Кончина и погребение

Не умре, но спит.

Лк.8:52.

Отец Иоанн скончался 79 лет от роду. Возраст весьма преклонный, указанный еще Моисеем, человеком Божиим: дние лет наших в нихже седмьдесят лет, аще же в силах, осмьдесят лет (Пс. 89:10), но для отца Иоанна как будто небольшой. Кто видел его прекрасное моложавое лицо, юношескую подвижность и изумительную кипучую деятельность его за девять лет до кончины, тот и подумать не мог, что Батюшка уже недолгий житель на этой земле. Наоборот, всем почитателям отца Иоанна хотелось думать, что ему и веку не будет. В этом предположении не было ничего невозможного: один из товарищей отца Иоанна по Академии (XXI выпуска), маститый столичный протоиерей Леонид Петрович Петров пережил его на шесть лет и скончался лишь 27 октября 1914 года на 85-м году жизни, сохранив до самой смерти крепость и свежесть духовных сил для своих многочисленных литературных, законоучительских и наблюдательских трудов. Тяжелый недуг преждевременно свел отца Иоанна в могилу. По имеющимся у меня данным, любезно сообщенным мне нынешним настоятелем кронштадтского Андреевского собора протоиереем П.И. Виноградовым в письме от 22 декабря 1911 года, «прихварывать дорогой Батюшка стал с 18 марта 1902 года, в 1904 году болезнь его усилилась настолько, что 25 ноября этого года отец Иоанн за слабостью уже не мог служить в соборе, и так болезнь его, то ослабевая, то усиливаясь, продолжалась до февраля месяца 1905 года, когда Батюшка опять мог служить»⁴⁸. Справедливость этих сведений вполне подтверждается, с одной стороны, письмом самого отца Иоанна в редакцию газеты «Котлин», где он пишет, что, имея досуг и возможность заниматься во время своей болезни религиозно-нравственным чтением, в одной из книжек «Христианского Чтения» (за 1824 год) прочел поразительную статью, озаглавленную: «Обмиравшая женщина из раскола», каковую статью отец Иоанн и прилагает для напечатания в газете⁴⁹; с другой стороны – оглавлением печатных слов отца Иоанна за 1905 год: в этом оглавлении нет ни одной печатной проповеди за январь месяц, а первым стоит Слово на день Сретения Господня 2 февраля. Очевидно, весь январь отец Иоанн был так тяжко болен, что не служил, и лишь к Сретению Господню несколько оправился от болезни и написал проповедь, но служить в этот день еще не мог.

В начале января 1905 года болезнь отца Иоанна настолько усилилась, что он пожелал пособороваться и свое желание изложил в следующем трогательном письме к отцу ключарю собора протоиерею А.П. Попову от 2 января:

«Ваше Высокопреподобие! Достопочтеннейший собрат, отец Александр Петрович.

Пришло мне на мысль принять Святое Таинство Елеосвящения по чину святой Церкви, которое и прошу соборную братию совершить завтра, после поздней литургии, взяв с собою из храма обеденные дары в потире. При этом моя покорная просьба всей братии совершить Святое Таинство, громко выговаривая все, чтобы я мог слышать, чувствовать и молиться с Вами»⁵⁰.

Согласно просьбы Батюшки соборовали его 3 января после поздней литургии. Для совершения соборования назначены были три священника из причта Андреевского собора, именно: протоиерей Α.Π. Ποποβ, священники П.И. Виноградов и Н.В. Петровский, затем духовник отца Иоанна церкви при кронштадтской военной тюрьме протоиерей Феодор Бриллиантов и церкви при Доме трудолюбия священник Андрей Шильдский. Наконец, по просьбе протоиерея Петра Петровича Преображенского и священника Николая Николаевича Вертоградского, служившего в то время в Кронштадте при кладбищенской церкви, соборный священник П.И. Виноградов хлопотал перед отцом Иоанном, чтобы им было позволено участвовать в соборовании, на что отец Иоанн выразил свое согласие. Таким образом, соборовали Батюшку семь священников во главе с протоиереем П.П. Преображенским⁵¹. Соборование происходило в кабинете. Молящихся здесь было немного, а именно: живущие на одном дворе с Батюшкою и из Иоанновского монастыря игуменья Ангелина с начальствующими сестрами. Весь народ со слезами и с молитвою стоял стеною на Михайловской улице пред окнами квартиры отца Иоанна. В конце соборования Батюшка устал и просил сократить. Час или два спустя после соборования мы с женою приходили проститься с отцом Иоанном: он лежал на постели в подряснике, с закрытыми глазами и, казалось, сильно страдал. Все среди глубокой тишины по очереди подходили к нему, кланялись и целовали его руку, прощаясь с ним, может быть навсегда, ибо надежды на выздоровление по человеческим соображениям почти не оставалось. Но невозможная у человек, возможна суть у Бога, единого Врача душ и телес, Который воздвиг от одра болезни раба Своего болящего протоиерея Иоанна и продлил жизнь его еще на четыре года. 27 февраля, в Прощеное воскресенье, Батюшка служил первую литургию после болезни, затем служил весь Пост и Пасху – все четыре года до своей кончины.

Весьма знаменательную подробность из времени болезни Батюшки рассказывает Высокопреосвященный Антоний, ныне архиепископ Харьковский. По его словам, в день Сретения (1905 г.) ему сообщили, что отец Иоанн, «тогда тяжко болевший», спрашивал о нем и пожелал его видеть. Обрадованный драгоценным вниманием Батюшки, владыка приветствовал его такою телеграммою: «Поздравляю досточтимого батюшку отца Иоанна с праздником Сретения Господня. Прошу вас, подобно праведному Симеону, не покидать земли и своего народа, доколе не воссияет снова через вас возрожденное благочестие – свет в откровение языкам и слава людей Божиих». Спустя несколько дней архиепископ Антоний прибыл к отцу Иоанну в Кронштадт и здесь имел утешение услышать от него намек на то, что высказанное в приветствии пожелание исполнится.

Итак, Батюшка стал служить, но полученный им недуг не покидал его до самой смерти, пресекшей его страдания.

Что за болезнь была у отца Иоанна и где ее причина? Тяжелая и неожиданная болезнь отца Иоанна тогда же породила много толков в Кронштадте и в Петрограде. Сущность их сводится к следующему.

В день святой великомученицы Екатерины 24 ноября 1904 года отец Иоанн вечером возвратился из Петрограда и, не заезжая домой, проехал прямо к кронштадтскому купцу Я.К. М-ву, жена которого была в этот день именинницею. Ужасный, совершенно больной вид Батюшки, еще накануне цветущего здоровьем, поразил и напугал всех. Отец Иоанн ничего не говорил о том, что с ним произошло, но был так слаб, что с трудом, в сопровождении Я.К. М-ва, доехал до дому и слег в постель совершенно больным. Оказывается, в этот день отца Иоанна в Петрограде пригласили якобы служить молебен в одну квартиру на Николаевской улице. Квартира принадлежала сектантам-пашковцам. Последние, когда отец Иоанн приехал к ним, вытолкали или даже не впустили в комнату лица, привезшего Батюшку, заперли двери и начали Батюшку мучить: бросили его на пол, топтали ногами, в нос набили нюхательного табаку, в рот вставляли папиросы, мяли и давили его так, чтобы повредить внутренние жизненные органы в области живота и чрез то причинить ему ежечасные страдания и ускорить смерть. Отец Иоанн молча переносил все. Замучить его до смерти, по-видимому, не входило в расчеты злодеев: они или боялись ответственности пред законом за вопиющее преступление, или успокаивали себя мыслью, что Батюшка теперь уже не опасен для них и что смерть его есть вопрос недалекого будущего.

Как относиться к сему рассказу? Признать ли его заслуживающим внимания за ту долю правды, которую он в себе заключает, или считать его за праздную выдумку, одну из многих, около имени отца Иоанна?

Теперь, когда прошло десять лет после описанной болезни отца Иоанна, трудно восстановить истину, тем более что Батюшки уже нет в живых. Желая быть беспристрастным повествователем, приведу некоторые соображения: а) как будто подтверждающие правдоподобность сих слухов о причине болезни Батюшки и б) отрицающие возможность рассказанного случая.

а) Что случай истязания отца Иоанна имел место и был причиною его тяжелого заболевания в ноябре 1904 года, это подтверждают: 1) удивительное совпадение идущих из разных источников сведений об усилении болезни Батюшки к 25 ноября 1904 года, в каковой день за слабостью он уже не мог служить в соборе, причина же слабости была в том, что Батюшка претерпел накануне; 2) характерные признаки болезни: как будто бы все отдавлено внутри и оборвано, что-то попорчено в желудочной области, почему Батюшка после болезни почти ничего не ел, совершенный упадок сил, указывающий на механическое повреждение, нанесенное Батюшке извне, со стороны, 3) распространенность и живучесть рассказов о сем случае до настоящего времени среди лиц, близко знавших отца Иоанна. Так, на двух торжественных довольно многолюдных собраниях почитателей отца Иоанна в 1911 и 1914 годах здесь в столице я оглашал вышеприведенный рассказ о причине болезни Батюшки, и никто из присутствовавших не возразил мне ни слова и не сказал: «Батюшка, вы говорите неправду» или «ничего подобного не было», а между тем на собраниях было много лиц, близко знавших отца Иоанна по Кронштадту и по Петрограду и дороживших, как святынею, всеми подробностями его жизни. Наоборот, и во время своего сообщения я слышал неоднократные чистосердечные восклицания слушателей: «Верно, батюшка!» – и после сообщения, беседуя с ними, выносил убеждение, что переданный мною рассказ им известен даже с большими подробностями и что он относится ко второму случаю изуверства, учиненного над отцом Иоанном, a что... первый случай, более ранний, имел место в Вятке, где Батюшка был «помят» изуверами⁵²; 4) как дыма без огня не бывает, так и подобные слухи не появились бы, если бы не было самого факта; 5) с попущения Божия сатана, этот «коварный старец», как называет его преподобный Варсонофий Великий, наученный тысячелетним опытом борьбы с христианскими подвижниками, воздвигает против них или свои темные бесовские полчища, как, например, против преподобного Сергия, Радонежского чудотворца, в самом начале его пустынного подвига, или злых людей, как против преподобного Серафима, Саровского чудотворца, на которого злодеи напали в лесу, повергли на землю, ударив обухом по голове, отчего изо рта и ушей страдальца хлынула кровь, и в беспамятстве лежавшего потащили к сеням кельи, продолжая яростно бить кто обухом, кто деревом, кто своими руками и ногами. Врачи, свидетельствовавшие старца после этого истязания, нашли, что «голова у него была проломлена, ребра перебиты, грудь оттоптана и все тело по разным местам покрыто смертельными ранами». Удивлялись они, как старец мог остаться в живых после таких побоев⁵³.

He напоминает ли нам это мучение преподобного отца Серафима злыми людьми такого же мучения батюшки отца Иоанна? Через злых людей, своих сообщников, исконный человекоубийца хотел погубить великого праведника и молитвенника Русской земли и затем торжествовать свою диавольскую победу, вместо того нанес себе жестокое поражение: претерпев страдания за Христа, отец Иоанн на земле восшел в сонм мучеников Христовых и на небе получил уготованную мученикам «преимущественную и высокую степень блаженства»⁵⁴.

б) Против достоверности случая 24 ноября 1904 года говорит то обстоятельство, что рассказ о нем исходит не от самого отца Иоанна, а от других лиц, которые не были очевидцами.

