Глава I. Время домашнего воспитания и школьного образования

"Я с молодых дней этого просил и искал, чтобы никто не мешал мне пребывать непрестанно с Богом».

Преосвящ. Феофан

Преосв. Феофан, в мире Георгий Васильевич Говоров, родился 10 января 1815 года в селе Чернавске, Елецкого уезда, Орловской губернии. Отец его, священник этого села, от природы человек очень способный, получил хорошее образование и отличался строго благочестивой жизнью. Он кончил курс родной семинарии с званием студента и оставлен был при ней в должности воспитателя юношества, так называемого «сениора». Как выдающийся среди духовенства деятель, он скоро был замечен епархиальной властью и назначен на важную и ответственную должность благочинного, каковую с честью проходил в течение 30 лет, заслужив одобрение начальства, любовь и уважение подчиненных. Мать преосвященного была женщина глубоко религиозная, в высшей степени скромная и трудолюбивая; отличительной чертой ее характера была мягкость и доброта сердца, особенно ярко выражавшаяся в ее сострадательности и всегдашней готовности прийти на помощь всякого рода нуждающимся. Получив от отца в наследство сильный и глубокий ум, Преосв. Феофан от матери унаследовал весь свой нравственный склад вместе с наружностью. Будучи от природы очень живой, впечатлительный и резвый, он вместе с тем еще с раннего детства отличался нежным, любящим сердцем и вообще имел много женственного в своей природе. В кругу столь счастливо составленной семьи прошли первые годы жизни мальчика, и здесь же началось его книжное обучение. Несколько механичное, не всегда достаточное в отношении умственного развития, наше старинное элементарное образование имело неоцененное нравственное качество в его церковном направлении. Молебном начиналось оно, по церковным книгам совершалось, а храм Божий и богослужение, под обильным воздействием которых всегда находилось дитя, благотворно заканчивали и закрепляли его, имея самую благоприятную окружающую среду в благочестивом семействе. Таково именно было обучение Преосв. Феофана в кругу многочисленной, религиозно-настроенной семьи сельского священника. Ближайшим образом его вели две женщины – мать и тетка, под руководством отца, по своей службе не имевшего достаточного досуга для постоянных непосредственных занятий с сыном. Благочестивый священник часто брал с собой мальчика в храм Божий, где он становился на клиросе или прислуживал в алтаре. При этих посещениях живой и резвый ребенок не прочь был иногда пробраться к церковным колоколам и позвонить. Однажды после вечерни он был заперт на колокольне сторожем, не заметившим его. Чтобы избежать неприятности дожидаться тут другого дня, мальчик не задумался спуститься по веревке, протянутой от колокола к земле. Была серьезная опасность для жизни, но видимо Господь хранил своего избранника. Первые жизненные впечатления человека являются обычно наиболее глубокими и сильными, а потому и подобное семейное воспитание несомненно имело большое нравственное значение, бессознательно, но прочно заложив в душе ребенка истинное зерно будущей жизни великого христианского подвижника. В особенности важно, что зерно это было насаждено нежной рукой любящей матери. Счастливая пора детства святителя с этой стороны очень напоминает подобный же период в жизни вселенских учителей – Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, когда древние матери-христианки в добром семейном воспитании полагали начало будущей славы своих великих детей.

