ни устрашает (Иоан. 14, 27), душею нашею овладел невольный трепет. Этими словами Господа показался нам говорящим сам усопший наш владыка. В них послышался нам как бы его ответ на душевное наше настроение... Владыко святый! Отец наш! Какой же завет оставляешь ты для ободрения нашего нам, пристрашным теперь и смущенным в своем сердце твоею кончиною? Братие мои! Этот завет владыки для всех нас есть завет любви, неустанного труда и молитвы. В течение своей почти столетней жизни он сделал столько добра, оставил столько памятников любвеобильного своего сердца, что говорить о них надо было бы и много и долго. А сколько творил он добра незримого и никому неведомого! Про это знал только он один, да те, кого он удостоивал особого своего доверия в этом христианском деле, в котором левая рука не должна знать того, что творит правая. Прости мне, отец мой, владыка святый, что я говорю об этом при гробе твоем, провожая тебя на вечный покой! Не трубить хочу я о делах твоих, чего ты по истинно-христианскому твоему смирению никогда не любил, но ищу утешения и опоры для нас, скорбных и смущенных.

Говорить ли о трудах владыки? На это достаточно только сказать, что почти столетний старец, ослабленный притом предсмертною болезнию, он еще накануне своей смерти занимался делами и сделал несколько собственноручно написанных распоряжений. Молитвенное его настроение при священнослужениях было такое высокое, вдохновенное и поучительное, что оно не поддается никакому описанию. Его можно было воспринять только чрез непосредственное впечатление.

Итак, братие мои, отец наш оставляет нам великий, святой завет: завет любви, труда и молитвы. Это – завет вечный, крепкий, незыблемый. В нем утешение и отрада для скорбного чувства, в нем крепость и сила для бодрой, светлой и жизненной деятельности. Будем же свято хранить этот завет, а об усопшем нашем отце, наставнике и руководителе будем молиться, чтобы Господь упокоил его душу в месте злачне, в месте светле, в месте покойне, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь безконечная! Аминь.

Речь при поминовении генералиссимуса Александра Васильевича Суворова, по поводу столетней годовщины со дня его кончины, произнесенная у могилы Суворова в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры 5 мая 1900 года.

У этой столетней могилы лежащого здесь Суворова сердечно побуждаюсь сказать в память его несколько слов.

Александро-Невская лавра благодарит Господа, судившого ей хранить в своих стенах, под сению храма, священный прах Церкви верного, отечеству преданного, славного сына святой Русской земли, великого полководца, графа и князя Александра Васильевича Суворова. В его великом военном гении, в его светлом, привлекательном характере отразились все благородныя черты истинно храброго, истинно мужественного человека. Я полагаю, что между храбростью, как такою, и тем, что мы называем мужеством, есть великое различие. Сам Суворов подчеркивал это различие, когда говорил: «Солдату нужна отвага, офицеру – храбрость, военачальнику – мужество». Мужественному всегда свойственна храбрость, но не всякому храброму свойственно мужество. Есть храбрость темперамента, храбрость горячей крови и есть храбрость великого духа. Есть храбрость хищническая и есть храбрость самоотверженная, святая, возвышенная. Эта-то, на святой основе созидающаяся храбрость и есть всепобеждающее мужество. Оно свойственно тому, в чьем сердце живет святая вера, кому неведом не только страх смерти, но в ком живет одно только бодрое чувство нескончаемой вечной жизни. Пред взорами верующого исчезает, как несуществующая, темная и для обыкновенных людей страшная бездна смерти: они созерцают, напротив, одно только лучезарное сияние света, блаженства и радости духа, возвышаемого и укрепляемого упованием жизни вечной во Христе Иисусе Господе нашем. Здесь источник мужества. На таких основах покоилось оно и у великого Суворова. И в мирное время, и на войне, и во всех обстоятельствах его жизни на первом месте в его мысли и чувствах были Бог и святая вера. Его обыкновенными поговорками были: «Помилуй Бог!» «С нами Бог». «Истинному герою», по его словам, «нужно любить веру». Пред штурмом Измаила он дал такой приказ по войскам: «Сегодня молиться, завтра учиться, послезавтра – победа или смерть». Во время безпримерного перехода через Альпы ему, усталому, изнеможенному, гостеприимные католические монахи предложили завтрак. «Нет, сказал Суворов, надо прежде Богу помолиться; отслужите нам молебен, а затем и в трапезу». Итак, впереди всего у него всегда были Бог, молитва и вера. Но во всей красоте сказались великия качества его души в завещательных строках потомству его автобиографии: «всякое дело начинать с благословением Божиим, до издыхания быть верным Государю и Отечеству, избегать роскоши, праздности, корыстолюбия и искать славы чрез истину и добродетель». Здесь сказался весь Суворов, и здесь скрывалась тайна его великого, всепобеждающого мужества.