Считаясь с указанным обстоятельством и желая узнать истину о причине болезни отца Иоанна, я обратился с письмом к хорошо известному мне по Кронштадту врачу А.В. К-му, лечившему тогда отца Иоанна и затем оказывавшему врачебную помощь Батюшке до самой его кончины. Служа здесь в Петрограде в Морском корпусе, Алексей Васильевич очень любезно сообщил мне 12 декабря 1914 года по телефону несколько сведений и между прочим о том, что тогда во время болезни он спрашивал отца Иоанна: «Насколько достоверны слухи, ходившие в Кронштадте, что вас, Батюшка, помяли»? И что отец Иоанн ему ответил: «Друг мой! Все, что рассказывают, вздор: никто меня никогда не трогал. Был случай: одна женщина укусила мне палец, и только»⁵⁵. По словам Алексея Васильевича, болезнь отца Иоанна, объяснимая его старческим возрастом, требовала для лечения продолжительного времени и покоя, которых он не имел, к тому же и не любил лечиться. Приезжая из Петрограда поздней ночью, усталый, измученный и недугом, и дневными трудами, Батюшка хотел отдохнуть часок-другой – вставал он около четырех часов, а между тем сейчас же необходима была ему врачебная помощь, лишь мучительным путем доставлявшая некоторое облегчение страдальцу. Болезнь его усиливалась и осложнялась другими, находя благоприятную почву в некрепком от природы старческом организме. Приглашенные к больному знаменитости медицинского мира лейб-хирург H.A. Вельяминов и профессор Военно-медицинской академии С.П. Федоров находили нужным произвести операцию, но отложили ее из опасения, что отец Иоанн ввиду почти восьмидесятилетнего возраста своего не переживет операции, умрет во время ее, а ответственность за неблагополучный исход и неизбежные нарекания падут на них; да и сам Батюшка, по-видимому, был против операции, предав себя воле Божией. Скончался он от старческой немощи 20 декабря 1908 года.

Вкратце изложенное сообщение представителя медицинского мира о ходе болезни Батюшки заслуживает полного внимания за его спокойный деловой характер. Весьма ценно и приведенное здесь свидетельство отца Иоанна, что «его никто никогда не трогал» и что слухи о каком-то нападении на него, ходившие в Кронштадте, недостоверны.

Но возможно еще одно предположение: может быть, отец Иоанн не хотел говорить о нападении на него изуверов? Может быть, претерпев от них все по заповеди Господа: не противитися злу (Мф. 5:39) и простив им от всего сердца как своим личным обидчикам, он оградил уста свои молчанием, дабы дать им возможность избегнуть наказания со стороны правосудия человеческого? Ведь одного слова, одной малейшей жалобы отца Иоанна было достаточно тогда, чтобы злодеяние их сейчас же было раскрыто, виновные найдены и понесли наказание, но отец Иоанн не обмолвился ни одним словом и предоставил отмщение Господу Богу, поступив так, как поступил преподобный отец Серафим Саровский с напавшими на него крестьянами. Когда эти крестьяне были найдены, повествует летопись Серафимо-Дивеевского монастыря, они оказались крепостными людьми помещика Татищева, Ардатовского уезда, из села Кременок. Отец Серафим не только простил их сам, но упрашивал и настоятеля обители не взыскивать с них и такую же просьбу написал помещику. Все были до такой степени возмущены поступком этих крестьян, что считали невозможным простить их, но отец Серафим настаивал на своем. «В противном случае – говорил он, – я оставлю Саровскую обитель и удалюсь в другое место». Строителю же отцу Исаии, своему духовнику, он говорил, что лучше бы его удалили из обители, нежели нанесли крестьянам какое-либо наказание. Отец Серафим предоставил отмщение Господу Богу. Гнев Божий действительно постиг виновных: в непродолжительном времени пожар истребил их жилища, и они со слезами раскаяния пришли к отцу Серафиму просить его святых молитв и прощения⁵⁶.

Различие в действиях преподобного Серафима и отца Иоанна в том, что преподобный отец Серафим, придя в обитель, не мог скрыть от братии своего избитого лица, смоченных кровью, смятых, спутанных, покрытых пылью и сором волос на голове и на бороде, запекшихся кровью ушей и уст, нескольких вышибленных зубов, измятых и окровавленных одежд и, по долгу иноческого послушания, рассказал обо всем случившемся настоятелю и духовнику⁵⁷, а батюшка отец Иоанн ничего не говорил и даже отрицал самое нападение на него, ибо бросающихся в глаза наружных повреждений на его теле, как у преподобного Серафима, не было, о внутренних же, более существенных повреждениях, только ему одному ведомых, старец Божий хранил молчание⁵⁸.

Кроме изложенного случая, если только он имел место в жизни отца Иоанна, при объяснении его болезни в 1904–1908 годах надо иметь в виду то, что отец Иоанн не берег себя: живя для других, он не имел времени подумать о своем здоровье и не мог поддерживать его правильным образом жизни, например, чтобы в положенный час быть дома, обедать, заниматься или отдыхать. Почти целые сутки Батюшка был вне своего дома, в разных домах, где должен был принимать угощение, чтобы не обидеть хозяев. Никакая погода его не останавливала от путешествий в Петроград: ни зимняя метель и стужа, ни буря на море весною и осенью. В дороге, на своем пароходике, в вагоне или в экипаже Батюшка забывался кратковременным сном, да и то не всегда, и это был его единственный отдых. Пятьдесят лет такой беспримерной жизни для других унесли с собой и силы и здоровье отца Иоанна.

Но и другие, для которых он жил и которым вымаливал у Господа здоровья и всяких милостей, почитатели Батюшки, не всегда относились к нему деликатно и бережно, и сами того не замечая. Их любовь к дорогому Батюшке проявлялась с такой неудержимою стихийною силою, что требовались и в церкви, и на улице меры для его охраны, без них можно было опасаться, что народ в своем неудержимом стихийном порыве может смять, придавить, сбить с ног и растоптать дорогого Батюшку. Человеческая охрана нередко оказывалась бессильной против тысячной толпы, и только Господь хранил всех от большого несчастия. Что приходилось испытывать отцу Иоанну от народной любви, видно из следующей яркой картины, нарисованной очевидцем⁵⁹ и изображающей выход Батюшки из Андреевского собора после литургии.

«Вдруг вся толпа, переполнявшая церковь, колыхнулась как один человек, и радостный шепот пронесся над нею:

– Батюшка! Батюшка!

Действительно, одна из боковых алтарных дверей приотворилась, и на пороге показался отец Иоанн. Что тут произошло – трудно даже себе и представить! Лишь только показался любимый пастырь, как весь народ неудержимой волной, тесня и давя друг друга, хлынул в его сторону, а стоявшие за решеткой (пред амвоном) вмиг очутились на амвоне и чуть не сбили отца Иоанна с ног.

При помощи псаломщика и двух сторожей Батюшка быстро перебрался на левый клирос и сделал шаг вперед, чтобы пройти с этой стороны... В одно мгновение та же толпа, точно ее толкнула какая-то стихийная сила, стремительно шарахнулась влево и, простирая вперед руки, перебивая друг друга, крича и плача, настойчиво скучилась у церковной решетки, мешая своему доброму пастырю пройти.

О чем кричали, о чем молили – трудно было разобрать, потому что все эти крики и мольбы сливались в один неясный, оглушительный вопль.

Отец Иоанн, затиснутый в угол, стоял покорно, прижавшись к стене. Пройти ему от алтаря до паперти оказалось делом долгим и даже небезопасным. Предвидя трудности этого пути, двое городовых, два сторожа и несколько человек из именитых купцов стали по обе стороны намеченного пути и протянули толстую веревку, за которую крепко уцепились руками.

Но лишь только отец Иоанн двинулся вперед, эта веревка с треском лопнула, городовые и купцы в одну минуту были отброшены в сторону, и толпа, смешавшись и сбивая с ног друг друга, плотной стеной окружила Батюшку. Теперь отец Иоанн вдруг как бы исчез, и некоторое время его было вовсе не видно. На минуту, когда кричащая и волнующаяся толпа колыхнулась в сторону, я увидел отца Иоанна. Смертельно бледный, сосредоточенно печальный, медленно, шаг за шагом, точно в безжалостных тисках подвигался он вперед, видимо с трудом освобождая руку для благословения. Чем ближе подвигался он к выходу, тем толпа становилась настойчивее, беспощаднее, крикливее... У меня дух захватило от этого зрелища, и я невольно закрыл глаза.

Когда я открыл их снова, отца Иоанна уже не было в церкви, да и народу тоже почти не было. На полу там и сям валялись обрывки веревки, перчатки, клочок вязаной косынки и другие следы недавнего урагана. Глаза мои сочувственно встретились со взглядом старика сторожа.

– Господи, что же это такое? Неужели это всегда так?

Сторож вздохнул:

– Эх, милый барин! Ежели бы всегда так... A то вот намедни, на Успение, нашло народу так, что как есть сшибли с ног Батюшку.

– Как это сшибли?

– А так, сронили наземь и пошли по нем...

– А он что?

– Известно, агнец Божий, встал, перекрестился и пошел, не промолвив ни словечка»⁶⁰.

Описанный случай относится к тому времени, когда отец Иоанн выходил из собора через среднюю часть его и по пути благословлял богомольцев, но в 1902–1905 годах этого не делал вследствие явной невозможности и опасности для себя и для окружающих⁶¹.

Выйдя из алтаря боковой дверью в соборный садик, Батюшка садился в экипаж, который быстро трогался, и уже из экипажа по дороге одних благословлял, с другими приветливо раскланивался.

Передавали из Кронштадта еще об одном случае, свидетельствующем о недостаточном внимании к Батюшке окружавших его лиц. Однажды зимнею ночью он возвращался в кибитке из Ораниенбаума. Была метель, выл ветер. Ямщик вез быстро, как мог в такую погоду, по изрытой ухабами и с раскатами дороге, и не оглядывался на своего седока. Подъехал к воротам соборного дома и хотел Батюшке помочь выйти. Взглянул: в кибитке никого нет. Сейчас же поехал назад искать Батюшку и встретил его недалеко от города: отец Иоанн шел по льду пешком. Оказывается, на ухабе сани так сильно подбросило или накренило набок, что отец Иоанн выпал в снег и даже не успел вскрикнуть, как ямщик, ничего не заметивший, угнал лошадей.

Наконец, были у отца Иоанна и тайные недоброжелатели, и явные враги, которые заносили на него свой меч: это враги всякой правды, враги Церкви Христовой, обрушившиеся на него с 1905 года и не оставлявшие в покое до самой смерти. Борьба с ними ухудшала здоровье семидесятипятилетнего старца, по-прежнему сильного духом, но заметно слабевшего телом.

Возвращаюсь к рассказу.

Встав с одра болезни в феврале 1905 года, Батюшка не переставал болеть до самой кончины. Ежедневно служил, но только в Кронштадте, откуда выезжать стал редко. Под влиянием, с одной стороны, слухов о том, что Батюшка по болезни не служит и приезжих не причащает, а с другой стороны, освободительной печати, потоками грязи обливавшей безупречное имя кронштадтского пастыря, меньше стало приезжать в Кронштадт и священников, желавших послужить с ним, и мирян богомольцев⁶², уменьшился приток пожертвований на имя отца Иоанна, отчего сократилась его благотворительность, в печати реже появлялись сообщения об исцелениях по его молитвам. Такое уменьшение кипучей деятельности Батюшки недоброжелатели его объясняли тем, что он отжил свой век и пережил свою славу и что яркая звезда его померкла и закатилась. На самом же деле телесная храмина его, истонченная недугами, отказывалась служить великому духу, а своей славы отец Иоанн никогда не искал, а искал славы Божией.

