Глава 2. Основные направления и методы церковноприходской деятельности в Московской губернии (1880–1914)

Церковный приход в условиях Российской империи являлся территориально-административной единицей, имевшей собственные правила организации. «Понятие о приходе как о церковно-общественном учреждении необходимо соединено с представлением об определенной местности, с обитающим в границах ея населением»²⁴². Формирование прихода основывалось на территориально-количественном признаке, учитывающем общее число мужчин и женщин, распределенных по сословиям, а также количество иноверцев и дворов, расположенных в непосредственной близости от храма, фиксировавшихся в клировых ведомостях. Основная задача приходского клира помимо совершения богослужений заключалась в ведении церковно-статистических книг, имевших государственное значение и регистрировавших факты рождения, брака и смерти лиц, состоявших прихожанами данного храма.

Впервые заботиться о поддержании религиозной жизни рабочих правительство стало во времена правления императрицы Анны Иоанновны. Указом от 29 октября 1735 г. было постановлено: «На которых заводах людей довольно, а церквей в близости нету, прислать обстоятельное известие со изъяснением от тех мест, где надлежит вновь строить церкви, в каком расстоянии и где имеются церкви»²⁴³. Последующее законодательство регулировало церковно-приходскую жизнь при казенных предприятиях, формируя состав причта и объемы материальной помоши священнослужителям государственных заводов²⁴⁴.

Быстрые темпы развития промышленности в 1870-е гг. повлияли на многие сферы российского общества, затронув и актуальную проблему обеспечения крупных промышленных районов необходимым количеством храмов. В условиях Московской губернии подачей сведений о необходимости сооружения храмов при фабриках и заводах, расположенных в пустынных местностях, занимались с 1890 года окружные фабричные инспектора, которые «входили в сношение с духовным ведомством о безотлагательной постройке при означенных заведениях частных, то есть на средства фабрикантов или заводчиков, общественных храмов»²⁴⁵.

На IV Всероссийском торгово-промышленном съезде 1896 г., проведенном по инициативе Министерства финансов, при обсуждении вопросов трудового процесса и потребностей рабочих отмечалось: «Говоря о посещении рабочими церкви и о влиянии на человека общественных богослужений, зависящих прежде всего от совершителей, то есть духовенства, мы не можем не указать на роль фабрики, с ее часто многотысячным населением и нередко большими материальными средствами на возвышение благолепия церковного»²⁴⁶. Церковное пространство воспринималось как место, где рабочий мог «опомниться, освежиться, почувствовать свою грязь»²⁴⁷, устройство на фабриках храма «заметно благотворно влияло на нравы фабричного люда»²⁴⁸.

Большая часть рабочих Московской губернии как на городские, так и на расположенные в сельской местности фабрики набиралась из местного крестьянского населения, проживавшего в радиусе 30–50 км от фабрики²⁴⁹. Многочисленные свидетельства современников, а также воспоминания самих пролетариев начинаются описаниями тяжелой деревенской жизни, в условиях которой многодетная семья искала возможность как можно раньше отправить ребенка на заработки. В пользу этого решения говорило и наличие каких-либо родственников с опытом работы на фабричном предприятии²⁵⁰. По закону 1897 г. на машинных предприятиях могли работать лишь лица, достигшие 15 лет. Ждать полного взросления ребенка малообеспеченные крестьянские семьи не могли, и тогда на помощь приходила сговорчивость сельского священника: «Отец снес попу несколько яиц и кусок мяса, и в один день я из четырнадцатилетнего превратился в шестнадцатилетнего»²⁵¹.

К концу XIX в. московские рабочие на 65,9% состояли из крестьян²⁵². На долю других сословий и городских уроженцев выпадал ничтожный процент²⁵³. В основном фабрики и заводы пополнялись за счет людей, проживавших в ближайших районах. «На этот счет наши фабриканты были очень строги, относясь с крайним предубеждением к рабочим, являющимся из других районов»²⁵⁴. Руководство фабрики опасалось, что неместный рабочий может принести в заводской коллектив «вредные» идеи. Принимая на работу человека из ближайшей округи, работодатель мог навести о нем справки у его земляков и уже на их основании принимать решение. Часть местного населения, работавшего на фабрике, уходила на лето в свою деревню по особой договоренности²⁵⁵. Связь с домом могла быть двух видов: фактическое общение, присущее малоквалифицированным рабочим, возвращавшимся на лето в деревню, и формальное, которое характеризовалось лишь поддержкой родственных отношений при круглогодичном пребывании на заводе. Последний тип общения с деревней к 1905 г. стал наиболее распространенным, когда рабочими «деревня еще не забыта, но и город не оставил их без своего внимания»²⁵⁶.

Переезд в город нового сотрудника предприятия приводил не только к изменению характера его труда, бытовых условий, окружения, но нередко и мировоззрения. Окончательно соотношение своей жизни с городом влияло также на изменения религиозного духа пролетариев. «В Бога я верила, пока в город не переехала»²⁵⁷, – вспоминала одна из работниц. Отношение к церковной жизни порой зависело от уровня связи с деревней: вчерашние крестьяне украшали свое жилье иконами, тогда как в квартирах потомственных горожан «картины духовного содержания» отсутствовали²⁵⁸.

Экономическое благосостояние рабочего зависело от уровня заработной платы, которая в Московском округе была выше среднего общероссийского уровня. Прежде всего, рабочих можно разбить на две группы: это так называемые мастеровые, или рабочие-специалисты, и чернорабочие. Численное превосходство было на стороне мастеровых (на 1 тыс. квалифицированных работников приходилось около 200 чернорабочих, которым, кроме «простой мускульной силы, ничего решительно не требуется»)²⁵⁹. Следует отметить, что эти две категории различались не только по характеру труда и его оплате, но разделение имело место в бытовой, образовательной, культурной и нередко религиозной сферах.

Бытовые условия существования рабочих также сильно различались. Фабричный инспектор Московского округа приводит следующую картину: «Большую часть дня рабочий проводит в изнурительной работе, едва поддерживающей его существование, без всякой надежды на будущее», «длинные ряды маленьких избушек, без всяких признаков хозяйственных построек, утопающие в убийственной грязи и нечистотах»²⁶⁰. Московские окраины изобиловали так называемыми коечно-каморочными квартирами, которые славились многочисленностью жильцов и ужасающим антисанитарным состоянием. Обитателями таких «углов» были работники фабрично-заводских предприятий, которые вследствие каких-то причин оказались вне фабричных бараков. Отчет статистического исследования состояния московских коечно-каморочных квартир говорит следующее о быте рабочих: «Жилец, снимающий койку, получает три голых доски, положенных на кирпичи, на поленья или козелки... Спит на снятом с себя платье. Из пола и сквозь тонкую перегородку из погреба сильно дует. Грязь, вонь и теснота не поддаются описанию... стены покрыты плесенью, на подоконниках вода»²⁶¹. «Грязь, духота, скученность, пьянки и драки»²⁶² – такова характеристика условий существования самих рабочих. Поданным советской историографии, в конце XIX в. на одну кровать приходилось 2,4 человека. В начале нового столетия эта цифра сократилась до 1,8 человека²⁶³. Периодика того времени подобным же образом высказывается об условиях существования рабочего люда («рабочий ютится в сырых подвалах, холодных чердаках и углах... скученность создает атмосферу пьянства и разгула»²⁶⁴). Приведенные выше характеристики источников различного характера (воспоминания рабочих и инспектора, периодические издания) говорят об одной и той же стороне крайне бедственного положения рабочих в бытовой сфере («пьяный богомольный быт господствовал в казармах»²⁶⁵).

