Япония и Россия в дневниках святого Николая Японского

Л. Н. Логачева

Историческое и сопоставительное изучение взглядов японцев и русских друг на друга является сложной, деликатной и вместе с тем чрезвычайно важной задачей как для японских, так и для русских историков. Соседство Японии и России делает неизбежным прямые контакты японцев и русских, а характер этих контактов не может не определяться характером японских и русских историко-культурных стереотипов, касающихся японско-русских отношений. Как при создании, так и при изменении историко-культурных стереотипов, касающихся взаимоотношений японского и русского народов, особое значение имело мнение тех, кто играл активную роль в установлении и развитии этих взаимоотношений.

Большую роль в установлении и развитии японско-русских взаимоотношений сыграли Российская Духовная Миссия в Токио и ее основатель, святой Николай Японский. Поэтому многочисленные замечания и мысли святого Николая о японцах в сравнении с русскими и о Японии в сравнении с Россией, разбросанные по его «Дневникам», заслуживают самого тщательного анализа. Завершение работы по расшифровке «Дневников» святого Николая, уже долгое время проводившейся по благословению Его Святейшества Алексия Второго, Патриарха Московского и Всея Руси, Северо-Западной Библейской Комиссией (в последние несколько лет – совместно с Библейским институтом Санкт-Петербургского университета), позволяет теперь приступить к предварительному выделению наиболее важного из всех таких замечаний и мыслей святого Николая.

Необходимо сразу же отметить, что особенно много и часто Японию и Россию, японцев и русских сравнивал святой Николай во время русско-японской войны 1904–1905 гг. Кстати, именно в эти годы святой Николай, с болью душевной получавший все новые и новые известия о поражениях русских в боях с японцами, не раз имел возможность убедиться в вежливости японцев и их стремлении не оскорбить иностранцев ненужной бестактностью. «Мучительно то, – писал святой Николай, – что горишь внутренним, закрытым пламенем. Не с кем поделиться мыслями, не с кем разделить горе; один среди японцев, а их вожделения и интересы – диаметрально противоположные. И еще хорошо, что все вокруг меня так деликатны; о войне – никто ни слова, о японских победах – тем меньше, а лица – такие сиротные, как будто в душе нет радости и торжества, которые так же естественны при их постоянных победах, как моя печаль – при наших постоянных поражениях».⁹³

Святой Николай высоко ценил японскую дисциплинированность, стремление японцев к строгому соблюдению законов. Летом 1905 г. он писал: «Здесь закон и правило царят, и этим сильна Япония. Этим, между прочим, она ныне и Россию бьет. В России – не закон, а «усмотрение», и оттого – разброд и беспорядок. Всякий знает, что закон во всякое время может быть нарушен имеющим право «усмотрения», отчего и не имеющие сего права не хотят знать закона. В Японии – не так. Исполняешь закон и правило – будь покоен, никто тебе не помешает жить и делать свое дело; нарушил хотя бы маленький параграф установленного порядка – долой с твоего места [...]. Японию, несомненно, в этом отношении нужно поставить в образец России, хотя нельзя не заметить, что мертвая японская система значительно выиграла бы, если оживить ее несколько русским «усмотрением» – не тем беспорядочным и самовольным усмотрением, границ не знающим, которое ныне царит в России, а разумным и вникающим»⁹⁴.

В связи с этим примечательна также одна запись, сделанная святым Николаем в конце 1903 г., накануне начала русско-японской войны: «Перед вечером посетил [меня] русский турист, «Владимир Николаевич Страшников, артиллерии капитан», служивший в Порт-Артуре с самого начала занятия русскими его, в последнее время лечившийся в Нагасаки и ныне путешествующий по Японии с женою и маленьким сыном. В разговоре с ним я, между прочим, спросил: «Когда русские заняли Маньчжурию, слышно было, что туземцы очень рады этому – русские освободили их от беспорядочного китайского управления. Теперь же пишут, что маньчжуры возненавидели русских и желают освободиться от них. Правда ли это?». «Пожалуй, что правда», – ответил капитан. «Но отчего же? Русские, кажется, не притесняют их». «Прямо не притесняют, а управлять не умеют, что почти то же. Объясню следующим. У одного умного маньчжура спросили, под чьим бы управлением он хотел видеть свою страну. Он не задумываясь ответил: «Под английским. У англичанина в груди – пусто, но в голове – обильно. Он составит семьдесят семь правил и даст их в руководство управляемым, да сам прежде всего строго исполняет, требует неуклонного исполнения и от других, и у него под рукой знаешь, чему следовать: дорога – ясна и пряма. А у русского в груди – обильно, но в голове – пусто. Закон для него – не закон; он то исполняет его и требует исполнения, то не исполняет и сквозь пальцы смотрит на нарушение, так что у него не знаешь, чему следовать, и не чувствуешь себя обеспеченным»... Не лестно для нас!»⁹⁵.

