Глава 4. Российская Церковь в 1921–1925 гг.

Лето 1921 г. было ознаменовано очередным народным бедствием – голодом. Главной причиной трагедии стали экономические эксперименты советской власти, ждавшей победы коммунистов во всем мире и планировавшей полностью ликвидировать рыночные отношения. На смену деньгам должно было прийти всеобщее распределение. Русское крестьянство стало первой жертвой новой системы. В соответствии с системой продразверстки, крестьянам полагалось оставлять у себя лишь часть урожая, а основную часть собранного хлеба отдавать государству. «Свободная торговля хлебом, – писал Ленин, – есть государственное преступление. «Я хлеб произвел, это мой продукт, и я имею право им торговать», – так рассуждает крестьянин, по привычке, по старине. А мы говорим, что это государственное преступление». Крестьяне, отказывавшиеся сдавать хлеб, объявлялись кулаками и врагами народа – таким грозил срок заключения от 10 лет. «Провести беспощадную, террористическую войну против крестьянской и иной буржуазии, удерживающей у себя излишки хлеба», – распоряжался Ленин. Сельскую местность наводнили распропагандированные «продотряды», настроенные на войну против контрреволюционеров и «кулаков». Реакция крестьян на ограбление была закономерной – униженные, разоренные, не добившиеся справедливости, они стали меньше сеять. С сокращением посевных площадей упала урожайность. Погодные условия усугубили положение. Результатом ленинских экспериментов стало то, что в 1921 –1922 гг. голод охватил 35 губерний Украины, Поволжья, Северного Кавказа и др. Голодало 40 млн человек, а количество умерших от голода по советским оценкам достигло 5 млн человек.

Разделяя народное горе, патриарх Тихон обратился к российской пастве, народам мира, Восточным патриархам, Папе Римскому и Архиепископу Кентерберийскому с просьбой помочь голодающим. По храмам прошли сборы денег, сам святитель Тихон принял участие в работе «Всероссийского общественного комитета помощи голодающим» (Помгол).

Ограбление Церкви, как, впрочем, и всех слоев населения, началось уже после октябрьского переворота – золото и драгоценности отбирались тогда вообще у всех. Богатейшая страна, доставшаяся большевикам, имела ресурсы для преодоления голода – известно, например, что советское руководство в те годы выделяло огромные деньги коммунистическим боевикам по всему миру. Однако голод 1921 г. дал большевикам повод не только снова поживиться за счет Церкви, но и лишний раз дискредитировать ее. А потому любое сотрудничество с «церковниками» в деле помощи страждущим было решено прекратить, а против духовенства развернуть очередную пропагандистскую кампанию.

27 августа 1921 г. Помгол был распущен, а средства, собранные им, изъяты. В печати стали публиковаться статьи, где Церковь обвинялась в безразличии к народному горю. 12 ноября советское руководство создало комиссию по учету и сосредоточению ценностей. Церковь к работе комиссии привлекать не предполагалось. Общее руководство кампанией было возложено на председателя Реввоенсовета Л.Д.Троцкого.

Церковь по-прежнему была готова к сотрудничеству. 6 февраля 1922 г. патриарх Тихон издал послание с призывом к приходским советам жертвовать драгоценные церковные украшения, не имеющие богослужебного употребления. Этого оказалось недостаточно. 23 февраля ВЦИК постановил изымать из храмов все драгоценные предметы, в том числе и богослужебные. Это подразумевало, что изъятие будет иметь насильственный характер. 28 февраля патриарх издал новое послание, где высказался против передачи предметов, имеющих богослужебное предназначение. Использование таких предметов не по назначению, по словам главы Российской Церкви, является святотатством, которое карается для священнослужителей лишением сана, а для мирян отлучением от Церкви. Послание патриарха дало повод властям обвинить его в саботаже, а пресса тут же извратила слова святителя, будто бы предложившего жертвовать не ценности, а хлам.

Тем временем в Петрограде митрополит Вениамин (Казанский) старался предотвратить столкновение с властями. 6 марта 1922 г. митрополит подал на имя комиссии заявление, где выражалась готовность передать для нужд голодающих церковное достояние, включая богослужебные сосуды. При этом архипастырь ставил ряд условий, в том числе возможность контроля за судьбой ценностей. В комиссию по изъятию ценностей митрополит предложил ввести представителей приходов. Заявление было принято. Архипастырь благословил собравшихся и сказал, что своими руками готов снять ризу с Казанской иконы Божией Матери. Газета «Известия» опубликовала сообщения об искреннем желании петроградского духовенства передать ценности на нужды страждущих.

Действия петроградского святителя не спасли положение. На местах изъятие ценностей нередко проходило в форме грабежа, что встречало сопротивление населения. Широкую известность приобрело изъятие церковных ценностей в Шуе 15 марта 1922 г., когда по толпе прихожан, собравшихся возле собора, был открыт огонь из пулемета. Пять человек было убито, несколько десятков ранено. Шуйские события стали поводом для начала масштабной кампании против Церкви. Советская пропаганда могла теперь клеймить духовенство как саботажников и врагов голодающего народа. 19 марта в секретном письме в Политбюро Ленин писал, что в Шуе необходимо арестовать «не меньше чем несколько десятков представителей местного духовенства, мещанства и буржуазии». Далее коммунистический лидер предписывал дать устную установку судьям закончить процесс массовыми расстрелами «опасных черносотенцев» как в Шуе, так и в других городах. «Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше», – направлял волну террора советский вождь. Ленин указывал, что принимать участие в мероприятиях должен только председатель Центрального исполнительного комитета (ЦИК) М.И.Калинин, в то время как имя Троцкого фигурировать не должно.

В ходе кампании Ленин планировал обогатить казну сотнями миллионов золотых рублей. При этом уже весной 1922 г. было понятно, что собранные средства голодающим не помогут. Свезти в Москву церковное золото и серебро, переплавить его, продать, закупить за границей хлеб и распределить его – все это должно было занять несколько месяцев, а к тому времени появится новый урожай. Впоследствии все так и произошло.