Особенное ликование и злорадство в лагере врагов отца Иоанна вызывал его отъезд из Кронштадта 27 октября 1905 года, в день кронштадтских беспорядков. Но ликование было совершенно напрасным, и обвинение отца Иоанна в том, что он проявил недостаток мужества, испугался и бежал из Кронштадта в минуту общей опасности, было неосновательным: обстоятельства и время отъезда отца Иоанна из Кронштадта свидетельствуют, что поведение его было вполне безупречным и исключавшим всякие нарекания.

В то время я еще жил в Кронштадте и могу подтвердить, что самой страшной была ночь с 26 на 27 октября и что 27-го ранним утром уже приняты были решительные меры к прекращению беспорядков и всякая опасность для мирных жителей миновала. Между тем ночь с 26-го на 27-е отец Иоанн провел в Кронштадте, осведомленный о том, что совершалось кругом, как видно из следующего.

Вечером 26-го некоторые из морских офицеров были у отца Иоанна, просили у него благословения и молитв и, что легко допустимо, поведали Батюшке свои опасения относительно ближайшего будущего. Позднее у отца Иоанна были мои родные, которым он говорил: «Кажется, в нас стреляют!» – и утешал их, будучи в обычном бодром настроении. Возвращаясь от отца Иоанна по Николаевскому проспекту в одиннадцать часов вечера, они слышали в стороне гостиного двора ружейную пальбу и жужжание пуль. Это было начало беспорядков. Завладев ружьями, матросы вышли из экипажей и первым делом разбили буфет Морского собрания и уничтожили его содержание, затем открыли беспорядочную стрельбу на улицах. Позднее ночью взбунтовавшиеся хотели идти к нам, в гражданскую тюрьму для освобождения заключенных, которые, по-видимому, сего ожидали, но, смешав гражданскую тюрьму с военной, сбились с пути и пришли в совершенно другую часть города, на Северный бульвар к военный тюрьме, где и были схвачены⁶³. Благодаря такой счастливой случайности и положению нашей тюрьмы на окраине города, мы ночь провели спокойно и только утром узнали, какая опасность быть под выстрелами нам угрожала. Когда около пяти часов утра духовенство Андреевского собора шло к утрене, то выстрелы еще продолжались; посему шли с опаской. Один из псаломщиков рассказывал, что видел на улице валявшихся убитых. Перед утренею, между четырьмя и пятью часами отец Иоанн в сопровождении ключаря собора отца А.П. Попова пешком пришел к коменданту крепости, генералу Тимофею Михайловичу Беляеву (проехать по улицам в экипаже было невозможно) и просил его разрешить служение молебна в Андреевском соборе по поводу переживаемых событий, на что и получил разрешение. От коменданта отец Иоанн отправился в собор, в котором по обычаю своему служил и утреню, и литургию. Еще ночью комендант крепости приказал у Северного бульвара поставить пушки и пулеметы и направить их вдоль Николаевского и Михайловского проспектов, чтобы в случае надобности продольным огнем очистить улицы, но надобности в этом не представилось. Принятыми мерами утром порядок в городе был окончательно восстановлен, и мирные обыватели, в том числе, конечно, и отец Иоанн, могли спокойно оставаться в нем, не опасаясь за свою жизнь. Отслужив литургию, отец Иоанн около девяти часов утра ездил на Песочную улицу, в район морской Богоявленской церкви. Упоминаю об этой подробности потому, что она опровергает ходивший в Кронштадте слух, что Батюшку еще до заутрени или насильственно, или обманом, сонного посадили в карету и увезли на пароходную пристань для следования в Петроград. Ничего подобного не было, а в двенадцатом часу дня отец Иоанн на обыкновенном извозчике приехал на пристань и затем на пароходе уехал из Кронштадта, через Сестрорецк, в Петроград⁶⁴. Таким образом, как добрый пастырь стада Христова, отец Иоанн стоял на божественной страже в часы наибольшей опасности от вторжения хищных волков, именно вечером, когда успокаивал приходивших к нему, ночью, когда пламенно молился Господу, не смыкая очей, и ранним утром, когда под выстрелами пешком шел к коменданту крепости и от него в собор; не успел еще Батюшка кончить литургию и выйти из собора, как явились помощь и избавление. Исполнив свой пастырский долг в Кронштадте, отец Иоанн, шесть дней перед этим не выезжавший из него, поехал туда, где присутствие его было более необходимо. Без него около часу дня в Андреевском соборе соборным духовенством во главе с протоиереем А.П.Поповым был отслужен молебен для искавших подкрепления в молитве. <...> 28 октября состоялось мое перемещение в Петроград. Надо было уезжать из Кронштадта, где в молитвенном общении с отцом Иоанном счастливо протекли первые годы моего священства. 12 ноября вечером, накануне отъезда, я пришел к Батюшке проститься. Никогда не забуду того трогательного радушия, с которым меня приняли в семье отца Иоанна все, начиная с его супруги, матушки Елизаветы Константиновны, в то время уже почтенной старушки, отличавшейся кротостью и смирением. В объяснение трогательного приема, естественного при прощании с отъезжающим, могу указать на то, что у меня в реальном училище учился внучатый племянник матушки, прекрасный мальчик И.Ш., очень ко мне привязавшийся и очень сожалевший о моем уходе. Он постоянно бывал у своих «дедушки и бабушки», как называл отца Иоанна и глубокоуважаемую матушку Елизавету Константиновну, рассказывал им об уроках Закона Божия, обо мне и о том, как утром 12 ноября учащиеся прощались со мною и на прощание поднесли мне икону, а он при этом говорил речь своего составления. Матушка Елизавета Константиновна очень любила и баловала своего маленького внука, славного и способного второклассника-реалиста и свою любовь перенесла и на меня, его законоучителя. Меня провели в столовую – небольшую комнату с двумя окнами, между которыми стоял стол, а над ним в простенке висел писанный красками во весь рост портрет отца Иоанна, сохраняющийся на этом месте и по сие время. С правой стороны стола у окна в кожаном кресле сидела супруга отца Иоанна, тут же был ее внучек. Чрез несколько времени из кабинета вышел отец Иоанн: он был в светлом шелковом стеганом на пуху подряснике. Струя холодного воздуха вместе с ним ворвалась из открытой двери кабинета. Вся фигура отца Иоанна дышала свежестью и небесной чистотой: он явился, как светлый ангел из горнего мира, в сиянии неземной красоты, и принес с собою радость и счастье. Батюшка узнал меня и назвал по имени. Ласково поздоровавшись, посадил около себя, начал расспрашивать о моей новой службе и припомнил, что он бывал в Мариинском институте по приглашению начальницы института⁶⁵. Как радушный хозяин, отец Иоанн сам налил мне стакан чаю и положил в него сахару, затем налил рюмку прекрасного вина и угостил любимым кушаньем жителей Архангельской губернии – тресковыми котлетами. В разговоре и в угощении принимала участие и матушка. После чаю я попросил отца Иоанна подписать купленный мною его большой фотографический портрет. Батюшка сейчас же написал на нем: «Достопочтенному собрату и сослуживцу, отцу Законоучителю Мариинского Института, Иерею... в знак братского молитвенного общения. Кронштадтского Собора Настоятель, Протоиерей Иоанн Сергиев. 12 ноября 1905 года». Затем Батюшка пошел в кабинет и вынес оттуда две книги своих проповедей и дал мне их на память. Это были: 3-й том его сочинений, издание первое, СПб. 1892 года, и слова, произнесенные им в 1903 году, издание первое. Кронштадт 1904 года⁶⁶. При прощании отец Иоанн несказанно обрадовал меня тем, что изъявил полное согласие на исполнение моей просьбы частного, семейного характера. Те недолгие минуты, которые мне пришлось провести в семье отца Иоанна, были счастливейшими в моей жизни. Сам отец Иоанн, его ясные лучистые глаза, света которых невозможно было выносить, его голос и обращение; матушка Елизавета Константиновна в черном шелковом платье и с черной кружевной наколкою на голове, с любовью и внимательно слушавшая каждое слово своего супруга, с которым протекла вся ее жизнь⁶⁷; наконец, вся обстановка столовой с печатью достатка во всем, но без роскоши, живо встают перед моими глазами. Как будто бы их видел вчера, а не десять лет тому назад. Матушка Елизавета

Константиновна ласково простилась со мною и уже простилась навеки. Мне не пришлось больше видеть ее в живых, а видел ее умершею, участвуя в служении заупокойной литургии, в отпевании и погребении ее тела в ограде кронштадтского Андреевского собора и в молитвенном поминовении ее в сороковой день после кончины, чем до некоторой степени отблагодарил ее за привет и гостеприимство. Вечная ей память!⁶⁸

13 ноября директора Тюремного комитета подносили мне на прощание святую икону и адрес. Эти знаки внимания мне очень дороги, между прочим, потому, что соединяются с именем отца Иоанна: на адресе первая собственноручная подпись принадлежит ему как директору Тюремного комитета, точно так же на обратной стороне святой иконы имя отца Иоанна стоит первым среди директоров комитета, почтивших меня такой высокой честью.

18 ноября, согласно своему обещанию, отец Иоанн приехал ко мне на крестины моей дочери и был ее восприемником. Чин крещения предположено было совершать в моей бывшей тюремной квартире, куда Батюшка и прибыл около часу дня со своим псаломщиком И.П. Киселевым. Для своей крестницы Батюшка привез даже золотой крестик.

Все положенные для восприемника слова и действия он произносил и совершал истово, с глубоким благоговением, стоя около святой купели рядом с восприемницею. Особенно умилительна была минута, когда отец Иоанн, восприняв младенца от святой купели и с нежностью и любовью держа его на руках, предшествуемый священником, ходил кругом купели и пел вместе со всеми: «Елицы во Христа крестистеся...» Пение было одушевленное и прекрасное, ибо собрались знатоки этого дела: голос Батюшки как бы покрывал всех. В его голосе, как и во всем его существе, чувствовалась живая радость, что отроча, родившееся в мир, соделалось чадом Божиим, крестившись и облекшись во Христа. По окончании крещения сам Батюшка отнес младенца к матери, поздравил ее, затем откушал чаю и вместе со всеми разделил трапезу. Рассказываю об этом случае потому, что он дает право увенчать преподобный лик отца Иоанна еще одним чудным благоуханным цветком: любовью к собратьям-пастырям, готовностью доставить им радость и самому радоваться с радующимися.

С переселением в Петроград я лишился возможности часто видеть отца Иоанна и принимать его у себя в доме; виделся с ним лишь в Андреевском соборе, когда приезжал в Кронштадт послужить с Батюшкою, но ни разу не встречал его в Петрограде и ни разу не беспокоил его просьбами посетить меня здесь, как бывало ранее в Кронштадте. С каждым приездом к Батюшке замечал, что здоровье его становилось все хуже и хуже: розовый цвет лица его сменился темным и болезненным, продолжительные церковные службы были ему уже совершенно не по силам⁶⁹, служил он поскору и причащал немногих. Тревожные вести об ухудшении его здоровья особенно в последний год жизни достигали до Петрограда, но не хотелось им верить; наоборот, хотелось успокоить себя мыслью, что болезнь еще не так опасна и что Батюшка поживет. В последний раз мне пришлось служить с ним после Пасхи 1908 года, перед отъездом его в Вауловский скит, где отец Иоанн прожил с мая по август месяц. По словам матушки Евпраксии, игуменьи сего скита, отец Иоанн очень любил живописный Вауловский скит и по летам приезжал отдыхать сюда. Окруженный здесь любимыми цветами, среди зеленеющих лугов, на полях, покрытых золотистым хлебом, среди темного шумящего леса Батюшка чувствовал близость Творца вселенной и Ему воссылал восторженную молитву. О себе рассказывал, что умеет косить и жать, чему научился на родине в молодые годы, и что еще в детстве не любил сидеть без дела. По просьбе матушки Евпраксии – благословить жниц перед отправлением их в первый раз на жатву, отец Иоанн благословил серпы и сам раздал их всем, причем, вручая серп, каждой в отдельности говорил наставление. Молитвам Батюшки сестры приписывают то, что имеют теперь хорошую воду для питья. Узнав от сестер, что скит в первое время нуждался в хорошей воде, отец Иоанн помолился Богу и указал место, где надо было рыть землю: стали рыть и открыли источник хорошей питьевой воды.