Сравнивая идеалы японцев с идеалами русских, святой Николай в начале 1906 г., уже после окончания русско-японской войны, писал: «В сопоставлении с Японией мы жалкую фигуру представляем. Идеалы японцев – не высоки, но зато они в своей жизни и деятельности – на высоте своих идеалов. Вот их высший идеал – процветание и слава своего Отечества; и каждый из них, или почти каждый, во всякую минуту готов жертвовать собой и всем своим на служение Отечеству. Минувшая война как нельзя лучше доказывает это. А мы иногда заносимся высоко, в сферы Божественные, но это оказывается бесплодными мечтами – коль скоро коснется действительности, мы оказываемся мелкими жалкими эгоистами. Оттого и скомпрометировали себя на весь свет, разбитые на всех пунктах японцами – и в войне с ними, и во внутренних наших делах в сопоставлении с ними»⁹⁶.

В «Дневниках» святого Николая не раз встречаются места, где он с горечью отмечает отсутствие высоких идеалов у своих соотечественников. Посетив в декабре 1903 г. (по старому стилю) российское посольство в Токио, святой Николай записывает: «С негодованием в душе вышел от юного секретаря Арсеньева, так любящего копировать Императора Вильгельма в фабрении своих усов. На главной стене в комнате высоко водружена буддийская божница. «Я так люблю это», – говорит. «А иконы-то нет у вас?», – спрашиваю, не видя нигде оной по стенам. «Нет, есть, – говорит, – вот она» – и указывает на входную стену. Действительно, налево от порога, в углу, высоко, едва видна какая-то крошечная иконка. Так и отпечатался во всем этом интеллигент последней формации, без религии и без здравого смысла, один из захиренных баранов Панургова стада. А еще с такой прямо русской фамилией! Гадко! Сколько он в свою жизнь наложит грязных пятен на русское имя! Какое мерзкое воспитание ныне дают и каких нравственных калек выпускают в жизнь!»⁹⁷. В конце октября 1908 г. (по старому стилю) святой Николай пишет в своем «Дневнике»: «Наш морской агент, лейтенант Воскресенский, был [у меня] спрашивать о могилах моряков, которые я посетил в августе, и о других на том же западном берегу Японии, против Цусимы. Как видно, ему велено разыскать эти могилы, а он, должно быть, не желает много беспокоиться об этом – и времени-то у него нет, и сумма большая нужна, и прочее, и прочее. Ну, разумеется, с таким расположением духа не разыщет. Вот такой-то дух вообще и погубил наш флот»⁹⁸.

Святой Николай не относился негативно к самурайским традициям – особенно к тем, которые проявились во время русско-японской войны. 16 сентября 1909 г. (по старому стилю) в вагоне поезда, следовавшего из Нагасаки в Токио, святой Николай познакомился с японским генерал-майором Куросавой, до этого четыре раза бывшим в России и знавшим русский язык. «Долго мы с ним беседовали, – записал потом святой Николай, – меняя русский и японский языки. Между прочим – и о минувшей войне. Он откровенно говорил, что вина наших поражений «лежит на офицерстве, которое недеятельно (окотару) и предано пьянству. Японский же военный класс, воспитанный многовековым сёогунатом, стоит на завете: «Победить или умереть». Солдаты из простого народа бессознательно (боньярисите), но следуют тому же"»⁹⁹. Никаких отрицательных комментариев по поводу этой беседы у святого Николая не было.

С уважением относился святой Николай к японскому патриотизму. В 1909 г. святой Николай объясняет репортеру одной из японских газет, что проявляется патриотизм «у настоящих русских людей совершенно так же, как в Японии. Но в России много иноплеменников, которые часто этого чувства не проявляют, а, напротив, ненавидят свое Отечество. Таковы были, например, те, которые радовались вашим победам в минувшую войну, – как вы, без сомнения, знаете. Счастлива Япония тем, что она – целостна, как глыба чистого мрамора или крепкого гранита. В России, к несчастью, много конгломерата – евреи, поляки, немцы, татары. У многих из них сердца не бьют в такт с настоящим русским сердцем, полным такой же горячей любви к своему Отечеству, как сердце японца – к своему»¹⁰⁰.

