Страны Дальнего Востока в восприятии русского миссионера

(По дневникам и статьям архимандрита Сергия (Страгородского) – впоследствии Святейшего Патриарха Московского и всея Руси)

Н. А. Самойлов

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Сергий – один из наиболее известных деятелей Русской Православной Церкви XX века. Ему суждено было стать ее предстоятелем в трагический момент истории Православия в России, и он безропотно и с достоинством нес этот тяжелейший крест.

Родился будущий Патриарх, носивший в миру имя Ивана Николаевича Страгородского, в Арзамасе, в семье священника Арзамасско-Алексеевского монастыря о. Николая Ивановича Страгородского 11 января (ст. ст.) 1867 г¹⁶². Из рода Страгородских вышло много священнослужителей, семья отличалась патриархальными нравами и церковным укладом жизни. Неудивительно поэтому, что юный Иван Страгородский решил поступить в Нижегородскую Духовную Семинарию, а затем – в 1886 г. – в Санкт-Петербургскую Духовную Академию.

Решив всецело посвятить себя служению Богу, он 30 января 1890 г. принял монашеский постриг, став иноком Сергаем. Небесным покровителем его был валаамский чудотворец преподобный Сергий.

В XX в. Сергий (Страгородский) занимал важнейшие посты в иерархии Русской Православной Церкви. В 1901 г. он стал ректором Петербургской Духовной Академии и в том же году был возведен в сан епископа Ямбургского. В 1903–1905 гг., в связи с болезнью Митрополита, временно управлял Санкт-Петербургской епархией. В 1905 г. епископ Сергий был возведен во архиепископа Финляндского и Выборгского. В 1917 г. возведен в сан Митрополита и вскоре занял Нижегородскую кафедру. 27 апреля 1934 г. ему был присвоен титул Блаженнейшего Митрополита Московского и Коломенского. С декабря 1925 г. Митрополит Сергий являлся Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, а с 1937 г. – Патриаршим Местоблюстителем.

22 июня 1941 г. Митрополит Сергий обратился с хорошо известным посланием к духовенству и верующим, в котором призвал всех сограждан встать на защиту Родины и отдать все свои силы изгнанию немецко-фашистских оккупантов из пределов Отечества. Он лично возглавил патриотическую работу Русской Православной Церкви по сбору средств на нужды обороны и своими проповедями и посланиями способствовал укреплению духа народа.

8 сентября 1943 г. Собор епископов Русской Православной Церкви избрал Митрополита Сергия Патриархом Московским и всея Руси. Интронизация состоялась 12 сентября в Елоховском Кафедральном Соборе. Внезапная кончина, наступившая 15 мая 1944 г., прервала активную и плодотворную деятельность Патриарха Сергия¹⁶³.

Велики заслуги Святейшего Патриарха Сергия в деле развития богословия. Его теоретические труды в этой области пользовались заслуженным вниманием при его жизни и сохраняют свое значение сегодня. Русский философ В. Н. Лосский следующим образом охарактеризовал его богословские достоинства: «Патриарх Сергий был богослов не по имени только, не потому, что обладал обширной эрудицией в области догматики, патристики и других церковных дисциплин. Он жил догматами Церкви; они были для него не внешними формулами, с трудом приемлемыми разумом, а внутренним опытом. Более того: богомыслие стало в нем неотъемлемым качеством его духа, тем качеством, благодаря которому он смог осуществить свое дело, превышавшее всякие человеческие силы. Напомним две истины веры, к которым он постоянно возвращался, которые он неустанно повторял за долгие годы своего служения Церкви.

Архимандрит Сергий (Страгородский). Фото 1901 года.

Первая: в изменчивом и текущем мире Церковь одна остается неизменной, непоколебимой, верной своей задаче – в новых исторических условиях она должна возжигать в сердцах людей все тот же божественный огонь, сошедший в день Пятидесятницы на апостолов. Вторая: мир управляется Промыслом Божиим, и нет в нем такой автономной области, которая находилась бы вне божественной воли; поэтому для христиан не может быть ничего случайного в происходящем, ничто не должно их смущать, приводить в замешательство или отчаяние. Отсюда два качества Сергия Московского, необходимые для богослова, по мнению святого Максима Исповедника: всегда горячее сердце при спокойном, невозмутимом, холодном уме»¹⁶⁴.

К числу исторических заслуг Патриарха Сергия следует отнести его заботу о возрождении в нашей стране духовных учебных заведений. Велико было влияние Святейшего Патриарха на христианскую мысль не только в нашей стране, но и за ее пределами. Сменивший его на посту предстоятеля Русской Православной Церкви Патриарх Алексий I писал: «Не только Русская Церковь, но и Православный Восток и инославный Запад хорошо знали и ценили духовную мудрость Патриарха Сергия и выражали свое глубокое почтение к нему, к его посланиям, обращениям и церковным мероприятиям»¹⁶⁵.

