ХХVII. Противники христианства в конце III века

Всеобщий упадок языческих религии. – Религия Митры. – Magna Mater и тавроболы. – Аврелиан и культ Солнца. Неоплатонизм; Плотин. – Порфирий и его сочинение против христианства. – Манес и манихейство. – Конец гностицизма. – Раввинское иудейство.

III век был для римского мира критическим временем в религиозном, как и во всех других отношениях. После долгого мира и блестящего процветания эпохи Антонинов империя вновь вернулась к гражданским войнам, к смене безумных или недолговечных государей, к политическим убийствам, к военным переворотам. В довершение бедствий защита границ ослабела, провинции подвергались неприятельским нашествиям, восточные и северные варвары хлынули всюду. Порой чья-нибудь твердая рука восстановляла порядок, но это никогда не было надолго. При каждой передышке чувствовался упадок, истощение сил, всеобщее расстройство римского государственного здания. Взоры от печальной земли обращались к небу, ибо над богами больше не смеялись, и сами философы стали религиозны. Но небо было полно загадок. Старые римские и греческие божества удержались только в мифологических книгах; все в большее пренебрежение впадал и постепенно исчезал их культ, разумеется, за исключением деревень, всегда крепко держащихся старых обычаев. В религии Рима и Августа только и было существенного, что общественные игры, для которых она служила предлогом. Восточные боги еще держались; у Изиды и Сераписа были свои почитатели; еще больше было их у алтарей сирийских богов: Юпитер из Долихеи Номмагенской, сирийская богиня Иераполя, пресловутый эмезский бог, Ваалбек в Гелиополе не потеряли своей популярности. Однако самых распространенным из всех иностранных культов было поклонение Митре. На нем следует несколько остановиться.

Главным национальным божеством персов был бог неба Агура-Мазда (Ормузд), вместе с которым воздавали поклонение Митре, богу света, Анагите, богине земли, и разным другим божествам. Жертвоприношения, возлияния и молитвы перед неугасимым огнем составляли богослужение этой религии, которая была чрезвычайно проста, пока не подверглась переработке Зороастра и не осложнилась мелочной обрядностью, какою проникнута Авеста⁷⁰⁵.

Расширяясь к западу, персидская монархия содействовала распространению этой религии. Прежде, всего она появилась в Вавилоне, где давно уже укоренилось поклонение светилам небесным и была в ходу магия. Там она соединилась с чуждыми ей элементами, к которым она так или иначе приспособилась; далее она проникла в восточные области Малой Азии, Армении, Понта, Каппадокии и Киликии. Здесь она пустила прочные корни, хотя и не вытеснила окончательно прежние религии. На закате IV века в Каппадокии было мало округов, » где не нашлось бы магов с их странными обрядами и священными огнями. В этом удостоверяет св. Василий⁷⁰⁶; еще позднее Феодор Мопсуестский счел долгом направить против них целый трактат⁷⁰⁷.

Если бы Митридату, собравшему под своей властью все военные силы этих стран, удалось одолеть римлян, надо полагать, что персидская религия или по крайней мере поклонение тому богу, имя которого он носил, проникло бы очень далеко на запад. Случилось иначе, но Ормузд и Митра все же сохранили то положение, которое уже завоевали в этих краях. Римляне долго оставляли эти страны под властью туземных царьков, не пытаясь ввести там новые политические или религиозные учреждения. Однако, в конце концов и они были ассимилированы. К концу первого века от P. X. Малая Азия была присоединена к империи вплоть до реки Евфрата. Там введено было обычное провинциальное управление; сюда явились римские чиновники и поставлены были римские войска.

С этого-то времени в римской империи стал распространяться маздеизм в том виде, который мы называем культом Митры. Многие солдаты были родом из Понта и Каппадокии или жили там подолгу. Благодаря торговле рабами многие туземцы развозились по всей империи, попадали в Рим, где часто выдвигались на разных служебных поприщах. Под этими влияниями культ Митры распространился с поразительной быстротой вдоль всей римской военной границы от устьев Дуная до устьев Рейна и даже до далекой Британии. В Испании и в Африке, в окрестности стоянок легионов, он очень скоро стал известен так же, как и Риме и некоторых частях Италии. Однако греческие области по обоим берегам Эгейского моря отстояли своих богов против конкуренции мидийского пришельца. То же случилось в Сирии и в Египте.

Богослужение Митры совершалось братствами и отправлялось в подземельях, в глубине которых было помещено изваяние Митры, убивающего быка. Бог, облеченный в персидскую одежду, выделялся из глубины пещеры, выдолбленной в природной скале, – символе небесного свода, откуда нисходит свет небесный⁷⁰⁸. Он держит за рога быка, которого закалывает, – совершеннейшее жертвоприношение, с которым было связано сказание о сотворении мира. Эти таинства (мистерии) и многие другие были постепенно открываемы посвященным, которые делились на семь разрядов, с особым названием для каждого. Эти различные степени были: Вороны, Тайные (cryphii), Воины, Львы, Персы, Вестники Солнца, Отцы. Глава Отцов назывался Отец Отцов. При переходе из одного разряда в другой приходилось проделывать странные обряды, довольно похожие на франкмасонские.

