Рассуждение о безбожии

В сякому человеку, здравый разуме имущему, видим есть безбожия порок, или скверна и гнусность, никоею мерою измеряемая, и тех, которые безбожия придержатся, последнее нещастие и бедство неизреченное; потому в рассуждении человеческого ума, яко предостойнейшей над всеми животными прерогативы, трудно бы надеятися от оного толикому происходити скаредству, аки бы плоду пагубному, окаянного своего виновника опровергающему. Но понеже сомнение о семе разрешает самый искусе чувственный и достоверные истории, того ради о таковой человеческой ума плачевной фурии, или бешенстве, яко вправду бывшей во многих и ныне бываемой, сие краткое рассуждение предлагается.

Что Афеисты, то есть безбожники, сушь и были, искус и истории яко же выше помянуто, показуют. Они множайшие были из людей высокого разума и учения, обычным любомудрия наречием называемых философы, а именно ; Критияс, Платон, Академики ; Аристотель, Стратон Лампсацкий, Перипатетики; Феодор Киринейский, по прозванию Афеист, и Бион, Стоики и Циники; равно и прочий, которые высоту ума своего хотяще народу показати, разные, одни другим противные, либо отменные о состоянии всего мира слагали системы. Хотя же и не нарочно и не с Афеистским умышлением, однако же, из оных и самому безбожию происходити видимое есть следствие. Что бо есть иное, материи первой существенно нужное и Богу собезначальное причитати бытие, якоже Платов, Аристотель и прочий мнели; или с тоюжде материею существенным и неразрешимым союзом Бога связати, якоже Стоики признавали; или из случайного атомов стечения всего мира составление производити, якоже Епикур и другие шалели; что, говорю, другое есть сие, ежели не самое лютое Божества опровержение, хотя, может быть, некоторым из них нарочно и со умышлением не приходило безбожное беснование ? И отсюду видимо есть ума человеческого бедное и весьма опасное кичение, который когда, кроме благодати Божией, собою начнет к высоте преизящества восходити, толь далече заблуждает, что и надежды нет ко исправлению. Таковых убо прежде помянувшихся системе о состоянии мира философские разности сии суть знатнейшия:

1. Сцептический Афеисм то за основание себе имеет, что будто нет подлинного о всяких вещах и достоверного знания; и того ради рассуждение о всем есть сомнительное.

2. Догматический Афеисм, генерально рассуждаемый, полагает за фундаменте, что первые материи бытие есть вечное и всегдашнее, существенно нужное, а не случайно.

3. В особливости же Аристотелева Афеисма основание есть: когда составление мира сего из случившегося атомов стечения зело неугодно и смешно ему показалось, а аксиома оная философическая, что из ничего ничего не бывает, глубоко в рассуждении его вкоренилась, конечного же Создателя либо не ведал, либо признавать не хотел всемогущества: то в такое впал мнение, яко мир сей безначальный и предвечный есть и род человеческий всегда был и будет.

4.Стоического Афеисма основание есть, что Бог имеет с первою материею существенным и нерешимым союзом сопряжение.

5. Епихурова и Стратоникова Афеисма основание, якобы мира сего составление есть из случайного атомов стечения.

6. Венедикта Спинозы Афеисма основание есть, исповедание единой только во всем мире субстанции, или существа, или натуры, прочего же всего разных оныяж натуры аффекций, или модификаций, то есть качеств, или деланий признание.

Между догматы Афеистские сия включаются:

1. Провиденции, или промысла Божиего отвержение.

2. О бессмертии души человеческой сомнение.

3. Духов благих и злых бытия отъятие.

4. Пророчествам неверие.

5. Чудес неприятие.

6. Христианского благочестия отметание.

7. Писания Священного чести и достоинства поругание.

Причины и способства к Афеисму суть:

1. Природное развращение.

2. Превозношение.

3. Злое воспитание.

4. Беседы злы, и книге таковых же прочитание.

Случайные причины, или оказии, к Афеисму ведущие:

1. Житие Христиан, исповеданию Христианскому несогласное.

2. Ересей и секте множество.

3. Прения богословского безмерие и прочая.

Свойства Афеисма суть:

1. Самое пренесмысленнейшее безумие.

2. О прочих всех худое мнение.

3. Внешний вид добродетелей.

Плоды Афеисма суть:

1. Последнее бедствие, и самое верховное, которое еще Афеизты в сем житии терпят, а именно: страх и трепет, и изъядение совести непрестанное, к тому ж,ума всегдашнее неспокойство.

2. Великое неудобство ко исправлению.

3. Вред от оных, всему обществу происходящий, яко оного благочиние, в правиле совести и законов человеческих содержимое истребляющий.

На обличение Афеизтского, а на показание Божиего бытия премногие суть доказательства естественного рассуждения, из которых некоторые сокращенна предлагаются:

1. Знание о Боге, человекам врожденное и в сердцах людских написанное, а потому всех народов, сколько их ни есть, в исповедании верховного Божиего правления согласие.

2. Рассуждение о начале движения, сопряжение вещи с своими винами, кои случайные свои имеют события, и тем самим от верховной вины, которая есть сам Бог, имеющие свою всегдашнюю депенденцию, или зависимость .

3. Величество, благочиние, различие и все расположение мира всего, и всех вещей к единому достоверному концу неуклонное течение.

4. В особливости же рассуждение земного круга, и в оном премногих сокровенных, явленных и вновь являющихся сокровище, различия минералов, животных, естестве, склонений и составлений.

5. Также рассуждение человека, и во-первых тела, и во оном всех членов, а в членах расположения, меры, приличия, потребы, также души, и в оной сугубые силы, к познанию и хотению имеющейся, и тоя невещественные, ясно в распространении познания и хотения своего непрестанно действующие, а тем действием никогда же утрудитися могущие.

6. Рассуждение о начале рода человеческого, и во особности обоего пола, непременным числом, между собою соравняющихся. Тож разумеши надлежит и о других не токмо о животных, но также о древах, зелиях, корениях, семенах и прочих, где сугубые роды в коем либо мужеского и женского полу видны.

7. Напоследок историков премножайщих, достоверных и разноверных, и потому беззазорных, ибо обычными страстьми лжи не порабощенных, свидетельства о начале рода, человеческого, потопа, царстве и других народных правительстве, самых народов, языков, учений, художестве и прочих всяких к житию человеческому нужных потребностей.

Из таковых и сим подобных премногих доказательств преждепомянутые Афеисмские системы со всеми своими машинами разрушаются.

1. Сцертический Афеисм, во всем сомнительное признающий знание и ни о чем известия и достоверия не приемлющий, разрушается. Ибо не только вне нас самих многие вещи обретаются, которых бытия, существа и свойства чрез особливейшие ясные доказательства так известны, что и не признать их не возможно [к которому числу и познание Бога надлежит], но еще и в нас самих особенная некоторая сила и могущество есть, духовные вещи, которые никакому чувству не подлежат, познавати, наипаче, что всего удивительнее, тоже самое познание обратным ума действием представлять. И сие хотя ничего в себе материального, то есть вещественного, не содержит, но самого ума всеглубочайшее о себе самом и действии своем упражнение знаменует; однако же толь нам оно достоверно и известно есть, что ежели бы кто о томе похотеле сомнитися и требовать доводов, тот бы показался весьма того своего умного превосходства лишенным быти, и вместо довода прочувственнейшего сам и бытие его будет ему довольный довод. К тому ж Сцептические суемудрцы, ни о чем себя знающих не исповедающие, и тем самым достоверное знание о Боге отвергающие, которым доводом то свое мнение утверждают, тем оноеж самое и опровергают. Ибо ежели признают сомнение о всех вещах, то тем же самым и те вещи самые признают, и оных купно бытие, существо и свойство, без которых никакие вещи не познаются; а тем же самым признают и ума своего слабость, и немощное о вещах рассуждение ведают, и ведают несомнительно свое сомнение. Из чего видимо есть сие вышереченное умствование воистину слабое, или паче рещи безумное, и бесноватым людям, за лютостию недуга ничего о себе не знающим, во всем подобное.