Действительно, Православный Восток знал Патриарха Сергия, но и он сам хорошо знал Восток, ибо на протяжении нескольких лет в конце XIX в. трудился в составе Российской Духовной Миссии в Японии, осуществляя там пастырское служение. В то время он смог познакомиться с жизнью японского народа, историей и культурой Страны восходящего солнца, ее традициями, обычаями и религиозными верованиями. Довелось ему побывать и в Китае. Свои впечатления о странах Дальнего Востока русский миссионер изложил в пространных дневниковых записях, представляющих научный интерес и сегодня. Они неоднократно переиздавались на рубеже XIX и XX вв¹⁶⁶. Его перу также принадлежит теоретический труд «Христианская проповедь в Китае и Японии»¹⁶⁷, в котором автор предпринял попытку анализа религиозных воззрений народов Восточной Азии с точки зрения православного миссионера и высказал свои суждения о перспективах распространения христианства в этом регионе.

* * *

Решение посвятить себя миссионерской деятельности и с этой целью отправиться в Японию пришло к иноку Сергию, очевидно, сразу же после принятия монашеского пострига.

Митрополит Сергий (Страгородский), Местоблюститель Патриаршего Престола. Фото 30-х годов.

Академические товарищи вспоминали, что Иван Страгородский был «яркою звездою» их курса. В академии он «с первых же дней заявил себя внимательным отношением к так называемым семестровым сочинениям, вдумчиво прочитывал нужные книги, для чего часто посещал Публичную библиотеку, слушал лекции и на экзаменах давал блестящие ответы и потому в переводных с курса на курс списках занимал одно из первых мест»¹⁶⁸. Вместе с тем в сердце юноши все более отчетливо зрело желание принять монашество. Окончательно Иван Страгородский утвердился в своем намерении после пребывания в Валаамском монастыре. 30 января 1890 г. в академической церкви совершилось его пострижение в монахи, и вскоре он был рукоположен во иеродиакона. В то же время о. Сергий завершил работу над кандидатской диссертацией, получив прекрасный отзыв профессора А. Л. Катанского. Ему было предложено доработать ее на следующую ученую степень, что он и сделал по окончании курса. В дальнейшем после публичной защиты своей книги «Православное учение о спасении» о. Сергий был удостоен Советом Московской Духовной Академии степени магистра богословия.

Многие считали, что его ожидает блестящая профессорская карьера, однако молодой монах предпочел отправиться в страны Дальнего Востока и заниматься там проповедью Православия под началом владыки Николая (Касаткина). По признанию о. Сергий, «Япония, или собственно великая личность ее просветителя преосвященного Николая не выходила из головы»¹⁶⁹.

В фондах Российского государственного исторического архива хранится письмо, направленное 11 июня 1890 г. епископом Выборгским Антонием, ректором Петербургской Духовной Академий, Обер-прокурору Святейшего Правительствующего Синода касательно командирования в Японию двух выпускников академии. В нем говорится: «Двое из окончивших ныне курс С-Петербургской Духовной Академии со степенью кандидата богословия иеромонахи Сергий Страгородский и Арсений Тихомиров изъявили желание поступить в состав Японской Православной Миссии. Доводя о сем до сведения Вашего Высокопревосходительства, я выражаю уверенность, что, в случае их назначения Святейшим Синодом в означенную миссию, оба они способны оправдать то высокое призвание православных миссионеров, которому решились посвятить себя по моему предложению. Иеромонах Страгородский Сергий в числе окончивших курс занимает первое место и, при достаточной высоте своего богословского развития, отличается и чистою христианскою настроенностию и проповедническою ревностию»¹⁷⁰. Оценка, данная ректором, была очень высокой и свидетельствовала о солидном уровне подготовленности будущего миссионера.

Заслушав переданное Синодальным Обер-прокурором письмо ректора, Святейший Синод принял решение направить иеромонахов Сергия и Арсения в Японию¹⁷¹. Будущие миссионеры были снабжены «ризничными и утварными церковными принадлежностями для совершения служений и треб во время поездки их к месту назначения»¹⁷². Ризничные принадлежности были пожертвованы Александро-Невской Лаврой, остальное приобретено в магазине купца Жевержеева. Иеромонахам также были переданы два экземпляра Евангелия в бархатном переплете¹⁷³.