Способный, хорошо подготовленный мальчик в 1823 году был помещен в Ливенское духовное училище, курс которого он прошел очень легко, живя среди самых благоприятных нравственных условий, в семье одного из наставников заведения. В 1829 г. Говоров, в числе лучших учеников, перешел в Орловскую семинарию. Теперь мальчик стал юношей, и тут началась первая работа его сознательной мысли. Тогда же впервые сказались и ясно обнаружились некоторые основные нравственные склонности его души, которым он остался верен до конца жизни. Старая духовная школа несомненно имела много недостатков. Темные стороны нашей бурсы всем известны. Но ей нельзя было отказать в одном важном преимуществе: в единстве и цельности направления, в серьезном закале мысли и характера, которые давались лучшим ее питомцам. Учебное дело в духовных училищах того времени было поставлено на твердых началах классического образования и значительного развития дела письменных упражнений. Так называемым сочинениям придавалось важное, развивающее значение; успехи в них особенно поощрялись и считались мерилом умственной зрелости. В воспитательном отношении школа носила строго церковный характер. В частности, одним из самых дорогих педагогических качеств являлось отсутствие в ее программе многопредметности, столь вредной в современной школьной жизни. В каждом классе внимание учащихся было сосредоточено на одном главном предмете, а другие считались второстепенными, причем главными признавались науки, важнейшие для умственного развития юноши – в низшем классе – словесность (риторика), в среднем – философия и в высшем богословие. Не обширен был круг знаний старого семинариста, но, как добытый самостоятельным усидчивым трудом, – он носил характер серьезности и прочности. Non multo, sed multum⁴ – вот основное начало и вместе плод учебного строя старой школы. Сосредотачиваясь на изучении немногих предметов, лучшие воспитанники достигали замечательных успехов, особенно в отношении письменных работ. Недаром прежние семинаристы мастерством писать столь выгодно отличались от питомцев других типов тогдашней русской школы и значительно опередили позднейших и современных учеников духовно-учебных заведений.

И на юношу Говорова школа оказала самое доброе влияние, как по своему направлению, так и со стороны деятелей ее. Во главе Орловской семинарии стоял тогда архимандрит Исидор, впоследствии известный, замечательный иерарх – митрополит Петроградский; словесность преподавал иеромонах Платон, будущий Киевский митрополит. Но красу заведения составлял учитель философии Остромысленский, увлекавший юных семинаристов своими замечательными лекциями и имевший большое развивающее влияние на них. С первых же дней вступления в семинарию Говоров показал отличные успехи и примерное поведение. Он был очень любознателен, учился с большой охотой и интересом. Преимущественной любовью его пользовались философские науки и между ними особенно важная наука о человеческом духе – психология. Ярким доказательством этого интереса служит то обстоятельство, что будучи всегда в числе самых лучших учеников, юноша по собственному желанию остался на повторительный курс в философском классе, дабы лишнее время заняться любимым предметом и из-за одного его намеренно увеличил на целых два года и без того не краткий курс духовной школы, проведя в семинарии вместо шести восемь лет. На решение ученика несомненно оказала значительное влияние обаятельная личность наставника философии, тем более, что последний высоко ценил способности его и приблизил к себе. Читая сочинение Преосв. Феофана, мы удивляемся глубине психологического анализа духовных явлений и с несомненностью можем сказать, что основы тому были положены еще на семинарской скамье. Не менее замечательны в творениях святителя обширные знания в области св. писания, и в этом отношении семинарское образование послужило фундаментом. В старшем, так называемом богословском классе, познания Говорова в Слове Божием были настолько значительны и основательны, что на экзамене обратили внимание тогдашнего Орловского Преосв. Никодима, замечательного знатока библейского текста. Последнее, по-видимому, чисто случайное обстоятельство, однако, имело очень важное, даже решающее значение в судьбе молодого семинариста. Очень скромный юноша, уже занятый при окончании курса (1837 г.) мыслью о подыскании подходящего сельского прихода и хотя в глубине сердца мечтавший о высшей школе, но не надеявшийся на подобное счастье, неожиданно, по личному распоряжению епархиального архиерея, получает назначение в Киевскую академию, хотя тогдашний ректор семинарии арх. Софония, ценивший в своих учениках больше всего твердое заучивание учебника, чем не отличался Говоров, не имел его в виду и даже был против⁵.