30 марта Политбюро по предложению Троцкого приняло план разгрома Церкви. В соответствии с этим планом предполагалось арестовать патриарха и Синод, развернуть в печати антицерковный «бешеный тон», а также приступить к массовому изъятию ценностей по всем церквам. На жестоких мерах против Церкви настаивали Ф.Э.Дзержинский, И.С.Уншлихт и Т.П.Самсонов. Результатом стало то, что власть при изъятии ценностей прибегала к оружию 1414 раз. По предписанию Ленина, по всей стране прокатились антицерковные судебные процессы.

В Шуе от настоятеля местного собора протоиерея Павла Светозарова требовали признать наличие контрреволюционного заговора. Хотя пастырь не был причастен к беспорядкам и наличие заговора не удалось доказать, отец Павел был приговорен к расстрелу. Вместе с ним были расстреляны священник Иоанн Рождественский и мирянин Петр Языков (память мучеников 10 мая).

В апреле – мае 1922 г. прошел судебный процесс против московского духовенства и мирян. Православных обвиняли в сопротивлении изъятию ценностей, хотя часто оно могло выражаться в простом словесном возмущении происходящим. Показателен допрос одного из обвиняемых – иеромонаха Макария (Телегина). Принявший монашество после чудесного видения в раннем детстве отец Макарий с юности жил как подвижник, подолгу уходя для молитвы в пещеру. На суде преподобномученик держался независимо и смело. На вопрос судей о его убеждениях он отвечал:

–Я по убеждениям монархист.

–Как же вы монархист, когда монарха нет? Ведь апостол Павел говорит: повинуйтесь существующей власти.

–Я и повинуюсь: живу тихо, смирно, как все смертные, власти не касаюсь.

–Это Вы там (в домовой церкви) оскорбили Комиссию?

–Да, я назвал членов ее грабителями и насильниками. Я служитель Престола, и мне очень тяжело, когда отбирают священные предметы.

Арестованных пастырей обвинили и в рассылке послания патриарха Тихона, которое было названо контрреволюционным.

8 мая суд приговорил к расстрелу 11 человек, однако шестеро из них были помилованы. Пять человек – протоиереи Александр Заозерский, Василий Соколов, Христофор Надеждин, иеромонах Макарий (Телегин) и мирянин Сергий Тихомиров были расстреляны (память мучеников 26 мая).

«Для меня лично смерть не страшна, – говорил священномученик Александр Заозерский, – я верую, что Господь каждому шлет умереть тогда, когда надо».

«Жду не дождусь встречи с Господом моим Христом», – сказал перед смертью преподобномученик Макарий.

Было решено привлечь к ответственности и патриарха Тихона. Параллельно с этим в ГПУ готовили и церковный раскол.

Группа петроградского духовенства во главе с Александром Введенским обманом завладела канцелярией патриарха и заявила о создании «Высшего церковного управления». Это стало началом обновленческого раскола. Митрополит Петроградский Вениамин наложил на раскольников прещение и был арестован.

10 июня в Петрограде открылся процесс против 86 человек, среди которых был и священномученик Вениамин. Тысячи православных петроградцев толпились возле здания бывшего Дворянского собрания, ожидая, когда привезут их любимого архипастыря. Когда показалась конная стража, люди опустились на колени и запели: «Спаси, Господи, люди Твоя...» Священномученик со слезами на глазах благословил народ.

Подсудимых обвиняли в сопротивлении изъятию церковных ценностей с целью вызвать народные волнения и организовать единый фронт «с международной буржуазией против советской власти». Митрополиту Вениамину, а заодно и патриарху Тихону приписали еще и выполнение неких мифических «зарубежных директив».

Митрополит Вениамин категорически отверг все обвинения, старался спасти и остальных.

«Я ни в чем не виноват перед теми рабочими, которые вас, судьи, послали судить меня, – сказал иерарх в своем последнем слове. – Я аполитичен, живу только интересами Церкви и народа и во всем выполняю веления Господа. Не виноваты и другие. <...> Каков бы ни был ваш приговор, я буду знать, что он вынесен не вами, а идет от Господа Бога, и что бы со мной ни случилось, я скажу: слава Богу».

Не признал себя виновным и профессор Юрий Новицкий – председатель правления Общества объединенных петроградских православных приходов. За год до процесса Юрий Петрович перенес еще одну трагедию – от тифа умерла его жена. В своем последнем слове мученик Юрий сказал:

«Если все-таки нужна жертва в этом процессе, возьмите мою жизнь, но пощадите остальных. Хотя после меня и останется одна четырнадцатилетняя девочка».

С возмущением встретил обвинение и мученик Иоанн Ковшаров – профессиональный адвокат.

«Общественный обвинитель Смирнов, – сказал мученик Иоанн, – неоднократно называл нас здесь лжецами, лицемерами, обманщиками. Но он нас должен бы был назвать сумасшедшими, если бы мы вздумали начать войну с советской властью с целью ее свержения с армией баб и подростков. И это после того, как эту власть не могли свергнуть вооруженные организованные армии Колчака, Деникина, Юденича».

Опровергнув все доводы обвинения, мученик подвел итог: «Для братской могилы в 16 человек материала для обвинения мало».

5 июля приговор был вынесен. К смертной казни было приговорено 10 человек – митрополит Вениамин, епископ Венедикт (Плотников), архимандрит Сергий (Шейн), протоиереи Н.Чуков, Л.Богоявленский, М.Чельцов, миряне Ю.Новицкий, И.Ковшаров, Д.Огнев, Н.Елачич. Основная масса обвиняемых была приговорена к разным срокам заключения, 22 человека были оправданы. Однако 10 июля в «Известиях» появилось сообщение о помиловании шести приговоренных к смертной казни. Приговор был оставлен в силе для митрополита Вениамина, архимандрита Сергия (Шейна), Юрия Новицкого, Иоанна Ковшарова.

