Охота

Благородный олень или дохлые мамонты? – Ловушки или беготня с копьем? – Насколько это было эффективно?

Он и не умеет стрелять дичь на лету, а если… увидит кого бьющего птицу на лету, то сочтёт это за дьявольское наваждение, непременно отплюнется, отойдёт в сторону, да, пожалуй, не будет с ним и говорить.

А.А.Черкасов. Записки охотника Восточной Сибири

Как не понять сибирского охотника, с удивлением смотрящего на суету и мастерство своего европейского коллеги. Ну, можно ли себе позволить палить из ружья в такую трудную и, главное, ничтожную цель, как бекас, например?

Современная охота ― это прежде всего техника. Сейчас в арсенале охотника масса снаряжения. Здесь и сменные стволы ружей, и сложные заряды, манки и приманки, специальная маскировочная одежда и даже нейтрализаторы человеческого запаха. Организация охоты требует массы людей и особых, заранее подготовленных мест.

Всё, в принципе, объяснимо ― стрелять стало особенно не в кого.

Нынешняя охота разительно не похожа на охоту в прошлом.

В околонаучной литературе почему-то упорно циркулирует легенда об ужасах древней кулинарии. Сидя за обеденным столом с полухимическими яствами, наш сытый обыватель почему-то хочет видеть своих предков в состоянии постоянного недоедания. И даже приписывает им людоедство…

Но в археологии нет прямых доказательств того, что человек часто голодал или питался некачественными продуктами. Разговоры о том, что он кушал, например, дохлых мамонтов или подбирал то, что не доели сильные дикие хищники ― есть или только гипотезы, или изобретение журналистов. А если Вас кто-то будет убеждать, что в падали много полезных, хорошо усвояемых веществ, и что её потребление могло спровоцировать генетическую эволюцию «человекообразной» обезьяны, ― то пусть он это ест сам. Пусть прогрессирует.

В тех случаях, когда по остаткам пищи или при изучении свалок древнего мусора археологам удаётся достаточно точно определить реальный состав продуктов, съедавшихся людьми во времена палеолита, мясное меню наших предков выглядит совсем неплохо.

Хорошая добыча ― большая добыча. Главное качество охоты ― стабильность.

В далёком прошлом юг Западной Сибири периодически напоминал современную африканскую саванну. Здесь собирались огромные стада крупных животных. Для того чтобы не погибнуть от голода, им необходимо было постоянно передвигаться в поисках пищи.

Алтайские горы скалисты, а речные долины редко бывают широкими. В одном из тесных «коридоров» на пути миграции животных расположена и уже упомянутая нами ранее Денисова пещера.

В палеолите люди селились именно в таких местах.

Теперь представьте: выходите Вы утром из тёплой, сухой и просторной пещеры, а мимо, по ущелью, как через узкую горловину песочных часов, беспрерывно перетекают табуны лошадей, стада оленей и даже носороги…

Жизнь возле пещеры была подобна жизни в супермаркете. Есть что выбрать, главное ― не суетиться.

Места особенно стабильной охоты, конечно, редкость. Но не такая уж и большая.

Часто люди селились на берегах небольших рек в тех местах, где они впадают в реку более полноводную. Кроме хорошей рыбалки, здесь можно попробовать перегородить засекой устье речной долины. Если склоны гор достаточно высоки, то невысокий «забор» из поваленных деревьев и кустарников отсечёт всех оставшихся в ущелье животных⁷¹. Это будет «припас» для охоты, например, зимой. В долину, по мере необходимости, можно будет ходить за провиантом, как в заказник.

На унылых и плоских, как шутки профессиональных юмористов, просторах Западной Сибири есть поселение охотников периода позднего палеолита Волчья Грива.

В те времена, когда далеко на Севере ледники иногда закрывали сток рек в Ледовитый океан, ― весь мир, как, наверное, казалось, от Урала на западе до правого берега Оби на востоке превращался в неглубокое, но совершенно бескрайнее море.

В бывших степях Кулунды, на поверхности, над волнами, оставались только редкие острова. С лодки такие острова на горизонте не увидишь, ― над водой они еле-еле приподнимались. На метр-два, не более… Но если взглянуть на эти острова сверху, то можно заметить, что все они очень похожи друг на друга. Причём сделаны они по образцу довольно странному: они очень длинные и очень узкие. Ширина типичного островка ― двести-триста метров, зато протяженность у некоторых достигала нескольких десятков километров.

Во времена «всемирных» потопов на островах собирались все жившие в округе дикие животные. Если сюда пробирались ещё и люди, то возможности для охоты у них были просто безграничны.

Это даже и охотой не назовёшь.

Особенности климата, ландшафта или фауны всегда определяли выбор места поселения.

В тайге Алтая, например, нет более удачливых для охоты мест, чем у солонцов. Для животных соль ― лакомство, ради которого они будут всегда поблизости.

В пустынных районах Африки или Центральной Азии хорошо основать поселение у водопоя.

В лабиринтах водных потоков Дальнего Востока – у речных переправ.

Практически все места обитания человека в эпоху палеолита располагаются в местах простой и необременительной охоты. Беготня с копьём – занятие увлекательное, но энергоёмкое. Много пользы оно не принесёт. Если Вы рассчитываете сделать мясной рацион основой пропитания для себя и своих близких, то есть резон поискать места для охоты особо удачливые. Таких мест, думается, было достаточно.

В середине 80-х годов прошлого века мы с коллегами работали на Дальнем Востоке – изучали позднепалеолитические стоянки и мастерские на малозаселённых берегах большой реки Селемджа.

Рыбы в реке было много. Достаточно.

Помню, мы с напарником хорошо знали ― сколько рыболовных снастей («закидушек») надо бросить в воду, чтобы сделать себе «правильную» уху.

И вот, если к нам приезжал на лодке кто-нибудь в гости, то вместо обычных четырёх «закидушек» мы бросали шесть или, на всякий случай, семь.

Зачем нам лишнее из реки вытаскивать.

Следует полагать, что человек в древности должен был выбрать такие способы охоты, применяя которые, он мог надеяться на стабильность результатов.

Нет ничего более надёжного в охоте, чем использование ловушек. Если дичи достаточно, то Вы никогда не останетесь в накладе.

Надо только иметь некоторый опыт.

Устройства для ловли зверя или птиц могут, и могли быть, самыми различными.

Про ловчие ямы знают все. Это даже неинтересно.

Попробуем описать две, даже три несложные конструкции другого типа…

Только будьте осторожны. Не пробуйте использовать их без особого контроля. Поверьте на слово ― это довольно опасные штуки.

Не для Вас ― для окружающих, в основном.

Первая ловушка называется «слопец». Могут быть и другие именования.

Всё, что нам потребуется, ― это два или три бревна, два кола, немного верёвки (её можно сплести из просушенных волокон конопли или крапивы).

На рис. 18 показано, на каком расстоянии друг от друга забиты в землю колья, как связывают брёвна и как их подвешивают. Общий размер конструкции зависит от объекта охоты.

Рис. 18. Ловушка «Слопец»

Самая важная часть ловушки ― «замо́к» (своеобразный спусковой крючок)⁷². Он показан на рис. 19.

Рис. 19. «Спусковой крючок» ловушки

Если коснуться приманки или задеть за натянутую нить, то замок слегка повернётся и выскочит из зацепа. Неустойчивое равновесие сил в ловушке нарушается, и нависающее брёвна падают. Причём достаточно быстро. Так, что дичь не успевает выскочить⁷³.

Эффективность таких ловушек настолько высока, что в России при Государе-Императоре был издан закон о запрете их использования. И тогда браконьеры, набив слопцами большое количество дичи, складывали её в кучу и стреляли в уже мертвых птиц дробью. Нужны были следы, имитирующие обычную охоту с ружьём.

Вторая ловушка ― на медведя.

Это доска с острыми и прочными деревянными шипами (рис. 20). Таких досок изготавливают несколько. На тропинке, где часто ходит жертва, ими покрывают достаточно большую поверхность и маскируют сверху травой.

Рис. 20. Доска с шипами

Дело в том, что медведь имеет характерную особенность: наступив на что-нибудь острое, он не прыгает в сторону. Он подпрыгивает на месте….Прыгает сколько хватает сил.

Говорят, что его находят умирающим в какой-то кровавой каше…

Жуть.

Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из современных охотников признался, что когда-либо убивал медведя таким страшным способом⁷⁴.

Не хочется думать, что наши предки допускали такое.

Скорее всего, способы охоты и устройство ловушек были таковы, что зверь не попадал к человеку искалеченным. И думается так не только потому, что в людях предполагаешь всегда лучшее. Варварство на охоте ещё и невыгодно, неразумно. Не по-хозяйски это ― добыть дикое животное уже умирающим. Гораздо удобнее, рациональнее, наконец, поймать его так, чтобы оно ещё могло жить, жить до того часа, когда его мясо станет действительно необходимо людям.

Если это действительно так, то более удобных ловушек, чем ловчие ямы или петли, придумать трудно.

Ямы по своей конструкции просты и за последние столетия не менялись. Похоже, что они те же, что были и в палеолите.

Ловушки с петлями очень разнообразны. Какие из них можно отнести к наидревнейшим, сказать трудно. Но надёжность «работы» ловчих петель так велика, а дичь, на которую они ставятся, так разнообразна, что в каменном веке такие конструкции не могли не знать и не использовать.

В современной же охоте чего только не применяют. На рисунках показаны только две ловушки: самая простая (рис. 21) и самая экзотическая (рис. 22)

Рис. 21. Ловушка-петля

В самой примитивной (с петлёй) главным элементом остается, наверное, вечный, знакомый нам «замо́к».

Рис. 22. Ловушка на любопытного медведя

Толстый конец похожей на удилище длинной жердины ещё чем-нибудь утяжеляют. А когда рогулька опоры расположена высоко от земли, то пойманная дичь будет даже опрокинута.

Если верёвка прочная, то это очень надёжный способ охоты.

Говорят (хотя сам я этого никогда не видел), на медведя, особенно на молодого и «любознательного», можно охотиться ещё и так..

В ствол толстого дерева, в трещину, забивают колышек. Причём заколачивают так, чтобы он защемлял прочную верёвку с широкой петлёй на конце, не давая ей двигаться. К колышку привязывают приманку. Петлю расстилают не земле, а противоположный конец верёвки перекидывают через ветку повыше и привязывают какой-нибудь тяжёлый, тяжелее медведя, груз.

Медвежонок, почуяв вкусненькое, становится на задние лапы, ступает внутрь петли и пытается достать высоко расположенное лакомство.

Выдернув приманку весте с колышком, медвежонок нарушает равновесие в ловушке, груз натягивает верёвку, петля «ловит» задние лапы и поднимает бедняжку вверх… Ещё и «вверх ногами» болтается.

Всё.

Можно подходить, знакомиться.

Охотник палеолита смотрел на процесс добычи зверя, вероятно, совершенно иначе, чем наш современник.

Нынешний стрелок видит в добыче «удачу». Счастливая охота для него ― это возможность что-нибудь «вырвать» у природы, получить «деликатес» к столу.

Для человека прошлого охота ― это жизнь. Человек воспринимал себя как часть мира. Разрушать его ― в конечном счёте убивать часть себя самого. Человек скорее не «добывает», а берёт себе пищу. Но с каким чувством? Что он при этом думает?

Уверенно сказать трудно. Можно только угадать. А сделать это предположение мы можем только на основе достаточно тонких, практически не доказуемых, но иногда ощутимых сопереживаний.

Археология ― наука о материальном. Но нет ли в её арсенале хоть чего-нибудь пригодного для того, чтобы проверить гипотезу, попробовать самим ощутить то, что переживал древний охотник?

Незадолго до начала Второй мировой войны в горах Южной Франции была обнаружена пещера Ляско. Все её стены были буквально покрыты многокрасочным ковром рисунков эпохи палеолита. Изображались преимущественно животные, причём очень реалистично. Издано много книг, где можно найти очень качественные репродукции. Но ни одна фотография не может передать всей полноты чувств от этой странной подземной галереи.

В тот день, когда я впервые вошёл в эту пещеру, мне запомнилось всё… Возникло ощущение, что я не один, что мир вокруг меня наполнился образами какой-то тихой, спокойной красоты. Было почти полное осознание чьего-то реального неопасного присутствия.

Было переживание почти мистического единства с миром.

Тёплые цвета рисунков мягких коричневых, бежевых и красноватых оттенков наполняли ощущением гармонии и таинственной, но прочной связи с этими лошадьми и добродушными оленями; было чувство того, что на охоте их не убивают, а что они сами дают, дарят мне себя, чтобы я мог жить дальше; что они знают: так надо, ― но только просят, чтобы я не стирал их из своей памяти…

Кто знает, может быть, именно такие чувства переживал на охоте и древний человек, особенно тогда, когда смотрел в доверчивые глаза своей пойманной и беззащитной жертвы.