В поведении Говорова резкой, характерной чертой уже тогда сказалась любовь к уединению, это истинное семя будущей жизни отшельника. Так уже на первом году семинарского обучения он отмечен в ведомости о поведении, как «отличающийся склонностью к уединению и трудолюбию», как «назидательный в обращении с товарищами и подающий собой пример трудолюбия и благонравия». В следующем году имеет аттестацию: «склонен к уединению, кроток и молчалив»⁶. И это стремление ко внутреннему сосредоточению замечалось в юноше не только в стенах школы, но и на полной свободе, во время каникулярного отдыха в доме родителя, причем с самых ранних лет носило религиозный характер. Он бегал от общества людей, чтобы беспрепятственно предаваться молитвенной беседе с Богом. Отличаясь от природы большой общительностью и веселым нравом, юный семинарист, по отзыву родственников, во время каникул нередко «любил уединяться, видели его погруженным в какие-то думы, видели его в полночь усердно молящимся и долго простаивающим на молитве»⁷. В семинарии же у Говорова впервые обнаружилась необыкновенная любовь и благоговение к памяти св. Тихона Задонского, неизменно сохранившаяся до конца жизни. В обществе своих родных юноша предпринял и совершил стоверстное пешее путешествие ко гробу св. угодника Божия в Задонск.

В академии завершилось умственное образование и ясно определилось общее направление нравственной жизни Говорова. Высшая школа оказала еще большее влияние, чем средняя. Во время студенчества Говорова Киевская академия переживала самую блестящую эпоху своей истории, так называемый иннокентьевский период, когда во главе ее стоял знаменитый Иннокентий, впоследствии архиеп. Херсонский. Это было поистине цветущее время как по доброму нравственному направлению школьной жизни, так и по обилию талантов в профессорской корпорации. Кроме ректора в академии в то время состояли на службе – инспектор и преподаватель богословия архимандрит Дмитрий (Муретов), впоследствии известный святитель Херсонский, профессор гомилетики – Амфитеатров, философии Скворцов и др. Это были замечательные деятели и каждый из них оставил глубокий след в области своей науки. Сам ректор обладал необычайной способностью неотразимо влиять и воздействовать на всех окружающих его и высоко поднимал дух своих воспитанников. Как образцовый профессор и церковный вития, своими вдохновенными импровизациями он увлекал и восторгал слушателей. Каждая его лекция, каждая проповедь в студенческой семье были целым событием, вызывавшим немало толков и наводившим на многие думы. От природы живой и энергичный, он внимательно следил за занятиями студентов и постоянно возбуждал их. Заботясь прежде всего о возможно более основательном, философско-богословском образовании студентов, ректор затем обращал особенное внимание на развитие среди них любви к проповедничеству и искусству в нем, сам перечитывал студенческие проповеди, призывал к себе авторов лучших из них и по целым часам беседовал о том, как нужно писать и произносить поучения, и этой наглядной, живой гомилетикой достигал прекрасных результатов. Замечательна для того времени та особенность в воззрениях Иннокентия на образование, что он, сам человек всесторонне образованный, желал, чтоб и студенты духовной академии не замыкались в узкий круг своего специального знания, неизбежно отчуждающий от живой действительности. Он настойчиво советовал им, не ограничиваясь курсом наук, преподаваемых в академии, расширять свое образование чрез знакомство с лучшими сочинениями по другим отраслям человеческого знания, например, астрономии, естественной истории и др. Последний взгляд настолько опередил свое время, что и в настоящую пору еще не нашел полного применения в духовной школе. Трудолюбие своих питомцев ректор больше всего возбуждал примером собственной чрезвычайной деятельности. «Я удивляюсь, – сказал он однажды студентам при обычном посещении их комнат, – как вы не дорожите временем и мало делаете! в прошедшую сырную и первую недели Великого поста я написал около 80 листов»⁸. Пример ректора, особенно в соединении со всей его обаятельной личностью, неотразимо глубоко влиял на юношей. Самый труд казался не так тяжел, каков он был на самом деле. Студенты работали без устали и ропота, хорошо зная, что сам требовательный начальник трудится гораздо больше их.