Русский патриотизм святого Николая не имел ничего общего ни со слепым преклонением перед всем, что можно было назвать «русским», ни с безоговорочным оправданием правоты всего русского. Напротив, именно тогда, когда подлинно патриотические чувства святого Николая уязвлялись особенно тяжело, он наиболее критично отзывался о своей Родине.

Получив в начале апреля 1904 г. (по старому стилю) весть о гибели вице-адмирала С. О. Макарова, святой Николай пишет: «Какое горе! Какое великое горе! Красота и сила русского флота – Макаров – потонул! Платится Россия за свое невежество и свою гордость – считала японцев необразованным и слабым народом, не приготовилась, как должно, к войне, а довела японцев до войны, да еще прозевала на первый раз. Вот они и идут от успеха к успеху, и русского флота в этих странах почти уже не существует»¹⁰¹.

Вину за поражение русских в войне с Японией святой Николай возлагал прежде всего на саму Россию, на русское общество. «Бьют нас японцы, – писал он в июле 1904 г., – ненавидят нас все народы, Господь, Бог, по-видимому, Гнев Свой изливает на нас. Да и как иначе? За что бы нас любить и жаловать? Дворянство наше веками развращалось крепостным правом и сделалось развратным до мозга костей; простой народ веками угнетался тем же крепостным состоянием и сделался невежественен и груб до последней степени; служилый класс и чиновничество жили взяточничеством и казнокрадством, и ныне на всех ступенях служения – поголовное самое бессовестное казнокрадство везде, где только можно украсть; верхний класс – коллекция обезьян, подражателей и обожателей то Франции, то Англии, то Германии и всего прочего заграничного; духовенство, гнетомое бедностью, еле содержит катехизис – до развития ли ему христианских идеалов и освящения ими себя и других?.. И при всем том мы – самого высокого мнения о себе: мы только – истинные христиане, у нас только – настоящее просвещение, а там – мрак и гнилость. А сильны мы так, что шапками всех забросаем... Нет, недаром нынешние бедствия обрушиваются на Россию – сама она привлекла их на себя. Только сотвори, Господи, Боже, чтобы это было наказующим жезлом Любви Твоей! Не дай, Господи, в конец расстроиться моему бедному Отечеству! Пощади и сохрани его!».¹⁰²

В августе 1904 г. святой Николай пишет: «Нас все бьют и бьют. А почему? Потому что к войне не были готовы. Но когда же мы были готовы при начале войны с кем бы то ни было? В [18] 12 году разве мы были готовы встретить Наполеона? Нисколько – мы заняты были тогда войной с Турцией. Перед Севастопольской войной были? Отнюдь нет. У неприятелей уже был паровой флот, а у нас – парусные суда, у тех – дальнобойное оружие, у нас – старое вооружение, так что враги нас побивали издалека, точно безоружных против них. Даже к Турецкой войне не вооружились, как должно, иначе Плевненского позора не было бы. Вот и теперь то же, как по-писаному. Японцы вооружились до зубов, а мы смотрели на это во все глаза и не замечали, и никаких мер со своей стороны не принимали – ну и платимся за свое ротозейство и свою феноменальную глупость»¹⁰³.