Однако даже отдых от работы в столь ужасающих бытовых условиях был довольно коротким. В 1897 г. продолжительность рабочего дня была снижена до 11,5 часа. К этому времени необходимо прибавить обеденный перерыв и периодические сверхурочные часы. Итог покажет, что на фабрике пролетарий мог проводить 12–14 часов (до 1897 г. и больше). На необходимый отдых оставалось мало времени. Правда, следует отметить, что русский рабочий работал на 10% меньше, чем его западный коллега. Это достигалось в основном за счет большого количества церковных праздников, которые составляли от 50 до 70 дней в году, помимо воскресений²⁶⁶.

Для полноты картины следует отметить, что приведенные характеристики условий повседневной жизни московских рабочих относятся к быту лишь чернорабочих, которых было меньшинство в общей массе пролетариев. Воспоминаний рабочих-мастеров, живших в сносных, а порой хороших условиях, не осталось, а советская историография сознательно делала акцент лишь на угнетенно-нищенском положении дореволюционного рабочего. Следует отметить, что немаловажную роль в налаживании бытовых условий проживания играло семейное положение рабочего, которое влияло и на моральное состояние труженика. Данные статистики начала XX в. свидетельствуют, что среди рабочих, занимавших квартиры, пьющих была треть, отдельные комнаты – чуть более трех четвертей, одинокие «углы» – 84%²⁶⁷.

Рабочие, жившие на фабрике, оторванные от своих, как правило, сельских приходов, не имели возможности посещать ту церковь, к которой были приписаны по месту постоянного жительства. Таким образом, церковно-приходская жизнь в условиях количественного увеличения потенциальных прихожан организовывалась двумя путями, характерными для образования приходов Российской империи в целом. Храмы делились на приходские и приписные, общее число которых исследователь С. О. Колоухин сводит к следующим данным: в Московской епархии среднее соотношение церквей было 23,1% и 76,9%, приписных и приходских соответственно²⁶⁸. Обеспечение храмами крупных фабричных предприятий происходило также в рамках указанной статистики.

Внимание крупных промышленников не только к экономическому, но и к бытовому, культурному и религиозно-нравственному положению рабочих являлось одной из составляющих патерналистской политики, способствовавшей появлению первого типа прихода – приписной церкви. С. Н. Булгаков писал, что религия, как господствующее мировоззрение, «кладет свою определяющую печать и на «экономического человека""²⁶⁹, на основании чего происходит организация социокультурной составляющей фабрично-заводского пространства. В предпринимательской среде была распространена идея об ответственности богатства и связанная с ней практика общественного служения, базировавшегося на традиционно православном мировоззрении²⁷⁰. Крупные заводы являлись «целыми мирками»²⁷¹, при которых формировался уникальный социально-бытовой комплекс, состоявший из жилых домов, больницы, аптеки, родильного дома, школы, библиотеки, училища. Не оставались без попечения и религиозные нужды рабочих, что выражалось в строительстве церквей, больничных храмов²⁷² и часовен (в честь юбилейных дат и отдельных – для выноса покойников с фабрики)²⁷³.

Строительство храма при фабрике должно было отвечать определенным внешним требованиям. Так, митрополит Филарет (Дроздов) в грамоте 1864 г. на имя фабриканта П. Г. Цурикова писал: «...благословили мы почетному гражданину Воскресенскому... на иждивение его построить при деревне Ивановской, Звенигородского уезда, новую каменную церковь во имя Успения Богородицы... с образованием при сей церкви нового прихода из крестьян означенной деревни и жителей суконной фабрики его, Цурикова, и с учреждением особого причта и с тем: 1) чтобы построение было произведено... под смотрением архитектора, имеющего о своих познаниях законное удостоверение, 2) чтобы здание храма... обращено было алтарем на восток, 3) по построении храма сего просили разрешения освящение с приложением описи храма»²⁷⁴. Фабрикант брал на себя полную ответственность за техническую сторону храмостроительства, наблюдение за процедурой сооружения со стороны церкви возлагалось на благочинного.

Материальная составляющая церковного строительства, вопрос обеспечения приходского духовенства, а также условия использования церковных доходов оговаривались на начальном этапе в прошении фабричной администрации на имя епархиального начальства. Все церковные постройки содержались за счет правлений фабрик, ими же оплачивалось годовое содержание духовенства и хора²⁷⁵. В некоторых случаях деньги на строительство и поддержание храма вычитались из заработка рабочих, о чем новым сотрудникам предприятий сообщалось сразу при поступлении на фабрику. Ежемесячный взнос в подобных случаях составлял около 2–3% от жалованья²⁷⁶, что нашло выражение в песенном творчестве «сознательных» антиклерикально настроенных рабочих: «Как-то собирали деньги на собор, // На заводе велел Савка (Савва Морозов. – М. Г.) сделать сбор: // «Подавайте с каждой хари четвертак, // Все равно снесете деньги вы в кабак!» // Подчинилися приказу дураки, // Понесли они свои четвертаки. // От покорности убогих дураков // Понастроены все сорок сороков»²⁷⁷. Для фабричного руководства служащим духовенством составлялись специальные отчетные ведомости о продаже свечей, суммах по тарелочным сборам и совершению треб²⁷⁸.

Процедура рассмотрения прошения администрации предприятия об устройстве самостоятельного храма предполагала предоставление правящему епископу мнения благочинного о насущной необходимости подобной постройки, на основании которого принималось окончательное решение. Утвержденные в 1892 г. правила организации прихода гласили, что состоявший при церкви на фабрике священник имеет право совершать все требы для фабричного населения, если на эту церковь епархиальным начальством выданы все три части метрических книг и при храме имеется кладбище, что свидетельствовало о самостоятельности прихода²⁷⁹.

Руководство фабрики, из большинства рабочих которой состоял приход, материально поддерживало духовенство, передавая во владение ценные бумаги и землю²⁸⁰. Нанимая отдельно священнослужителей для фабричных треб, администрация, помимо выплаты годового содержания, оплачивала также квартиру, ремонт в ней, отопление и освещение, предоставляя в сельской местности гужевой транспорт²⁸¹. Почетным старостой храма нередко становился сам фабрикант²⁸², а при его инославии – главный бухгалтер предприятия²⁸³. Стоит отметить наиболее крупные церковные постройки, появившиеся с 1880 г. на многолюдных фабриках Московского промышленного района, такими стали: Богородско-Глуховская мануфактура с двумя церквями на территории фабричного комплекса; Ивановская суконная фабрика Цуриковых с приписной Успенской церковью; Покровская (Ляминская) мануфактура с Троицким трехпрестольным храмом на 5 тыс. человек. Этот храм стал одним из крупнейших в Московской епархии, имея богатейшую отделку, лепнину, и, как писали «Московские церковные ведомости», походил на Казанский собор Санкт-Петербурга – храм не стали приписывать к мануфактуре, поскольку он должен был стать приходским еще для пяти сел²⁸⁴.