Инспектор архимандрит Димитрий также принадлежал к выдающимся деятелям. Его лекции по догматическому богословию, глубоко содержательные и проникнутые христианской любовью, производили сильное впечатление на слушателей. Последние были самого высокого мнения о своем профессоре. На этой почве сложилась известная, продолжительное время существовавшая в академической среде, легенда о том, что догматическое богословие митрополита Макария представляет собой ничто иное, как воспроизведение лекций его учителя Димитрия. Архим. Димитрий был замечателен и как человек. К нему особенно располагала и невольно влекла юношей голубиная чистота и бесконечная доброта его сердца, полная и совершенная христианская нестяжательность. Это был поистине человек не от мира сего. Из его жизни известен следующий характерный факт. Служа в Туле, Преосвящ. Димитрий все свое архиерейское содержание раздавал бедным, так что по назначении в Одессу не имел с чем выехать из города. Почитатели его немедленно собрали нужные средства, но, к изумленно их, он и последние роздал нуждающимся. По необходимости пришлось сделать повторный сбор. Преосв. Феофан сохранил о Димитрии самые светлые воспоминания. Живя на Выше и однажды разговорившись про современных наших иерархов, высказался, что самым даровитым по уму, широкому образованию и лучшим по жизни он считает Преосв. Димитрия Херсонского.

Кроме академического начальства и тогдашние профессора оказывали большое влияние на студентов. Некоторые из них стояли в самых близких отношениях и принимали живое участие в жизни юношей, руководя и развивая их не только в аудитории, но и путем частных бесед. На Говорова имел особенно сильное воздействие профессор церковного красноречия Я.К.Амфитеатров, автор первой знаменитой православной русской гомилетики. Последний был земляком Говорова, нередко приглашал его к себе в дом и подолгу гулял с ним. Ученик дорожил близостью любимого наставника и широко пользовался ею для своего умственного и нравственного обогащения, не пропуская случая черпать из богатой духовной сокровищницы. Очень характерно для тогдашней академической среды, что внимание светского профессора и студента было занято религиозными вопросами даже в минуты отдыха, во время прогулок. Вот как впоследствии Преосв. Феофан вспоминал об этих прогулках. «Случилось мне ходить с ним (Амфитеатровым) по роще. Я будто мимоходом спросил: зачем это есть такие неровности между предметами природы и воздушными явлениями и неровности неприятные. Вот приятный цвет, а с боку крапива или дурман... и на небе то светло, то пасмурно? – Экой ты чудак! – отвечал он. Эти неровности – великое дело в экономии промышления Божия о нашем спасении. Милосердый Бог говорит тебе Сам: следовало бы, чтобы, пот никогда не стирался с лица твоего, изможденного и утомленного, но Я даю тебе иногда вкусить радость жизни, позволяю просветиться очам твоим, открыту быть челу твоему и являться улыбке на устах твоих, чтоб не потерял ты надежды и не пал в отчаяние; следовало бы, чтобы земля только терния и волчцы произращала тебе, но вот Я повелеваю иногда земле давать тебе все обильно в наслаждение, чтобы ты не потерял уверенности, что есть еще возможность возвратить потерянное блаженство»⁹.

Амфитеатров отличался необыкновенной добротой и всегда сочувственно относился к нуждам учащейся молодежи, иногда простирая свои заботы в этом отношении до полного устройства судьбы нуждающихся. В воспоминаниях Преосв. Феофана сохранился следующий факт. Однажды гуляя по городским улицам, профессор встретил группу слепых нищих. Среди последней ему бросился в глаза своей бойкостью и умной физиономией мальчик-поводырь. Из расспросов выяснилось, что последний сын бедного дьячка Черниговской губернии. Амфитеатров взял его к себе в дом и поместил для обучения в духовное училище. Мальчик оказался очень способным, с успехом прошел низшую и среднюю школу, закончив образование в академии, где и принял монашество. Это был впоследствии Ставропольский святитель – Преосв. Евгений.