Судя по размерам святилищ, посвященных в каждом товариществе было немного, но таких товариществ было немало; в Риме насчитывалось до 60 капищ Митры. Этот культ пользовался благосклонностью императоров, очевидно, вследствие того, что был так распространен в войсках. В III веке, когда императоры все более и более стремились походить на восточных самодержцев и по существу, и по внешности, все персидские обычаи прививались к римскому двору, религиозные, как и все прочие. Впрочем Митра легко уживался Бок о бок с другими божествами, и поклонение ему нисколько не стесняло других культов.

Теперь уже невозможно за недостатком данных определить в точности, в чем занесенный из Малой Азии культ Митры отличался от первобытной персидской религии, которая сама нам мало известна, или зороастровой, как она нам представлена в Авестах. Уже несколько видоизмененный в Вавилоне он поддался далее влиянию греческого политеизма; сближены были многие божества обеих религий: Ормузд оказывался Зевсом таким же богом неба, как и он; Анагита была сродни либо Венере, либо Цибеле; то же делалось и по отношению к прочим богам⁷⁰⁹. Сам Митра нашел себе олицетворение в обожествленном Солнце, и это послужило к его выгоде, когда под действием разных влияний культ Солнца приобрел в течение III века первостепенное значение.

Не менее посчастливилось тому культу, какой получился из соединения митриакизма со старым официальным культом Великой Матери (Мауnа Mater). В святилищах Митры не было места женщинам; религия Митры была предназначена для мужчин; это была воинствующая религия, где люди были сплочены под начальством бога для вечной борьбы с духами зла. В торжествах в честь фригийской богини могли принимать участие и женщины. Благодаря этому персидская религия сделалась доступной и им.

С культом Цибелы связан отвратительный обряд тавро бола. Тот, кто подвергался ему, спускался в яму, слегка прикрытую досками, на которых закалали быка. Дымящаяся кровь жертвы лилась на голову и тело посвящаемого, который этим возлиянием очищался от нравственной скверны.

Связь с такими культами могла делать маздеизм привлекательным для людей, привыкших к грубым обрядам восточного язычества; но она, несомненно, подрывала его в глазах тех, кому претили эти безобразные церемонии и кто более или менее сознательно стремился к чистому культу и к единобожию. Однако религия Митры, если обратить внимание на некоторые черты ее теологии, на ее мораль, обряды, учение о конечной дели мира, представляет замечательное сходство с христианством. Сами христиане заметили это⁷¹⁰. Посредник между миром и высшим божеством, создатель и в некотором смысле искупитель человечества, споспешник всего доброго, воинствующий противник злых сил, Митра представляет некоторое сходство с Логосом, создателем и другом людей. Поклонники Митры, так же как последователи Христа, считали душу бессмертной и ожидали воскресения тела. Тесно связанные своей верой, митриасты вступали в братство через обряд крещения; другие их обряды очень напоминают конфирмацию и причащение. В обеих религиях чтили воскресенье, – день Солнца. 25-е декабря, natale Solis invicti (день рождения непобедимого Солнца) было праздником для митриастов⁷¹¹, этот же день сделался и христианским праздником; у Митры были свои аскеты обоего пола, совсем как в христианской церкви.

Но у Митры не было ничего подобного ни Библии, ни личности Иисуса Христа. Авеста – не его произведение; как мифическое божество, олицетворявшее один из элементов видимого мира, Митра не имел связи с землей. Самые искусные толкования не могли сделать из него чего-нибудь большего, чем греческие боги Аполлон, Зевес и др. Конечно, за ним стоит Ормузд со своим пантеоном богов, который можно свести к единству, но это не создает ему никакого преимущества перед греческим пантеоном. Не говоря уже об евреях и христианах, имевших иные основания отвергать его, сами язычники должны были говорить себе, что все боги стóят друг друга, не стóит менять богов своих предков и унижать себя поклонением богам варваров и врагов империи. Так рассуждали греки, египтяне и сирийцы. В военных округах по Рейну, Дунаю, в горах Атласа митриакская проповедь имела, правда, громкий успех во Н веке нашей эры, но это потому, что она не встретила там никакого сопротивления на религиозной почве. Когда христианские проповедники дошли до этих стран, маздеизм сейчас же стал падать. В Риме Митра и Цибела сохранили свое положение до очень позднего времени: на1 них был произведен последний натиск победоносного христианства. В 390 году еще совершали тавробол в Ватикане, у самых дверей базилики ап. Петра.

Культ Митры был, собственно говоря, поклонением солнцу; в этом он был сходен с сирийскими культами. Они вместе представляли почти все, что еще сколько-нибудь было живо в народном язычестве. Очевидно, по этому сображению императрица Юлия Домна и ее литературный кружок стали прямо или косвенно пропагандировать религию Солнца, как самого естественного символа божества.