Живя в Ваулове летом 1908 года, Батюшка тяжко страдал от усилившейся болезни: целые ночи проводил без сна, сидя в кресле, ибо лежать не мог. «Однажды, – рассказывала мне матушка Евпраксия, – я пришла к Батюшке и вижу: сидит он в своем кресле с закрытыми глазами и творит умную молитву. Тяжело ему, но ни ропота, ни стона. Жалко мне его стало до слез, а как помочь и утешить? Думаю – помолюсь за него. Читаю в уме тропарь Успению Божией Матери, у меня в угольнике икона этого праздника, и вижу, что Батюшка лицо свое обратил к этой иконе и поклонился. Начинаю читать: «Заступнице усердная», – Батюшка поклон Казанской иконе Божией Матери. Видимо, дорогой Батюшка читал в моей душе»⁷⁰.

По возвращении из Ваулова в Кронштадт отец Иоанн среди тяжелых страданий прожил всего четыре месяца.

Известие о кончине его утром 20 декабря, с быстротою молнии в тот же день распространившееся в столице, побудило меня с семьею ранним утром 21-го выехать в Кронштадт. Я уже не застал выноса тела отца Иоанна из квартиры в Андреевский собор, а участвовал в служении панихид и парастаса⁷¹, который со всею торжественностью и благолепием совершен был Преосвященным Кириллом, епископом Гдовским⁷². Всю ночь без перерыва у гроба служились панихиды кронштадтским и приезжим духовенством. Всю ночь непрерывною лентою прощались с почившим его духовные дети и прихожане. Весь Кронштадт от мала до велика перебывал у дорогого гроба. Каждому хотелось в последний раз приложиться к исхудавшей деснице Батюшки с небольшим деревянным крестом в ней. Литургию в 7 часов утра совершал Преосвященный Кирилл с сонмом духовенства. Мне Господь судил принять участие как в служении литургии, так и в проводах тела почившего до столицы. Особенно трогательно было то, что почившему оказаны были воинские почести. С крестным ходом, под печальный перезвон колоколов, под величавые звуки «Коль славен», духовенство, военные и светские власти и бесчисленное множество народа провожали смиренного служителя церкви и вместе доблестного слугу Царя и Отечества. Путь пешком от кронштадтских ворот до Ораниенбаума был не из легких, ибо лежал по неокрепшему и гладкому, как зеркало, льду, покрытому по местам водою, при свежем ветре с моря. Дубовый гроб с телом почившего в городе везли на погребальной колеснице, a по льду на дрогах, установленных на полозья. Когда подходили к Ораниенбауму, уже начинало темнеть. Местное духовенство, во главе с Преосвященным Кириллом, на берегу моря встретило погребальное шествие. Весь Ораниенбаум собрался к вокзалу. Стоявшие на площади пред вокзалом войска воздали усопшему военные почести. Гроб был внесен в траурный вагон, отслужена лития, и поезд отошел в столицу по тому пути, по которому так часто отец Иоанн проезжал живым. В этом же поезде следовали Преосвященный епископ Кирилл, духовенство, провожавшее гроб из Кронштадта, и родственники почившего. He описываю встречи и проводов гроба в Петрограде, ибо не был очевидцем и не участвовал в них, утомленный как продолжительным богослужением накануне и в этот день, так особенно непривычным путешествием по льду из Кронштадта в Ораниенбаум.

В начале мая 1908 года, когда из Кронштадта со всех сторон шли слухи о серьезном заболевании отца Иоанна, вдруг получаю я оттуда же телеграмму за подписью одной особы, в последнее время возившей отца Иоанна по больным, в которой значилось: «Батюшка просит вас приехать как врача». Немного удивившись такому приглашению, так как я сознавал, что в распознавании болезни и особенно лечении болезни, которой страдал, по слухам, отец Иоанн, я совершенно не был компетентен, я все-таки на другой день поехал в Кронштадт.

Только живые еще глаза на страшно похудевшем и покрытом мелкими морщинами лице отца Иоанна освещали его выразительные и умные черты. Отца Иоанна я не видел больше полугода.

– Вот, наконец, и вас, как доброго своего знакомого, я решился побеспокоить – сказал, расцеловавшись со мною, отец Иоанн. – Хочется мне знать откровенно, можно ли мне помочь и есть ли какая-нибудь надежда хотя бы на неполное выздоровление? Мне доктора-специалисты уже давно называли мое основное страдание. Человек, однако, жив надеждою. Быть может, вы, как врач, пользующий внутренние болезни, взглянете на мою болезнь не с узкой точки зрения специалистов?

Осмотрев тщательно отца Иоанна, я, хотя и не сделал специальных исследований, все-таки мог сказать с достоверностью, что заболевание предстательной железы и мочевого пузыря, которым в последнее время страдал бедный Батюшка, по-видимому, достигло высокой степени.

– Вы хотите знать мое вполне откровенное мнение? – сказал я отцу Иоанну по окончании моего осмотра.

– Я его требую; я уже зажился на свете, мне ведь восемьдесят один год⁷³, – проговорил отец Иоанн. – Смерти я не боюсь!

– Специальное лечение под руководством врача-специалиста, полнейший отдых, постоянное пребывание на чистом деревенском воздухе, строжайший режим, отказ от всякого богослужения – могут в настоящем облегчить ваши страдания и даже на некоторое время отдалить неминуемый конец, – со смущением произнес я свой грустный приговор...

– Спасибо, – ответил мне совершенно спокойно отец Иоанн. – Но от богослужений, от постов и от молитв за болящих я никогда не откажусь, покуда болезнь окончательно не прикует меня к постели. Только один из ваших советов я исполню: поеду, как и каждый год, в Архангельскую губернию, но находиться под постоянным наблюдением специального врача – этого я сделать тоже не могу.

Затем, еще раз поцеловав меня, произнес твердым голосом, без малейших признаков волнения:

– Спасибо, спасибо!

Выйдя потом в следующую комнату, где восседала Батюшкина жена, небольшого роста, молчаливая, тучная женщина, только на несколько месяцев пережившая своего мужа, и еще какие-то невзрачные с виду, совсем простенькие женщины, отец Иоанн тем же спокойным голосом, даже скорее довольным, сказал им всем, дожидавшим, видимо, с некоторым волнением результатов моего осмотра:

– А меня доктор обнадежил, но посоветовал поскорее уехать на родину.

20 декабря 1908 года, в 7 часов 40 минут утра, в Кронштадте скончался на 80-м году от рождения настоятель Андреевского собора, митрофорный протоиерей и член Святейшего Синода Иоанн Ильич Сергиев (Кронштадтский). Отпевание и погребение высокочтимого пастыря, согласно его завещанию, состоялось в С.-Петербургском Иоанновском женском монастыре, который основан и благоустроен отцом Иоанном.

Все знавшие почившего привыкли видеть его не по летам бодрым и живым, не знавшим покоя на службе Богу и ближнему, но года три назад он заболел. Хотя болезнь причиняла много страданий, однако Батюшка не изменял своему правилу – ежедневно совершал богослужение, причащаясь Святых Христовых Таин. Только в последние дни своей жизни он не мог совершать литургии и причащался на дому. В последний раз он отслужил литургию в Андреевском соборе 9 декабря. В этом соединении со Христом он всегда находил себе отраду и утешение среди тяжких трудов и болезни. В последние годы были периоды, в которые он не принимал никакой пищи. «Только и живу причастием Святых Таин», – говорил он всем посетителям. Вместо всяких лекарств Батюшка пользовался святой водой из источника преподобного Серафима, Саровского чудотворца.

В последние три дня болезнь приняла особенно тяжелый характер. 17 декабря он пожелал быть на воздухе и поехал покататься в экипаже случайного извозчика, который привычек Батюшки не знал, катал его очень долго, и Батюшка простудился. Болезнь осложнилась. На другой день он почувствовал сильную слабость и 19 декабря утром уже не мог выйти в переднюю, чтобы встретить священника со Святыми Дарами, как делал это ежедневно, и причастился только Святой Крови. Весь этот день пастырь-мученик находился как бы в забытьи, с закрытыми глазами, оставаясь почти все время в кресле. По временам были слышны его стоны, которые говорили присутствующим о тяжких страданиях. Однако сознание было ясным у Батюшки до конца. Последнее свое распоряжение он сделал 19 декабря в 8 часов вечера. Настоятельница Иоанновского женского монастыря игуменья Ангелина, проведшая при Батюшке весь этот день, просила у него благословения освятить храм-усыпальницу, который был давно готов, но не освящен. На эту просьбу Батюшка ответил: «Да, да, освятить», – и поднял руку в знак благословения. Игуменья, приняв благословение, уехала в монастырь готовиться к освящению. (Освящение храма было совершено 21 декабря благочинным монастыря архимандритом Макарием с причтом монастыря.)

По просьбе престарелой и больной супруги отца Иоанна Елизаветы Константиновны в квартире Батюшки остался на ночь священник Иоанн Орнатский, а также Р. Г. Шемякина (сродники почившего), которые вместе со слугами Батюшки не отходили от него всю ночь. Но они не могли облегчить страдальца. От всякой врачебной помощи Батюшка решительно отказался, и после 8 часов только два раза согласился принять по несколько капель святой воды. В 10 часов Батюшка выразил желание встать с кресла. Его подняли и помогли лечь в постель, но через несколько минут он опять пожелал встать и оставался в кресле до часу ночи в том же положении, как прежде. Где были в это время мысли страдальца-пастыря, неизвестно. Вероятнее всего, он молился в последний раз тою умною молитвою, которой любил отдаваться в то время, когда, измученный целодневными трудами, возвращался в Кронштадт в вагоне и на пароходе.

Во втором часу ночи Батюшка дрожащею рукою сделал знак, что он желает встать. Его опять подняли; на этот раз ноги отказались служить ему. Болящего уложили в постель. Вместе с тем, видя тяжелое его положение, просили ранее обыкновенного времени совершить литургию, которая и началась в 3 часа утра, а около 4-х часов священник Иоанн Аржановский, заменявший болящего духовника Батюшки, и соборный священник Николай Петровский прибыли со Святыми Дарами. Батюшка в последний раз причастился Святой Крови. После Причастия он сам утер уста свои и некоторое время был совершенно спокоен, потом произнес последние слова: «Душно мне, душно», – и знаками просил освободиться от лишней одежды, будучи в теплом подряснике. Просьба была исполнена. Вскоре Батюшка впал в забытье. Дыханье было спокойное, но становилось тише и тише. Священник Орнатский стал читать канон на исход души, а затем отходную, и когда подошел к одру умирающего, он лежал неподвижно с руками, сложенными на груди; едва заметны были последние вздохи, и великий пастырь совершенно спокойно предал Богу дух свой. Глаза, доселе закрытые, чуть-чуть приоткрылись, и из них показались чистые как хрусталь слезинки. Это были последние слезы великого молитвенника-страдальца. Стало очевидно, что праведная душа его перешла в тот мир, где «нет болезни, печали и воздыхания, но жизнь бесконечная».

Рыдания и слезы, доселе сдерживаемые, вырвались у очевидцев великого таинства смерти, и весть о ней с быстротой молнии стала передаваться из уст в уста.