Сооружение новых храмов происходило в связи с увеличением паствы и необходимостью ее церковного окормления. Так, трехпрестольный храм в дер. Черкизово был построен по прошению московских купцов Д. П. Бахрушина, В. П. Новикова, О. Ф. Курлюкова в рамках обшей практики строительства храмов в разраставшихся подмосковных поселках. Помимо именитых дачников и 300 жителей соседнего села, эту церковь должны были посещать 500 рабочих самоткацкой фабрики купца Новикова. Церковь своего причта не имела и была приписана к пушкинскому храму, где служило два священника²⁸⁵.

Основанием для второго пути организации приходской жизни стал принцип географической близости храма²⁸⁶. Рабочие, жившие на фабрике, оторванные от своих приходов, не имея возможности посещать ту церковь, к которой были приписаны по месту постоянного жительства, ходили в ближайший к фабрике храм, который становился для них приходским²⁸⁷. Таким образом, при строительстве нового промышленного предприятия все проживавшие на нем работники учитывались в церковно-статистических книгах (клировых и метрических) той церкви, что была ближе всего расположена к предприятию²⁸⁸. В церковных учетно-статистических книгах уездные фабричные рабочие обозначались как «иноприходные, мастеровые и служащие, проживающие при фабрике» или «временно проживающие сторонние люди», составляя отдельно выделенную категорию приходского населения. В условиях интенсивной индустриализации Москвы работники крупных предприятий, приписанных к храму, в клировых ведомостях могли также обозначаться просто как «крестьяне»²⁸⁹, что, вероятно, объясняется восприятием городским духовенством фабричных рабочих лишь как сезонных работников, сохранивших связь с деревней. Сведения о приходе, к которому была приписана фабрика, наряду с полными статистическими сведениями о предприятии (количество рабочих, наличие школы, больницы и обороты производства) содержались в крупнейшем описании всех отраслей промышленности Московской губернии, предпринятом в 1880-е гг.²⁹⁰, что свидетельствует об общегражданском значении подобного принципа церковной принадлежности. Определение приходской церкви осложнялось в случае строительства промышленного комплекса на границе двух уездов. Существовала вероятность разделения фабричных корпусов на два прихода по географической близости храма своего уезда²⁹¹. Спорный вопрос решался на епархиальном уровне по представлению окружных благочинных.

Администрация фабрики могла обратиться в духовную консисторию с прошением об официальном прикреплении уже имевшейся церкви к фабрике с полным обеспечением содержания причта и ремонта церкви. Подобная практика имела место при наличии на фабрике не менее 500 рабочих²⁹². Однако в Московской губернии официально приписанных к фабрикам церквей на 1913 г. существовало всего четыре (из 12 приписанных к каким-либо учреждениям по уездам)²⁹³.

Повсеместный принцип «прикрепления» фабрики к определенной церкви в ряде случаев мог быть нарушен самими прихожанами, когда по тем или иным причинам рабочие уходили в другой приход. Подобные прецеденты приводили к конфликтам (главным образом материального характера) двух приходов, которые разбирались епархиальным начальством. Уездные фабрики становились основой дохода сельских приходов, имевших малочисленную паству. Так, священник Покровской церкви с. Братцево в 1893 г. доносил через благочинного епископу Дмитровскому, что иерей соседней церкви «своевольно исправляет требы у служащих и рабочих на фабрике московского купца Ивана Суворова»²⁹⁴. Фабрика, насчитывавшая 500 рабочих, являлась единственным источником дохода для содержания причта Покровской церкви, расположенной в малонаселенной местности. Требы же совершались иноприходным священником на основании того факта, что рабочие не являлись коренными жителями, на фабрике жили временно, а следовательно, имели право выбирать приход самостоятельно. Расследование показало, что уход в соседнюю церковь был вызван существенной разницей в плате за требы, совершавшиеся священником²⁹⁵. По рассмотрении дела у епархиального начальства было решено «самовольного исправителя треб» в случае «повторения этих недостойных поступков» подвергнуть взысканию²⁹⁶.

Практика приходской организации в крупных городах сталкивалась с трудностями несколько иного характера. Митрополит Московский Владимир (Богоявленский) в своем отзыве по вопросу о церковной реформе отмечал особенности городской приходской жизни, условия которой представляли сложности в наблюдении за посещаемостью рабочих и определении «своих» прихожан: «Там пастырь не знает даже, где предел его прихода и кто его прихожанин. Прихожанином считается тот, кто приходит в церковь за какой-либо требой, и только тогда, когда приходит, а ушел он – вместе с тем и перестал быть прихожанином»²⁹⁷. В быстро росших индустриальных центрах зачастую не существовало точного описания границ приходов, вследствие чего при определении географии церковной единицы «довольствовались только некоторыми указаниями, имеющимися в клировых ведомостях»²⁹⁸. Учет прихожан-рабочих в условиях

Москвы, где число жителей за 30 лет (в 1872–1902 гг.) увеличилось на 95% (с 602 тыс. до 1 174 675 человек)²⁹⁹, действительно осуществлялся сложно, что приводило к географической условности приходских единиц. В фабрично-заводской промышленности Москвы работало 193 тыс. человек, а вместе с пригородными поселками – 209,2 тыс.³⁰⁰, состав рабочих менялся в зависимости от сезона. Определить «своих» прихожан для священника не представлялось возможным.

Крупными городскими промышленными центрами помимо Москвы были Серпухов с пригородными фабриками (26,7 тыс. рабочих), Богородск (19,6 тыс. рабочих) и 13 тыс. рабочих в расположенном рядом с городом Богородском с. Глухово (крупнейшая Глуховская мануфактура), Коломна (11 тыс. рабочих) и располагавшийся в с. Боброве машиностроительный завод (9 тыс.). Один из священников, корреспондент «Церковного вестника», отмечал особые сложности церковного служения в условиях развивавшегося города: «Чем больше город, тем больше в нем экономических контрастов, тем труднее священнику объединить своих прихожан в одну семью... внушить им убеждение, что все ведь мы одинаковые дети одного Небесного Отца»³⁰¹. Как вспоминал Н. П. Розанов: «Насмешкой звучали обращения священников к собравшимся в церкви людям – «братия»: братьев никаких не было, а были разные классы общества, которые даже и места для стояния в церкви имели разные»³⁰². Церковная общественность признавала непростое положение приходского священника в городе, указывая на большую степень ответственности в служении: «Современный пастырь иначе должен говорить простым землепашцам, иначе фабричным рабочим, иначе суетливой городской черни, иначе богатым торговцам...»³⁰³

Городские окраины начали интенсивно осваиваться за счет расширения предприятий, что обусловливалось низкими ценами на землю. Особенностью большинства пригородных храмов была многочисленность прихожан. Выходные и праздничные дни наступали для всех рабочих крупных промышленных центров одновременно, поэтому участие в богослужении и таинствах было связано с неудобствами переполненного храма. Число исповедовавшихся и причащавшихся было столь велико, что у священника не было возможности полноценно справиться со своими обязанностями. Духовенство при многолюдстве исповедников «вынуждено бывает отправлять исповедь с нежелательной поспешностью... Простецы каются во внешних нарушениях обрядового закона: селедки постом поела, что ни ступил – согрешил»³⁰⁴. Прихожане из рабочих отмечали необходимость проведения перед таинством священнической беседы с исповедниками о разнообразии человеческих грехов, а также указывали на нехватку времени для беседы во время частной исповеди: «Насилу дождешься очереди у батюшки, приходится дожидаться часами, пока вереница в 500 и более человек исповедуется, и где тут побеседовать. Разрешительную молитву бы над собой услышать³⁰⁵. Тенденция к увеличению городского прихода в начале XX в. не осталась без внимания церковного начальства в общей программе реформирования и оживления приходской жизни, что выразилось в развитии внебогослужебного общения духовенства со своей паствой.