За эту же мысль взялся впоследствии император Аврелиан, как только ему удалось умиротворить внутренние области империи и восстановить ее границы. Он, разумеется, не пытался закрывать храмы Юпитера и Весты, но водрузил рядом с ними новое святилище Солнцу, великолепное здание которого вскоре появилось на Марсовом поле, на восток от Фламиниевой дороги. Для служения в нем была учреждена новая коллегия жрецов с теми же привилегиями, какими пользовалась древняя корпорация жрецов Весты. По-видимому, император хотел предоставить умереть естественной смертью устарелым богам, которым поклонялись Нума и Тарквинии, отливая в то же время в форму государственного культа религиозное одушевление, привлекавшее людей к высшему божеству, олицетворенному в великом небесном светиле. Не надеялся ли он таким образом остановить победоносное шествие христианства? Все говорит в пользу этого предположения, ибо строитель храма Солнца немедленно после того предпринял гонение на церковь, и если бы смерть не помешала ему, он принес бы новому богу новые жертвы.

После него культ Солнца удержался в числе государственных религий, но, по-видимому, имел мало влияния на течение событий.

Гораздо более серьезное движение представляет неоплатонизм. Родоначальник этого течения, Аммоний Сакк, был преподавателем в Александрии во времена императоров из дома Северов. На его лекциях собирался небольшой, но чрезвычайно разнообразный круг слушателей. Здесь можно было встретить и „ христиан, как Иракл и Ориген. Знаменитый ритор Лонгин тоже посещал эту школу с другим Оригеном и некиим Гереянием, но известнейшим учеником Аммония был Плотин, родом из Ликоиоля в Верхнем Египте. Плотин вступил в школу Аммонию около того времени (232 г.), когда Ориген покинул Александрию и переселился в Палестину. После смерти своего учителя (ок. 243 г.) он принял участие в походе императора Гордиана против персов, желая познакомиться с учениями персидских и индийских мудрецов. Поход не удался; вернувшись с востока, Плотин поселился в Риме, где вокруг него тотчас же собралась кучка учеников. Среди них называют тосканца Гентилиана Амелия, палестинца Павлина, поэта Зотика, врача Зефа родом из Аравии, и Кастриция, владельца поместья близ Минтурн, где учитель проводил лето; наконец, знаменитого Порфирия, родом тирянина, который написал биографию и издал сочинения Илотина. Его лекции посещались сенаторами; сам император Галлиен и его жена Салонина иногда присутствовали на них. Они обещали свое покровительство проекту основать в Кампании колонию, которая должна была применить в своей жизни принципы платонизма, но этот проект не осуществился. Плотин умер в 270 г.; это был философ, проводивший на деле свое учение, подвергавший себя лишениям, пренебрегавший светом и литературой. Его ученики почитали его как Святого; его лекции чаще всего обращались в беседы; всякая забота о литературности была откинута, и когда он на склоне дней (ок. 263 г.), принялся писать, он не обращал никакого внимания ни на свой слог, ни на правописание. Да впрочем он и писал только отрывками. Одному из последних поступивших к нему учеников, Порфирию, он поручил собрать и издать их. Они носят название Эннеад⁷¹². В виде предисловия к этому сборнику Порфирий поместил биографию своего учителя.

Из последней видно между прочим, что школу Плотина временами посещали христиане, особенно гностики. Его философия была слишком близка к религии в „эллинском“ смысле, чтобы православные и благонамеренные христиане могли находить в ней удовлетворение. Напротив, с гностиками у него было больше общего; посредствующим звеном было транецендентальное богословие. Плотиновские гностики с виду не были ни валентинианами, ни василидианами, но скорее представителями какого-нибудь сирийского учения, дальними духовными потомками Симона и Сатурнила⁷¹³. Их главами были Адельфий и Аквилин.

Подобно гностикам, у Аммония и Плотина была своя система религиозного мировоззрения, и хотя ее сперва преподавали под покровом некоторой тайны, она вскоре получила значительную известность, Благодаря неоплатонизму эллинизм приобрел, наконец, теологию. Правда, в нее вошло много старого: Пифогор, Зенон, Аристотель и Платон, в особенности Платон, считались в числе предков школы; их сочинения составляли для нее нечто в роде Библии, священного писания, материала для толкований. Филон также должен был отчасти повлиять на образование новой религиозной системы, хотя школа и а него и не ссылалась. Но факт тот, что она имеет весьма ясно выраженные черты сходства со старым иудейским учителем.

Есть три формы Божественного бытия, вытекающие друг от друга» нисходящие от отвлеченного к конкретному, от простого к сложному, от безусловного совершенства к несовершенному в разных степенях. В основании всего находится Сущее само в себе, лишенное свойств и не поддающееся определениям, не выразимое, непостижимое. Все бытие, какое есть в мире, исходит от него; таким образом, все существа в нем, и оно составляет все бытие каждого существа. Вторую степень занимает Разум (νοΰς), который составляет в то же время Постижимое, образ Высшего Существа, доступный познанию, но безусловной простоты. Это – первообраз всех других существ. Затем следует Душа (ψυχή), которая исходит от Разума, как тот в свою очередь от Бытия в себе. Душа оживляет мир; следовательно, она доступна разнообразию; она вмещает в себе все отдельные души. Видимый мир происходит от нее; часть душ заключена в нем в индивидуальных телах. К несчастью, между составными частями мира нет гармонии, и душа не господствует над телом; отсюда – все неустройство мира.