Узнав об окончательном решении Святейшего Синода, о. Сергий был очень взволнован и с воодушевлением стал готовиться к поездке, уделяя время для чтения литературы по Японии и освоения основ японского языка. Впоследствии он писал: «Помню, японский перевод Октоиха был первой книгой, как бы первым залогом, связавшим нас с этой дотоле неведомой страной. Вот те таинственные иероглифы, которые придется знать, по которым придется и самому учиться и других учить Христовой жизни»¹⁷⁴. Весьма критически он отзывался об имевшихся в то время пособиях для изучения японского языка. Их несовершенство было очевидно и отражало сложности начального этапа развития российского японоведения.

В августе 1890 г. иеромонахи Сергий и Арсений на пароходе «Кострома» отправились из Одессы в Японию. На своем пути они смогли увидеть многие города и порты – исторические и культурные центры Востока: Стамбул, Порт-Саид, остров Перим, Коломбо, Пенанг, Сингапур, Сайгон, Гонконг, Амой (Сямынь), Шанхай и др. Это плавание произвело неизгладимое впечатление на путешественников, о чем о. Сергий написал в своих дневниках и письмах.

В октябре они прибыли в Токио. Епископ Ревельский Николай (Касаткин), начальник Российской Духовной Миссии в Японии, был очень рад приезду молодых иеромонахов и по этому поводу писал в Святейший Синод следующее: «В личном составе Миссии за минувший год произошло следующее изменение: архимандрит Анатолий, прослуживший здесь 17 лет, к глубокому сожалению всех, 25 марта выбыл из Миссии по неизлечимой болезни... В этой потере наша Церковь утешена была прибытием сюда на службу 18 октября вновь назначенных Вашим Святейшеством миссионеров, из окончивших в 1890 году курс в Санкт-Петербургской Духовной Академии: иеромонаха Сергия и иеромонаха Арсения»¹⁷⁵.

Приехавшие миссионеры активно включились в работу. О. Сергий с энтузиазмом принялся за изучение японского языка и добился заметных успехов. В декабре 1890 г. он совершил первую литургию на японском языке, правда, японские слова были предварительно написаны на листе бумаги русскими буквами¹⁷⁶. О. Сергий старался вникнуть в жизнь японской православной общины, познакомиться с бытом православных японцев. Что же представляла собой Православная Церковь в Японии к моменту прибытия туда иеромонаха Сергия? На этот вопрос можно ответить, познакомившись с отчетами епископа Николая, хранящимися в РГИА:

«Святейшему Правительствующему Синдду

начальника Российской Духовной Миссии

в Японии, Николая, Епископа Ревельского

Рапорт

К 31 декабря минувшего 1890 года в Японской Православной Церкви состояло:

Церковных общин: 216.

Христиан в них: 18 625.

Священнослужителей: 28, в том числе:

епископ 1, иеромонахов 3, иереев 18, диаконов 6, из них русские:

епископ, 2 иеромонаха, 1 иерей, 1 диакон, все прочие – японцы. Причетников и вместе учителей церковного пения: 10. Проповедников: 132.

Крещено было за год, с 1 января по 31 декабря 1890 года: 1011. В учебных заведениях Миссии к 31 декабря 1890 года, в Токио, состояло:

в Семинарии: 89 учеников,

в Катехизаторской школе: 14 -»-,

в Причетнической школе: 16 -»-,

в Женской школе: 52 ученицы. D

Учащих в сих заведениях было: 25.

В Хакодате, в училищах для приходящих мальчиков и девочек было 167 учащихся, при 9 учащих...».¹⁷⁷

Важнейшим событием в жизни японской православной общины стало освящение в Токио собора Воскресения Христова, имевшее место 24 февраля 1891 г. Этот собор, восстановленный после разрушительного землетрясения 1923 г., по сей день остается крупнейшим православным храмом Японии, одним из интереснейших исторических и культурных памятников Токио (именно его японцы обычно именуют Никорай-До – Храм Николая, чтя тем самым память его основателя).

Епископ Николай, отдавший много сил строительству собора, с удовлетворением сообщал Святейшему Синоду: «Церковная жизнь в минувшем году, как известно уже, ознаменовалась важнейшим для японских христиан освящением построенного при миссии кафедрального собора. 24 февраля (ст. ст.) было совершено освящение собора и главного алтаря в нем, во имя Воскресения Христова; 28 февраля освящен правый придел, во имя Введения во Храм Пресвятые Богородицы, 2 марта – левый, во имя Св. Первоверховных Апостолов Петра и Павла»¹⁷⁸.