Профессиональные рабочие, являясь постоянными прихожанами заводских храмов, расположенных в сельской местности, также обращали внимание на условия совершения богослужения: длительность исповеди и службы в целом, качество пения и актуальность проповеди. Исповедь, «серьезно, по-настоящему», должна была продолжаться от 5 до 15 минут. Священник Вознесенской церкви, приписанной к Вознесенской же мануфактуре (Дмитровский уезд), окормлял порядка 3 тыс. рабочих (из которых 1460 были временно проживающими), исповедовал, «спрося сначала сами грехи, потом велит припомнить самому исповедующемуся, а иной раз спросит, где работаешь и сколько получаешь. Скажет – молись Богу»³⁰⁶. По отзыву самого священника, для рабочих мануфактуры исповедь совершалась неспешно и благоговейно, вел он ее так, «что предлагает самим кающимся исповедовать свои грехи и всякому дает возможность открыть свою душу, только не все исповедники одинаково ей пользуются»³⁰⁷. Краткость беседы священника с исповедником (меньше трех минут) могла дать повод для недовольства и стать причиной дальнейшего разбирательства у благочинного церковного округа.

Участие рабочих в церковной жизни интересовало фабричную администрацию, которая следила за посещаемостью храма сотрудниками предприятия. Так, в одном из отчетов училища Московского металлического завода сохранилась анкета с вопросом для рабочих, проходивших обучение: «Как посещают учащиеся церковь, участвуют ли они в церковном пении и чтении? Если нет, то почему?»³⁰⁸ Рабочие в своих воспоминаниях, изданных в советское время, указывают на материальное поощрение ходящих в храм и штрафы в отношении индифферентных³⁰⁹. Однако документального подтверждения в фабричных ведомостях этого факта не найдено.

Стоит отметить, что помимо двух форм организации приходской жизни, рассмотренных выше, общецерковное попечение о рабочих включало в себя также обустройство специально выделенного для молитвы пространства вне церкви. Рабочие небольших мануфактур при дальности расстояния до ближайшего прихода были лишены регулярного посещения храма. Для их удобства создавались молитвенные комнаты, которые служили местом проведения молебнов и всенощных бдений³¹⁰. По совместной просьбе рабочих и администрации для совершения треб приезжал священник соседнего прихода, что позволяло в лишенной храма местности поддерживать церковную жизнь³¹¹. Отсутствие церкви, часовни или молитвенной комнаты на небольшой фабрике компенсировалось зачастую выделением и обустройством пригодного для молитвы пространства в ближайшем доступном месте. Предприятия Московского промышленного региона строились с расчетом на близость крупных дорог и железнодорожных путей, поэтому нередко несколько мелких мануфактур, расположенных вблизи станции, устраивали на свои средства небольшие молитвенные комнаты, часовни и даже церкви. Подобная инициатива поддерживалась епархиальным начальством, храм при станции давал возможность помолиться также всем «путешествующим». К 1913 г. в Московской епархии существовало восемь приписных церквей при железнодорожных станциях³¹². При нехватке материальных средств для устройства храма в помещении станций нередко усердием рабочих и жителей округи устанавливались иконы. Как правило, для установки выбиралась икона святителя Николая «для того, главным образом, чтобы перед ней пред воскресными и праздничными днями совершать всенощные бдения и молебные пения». Икону делали в виде складня, открывали ее только для молитвы и размещали вместе с подсвечником в удобном, огражденном решеткой от «напора публики» месте³¹³.

Таким образом, к началу XX в. происходит формирование нового вида церковного прихода, выделяемого не по географическому расположению, в сельской или городской местности, а на основании социальной принадлежности прихожан. «Рабочие приходы» с церковью на предприятии или за его пределами стали необходимым церковным условием индустриального развития Московского промышленного региона. В некоторых случаях есть возможность на основании данных приходских книг сделать выводы о проценте прихожан из рабочих в крупных городских храмах – там, где численный состав паствы неизбежно и постоянно варьировался. Так, в ведомостях брачных обысков фиксировались происхождение и возраст желавших обвенчаться, а иногда и род занятий, который указывался в порядке индивидуальной практики отдельной церкви. Возможно, подобная информация, записанная на полях карандашом, запрашивалась администрацией предприятия для собственного учета.

Формы церковной жизни «рабочих приходов» не отличались от традиционной практики организации православного прихода. Однако можно говорить о формировании некоторых традиций и особенностей, характерных для храмов с преимущественно рабочей паствой. Прихожане-рабочие полноценно участвовали в церковной жизни своего храма: прислуживали во время богослужений, пели в церковном хоре, помогали в крестных ходах носить иконы и хоругви, жертвовали на благоустройство храмов³¹⁴. На многих фабриках появлялись свои собственные традиции совершения молебнов и крестных ходов в честь определенных праздников и событий. Сельские приходы отличались особой активностью в устройстве крестных ходов, «установленных рабочими по особому усердию и религиозному своему расположению»³¹⁵. Так, в с. Купавна Богородского уезда, где располагался Докторовский химический завод, крестные ходы совершались 11 раз в году в честь особо почитаемых местных святых (свв. Сергия Радонежского, Стефана Махрищского, Саввы Звенигородского и др.), икон (например, Тихвинской Божией Матери), двунадесятых праздников, полевых работ («насаждение древ»), а также в память об избавлении от французов и холеры³¹⁶. Нередко традиционные поводы устройства крестных ходов дополнялись случаями бездорожья, безведрия и эпидемий. Около 20 % всех крестных ходов, разрешенных в Московской епархии, приходились на торжества, устроенные по инициативе крупных фабрик, таких как: Садковская фабрика Демина (1500 рабочих), фабрика Рабенек (450 рабочих), Ляминская мануфактура (1800 рабочих) и др.³¹⁷ Практически каждая фабрика устраивала церковные торжества в день памяти святителя Николая, который считался покровителем заводского дела.

Обязательным церковным событием для сельских и городских фабрик был молебен, традиционно устраиваемый в начале сезонных сельскохозяйственных работ³¹⁸, что являлось показателем сохранения связи с деревней большинства рабочих, крестьян-отходников. В каждом цехе или мастерской находилась своя икона, перед которой горела неугасимая лампада. Поддержание огня возлагалось на специально назначенного рабочего, он же покупал и подливал масло. Выбирался специальный человек, «знающий богослужение настолько, чтобы уметь вовремя подавать кадило диакону при молебнах»³¹⁹.

Городские фабрики, наряду с расположенными в сельской местности, также имели свои традиции паломничества и крестных ходов. Крупнейшая в Москве Даниловская мануфактура (5400 рабочих)³²⁰ устраивала паломничество во Владимирскую женскую общину, находившуюся в 30 верстах от фабрики, в с. Филимоновка. Шествие обычно составляло несколько тысяч человек. Рабочими по подписке покупалась пожертвованная в общину церковная утварь: подсвечники, лампады, восковые свечи и украшения для икон³²¹.