Под влиянием столь замечательных наставников умственные способности молодого Говорова сильно развились, у него образовался значительный интерес к богословским наукам и особенно любовь к писательству. В последнем отношении он достиг блестящих результатов. Об этом ясно свидетельствуют его магистерское сочинение и студенческие проповеди, особенно проповедь на Вознесение Господне. «Никто лучше его не писал, – говорил впоследствии о Преосвященном Феофане его товарищ по академии Макарий, митрополит Московский, – только по скромности своей он не мог читать громко своего сочинения»¹⁰.

Параллельно с умственным шло и нравственное преуспеяние студента. В особенности нашла себе благоприятную почву и развилась в академии его природная склонность к уединению. Тогдашняя академическая жизнь, при строго-церковном направлении, отличалась какой-то особенной любовью, можно сказать, увлечением иночеством, как идеальным общественным служением. Ученое монашество поистине процветало. Его носили лучшие профессора и начальники – как Иннокентий и Димитрий. Его охотно принимали первые, даровитейшие студенты. К тому же располагали сами святыни Киева с таинственным мраком их пещер, этих безмолвных, но красноречивых свидетелей великих подвигов православного иночества. Несомненно, что юный студент нередко посещал Киевскую Лавру, в глубине пещер которой и переживал возвышенные религиозные настроения. Впечатления от подобных посещений были настолько глубоки и сильны, что святитель до конца своей жизни с восторгом вспоминал о них. «Киевская Лавра – неземная обитель. Как пройдешь брешь, бывало, так и чуешь, что зашел в другой мир. А там-то внутри – чего, чего нет, Господь мой, батюшка! Я почасту переношусь (писано в 1890 г.) туда мыслью... так и полетел бы телом»¹¹. Все это вместе взятое незаметно и постепенно подогревало природную склонность, неотразимо влекло и, наконец, привело впечатлительного юношу к принятию монашества. Впрочем, столь серьезный шаг в жизни сделать было не легко. Молодой студент смотрел на иночество, как на трудный подвиг служения Церкви и окончательно решился на него только после долговременного глубокого размышления, пережив тяжелую душевную борьбу. По свидетельству родственников, Говоров, во время каникул, по переходе на старший курс, казался замкнутым, сосредоточенным, по-видимому, решающимся на какой-то важный шаг в жизни, хотя никому этого и не высказывал. Прежде очень общительный, веселый он теперь удалялся в поле, гулял в уединении и казался серьезным и мрачным¹². Наконец, эта душевная борьба закончилась победой идеальных стремлений.

По возвращении с каникул в академию, Говоров подал прошение о разрешении ему принять монашество, в котором, между прочим, писал: «Имея постоянное усердие к занятию богословскими предметами и к уединенной жизни, я, чтобы соединить и то и другое на предлежащем мне служении Церкви, положил обет посвятить жизнь свою монашескому званию»¹³. 15 февраля 1841 г. студент был пострижен в монашество с именем Феофана. Обряд совершил тогдашний ректор академии – архимандрит Иеремия, сам истинный аскет и подвижник, любивший юношу и оказавший сильное влияние на него в последнее время академической жизни. Около того же времени приняли монашество три товарища Говорова и между ними впоследствии знаменитый Макарий Московский. Юные иноки отправились в Лавру к славившемуся своими подвигами иеросхимонаху Парфению, чтобы испросить благословения и совета на новую жизнь. «Вот вы ученые монахи, – сказал им старец, – набравши себе правил, помните, что одно нужнее всего – молиться и молиться непрестанно умом в сердце Богу – вот чего добивайтесь»¹⁴. Глубоко запали в душу Феофана слова подвижника. Они явились для него истинным завещанием, которое он так дивно исполнил в своей жизни. По окончании академического курса одним из первых магистров иеромонах Феофан в августе того же года (1841 г.) был назначен на должность смотрителя Киево-Софийского духовного училища.