Вавилонско-ассирийское сказание о творении мира

Из найденных в библиотеке Ассурбанипала таблиц, содержащих в себе сказание о творении, найдены очень немногие, – сохранившиеся притом в испорченном виде и только в отрывках, – по которым можно составить „не более как общее представление относительно содержания” (Chald. Gen. 61) этого ассирийского сказания. Всего Смитом обнародовано около 12 отрывков этой серии ассирийских сказаний, состоявшей, по его мнению, из 12 таблиц; но принадлежность одних из этих отрывков именно к сказанию о творении признаётся им самим, „очень сомнительной”, а в других сообщается сказание собственно „о борьбе между богами и злыми духами” (там же, стр. 61). Поэтому мы остановим внимание исключительно на трёх отрывках, сообщающих сказание именно о творении мира.

Первый отрывок составляет начало первой таблицы о творении, и слово, которым начиналась эта таблица, служило названием или титулом всех дальнейших таблиц той же серии, подобно тому, как папские буллы называются обыкновенно по первому их слову. Этот отрывок говорит о хаосе и происхождении богов. Вследствие важности его, как заключающего начало вавилонской космогонии, сообщаем его в двух переводах: Смита, с изменениями Фр. Делича, и Опперта¹. Именно:

А.

Несмотря на разности того и другого перевода, происходящие от неодинакового понимания некоторых слов, содержание этого отрывка в главном остаётся у того и другого переводчика одно и то же; разности в переводах касаются по преимуществу второстепенных подробностей, не простираясь на существенные черты в этом сказании. Приведённые переводы, совершенно независимые один от другого, скорее, могут служить доказательством того, что современные ассириологи, действительно, владеют настоящим ключом к пониманию древнейших памятников тигро-евфратской равнины, из которой по библейскому повествованию рассеялось человечество по всему лицу земли.

Сущность вавилонско-ассирийского сказания по этому отрывку состоит в представлении мира до начала его образования и в первый момент образования. В первобытном своём состоянии мир представляется в этом сказании необъятной, безграничной бездной, занимавшей место явившихся потом неба и земли. Первобытную бездну наполняло жидкое хаотическое вещество, (по Опперту) страшно бушевавшее и покрытое безрассветной тьмой. С образования, упорядочения водянистого хаоса и началось образование мира, и из хаоса произошло всё, что есть в мире. И прежде всего, выделились из этого смешения высшие боги,  – боги Ляхму и Ляхаму, – „в мужском и женском лицах которых олицетворялись движение и рождение” (там же, 65). Затем произошли Сар или Ильсар и Кисар, „представлявшие собой верхнее и нижнее пространство” (там же). „Дальнейшие строки этого сказания не могут быть прочтены вследствие поврежденности их; но, по-видимому, 14 ст. указывает, как на ближайшую ступень (в образовании мира), на происхождение великих богов – Ану, Илу и Геи. В этом новом виде вселенной Ану представляет небо, Илу – землю и Геа – море. Затем рассказ, вероятно, говорит о происхождении прочих богов и об отдельных актах творения” (стр. 65).

На оборотной стороне этого отрывка сохранилось несколько строк, не лишённых также интереса. По переводу Смита, они заключают следующее: «I таблица „когда вверху”. Дворец Ассурбанипала, царя народов, царя Ассура. Он внимательными глазами искал мудрости, заключённой в письменах. Никто из предшествовавших мне царей не искал так этих письмен. Мудрость Нево, внушения бога, моего наставника, всё прекрасно написал я на таблицах, испытал, сохранил и положил для поучения моего народа в моём дворце» (стр. 63).

Эта надпись замечательна тем именно, что она показывает, как в Ниневии в VII веке до Р. X. высоко ценили древние памятники и как заботились об их сохранении; она собственными словами древнего царя указывает время написания ассирийского экземпляра этого сказания, равно как замечательный порядок при списывания и пользовании в Ниневии тогдашними книгами.

Три дальнейшие таблицы о творении не найдены. По аналогии с библейским повествованием о творении, Смит предполагает, что на этих таблицах описывалось создание света, атмосферы и суши. Держась такого предположения, он относит сюда два небольших отрывка, в которых говорится о создании земли; но „принадлежность их именно к этой части сказания” самому Смиту представляется сомнительной (стр. 66). К тому же, первый отрывок очень короток, а второй слишком испорчен. Поэтому, не сообщая их в переводе, перейдём к следующему отрывку, который Смит признаёт верхней половиной V таблицы ассирийского сказания о творении⁶. В нём говорится о создании небесных светил и именно:

Б.