Первым прибыл к одру почившего ключарь Андреевского собора протоиерей А. Попов, сам заболевший в этот день воспалением легких, и другие члены причта Андреевского собора. Все они вместе со священниками Орнатским и Аржановским совершили положенное для священников по уставу Церкви помазание елеем всего тела почившего, причем дивились крайнему истощению страдальца; желудка как будто совсем не было – одни косточки.

После помазания в Бозе почивший одет был во все священные одежды, им самим для этого предназначенные; на главу возложена митра, как победный венец. Лик почившего принял величавый и спокойный вид, и весь он, одетый в полное священническое, белое облачение и в белой митре, напоминал собою светлого Ангела. Верим и надеемся, что Господь принял ангельскую душу верного раба Своего в светлые обители Свои и что православная Русь будет иметь в нем молитвенника и предстателя у Престола Господня.

После облачения почивший на руках священнослужителей, в предшествии клира, перенесен был с ложа смерти в другую комнату, где и отслужена была тотчас же первая панихида. В то же время торжественно-печально загудел колокол Андреевского собора, извещая жителей Кронштадта о великой, невознаградимой утрате. О кончине высокочтимого пастыря было немедленно сообщено по телеграфу в Царское Село, в Гатчину, митрополиту С.-Петербургскому Антонию и обер-прокурору Святейшего Синода. На всеподданнейшем докладе последнего о кончине протоиерея Иоанна Ильича Сергиева Государю Императору благоугодно было 21 декабря собственноручно начертать: «Со всеми почитавшими усопшего протоиерея отца Иоанна оплакиваю кончину его». От имени Их Императорских Величеств Государынь Императриц Марии Феодоровны и Александры Феодоровны на гроб почившего были возложены венки.

С соизволения Высокопреосвященнейшего митрополита Антония в Кронштадт отправился Преосвященный Кирилл, епископ Гдовский, о чем просил его сам Батюшка пред своей кончиной. Преосвященный Кирилл прибыл в Кронштадт 20 декабря около 5 часов дня. Приехав прямо в квартиру отца Иоанна, он совершил третью панихиду. Вторая была отслужена в час дня в присутствии Главного начальника г. Кронштадта генерала Артамонова, главного командира Кронштатского порта контр-адмирала Григоровича и других начальствующих лиц.

Вечером тело почившего было положено в дубовый гроб и отслужена панихида Преосвященным Кириллом, при участии местного духовенства.

В тот же день весь Петербург уже знал о кончине Батюшки. Немедленно во всех почти церквах начались служения панихид.

Ранее других церквей получено было печальное известие в Иоанновском монастыре. Тотчас все сестры собрались в церковь, и их рыданиями сопровождалось все служение панихиды.

Утром 21 декабря на Балтийском вокзале несметные толпы народа брали билеты, устремляясь в Кронштадт. Никаких разговоров слышно не было; все ехали молча, изредка, перекидываясь отрывочными замечаниями. Создалось особое, благоговейное настроение. До самых сумерек поезда подвозили все новых и новых паломников. В Ораниенбауме спрос на извозчиков был огромный. Кибитки, дровни, сани тянулись по льду черной вереницей целый день.

В 9 часов утра на квартире почившего совершили последнюю панихиду. На панихиду собрались представители местной администрации и многое множество почитателей. Небольшая квартира далеко не могла вместить всех собравшихся. После панихиды гроб на руках духовенства был вынесен из квартиры. На дворе его приняли на руки главный начальник Кронштадта генерал-лейтенант Артамонов, кронштадтский военный губернатор контр-адмирал Григорович, комендант крепости, городской голова, соборный староста Я.К. Марков и другие лица. Под печальный перезвон колоколов собора процессия, в предшествии икон и хоругвей, направилась по Андреевской улице к Андреевскому собору. Вдоль улицы стояли сухопутные войска шпалерами, с трудом сдерживая многотысячную толпу. Окна, заборы и даже крыши домов были усеяны народом, жаждавшим взглянуть на перенесение тела высокочтимого пастыря.

Когда печальная процессия приблизилась к Андреевскому собору, гроб опять взяло на руки духовенство во главе с Преосвященным Кириллом и внесло в церковь, украшенную тропическими растениями.

Собор был переполнен, но тысячи народа толпились еще на площади и Николаевском проспекте. Началась литургия, которую совершал Преосвященный Кирилл при участии многочисленного духовенства. После литургии служили панихиду. Трогательное впечатление производила эта панихида. Рыдания народа, порою заглушавшие возгласы священнослужителей, производили потрясающее впечатление. После панихиды началось прощание с почившим пастырем. В собор впускали по очереди. Длинная очередь стоит у правого бокового входа в собор, куда пропускают только по двое. Выходят с левой стороны. Приходилось в очереди стоять целыми часами. В самом соборе панихида идет за панихидой.

Гроб стоит на высоком помосте. Ярко горят свечи вокруг него. Лицо почившего закрыто воздухом, как это делается у всех умерших священников; видны только исхудавшие руки, к которым сегодня приложились многие тысячи народа. В правой руке небольшой позлащенный крест.

В 7 часов вечера начался парастас (заупокойная всенощная), который продолжался до 11-го часа ночи. Всю ночь с 21 на 22 декабря до 6 часов утра собор был открыт. И всю ночь народ беспрерывно шел для прощания с почившим. У большинства на глазах слезы. Слышатся сдавленные рыдания и возгласы: «Закатилось наше солнышко! На кого покинул нас, отец родной? Кто придет на помощь нам, сирым, немощным!»

В 6 часов утра 22 декабря Андреевский собор закрыли, и впуск желавших проститься с Батюшкою был прекращен. Сегодня предстоял длинный путь – перевезение тела почившего пастыря в С.-Петербургский Иоанновский женский монастырь.

В 7 часов началась литургия. К окончанию литургии весь собор, площадь пред ним и прилегающие улицы оцеплены войсками. За чертой оцепления народ густыми массами виднелся по улицам, в окнах домов, по крышам, заборам и деревьям. Петербургские ворота, через которые ведет морская дорога в Ораниенбаум, в 9 часов утра закрыты, всякое движение по льду легковых экипажей и саней прекращено в 10 часов утра, a с 11-ти и движение пешеходов.

Полицейские чины озабоченно суетятся возле собора; шеренги войск стоят на площади; народ притих и терпеливо ждет выноса гроба на площадь. Всю эту картину ярко освещает холодное зимнее солнце.

Священник собора отец Павел Виноградов произнес простое, но сердечное и трогательное надгробное слово. «Мы ничем другим не можем отблагодарить нашего дорогого усопшего, как земным поклоном», – закончил он свою речь. Почти вся церковь после этих слов опустилась на колени. Епископ Кирилл в своем слове охарактеризовал отца Иоанна как личность, окруженную ореолом небывалой славы. Трудно передать все, что происходило в соборе. Возгласы духовенства и пение певчих часто прерывались рыданиями. Временами в соборе слышен глухой гул.

Ровно в 11 часов 30 минут утра начался вынос тела из собора. Дубовый гроб был обнесен крестным ходом вокруг собора и под перезвон колоколов установлен на колесницу. Военные оркестры играли «Коль славен». В рядах войск были знамена. Для участия в процессии собрались хоругвеносцы из всех кронштадтских церквей. Во главе процессии шли драгуны с знаменем и хором музыки. Далее следовали певчие, духовенство, колесница с телом почившего и начальствующие лица во главе с генерал-лейтенантом Артамоновым. Шествие замыкала рота 94-го Енисейского полка и народ в числе по крайней мере 20 тысяч людей обоего пола. У Морского собора, у церкви Богоявления и возле часовни у Петербургских ворот, выстроенной в память адмирала Макарова, были совершены литии. По всей дороге через город стояли войска шпалерами. Лютеранская церковь на берегу моря почтила память дорогого покойника продолжительным погребальным звоном.

Далее предстоял путь через море. По приказу Главного начальника Кронштадта всем желавшим проводить усопшего по морю предписано следовать рядами друг от друга не менее как на два шага, в виду непрочности льда.

На всем морском пути устроили пять спасательных станций, a через обнаруженные на льду трещины соорудили особые мостики. Епископ Кирилл с некоторыми священнослужителями проехал вперед в Ораниенбаум, чтобы там встретить процессию на вокзале. Весь путь пройден менее чем в три часа. Погребальное пение и звуки «Коль славен» не смолкали ни на одно мгновенье. В Ораниенбауме процессию ожидали и стар, и млад, богатый и бедный, словом, все население. Местное духовенство, во главе с Преосвященным Кириллом, отправилось крестным ходом на встречу процессии на берег моря. По всему Ораниенбауму раздался перезвон колоколов. Гроб внесли на платформу и поставили в траурный вагон специального поезда.

Началась краткая лития. Платформа огласилась рыданиями ораниенбаумцев. В 4 часа поезд тронулся. Многие на коленях крестились вслед уходящему поезду.

Приближаясь к каждой станции, поезд замедлял ход, но не останавливался. На всех станциях была масса народа, встречавшего последнее путешествие дорогого Батюшки по Балтийской дороге, по которой он за всю свою жизнь совершил множество поездок.

Около 5 часов дня траурный поезд прибыл в Петербург.

Полна скорбного умиления и величественной печали была процессия перевезения тела отца Иоанна с Балтийского вокзала в Иоанновский женский монастырь, на место упокоения.

По Обводному каналу и по всему Измайловскому проспекту уже с трех часов шпалерами стояли тысячи народа.

В парадных комнатах вокзала собралось духовенство. Здесь облачились в белые ризы Высокопреосвященный Сергий, архиепископ Финляндский, епископ Архангельский Михей и епископ Нарвский Никандр, архимандриты: Феофан, ректор Духовной академии, и Вениамин, ректор семинарии, благочинный Иоанновского монастыря архимандрит Макарий, специально прибывший из Москвы настоятель Патриаршего Антиохийского подворья архимандрит Игнатий, председатель Общества религиозно-нравственного просвещения протоиерей Ф. Орнатский и настоятели или представители от всех столичных приходов. К вокзалу же прибыли исаакиевские хоругвеносцы с хоругвями, были хоругви от приходских церквей, от Иоанновского монастыря и освященное отцом Иоанном знамя-хоругвь от «Союза русского народа». По всему пути похоронного шествия до монастыря движение по улицам было прекращено.

Когда поезд остановился под сводами Балтийского вокзала, из салон-вагона вышел Преосвященный Кирилл и сопровождавшие тело священники и присоединились к встречающим. Сонмом епископов и священников перед открытым траурным вагоном совершена лития. Пел хор певчих Семеновского полка.

На руках духовенства дубовый гроб был вынесен из вагона и поставлен на печальную с серебряным балдахином, увенчанным митрою, колесницу.

Лишь только печальное шествие двинулось с вокзала, как пронесся в воздухе печальный удар колокола; народ на площади начал креститься, раздались рыдания, которые перешли в общий плач, когда печальное шествие выступило на площадь.

Процессию открыл отряд конной полиции, что было необходимо ввиду громадного стечения народа. Затем несли хоругви, шли певчие, духовенство парами и упомянутые архипастыри; далее следовала печальная колесница, окруженная хоругвями. За колесницей шел С.-Петербургский градоначальник Д.В. Драчевский и бывший Главный начальник Кронштадта, ныне командующий войсками Киевского округа генерал-адъютант Н.И. Иванов. Из среды певчих и духовенства всю дорогу слышались трогательные напевы канона «Помощник и Покровитель бысть мне во спасение». Шедший за гробом народ образовал несколько хоров, которые пели «Святый Боже», «Вечную память» и другие духовные песнопения.

Увидели колесницу стоящие по пути шествия, на площадях и тротуарах, неисчислимые толпы народа, услышали пение, и воздух оглашается плачем, и так громок был иногда этот плач, что прорывался сквозь мощное пение, заставлял дрожать голоса поющих. Чувствовалось, что голоса эти достигают неба и что достойнейшему пастырю действительно будет вечная память. Так народ провожал пастыря, который был сам народной добротой, народной совестью, народной верой. Пока будут подобные пастыри, будет и вера в России.