Сами владельцы фабрик устраивали молебны по различным поводам: «молебен при паровике», «поновление икон на ситцевой фабрике»³²², «при этом кропили и людей, и станки, и товар, и даже лошадей из конного парка»³²³. Особой торжественностью отличались молебны, приуроченные к запуску фабричных станков: «На эти молебны приглашались певчие, давался гудок. В тех отделах, где нужно было пускать машины, последние подготовлялись, но не пускались до тех пор, пока не пройдет священник и не окропит святой водой. Как только певчие запоют «Спаси, Господи, люди твоя», поп опускает крест в воду; в этот момент снова дается гудок, и машины пускают на холостой ход. После этого поп кропит святой водой машины и всех рабочих. И лишь затем пускают товар...»³²⁴ Во время Пасхальных каникул на фабриках проводилась остановка техники и профилактические осмотры станков. Запуск машин свидетельствовал об окончании Пасхальной седмицы и начале летнего периода работ, что всегда особо праздновалось на предприятиях³²⁵.

В церковной традиции начала XX в. существовала практика «хождений по приходу», подразумевавшая обход церковнослужителями своей паствы с праздничными поздравлениями, во время которых кропились святой водой дома и собирались добровольные пожертвования по случаю праздника. Традиция посещения прихожан в праздничные дни нередко воспринималась либеральным духовенством как унизительная обязанность³²⁶. «Церковные ведомости» в 1905 г. опубликовали статью с предложением упразднить этот обычай. На специально устроенном пастырском собрании вопрос был вынесен на обсуждение, в результате чего «явились батюшки, даже с самых дальних окраин Москвы, никогда прежде не появлявшиеся на заседаниях. Целой массой поднялись против докладчика, громко заявляя о том, что предложенная реформа уморит их с голода... После провала проекта они опять надолго исчезли»³²⁷. Священнослужители рабочих районов, получившие специальное постановление Синода 1900 г. о желательности посещения промышленных заведений, понимая его реальную необходимость, также делали обход своей паствы в заводских бараках³²⁸.

Религиозная инициатива рабочих распространялась на возможность устройства молебнов по собственному желанию, но при согласовании с администрацией. Фабричные служащие собирали добровольные пожертвования, а выбранный староста с разрешения начальства приглашал священника и диакона³²⁹. На молебен допускались также рабочие других фабрик и заводов³³⁰. О церковных требах через полицейского пристава заранее уведомлялось Охранное отделение, как, например, сообщалось в одном из донесений пристава: «Завтра 7 июля в 9 часов утра на заводе Дютруа по примеру прошлых лет по случаю престольного заводского праздника по инициативе рабочих будет молебствие с крестным ходом вокруг завода»³³¹. Уже на следующий день после убийства великого князя Сергея Александровича рабочие металлического завода Гужона выразили желание отслужить панихиду, что и было исполнено в присутствии всей заводской администрации³³². Одним из наиболее отмечаемых в фабрично-заводской среде был день 19 февраля, который праздновался как «славная годовщина» упразднения крепостного права. Правда, стоит отметить, что его празднование рабочим было впервые разрешено в 1902 г. в рамках деятельности зубатовского «Союза рабочих» «при условии, что они (рабочие. – М. Г.) не примкнут к студенческим беспорядкам, и при этом было обещано предоставление различных льгот и облегчений»³³³. Администрация ситцевой мануфактуры Гюбнера в этом же году получила прошение от 600 рабочих о внесении 19 февраля в число праздников, для того чтобы можно было «возносить горячие молитвы к Престолу Всевышнего Создателя за Царя-мученика, даровавшего своей царственной волей свободу»³³⁴. Повсеместно по желанию рабочих служили панихиды по императору Александру II с кружечным сбором на постройку школы «для самих же себя»³³⁵. В 1903 г. этот день, 19 февраля, по определению Святейшего Синода, стал официальным праздником³³⁶. Отчеты полицейских приставов, присутствовавших при совершении молебнов, указывают на довольно высокий уровень посещаемости рабочих. Так, на заводе «Шварцкопф», по официальному донесению, на такой молебен пришло 125 человек из 197³³⁷. На территории цеха гильзовой фабрики М. И. Бостанджогло 12 марта 1905 г. из 1550 рабочих собралось 1200 человек для панихиды по павшим в войне с Японией и на молебен о даровании победы.

Революционные события 1905 г. нашли отражение в самостоятельных религиозных инициативах фабричных тружеников. Так, 15 из 352 рабочих московской фабрики жестяных изделий «Банакер» отправились к священнику Лефортовской церкви с просьбой отслужить панихиду по рабочим, погибшим в Санкт-Петербурге в ходе Кровавого воскресенья, в чем им было отказано³³⁸. «Московский листок» в 1905 г. разместил информацию о том, что рабочие Прохоровской фабрики через пристава Пресненской части обратились к московскому градоначальнику с ходатайством разрешить им молебствие по случаю окончания мятежных беспорядков. Ответ был следующим: «Молебен на Прохоровской фабрике не только разрешаю, но от сердца приветствую прохоровцев с добрым их намерением и хочу верить, что это будет началом их мирной, трудовой, честной жизни»³³⁹. Размещенные в официальной печати сведения о подобных пожеланиях рабочих должны были стать положительным, в каком-то смысле пропагандистским примером для работников других заводов. Практика окончания стачки благодарственным молебном по инициативе рабочих была в некоторой степени церковным новшеством, знаком времени, в котором молебны «все еще оставались... символом стабильности и благоустроенности, завершали вспыхнувшие конфликты, знаменуя переход к привычной трудовой жизни и надежды на разрешение их (рабочих. – М. Г.) нужд"³⁴⁰. В заводских храмах практиковалось всенародное богослужебное пение, в котором участвовали все присутствовавшие на службе³⁴¹.

В попытке духовно-нравственной поддержки фабричных служащих администрация крупных промышленных предприятий способствовала рабочим, не имевшим времени для свободного передвижения, в поклонении чудотворным иконам³⁴². Так, на Даниловскую мануфактуру привозили Боголюбскую и Афонскую иконы Богородицы³⁴³. А московские рабочие металлического завода «Гужон» могли помолиться перед святынями Новоспасского монастыря: чудотворной иконой «Спаса нерукотворного» и «Утоли моя печали». Богослужение в этом случае было очень торжественным и совершалось епископом в присутствии местного духовенства³⁴⁴. По приглашению рабочих Путиловского завода их храм в 1913 г. посетил патриарх Антиохийский Григорий IV, совершив для служащих молебен, о чем была сделана мемориальная мраморная доска на храмовой стене³⁴⁵.