1) „Прекрасно было всё, что устроено великими богами.

2) Сияние звёзд устроил он в (образах) животных;

3) чтобы определять год, через наблюдение их положения,

4) он устроил 12 месяцев (или знаков) звёзд в три ряда,

5) от того дня, когда начинается год, до конца.

6) Он определил положение планет (назначенных) светить на своих орбитах,

7) так, чтобы они не могли причинить вреда и расстройства кому-либо;

8) пребывание богов Бела и Геи определил сам.

9) И он открыл великие ворота, покрытые мраком,

10) с правой и с левой стороны были крепкие плотины.

11) В его (нижнего хаоса) веществе он произвёл кипение,

12) он повелел выйти богу Уру⁷ (луне), который охраняет ночь,

13) чтобы назначить его светить ночью до дневного рассвета,

14) чтобы месяц не имел какого-либо ущерба, и его продолжительность была равномерна.

15) В начале месяца, при наступлении ночи,

16) появляются его рога, чтобы светить на небе;

17) в 7 день он начинает возрастать в круг,

18) и увеличивается более после рассвета.

19) Когда бог Самас (солнце) на горизонте неба, на востоке

20)... прекрасно устроен...

21)... для движения Самас окончен

22)... рассвет Самас должен превращать”.

«Этот прекрасный отрывок, – говорит Смит, – представляющий образец слога, каким написано рассматриваемое сказание, изображает новую определённую ступень в ходе творения, именно устройство небесных тел. Пятая таблица начинается замечанием, что предшествовавшие творения „прекрасны”, т. е. соответствуют своему назначению. Затем сказание переходит к созданию небесных тел, которые являются здесь устроенными в образе животных⁸. Упоминание о 12 созвездиях или знаках зодиакального круга, вместе с другими двумя группами созвездий, имеет сходство с тем представлением древних греков, что на северной и южной сторонах зодиакального круга находятся два ряда звёзд, по 12 в каждом», – Планеты назначены, по смыслу этого сказания (стих 6) и других ассирийских памятников, „не для того только, чтобы определять времена года и его продолжительность, но вместе и для того, чтобы служить знамениями”. „Что небесные тела своим появлением и положением указывают будущие события на земле, это было господствующим верованием древности”. 8-й стих показывает, „что Ану, бог неба, считался образователем небесных светил”. Дальнейшие слова (стихи 9–12) сказания открывают „интересные воззрения древних вавилонян на природу”. По этому воззрению, как видно, мир – в целом и в частях – произошёл из воды и покоится на волнующейся бездне хаотических вод. Это мрачное адское море было заперто исполинскими воротами и прочными плотинами, не позволявшими водам потопить мир. Теперь, когда бог Ану решил образовать луну, то он, по этому сказанию, отворил ворота бездны и произвёл в мрачном океане круговращательное движение, подобное кипению; после этого, по его велению, вышла из клокочущей бездны луна и через отворенные ворота поднялась по назначенному ей пути на небесный свод. Вавилонское сказание говорит далее о назначении луны, изображает различные её светоизменения и в заключение описывает создание солнца; „говорится о красоте и совершенстве солнечного шара и правильности его движения”...

Солнце, по этому сказанию, явилось после луны: „очевидно у вавилонян луна считалась высшим небесным телом”. „Подробности относительно создания планет и звёзд, как они ни важны для нас, к сожалению, утрачены, по крайней мере, доселе не найдено ни одного обломка от этой V таблицы” (70–73).

К VII таблице Смит относит „интересный обломок”, который он нашёл в Куйюджике и признал потом принадлежащим к сказанию о творении. Этот обломок представляет „верхнюю часть очень разбитой таблицы и драгоценен по ясности общего своего смысла”. Вот его содержание, по переводу Смита:

В.

1) Когда боги во всей своей совокупности создали...

2) Прекрасны были сильные чудовища...

3) Повелели произойти живым существам

4) Скотам полевым, зверям полевым и гадам полевым⁹...

5) Они назначили для живых существ...

6) ... скоту и гадам селений определили они...

7) ... всех гадов, всё сотворённое...

8) ... которые в совокупности моего семейства...

9) ... и бог Нин-си-ку повелел произойти двум...

10) ... всем гадам повелел он идти...

И) ... прекрасное тело...

12) ... светлый вид...

„Здесь в начале, говорит Смит, опять выражается одобрение относительно предшествующего творения, конечно  – больших морских животных (ср. Быт. 1:21), и затем говорится о происхождении животных суши, из которых указываются здесь три рода. В стихе 6 под животными селений разумеются домашние животные или скоты; приручение их и для того времени представлялось столь давно совершившимся, что их признавали особо созданными от зверей земных. Стих 9 содержит замечательное, хотя к сожалению, неполное указание относительно бога Нин-си-ку (титуле одного из верховных богов – Гея, значащий, по объяснению Фр. Делича: господин ясного взора), который создаёт двух существ, долженствующих жить вместе с животными. Содержание следующих, очень, конечно, попорченных и неясных строк, даёт повод предполагать, что ими начиналось сказание о создании человека” (75). Самое это сказание остаётся ещё неизвестным. Смит сообщает только два отрывка, сохранившиеся в таком виде, что „их смысл с уверенностью определить невозможно” (75). По приблизительному переводу Смита, в одном из них излагается, „по-видимому”, наставление божества первой человеческой чете, например, внушается ему: „каждодневно должен ты приближаться к богу; жертву, молитву уст и произведения должен ты с почтением приносить твоему богу; быть святым в страхе бога; в страхе ангелов должен ты жить” (76).

Таково в главном содержание открытых доселе в ниневийской библиотеке древних записей вавилонско-ассирийского сказания о творении мира.

-----

Несмотря на большую неполноту и отрывочность открытых памятников, английский ассириолог находит основания признать рассматриваемое сказание совершенно согласным с библейским повествованием о творении. Такое сходство он находит „во всём” (61): и в общем ходе творения, и в частностях его изображения и, наконец, в основном воззрении. Признавая, что первая таблица, „по своему содержанию, имела более характер введения”, так как в ней изображается „не столько творение мира, сколько происхождение богов”, и, основываясь – далее – на том, что „V таблица соответствует четвёртому дню творения кн. Бытия, а следующая, вероятно – VII, говорит о создании животных”, Смит приходит „в заключению, что события каждого отдельного дня творения были начертаны на особой таблице, и что эти таблицы следовали в таком же порядке, как дни творения в кн. Бытия”. „Таким образом, по его мнению, I таблица соответствовала бы Быт. 1:1–2; II таблица – ст. 3–5 (первому дню творения); III таблица ст. 6–8 (второму дню и так до седьмого дня (стр. 70). Обращаясь затем к изображению самого происхождения тварей, Смит в отрывках ассирийского сказания находит черты, сходные с библейским рассказом. Так „представление ассирийского сказания, что хаотическое море было началом всех вещей”, он признаёт соответствующим показанию кн. Бытия (1:2), в которой хаотические воды названы iehom – глубиной; это iehom – одно и то же слово с ti-amat текста клинообразных надписей”; а „ассирийское mummu (смешение, хаос) соответствует, вероятно, еврейскому mehuma¹⁰, значит смешение”. „Очевидно, заключает отсюда Смит, что клинообразное письмо и повествование кн. Бытия находятся здесь в полном согласии: и то и другое свидетельствуют, что творению предшествовал жидко-образный хаос, образовавший начало и основание вселенной; и то и другое сказании называют даже этот хаос одинаковым словом” (стр. 64).

Нашедши „полное согласие” ассирийского сказания с кн. Бытия в изображении первоначального состояния мира, Смит находит не меньшее соответствие V таблицы с библейским повествованием о 4-м дне творения. Начальные слова ассирийского отрывка: „прекрасно было всё” соответствуют, говорит он, „семикратному одобрению творения в кн. Бытия. Единственное различие здесь в том только, что в халдейском сказании это одобрение выражается в начале таблицы, следующей за тем творением, относительно которого оно высказывается, а в библейском сказании в заключение каждого творческого акта”. Далее – „как по кн. Бытия светила небесные созданы для знамений, и времён, и дней и годов, точно также, по ассирийскому сказанию, они протекают свой путь, чтобы определять год... и своим появлением и положением предуказывать на земле будущие события”... (стр. 71–72). Относительно образования солнца и луны только та особенность, „что в кн. Бытия большим светилом является солнце, а в ассирийском – луна” (стр. 73). Отрывок из VII таблицы Смит признаёт, равным образом, соответствующим 6 дню творения кн. Бытия. И как здесь называются при этом скоты, гады и звери полевые, точно также и в ассирийском сказании (стр. 75).

Столь ближние точки соприкосновения библейского повествования о творении с вавилоно-ассирийским сказанием могут, конечно, предрасполагать к известному решению вопроса о месте первоначального происхождения первого сказания. Так как в Вавилонии образовались государства гораздо раньше выделения еврейского народа из семьи человечества (по Смиту некоторые из городов при-евфратской долины возникли до потопа, стр. 250), и так как родоначальник еврейского народа вышел из Вавилонии (Смит, подобно Шрадеру, с несомненностью полагает Ур-Касдим=Ур-Халдейский (Быт 11:28, 31) в теперешнем Мугеире на западном берегу Евфрата, несколько севернее слияния его с Тигром, стр. 246), то ввиду этого указанные черты сходства в ассирийском сказании с библейским могут приводить к мысли о происхождении последнего из первого, как первоисточника. В такое действительно отношение и ставит их (в примечаниях к Chald. Genesis, 306) Фр. Делич, по словам которого „близкое сходство” того и другого сказания „в общем складе и отдельных выражениях указывает на один и тот же источник, на одно и то же место происхождения, именно Вавилонию” (стр. 306).

Мысль о происхождении библейского сказания о творении из Вавилонии не новая в западной литературе. Она высказывалась ещё до открытий Смита, когда известно было халдейское сказание только из истории Бероза¹¹. Сопоставление последнего с 1 гл. кн. Бытия привело даже такого исследователя, как Хр. Бунзен, к заключению „о полном их согласии в основной идее” и, вместе, об арамейском происхождении библейского сказания¹². И новое чтение вавилонского сказания по ассирийским памятникам не разубеждает западных исследователей в справедливости указанного вывода о происхождении библейского сказания о творении из вавилонского.

Высокая важность вопроса, затрагиваемого таким выводом, побуждает, прежде всего, к строгой проверке данных, на которых его основывают. Несмотря на высокий научный авторитет указанных исследователей, мысль о полном согласии библейского сказания о творении с вавилонским и о происхождении первого из последнего не может быть, однако, принята в науке, как доказанная. Она может представляться верной, т. е. согласно с характером этих сказаний, если останавливаешь всё внимание на отдельных их чертах (выражениях, подробностях самого содержания) и на общем ходе творения или постепенности явления тварей на земле. С этой, говоря вообще, – формальной стороны, они представляют, действительно, черты несомненного сходства. „В начале”, которым, по переводу Опперта, начинается вавилонско-ассирийское сказание, „пустая бездна”, не имевшая пределов, ti-amat = море (отрывок А), создание звёзд, луны и солнца и их назначение (отрывок Б), „сильные чудовища” (= библ. tanïnim (Быт. 1:21), знач. большие морские животные), „скоты полевые, звери полевые и гады” (отрывок В), – все эти подробности ассирийского сказания, очевидно, напоминают соответствующие им черты библейского сказания; колебания здесь могут касаться только некоторых подробностей, разъяснения которых нужно ожидать только от ассириологов¹³. Что касается хода образования мира по ассирийским письменам, то он в том виде, какой даёт ему Смит, имеет, конечно, замечательное сходство с постепенностью творения по кн. Бытия. Но дело в том, имели ли, действительно, жители приевфратской долины представление если не о шести днях, то, по крайней мере, о шести актах, творения мира? В этом отношении недоумение возникает неизбежно ввиду явной слабости основания, указываемого английским ассириологом. Таким основанием служит для него, как было приведено, единственно то, что в пятой таблице (на которой одной единственно и сохранилась ясно цифра, под которой значилась она в библиотеке Ассурбанипала) говорится об образовании светил небесных, сотворённых по кн. Бытия в 4-й день. Но из этого скорее может следовать то, что по вавилонско-ассирийскому сказанию было семь актов, и чтобы не следовало этого, нужно прибегнуть к предположению, что I таблица говорит главным образом о происхождении богов и составляет нечто вроде введения в это сказание. Но почему же представлять эту первую таблицу именно так, а не иначе, когда известно только её начало? – Более серьёзное значение имеет для усвоения ассирийской космогонии представления о шести актах творения ссылка, сделанная Фр. Деличем на существовавшую у вавилонян семидневную неделю. „Что седьмой день недели, – говорит он, – и у ассириян считался праздником, относительно этого не оставляет никакого сомнения открытый Смитом в 1869 г. ассирийский календарь, в котором каждый месяц разделён на 4 недели и седьмые дни отмечены такими днями, в которые не до́лжно производить никакой работы. Что этот день назывался даже именем „суббота”, я могу теперь доказать, продолжает Делич, простой ссылкой на синонимический (ассирийский) словарь, в котором (выражение) um-nu-uh lib-bi, значащее „день покоя сердца, день покоя” пояснено словом sab-ba-tuv „суббота” (стр. 300–301). Существование у жителей приевфратской долины обычая считать время неделями из 7 дней видно отчасти и из библейского рассказа о браках Иакова с дочерями жившего в Месопотамии Лавана: эти браки, по предложению Лавана, совершены были один после другого именно через неделю, которая, следовательно, служила здесь обыкновенной мерой времени. А обычай семидневной недели, по аналогии с библейским воззрением (Исх. 20:9–11; Быт. 2:2–3), может указывать и на существование представления о шести актах творения, как причины возникновения этого обычая; не только может, а непременно требует этого последнего, именно потому, что этот обычай семидневной недели мог возникнуть в Месопотамии помимо верования в шесть творческих дней; он мог возникнуть или через разделение лунного месяца (из 28 дней) на 4 части, применительно к 4 фазам луны, или вследствие почитания 7 планетарных божеств, по именам которых (Samas=солнце, Sin=луна, Nergal=Марс, Merodach=Юпитер, Istar=Венера, Adar=Caтурн и Меркурий) назывались у вавилонян дни недели¹⁴. Таким образом, и с этой стороны нет бесспорного подтверждения того, что вавилонско-ассирийскому сказанию присуща была мысль о шестеричности творческих актов. А если затем обратимся по этому вопросу к халдейскому сказанию у Бероза, то оно скорее отрицает существование у вавилонян представления о шести актах творения, так как в нём дают себя заметить только четыре момента миро-образования:

1) момент хаоса;

2) отделения неба от земли;

3) образования светил; и

4) животных и человека;

и замечательно, что об этих же моментах говорится и в сообщаемых Смитом отрывках, с уверенностью относимых им к сказанию о творении. Если в передаче того, что записано Берозом, он признан верным и точным, то почему не придавать более важного¹⁵ значения и тому, что в сообщаемом им сказании не заметно, шестеричности актов образования мира? И почему, в самом деле, вопреки Берозу, ожидать, что таблицы, имеющие быть открытыми в ниневийских библиотеках, будут именно говорить о том, что, согласно с кн. Бытия, совершилось в 1-й, 2-й, 3-й и 5-й дни? – Из этого разбора данных, на основании которых усвояется вавилоно-ассирийскому сказанию представление о шести творческих актах, достаточно, думается, видно, как шатки эти основания и как мало может возбуждать доверия к себе предположение английского ассириолога, что сказание собственно о творении излагалось в восьми особых таблицах, из которых средние шесть рассказывали об особых творческих актах.

А если нет достаточных оснований приписывать вавилонянам представление о шести днях творения, то, что же остаётся для подтверждения согласия вавилоно-ассирийского сказания с библейским? С внешней, формальной, стороны и остаются единственно указанные выше частности в изображении появлении тварей на земле.

От внешней стороны сказаний о творении обратимся к внутренней, к сущности этих сказаний или к идее. Нет, конечно, надобности доказывать нашим читателям, что сущность библейского повествования о происхождении мира состоит в творении его личным Богом из ничего. Присуща ли эта идея вавилоно-ассирийскому сказанию? Разъяснение этого обращает нас к mummu ti-amat в отрывке А. По всем, приведённым выше объяснениям, этим словом обозначалось в вавилоно-ассирийском сказании первоначальное неупорядоченное, хаотическое вещество, из которого образовалось впоследствии всё, что есть во вселенной. Читалось ли у ассириян это ti-amat ещё в форме tisallat, близкой по звукам к thalatth Бероза, как полагал Смит¹⁶, во всяком случае, первая картина, которой открывается у Бероза халдейская космогония, представляет наглядное объяснение этого mummu-ti-amat. Это есть какое-то хаотическое жидкое вещество, не озарённое светом, производившее из себя существа с самыми странными сочетаниями форм; и этим веществом управляет женщина, олицетворявшая в восточных мифологиях воспринимающее, рождающее начало, т. е. этим веществом руководит одно только стремление производить, рождать, без высшей, разумной цели, вследствие чего порождения этого вещества и представляют такое беспорядочное, хаотическое смешение жизней. Действительно, это совершенный хаос и в своём существе, так сказать, и в своих произведениях. Нам нет надобности задаваться вопросами о том, возможно ли, по законам природы, такое хаотическое вещество; многочисленные изображения на ассирийских памятниках этих странных существ с человеческим лицом, с туловищем животных и птичьими крыльями¹⁷, показывают действительность и живучесть у ассириян подобных представлений. – Когда именно явилось это хаотическое вещество и кем произведено, не говорится ни у Бероза, ни в клинообразных письменах; оно изображается только существующим „в начале”, прежде всего в мире; а такое изображение даёт право видеть в этом веществе нечто сходное с вечной материей – по верованиям других народов древности. И из этой первобытной хаотической вечной материи произошло, по вавилонско-ассирийскому сказанию, всё в мире, и самые боги, не исключая и высших из них, являющихся затем в сказании творцами и правителями мира. Остававшееся в сказании Бероза непонятным появление Бела, как творца земных тварей, в саге по клинообразным письменам получает некоторую ясность; при начавшемся упорядочении первобытной материи боги явились, прежде всего, в мире и продолжили сами образование дальнейших тварей. Из сказанного понятно само собой, что в вавилонско-ассирийской космогонии, полагающей в начале всего, прежде происхождения самых богов, независимое от них вечное хаотическое вещество, нет, и не может быть идеи творения, а единственно мыслимо образование мира из этого вещества.