He бывало еще, кажется, похорон с такой огромной, плачущей толпой из людей всевозможных званий, начиная от простолюдина до высших сановников.

Из Воскресенской церкви Общества религиозно-нравственного просвещения, что у Варшавского вокзала, вышли священники храмов Общества с крестным ходом; председатель совета совершил литию, и священники присоединились к процессии. У Измайловского собора Святой Троицы, у Вознесенской церкви перезванивали колокола, выходило духовенство с хоругвями и совершались литии. У Исаакиевского собора во главе многочисленного духовенства с хором исаакиевских певчих вышел для служения литии маститый настоятель, митрофорный протоиерей И.А. Соболев. Затем процессия направилась, по особому повелению Государя Императора, по набережной Невы мимо Зимнего дворца. Благодаря этому Высочайшему повелению процессии необходимо было следовать мимо здания Святейшего Синода и остановиться пред ним на краткое время для служения литии. Здесь нам вспомнилось предуказание Батюшки на эту остановку, сделанное им за три недели до кончины. Батюшку приехали навестить его давние усердные почитатели купцы В.П. Крутов и A.A. Забелин. В беседе с ними Батюшка, между прочим, говорил: «Ведь в монастыре-то меня очень ждут и сестры хотят причаститься. Ну, да к празднику-то (Рождества Христова) я соберусь, только причастить, пожалуй, не придется. Просят меня также побывать и в Святейшем Синоде. Побываю и там, хотя на полчаса или на несколько минут. Только ведь я там никогда не бывал, не знаю, как войти; а, впрочем, покажут».

Эти предсказание действительно исполнилось. Позднее Батюшка еще точнее предсказал день своей кончины. 18 декабря, как бы забывшись, он спросил игуменью Ангелину: «Которое сегодня число?» Она ответила: «Восемнадцатое». – «Значит, еще два дня», – сказал в раздумье Батюшка. Незадолго до смерти он разослал всем почтальонам, рассыльным и т. п. людям, исполнявшим его поручения, праздничные на Рождество Христово. «А то и вовсе не получат», – прибавил он.

Но возвратимся к описанию похоронного шествия.

По набережной Невы процессия следовала до Троицкого моста, на котором не было народа. За мостом у древнейшего столичного собора Святой Троицы также совершалась лития. Шествие направилось по Каменноостровскому проспекту. Поредевшие на набережной, здесь снова скопились массы народа. Десятки тысяч народа – десятки тысяч слез. По пути в нескольких местах на Каменноостровском были отслужены литии, присоединились хоругви от Матвеевской церкви и Института принцессы Ольденбургской.

Шедшие впереди гроба четыре архиерея весь путь совершали без отдыха.

Лишь только процессия стала подходить к Карповскому мосту и была уже недалеко от монастыря, многие ясно видели, как с небосклона быстро упала звезда. Ее путь был как раз по направлению к монастырской обители. «Это душа Батюшки слетела с неба», – проговорила какая-то бедная женщина. В народе случай обсуждали на разные лады – в падении звезды видели небесное знамение.

В 8 часов 30 минут вечера прибыла к монастырю печальная процессия при печальном перезвоне монастырских колоколов.

Иоанновский монастырь в это время представлял из себя вид маленькой крепости. Вся набережная Карповки была очищена от публики и экипажей.

Только по билетам пропускали в церковь, которая еще задолго до прибытия погребальной процессии наполнилась молящимися.

При входе в церковь стояли все сестры обители во главе с настоятельницей, игуменьей Ангелиной, а также духовенство. Все вышли встретить дорогого покровителя и молитвенника, прибывшего в свою обитель к празднику Рождества Христова, но уже бездыханным и безгласным. На руках духовенства, в предшествии сестер, поющих «Помощник и Покровитель», гроб был внесен в большой соборный храм и установлен посреди храма на катафалке, обтянутом белым глазетом. Кругом у колонн стояли живые растения. С большим трудом гроб был поставлен на место; все устремились прикладываться. Немало пришлось употребить усилий, чтобы водворить порядок.

Что могло бы произойти сейчас и во время отпевания при разрешении доступа в церковь всем желающим? Очевидно для всякого. Поэтому-то монастырская администрация со стесненным сердцем должна была решительно запретить впуск в церковь лиц, не имеющих билетов. На это распоряжение несправедливо роптали. Говорят, отчего не пропускали даже духовенство? Но если бы в день погребения пропускать всех желающих, то несомненно одно только духовенство могло бы переполнить храм. Вот почему многие тысячи не могли быть допущены в эти дни в монастырский храм.

В 9 часов вечера в соборном храме начался парастас, который служил епископ Архангельский Михей, духовный сын и усердный почитатель Батюшки. В служении участвовало до 40 священников и диаконов. Величественно и трогательно было это богослужение, особенно в те минуты, когда пели все священнослужители, собравшиеся вкупе движением горячей любви и усердного почитания к новопреставленному отцу протоиерею Иоанну.

В 12 часов ночи окончилось богослужение, и тотчас начался впуск по очереди всех желающих проститься с дорогим Батюшкой.

Первыми подходили сестры, обливаясь горючими слезами. Можно ли изобразить их душевное состояние при этом последнем целовании? Они прощались с тем, кто был им ближе отца родного. Он принял их в обитель. Большинство жили в бедности и в суровой обстановке. Батюшка их пригрел, во всем помогал, учил их, руководил, питал телесно и духовно...

После сестер подходили миряне. Много прошло их, целуя истощенную десницу досточтимого пастыря, но еще более осталось таких, которым не удалось исполнить страстного желания – проститься с Батюшкой. В 6 часов доступ ко гробу был прекращен. В это время в церкви-усыпальнице началась ранняя литургия, которую совершал архимандрит Игнатий, при участии многих других священников. В соборном храме необходимо было прибраться и приготовиться к литургии и отпеванию.

Около гроба всю ночь продолжалось чтение Святого Евангелия и непрерывно служились панихиды. Многие, приложившись к руке Батюшки, зажигали свечу, которую уносили себе на память.

В 8 часов 30 минут утра начался благовест к поздней литургии. Из архипастырей первым прибыл Кирилл, епископ Гдовский. Вскоре прибыли: Сергий, архиепископ Финляндский, Михей, епископ Архангельский, ректор С.-Петербургской духовной академии архимандрит Феофан, ректор семинарии архимандрит Вениамин, митрофорные протоиереи A.A. Дернов и Ф.Н. Орнатский и другие священнослужители, назначенные владыкйю митрополитом для служения литургии, в числе 12-ти архимандритов, протоиереев и священников. В 9 часов прибыл Высокопреосвященнейший Антоний, митрополит С.-Петербургский и Ладожский, и началась Божественная литургия, на которой присутствовали: товарищ обер-прокурора Святейшего Синода тайный советник Рогович, управляющий канцелярией Святейшего Синода С.П. Григоровский, С.-Петербургский градоначальник Д.В. Драчевский, тайный советник В.Н. Мамонтов, генерал-лейтенант граф Н.Ф. Гейден с супругойю и много других высокопоставленных лиц, представителей купечества и людей разных званий.

Через несколько минут после начала богослужения в храм неожиданно, словно знаменуя победу света над тьмой, проглянуло солнце и ярко осветило своими лучами гроб и стоящих около почившего. В конце литургии, по благословению владыки митрополита, известный проповедник протоиерей философ Орнатский вдохновенно произнес следующую речь:

– Дорогие братья!

Умер дорогой наш батюшка отец Иоанн.

А мы-то думали, что еще долго-долго будет он жить. Ведь кого любишь, тому желаешь долгой жизни. Тем более что мы не привыкли его видеть старым, больным. Он и в 75 лет был всегда бодр и юн духом.

Вот он, бывало, быстро всходит по лестнице и еще в дверях дома громко приветствует всех своим свежим, резким голосом: «Здравствуйте, друзья мои; здравствуй, мамочка; здравствуйте, детушки; няня, здравствуй».

И, входя во внутренние комнаты, одного погладит, другого потреплет, иного поцелует и всех благословляет.

А потом подходит к заранее приготовленному столику для молитвы и освящения воды, и когда молится, не только просит Господа, а иногда требует об исполнении просьбы, ради великой голгофской Жертвы Сына Божия, и молится часто своими словами.

Когда же кончит молитву, то начинают подходить к нему присутствующие, чтобы поведать ему, и непременно на ушко, о чем-то важном, чего вслух и сказать нельзя. И на кого он взглянет строго, другому улыбнется, иного побьет по больному месту, кому и денег даст, не считая их. И все отходят от него ободренные, успокоенные, обласканные.

И дни, месяцы счастливая семья вспоминает потом о посещении отца Иоанна, о том, что и кому он сказал, как посмотрел, что сделал.

И вот умер отец Иоанн. И везде, где ни скажут эти три слова – умер отец Иоанн, везде поймут, кто умер. Умер вот он, бездыханно предлежащий пред нами пастырь, отец Иоанн Кронштадтский. Ибо везде знали его и всюду чтилось имя его, и в городах, и в селах, и в столицах, и в самых глухих углах нашей родины. Даже за границей знали нашего великого пастыря и почитали его. Когда смертельно болел в Крыму Государь Император Александр III и отец Иоанн был вызван к нему, тогда все газеты мира писали и о нашем знаменитом молитвеннике и чудотворце. Потом отец Иоанн получал много писем на всех языках из разных государств Европы и даже Америки. Вот писал ему один мальчик из Швеции: «Я слышал, что ты лечишь людей молитвою, моя мама сошла с ума и лежит в больнице; мне скучно без мамы. Помолись, чтобы моя мама выздоровела». Молодые из Америки писали, что они очень счастливы и просят отца Иоанна помолиться, чтобы и впредь им жить так же счастливо. Из Германии просили прислать освященной отцом Иоанном воды или масла, просили и денег. Присылали свои волосы, прося благословить их, и выражали веру, что его благословение распространится и на все их существо...

Что же это за явление – отец Иоанн в конце XIX – начале XX века, во времена безбожия и безверия? Как объяснить его происхождение и дивный подвиг его жизни?

Для верующих ответ на эти вопросы так же прост, как объяснение Пресвятою Девой Марией Ее величия: «Призрел Господь на смирение рабы Своея» и «сотворил Мне величие Сильный». Так же точно и величие отца Иоанна есть дело Божией благодати, пребывавшей на нем со дня его рождения.

Вспомните некоторые случаи из его жизни. Вот он родился болезненным, хилым. Его наскоро окрестили, опасаясь, что умрет, a он дожил до 80 лет.

Вот он в духовном училище захворал смертельно. Врач советовал ему в пост есть скоромное. Но мать не согласилась, и он не нарушил закона церковного о посте. Ныне этому случаю не придадут значения, но вспомните, не так ли строго блюли закон о посте и пророк Даниил, сохраненный Богом от челюстей львиных, и его три друга, спасенные в разжженной печи вавилонской.

Вот он в Академии, юноша богобоязненный, скромный, чистый, самоуглубленный. Первая книга, которую он приобретает на заработанные им первые деньги, была «Беседы святого Златоуста на Евангелие от Матфея». И он, уединившись в аудитории, читает их с восторгом, как бы живого представляет себе великого христианского проповедника и рукоплещет ему.

Вот он окончил курс и решается принять священный сан. И ему, никогда ранее не видевшему кронштадтского Андреевского собора, представляется он в видении, в ясных очертаниях. В этот собор поставляется он пастырем, с ним не разлучается в течение 53-х лет, здесь совершает он свой трудный пастырский подвиг.