Да будут же начертаны эти его драгоценныя слова, как священное непобедимое знамя на сердцах всех православных воинов победоносного Российского воинства, и для всех верноподданных Царя Русского да будут они как святой завет нашего великого полководца, верного сына Церкви и славного героя святой Русской земли!

Вспоминая такия доблестныя качества Суворова у сей столетней его могилы, помолимся из глубины души, да упокоит его Господь в селении праведных и сотворит ему вечную память.

Слово на панихиде о генералиссимусе Александре Васильевиче Суворове, произнесенное пред возглашением вечной памяти почившему, у его могилы, в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры, в присутствии Его Величества Государя Императора Николая Александровича и Их Императорских Высочеств Великих Князей, 12 мая 1900 года.

Благодарю Господа, даровавшого мне утешение и еще сказать у этой могилы несколько слов в память лежащого здесь незабвенного Суворова.

Ныне исполнилось ровно сто лет, как «мать сыра земля» приняла в свои недра великого героя святой Русской земли, великого человека и христианина. На своем прекрасном языке, Русский народ своих излюбленных героев, великих людей, богатых силою, называет богатырями. Есть богатыри силы телесной и есть богатыри силы духовной. По направлению и цели деятельности богатыри, телесной-ли то силы, или духовной, могут иметь для жизни или разрушительное, или созидательное значение. Так как во всей вселенной творческое, зиждительное начало деятельности принадлежит только одному Богу, то и всякая деятельность человеческая может иметь созидающую силу только в том случае, если она направляется в строгом соответствии с зиждительною волею Божиею. Сам Господь наш разделяет людей, работников земли, на два разряда. Одни работают во имя свое и для славы своей, другие работают во имя Божие и для славы Божией. В своем идеальном осуществлении Божественныя, созидающия начала жизни суть: свет, правда и добро. В своем же историческом проявлении эти зиждительныя начала – как вынаружились они в тысячелетней жизни Русского народа для нашего сознания – сказываются так: вера, царь и отечество. В этих трех терминах – жизнь Русского народа, в них же и источник истинного Русского геройства.

И геройская, богатырская работа великого Суворова выростала на основе этих именно наших исторических Русских зиждительных начал. На них же воспитывал он и своих соработников, чудо-богатырей Русского воинства. «Стой за дом Пресвятой Богородицы; стой за батюшку-царя», учил он солдата. «Я заключал мое доброе имя в славе моего отечества», писал он сам о себе в одном из своих писем.

Итак, в нашем славном генералиссимусе мы видим героя-богатыря, который никогда не работал во имя свое и для славы своей. Но его неизменным, для его сподвижников всегда победным, и для врагов сокрушительным девизом было: «за веру, царя и отечество».

Помолимся же все здесь, у этой могилы, усердно, да будет от Господа и от людей лежащему здесь Суворову, самоотверженному великому герою святой Русской земли, непостыдно всю жизнь подвизавшемуся во славу Церкви-матери, Царя православного и родины святой, вечная слава и вечная память! Аминь.


Источник: Речи, слова и поучения / Митр. Антоний (Вадковский). - 2-е изд. - Санкт-Петербург : Синод. тип., 1901. - [4], VIII, 399 с. / Слова, поучения и речи при заупокойных богослужениях. 340-383 с.

Комментарии для сайта Cackle