Религиозная активность самих рабочих в рамках церковноприходских отношений реализовывалась в деятельности трезвеннических союзов и обществ хоругвеносцев. Церковное руководство с осторожностью относилось к таким инициативам, исходившим именно от рабочих, опасаясь возможного негативного влияния фабричных работников на приходские дела. При ближайшем рассмотрении подобных прошений, поступавших в Московскую консисторию, в некоторых случаях оказывалось, что не все из подписавшихся под прошением об организации самостоятельного союза лица безупречного поведения, а «пребывание их на фабрике временное и едва ли прочное»³⁴⁶. Так, будущий священномученик Константин Голубев, занимавший должность богородского благочинного, установил, что в условиях крупнейшей Богородско-Глуховской мануфактуры «местные крестные ходы и без общества совершаются весьма стройно и чинно», объясняя инициативу создания общества желанием рабочих «освободиться от влияния и контроля церковного старосты, сдерживающего инстинкты... и хозяйничать в делах церковных»³⁴⁷. Священнослужители в таком случае оказывались в сложной ситуации, решаемой в частном порядке епархиальным руководством: рабочие привлекались к приходской деятельности, однако их участие в церковных союзах строго контролировалось во избежание самовольных действий³⁴⁸.

Стоит отметить, что учреждение общества хоругвеносцев по инициативе фабричного начальства, наоборот, пользовалось большой поддержкой со стороны церковного руководства. Так, при участии правления заводов «Гужон» и «Перенуд» в 1913 г. было официально зарегистрировано общество хоругвеносцев при церкви святого Василия Исповедника, что в Новой деревне, у Рогожской заставы. В почетные члены правления входил митрополит Московский и Коломенский Макарий, московский епархиальный миссионер, а также настоятель Николо-Угрешского монастыря. В распоряжение общества были переданы две хоругви под общим наименованием «Гужоновские», по четыре пуда весом каждая, общей стоимостью 1200 руб.³⁴⁹, сделанные на средства рабочих и служащих завода «Гужон» в 1908 г.³⁵⁰ Общество при активной вовлеченности рабочих в церковные инициативы устраивало крестные ходы «для освящения работ на заводах и учреждениях, расположенных в приходе»³⁵¹. Активной деятельностью было известно общество хоругвеносцев при другом российском промышленном гиганте – Путиловском заводе в Санкт-Петербурге. Трудами общества в год проводилось 11 больших крестных ходов с участием всех членов со всеми хоругвями, 11 малых и 4 исключительных, в зависимости от юбилейных дат: так, 14 сентября 1913 г. общество приняло участие в грандиозном столичном крестном ходе по случаю 1600-летия Миланского эдикта³⁵².

Говоря о составе духовенства, служащего в промышленных районах Московской губернии, довольно сложно вывести какую-либо закономерность в назначении священника на приход. Священнослужители происходили из духовного сословия Московской губернии, были выпускниками Московской или Вифанской духовных семинарий, неизменно занимали должность законоучителя в учебных заведениях при промышленных предприятиях, устраивали чтения для рабочих, состояли членами просветительских обществ, преимущественно уездных отделений Кирилло-Мефодиевского братства³⁵³.

Несомненная специфика служения на «рабочем приходе» признавалась епархиальными духовными следователями, которые указывали в своих отчетах, что «положение священнослужителей при фабричной церкви совсем не то, что на приходе»³⁵⁴. Общение с фабричными служащими происходило лишь во время треб и в храме на богослужении, состав рабочих, особенно в крупных городах, постоянно менялся, что лишало приход некоторой замкнутости и семейственности. Внебогослужебное общение священника с «рабочей» паствой приходилось в основном на воскресные и праздничные дни – все остальное время рабочие были заняты на фабрике. По данным советской историографии, общая продолжительность времени, проводимого рабочими на производстве, вместе с дорогой и обедом в начале XX в. составляла примерно 14 часов³⁵⁵. В этих условиях увеличивалось значение богослужения, проповеди и собеседований, во время которых священнослужителю нужно было выйти за рамки «требоисправителя» и, учитывая специфику своей паствы, быть живым примером, возвышающим души рабочих над неприглядной повседневностью.

Ежедневный изнуряющий труд и ненормированное распределение рабочего времени на фабрике часто вовсе не оставляли рабочим возможности посещать храм даже при его наличии в заводском комплексе. Московский фабричный инспектор из отчета в отчет сообщал о воскресной работе как об обычном произволе хозяев³⁵⁶. «Непрекращающиеся в некоторых производствах работы даже в воскресные и праздничные дни не дают рабочему возможности к посещению церковной службы»³⁵⁷, – отмечал в своем докладе С. Ю. Витте. «Фабрика при существующем рабочем времени отнимает у человека все его силы и ничего не оставляет ему для личной жизни»³⁵⁸, – писал фабричный инспектор С. Гвоздев. Если же работать в выходной день было не надо, то «в праздник им (рабочим. – М. Г.) всецело овладевало измученное тело для своего отдыха... Просыпает он обедню, и, таким образом, единственное благоприятное для молитвы и духовного назидания время для него потеряно»³⁵⁹. Таким образом, рабочий оказывался «с Богом все реже и реже, а к злу мира все ближе и ближе»³⁶⁰. Епархиальные отчеты указывают на введение фабрикантами практики выдачи жалованья в воскресные и праздничные дни для увеличения объема рабочего времени накануне: «В некоторых заводах по воскресным дням во время богослужений выдается рабочим недельный заработок, вследствие чего рабочий люд вместо храма спешит на завод за получением платы и по необходимости отвлекается от богослужения»³⁶¹. В итоге рабочие систематически нарушали правила «христианского провождения праздников»³⁶². На некоторых заводах существовал порядок ночных смен, сохранявшийся на протяжении всего года, при котором работа заканчивалась в воскресный день в 6 часов утра, после чего до 9 часов рабочие производили чистку машин. Нехристианам заставлять работать в праздники своих служащих было законодательно запрещено. Однако ст. 430 «Устава о промышленности» 1897 г. гласила, что в воскресенье не должно работать без необходимой нужды («необходимость» работы определялась фабрикантами), а что делать в случае принуждения к работе христиан христианами закон не оговаривал.

Вопрос обязательного воскресного отдыха рабочих широко обсуждался представителями фабричной инспекции и инженерами-технологами на торгово-промышленных съездах. «Субботнее и утреннее воскресное богослужение он (рабочий. – М. Г.) пропустил. К самостоятельному чтению чаще всего не подготовлен, да для него нужно иметь свежую голову. Публичные чтения, легкие, доступные, – явления, к сожалению, еще редкие... Понятно, что чаще всего свободное время проводится или в простой болтовне в фабричной спальне, или в трактире»³⁶³. «Праздничные дни рабочие отдают отдыху и развлечениям, причем в качестве источника веселья на первом плане стоят трактиры, пивные и тому подобные учреждения»³⁶⁴, – справедливо отмечалось на страницах «Русской мысли».

Вышеприведенные мнения министра финансов С. Ю. Витте, фабричного инспектора С. Гвоздева, фабричных служащих и общественности на проблему чрезмерной рабочей занятности совпадали. Вопрос воскресного отдыха рассматривался с двух позиций: во-первых, с точки зрения людей, исповедовавших религию, «которая требовала, чтоб в известные установленные дни все христиане присутствовали на церковных богослужениях»³⁶⁵; во-вторых, с точки зрения отдыха. Осмысление воскресного дня с христианских позиций как времени участия в церковной жизни и трудового покоя преобладало в воззрениях участников промышленного процесса, собиравшихся на обсуждения. Путь качественного решения проблемы воскресного отдыха представлялся в виде трех необходимых мер, а именно: 1) заканчивать работу в субботу и накануне праздников не позднее пяти часов вечера, чтобы рабочие могли попасть ко всенощной; 2) кабаки и вообще всякого рода питейные заведения должны быть закрыты начиная с вечернего времени и на весь день в самый праздник; 3) для разумного препровождения рабочими праздничного времени после богослужения следует устраивать музыкальные хоры или общества пения³⁶⁶. И тем не менее вопрос праздников, при которых «рабочий хотя и часто празднует, но мало отдыхает»³⁶⁷, решался сложно. В Петербурге из пяти значимых столкновений рабочих с работодателями в 1870-е гг. два были связаны с необходимостью работать по праздникам, а нежелание делать это в день св. архистратига Михаила (8 ноября) привело к массовой стачке 1878 г. на Ново-ткацкой фабрике³⁶⁸.