Какими началами руководится в своем пастырском служении отец Иоанн? Прежде всего, живой пламенной верой в Бога. Его вера не есть лишь дело ума, нет! Она переполняет его сердце, объемлет все его существо, он живет ею каждый миг, во всяком положении. Он зрит пред собою, в себе и в людях Бога Благого, Милосердого, Спасающего. Вот Он подает тебе спасающую десницу, наказует тебя и милует, питает, одевает, животворит. He может Он, – думал и верил отец Иоанн горячо, – не отозваться на моление Своих нежно любимых детей!

Этой верой жил, дышал, горел отец Иоанн, в особенности при совершении им «мироспасительной», как он выражался, литургии. Тут он преображался, делался светлым, радостным. Он сознавал и чувствовал, что совершает Жертву, спасительную для всего мира. Когда пели «Распныйся, Христе Боже, смертию смерть поправый», он стремительно брал с престола святой крест и многократно лобызал его. Пред произнесением слов – «приимите, ядите» и «пийте от нея вси», как бы слыша их из уст Самого Господа, он предварял их словами: «О любезного, о сладчайшего Твоего гласа!» Когда совершался момент пресуществления Святых Даров, он торжественно произносил вслух, падая на колени: «Велия благочестия тайна – Бог явися во плоти», – и другое: «Слово плоть бысть и вселися в ны...» При этом одушевленном возгласе пастыря-молитвенника чувствовалось всеми, что да, действительно, здесь на престоле возлежит истинное Тело Христово. И когда затем отец Иоанн обеими руками, с глазами, полными слез, с величайшим умилением брал то святой дискос, то потир и как бы восторженно любовался содержимым в них, то думалось: да, он воистину причащается как бы из рук Самого Господа, пьет животворящую Кровь как бы из Его пречистых жил. Этой пламенной верой в животворность Святых Таин Тела и Крови Господа объясняется то, что отец Иоанн так любил причащать людей и, будучи 75-летним старцем, бывало, простаивал по 3–4 часа, чтобы причастить тысячи богомольцев. Это он называл – прививать бесплодные ветви к плодоносной маслине – Христу.

Живая вера в Бога толкала отца Иоанна в мир, в среду тех несчастных людей, которых Господь благоволил именовать Своими меньшими братьями. По принятии священного сана отец Иоанн входит в среду так называемых «посадских», босяков, бывших людей, пьянством и пороками лишивших себя образа Божия. Из пастырского сожаления к ним он учит их и благотворит им: кому даст сапоги, кому пальто, кому денег – каждому по нужде его. Он не руководится расчетами холодной филантропии и не разбирает, что привело человека к пропасти, он помогает всякому нуждающемуся в куске хлеба, но он же полагает начало и разумнейшему способу христианской благотворительности: устраивает в Кронштадте Дом трудолюбия, послуживший прототипом теперь нередких повсюду в России домов трудолюбия и работных домов.

Его подвиг не ограничивался молитвой и служением слова. Возвращаясь к себе домой, часто после целодневного, тяжелого труда среди множества людей, когда, казалось бы, естественным дать себе отдых, он садился за перо и изливал свои задушевнейшие мысли и чувствования о Боге и правде, о Церкви святой и таинствах, о грехе и благодати, об искуплении рода человеческого. Это – дневники отца Иоанна, дневники не в смысле ежедневных записей внешних событий его жизни, но показатели его внутреннего роста, его борений с внешним человеком, его устремлений к Богу. Это – «Богопознание и самопознание отца Иоанна, приобретаемые из опыта», как он выразился сам о своих дневниках. Из них составилось впоследствии знаменитое сочинение отца Иоанна «Моя жизнь во Христе». Оно должно быть настольной книгой каждого христианина, не только почитателя приснопамятного Батюшки. Из черновых ежедневных записей отца Иоанна можно видеть еще одну черту его подвига: это – постоянное бодрствование над собой, держание себя на виду, Енохово «хождение пред Богом». Заметив за собою малейшее падение, он тотчас же бичует себя, оплакивает свой грех и кается пред очами Всевидящего Господа.

Непрерывное горение отца Иоанна верой, как горение свечи пред иконой, постоянный самосуд над собою, жизнь во Христе, принесение всего себя в жертву меньшей братии, – все это и создало отца Иоанна. Его дела – плоды духа. Представьте их себе не как слова, не как даже качества, но в живом воплощении, и вы поймете кронштадтского пастыря.

Это – любовь, радость, мир, долготерпение, вера, кротость, воздержание.

Был ли отец Иоанн чудотворец? «Кто Бог велий, яко Бог наш, Ты еси Бог, творяй чудеса един». Чудо может творить только Бог. Но отец Иоанн был то же, что чудотворная икона: ее прославил Господь, пред ней люди верующие горячо молятся и от нее получают исцеления. Она как бы особенно намолена и источает исцеления. Так и отец Иоанн: сам – пламенеющий верою, он со всех сторон получает мольбы о предстательстве пред Богом. На нем встречались благоволение Божие и людское горе, воздыхающее о Божией помощи, и милосердие Божие обильно изливалось чрез него на людей. Сам отец Иоанн был чудо, как кто-то хорошо сказал о нем.

На самом деле, не чудо ли собирать к себе в наше маловерное время тысячи людей со всех концов России, заставлять их каяться, плакать о своих грехах, молить Бога о помиловании?

He чудо ли одним своим появлением вызывать радость, восхищение и надежды тысяч людей, где бы он ни появлялся?

He чудо ли основать четыре обители⁷⁴, не говоря о многих других, получавших помощь от отца Иоанна, молитвенную и материальную, тогда как основание и одной обители считается лучшим камнем в венце преподобных отцов, основателей монастырей?

He чудо ли получать по 500–600 тысяч в год от людей, считавших за счастье жертвовать руками отца Иоанна на храмоздательство, на расширение религиозно-просветительной и благотворительной деятельности, в пользу бедных?

Вот какого пастыря, дорогие братья и сестры, мы потеряли в лице отца Иоанна, потеряли и горько оплакиваем свою потерю!

Но не будем плакать! Он не умер, но жив. Жив Бог, жива душа почившего. Он переселился к Источнику благодати и, стоя у Престола Господня, будет действеннее ходатайствовать за нас пред Богом.

Ныне день печали только по внешнему человеку, по духу же – великий праздник, праздник веры и святой Церкви Православной. И я скажу, хотел бы сказать чрез ваши головы на всю Русь:

Вы, хулители святой Церкви, говорящие, что Церковь отжила свой век и должна быть заменена иными руководящими началами жизни!

Вы, имеющие очи, чтобы не видеть, и уши, чтобы не слышать, вы, одебелевшие сердцем!

Вы были ли вчера в Кронштадте, чтобы видеть проводы того, кто в морской крепости России был ее крепостью духовною? Вы видели ли вчера встречу бездыханного пастыря, какую уготовала ему столица? Нет, вы смежили очи свои. Так придите же к гробу сему и по нашим увлажненным слезами очам, по нашим разрывающимся сердцам узнайте, что дала нам Мать-Церковь, какое дитя породила и воспитала она!

Братья сопастыри мои! Это – наш праздник, праздник пастырства. Отец Иоанн был наиболее полным и совершенным воплощением идеала доброго пастыря, душу свою полагавшего за овцы, под которым Господь Иисус Христос разумел Себя Самого. И если мы хотим быть солью земли и светом мира, если хотим вести людей к совершенству, быть духовными вождями народа, мы должны идти путем отца Иоанна, изучать его творения, подражать ему и в вере, и в благочестии, и в труде, и терпении, и во всем.

Дорогие сестры святой обители сей! Вы плачете, потому что лишились своего отца и благодетеля, считаете себя осиротевшими!

He плачьте! Теперь он ближе к вам и никогда уже не уйдет от вас. В нем вы приобрели себе игумена. С вами будут его честные останки; вместе с останками его здесь будет витать и его бессмертный дух. Ходите на его могилку молиться, плакать, каяться в своих грехах, просить его совета и наставления! Водите к нему и паломников, которые непрерывной чредой пойдут к нему! Сюда не зарастет народная тропа.

Дорогие братья! Мы должны почитать себя счастливыми, что присутствуем при его погребении. Будем же помнить его наставления, подражать его вере глубокой и жизни святой!

А ныне соединимся все в одной молитве, чтобы Господь Бог очистил отца Иоанна от всякой пылинки греха, убелил его белее снега и принял его в сонм небожителей, ближайших к Престолу Своему, да ходатайствует отец Иоанн у Престола Царя Небесного за Русь Святую, за Церковь Православную, за Царя – Помазанника Божия, которого он так горячо любил, за всех нас, да славится и чрез отца Иоанна и чрез нас пречестное и

* * *

Слово пастыря несколько раз прерывалось громким плачем присутствовавших в храме. Сквозь слезы говорил и сам проповедник.

В три четверти двенадцатого окончилась литургия и началось отпевание, весьма умилительное, положенное только для священнослужителей.

На отпевание кроме упомянутых иерархов вышло до 60 священников и до 20 диаконов, почти столько же присутствовали как простые богомольцы за недостатком места и облачений. Едва раздались умилительно-скорбные слова заупокойных песнопений, как в руках молящихся по всей церкви начали возжигаться, словно звездочки, восковые свечи. Плач молящихся смешивался с молитвенными возгласами архипастырей и пастырей. «Со святыми упокой» было коленопреклоненно пропето всеми присутствовавшими при отпевании вместе с хором. Во время отпевания «Непорочны» читал Преосвященный Кирилл, а канон – протоиерей Ф. Орнатский.

После трогательного последнего прощания с почившим Высокопреосвященного митрополита и духовенства открытый гроб с телом почившего руками священников был вынесен из верхней церкви в нижнюю церковь-усыпальницу. Трудно передать скорбь инокинь при виде этого выноса. Все они плакали навзрыд. Многие при этом потеряли сознание. Плакали несшие гроб, плакали и все стоявшие на пути печального шествия.

Много горьких слез пролилось и в самых отдаленных местечках России при вести о кончине приснопамятного пастыря.

Впрочем, эти слезы, обильно пролитые у гроба отца Иоанна, имели другой смысл, чем слезы, проливаемые при гробе простого смертного человека. Присутствовавший на похоронах отца Иоанна В.М. Скорцов излагает свои впечатления, между прочим, в следующих словах: «Во все время литургии и отпевания чувствовалось, что стоишь у гроба не того близкого, дорогого, но простого смертного, безвестная участь которого за гробом гнетет душу трепетом ужаса и отчаяния. Нет, у гроба отца Иоанна не было места этому обычному ни ужасу, ни отвращению к мертвому телу; вам хотелось долго, долго еще стоять и молиться, хотелось, прощаясь, еще и еще целовать, как это бывало при жизни, эти как бы озябшие, высохшие, но не омертвевшие, не вспухшие, какие обычно бывают, руки покойников...

Лицо почившего, как священнослужителя, было закрыто воздухом, но возлагавший венчик на чело почившего священник – духовник отца Иоанна говорил нам, что лицо, как и при кончине, совершенно покойное; глаза приоткрылись, и зрачки устремлены вверх, как бы у молящегося. И это чувство живой связи и неразрывности единения в любви и вере с дорогим покойником еще осязательнее напечатлевалось в сердце там, в нижнем храме у мраморной гробницы, куда опущен гроб с останками дорогого Батюшки в 2 часа 15 минут 23 декабря».

Делаем краткое описание храма-усыпальницы.