Осенью того же, 1904, года в «Дневнике» святого Николая вновь появляется запись, отражающая его тяжелые мысли о состоянии своего Отечества: «Тоска давит! Ходишь, говоришь, делаешь свое дело – а червь беспрерывно гложет там, в глубине сердца. Война тому виною, кровавая, беспрерывно неудачная для России, так что приходит на мысль, не бросил ли Господь Россию, как бросал иудейский народ, когда он впадал в идолопоклонство? Да и заслуживает ли Россия в самом деле Милости Божией? Много ли найдется в ней Боголюбезного? Высший и интеллигентный классы – поголовно растлены безверием и крамолой. Духовенство – много ль в нем ценного в Очах Божиих? Хоть в микроскопическом виде, и я имею опыт сего. Тридцать пять лет жду миссионера сюда, прошу, ищу его – и нет! Четыре академии в тридцать пять лет не могут дать одного миссионера! Чудовищно! Дальше что?.. Да что! Не смотрел бы на Свет Божий! Перо падает из руки»¹⁰⁴. Спустя примерно полтора месяца после Цусимского сражения святой Николай записывает в своем «Дневнике»: «Наказывает Бог Россию, то есть отступил от нее, потому что она отступила от Него. Что за дикое неистовство атеизма, злейшей вражды на Православие и всякой умственной и нравственной мерзости теперь в русской литературе и в русской жизни! Адский мрак окутал Россию, и отчаяние берет, настанет ли когда просвет? Способны ли мы к исторической жизни? Без Бога, без нравственности, без патриотизма народ не может самостоятельно существовать. А в России, судя по ее мерзкой – не только светской, но и духовной – литературе, совсем гаснет вера в Личного Бога, в бессмертие души. Гнилой труп она по нравственности, в грязного скота почти вся превратилась, не только над патриотизмом, но над всяким напоминанием о нем издевается. Мерзкая, проклятая, оскотинившаяся, озверевшая интеллигенция в ад тянет и простой, грубый и невежественный народ. Бичуется ныне Россия, опозорена, обесславлена, ограблена. Но разве же это отрезвляет ее? Сатанинский хохот радости этому из конца в конец раздается по ней. Коли собственному позору и гибели смеется, то уже не в когтях ли злого демона она вся? Неистовое безумие обуяло ее, и нет помогающего ей, потому что самое злое неистовство ее – против Бога, Самое Имя Которого она топчет в грязь. Богохульством дышат уста ее. Конечно, есть малый остаток добра, но он, видно, до того мал, что не о нем сказано: «Семя Свято – стояние его» [Ис. 6:13]. Душа стонет, сердце разорваться готово»¹⁰⁵.

Спустя восемь месяцев после подписания Портсмутского мирного договора, в 1906 г., святой Николай написал: «В исторической картине России минувшая война со всеми ее последствиями составляет самое темное, глаз режущее пятно, в исторической же картине Японии это – самое светлое пятно, ярко блещущее в глаза. Кто знает, быть может, в общем, когда картина более выяснится, окажется, что так и надо для красоты и гармонии. Но тоща уже будут смотреть картину другие поколения, на нашу же долю выпали стыд и боль»¹⁰⁶.

Поражение русского флота в Цусимском сражении послужило для святого Николая поводом проанализировать всю русскую политику на Дальнем Востоке. 20 мая 1905 г. (по старому стилю) он пишет: «Не морская держава Россия. Бог дал ей землю, составляющую шестую часть света и тянущуюся беспрерывно по материку, без всяких островов. И владеть бы мирно ею, разрабатывать ее богатства, обращать их во благо своего народа, заботиться о материальном и духовном благе обитателей ее. А русскому правительству все кажется мало, и ширит оно свои владения все больше и больше – да еще какими способами! Маньчжурией завладеть, отнять ее у Китая – разве доброе дело? «Незамерзающий порт нужен». На что? На похвальбу морякам? Ну вот и пусть теперь хвалятся своим неслыханным позором поражения. Очевидно, Бог не с нами был, потому что мы нарушили правду. «России нет выхода в океан». Для чего? Разве у нас здесь есть торговля? Никакой. Флот ладился защищать горсть немцев, ведущих здесь свою немецкую торговлю, да выводить мелких ж[...] в больших своими расходами, много противозаконными. Нам нужны были всего несколько судов ловить воров нашей рыбы да несколько береговых крепостей. В случае войны эти же крепости защитили бы имеющиеся суда и не дали бы неприятелю завладеть берегом. «Зачем Вам Корея?» – вопросил я когда-то адмирала Дубасова. «По естественному праву она должна быть наша, – ответил он. – Когда человек протягивает ноги, то сковывает то, что у ног. Мы растем и протягиваем ноги, Корея – у наших ног, мы не можем не протянуться до моря и не сделать Корею нашей». Ну вот и сделали! Ноги отрубают! И Бог не защищает Свой народ, потому что он сотворил неправду. Богочеловек плакал об Иудее, однако же не защитил ее от римлян. Я, бывало, твердил японцам: «Мы с вами всегда будем в дружбе, потому что мы не можем столкнуться; мы – континентальная держава, вы – морская. Мы можем помогать друг другу, дополнять друг друга, но для вражды никогда не будет причины». Так смело это я всегда говорил до занятия нами отбитого у японцев Порт-Артура после китайско-японской войны. «Боже, что это они наделали!» – со стоном вырвавшиеся у меня первые слова бьли, когда я услышал об этом нечистом акте русского правительства. Видно теперь, к какому бедствию это привело Россию. Но поймет ли она хоть отныне этот грозный урок, даваемый ей Провидением? Поймет ли, что ей совсем не нужен большой флот, потому что она – не морская держава? Царские братья стояли во главе флота доселе (сначала – Константин Николаевич, потом, доселе, – Алексей Александрович), требовали на флот, сколько хотели, и брали, сколько забирала рука. Беднили Россию, истощали ее средства – на что? Чтобы купить позор! Вот теперь владеют японцы миллионными русскими броненосцами. Не нужда во флоте создавала русский флот, а тщеславие, бездарность же не умела порядочно и вооружить его, оттого и пошло все прахом. Откажется ли же ныне Россия от не принадлежащей ей роли большой морской державы? Или все будет в ослеплении – потянется опять творить флот, истощать свои средства, весьма нужные на более существенное, на истинно существенное – как образование народа, разработки своих внутренних богатств и подобное? Она будет беспримерно могущественной, если твердо и ясно сознает себя континентальной державой – и хрупкой и слабой, как слаб гермафродит, если опять станет воображать о себе, что она – великая морская держава и потому должна иметь большой флот, который и будет в таком случае всегда добычей врагов ее и источником позора для нее. Помоги ей, Господи, сделаться и умнее, и честнее!.. Исстрадалась душа из-за дорогого Отечества, которое правящий им класс делает глупым и бесчестным»¹⁰⁷.

Вскоре после подписания Портсмутского мирного договора один французский корреспондент задал святому Николаю вопрос, рад ли он миру? Святой Николай ответил: «Что кровопролитие остановлено, этому я не могу не радоваться, но не могу сказать, что рад миру, завершающему ряд беспрерывных наших неудач в войне». О своей дальнейшей беседе с этим корреспондентом святой Николай записал следующее: «Он начал рассказывать то, что сам видел на войне, и уверял, что в Мукденском сражении победа почти была наша, – и была бы наша, если бы Куропаткин не отдал приказание отступать. Заговорив о разбитии нашего флота, он сказал между прочим: «Бог одарил Россию сплошным континентальным пространством, она – совсем не морская держава, но она не хочет этого понять и из подражания другим делает себя морской державой, заводит большой флот. Зачем он ей? Он не может быть таким хорошим, как у держав, своим положением обязанных быть морскими. Ну его и разбили...». Я ему сказал, что его мысли – буквально те же самые, что у меня»¹⁰⁸.

В трагические годы русско-японской войны святой Николай, страдая душой за свое Отечество, тяжело переживал кощунственную радость европейских и американских христиан-протестантов по поводу бед Православной России. 1 августа 1904 г. (по старому стилю) он пишет: «Грустно начинается шестьдесят девятый год моей жизни. Вдали – канонада Порт-Артура, который, вероятно, долго не выдержит, еще дальше – беспрерывные бои, результатом которых – все больший и больший наплыв в Японию наших пленных. [...] И весь свет торжествует, что Россия разбита и посрамлена. Особенно дикой кажется радость протестантских миссионеров, которые молятся на Японию за то, что здесь не мешают им петь свой кошачий концерт разноголосицы проповеди, и проклинают Россию за недозволение им сего. [...] Все эти Reverend'ы, обливающие ядом своей ненависти Россию, просто изумляют своим антихристианством. Наши настоящие враги, японцы, – куда человечней этих проповедников Христа! Японцы только гордятся и бахвалятся нынешними своими победами и с видом превосходства и пренебрежения трактуют Россию, ненависти же не высказывают. А вот англичане и американцы, особенно все их Reverend'ы, по уши погружены в сатанический грех человеко-ненавидения»¹⁰⁹.

В объективность оценки святым Николаем позиции протестантов как «антихристианской» веришь уже потому, что он, будучи православным «до мозга костей», никогда не пытался обелять «формальных православных» только за то, что они сами себя именуют «православными».

Таковы самые первые, самые предварительные результаты выявления наиболее важных данных о взглядах святого Николая Японского – выдающегося представителя Русской Православной Церкви, русской духовной культуры и русской науки – на японцев и русских, на Японию и Россию. Думается, что взгляды эти не могут игнорироваться сейчас, когда мы пытаемся строить и новую Россию, и новые японско-русские отношения.