2. Догматический Афеисм, генерально рассуждаемый, имеющий за фундамент первые материи, вечное и всегдашнее бытие, существенно, а не случайно нужное, такожде разрушается. Ибо сколько ни станешь о первой материи мыслить, куда ни станешь ее обращать, как ни станешь оной присматриватися, не возможно сыскать того, чтоб оное бытие было существенно, а не случайно нужное, которое единому Существу всеблагому, всесовершенному и всесильному только прилично и нужно есть. А материя первая по внутреннему ее рассуждению показуется в своем бытии несовершенною, понеже сама есть в себе мертва и недействующая, но действуемая; ибо в оной сия вся производит форма, что всем, философскому учению и мало приобщившимся, без всякого сомнения известно есть. Когда же ум наш из рассуждения своего бытия показуется существом, разум, волю и могущество к движению и обращению помышлений и тела имеющим, то первая материя, сего всего лишенная, много худейшею нашего ума покажется, и последовательным доводом видимо то будет, что оная не имела к бытию своему существенной нужды и потребы, и тако ниже всегда была, ниже могла быти.

3. Афеисм, от системы Аристотелевой происходящий, уничтожается потомуж, что выше сего против догматского Афеисма предложено есть, а кроме того и потому, понеже в материи первой, которые безначальное бытие и самое по существу нужное, признает Аристотель, не обретается того, чтоб могло быти подобное формам [якоже философы умствуют] существенным, которые в самой вещи суть; ибо теми формами совершается первая материя, по свидетельству генеральному всех философов: форма дает существо вещи; то только нужда признать оных форме творение, то есть, яко они из ничего в бытие произведены. Да первая ж материя без движения была недвижима, движение же без движущего никоею мерою не может быти. Напоследок ежели оные формы от материи первой не произошли, то много паче душа человеческая, яко умная и бестелесная, от телесной вещи произыши не могла. И тако принужден Аристотель признать творение временное, от чего предвечное миробытие само собою уничтожается.

4. Стоический Афеисм разрушается сам от своего противоречия ; когда бо рассудим силу и самую натуру Божества, которая, яко некончаемую совершенства своего знаменующая добродетель, безмерно отстоит от всяких скудостей и несовершенств, яковые имеют в себе всякие твари; и когдаж Бог к материи и к непременным фашам, то есть к неразрешимому всех вещей из случаев совокуплению, прицепляется, или свойственнее рещи, покоряется: то тем самым видимо и его познается несовершенство и бессилие, что само себе противно есть.

5. Епикуров и Стратоников Афеисм, атомов, то есть самых малейших телесных частиц случайному стечению, бытие мира сего причитающий, опровергается темиж доводами, которыми второй догматический и третий Аристотелев. Ибо самая суетная баснь есть мнении о помянутых атомах, будто оные безначальное свое имели бытие существенно нужное; но еще суетнейшая есть из случайного тех атомов стечения толикое мира сего величество составившееся призна- ваши. Стечение бо атомов не что иное есть, токмо движение, а движение безо движущего како может быти ? Случайное же стечение благочинию и приличию не только не есть свойственное, но и весьма противное. Да еще какому благочинию ? и в самой черте нерушимому и неповрежденному. К томуж душа человеческая, яко умная и ничего в себе телесного не имеющая, како могла из вещественных и телесных оных атомов произыши ? А как Стратон, убегая толиких безмесший и неприличий и неразрешимых неудобстве, из мнения Епикура следующих, умножил оное особливым своим рассуждением, которое возмнил довольное быти на отложение всех тех трудностей, а именно: первой материи, или атомам [тож самое знаменующим], движение и некоторую жизнь причел, и на таком основании своей системы всю свою прочую устроил машину: то теме самым великое невежество, вне всякого размышления бывшее, показал. Ибо самый разуме человеческий утверждает, что фундамент в начале всего строения подобает не только положити, но и утвердити, а потом прочую машину сооружити ; но от него сделалося вопреки. Ибо он атомам своим даровал движение и жизнь; но какое движение без движущего, и какая жизнь без жизни виновника могла быти?

6. Афеисм новопроявившегося в Голландии безбожника Венедикта Спинозы, который хотя своего безбожия ясными и простыми словами не открыл, однако же таковую сложил систему, которой явственно и самое следует безбожие. Ибо едину только субстанцию, или существо, или натуру во всем мире признал, и той самый мир, си есть всех вещей собрание, божеством нарек ; в особности же тогоже мира части рассуждаемые, аффек- циями, или модификациями, то есть качествами, либо деланиями божества такового назвал. И таковый, пагубный человеке в томе своего мнения составлении хотя тяжчае других философов преткнулся и пале: ибо и сие свое умствование из единых скаредных контрадикций, то есть противоречений, едиными другие разоряя, безумно и нерассудно сплел, и только едиными словами прелестными и чвановатыми ту свою глупости грубость покрыл ; однакож не в последнем был от прочих у своих учеников и подражателей почтении. А понеже он, якоже выше помянулось, Божества ясными терминами не отвергает, но и паче исповедует, того ради от единого сего его исповедания мнения его суетного разногласие показуется. Ибо ежели, по силе системы его, подобает быти Богу, то оному следует материальному быти, то есть телесному, и последовательно и душе человеческой умной такожде телесной, что все есть безместно. Еще же по сему подобало бы Богу быти и человеком и прочими всякими животными, и которые животные, о сколь многая! когда погибают, то толико и самому Богу тем же бедам подпадати следовало бы, а сие последнего смеха и негодования есть достойно. Когда же рассудим человеческого ума и тела множае к злодеяниям, нежели к добродетелям склонение, то от мнения сего суемудрца приходило бы самому Божеству таковое несовершенство, что ужасно и помыслиши. Еще же Спинозы беснование и самого Сцептического Афеисма, в и числе воспомянувшегося, глупейшее показуешся; ибо по Сцептическому Афеисму когда единое призналось невежество и оттуда следующее его сомнительство, то тем единым противоречения будто некако разрешаются. По Спинозскому же Афеисму сомнительства о всех вещах нет, и ясное признается знание; но что разуме и чувства наши яснее солнечного света нам представляют, тое они последним своим безумием отвергает и инако толкует. Что бо может во всем мире яснее быти, как то, что множество вещей собственное свое единая от другой имеют существо, бытие, различие и разделение? Сие же от нас отъяши хощет Спиноза. И когда сам он предреченные из мнения своего следующие безместия, а особливо от лукавого человеческого склонения приходящее Богу несовершенство усмотрели, и сего неудобства неразрешимого убегнуши не возмог, разрешил смеха достойным ответом, которым и всего себе связал; ибо душу человеческую не самою субстанциею; или натурою, или существом Божиим, но некоторою, а не знает какою, оного существа назвал модификациею, то есть качеством, либо деланием, мня сим образом оного убегнути безместия. И по такому рассуждению Спинозы мощно так говорит, что когда человеке мыслит, то не он мыслит, но мысль его ; ибо когда человеке говорит, то не человеке говорит, но разговор. От чего можно всякому и препростейшего ума человеку усмотреши, какую цену имеет сия неосновательная Спинозы система.

И так из опроверженных систем Афеизтских следующие предложения, или умствования, отвергаются сими рассуждениями, из которых в первейшем числе сие есть: понеже Бог своими пренаидовольнейшими совершенствами всякую широту ума человеческого неизреченно превосходит, того ради за скудостию нашего ума, мы человецы, не толико знаем Бога, яков он есть, елико знаем, яков он не есть, и шло из примеров телесных вещей, И тако когда Бога называем безначальным, непостижимым, некончаемым, невидимым и прочими свойствами отрицательными, то не в такой силе нарицаем, будто о Бозе не можем имети никакого знания, для того, яко он некончаемый, а ум человеческий пределами своими, да еще скудными, сокращен и измерен, но того ради единого, яко ради таковой разни Бога и ума нашего совершенно существа его постигнути не можем ; показуем же точию, яко Бог таков, как все суть телесные вещи, не есть, сиречь начала и конца не имашь, ниже подлежит каким-либо несовершенствам и отменам. Суетное же есть сие Афеизтов умствование, что они познание единым чувствам телесным, а не бестелесному уму причитают, хотяще оное о Бозе, яко о бестелесном существе, познание истребиши, ибо обратное к себе и о себе ума человеческого действие, о котором довольное прежде сего рассуждение было, как могут вместити, в котором познании никакового чувства видети и усмотрети не возможно ? Когда бо помышление человеческое бестелесное не видится, кольми паче помышления человеческого познание. Непременный называется Бог по всегдашнему и единакому своего все- совершеннейшего существа бытию. А хотя во времени из ничего единого стало произведение всех вещей, которых прежде того не было, однако вся премена от вне существа Божиего, а не внутрь произошла; ибо прежде бытия мира Бог, яко пресовершеннейший уме [подобием созданного ума нашего глаголю], имел всегда к себе обратное себе познание, которым свое совершенство, и самую верховную благодать, и превысочайшую премудрость познавал. И тако, взирая на себе, крайнюю утеху из себе имел, и вышнею любовию себе, яко верховное добро, любил; а по создании мира, си есть по произведении в существенное бытие всех тварей, отмены он в себе никакой не получил. Понеже оные все твари в его уме, яко в архетипе, то есть первообразном, непрестанно обращались, то есть: прежде бытия их ведал оные раздельно и всесовершенно. Творение же оных тварей не внутрь существа его, но от вне показуется. И сим неизреченной своей доброты расширение будто некоторое разлияние устроил; разлиявшуюся же свою доброту и от вне в других утвердил и возлюбил. Безумно убо и безстудно Афеизты познание бытия Божиего некоторому ума человеческого заблуждению, будто от разных причин произведшему, причитают, а именно: от злого сердечного склонения, либо воспитания, от ложного увещавания, от хитростного вымышления некоторых человеков, то есть обыкших востязовати якового либо злоделателя тако [есть Бог, Бога бойся], к содержанию гражданства и к лучшему всенародного правительства безопассшву и прочая. Они сие делают подобно огневицею страждущим, которым здравые люди больными кажутся, а они, сами вправду болящие, мнят себе быти здоровых. Ибо познание Бога, еще же таковое, яковое Христианское благочестие показует, то есть сопряженное с премножайшими заповедьми, злое сердечное склонение исправляющими, и не тако временное мирное житие ходатайствующими, яко другое по смерти толкующими, от тех предложенных худых причин происходити не может, но разве от единого совершенного ума человеческого действия. Кто бо, здравый ум имеяй, тако будет рассуждати, дабы учение о презрении благополучии всяких временных, еще же и жизни, а о избрании нищеты, о незлобии, о простосердечии, о любви к врагам, о трудолюбии, о будущей по смерти жизни, о востягивании похоти и прочих всяких страстей, о благоутробии нелицемерном, но от знания людского закрытом, о умершвлении плоти и прочих тем подобных; такое, глаголю, учение временный единый интерес, или пользу содержало, а о будущей жизни по смерти не промышляло и не наставляло? Сие без всяких доводов видимо есть. Но еще сильнее утверждает всенародное оное от начала мира доселе чрез многие веки постоянное о Божестве согласие, которое при непрестанной бесчисленных вещей перемене едино было непременное, и в самом верховном благоговении содержалося и поныне содержится по единому природному ума человеческого правилу, кроме всякого учения и наставления.

От сих рассуждений переходим к догматам Афеизтским, в третьем числе описанным, которые сами собою опровергаются по таковым утверждениям:

1. Провиденция, или промысле Божий, которого ведети не хощут Афеисты, показуется от силы и натуры имени сего самого. Аще Бог есть, убо и промысле его есть. [Таковый непреоборимый довод и доказательство есть противу тех, которые никакоже Бога исповедуют, а промысл его отмещут. Инако, разве Бога не совершенного, то есть ни Богом признавати похотели бы. ] Ибо, которая вещь по существу своему имеет от кого иного свое бытие, таяжде по существу своему от того ж требует и о себе промышления; равносильно бо вещь имеет свое существо и пребывание. Но вся тварь по существу своему имеет свое бытие от кого иного, си есть от Бога; ибо вся тварь себе существа от себе самой не дала, инако тем самым тварь оная и прежде бытия своего была бы, когда бы сама себе бытие дала, и не была бы, когда во времени стала, что все невместительно. И тако вся тварь, состоящая силою Бога, ту едину имеет разнь от оного своего Виновника, яко той сам от себе есть, и никемже другим, но собою единым состоит; тварь же вся не тако, убо вся тварь по существу своему от Бога требует и своего содержания и о себе промышления. Не меньшая бо добродетель и сила требуется к промышлению, или к смотрению вещи, яковая была нужда к ее творению.

Рассудим о житии нашем, и оного время разделим на малейшия частицы, бывшее то есть, настоящее и будущее: увидим, яко всякая часть того нашего времени с другою частицею никакого не имеет конечно нужного сопряжения, для того, яко одна частица другою не состоит, и другой не сопребывает, например отсюда, что я прежде сего не давно был, не следует то, чтоб я и ныне конечно был; или, что ныне есмь не следует из нынешнего моего бытия, чтоб я конечно и впредь был, разве Виновник мой паки мене будто сотворит, или от единого к другому принесет времени, то есть промыслит о мне и утвердит мое в единаком состоянии бытие, и тако оное продолжит. Сице промышления нашуру рассудимте, немногую между промышлением и творением усматриваем разнь, разве только сию, яко творение стало без всякой черты времени, промышление же совершается временем и во времени. Показует такоже промышление Божие тоеж природное в мысли человеческие всеянное о сем знание, которое и Божество быти верует. Сие еще усмотрел и от древних Нумений, который от призывания Бога промысл его быти показует: такожде сие, рече, еже во всех людях согласно есть, подобает молити Бога, и оного дарами и приношениями почитати, знаменует быти провиденции. Ибо ежели бы никаяже провиденция мира сего управляла, то кто и кому молился бы?