Вход в усыпальницу ведет из главного вестибюля направо по коридору, не доходя до дверей церкви преподобного Иоанна Рыльского. От небольшой площадки, на которой устроена продажа свечей, идет широкая лестница в 16–18 ступеней вниз. Здесь, в подземелье, под могучими сводами, поддерживающими все колоссальное здание храма, построен чудный по красоте храм. Все стены, столбы, колонны и потолки покрыты полированными плитами белого мрамора или сделаны под мрамор. Храм невелик, занимает всего 35–40 квадратных сажен и очень низок, всего около 3-х аршин в самых высоких местах. Иконостас весь высечен из белого мрамора, с чудной отделкой, выдержанной в русско-византийском стиле. Масса электрических лампочек заливает светом весь храм, отражаясь в белоснежных мраморных стенах.

Этот храм, как и весь монастырь, построен по плану и указаниям архитектора H.H. Никонова. Мраморные работы производил А.А. Баринов, а все иконы писаны известным художником Ф.К. Платоновым. Пред иконостасом с правой стороны находится гробница отца Иоанна. Стены и пол могилы состоят из сплошных цельных плит белого мрамора. За плитами мрамора сплошной каркас из толстого котельного железа. Стены могилы возвышаются над полом храма на пол-аршина; они тоже обложены мрамором. На дно могилы посыпано на два вершка мелкого песка, и на песок поставлен гроб. Гроб не зарыт в землю, а покрыт только массивной мраморной плитой.

Храм-усыпальница освящен, как уже сказано, 21 декабря во имя святого пророка Илии и святой царицы Феодоры – имена отца и матери Батюшки.

В этом чудном, белом и светлом храме, соответствующем светлой личности дорогого Батюшки, он теперь и почивает мирным сном. С первого же дня после погребения сюда началось настоящее паломничество петербургских жителей и многих приезжих богомольцев. Уже с утра по малолюдной Карповской набережной от Каменноостровского проспекта к монастырю ежедневно начинается оживленное движение: то и дело проезжают кареты, извозчики, простой народ идет пешком группами. В усыпальнице с утра до вечера непрерывно совершается служение панихид у гробницы. Пение хора монахинь прекрасное.

Тысячи богомольцев идут к гробику Батюшки, как бы к живому своему утешителю, целителю и наставнику. Идут не только для того, чтобы вознести молитвы об упокоении его чистой души «в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, в недрах Авраама, Исаака и Иакова», но и себе чают получить здесь утешение Христово и избавиться от всякия скорби, гнева и нужды.

И это вполне понятно.

Изумительная деятельность отца Иоанна Кронштадтского давно уже привлекла к нему общие симпатии и распространила известность о нем – о его доброте и силе его молитвы, во всех слоях населения от царских палат до убогих углов бедноты. Сам глубоко верующий, Батюшка имел великий дар от Бога – укреплять в людях веру, окрылять надежду. Молитва его ставила на ноги и исцеляла часто таких больных, которым врачи не могли оказать уже никакой помощи. Многочисленные случаи исцелений по молитвам отца Иоанна сделались общеизвестными и засвидетельствованы в печати. Имя почившего, как чудесного духовного врача, собирало в Кронштадт отовсюду неисчислимое множество богомольцев. Вера, что отец Иоанн может вымолить у Бога прощение грехов, являлась для них путеводной звездою в Кронштадт. Эта же вера теперь направляет почитателей Батюшки к дорогой могилке его.

Смерть! Где твое жало?

Ад! Где твоя победа?

1Кор.15:55

С какой неотразимой силой и яркостью сказалась правда этих пророческих слов в кончине и погребении приснопамятного пастыря отца Иоанна Кронштадтского. Кто имел счастье быть у его гроба в день его погребения, для того тайна христианской смерти как бы наглядно разрешалась уже в таинство воскресения. Глубоко понятными становились слова: «Лестница к небеси гроб бывает...»

Вот уже три года прошло со дня кончины отца Иоанна, а впечатления от его гроба с неотразимою яркостью живут в душе, и хочется поделиться ими. Тем более хочется поделиться, что я попал на погребение отца Иоанна совсем неожиданно, «каким-то чудом», выражаясь народным языком.

Дело было так.

За три дня до кончины отца Иоанна я вижу сон, необыкновенно яркий по силе переживания и отчетливости впечатления.

Мы в алтаре с отцом Иоанном, и он обильно причащает меня из Святой Чаши Святой Кровию так, как обычно епископ причащает священников за литургией. И при этом так нежно, так любовно обходится со мной, говорит мне такие чудные слова утешения, что я проснулся весь под впечатлением этого сна и стал думать, что значит сон. Он был совсем неожиданным. Отца Иоанна я не видал перед этим уже несколько лет. Об ухудшении его болезни я ничего не знал. Правда, лет 10–8 назад мне приходилось 2–3 раза служить с отцом Иоанном литургию. Однажды он был у меня и обедал... Но это было так давно. Почему же теперь этот необыкновенно яркий сон? «Верно, отец Иоанн вспомнил почему-нибудь обо мне», – подумал я и успокоился.

На третий день узнаю, что отец Иоанн скончался.

В день перевезения тела его в Петербург я твердо решил пойти попрощаться с добрым пастырем, то есть зайти в церковь Иоанновского монастыря на несколько минут, положить поклон у его гроба и отдать последнее целование почившему. Я даже не взял с собою риз, думая, что там будут служить только по назначению или по особому приглашению.

Еду. Каменноостровский проспект полон народу. И чем ближе к Карповке, тем толпа гуще. Так же полны были и все улицы, по которым шла процессия с телом отца Иоанна от Балтийского вокзала до Иоанновского монастыря. И целыми часами народ стоял на улице под мокрым снегом, в благоговейном молчании, ожидая любимого пастыря. Зато надобно было видеть удивленные, искаженные злобой отдельные лица некоторых, едущих в трамвае людей, наблюдающих эти огромные толпы народа. Это, очевидно, те, кто думал, что слава отца Иоанна похоронена их злостными клеветными словами.

Еду дальше. У поворота на Карповку, где находится монастырь, сильный наряд полиции, и никого не пропускают без билета. Подхожу к толпе городовых и говорю:

– Пропустите меня.

Тотчас пропускают.

Иду далее. Вторая застава из полиции. Говорят:

– Позвольте билет.

– У меня нет билета.

– О, так невозможно, невозможно. Никого не велено пропускать без билета.

– Я священник, – отвечаю я, – вот посмотрите: на мне священнический крест.

– Все равно, батюшка, не можем, не можем... Идите назад и просите пристава.

– Да ведь меня уже там пропустили – говорю.

– Ну, Бог с вами, идите.

Теперь я шел уже беспрепятственно еще через две заставы.

Вхожу в храм. На лестницах сидят монахини и послушницы монастыря, начиная с самых младших, по две на каждой ступеньке и с печальными лицами дожидаются «своего» Батюшку.

Наконец я в алтаре. Ждем часа 2–3, и около 9 часов вечера печальная процессия приближается, и крестный ход входит в храм. Все мы, ожидавшие в храме, стоим с горящими свечами в руках. Вносят гроб с телом отца Иоанна, и церковь оглашается громкими рыданиями сестер обители.

Начинается всенощная – парастас. Служит Преосвященный Михей, епископ Архангельский. Поют монахини.

Мне очень захотелось принять участие в богослужении. Но нет риз. Монастырские все разобраны. Но вот один батюшка, пришедший с крестным ходом, не будет выходить на литию и уступил мне свои ризы.

Выходим на литию. Преосвященный Михей и человек 20 священников, все добровольно пришедшие.

Но что это за служба? Песни печальные, а настроение благоговейно-праздничное. Есть что-то, напоминающее светлую заутреню. И чем дальше идет служба, тем это праздничное настроение все растет и поднимается. Какая-то благодатная сила исходит от гроба и наполняет сердца присутствующих неземною радостью, словно окрыляет их, возвышает, освобождает от чего-то.

Чувствуется, осязательно чувствуется, что в гробе лежит праведник. Побывши у его гроба, нельзя было сомневаться в этом. Из гроба его исходило какое-то духовное благоухание, и именно духовное, не вещественное, не воспринимаемое обонянием, но ощущаемое духом...

Теперь я уже не мог уйти до конца службы. Я опять вышел в облачении на средину храма на «Непорочны». Знакомое уже благодатное чувство переполняет душу, и сначала я молился за усопшего, затем является потребность молиться у его гроба за других. Я стал мысленно поминать близких и знакомых, живых и усопших, особенно больных лиц, просивших помолиться за них, и являлась уверенность, что его молитвами примет Бог моления наши.

Кончилась эта чудная служба. Духовенство пошло прикладываться к усопшему – и опять это чувство благодатной силы.

Кончилась всенощная в первом часу ночи. He хотелось уходить из храма. Хотелось остаться там на всю ночь. И многие остались.

Выхожу. Громадная многотысячная толпа народа ждет очереди, когда ее пропустят в храм проститься с отцом Иоанном. Всю ночь народ наполнял храм по очереди. Всю ночь служились панихиды. Затем ранняя, затем поздняя литургия...

Всенощная была так хороша, что я решил непременно попасть на литургию и отпевание и выпросил у матушки игуменьи билет.

– Только два билета осталось – сказала мне мать Ангелина, вручая мне один из них.

На другой день я поспел к отпеванию. Вхожу в алтарь. Облачаюсь. Служит митрополит Антоний и целый сонм священнослужителей.

И снова знакомое уже вчера ощущение наполняет душу. Чем ближе к концу службы, тем сильнее и сильнее. Когда же я приблизился ко гробу, чтобы поцеловать руку доброго пастыря, благодатное чувство заполнило всю мою душу. И, прикладываясь в последний раз к отцу Иоанну, я уже молился ему в душе словами пророка Елисея к пророку Илии: «Отче! Дай мне от духа твоего! Дай твоей пламенной веры, твоей дерзновенной молитвы, твоей всеобъемлющей любви к людям, твоей нежной ласки ко всем...» И живо, осязательно чувствовал, что дух праведника витает и благодатно объемлет всех собравшихся.

Еще минута. Подняли гроб, храм огласился рыданиями сестер обители. И понесли тело праведника. Вместе с другими и я нес этот гроб. Он уже был для меня драгоценен.

Вот мы в склепе, в новой, только что освященной, церкви-усыпальнице, которая вся сияет белым мрамором и электричеством.

Совершается лития. Запаяли крышку гроба и поставили в гробницу, устроенную на полу храма. Поверх гроба любящие руки набросали песочку, который и был вскоре разобран «на память» присутствующими. А сверху покрыли гробницу металлической доской.

Отец Иоанн и по смерти телом остался с народом, который при жизни так теснился всегда к нему.

Несколько дней и ночей я был весь полон тем ощущением, которое пережил в храме у его гроба. Первый раз в жизни я до осязательности пережил и перечувствовал живую связь почившего праведника с нами, оставшимися еще здесь.

Сколько раз за это время был я в мирной белой усыпальнице отца Иоанна. И всякий раз она была полна народа до тесноты, и народ всегда был умилен и растроган. Что же влечет сюда народ? Что умиляет его? Нельзя уже было объяснить это явление какими-нибудь корыстными делами, как некоторые объясняли прежде. Нет. Здесь была только бескорыстная любовь к усопшему пастырю и вера в его праведность, в силу его молитвы за гробом. И тепло становилось тогда на душе. Очевидно было, что жива, воистину жива Православная Церковь и держится своею внутреннею, ни от кого и ни от чего независимою силою духовною, силою веры, надежды, любви.

Живым ключом бьет здесь жизнь русского народного духа в самых заветных его тайниках, тайниках веры в воскресение, в жизнь будущего века, в абсолютную правду Божию.

...И нет печали у его гроба, но веет миром и утешением.

«И верится, и плачется,

И так легко, легко»...

Яснее ощущается наше бессмертие, светлее светится заря нашего воскресения, и над лежащим здесь пастырем как бы наглядно исполняется слово Спасителя: