Что происходит в России?

Признаемся, за последнее время следить за событиями в России и понимать в них что бы то ни было – стало необыкновенно трудно. Никогда еще покров лжи, окутывающий Россию, не был так непроницаем, а известия оттуда так противоречивы. Во время процесса «21-го» мысль просто отказывалась понимать это политическое сумасшествие, когда государство публично, перед всем светом, само себя секло на радость врагам. Разгром собственной армии и дипломатии, подорвавший международный престиж России, тоже, казалось, допускает лишь клиническое объяснение: Сталин сошел с ума или обезумел от страха и ярости.

Туман над Россией не разошелся, конечно. Мы по-прежнему бродим в потемках. Но кое-что все-таки начинает вырисовываться в хаосе противоречий. Беглецы из России, люди не только советского и большевистского стана, помогли отчасти разобраться в происходящем. Может быть, было бы благоразумным пока воздержаться от гипотез. Но Россия для нас – не научная проблема, перед которой уместно критическое воздержание. Чтобы не утерять связи с ней, хотя бы духовной, мы должны ощущать ее судьбу. И брать на себя неизбежный риск ошибок.

После процесса можно было ждать всего. Естественно было бы ждать крутого поворота политики. Кое-кто предсказывал даже, что Сталин повторит свой излюбленный прием: расправившись с оппозицией, возьмет ее курс. Не ожидает ли нас новая установка на мировую революцию? Два факта, казалось, подтверждали это предположение. Письмо Сталина к комсомольцу Иванову о незыблемости интернационального идеала революции и расправа с полпредами литвиновской школы.

Теперь уже можно, как будто, сказать, что такая интерпретация событий не оправдалась. В основном сталинская генеральная линия остается неизменной: это линия национализации революции, т. е. линия национал-социализма. На этой линии стоит вся внутренняя политика, поскольку она свидетельствует о какой-либо идеологии. Продолжается реабилитация русской истории, преимущественно военной. Газеты полны описаний военных музеев. Выставка Ледового побоища, выставка Кутузова... Сильный удар наносится окраинным сепаратизмам реставрацией русского языка как языка государственного.

Во внешней политике ничто не свидетельствует о революционном активизме. Во Франции коммунистическая партия, несомненно живущая приказами из Москвы, держится тише воды, ниже травы. Она давно утратила преимущества крайней левой: и не только троцкисты, но и пивертисты¹ ее обогнали. В драматические дни падения Блюма и правительства «Народного фронта», коммунисты не посмели даже нападать на сенат, оказавшись «правее» социалистов, к великому негодованию последних. Получилось впечатление, что Сталин дал приказ очистить место Даладье².

В Испании военное снабжение республики из СССР прекратилось или сведено к минимуму. В результате наступление итало-германо-фашистов, которые идут от успеха к успеху. Сталин предал Испанию – конечно потому, что его заинтересованность в ней менее всего идеологического порядка. С точки зрения России (а не революции), он поддерживал союзника Франции. Если Франция не хочет или не может защищать себя за Пиренеями, а Англия открыто сговаривается с ее врагами, то что же делать здесь России?

Таким образом, письмо к комсомольцу Иванову оказалось блефом, рассчитанным на наивность европейской рабочей публики. Оно должно было несколько сгладить отвратительное впечатление от московского процесса, где были отправлены на казнь лучшие сподвижники Ленина. Рабочие массы Европы – все-таки сила, которой нельзя пренебрегать в игре. Недавно одна из советских газет черным по белому написала, что интернационал есть лучшая форма защиты национальных интересов СССР. И она права. Это с нашей стороны было наивностью думать, что интернациональная фразеология вредила русской политике в период соглашения с демократической Европой. В наши дни идеология становится могущественным фактором в международной политике. Опыт показывает, что национальные интересы лучше всего защищаются под прикрытием идеологий – тех трех идеологий, которыми живет мир: фашистской, демократической и социалистической. Поскольку демократия и социализм на Западе живут обороной против общего наступающего врага, идеология социализма не вредит Сталину: напротив, она обеспечивает ему – надолго ли? – сочувствие обманутого рабочего класса – самой серьезной силы в демократическом лагере. Французский и английский рабочий все еще не могут понять, что не только по существу, но и по внутренней идеологии СССР давно уже классическая страна фашизма, которая лишь соображениями внешней политики (германская опасность) вынуждена еще носить во вне коммунистическую маску

Но если политическая суть коммунизма – да, кажется, и экономическая – не изменилась, то что же происходит в России? Что значат эти гекатомбы террора? По своему размаху они напоминают страшный год – 1930 – сплошной коллективизации. Арестованы десятки, если не сотни тысяч людей, стоящих на ответственных постах – хозяйства, управления, армии. Многие учреждения разгромлены почти наполовину. Нам известны случаи, когда научные учреждения обречены на бездействие за отсутствием почти всех сотрудников.

Сказать, что Сталин устраняет всю ленинскую гвардию большевизма, которая почему-то оказалась для него помехой, явно недостаточно. Гибнут десятки тысяч беспартийных, служилой интеллигенции, офицеров. Впечатление полной смены правящего класса – того Сталиным созданного слоя «знатных» людей, в состав которого входили партия, спецы и командиры Красной армии. Это настоящая революция – третья по счету социальная революция, которую переживает Россия. После «буржуазии» (1917 г.) и крестьянства (1930 г.) отправляется на свалку только что выкристаллизовавшийся слой победителей, организаторов, новая знать. Поразительна та легкость, с какой социальные революции происходят в России. Целые классы дают себя вырезать или перестрелять по приказу одного человека. После поражения Белого движения никто не делает и попытки сопротивления.

В центре удара стоит, бесспорно, коммунистическая элита. Она должна уступить свое место людям, подобно Ежову, созданным целиком Октябрьской революцией, всем обязанным Сталину. Эти вышедшие из низов, деклассированные пролетарии, не имевшие времени для самообразования, ненавидят интеллигенцию, хотя бы и ленинскую, острой ненавистью. Так сам Сталин ненавидит Троцкого или Бухарина – белую кость ленинизма. Покуражившиеся вволю в годы гражданской войны «ежовцы» должны были уступить место партийной интеллигенции в годы строительства. Теперь, в целях самозащиты, Сталин производит глубокую перетасовку в партии, поднимая наверх низовые пласты ее.

За долгие годы властвования партийная интеллигенция сливается с беспартийной в один правящий слой. Бухарин, Рыков, каждый советский сановник тащили за собой десятки спецов, профессоров, сотрудников, без которых немыслимо управлять государством. И вот теперь вся интеллигенция платится за эту компрометирующую связь. Попав на похмелье в чужом, партийном пиру, она опять раздавлена, как никогда еще не была с 1918 года. В этом новом обезглавлении России, несомненно, главный ужас совершающегося.

Мы можем лишь гадать о том, что заставило Сталина решиться на новый социальный переворот. Может быть, это просто страх за свою собственную жизнь. Сталин потерял веру в свой правящий класс – вероятно, в результате тех заговоров, о которых мы знаем так мало. Правящий класс понял, что Сталин является главным препятствием для выхода страны из тупика. И первому вредителю СССР ничего не осталось, как предупредить удар и обезглавить свою страну.

Есть штрихи в его судорожной политике последних месяцев, которые показывают, что опасность для Сталина еще грозней. Таковы новые расправы с Церковью и армией. Уж в Церкви, конечно, не приходится искать опоры правящего слоя. В ней следует, скорее, видеть единственную более или менее независимую от власти форму жизни трудящихся масс. В таком качестве она рассматривалась как опасность для правительства в период выборной кампании. Что касается армии, то показательно здесь восстановление власти политических комиссаров, казалось, похороненных навсегда. Вызванный к жизни потребностями гражданской войны, институт комиссаров создавал двоевластие, гибельное для армии. В «национальный» период сталинизма командир получил большую независимость. И вот опять восстановлен ненавистный политрук; сложный аппарат откровенного шпионажа опутывает все воинские части сверху донизу. Мы, конечно, понимаем, что новый «ежовский» комиссар ничего общего не имеет с пропагандистом революционного социализма: это просто полицейский наблюдатель, сталинский ясандарм. Но доверия уже нет никому: не только командному составу (ликвидируемой знати), но и рядовым бойцам, столь кровно связанным с колхозной деревней, с советской фабрикой. Это значит, что крамола не ограничивается правящим слоем. Сталин ведет войну со всей Россией. Если, конечно, можно назвать войной одностороннее избиение безответных и безоружных пленников.

В этой войне Сталин должен чем-нибудь задобрить массы. Он, несомненно, ищет линию возможных уступок. Такова затеянная им и усердно обсуждаемая реформа суда – вернее, попытка очистки этих авгиевых конюшен. По-видимому, экономическая политика в настоящее время благоприятна для крестьянства. Сталин старается – сможет ли? – кое в чем удовлетворить низового обывателя, наверху опираясь на класс новых опричников, всем ему обязанных и всецело преданных. В жертву им предается сейчас армия, интеллигенция, служилый слой и Церковь. Надолго ли удастся Сталину новый маневр, мы не знаем. Но знаем прекрасно, какой дорогой ценой Россия уже сейчас платит за сохранение его драгоценной жизни. Один человек – против всей страны. Никогда еще ситуация в России не была столь отчаянно определенной.