Мученики оставались твердыми.

"Я радостен и покоен как всегда, – писал священномученик Вениамин за несколько дней до расстрела. – Христос – наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорош о. За судьбу Церкви Божией я не боюсь».

«Дорогая мама. Прими известие с твердостью. Я знаю давно приговор. Что делать? Целую тебя горячо и крепко. Мужайся. Помни об Оксане. Юрий» – такую записку отправил матери мученик Юрий Новицкий.

О последних днях жизни священномученика Сергия (Шейна) сохранил сведения находившийся с ним в одной камере протоиерей Михаил Чельцов. В тюрьме пастыри читали акафисты, служили панихиды по усопшим родственникам и близким. Священномученик Сергий утешался чтением трудов святителя Иоанна Златоуста. Перед смертью отец Сергий исповедовался у протоиерея Михаила. Последний впоследствии всю жизнь благодарил Бога за краткое знакомство со святым.

В ночь на 13 августа священномученики Вениамин и Сергий, мученики Юрий и Иоанн были расстреляны.

Изъятие ценностей стало поводом для репрессий против всего духовенства, что ярко показал, например, процесс над приходским священником Аркадием Остальским. Пастырь был арестован вместе со своим пожилым отцом – священником. Отец умер в заключении, а сам иерей Аркадий предстал перед «судом». Свидетели говорили о своем священнике как о бессребренике, всегда помогавшем людям. Однако, по мнению прокурора, эти характеристики только усугубили вину святого, показывая в нем человека идейного.

«Такие люди, как священник Аркадий Остальский, крайне вредны для советского государства», – сказал прокурор. «Суд» приговорил отца Аркадия к расстрелу.

«Благодарю Бога за всё, – сказал тогда священник. – Для меня смерть – приобретение». По настойчивым ходатайствам прихожан смертная казнь все же была заменена тюремным сроком. Священномученик Аркадий был расстрелян 15 лет спустя, будучи епископом (память 29 декабря).

Изъятие ценностей должно было закончиться в мае 1922 г., хотя в некоторых регионах затянулось до осени. Общая сумма изъятого составила около 7 млн 570 тыс. золотых рублей, то есть мечты Ленина о «сотнях миллионов» так и не осуществились. На голодающих пошла лишь ничтожная часть награбленного, в то время как основная часть ценностей была направлена в казну и на продажу за границу. Изъятое у Церкви переплавляли и реализовывали еще несколько лет спустя. Преодоление голода было связано не с изъятием церковных ценностей, а с заменой продразверстки относительно человечным продналогом, а также хорошим урожаем 1922 г.

Однако ограбление Церкви не прекратилось. Храмы и монастыри закрывались, церковное имущество попросту захватывалось. Европейский рынок был переполнен древними иконами, которые из-за этого упали в цене. Чтобы как-то реализовывать захваченное, большевики шли на различные выдумки. Так, лагерное соловецкое начальство наладило производство дорогих шкатулок, сделанных из древних икон. Вошли в моду и шахматные доски, сделанные из потемневших старых образов. Черными клетками на таких досках были остатки древней иконописи. Шла торговля тканями. Часть изъятых у Церкви бархатных и парчовых облачений закупил Большой театр и ювелирное товарищество. Ткань использовалась по-разному, ювелиры, например, одно время вытягивали из облачений золотые нити. Однако процесс оказался трудоемким, и облачения за бесценок стали продавать за границу. Друзья Ленина предприимчивые братья Хаммеры наладили продажу облачений западным швейным предприятиям, шившим из этих тканей туфли и сумочки. За копейки, на вес, продавались за границу и древние богослужебные книги и свято отеческие творения.

Распродажа церковных ценностей (так же, как и музейных экспонатов) растянулась до конца 1930-х гг.

Коммунистическое руководство понимало, что ликвидировать Православную Церковь путем ее запрета невозможно. Ликвидация Церкви рассматривалась как постепенный процесс, одним из этапов которого должен был стать спровоцированный раскол, вошедший в историю как обновленческий.

Предпосылки к церковной смуте имелись еще в дореволюционной России. С одной стороны, будущий раскол базировался на стремлении некоторой части белого духовенства и церковнослужителей принимать активное участие в церковном руководстве. С другой стороны, были сильны и реформаторские настроения. Некоторые из сторонников реформ искренне полагали, что обновление поспособствует православному просвещению, привлечет в храмы равнодушных. Еще в 1905 г. Синод разослал архиереям письмо с просьбой указать свои соображения о необходимых в церковной практике изменениях. Практически все иерархи высказались за те или иные преобразования. Сторонники отдельных реформ были и среди будущих новомучеников – так, священномученик Александр Хотовицкий считал полезным упразднить иконостасы, святитель Агафангел (Преображенский) считал правильным читать Евангелие лицом к народу. Были предложения поменять порядок евангельских чтений ради большей назидательности, а также ввести сокращенный вариант устава. Такие проекты в те годы не смущали, поскольку шли в русле церковной полемики. Умеренные попытки перевода богослужебных текстов и сокращения некоторых чинопоследований предпринимались еще до революции. Большой проблемой было, например, богослужение в армии и на флоте. Совершить богослужение полностью в походных и боевых условиях было невозможно, вследствие чего пастыри допускали сокращение по своему усмотрению, неразумно жертвуя его главными моментами. Для преодоления этих тенденций в 1915 г. был разработан всеобщий сокращенный чин для армейских и флотских храмов, утвержденный императором.

Параллельно с разумным подходом к реформам еще до революции наметились предпосылки и к нездоровому реформированию, порой в протестантском духе. Некоторые модернисты пытались использовать их в духе потворства своим страстям, выражая готовность жертвовать канонами и древними традициями. Среди таких предложений были разрешение второго брака для священнослужителей, введение женатого епископата и т. п.

Как уже говорилось выше, революция подняла на поверхность множество скандальных личностей, защищавших антиканонические новшества, а также стремившихся к захвату церковной власти. Наличие таких группировок дало большевикам повод считать, что Церковь находится в кризисе и ее уничтожение вполне реально. «Церковь разваливается, – злорадствовал Дзержинский В конце 1920 г., – этому нам надо помочь, но никоим образом не возрождать ее в обновленной форме. Церковную политику развала должна вести ВЧК». Троцкий предложил спровоцировать раскол в Русской Церкви и добиться прихода к власти обновленцев – представителей «прогрессивного духовенства», готового на любые услуги. Но создание раскола планировалось лишь как временная мера. Уже в 1922 году Троцкий писал, что надо готовить кампанию против обновленческой структуры.

Свои действия по расколу Церкви советская администрация продолжала в течение 1920-х гг., то есть фактически до того момента, пока не посчитала ее окончательно сломленной.

Началом обновленческого раскола считается май 1922 г., когда власть в Российской Церкви попыталась захватить группа авантюристов.

5 мая патриарх Тихон был оповещен властями, что юридической силы постановления московской церковной власти больше не имеют. В тот же день был получен ордер на арест патриарха и членов патриаршего управления, среди арестованных были и ближайшие помощники святителя Тихона – архимандриты Анемподист (Алексеев) и Неофит (Осипов). Помещения Троицкого подворья, где находилось церковное управление, были опечатаны ГПУ, все приходившие к патриарху посетители задерживались чекистами. 8 мая московский ревтрибунал вынес постановление в незаконности «православной иерархии». В любой момент ожидал ареста и глава Российской Церкви, назначивший вместо себя местоблюстителя – митрополита Ярославского Агафангела (Преображенского). Однако уверенности, что этого архипастыря допустят к управлению, у патриарха не было.

На этом фоне группа связанного с ГПУ «инициативного духовенства» – священники А. Введенский, Е. Белков, С. Калиновский и псаломщик С.Стадник стали убеждать Первоиерарха, что советские органы готовы пойти Церкви навстречу и даже созвать Собор. Условием был уход патриарха на покой. Введенный в заблуждение святитель счел, что «инициативная группа» действительно сможет договориться с властями и исправить церковно-государственные отношения до прибытия в Москву митрополита Агафангела. Однако передавать этим людям власть святитель не собирался. В соответствии с патриаршим распоряжением «инициативная группа» могла принять от ГПУ только патриаршую канцелярию для регистрации входящих дел без прав управления. Канцелярские дела по Московской епархии патриарх передал епископу Иннокентию (Летяеву), а до его прибытия – епископу Леониду (Скобееву).

Однако митрополиту Агафангелу власти не позволили покинуть Ярославль, а «инициативная группа» священников-авантюристов представила дело как передачу патриархом полноты власти. Патриарх, с 19 мая находившийся в заточении, влиять на ситуацию не мог.

Начавшийся раскол тут же поддержали два архиерея – епископ Верненский Леонид (Скобеев) и пребывавший на покое епископ Антонин (Грановский). Если первый из них зарекомендовать себя к тому времени не успел, то второй был заметной личностью и крупным исследователем. При этом в памяти современников он остался человеком, прославившимся странностями своего угрюмого характера, скандальными политическими заявлениями и самочинными богослужебными новшествами.

Раскольники образовали свое «Высшее церковное управление», а после перевода патриарха Тихона в Донской монастырь обосновались на Троицком подворье. Вскоре самочинники провозгласили создание новой организации – «Живой церкви». Центральный комитет новой организации возглавил священник Владимир Красницкий.

На очереди был захват власти на местах. По стране разъехались 56 уполномоченных, задачей которых было принуждение местных архиереев и духовенства к признанию обновленческой структуры. При поддержке местных властей несогласные присоединиться к расколу изгонялись из епархий. Так, от управления своими епархиями были отстранены митрополиты Казанский Кирилл (Смирнов), Ярославский Агафангел (Преображенский), Новгородский Арсений (Стадницкий) и многие другие.

Неудача ждала раскольников в Петрограде. Митрополит Вениамин (Казанский) издал послание, в котором священники А. Введенский, В.Красницкий и Е.Белков, без воли правящего архиерея отправившиеся в Москву и создавшие «Высшее церковное управление», отлучались от церковного общения до принесения покаяния. На следующий день митрополит Вениамин был арестован. Впереди его ждал «суд» по делу о церковных ценностях и расстрел. Вместо него управляющим Петроградской епархией стал епископ Ямбургский Алексий (Симанский), снявший наложенное на раскольников прещение и признавший обновленцев. Однако уже в июне 1922 г. он отказался от управления Петроградской епархией и 1 июля был уволен от управления ею обновленческим ВЦУ.

Неожиданный удар по Православной Церкви нанесла группа авторитетных иерархов, издавших так называемый «Меморандум трех». Это были митрополит Владимирский Сергий (Страгородский), архиепископы Нижегородский Евдоким (Мещерский) и Костромской Серафим (Мещеряков). Иерархи признали обновленческое ВЦУ «единственной канонической церковной властью» и призвали православную паству подчиниться ей. В целом раскол поддержало около половины епископов Российской Церкви. Причины поддержки нового раскола были разные. Одни руководствовались честолюбием и властолюбием, другие стремлением угодить властям, третьи из страха, четвертые посчитали, что после ареста патриарха Тихона другого церковного управления не осталось. Было немало и тех, кто присоединился к расколу по недоразумению, не разобравшись в ситуации.

Больших успехов раскольники добились в Сибири и на Северном Кавказе. Эти территории в годы Гражданской войны долгое время находились под контролем белых, и практически любого священника можно было легко шантажировать тем, что он когда-то контактировал с офицерами Колчака и Деникина. По всей стране прокатились захваты православных храмов обновленцами.

К своим реформам живоцерковники приступили сразу. В частности, начались хиротонии во «епископов» женатых священников. После отказа епископа Алексия (Симанского) от управления Петроградской епархией (июнь 1922 г.) обновленцы поставили туда «епископом» протоиерея Николая Соболева. Для закрепления своих беззаконий и подготовки будущего «Собора» 6 августа 1922 г. в Москве был организован «Всероссийский съезд белого духовенства». Съезд ходатайствовал перед будущим «Собором» о введении женатого епископата и разрешении второбрачия для клириков. Епископ Антонин (Грановский), не приветствовавший таких крайностей, был изгнан со съезда и вскоре организовал свою группировку – «Церковное возрождение». К новой структуре примкнули также Введенский, Боярский и Белков, однако вскоре они организовали раскол в расколе – «Союз общин древлеапостольской церкви» (СОДАЦ) во главе с Введенским и Боярским. Один из обновленческих лидеров, С. Калиновский, вовсе вышел из состава ВЦУ, спустя год снял священный сан, отрекся от веры и в последующие годы выступал с атеистическими лекциями.

Оказывая поддержку обновленцам, ГПУ не планировало оставить их без надзора. Раскольники были для коммунистической власти лишь временными союзниками, а в перспективе – теми же врагами. В прессе положение православия описывалось так: создание обновленческого раскола и удар по патриарху Тихону – это некое подобие Февральской революции в Церкви. А окончательное уничтожение религии будет «Октябрем».

Объединяющее значение для православной паствы сыграло послание патриаршего местоблюстителя митрополита Агафангела в июне 1922 г. Святитель жестко порицал раскол и призывал епархии переходить на временное самоуправление. Это послание помогло сориентироваться православному населению и нанесло удар по обновленчеству. Неслучайно за распространение этого документа грозил срок заключения. Однако победить раскол, поддерживаемый ГПУ, было непросто.

В конце 1922 г. обновленцы вновь объединились в «Высшее церковное управление». Епископ Антонин, Красницкий и Введенский вошли в ВЦУ в качестве глав отдельных фракций. Обновленческий раскол перекинулся и на Украину. В феврале 1923 г. здесь было образовано «Высшее всеукраинское ВЦУ». Поддержали раскольников архиепископ Пимен (Пегов), вскоре возглавивший «Украинскую автокефальную церковь», и епископ Лоллий (Юрьевский). Однако на Украине раскол выражался не в проведении антиканонических реформ, а в стремлении к автокефалии, которую сепаратисты рассчитывали получить от обновленческого ВЦУ в Москве.

Обновленцы открыли свой «Собор», названный «Вторым Поместным», 2 мая 1923 г. в храме Христа Спасителя. В мероприятии участвовало 476 делегатов, разделенных на «партии». От живоцерковников их было 200, от СОДАЦ – 116, от «Церковного возрождения» – 10. Также присутствовало 3 беспартийных обновленца и 66 депутатов от «умеренных тихоновцев», не приветствовавших реформ, но поддерживавших ВЦУ. Председателем «Собора» стал женатый «митрополит Сибирский» Петр Блинов, почетным председателем – возведенный в сан «митрополита» Антонин (Грановский).

«Собор» утвердил главные обновленческие реформы: женатый епископат и второбрачие духовенства. Показательным было решение и относительно патриарха Тихона. Раскольники заявили, что он лишен сана и монашества и теперь является мирянином Василием Беллавиным. Также «отлучалось от Церкви» и духовенство Русской Зарубежной Церкви, поддержавшее патриарха. Само восстановление патриаршества было объявлено контрреволюционным актом. Среди скандальных деяний «Собора» было предложение отказаться от почитания мощей и ликвидировать их, а также объявление капитализма смертным грехом.

Были возвышены и ревностные деятели раскола. Красницкий был удостоен сана «протопресвитера», женатый Александр Введенский был рукоположен во «епископа Крутицкого» и сразу же возведен в «архиепископы».

Ситуация для Церкви с мая 1922 г. складывалась тревожная. Многие иерархи были изгнаны с кафедр, многие ушли в раскол. Практически без канонических православных церквей остался Петроград. В некоторых регионах православных храмов не оставалось вовсе, все церковные здания были захвачены раскольниками, в то время как последователи патриарха Тихона не имели возможности служить открыто. Организацию тайных тихоновских приходов благословляли верные Православной Церкви архиереи.

Патриарх находился под арестом в Донском монастыре. В его распоряжении была небольшая келья и часть стены, куда святитель имел возможность выходить. Православный народ знал это место, многие подолгу дежурили у монастырской стены, ожидая выхода первоиерарха. Отсюда исповедник благословлял народ. В начале 1923 г. святитель Тихон был переведен в тюрьму на Лубянке. Здесь он провел больше месяца, ожидая показательного процесса и последующего расстрела.

В тот момент у советской администрации были более важные дела, чем суд над патриархом. Лидер коммунистов Ленин вследствие болезни практически не принимал участия в управлении государством, в то время как за власть в стране насмерть бились Троцкий, Каменев, Зиновьев и Сталин.

Натянутыми были отношения советского режима с Западом. В мае 1923 г. последовала нота английского министра иностранных дел Керзона с требованием прекратить «экспорт революции», который большевики осуществляли через финансирование коммунистических партий по всему миру. Среди пунктов ультиматума было и требование прекратить преследования за веру, жертвой которых является среди прочих и патриарх Тихон.

Советское руководство решило уступить, однако обусловить выход патриарха на свободу рядом условий, разработанных членом ЦК E.М.Ярославским (Губельманом). Глава Российской Церкви должен был: 1) раскаяться в «преступлениях» против рабочих и крестьян, 2) отмежеваться от контрреволюционны х организаций, 3) осудить Карловацкий Собор Русской Зарубежной Церкви, 4) согласиться с церковными реформами – орфографией и новым календарем. Ярославский считал, что патриарха можно временно освободить, но впоследствии арестовать вновь.

16 июня 1923 г. патриарх подал заявление в Верховный суд РСФСР, где раскаивался в проступках против государственного строя. Среди таковых указывались: осуждение Брестского мира, анафематствование властей и воззвание против изъятия церковных ценностей. «Я отныне советской власти не враг, – писал патриарх. – Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции». Вскоре заявление было опубликовано.

28 июня и 1 июля патриарх Тихон выступил с двумя посланиями, где говорил о незаконности обновленцев и их распоряжений. Патриарх выступил также и против посягательств на советскую власть и заявил о несогласии с посланиями Карловацкого Собора Русской Зарубежной Церкви о восстановлении царя из дома Романовых и необходимости интервенции против большевиков. Святитель настаивал на аполитичности Церкви, указывая, что она не может быть ни «белой», ни «красной».

Аполитичность стала основанием для освобождения патриарха Тихона. Он получил свободу 25 июня 1923 г. Освобождая патриарха, советская администрация надеялась, что народ отвернется от него, однако этого не произошло. Сразу после освобождения Святейший отправился на Лазаревское кладбище, где похоронили известного московского подвижника – протоиерея Алексия Мечёва. Кладбищенский храм принадлежал обновленцам, и святитель Тихон не стал входить в него. Облачившись, патриарх прошел на кладбище. Паства встретила освобожденного святителя с восторгом, печаль об усопшем пастыре сменилась радостью от освобождения исповедника. Народ забрасывал живыми цветами и усопшего святого – отца Алексия, и живого святого – патриарха Тихона. По окончании чина погребения Святейший долго благословлял народ.

Получив свободу, патриарх начал приводить в порядок жизнь Церкви. Летом 1923 г. был создан Временный Патриарший Синод, в состав которого вошли архиепископы Серафим (Александров), Тихон (Оболенский), Иларион (Троицкий), а позднее архиепископ Петр (Полянский). Под некоторыми определения ми Синода стоят подписи других архипастырей, например, архиепископа Иосифа (Петровых).

Положение патриарха Тихона в те годы охарактеризовал священномученик Петр (Полянский): «Святейший в настоящее время находится в ужасных условиях, именно между молотом и наковальней. С одной стороны, нужно подчиниться гражданской власти, а с другой – в церковных делах ей никак нельзя подчиняться, ибо она безбожна и ведет к разрушению Церкви».

Ради сохранения Церкви и возможности вести борьбу с расколом новый Синод заявил об отмежевании от контрреволюции и предписал поминать власть за богослужением. Удаление от политических вопросов способствовало сохранению единства Церкви и осуждению раскола. В посланиях от 15 июля и от 5 августа 1923 г. патриарх Тихон объявил обновленческую структуру раскольничьей, а все ее таинства безблагодатными.

Восстановление патриаршего управления привело к массовому возвращению тех, кто отпадал в раскол. Кающиеся часто приносили покаяние перед всем народом. 27 августа 1923 г. принес покаяние перед патриархом митрополит Сергий (Страгородский). Вернулись в Церковь и другие архипастыри – Анатолий (Грисюк), Серафим (Мещеряков), Филипп (Ставицкий), Севастиан (Вести), Софроний (Арефьев). В 1924 г. вернулся в Церковь и отпадавший в обновленческий раскол епископ Александр (Трапицын). В Церковь переходили также архиереи обновленческого поставления. Вопрос о признании их сана решался в индивидуальном порядке. В 1924 г. был принят в сане игумена будущий священномученик Антоний (Панкеев), получивший «архиерейство» в расколе. Вскоре он был рукоположен патриархом Тихоном во епископа Мариупольского. В том же году были приняты в архиерейском сане Петр (Савельев) и Ианникий (Чанцев), а в 1925 г. – Александр (Белозор).

В Петрограде успешно действовал рукоположенный в сентябре 1923 г. епископ Лужский Мануил (Лемешевский), кафедральным собором которого стал поначалу маленький храм святых Косьмы и Дамиана. Под влиянием епископа Мануила в Церковь вернулись из раскола монахи Александро-Невской лавры. К концу года из 113 петроградских обновленческих церквей 85 присоединились к Православной Церкви.

Случалось, что органы власти препятствовали принесению покаяния. Так, принявший от обновленцев архиерейский сан Иаков (Маскаев) пытался выехать из Оренбурга в Москву для принесения покаяния, но был задержан органами ОГПУ. В отчаянии он писал патриарху: «Если я что и сделал по малоопытности, без злого умысла, то коленоприпадающе к стопам Святительским Вашего Святейшества умоляю простить меня, недостойного и грешного, исповедую верность «до смерти» Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви. <...> Как негодный раб, прошу Ваше Святейшество принять меня в общение; никаким обновленческим группам я не сочувствую и реформ в жизнь проводить никогда не буду без благословения Вашего Святейшества». Иаков (Маскаев) был принят в сане архиерея, а свою верность Церкви он впоследствии засвидетельствовал ревностным служением и мученической кончиной.

Восстановление церковной жизни шло на фоне очередного кризиса среди обновленцев. Летом 1923 г. из ВЦС вышел В. Красницкий. Был уволен и епископ Антонин (Грановский). В знак протеста раскольник отказался от предоставленного ему обновленцами звания «митрополита» и стал вновь именоваться епископом.

Видя начало своего упадка, обновленцы пытались срочно восстановить свое положение. В августе 1923 г. они образовали «Синод», председателем которого стал «митрополит» Евдоким (Мещерский), а членами – в основном архиереи старого рукоположения. Евдокимовский синод объявил о роспуске «Живой церкви», «Церковного возрождения» и «СОДАЦ», предпринял попытки объединения с Православной Церковью. Правда, через некоторое время раскольники начали ставить и свои условия, например, удаление на покой патриарха.

В окружении Святейшего возможность переговоров расценили по-разному. Временный Патриарший Синод поддержал идею диалога с Евдокимом (Мещерским), однако большинство архиереев полагало, что с обновленцами нужно не договариваться, а принимать их в Церковь как раскольников. Такой позиции придерживался проживавший в Даниловском монастыре архиепископ Феодор (Поздеевский), а также ряд видных иерархов – митрополит Серафим (Чичагов), архиепископ Серафим (Самойлович), епископ Пахомий (Кедров) и др. Патриарх Тихон иронично именовал эту группу архипастырей «Даниловским синодом» или «конспиративным синодом», однако к их мнению прислушивался.

В конце сентября 1923 г. 27 архиереев, – как сторонников, так и противников объединения с обновленцами, – обсуждали вопрос на особом совещании в Донском монастыре. Восторжествовало мнение консерваторов – на объединение с раскольниками было решено не идти. 15 января 1924 г. Патриарший Синод принял постановление о непризнании обновленческой иерархии. Всех обновленцев было решено считать состоящими в расколе. 15 апреля Патриарший Синод запретил в священнослужении раскольничьих лидеров Евдокима (Мещерского) и Антонина (Грановского).

Усиление Православной Церкви, невозможность установить контроль над ней вызывали со стороны советского руководства все большее недовольство. 1923 г. был отмечен массовыми арестами священников и монахов. Счет арестованным шел на тысячи. Пострадало и немало архиереев. Среди них был, например, герой Русско-японской войны, бывший корабельный священник архиепископ Зиновий (Дроздов), ближайший соратник патриарха Тихона богослов и проповедник архиепископ Иларион (Троицкий), замечательный церковный историк епископ Анатолий (Грисюк) и многие другие. Арест священномученика Илариона был особенно болезненным для Церкви. Архипастырь был не только ученым, но и блестящим апологетом, принимал участие в популярных в те годы диспутах с атеистами. Слушая владыку, собравшиеся забывали о его оппонентах – профессиональный атеист Луначарский и обновленец Введенский казались серыми и ничтожными.

Во время одного из диспутов Луначарский сказал:

«С одной стороны, для вас Священное Писание – это нечто непререкаемое, а с другой – там ведь неоднократно говорится, что несть власти не от Бога. А советскую власть вы не любите. Как вы, гражданин Троицкий, ответите на этот вопрос?»

«А мы разве говорим, что советская власть не от Бога? – ответил святитель. – Да, конечно от Бога! В наказание нам за грехи...» Естественно, что такой святитель в центре церковной жизни для богоборческих властей был опасен. Архипастырь получил лагерный срок. Однако и здесь он не отступал от своих принципов. Когда в лагерь, где он находился, пришла весть о смерти Ленина, заключенные, по распоряжению начальства, должны были стоять пять минут в молчании. Архиепископ Иларион вставать не стал, хотя это грозило тяжелыми последствиями. Он лежал на нарах, а потом сказал духовенству: «Подумайте, отцы, что ныне делается в аду: сам Ленин туда явился, бесам какое торжество!»

В 1924 г. в тюрьмах и ссылках находилось 66 архиереев, то есть треть всего епископата Российской Церкви.

По-прежнему оказывалось давление и на святителя Тихона, продолжались преследования близких ему людей. В 1921 г. председатель ВЧК Дзержинский выписал ордер на арест патриаршего келейника Якова Полозова. Через несколько дней после ареста жена Полозова родила дочь, но переживания матери тяжело отразились на ребенке, который умер через несколько дней. Полозов был приговорен к году лагерей, но власти решили освободить его, постоянно угрожая ему новым арестом и шантажируя этим самого патриарха. Яков Анисимович был освобожден, но в 1922 г. арестован снова. Мученика довели до такого состояния, что, когда через два месяца его освободили, он в течение долгого времени не мог узнать жену, а по дороге домой постоянно останавливался и плакал. 9 декабря 1924 г. Яков Полозов был убит в Донском монастыре пятью выстрелами. Существуют две версии этого убийства. По одной, Полозов предотвратил покушение на самого патриарха, по другой, объектом преступления был сам келейник, которого ОГПУ решило ликвидировать, чтобы запугать Святейшего.

Поминовение патриарха Тихона за богослужением по-прежнему могло привести к аресту. Так, в 1925 г. это стало поводом для задержания епископа Бугульминского Никиты (Делекторского).

Однако решить проблему путем арестов коммунистическая власть не могла – требовалось разложить Церковь изнутри. ОГПУ к тому времени уже сумело либо завербовать некоторых иерархов, либо заставить их следовать указаниям советского руководства. Среди завербованных был, например, митрополит Серафим (Александров), получивший в народе кличку Серафим Лубянский. С оглядкой на государственную власть действовал и митрополит Тихон (Оболенский). Однако властям этого казалось мало. В феврале 1924 г. патриарху Тихону поставили условие: легализовать его Синод возможно лишь в случае включения в него «лиц, хорошо ведомых ОГПУ». Предложение патриарха восстановить систему управления, принятую Собором 1917–1918 гг. (Синод и ВЦС), власть разрешила при условии вхождения в церковное управление представителей «Живой церкви» во главе с Красницким.

Вернувшийся из зырянской ссылки митрополит Кирилл (Смирнов), узнав, что патриарх колеблется в этом вопросе, тут же отправился к нему.

«Я болею сердцем, – сказал митрополиту Святейший, – что столько архипастырей в тюрьмах, а мне обещают освободить их, если я приму Красницкого».

Священномученик Кирилл все же сумел отговорить патриарха от такого шага: «Ваше Святейшество, о нас, архиереях, не думайте, мы теперь только и годны на тюрьмы».

В том же году у раскольников сменился формальный лидер. Евдоким (Мещерский) ушел на покой, вместо него обновленцев возглавил Вениамин (Муратовский), хотя фактически реальная власть в расколе принадлежала Александру Введенскому.

В 1924 г. обновленцы усилили международную деятельность: евдокимовский «Синод» заявил о себе как о центре русского православия и рассылал эмигрантскому духовенству грамоты с требованием подчиниться. Однако русское зарубежье отвергало все предложения красного обновленчества.

Под давлением властей патриарх Тихон был вынужден уволить митрополита Североамериканского Платона (Рождественского), но преемника ему не назначил, что позволило иерарху продолжать свою деятельность. Обновленцы со своей стороны направили в Америку своего человека – женатого «митрополита» Иоанна Кедровского. Последнему удалось выиграть судебный процесс против митрополита Платона и получить в свои руки более ста объектов недвижимости в Северной Америке. Но своей паствы в Америке у обновленцев не было, поэтому предприимчивый Кедровский попросту сдавал храмовые помещения той же Североамериканской митрополии. Сам раскольничий «иерарх» служил в русском Свято-Никольском соборе в Нью -Йорке.

Во Франции развернул свою деятельность протоиерей Сергий Соколовский, когда-то военный священник русского корпуса во Франции. Протоиерей поддержал большевистский режим, признал обновленческий раскол и стал сотрудником ОГПУ. Соколовский пытался отсудить в пользу обновленцев русские храмы во Франции, но не преуспел. Запрещенный в священнослужении Русской Зарубежной Церковью и главой Западноевропейской епархии митрополитом Евлогием (Георгиевским), Соколовский впоследствии нашел приют у архиепископа Вениамина (Федченкова). Через некоторое время по ходатайству этого иерарха Соколовский был принят в Московскую Патриархию, однако вскоре перешел в униатство.

1924 г. был отмечен напряженностью в отношениях с Константинопольской Патриархией. Вступивший на престол патриарх Григорий VII поддержал евдокимовский «Синод», посоветовал патриарху Тихону оставить престол и упразднить патриаршество в Российской Церкви. Была предпринята попытка направить в Советскую Россию комиссию для рассмотрения проблем между патриархом и обновленцами. Константинопольская Патриархия попыталась также провести «Вселенский собор» с участием обновленцев, однако таковой не состоялся. Константинопольский представитель в Москве архимандрит Василий (Димопуло) сослужил с обновленцами, что давало раскольникам повод всюду заявлять, что Вселенский престол считает их законными.

Однако православный мир в целом раскольников не признавал. Свою грамоту против раскола направил Патриарх Сербский Димитрий. О своем непризнании обновленцев заявили Патриарх Александрийский Фотий и Патриарх Антиохийский Григорий IV.

Некоторый успех сопутствовал расколу на Украине. В ноябре 1924 г. в Харькове проходило «Всеукраинское предсоборное совещание» под председательством архиепископа Пимена (Пегова). Главной идеей украинских раскольников по-прежнему была автокефалия, а не новшества, поэтому в раскол здесь было увлечено намного больше православных, чем в России. В течение 1924 г. патриарх Тихон пытался договориться с украинскими автокефалистами через епископа Константина (Дьякова). Однако решить вопрос путем переговоров не удалось. 5 января 1925 г. Святейший подписал свое «разъяснение», в котором распространил на иерархов УАПЦ действие послания от 15 июля 1923 г. – о безблагодатности обновленческих таинств. Тогда же Пимен (Пегов) был запрещен патриархом Тихоном в священнослужении.

Как уже говорилось выше, одним из условий выхода патриарха на свободу должен был стать переход Российской Церкви на новый календарный стиль. Патриарх Тихон, имевший ложные сведения о будто бы состоявшемся принятии новоюлианского календаря Поместными Церквами, поначалу согласился с нововведением. Однако святитель просил, чтобы переход состоялся до начала Рождественского поста, чтобы не сокращать его (при переходе на новый стиль из календаря выпадало 13 дней). В Москве началом служения по новому стилю стало 15 октября 1923 г. Однако патриаршее послание о переходе на новый календарь начальник 6-го отделения секретного отдела ОГПУ («красный обер-прокурор») Е.А.Тучков печатать не разрешил, считая, что при отсутствии разъясняющего послания на местах возникнет еще одна оппозиция патриарху. Российская Церковь продолжала служить по старому стилю, так как в епархиях распоряжения о календаре не получили. Приближался Рождественский пост (по новому стилю 15 ноября) и вводить календарь в общероссийском масштабе было уже поздно. К тому же патриарх Тихон получил послание от архиепископа Анастасия (Грибановского) и другие письма из-за границы с уведомлением, что православный мир в целом новый календарь отверг. 8 ноября было сделано распоряжение о возвращении московских церквей на старый календарь.

В конце 1924 г. здоровье патриарха Тихона стало ухудшаться. 13 января 1925 г. он лег в частную клинику Бакуниной на Остоженке. Не обращая внимания на плохое самочувствие, святитель продолжал принимать посетителей и периодически совершать богослужения.

Несмотря на тяжелое положение Церкви, патриарх и Временный Патриарший Синод попытались еще раз добиться легализации. Тучков потребовал со стороны патриарха некую просоветскую декларацию. В последние недели своей жизни Святейший работал над таким документом, но согласиться со всеми формулировками, предложенными Тучковым, он не мог. Поэтому документ так и не был подписан.

После стоматологической операции, проведенной в клинике Бакуниной 20 марта, состояние патриарха ухудшилось, хотя он продолжал служить и заниматься делами церковного управления. Вечером 7 апреля, вернувшись с заседания Синода, святитель почувствовал приближение смерти.

«Теперь я усну, – говорил патриарх, – крепко и надолго. Ночь будет длинная, темная-темная». Святитель долго лежал в забытьи. За пятнадцать минут до полуночи он дважды осенил себя крестным знамением со словами: «Слава Тебе, Господи!»

Произнести молитву третий раз патриарх уже не смог – его земной путь завершился.

8 апреля тело усопшего было перенесено в Донской монастырь. Весть о смерти любимого архипастыря облетела Москву. Проститься со святым приходили сотни тысяч человек ежедневно. Люди выстаивали в очереди ко гробу патриарха по 10 часов. 12 апреля в праздник Входа Господня в Иерусалим 56 архиереев и 500 священников, как московских, так и съехавшихся на похороны, совершили отпевание Святейшего. Глава Российской Церкви был погребен в малом соборе Донского монастыря.