Бытие, которое, принимая осязательные и разнообразные формы, становилось все более несовершенным, должно быть вновь возвращено к совершенству. Это усилие вернуться к нему начинается с добродетели: сперва идет добродетель обычная, гражданская (πολιτική), украшающая душу, но недостаточная для „ ее освобождения; затем, аскетизм, очищающий и возвращающий душу к добру. Очищенная таким путем душа может достигнуть области Разума усилием своего ума. Что же касается Бытия в себе, то с ним можно вступить в общение только путем экстаза, так как оно недоступно уму. Экстаз можно вызвать в себе и во время его постичь Бога. Но это удается редко. В течение шести лет, которые Порфирий провел около Плотина, этот последний только четыре раза входил в такое непосредственное общение с Божеством.

Самому Порфирию это удалось всего раз в жизни. Вся эта система проникнута религиозным духом, но с первого взгляда трудно понять, как она может быть связана с политеизмом и с греческим культом. Плотин, который сам удовлетворялся своей философской религией, сумел однако уладить дело. Истинным, единым истинным Богом является Сущее в себе, но Νοῦς, Разум, уже составляет второго бога; мысли (λόγοι), сознаваемые им, – -тоже божества; таковы же небесные светила и т. д. В общем для толпы старый мир богов остался, только над ним надстроили один или два этажа. Все перетолковывалось символически, – мифология, культ, идолы, гадания, даже магия.

Эта нижняя часть системы, эти уступки понятиям и обычаям старого культа, должно быть, были введены после Плотина. Ямвлих в начале ΙV века превратил это учение в своего рода науку теургии. В таком виде оно дожило до Юлиана.

В своей совокупности неоплатонизм представляет последнее усилие греческой философии объяснить мировые тайны, и это усилие носит религиозный отпечаток как по мистике, лежащей в основании всей системы, так и по ее приспособлению к традиционным верованиям. Чем Филон три века перед тем был для иудейства, тем Плотин стал для эллинизма. Филон показал, что можно быть в одно и то же время иудеем по вере и философом; Плотин свел к мистицизму старую греческую философию; он как бы обратил ее в своего рода религию, а религию сделал предметом, достойным мыслителей.

Эти последние с жаром ухватились за новое мировоззрение. Многим людям оно должно было казаться полезным соперником христианству. Но этот языческий гносис был скорее годен для подрыва христианских гностических сект, чем мог серьезно угрожать православному христианству. Бог Плотина был слишком далек и недоступен для человека; сочинения древних и новых философов, как орудия пропаганды, не могли равняться со священной историей; жизнеописания Плотина, которых появилось несколько, не выдерживали сравнения с евангелиями. Платонизм остался предметом роскоши. Церковь не обратила на него никакого внимания. Она продолжала свои нападки на языческих идолов и жертвы, приносимые им, не заглядывая глубже, чтобы видеть, нет ли в основе их какой-нибудь философии. Впрочем не все в воззрениях Плотина подлежало осуждению; христианские мыслители в IV веке и позднее часто пользовались ими. Если нетвердого в христианских убеждениях Юлиана новая философия отвлекла от церкви, то блаженному Августину она оказала противоположную услугу. Чрез посредство последнего чрез подложного Дионисия Ареопагита она проникла широкой волной в средневековое богословие.

Но вернемся к ее первым шагам. Еще ранее кончины Плотина Порфирий удалился в Лилибею в Сицилии для поправления здоровья. Там он составил Энноады и написал свои 15 книг против христиан, – самое значительное из всего, что было в древности написано против христианства. По сравнении с эпохой Цельза последнее уже сильно развилось во всех отношениях и г особенно в философском. Оно дало миру Оригена. Порфирий знавал великого христианского учителя, знаком был и с его трудами. Ему небезызвестно было также, что Περὶ ἀρκῶν не представлял точного выражения церковного учения. Догматы о творении и кончине мира, о воплощении и воскресении, как их понимала великая церковь, совершенно не соответствовали пантеизму новой школы. С другой стороны, в священном писании, в Ветхом и Новом Завете, греческий ум всегда мог найти пищу для критики. По просьбе своего учителя Порфирий ужо ломал копья в спорах против некоторых книг, яко бы зороастровых видений, на которые гностики опирались во время прений. Теперь он напал на христианские книги. До нас дошли только отрывки его полемики. Изъятое из обращения христианскими императорами, сочинение Порфирия исчезло, и, по странному совпадению, утрачены даже написанные на него Мефодифм, Евсфвием, Аполлинарием и Филосторгием опровержения. Впрочем несколько страниц его сохранились в Апокритике Макария Магнета, оттого ли, что этот автор выписал их прямо из сочинения Порфирия, или оттого, что они впоследствии были вставлены туда чужой рукой. То немногое, что до нас дошло, достаточно дает понятие о сжатой беспощадной критике плотинова ученика. Он не ко всему относится отрицательно. Он нападает не на Христа, к которому, напротив, питает большое уважение⁷¹⁴, а на евангелистов и в особенности на ап. Павла, к которому чувствует чрезвычайную антипатию. Он прекрасно видит, в чем христианство могло бы быть согласовано с эллинской мудростью, – напр., в вопросе об единстве божества, единовластии Бога, в приравнении ангелов к низшим божествам, в почитании храмов и церквей. Книга Порфирия наделала много шума. Надо было опровергать ее без промедления. За это взялись Мефодий, писатель-епископ Олимпа в Ликии, и трудолюбивый Евсевий Кесарийский. Но они не помешали успеху книги, и пока были еще образованные язычники, они всегда выдвигали ее против христианства⁷¹⁵.