Утверждают промысле Божий оные все вообще доказательства, которые в осьмом числе на обличение безбожия приведены, а в особности рассуждение о человеке, который между всеми тварями за мысленное свое превосходство честнейший несоравненно есть, особливее же о едином различии лиц человеческих; понеже в толиком множестве бесчисленного народа не возможно изыскати и единого человека, которой бы другому лицем во всем подобный был, хотя во оном лице и частей не много есть; но елико множае людей есть, толико есть и разноличий. Того ради кто толь бесчисленного разностей лицо умножения промыслу Божию не восхощет приписати, когда сие видит несуетно сделанное? [Ибо ежели бы человек другому был лицеме во всем подобен, какие бы происходили в сем житии человеческом помешательства ? Трудно все оное и исповести. И сие едино рассуждение многий от высоких философов за довольное усмотрели быть к доказательству и бытия и промысла Божия.] Не только же от сего, но и от другого рассуждения показуется промысле Божий, рассудим только человеков либо в особности, либо в обществе, то есть в республиках и церковном собрании, разные случаи и состояния увидим. [И сие есть в особности,] что многие около времени рождения и воспитания, наставления и учения, и других тому подобных бывают, которая кажутся нам случаем происходити; а как чрез таковые способы чудная происходят действия, а особливо в Монарших домах, которых состоянию не только все государство обыкло себе уподоблять, но и в самом церковном теле разные оттуда происходят перемены: то таковые плоды с винами их внятно совокупляя, нельзя не признати дивного некоего смотрения Божиего, то в праведном наказании и гневе его, то в человеколюбном помиловании и благословении совершаемого. Сюда же и сие надлежит, яко худых людей тайная весьма злодеяния, о которых по состоянию времени и вещей кажется уведати бы не возможно, самоудобнейше, без всякой нужды многократно обыкли открыватися, то ради предобережения пользы всенародной, то чтоб оным злодеям подобающей казни не избежати. Когда же целые рассудим народы и всего мира государства, увидим во оных многие и великие перемены, и непостоянства, и превращения бываемые, которые хотя кажутся от политических причин происходити, но самые умнейшие и искусснейшие мужи силу высочайшую толь действующую принуждены бывают исповедати. И сие исповедание толь праведно есть, яко некоторые от положения звезде, либо фатальных союзов, либо откуда инуда сицевого пременения причине оных искати нудятся, и теме самым признают оные события не единым советом и изволением человеческим совершаемая быти. Сверх того самый искус ежеденный показует нам, яко частократно самые премудрейшие советы плода своего лишаются; вопреки же с поспехом, да еще счастливым весьма, сказать так, никакие и кроме всякого совета и размышления, будто устремлением некоторым, людские поступки происходят. Тот же искус и сие показует: когда царству, либо государству которому настоит пагуба, тогда оного государства самые премудрейшие люди будто ослепленными делаются, так что советов здравых не могут сыскать, ни сысканных принимать и по оным действовать. И так те все, которые на фатальные союзы, либо на фортуну, либо на подобное что нарекают, не вдают, что говорят. А по прямому должны провиденцию оную чудную Божию признати. Всяк бо, который рассудит о состоянии царства Израильского при Ровоаме, Иудейского при Седекии, Перского при Дарие¹ Котоман, которого Александр великий победил: то из того рассуждения самое дело оного промысла Божиего чувствительно увидит. Когда же к рассуждению и о церкви прейдем, то и зде светлое позорище промысла Божиего нам покажется; ибо ежели кто начало тонкое с чудесным возрастом оные, неприятелей наветы и гонения с защищением ужасным, неразлучное наследие с применениями, которые понесла, и везде все плоды с причинами правильно и тщательно снесет и соравнит, тот премудрое во всех сих всеудобнейше усмотрит Божие правление. Едино между многими сомнительствами, аки бы сильнейшее и важнейшее, которое обыкло в мысли человеческие вселятися, о промысле Божием, предлежит ныне разрешити, кое прежде еще Сенека в книзе о провидении усмотрел: чесо ради, рече, злая приключаются добрым людям, егда есть провиденция ? Ответствует на сие и разум человеческий и Писание Священное. Что до первого, невозможно сего не признать, яко злых людей благополучие много кажется нам большим быти, нежели в самой вещи есть; ибо как наичащше бывает, что благополучие высокое с трудностями неизреченными, с бедами и опасностями превеликими, с попечениями некончаемыми совокуплено есть. И когда бы кто вся благополучия и довольствия имел, лишен же бы был тишины своея и упокоения, не может не быти злополучным и самым беднейшим, хотя бы он казался и наисчастливейшим. Тако равномерно и тех, которых за несчастливых людей почитаем, несчастливость и злополучие много большим нам мчится быти, нежели в самой вещи есть; ибо ежели кто кроме всякого злодеяния есть, и в совести своей тишину и чудный оный мир имеет, то хотя он и кажется быти злополучен, однакоже по справедливости много благополучнейшим он будет оных злых людей, которые, в превысочайшем всяких вещей довольствии изобилующе, суть несравненно злополучнейшие. А яко того своего злополучия злые не ведят, то самое невежество их есть злополучие. И тут наибольше показуем мы ума нашего слабость, когда не только признаем злых оных благополучие, и тем самым оным похлебетвуем, себе же прельщаем, но еще томуж благополучию и завидим. У убогого человека пища и питие худейшее по многой части бывает, нежели у богатого; но кто чего сладостнее употребляет, того здравый стомах свидетель есть. Не множаель щастливцы оные, многоразличными трапезами изобилующие, имеют свой поврежденный стомах, который по несытству своему излишним яствием обременивше, понуждают его до изблевания и других тягостей. А когда к сему оные упомянувшияся трудности и излишния попечения приложатся, то нетрудно всяк узнает, которого из сих сладка и вкусна, и которого в самой вещи горька и неприятна, а по мнимому сладка и вкусна трапеза будет. Но в рассуждении доброты и злобы человеческой многократно прельщаемся. Часто нам мнятся быти люди добродетельны и простосердечны, кои самою вещию суть скаредньи, льстецы и лицемеры; вопреки же тех поносим, яко худых и непотребных, которые в правду суть благи и всякия чести предостойнейшие. Напоследок, когда и тако будет, якоже и частократно бывает, что многия предобрые и добродетельные мужи кроме всяких своих вин утесняемы суть, и многи скорби и конения невинно претерпевают, то уже зде рассуждение ума нашего натуральное подкрепляет откровение Божие чрез Священное Писание, си есть, чрез оное извествуемся, яко остается по животе сем будущее совершенное воздаяние благим и злым по мере правосудия Божияго. И тако злая сия вся, приключающаяся благим людям, обращаются во благая, по свидетельству Писания к Римлянам гл. 8. ст. 28: Вемы, яко любящим Бога вся поспетествуют во благое, Деяний гл. 14. ст. 22: Многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие, у Луки гл. 24. ст. 26: Не сия ли подобате пострадати Христу, и внити в славу свою? И сие то есть тайна креста Христова, которую неверные постигнути не могут; а спасаемые зде познают верховную Божию премудрость и всемогущество. В первом послании к Коринф. гл. 2. ст. 6 и 7: Премудрость глаголем в совершенных, премудрость же не века сего, ни князей века сего престающих: но глаголем премудрость Божию в тайне сокровенную, юже предустави Бог прежде век в славу нашу. Тако убо злополучия и беды благочестивых людей не суть зло, но паче доказательство любви Божией. К Евр. гл. 12. ст. 6 и 7: Егоже любит Господь, наказует: биет же всякого сына, егоже приемлем, Аще наказание Бог: который бо есть сын, егоже не наказует отец? От сих всех, еще же и от собственного рассуждения о бессилии, скудостях и несовершенствах прочих тварей, явственное происходит промышления Божия доказательство, что всякому, внимательно сия вся рассуждающему, видимо будет.