Все нерабочие дни в Российской империи делились на три группы: 1) воскресенья; 2) официальные государственные и церковные праздники³⁶⁹; 3) народные, так называемые храмовые или бытовые (время проведения и количество этих праздников изменялись в зависимости от местности). В обшей сложности рабочие проводили на фабрике порядка 220–270 дней в году³⁷⁰, что составляло меньше, чем общая продолжительность труда у рабочих на Западе³⁷¹. Закон 1890 г. официально признал воскресные дни, а также двунадесятые праздники нерабочими днями, однако из-за трудовых нарушений этого постановления Государственный совет еше дважды, в 1897 и 1904 гг., подтверждал закон о праздниках³⁷².

В 1897 г. под действием стачечного движения в Российской империи впервые было введено законодательное ограничение рабочего дня 11,5 часами в будние дни, и 10 часами – в субботу. Женщины и малолетние дети могли работать до 10 часов при шести рабочих днях в неделю. Данный закон, однако, не вводил ограничений для сверхурочного труда, что приводило к вольной трактовке постановления. В итоге законодательное ограничение рабочего дня практически не решило вопрос воскресного отдыха. После принятия закона 1897 г. забастовки рабочих по поводу несоблюдения праздничных дней продолжались. Так, на сахарорафинадном заводе Даниловского товарищества и бумаго-ткацкой фабрике Щаповых в Москве рабочие отказались работать на Масленице в 1898 г. Столкновения с администрацией из-за религиозных праздников происходили во многих городах Российской империи: Москве, Санкт-Петербурге, Одессе, Нижнем Новгороде³⁷³. Была и другая категория рабочих, продолжавшая пользоваться возможностью дополнительного заработка в воскресный день в ущерб церковной жизни.

Несмотря на то что законодательство точно оговаривало отдых от трудовой деятельности в церковные праздники, рабочий все же лишался посещения храма. Данное обстоятельство вызывало беспокойство Церкви. Не имея возможности влиять на экономическую составляющую труда рабочих, священник сохранял право заботиться о церковной жизни и религиозном облике своей паствы. По донесению священника, в приходе которого происходило нарушение воскресного дня, Московская консистория устраивала дознание, обращаясь за разъяснениями к фабриканту. Владелец предприятия соглашался изменить заведенный порядок по распоряжению светского начальства, которое, как правило, поступало в виде письма от московского генерал-губернатора³⁷⁴.

Фактически воскресные и праздничные дни были единственной возможностью для рабочих вырваться из своего заводского мирка. «Пьяный богомольный быт»³⁷⁵ рабочих казарм, безрадостность будней, физическая усталость – все это должно было смягчаться в разумных развлечениях праздничных дней. Проведению времени в кабаках, драках и бесцельному шатанию интеллигенция и духовенство противопоставляли народные читальни, театры, общеобразовательные лекции, духовно-нравственные чтения и чайные.

Церковное восприятие проблемы воскресного отдыха нашло отражение в определении Святейшего Синода от 23–30 июня 1904 г., которое было направлено на «истолкование для народа истинного смысла и нравственного значения» закона о праздничных днях. Рабочее население страны, проводившее свободное время в пьянстве и разгуле, призывалось к достойному отдыху. Ответственность за благопристойное времяпрепровождение воскресных дней православного населения страны возлагалась на духовенство: пастыри должны были «разъяснить народу истинный смысл праздничного покоя и научить народ пользоваться этим покоем по-христиански»³⁷⁶.

Праздничный отдых на предприятиях, основанных благодаря иностранному капиталу, также входил в сферу заботы Православной Церкви. Развитие промышленности на территории Российской империи проходило при активном участии иностранных граждан: немцев, французов, швейцарцев, англичан. Москва же была «главным центром скопления иностранцев»³⁷⁷. Крупнейшими производствами с участием иностранного капитала в области машиностроительной и металлообрабатывающей были: Товарищество Московского металлического завода (4 500 рабочих), завод Бромлей (1 500 рабочих); в текстильной промышленности – мануфактура Эмиль Циндель (2 500 рабочих), фабрика Гюбнера (1 650 рабочих), Рабенека, Кноппа³⁷⁸. Иностранцы, рассматривавшиеся государственной властью как лица, «стоящие вне духовной связи с государством»³⁷⁹, должны были предоставлять выходные дни рабочим в соответствии с православными праздниками³⁸⁰. Инославные фабриканты также были обязаны подчиняться особым указаниям Святейшего Синода об освобождении рабочих для участия в литургии в случае чрезвычайных ситуаций с сохранением им дневной платы³⁸¹. Инославное руководство, как правило, поддерживало просветительские инициативы православного духовенства (религиозные чтения и воскресные школы) в рамках разумного проведения досуга, выделяя для их реализации средства и помещения.

Особая специфика религиозной жизни сложилась в крупных промышленных районах, населенных старообрядцами, где рабочие представляли смешанный в религиозном отношении коллектив. Больше половины старообрядцев Московской епархии проживало на территории Богородского уезда: из 159 279 человек, проживающих в уезде, старообрядцы составляли 42 939 человек, то есть 27 %, оставшаяся же часть распределялась по Бронницкому, Московскому и Коломенскому уездам³⁸². При крупных городах со старообрядческим населением, таких как Богородск и Орехово-Зуево, действовали епархиальные миссионеры, проводя активные противораскольнические собеседования и диспуты. Наиболее ярко характеризует религиозную напряженность в подобных промышленных районах случай, произошедший в 1895 г. на Богородско-Глуховской мануфактуре, расположенной в самом крупном старообрядческом уезде. На традиционном ежегодном крестном ходе после Пасхи вокруг фабрики благочинный, яркий миссионер и будущий священномученик, Константин Голубев, остановился перед домом хозяина мануфактуры и правления для совершения ектении. По мнению руководства компании Богородско-Глуховской мануфактуры, выраженному в донесении московскому митрополиту, при совершении молебна, осеняя крестом здание правления, часть сотрудников которого исповедовала православие, а часть – старообрядчество, благочинный произнес перед тысячной толпой: «Да сокрушатся под знамением креста вся сопротивныя силы»³⁸³. «Отец благочинный дал толпе понять, что отныне хозяйский дом стал вместилищем вражьей силы, подлежащей сокрушению, и, таким образом, дал толпе повод делать самые разнообразные выводы, весьма враждебные, относительно администрации фабрики». Сам о. Константин от подобных слов отказывался, указывая на громкое исполнение церковных песнопений хором, которое не позволяло никому услышать подобные слова в адрес правления. Донесение о якобы имевшем место оскорблении было отправлено митрополиту за подписью директоров Давида и Константина Морозовых дважды, но оба раза оставлены без последствия по отсутствию свидетельских подтверждений. Фабриканты-старообрядцы (поповцы белокриницкой иерархии) также осуществляли религиозную поддержку своих рабочих, сооружая при своих фабриках храмы и молитвенные дома (Богородско-Глуховская мануфактура, фабрика торгового дома Рыбаковых в Коломне) для рабочих, как православных, так и старообрядцев. Уездные исправники должны были, руководствуясь секретным циркуляром, «иметь постоянное бдительное наблюдение за отправлением во вверенных им в полицейском отношении уездах раскольниками общественных молитв, духовных треб и вообще богослужения»³⁸⁴.