Как ни странно, но английский ассириолог, под влиянием, конечно, установившихся каким-то образом понятий, находит и в библейском повествовании нечто сходное с „хаосом” вавилонской космогонии. По его мнению, как было указано, в Быт. 1изображается „хаотическая вода”, названная словом: tehom, соответствующим ti-amat. Значит ли в этимологическом отношении tehom то же, что ti-amat, или нет, во всяком случае, несомненно, для всякого, кто основывает выводы не на букве, не на словах только, что с библейской бездной или шумящим океаном, что выражено в тексте словом tehom, соединилось совершенно другое представление, чем какое у вавилонян с хаотическим морем. Это библейское море не есть вещество, из которого образованы были земля и другие тела, наполняющие мировое пространство,  – совершенно нет: это море в библейском повествовании есть эпитет к земле, которая существует уже, которая отделена уже от неба в то время, когда оно является морем, когда покрывающие её поверхность вода и мрак делали общий вид её пустым и необитаемым (tohn vavohu). Как это море или бездна, так пустота и воды в Быт. 1названы, очевидно, для изображения первоначального состояния именно земли, а не как названия особого мирового вещества. Так как в момент, изображаемый бытописателем в первых двух стихах кн. Бытия, небо и земля были созданы, то поэтому море не может быть мировым веществом. И так как этим пустынным не освещённым морем названа земля, то это море не может быть хаотическим веществом, в котором смешаны были элементы всего мира. И наконец, так как земля, которую покрывало это море, была сотворена Богом в начале, то поэтому земля пустая и необитаемая не есть вавилонский хаос, существовавший прежде божества, не есть вечная материя. И так как в библейском повествовании нет материи, существовавшей прежде Бога или независимо от Него, то происхождение мира в этом повествовании может быть единственно понято, как происхождение из ничего, как творение. И чтобы, при всём этом, признать хаос вавилонской и какой либо языческой космогонии сходным с библейской бездной, нужно наперёд привнести этот хаос в библейский рассказ, в котором его нет совершенно. Между библейским tehom и вавилонским ti-amat, в сущности, так же мало сходства, как между Духом Божиим, носившимся над морем, покрывавшим первобытную землю, и Оморкой Бероза, управлявшей чудовищными существами мрачных хаотических вод халдейской саги.

Понятно, что при таком различии библейского повествования о творении от вавилонско-ассирийского сказания невозможно производить первое из последнего через заимствование. Если и при значительном сходстве каких-либо учреждений, верований и т. п. часто оказывается ошибочной мысль о заимствовании их одним народом у другого, так как исследования открывают подобные же явления ещё у других отдалённых народов, то тем менее может внушать доверия к себе мысль о заимствовании сказаний о творении евреями у вавилонян. Указанные немногие черты сходства библейского сказания с вавилонским не есть явление исключительное. Черты такого же и даже большего сходства имеет оно с сагами индусов, персов, этрусков и многих других народов, но кто же станет заключать на основании этого к заимствованию сказания о творении или евреями у всех этих народов или наоборот! Сказание о творении, это чудная, всемирная страница, обошедшая много стран в старом и даже новом свете до его открытия, и место её рождения с большим правдоподобием может быть указано разве в семье первосозданного человека¹⁸.