2. Душа человеческая, которую Афеисты яко телесную, тако и смертную мнят быти, есть невещественная, сиречь и бестелесная ж бессмертная: невещественная по сему, яко движение оные не что иное есть, только единое помышление, которым душа бесчисленные объекты, то есть представляемые себе вещи многоразличные постигает, и будто написует и написанная хранит, яко в неисчерпаемых некиих сокровищах; и когда похощет, произносит оные в неудобоверительной скорости, с чудесным и неизреченным благочинием, без всякого помешательства. И такое оные написание не всегда бывает простое, но от многих сложенное ; ибо одних вещей идеи, или образы, с другими разными образами соединяет; а от соединения сего новые и странные образы написует, и сие у философов аргументациею называется. Что же всего чуднее есть, о таковых всех своих помышлениях другим глубочайшим, а весьма отменным помышлением, то есть обратным оного действием известною бывает, и не только, тое, но и оные еще испытует, и по такому испытанию утверждает, или опровергает. Еще же и тое испытание свое без всяких доводов ведает другим множае внутреннейшим помышлением, то есть сама в себе тому свидетель есть, паче всякого свидетельства достовернейший. В мозге же человеческом хотя сколько нибудь присматриваться станет, и разных прилежания и испытания образов употребить к разделению оного, и к другим Анатомическим и Химическим резолюциям, то не сыщет в нем и малейшего следа толь дивных действий, который бы могли от него произыти; ибо не только мозге, но и все тело человеческое мало и мелко есть. Душа же, в толь тесном месте с ним сопряженная, всю подсолнечную в своих акибы недрах содержит. Таяж душа имеет другую составительную свою часть, то есть волю, которая имеет дивную некоторую власть, власть же повелительную не только над всеми ума оного действиями, но и над самым телом ко всякому, якоже ей похощется, обращению; и о таковой власти нашей обратным оным помышления нашего действием мы сами бываем известны кроме всякого сомнения. Но и таковой верховной власти воли нашей иногда разуме, первейшая души часть, пределы и меру уставляет; и когда случится оной воле те пределы переступить, тогда сицевым ума нашего обращением тое ея безмерие усматривает, и се-то есть совесть; а усматревши тем же действием увещаваем оную волю к сокращению той власти, или к пременению; и таковым увещанием тогда многократно исправляемы бываем по всему человеку, когда со властию худым обычаям противимся и оных весьма ненавидим. Сими и сим подобными бесчисленными действиями непрестанно упражняющаяся дута человеческая никогдаже может утрудитися и из немощи, что всяк, присмотревшийся себе, без всяких трудов может познати. И сия вся оные действия не иное что суть, только единое помышление, си есть мысли нашея природное некоторое существенное движение. Материя же всякая, в рассуждении своего существа, постизаемая бывает нами яко всячески протяженная, сиречь имеющая широту, долготу, глубину, высоту и прочие фигуры. А с таковыми свойствами всякой материи не возможно никоею же мерою свойстве ума нашего смесити; ибо одни от других всецелым, да тако реку, небом отстоят. Кто бо скажет, что в материи оной, внешним чувствам подлежащей, и в телесных ея фигурах усматривается подобное нечто чудным оным ума нашего постизательством, разве бесстудием сицевым последнее свое похощет открыти невежество? И отсюду поистинне душа наша показуется в своем существе быти невещественная.

Бессмертная же дута по сему познавается, когда она живот свой имеет в движении; а чрез движение помышление разумеется. Помышление же такое непрестанное у нея есть, то и движение у нея перестати не может; ибо сама себе никогдаже может оставити. Движение же души, не яко телесные вещи движение, но яко живоносное оные и не престающее, паче же самое существенное ея действие зде разумеется. И так крепкое и само собою всякому ясное происходит от реченных следствие; ибо когда дута, как показано, есть невещественная и бестелесная, то оная есть и нерождаемая и неумирающая. Существо бо бестелесное никакового семене в себе не имеет, и от телесной вещи бытия своего получить не может; понеже, по универсальному всех философов знанию, вина вещественная всегда себе подобный плод вещественный же производит. И так душа начинает быти чрез единое Божие всемогущее творение, которое, когда в рассуждении нам предстоит, яко вещи из ничего в бытие произведение: то показует расстояние некончаемое, между ничем и между вещию имеющееся. К одолению же такового некончаемого расстояния никая сила может быти довольна, кроме всемогущества Божияго; а когда душа начинает бытие свое имети чрез творение Божие, а не чрез рождение, то она не может не быти и чрез смертное разделение. Смерть бо не что иное есть, точно разделение частей, во взаимном совокуплении бывших. Душа же бестелесная и ни из каких частей сложенная, но вся в себе купно сущая, коему бы могла подпасти разделению, не возможно сего и постигнути. Когда бо есть вся в себе цела и существенно нераздельна, то следовательно тем самим есть и бессмертна. Способствует к томуж бессмертию души чувственным доказательством гласе совести человеческия, грешников всегда снедающия, хотя бы оные вышние всякого страха человеческого в самом превысочайшем градусе обретались; такожде некоторое природное бессмертия вожделение, обще всем людям врожденное, которое и в самых прегрубейших народах видимо есть. И хотя душа иногда в немощи телесной яки бы спящая, или сонемоществующая, многажды видится ; однакож сие ея телу соболезнование, свойственнее же рещи сожаление, бывает для самого приискренняго и теснейшого с телом своим сопряжения. И часто то видно бывает, яко во многих тяжчайших болезнях и при последнем издыхании совершенное свое имеет действие в здравом помышлении, познании и рассуждении, когда уже и все члены телесные в последнее приидут бессилие, и в натуральной оскудевают конечно теплоте.

3. Духов бестелесных бытие показуется из самого всесовертеннейшого всего мира составления. Аще бо ведаем быти естества некоторые просто телесные, яковые суть все, кроме человека, и притом естество частию телесное, частию же умное, каковое есть человек: убо ради совершенного и генерального мира сего составления и красоты прилично быти естеству и просто умному, или просто бестелесному; а как просто телесные вещи имеют свое совершенное существо, то по силе равномерия и просто умному естеству подобает быти толико совершенному, чтобы по такому своего существа совершенству сопряжения телесного не требовало, и тем самим от души человеческой разнь свою имело. Утверждается такожде бытие бестелесных духов бытием души человеческой, о котором во втором числе выше сего довольное было слово, или доказательство. Но способствует еще сему и всенародное мнение, свидетельства различные различных историков, примеры бесчисленные, из чего множайшею частию человеческое составляется познание. Ктож, здравого ума сый, оные представления многообразные единому прелестному дерзнет причести суеверию, или хитростному вымышлению? Когда различие и времен, и народов, и свидетельств согласием своим истину самую показуют; к томуж когда выше сего явственно доказано Божияго естества и души человеческой бытие: то какое может показатися неприличие бытия оных тварей умных? А всемогущество наивящше Божие, яко ближайшее оного бытия свойство, всякое зде отъемлет сомнительство. Кто же бы о сем похотел сомнитися, тому надлежит первое важную и истинную причину своего сомнения показать, какое бы он неприличие в духах тех бестелесных усмотрел; инако бо от последнего упрямства и безстудия не будет свободен; ибо когда, яко выше речено, многия свидетельства разноверных людей и различными временами поживших представляют некоторые чрезвычайные некиих людей дела, волхвования и чудотворения и прочая сим подобная, которая видимо меру естества человеческого превосходят: то кто отсюду не усмотрит вышетелесной твари, совершенством своим немощь оного человеческого естества превосходящей? Буде же Афеисты верить сему не похотят, должны будут показать самую правдивую причину тому своему неверию; но сие у них безнадежно.