На священнослужителях «старообрядческих» уездов лежала особая ответственность за поддержание религиозной жизни и организацию противораскольнической работы при храме. Высота личного примера православного духовенства также должна была соответствовать его миссии в населенной раскольниками местности. Так, у одного из священников с. Зуево Богородского уезда, района фабричного и старообрядческого, супруга была однажды замечена играющей на фортепиано во время сеанса в кинематографе (1914). Анонимный автор письма, адресованного митрополиту, отмечал: «...хотя такой труд и не составляет позора, но для кого? Батюшка служит Всенощную, а матушка в это время играет и увеселяет публику... У нас ведь много раскольников, а ведь они тоже не молчат»³⁸⁵.

В исповедной ведомости церкви, расположенной вблизи крупной фабрики, все прихожане делились на постоянных жителей села (исчисляемых несколькими десятками) и «сторонних», проживавших временно, общее количество которых в разные годы варьировалось³⁸⁶. Конфессиональное соотношение рабочих на фабрике, принадлежавшей старообрядцам, можно проследить на основании данных следующей таблицы³⁸⁷, относящихся к крупнейшей мануфактуре Центрального промышленного региона – Богородско-Глуховской: рабочие православного вероисповедания составляли 87,7%, 11% были старообрядцами, 1,2 % приходилось на представителей других конфессий:

Таблица 1

Конфессия

1895

1900

1905

1910

Православные

8 131

10 196

8 164

10 726

Старообрядцы

1017

933

783

1 374

Магометане

79

49

26

13

Иные³⁸⁸

40

17

19

29

Всего:

9 267

11 195

8 992

12 142

В самом с. Глухове располагалось всего девять дворов – церковь же была построена в 1891 г. «тщанием и усердием» владельца мануфактуры А. И. Морозова и первые два года своего существования была приписной к Тихвинской церкви г. Богородска. К 1895 г. причт состоял из двух священников, диакона и двух псаломщиков – все проживали на квартирах от компании мануфактуры, особого обеспечения причта не было, поскольку «содержание причта ввиду большого количества рабочих, проживающих на глуховской фабрике, достаточно»³⁸⁹.

Изменения численности паствы, связанные с переходом раскольников в православие, находили выражение в периодических отчетах приходского духовенства, служившего в населенных старообрядцами промышленных поселениях. В нижеприведенном графике представлен процесс количественного изменения присоединенных к Православной Церкви рабочих с. Зуево Богородского уезда, где располагалась крупнейшая мануфактура, принадлежавшая старообрядческой династии Морозовых (1 тыс. рабочих)³⁹⁰:

График показывает отсутствие стабильного роста числа обращенных, резкие же скачки в численности присоединенных связаны с многочисленностью семей, перешедших в православие.

Прихожанами данной церкви числились 660 православных и 786 раскольников³⁹¹, из которых наибольшее количество (3,5 %) было присоединено к Православию в 1895 г. Однако стоит отметить, что данные церкви с. Зуева о количестве прихожан не соответствовали действительности: фактически к началу XX в. в селе проживало 9908 человек, работавших на семи крупных предприятиях: фабрике Зиминых (1186 рабочих), компании Богородско-Глуховской мануфактуры (920 рабочих), М. Т. Новосадовой (239 рабочих) и др. Из рабочих лишь небольшая часть (10–12 %) была приписана к Московской губернии. Большинство остальных рабочих относились к близлежавшим уездам Владимирской и Рязанской губерний. Таким образом, количественный учет населения в приходских книгах не всегда соответствовал реальной численности людей. В постоянно росших фабричных поселках церковный учет жителей прихода зачастую заменялся заводскими отчетными ведомостями.

Крупные предприятия, принадлежавшие владельцам-старообрядцам, положительно характеризовались в отчетах фабричных инспекторов, указывавших на строгое соблюдение правил, отсутствие самоуправства администрации и хорошие бытовые условия в фабричных казармах. Автор сочинения «Историко-статистическое и археологическое описание г. Богородска» писал: «Рабочие Богородска и окрестностей резко отличаются благообразием и степенностью, пьяных в городе мало, несмотря на соседство фабрик, в городе распространена грамотность, а также разумные кабацкие развлечения. Объясняется такое положение дел тем, что в Богородске рабочие живут семьями оседло и давно, тогда как на других фабриках рабочие разлучены с семьями, а это и есть главное зло... Рабочий вопрос в г. Богородске и его районе, столь важный в этой местности, не совсем забыт, – правда, больше с точки зрения частной благотворительности»³⁹².

Таким образом, организация церковно-приходской жизни в условиях развивавшихся промышленных регионов осуществлялась на основании повсеместно распространенной практики прикрепления фабрики к ближайшему храму. Общее расширение фабричного производства и увеличение рабочих на предприятии сказывалось на всем социально-бытовом комплексе имевшихся построек, в число которых входило специально выделенное место для совершения богослужения в виде отдельно стоявшей церкви, больничного храма, часовни, молельной комнаты. Храмоздательство русских промышленников явилось следствием религиозно-нравственного попечения о своих подчиненных.

Необходимость церковного присутствия и организация богослужебной жизни в фабричных районах признавались как светской, так и церковной властями, а также промышленниками, сотрудниками фабричной инспекции и самими рабочими. Особая ответственность духовенства, соприкасавшегося с миром рабочих, нашла осмысление в трудах современников, отмечавших неуклонное развитие индифферентизма пролетариата. Патерналистская политика российских предпринимателей способствовала церковной активности на предприятии, что также представлялось средством к смягчению трудовых конфликтов.

Социокультурный разрыв между городом и деревней в условиях промышленных окраин смягчался обустройством традиционной церковной жизни, сопровождавшейся проведением молебнов, крестных ходов, объединением в общества хоругвеносцев.

Вопрос воскресного отдыха на российских предприятиях конца XIX – начала XX в. имел религиозно-нравственную специфику и представлялся одной из самых актуальных проблем фабрично-заводского быта, которые обсуждались на страницах церковных изданий и в трудах торгово-промышленных съездов.

Владельцы крупных предприятий иностранного происхождения подчинялись обязательным для всех промышленников постановлениям фабричного законодательства Российской империи, предоставляя своим рабочим свободные дни в церковные праздники, а также выделяя и обустраивая помещения для проведения богослужений.

Промышленные районы, населенные преимущественно старообрядцами, также подлежали ведению Православной Церкви, действовавшей через подготовленных миссионеров-проповедников, поддерживая на крупных фабричных предприятиях свой высокий авторитет.