Порфирий дожил до 304 г., подарив миру много религиозно-философских сочинений. Его противников христиан правительство в ту пору объявило врагами империи и приступило к борьбе против них совсем иным оружием, чем он.

В конце III века казалось, как будто все важнейшие древние религии сговорились ополчиться против все растущего успеха христианства. Вокруг Митры, Солнца и Цибелы тесно сплотились все виды культов и мистерий, какие только произвела римская Азия. Эллинизм обратил свою философию на подпорку своей мифологии и обратно. Как будто этого не было довольно: из Персии появилась новая религия. Перед своей окончательной смертью старый Вавилон в своем разложении дал последний и могущественный отпрыск, – манихейство⁷¹⁶.

Мани⁷¹⁷, родоначальник этого движения, родился около Ктезифона, зимней резиденции парфянских царей, в 215 или 216г. Отец его, Фатак-Бабак, был родом из Экбатаны в Мидии (ныне Гамадан); мать его принадлежала к царствовавшей тогда династии Арсанидов. Фатак (Πατέκιος) в молодых годах уверовал в учение могтазилов, баптистской секты, родственной нынешним мандаитам и распространенной по нижнему течению Евфрата; он перебрался на житье к сектантам, захватив с собой сына. Рассказывают, будто сын уже 12 лет получил откровение нового учения, которое он впрочем объявил лишь гораздо позднее. Свою проповедь он начал в 248 году в царской столице во время празднеств коронования Сапора I.

Мани открыто выступил как посланник Божий, на которого возложено возвестить людям правду, как Будда в Индии, Зороастр в Персии и Иисус на Западе. Но успех его был невелик. Маздейское духовенство и слышать не хотело о новизне, которая угрожала опасностью зороастровой религии. Что же касается царя Сапора, он отнесся к нему так, что Мани вынужден был покинуть отечество. Много лет прожил он вне Персии, на севере и востоке. Чрез него самого, либо чрез его учеников его вера быстро распространилась в Хорассоне, Туране (Туркестане), Китае и Индии; она нашла много приверженцев даже в пределах Персии. Вернувшись в Ктезифон после 30-летнего изгнания, Мани обратил в свою веру брата Сапора, Пероза, который устроил ему свидание с царем. Сапор обещал разрешить существование его общины и даже подал ему надежду на свое обращение. Однако под влиянием жрецов огня произошел поворот в его настроении: Мани был заключен в тюрьму. Выпущенный после смерти Сапора (272 г.), он оставался на свободе в течение очень недолгого царствования Гормизда. Царь Бахрам приказал вновь бросить его в тюрьму. В 276 или 277 году пророк был распят в Гундезапуре, близ Суз. С его трупа содрали кожу, набили ее соломой и повесили на одних из городских ворот, которые долго носили потом название ворот Мани. С тех пор манихеи подверглись жестоким гонениям.

Мученическая смерть основателя не остановила успехов новой религии. С этого времени она начинает распространяться к западу и захватывать пределы римской империи. Евсевий в своей Хронике⁷¹⁸ относит к четвертому году царствования Проба (279–280), появление Манеса, т. е. манихейской проповеди, на запад от Персии.

В римских странах манихейство вскоре осложнилось новыми элементами, которые могли связать его с христианством, столь распространенным в Сирии и соседних областях. Евсевий уже знал, что манихеи выдавали своего пророка за Параклета (Утешителя), обетованного в евангелии, и что они окружали его группой из 12 апостолов. Но это – второстепенные подробности. Манихейство вовсе не христианская ересь, незаконный отпрыск евангелия; оно – настоящая новая религия. И это не какая-нибудь национальная вера: она восстала против официальной религии персидского государства, зороастризма, или маздеизма, еще раньше, чем стала отвращать от старых верований буддистов в Индии и христиан в римской империи. Это – религия, стремящаяся ко всемирному господству. Вот ее учение⁷¹⁹.

В мире есть две сущности, по существу друг другу противоположные, – Свет и Мрак. Они представляются двумя царствами. В первом из них царствует Верховный Бог, от которого исходят лучами десять или двенадцать добродетелей, – Любовь, Вера, Мудрость, Благость и т. д. В этом царстве есть небо и земля, и то и другая лучезарные. Под ним находится царство Мрака, лишенное Бога и неба, но имеющее землю. Там обитает Сатана со своими демонами, составляющими его свиту, так же как лучезарные эоны – свиту Бога света.

Оба царства соприкасаются одной из своих сторон, и здесь-то между ними ведется война. Однажды Сатане удалось захватить лучезарную землю, Тогда Бог Духом породил из правой стороны своего существа (сизигия) новое существо, первобытного Человека, и послал его на борьбу с Сатаной. Последний одолевает в первую минуту. Бог приходит первому Человеку на помощь со своими ангелами и заглаждает его поражение. Сатана изгнан. Но первобытный Человек пробыл некоторое время в власти Сатаны, и тот похитил у него несколько частиц света. Отсюда произошла смесь светлых и темных элементов, и эта смесь преемственно передается из поколения в поколение. Первобытный Человек противодействует распространению зла, но что́ сделано, то сделано.

Из этих уже готовых смешанных элементов Бог сотворил нынешний мир, соединение добра и зла. Он обнимает целый ряд небес, управляемых светлыми ангелами (эонами). Солнце и луна имеют в себе наименьше примеси мрака. На первом живет первобытный Человек, на другой – его сизигия,. Матерь Света. В то время как мир есть дело рук Божиих, правда, созданное из несовершенных элементов, человек – создание Сатаны и его приспешников. Сатана вложил в отца рода человеческого, Адама, все частицы света, какие успел похитить; Ева создана таким же путем, но в ней гораздо меньше этих частиц; она – искусительница, орудие погибели. Каин и Авель – плоды ее связи с самим Сатаной, Сиф же – действительный сын этой первой человеческой четы. Вскоре он стал предметом ненависти своей матери, козни которой впрочем расстраиваются. Ева, Каин и Авель подпадают под власть ада; напротив, Адам и Сиф после смерти вознесены в царство света.

Таким образом, человечество раздирается борьбой двух элементов, неодинаково соединенных в мужчине и в женщине. Заключенный в них свет⁷²⁰ стремится освободиться; демоны стараются удержат его в плену страстями, заблуждениями, ложными религиями, между прочим учением Моисея и пророков, в то время как духи света помогают ему освобождаться. Первое условие освобождения – познание истинного строя мира. Ради этого появлялись посланники Божии: Ной, Авраам, Зороастр, Будда, Иисус. Но под именем Иисуса здесь надо подразумевать Иисуса бесстрастного (Iesus impatibilis), небесного эона, который с самого начала пришел на помощь Адаму и поддерживал его в борьбе против Евы и Сатаны, а не историческую личность Иисуса, еврейского лжемессию, вдохновленного диаволом. Из посланников Божиих Мани – последний и самый совершенный.

По мере того как частицы света выделяются из человечества, они поднимаются по зодиаку⁷²¹ и луне к солнцу. Оттуда, очистившись окончательно, они достигают самого царства Света. Тела и вместе с ним души тех, кто не принадлежит к избранным, остаются в царстве Мрака. Кончина мира наступит, когда все частицы света вернутся к своему источнику.

Из такого учения о человечестве вытекает, что каждый бывает добрым или злым от природы, смотря по тому, в какой пропорции в нем смешаны элементы мрака и света. Единственная мораль, какую можно отсюда вывести, это – строгий аскетизм. Цель жизни – не допустить порчи светлых частиц, которыми может владеть каждый, помогать им выделяться и уничтожать или обессиливать остальные. Чувственному миру объявляется война. Последователь Мани отмечен тремя печатями, – уст, руки и лона. Первая налагает запрещение на нечистые речи, на животную пищу и на употребление вина. Что касается растений, то их дозволено есть, но не убивать; поэтому следует предоставлять другим рвать плоды или травы, предназначаемые в пищу. Печать руки запрещает прикосновение к нечистым предметам; печать лона – половые сношения даже в браке. Часто соблюдается пост, в среднем по одному дню на каждые четыре, а также каждое воскресенье. Молиться нужно четыре раза в день, обращаясь к солнцу, к луне или к полярной звезде.

Такой аскетизм, очевидно, превышает силы обыкновенного человека, да он и соблюдается только небольшим числом Избранных, которые в сущности единственные настоящие манихеи. Народная масса в манихействе, или т. н. внимающие, могут жить, как все люди. Избранные помогают их спасению, а они берут на себя содержание этих избранных. В манихейском обществе последние соответствуют монахам, исповедникам, святым. Однако и над ними есть иерархия: пресвитеры, епископы числом 72, наконец, 12 учителей; из них один – глава их, нечто в роде манихейского папы; он должен был жить и действительно часто живал в Вавилоне.

Культ был очень прост; он состоял почти весь из молитв и пения. В марте праздновался день Бема в память смерти Мани. Ставили богато украшенный престол, к которому вели пять ступеней, – символ пяти степеней иерархии: внимающие, избранные, пресвитеры, епископы, учители; на него никто не садился, но все только преклонялись перед ним ниц.

Во всех этих учениях и обрядах – много разнообразных элементов, и не все их комбинации являются новыми. Мани недаром жил так долго с отцом среди могтазилов. Священная книга их потомков⁷²², современных мандаитов, показывает, что в учении этих баптистов произошло слияние древних вавилонских легенд с библейскими учениями. Вероятно, в течение II века среди обломков древней халдейской цивилизации возникло странное христианство, напоминающее секты офитов и в особенности элкезаизм⁷²³. Евреи были очень многочисленны в этих краях. Мани, как и мандаиты, проповедует полный, субстанциальный, вечный дуализм⁷²⁴. Его небесные существа многими чертами напоминают вавилонских богов и героев, Эа, Мардука, Гильгамеса и др. Поклонение свету могло быть заимствовано из иранских верований. Из Библии взято много имен. В отличие от гностических сект, которые всегда во главе ставили Иисуса, Мани не обращает никакого внимания на евангелие. Он сам – провозвестник откровения и учитель.

После него осталось несколько сочинений, уничтоженных впоследствии христианскими, маздейскими и мусульманскими властями. Фихрист содержит перечень семи: Тайны, Великаны, Правила для внимающих, Шапуракан, Живительный, Прагматейя, Евангелие. Последнее было написано по-персидски (на пехлевийском наречии), остальные – по-арамейски. На некоторые из них ссылаются христиане, писавшие опровержения на них, в особенности автор Деяний Архелая и св. Августин. Одно из сочинений Августина посвящено опровержению Epistola Fundamenti содержание которого тождественно с „Правилами для внимающих“. „Евангелие“ не имеет ничего общего с христианским евангелием, кроме, имени. Кроме этих книг было собрано довольно большое количество писем самого Мани, либо его ближайших преемников⁷²⁵.

Нам незачем следить здесь за успехами новой секты ни на Востоке, где, несмотря на гонения, ее продолжали проповедовать до монгольского нашествия, ни даже на Западе, где она возрождалась несколько раз и, запрещенная как государством, так и церковью, в точение десяти веков не переставала тревожить их обоих. Что стоит здесь отметить, это поразительный прием, какой нашла на римской почве религия, заимствованная у наследственного врага. Через тридцать лет после смерти Мани Евсевий был чрезвычайно взволнован ее успехом. Около того же времени (296 г.) император Диоклетиан грозил⁷²⁶ манихеям самыми суровыми карами: сожжением для главарей, смертной казнью для остальных, кроме honestiores которым предстояли каторжные работы в рудниках Фено или Проконнезы; всем вообще грозило лишение имущества. Наконец, книги их подлежали сожжению.

Подвергшись такому гонению, манихейская секта вынуждена была скрываться и усвоить себе приемы тайного общества. Когда христианство сделалось господствующей религией в империи, манихеи притворились христианами и притом православными, пользуясь языком и обычаями великой церкви и кое-как связывая их со своими правилами.

Можно было думать, что, распространяясь так быстро к западу, манихейство поглотит последние остатки гностических ересей II века. Связанный со старинными сирийскими сектами своим дуализмом и нравственными правилами, а может быть и каким-нибудь историческим отношением, он как раз годился им в преемники. Однако поглощение не было полным; в конце IV века оставалось, в особенности в Египте, еще много мелких групп, упорно державшихся офитских учений и разбиравшихся в безобразных писаниях, образчик которых нам сохранила Πίστιc Σοφία. Несмотря на все это, эти люди были христианами; Иисус оставался для них Господом и Спасителем; их нелегко было бы убедить в том, что Он – слуга диавола. Более значительные и менее удаленные от православия вардесаниты и маркиониты также не поддались манихейству; они долго еще держались в Сирии и Месопотамии. В IV веке было еще много вардесанитов в Эдессе; в следующем столетии кирскому епископу Феодориту удалось обратить в православие в одной только своей епархии до 10000 маркионитов. Последние последователи гностицизма в гораздо большем числе присоединились к православной церкви, чем к манихейству.

Что касается евреев⁷²⁷, то их вражда к христианству, столь же старая, как оно само, становилась все более непримиримой. В конце концов они оправились от бедствий, обрушившихся на этот народ от царствования Нерона до Адриана. Избиения, которыми они поплатились в конце царствования Траяна за свои мятежи в Египте, Кирене, на о. Кипре и в Месопотамии, конечно, уменьшили в этих местах значение их общин. То же произошло и в Иудее после войны Веспасиана и в особенности после поражения Бар-Кохба (135 г.). Евреи вынуждены были покинуть страну; им запрещалось даже приближаться к развалинам Иерусалима и к колонии Элии, воздвигнутой на месте святого города. Еще другие колонии были основаны по Иудее и Самарии: Неаполь, Эммаус (впоследствии Никополь), Диосполь, Елевферополь. Страна Иуды и Ефрема окончательно переходила от потомков Иакова к сынам Эдомовым⁷²⁸.

„Остатки Израиля“ собрались в западном углу Иудеи, в Ямнии (Явне), местечке на палестинском приморье южнее Иоппе. Среди их тогдашних вождей называют Иоахана-бен-Саккаи и Гамалиила Младшего. Благодаря терпимости правителей области им удалось кое-как организоваться. Саддукейская аристократия погибла во время восстания; слабые остатки ее бежали в дальние края, в страны месопотамские, где еще были иудейские или иудействующие государи. Храм был разрушен; священники, и левиты, какие уцелели, вскоре вымерли. Остались только фарисеи и книжники, т. е. учители Закона. Этим последним выпало на долю руководство общиной уже не политическое, а чисто-религиозное. Прежний главный орган политической жизни, синедрион, уже не мог быть восстановлен. Несмотря на то был совет, которому давали иногда это старое имя; в этом совете был председатель, который с течением времени приобрел вес и был более или менее официально признан под именем патриарха. Как и в других еврейских колониях, главы общины разбирали гражданские тяжбы членов ее; что же касается уголовных дел, то они иногда присваивали себе право судить и их. Эта организация содержалась на пожертвования евреев всех стран. Уполномоченные, носившие титул апостолов, ездили за сбором их и в то же время производили что-то вроде ревизии.

Религиозная жизнь стала очень замкнутой. Эпоха либеральных евреев, заигрывающих с эллинизмом и с правительством, прошла – и безвозратно. За одобрением других народов больше не гонятся; тем более не стараются привлекать прозелитов. В этом отношении предоставляют свободу действий „назареям“.

Евреи ушли в себя, погрузились в обожание своего Закона; лучшим утешением для них было точно соблюдать его во всех мелочах. Конечно, уже невозможно стало выполнять его во всем объеме; но кто знает, не восстановится ли когда-нибудь разрушенный культ, не воскреснет ли Храм из развалин⁷²⁹? Покамест оставалось достаточно правил, доступных выполнению, чтобы было к чему прилепиться со всею верностью и дать религиозной жизни на каждый день определенное содержание.

Закон составлял все. Энтузиазм, вызываемый им, канонисты выражали в своих толкованиях на него. Работа книжников продолжалась и в изгнании. В Лидде (Диосполе), неподалеку от Ямнии, появилась очень влиятельная раввинская школа. Окола половины II века ее место заняла тивериадская.

Туда же в Тивериаду перебрался и высший национальный совет со своим главой: здесь пребывали в течение III и IV столетий иудейские патриархи. Галилея в это время вновь покрылась цветущими еврейскими колониями: в числе их памятники упоминают о Капернауме, Сепфорисе, Диокесарии, Тивериаде, Назарете; вся евангельская страна была покрыта синогогами, развалины которых видны еще до сих пор⁷³⁰. Там были составлены первые сборники толкований на Закон. Древнейший дошедший до нас, Мишна, относится к концу II века. Он заключает в себе не менее 2000 изречений или ответов известнейших раввинов от Иоанана-бен-Саккаи до Святого Иуды, современника Марка Аврелия и Коммода. Иуда считается автором Мишны⁷³¹. Этот юридический сборник скоро приобрел значительный авторитет; он наравне с Законом стал предметом споров и породил два новых сборника толкований: один, составленный в Галилее в довольно позднюю пору IV века, называется Иерусалимским Талмудом; другой, возникший в следующем столетий в еврейских школах персидского царства, известен под именем Вавилонского Талмуда⁷³².

Вне этого палестинского центра и вдали от религиозных властей, которые заступили место упраздненного священнического сословия, Диаспора (иудейское рассеяние) продолжала расширяться без помощи прозелитизма одним только естественным приростом населения. По этому поводу раз даже возникли довольно серьезные затруднения. Обрезание было запрещено Адрианом. Но евреям было невозможно подчиняться такому запрещению. Их сопротивление выразилось в новых восстаниях, так что Антонин отменил запрещение и ограничился только тем, что запретил обрезать кого-либо, кроме еврейских детей, что было подтверждено потом Севером.

Таким образом, римский закон сам содействовал замкнутости евреев; но так как в терпимости он им все-таки не отказывал, то они распространялись все более и более, занимаясь низшими должностями и мелкой торговлей. В IV столетии они встречались везде. Епископов беспокоили их сношения с христианами, порою склонными принимать участие в их празднествах и исполнять их обряды⁷³³.

Писатели продолжали опровергать их, как в былое время Аристон и св. Иустин. Это все тот же спор: христиане хотят доказать истинность Евангелия Ветхим Заветом и раздражаются, когда евреи отвергают их символические толкования или даже оспаривают их ссылки.

В предшествующее время было гречески-образованное иудейство, способное поддерживать подобные споры; это – то иудейство, для которого был сделан перевод LXX. Перевод этот в II веке уступил место более буквальным, ибо потерял доверие вследствие того употребления, какое он получил в руках христиан. Перевод Феодотиона представляет исправленный по принятому тогда в Палестине еврейскому тексту перевод LXX; Акила совсем заново перевел его с чрезвычайной, отталкивающей мелочной точностью. Таким образом, спорщики могли противопоставлять один перевод другому. В конце концов однако эллинизм был окончательно вытеснен; евреи предали забвению труды Акилы и Феодотиона так же, как раньше отвернулись от перевода LXX, и в своем богослужении стали ограничиваться одним еврейским текстом. Языческие культы древние и новые, туземные и ввезенные из далеких стран, мистические философские системы, новорожденные религии, ветхий иудаизм, – вот силы, которые в конце III века противодействовали христианству. Была еще одна, страшнее по виду, но не всегда враждебная сила, – римская государственная власть. Этой последней суждено было испытать поражение и стать слугой победоносного Евангелия. Однако этот переворот совершился только после страшной борьбы, к которой мы теперь и перейдем.