4. Пророчества, или проречения о будущих вещах случайных были, и суть, и имели начало свое от самого всеведущего Бога, и от него сказуемы были человеком, благодатию его просвещенным. Сие показуется чудесным событием премногих пророчестве, о вещах бывших таковых, которые после многих веков собылись тако, якоже пророчества предсказали, из которых знатнейшее есть у Исайи место о Кире, первом Персидском Царе, в главе 44, стихе 28, да в главе 45, стихе 1. Пророк Исаия жиле вовремя Езекии, Паря Израильского, от которого до первого пленения Вавилонского были еще по нем Цари во Иерусалим, числом восемь, якоже имеется в книзе второй Паралипоменон от главы 32, до конца той книги. По пресечении же Царей Иудейских и разорении Иерусалима были Иудеи в пленении Вавилонском седьмдесят лет. По прошествии же 70 лет абие Монархия Вавилонская престала и рассорена была от оного Кира, Царя Персского, который по взятии Вавилона велел обновить разоренный храм Иерусалимский, всех же Иудей, в Халдеи и прочих странах бывших, отпустить в свое отечество, и то открытым своим публичным указом всенародно объявил. А таковое Кира ко Иудеем благодеяние Исаия прежде толикого множества времен, си есть прежде 200 лет, или и больше, не только предзрел, но и весьма ясно предсказал, и самого Кира по имени назвал в вышепомянутой главе 44, стихе 28 иже, си есть Господь, глаголет о Кире; ты еси пастырь мой, и ты исполнити всю волю мою, и глаголет ко Иерусалиму; созиждетися, а к церкви у основана будеши. В 45 главе стихе 4. ради раба моего Иякова, и Израиля избранного моего, аз прозову тя именем твоим, и прииму тя; ты же не познал еси мене, и прочая. He меньше славное и Даниила Пророка о разорении единых, а о восстановлении других царств имеется пророчество, которому коль ясно разные события согласуют последние, не возможно довольно удивитися. И понеже тем же – событиям согласуют разные многих беззазорных историков свидетельства, то како Афеисты без крайняго и нерассудного своего бесстудия тому прекословити дерзнут, разве всякое знание и достоверие единым слепым своим упрямством у всех людей отняти похотят. Был от язычников Порфирий, славный оный Браг Християн, который против благочестия Християнского пятьнадесять книг написал, из коих числом дванадесятую книгу всю на опровержение Даниила Пророка составил: тако ему сей, паче прочих всех, тяжестен от своих предречений показался, что за явственную бы победу над Християнством себе причитал, ежели бы его единого могли испровергнути. Но тогдаж от древних учителей, Мефодия, Евсевия и Аполлинария, сильными доводами изобличен, которое долготою времени, так как и другия множайшия писания, до нас не дошли; однако последи оных Иероним, некоторые тогож Порфирия доводы воспоминая, изобличает, а именно: яко Порфирий мнит имя Даниила в книзе оной ложно прописанное быти, а книгу шую глаголет составленную быти во Иудеи во времена Антиоха Епифания от некоторого Жидовина, который тогда бывшее уже вещей состояние, будто будущее, описал. Иероним на сие в предисловии своем на Даниила Пророка тако глаголет: толикое то реченных было достоверие, яко Пророке неверным людям возмнелся не будущая предглаголати, но мимошедшая повествовати. К томуж Порфирий, не добре уразумев силу и намерение пророчества Даниилова, опровергати оное осмелился; ибо зверя оного третияго и четвертого, в седьмой главе Даниила воспомяненного, к единой Греческой Монархии прицепляет, из которых четвертый зверь по силе пророчества к Римской монархии надлежит. Такожде и о рогов, и посреде оных малейший рог возрастший, худым своим толкованием до прежних вещей относите, которые будущим вещам приличные показует Иероним, и те вещи по большой части ныне нам суть уже настоящия; ибо оные роги десять царствий, от Римской Монархии составльшихся, знаменуют: чтый да разумеет.

Паче всех же пророчестве несоравненно удивительнейшее есть предсказание самого Христа Господа о разорении Иерусалима и о церкве оной Соломоновой. Что Христос родился во дни Августа Кесаря, во дни же Тиверия распят был на кресте, сему никтоже и от самых Афеистов прекословит; ибо разные о сем не точию Иудейския, но и Римския и Греческия свидетельствуют Истории. Разорение же Иерусалима было во время Императора Веспасиана, первого лета государствования его, и по смерти Христовой 38 году, и оное разорение толь ясно было Христом Господем предсказано, яко событие оного тому предсказанию ни вечем отменно не было. Иосифе Жидовин в книге 7, в главе 17 и 28 глаголет о помянутом разорении, яко самих пленников было 97 тысяч; убиенных же от Римлян и от междоусобного мятежа во время всего облежения миллионе и сто тысяч, кроме тех, которых продано без числа, наипаче жене и детей, их же никто ради глада и купити хотяше, и кроме тех, которые победительного ради входа в Риме целы сохранены; самый же граде с церковию оною преславною до основания разорил Тит, сын Веспасианов, и камене на камени не оставил, только три столпы в знамение величества и красоты града оного тем, которые не видели его, целы сохранил, прочие же вси домы и стены с землею соравнил, яко едва след тамо был прежде того обитавших. Таковое событие аще приложить к предсказанию Христову, то оное ясно имеется в следующих местах: у Матф. гл. 24, стих 15; Егда узрите мерзость запустения, реченную Даниилом пророком, стоящу на месте се яте: иже чтет, да разумеет.

Стих 16: Тогда сущий во Иудеи да бежать на горы: ст. 17: И иже на крове_? да не сходит взяти, яже в дому его: ст. 18: И иже на селе, да не возвратится вспять взяти риз своих. Ст. 19: Горе же непраздным и доящим в тые дни. Ст. 20: Молитеся же, да не будет бегство ваше в зиме, ни в субботу ст. 21: Будет бо тогда скорбь велия, якова же не была от начала мира доселе, ниже имать быти. Ст. 22: И аще не быта прекратилися дние оны, не бы убо спаслася всяка плоть, избранных же ради прекратятся дние оны. У Марка в гл. 13. ст. 2: Отвещав Иисусе рече ему: видити ли сия велика здания ? не имать встати зде камень на камени, иже не разорится. Ст. 14: Егда узрите мерзость запустения, реченную Даниилом пророком, стоящу, идеже не подобает: [чтый да разумеет:] Ст. 15: Ниже на крове, да не слазит в дом, ни да внидет взяти чего от дому своего, ст. 16: И иже на селе сый, да не возвратится вспять взяти ризу свою. Ст. 17: Горе же непраздным и доящим в тые дни. Ст. 18: Молитеся же, да не будет бегство вате в зиме. Ст. 19: Будут бо дние тии скорбь, Якова не бысть такова от начала создания, еже созда Бог, доныне, и не будет. Ст. 20: И аще не бы Господь прекратил днии, не бы убо спаслася всяка плоть: но избранных ради, их же избра, прекратит дни. А всего ясне у Луки гл. 19. ст. 41: И яко приближися, видев град, плакася о нем, ст. 42. Глаголя, яко аще бы разумел и ты в день сей твои, еже к смирению твоему: ныне же скрыся от очию твоею: ст. 43: Яко приидут дние на тя, и обложат врази твои остроге о тебе, и обыдут тя и обимут тя отвсюду. Ст. 44: И разбиют тя и чада твоя в тебе, и не оставят камень на камени в тебе: понеже не разумел еси времене посещения, твоего. Да в главе 21, стихе 5: Неким глаголющим о церкве, яко камением добрым и сосуды украшена, рече, ст. 6. Сия яже видите приидут дние, в няже не останет камень на камени, иже не разорится. Ст.. 20: Егда, узрите обстоим Иерусалиме вои тогда разумейте, яко приближися. запустение ему. Ст.21: Тогда сущий во Иудеи, да бегают в горы: и иже посреде его, да исходят: и иже во странах, да не входят вон. Ст.22:.Яко дние отмщению сии суть, яко исполнитися всему писанному. Ст. 23: Горе же имущим во утробе и доящим в тые дни: будет бо беда велия на земли, и гневе на людех сих. Ст. 24: И падут во острии меча, и пленени будут во вся: языки: и Иерусалиме будет попираем языки, дóндеже скончаются времена языке. От сих чувственно всяк уверитися может, весьма неложное Христово пророчество, всякий ум человеческий несоравненно превосходящее, единому же всеведуществу Божию приличное быши.

Напоследок, понеже по многим доказательствам весьма видимое есть бытие Божияго существа, которое яко в себе всесовершенное и премудрое, тако тоеюж своею премудростию и будущия вещи совершенно ве- дает: то могло быти от егож самого некоторым человекам свободное и самопроизвольное его о сем откровение, о чем когда свидетели многие показались, то оных свидетельствам не верити, разве бы по самым сильным доводам и явственным беспристрастным изобличениям возможно было; инако же всяке глупому бесстудию и нерассудному легкомыслию будет виновен.

5. Чудеса, Афеистам невероятные, в самой же вещи не только могущие быти, но и поистине бывшие, утверждаются теми ж вышереченными доводами, и которые о истине Христианского благочестия предложатся.

6. Благочестия Христианского истина показуется быти от следующих: и, во-первых, от свидетельства ветхого завета, а наипаче от Пентатевха, то есть пяточисленных книге Моисеевых, яко оные Моисеевы книги быши истинное Слово Божие, свидетельствуют вси Иудеи, прежде жившие и ныне живущие во всем свете, которые при разных и многочисленных царстве и народов пременах особливым призрением Божиим умножившися, чрез долгое время в благополучном обретались состоянии, а ныне отнележе того благополучия лишились, и в различные всего мира страны рассеялись, и неизреченным бедам и теснотам подпали, но в показание гнева Божияго во всем роде никакоже оскудели. Другая тысяча лете тому их применению истекает, а при таком своем бывшем и нынешнем состоянии тот закон, от Бога чрез Моисея себе данный, удержали зело, и невозможно сказать, дабы тот закон, а особливо обрядовый, смешением Иудеев между прочий народы был либо умален, либо тех же народов обычаями прибавлен; ибо оный законе, яко от всех обычаев людских странный, и да тако реку, дикий, наипаче о обрезании, о омышиях, о ошаяниях, о праздниках и тому подобных, делает Иудеев, да и паки реку, от всех народов, в подсолнечной обретающихся, отменными, и весьма их по существу всего обряда разделяет. Не меньше же и по сему ветхий завете, паче же Пентатев, утверждается, яко Моисей, [которому оные книги причитаются] жил много прежде других всех иноверных историков, которых сколько ни есть, все несравненно юнейши суть Моисея; ибо всех иноверных историков древнейший быти Финикийский, си есть Хананейский писатель Санхониатон верится [оне, по свидетельству Порфирия, есть юнейший Моисея около двух сот лет], коего писание с языка финикийского на Греческий перевел Филон Вивдий, а из того перевода некоторые места выписал Евсевий Памфил, первый Христианский историк, и в книги своя о Евангельском предуготовлении в первую и в десятую включил. Пишет же Порфирий, яко оный Санхониатон к тому своему писанию в наставление получил некоторые книги от Иероваала, никоего священника бога Фева. Кто же тот был Иероваал, самое Священное Писание нам его толкует в книге Судей в главе 6 стих 32: Я прозва его в той день Иероваалом; а сие имя есть второе Гедеона, судии во Израили, по сокрушении Ваала идола ему данное, как явствует в той же книге, в главе 7, стихе 1,2: Обутренева Иероваал, сей есть Гедеон и вси людие, иже с ним. В главе 8, стих 35: И не сотвориша милости с домом Иеровааловыму сей есть Гедеон, по всей благостыни его, юже сотвори со Израилем. И тако Санхониатон пред которым древнейшего нет никоегоже историка, тол много юнейший есть Моисея, а кольми паче прочие историки, по нем не скоро уже бывши! И понеже Моисей многим зело временем прочих всех историков и Санхониатона древнейший есть, то кто лучше мог ведаши самые древности состояние и начало всех вещей ? Последовательно чие свидетельство тако будет достоверно, якоже Моисеево? Чтож, когда еще зде, яко к показанию совершенного знания и мудрости, рассудим о начале рода человеческого и о других множайших и бесчисленных вещах, о сокращении такожде жития человеческого и слабости и ко злу преклонении ума человеческого, и тем подобных: воистину никтоже из философов, сколько их ни было, толь приличной и ясной не мог составиши системы, якоже научила нас едина Моисеева история, что уже множайший от богословов весьма сильными показали и утвердили доводами, и сие зде яко утвержденное полагается. Ради достоверного еще доказательства приимем в глубочайшее рассуждение последнее сие: понеже ум наш, сопряженный телу нашему, имеет некоторую слабость и особливое ко злу свое склонение, то не возможно той слабости самому причесть телу, которое само собою не может действоваши. Ибо хотя от тела чрез чувства внешние и чрез движение сердечное происходят многие страсти, которые философия моральная, то есть нравоучительная, называет аффектами, однакож те страсти, сами в себе рассуждаемые, натурально не суть злые и вредительные. Итак, мощно сказать, яко человеку оные естественно приданы в единую его пользу, на примере: всажден в человека гневе не к злобному отмщению и неподобной вражде, но к отражению вредительных ему вещей; страхе и боязнь не к малодушию и отчаянию, но на уклонение от тех же вещей, которых гневом и ополчением отразиши от себе не возможет ; вожделения же страсть не к прелюбодеянию, ни к другим похотям безместным, но к получению полезных. Когда же человек вместо правильного оных страстей употребления к излишеству уклонится, тогда не так тело, как душа тому уклонению, паче же рещи, преткновению виновна бывает. Таковое ж человеческое ко злу склонение без воли его не может происходить _у который чего не восхощет, то есть, о чем не благоволишь, то и содеяши не пожелает; ибо воля конец своего удовольствования имеет добро, под каковым либо видом постизаемое; а оного добра, не может постизаши без рассуждения, понеже человеке, во-первых, всякую вещь разумом своим постизает и познает, познанной же или хощет, яко доброй; или не хощет, яко худой. Тако убо и в предпомянутых страстях

человеческих бывает, которые хотя чрез жизненные духи от сердца, к мозгу происходящие, и самый мозге движущие, наконец, и самый ум человеческий, внутрь мозга престоле свой содержащий, тем же движением смущают однако же кроме рассмотрения, разума, и повеления воли, яко самих правительствующих властей, никакового себе определения и действия совершенного не имеют и многократно бывает, что ум человеческий тое страстей усмотревши движение, своим рассуждением непорядочное утоляет смущение. Когда же примером мужа женатого, упустивши свою верховную над всем телом прерогативу, тому ж телу, будто жене своей, страсти оные производящему, потакает и похлебствует, тогда уже и в самом деле показуется слабость и скорое оное ко злу человеческое склонение. Чтож сие делает, яко ум, бестелесное и невещественное существо, совершенством своим несоразмерно дебелость оную телесную превосходящее и никакой с телом равности и сходства не имеющее, таковым слепым тела движениям покоряется и самохотным своим изволением рабу своему порабощается, не сыщут в своих системах оные превысокие философы никакой основательной причины. Исповедают они сию лютую скудость в человеке быти, множайшие же и нарекают на оную, и к лучшему сея преображению многие добронравия правила составили и предали, но исследоваши причины не возмогли. Благочестие же Христианское и оного при искренний свидетель Священное Писание тайну сию недоведомую толь ясно открыли и истолковали, в прародительном, глаголю, грехе, и от оного в произшедшем человеческом развращении, яко ничтоже яснее может показатися. Снеси места Писания, и увеси, Бытия гл. 3. ст. 6; И виде жена, яко добро древо ве снедь, и яко угодно очима видити, и красно есть, еже разумети: и вземши от плода его яде, и даде мужу своему с собою, и ядоста. Бытия гл. б. ст. 5: Видев же Господь Бог, яко умножишася злобы человеков на земли, и всяко помышляет в сердце своем прилежно на злая во вся дни. Екклесиаста гл. 7. ст. 29: Человека единого от тысящ обретох, а жены доброй во всех сих не обретох. Матф. гл. 15. ст. 19: От сердца исходят помышления злая, убивства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы, лжесвидетельства, сия суть сквернящая человека. К Римл. гл. 5. ст. 12: Якоже единым человеком Грех в мир вниде, и грехом смерть, и тако смерть во вся человеки вниде, в немже ecu согрешиша. Гл. 7. ст. 17: Ныне не ктому аз сие содеваю, но живым во мне грех. К Галатам гл. 5. ст. 16: Глаголю же, духом ходите, и похоти плотския не совершайте. Ст. 17; Плот бо похотствует на духа, дух же на плоть: сия друг другу противятся. В первом посл. к Коринф. гл. 2. ст. 14: Душевен человек не приемлет, яже духа Божия, юродство бо ему есть, и не может разумети, зане духовне испытуется. Во втором посл. к Коринф. гл. 3. ст.5 Не довольны есмы от себе помыслити что, яко от себе, но довольство нате от Бога. Иакова гл. и. ст. 14: Кииждо искушается, от своея похоти влеком и прельщаем. И ст. 15: Таже похоть заченши раждает грех, грех же содеян рождает смерть.

От ветхого завета, яко свою крепость получает Христианское благочестие, показует сие самое правильное от оного происходящее последование, то есть, когда рассудим, яко церковь оная ветхого завета была церкви нового завета преддверием, и показывала будущая, яже собывшаяся уже новая Христова церковь представляет.

Способствуют истине Христианского благочестия свидетельством споим и Христовы Апостолы, о воплощении, страдании, смерти и воскресении, и других чудесах Спасителя нашего проповедавший. Сие же тако:

Самый ум человеческий в томе наставляет нас, дабы мы тем свидетелям веру имели, которые о том, о чем свидетельствуют, сами добре ведали, и во свидетельствах своих никакой страсти, обыкшей бываши в ложных свидетелях, порабощены не были. Таковые были Апостолы; ибо совершенно то ведали, о чем проповедали, а ведали от непрестанного своего со Христом до самой кончины его пребывания; проповедали же с единым простосердечием и нелицемерною верностию. Сие видимо есть оттуда, что не оставили о своих скудостях, либо преткновениях, и малых воспомянуши, и в такой проповеди своей не только всю свою пользу временну отвергли и презрели, но еще премногия злоключения и беды понесли, напоследок и самые лютые смерти претерпели. И при таковых нестерпимых случаях дивное свое постоянство и непоколебимое великодушие показали. А таковым беспристрастным и того ради достоверным свидетелям бесстудные Афеисты ежели дерзают не вериши, то во-первых самого ума правилом одолжены суть показаши самую истинную причину тому своему неверию; ибо, якоже прежде сего речено есть, знание нате составляется по множайшей части из таковых премногих и бесчисленных людских реляции. Но какую причину сыщут Афеисты, кроме единой бедственной ума своего слепоты, которая с какою легкостию представится, с такою ж сама собою отвергнется? Да Христианское же учение о благонравии жития человеческого много совершеннейшие полагает правила, нежели всех философов эфические, то есть нравоучительные догматы; ибо еже глаголет о совершенной любви к Богу и к ближнему, такожде о совершенном целомудрии и незлобии, о усмирении всяких страстей человеческих и о прочём, то ни единому философу и на ум не взыде. Напоследок сие [еже может назвашися верх всех доводов ко утверждению истинны Христианского благочестия] подобает зде предложиши, а именно действие, или плод оные предупомянувшиеся проповеди Апостольские. Из преждебывшего же о сем рассуждения известно стало, яко проповедь, или свидетельство Апостольское есть неподозрительное, и посему должно быти достоверное, понеже проповедники оные никаким страстям, последственно и лжи, не были порабощены; ибо временного своего никакою мерою не имели и не искали, и имеши не могли интересу, который самым тоеяж проповеди основанием отнимался конечно, еже самое, событие и искус видимо показали. Но на действие, глаголю, или плоде тоя проповеди Апостольские когда посмотрим, предстоит оное нам вместо некоего превысочайшего чуда, всякое удивление человеческое превосходящего. Кто бо были оные проповедники? Всякому сие известно, яко единые невежды, худородные [Павла единого некако выключивши], нищие, бедные, да и то малочисленные. Что проповедали ? Христа. Кто он был ? Родом – Иудеянине, Тектонов сын, и родителей убогих имел, и сам уже во время своего посольства так был нищ, яко и места ко упокоению своему лишался. Сие довольно было в странном народе презрение ему исходатайствоваши; но когда посмотреть на кончину его, то оная несоравненное презрение умножает, яко поносная и ужасная. Толико смиренного толь смиренные проповедали ! А когда проповедали, то в той кончине его все спасение человеческое заключали, и кроме его единого нигде инде быть спасению не при- знавали. Еще же сие надобно рассудиши, кому проповедали? Во-первых Иудеям, тем, которые его таковою уже смертию нарочно набольшее поношение умертвиши у Римской власти испросили ; всяк бо у них повешенный на древе проклятым человеком назывался, и самое тое место, где он висел, осквернял. В книге Второзакония, гл. 12. ст.22: Аще будет наком грех, суд смертный, и да умрет, и повесите его на древе. Ст. 23. Да не пренощует тело его на древе, но во гробе погребите его в тон же день, яко проклят есть от Бога всяк висяй на древе, и да не оскверните земли, юже Господь Бог твои дает тебе во жребии. А потом проповедали Грекам и Римлянам; не простому же из них токмо народу, который за дикостию и жестокостию тогдашних своих нравов таковой проповеди воместиши никакою мерою не мог, но такожде и властям гордым и самомнительным философам, наконец, самым превысочайшим Императорам, которые по единой крайней своей глупости якоже ту их проповедь, тако и самих проповедников почитали за последних людей. Воистину таковы быти сперва проповедники воз- мнелись, как-то и было чрез долгое время, а именно, чрез триста лет и вящще; понеже, противу их, тако умаленных проповедников, будто противу некоего страшного и всеобщего неприятеля весь мир вооружался с крайнею злобою, а еже всего тяжчае, благо говением и благочестием сие покрывал, и всеми способами ко истреблению самих сих, а к обруганию проповеди устремлялся. Но что после сделалось? Сами Афеисты, ежели два единые телесные не весьма ослепленные очеса имут, могут сие видеши. Ктюж уже, разве самый последний бесстудник не похощет усмотреши и признаши тут выше человеческой некоей силы [от которой и весь мире уверился, то есть побежден стал] действовавшей ? Поистине, сильное в действии есть оное некоторого учителя слово, яко Апостольские проповеди сицевый плоде не что иное есть, только единое самое превысочайшее от всех чудес чудо: тако, ежели кто сего чуда за чудо приняши поупрямится, сам тот чу доме станет, то есть когда таковое свое бесстудное и равности не имеющее покажет упрямство, якового ума человеческого добродетель допустиши весьма к себе не должна.

7. Священного Писания достоинство и достоверие утверждается теми же предложении, которыми истинна пророчестве Христианского благочестия доказана. Еще же и отсюда, яко Священного Писания писатели разные были и в разных веках жили, а согласие в тех писаниях показали удивительное. К тому ж Священное Писание имеет в тех наипаче вещах изобилие, которые нужнейшия нам человекам суть, а именно, где о спасении человеческом глаголет, где наибольше благость Божия, яко самое ближнее совершеннейшего его естества свойство, проповедуется, утверждает достоверность писания самоистинное и никаким страстям писателей не порабощенное состояние, которое самую истину без всякого кичения и витийского красноречия самым просторечием ради единой человеческой, и то не телесной, ниже временной, но духовной и вечной пользы в тех своих писаниях оставили. Елико же Писание Священное о многих сокровенных и незнаемых нам вещах поучает нас тако, что без него бы не дошли никогда до фундаментального оных познания, то оттуда достоинство Писания показуется. Ниже умаляется оное отсюда, яко в Писании Священном некоторые имеются места, будто сомнительные и сами себе противные о меньше важных вещах. Зде больше должны мы свое признавати скудоумие и невежество, а не потому, что сие скудость ума нашего превышает и невразумительно нам показуется по единой нерассудной упрямости, порочити. В правильном же рассмотрении подобает нам рассуждати всякие окрестности, до основательного познания принадлежащие, яко Писания оная составилися в самые предревнейшие времена, в местах, от нас предалечайших и различные последи перемены имевших. Надлежит же и то ведати, яко теме языком написаны книги ветхого завета были, которым люди уже давно перестали говорить; и тако сила наречий оного языка оттуда нам стала неуразумительна. Наконец, подобает всегда рассуждати немощь ума нашего, наипаче в духовных слепотствующего, по свидетельству тогож Священного Писания; а что и во внешних многое имеем недоумение, то и без всякого свидетельства ведаем.

Конец