Подробности данного события, а также анализ отношения к нему со стороны японских властей и иностранных представителей сохранились в другом очень интересном архивном документе – донесении российского посланника в Токио действительного статского советника Д. Е. Шевича:

«В 8 часов утра при колокольном звоне Преосвященный Николай начал обряд освящения, после чего была отслужена литургия, при участии 20 иереев и огромном стечении христиан, число коих в одной церкви простиралось приблизительно до 3 тыс. человек.

К торжеству освящения были приглашены Епископом Николаем городские власти, члены японского кабинета и иностранные представители. Благодаря непредвиденному обстоятельству закрытия в это самое утро в 11 часов в императорском дворце японского парламента, министры, токийский губернатор и обер-полицеймейстер, которые уже приняли было приглашение Преосвященного Николая, должны были в последнюю минуту извиниться, причем министр внутренних дел граф Сайго приехал в Духовную Миссию и выразил Епископу от имени своих коллег и от своего собственного искреннее сожаление по сему поводу. В тот же день граф Сайго был также у меня и передал мне выражение сожаления членов кабинета.

В 10 часов начали съезжаться к литургии иностранные представители и прочие приглашенные лица. В числе первых были германский, английский, американский и китайский посланники; нидерландский министр-резидент и поверенные в делах – португальский, итальянский и корейский. Французский, австрийский,; бельгийский и испанский посланники (последний был болен) отказали – первый под предлогом мнимого своего отсутствия из Токио, остальные – просто, «по невозможности приехать».

Собор Воскресения Христова в Токио («Николай-До»). Современный вид.

Эта коллективная демонстрация главных представителей католиков, воздержавшихся как бы по обоюдному соглашению от присутствия в языческой стране на освящении христианского собора, поразила всех своею крайнею неприличностью, тем более, что португальский поверенный в делах Г. Лурейо, католик, ничем не уступающий собратьям своим в искренности религиозных убеждений, счел все-таки возможным приехать в православный собор, после того, как предварительно посоветовался, как он сам сказал, со своим духовником и отслушал в католической церкви раннюю обедню»¹⁷⁹.

Епископ Николай, в свою очередь, детально проанализировал отношение японцев к постройке в Токио православного храма. Он указывал, что во время строительства собора имели место негативные высказывания со стороны некоторых японцев и даже демонстрации и угрозы поджога. «Некоторым постройка собора казалась ни более, ни менее, как возведением неприятельской крепости среди столицы, о чем открыто и писалось»¹⁸⁰. Многим японцам казалось неприемлемым, что собор окажется выше всех зданий в центре Токио и из его окон можно будет свободно взирать на императорский дворец. Лишь после того, как православные священнослужители убедили японские власти и простых горожан в том, что постройка собора не повлечет за собой каких-либо недружественных акций и не повредит существующим в обществе традициям и порядкам, японцы успокоились.

Освящение собора Воскресения Христова было, безусловно, самым радостным событием в жизни православной общины Японии в период пребывания там о. Сергия (Страгородского). Однако в том же самом году произошел и весьма драматический инцидент. 11 мая 1891 г. в Оцу было совершено покушение на прибывшего с визитом в Японию цесаревича Николая Александровича, которого в то время очень ждали в Токио. Он получил ранение головы в результате удара саблей, нанесенного полицейским Цуда.

Преосвященный Николай очень сожалел о случившемся и писал о чувствах, охвативших всю православную общину, следующее: «Христиане ласкались надеждою в новом храме встретить дорогого гостя страны, Русского Наследника Цесаревича. Приготовлены были, в изящных киотах, Св. иконы для поднесения Его Императорскому Высочеству и сопутствовавшему ему Греческому Королевскому Принцу. Но надежде этой не суждено было сбыться. Удручающее печальное событие, с уверенностью можно сказать, поразило японских христиан не менее, чем русских, к тяжкой печали о злодейском умысле у них, естественно, присоединился стыд за свою страну, в которой так недостойно оскорблен Высокий Путешественник. С заготовленными иконами и адресами представители христиан отправились в Кобе, где на фрегате «Память Азова» Государь Цесаревич и Греческий Принц удостоили их благосклонного приема и от них принятия икон»¹⁸¹.

Иеромонаха Сергия (Страгородского) это событие застало в Токио. Он вспоминал, что сидел дома, читая издававшуюся в Японии газету на английском языке, когда почти вбежал к нему епископ Николай с известием о покушении. Они вместе поехали в российское посольство служить молебен о болящем. В посольстве царило полнейшее смятение. После молебна святитель Николай решил отправиться в Киото для встречи с цесаревичем.

О. Сергий остался в Токио и смог убедиться в искреннем сочувствии со стороны православных японцев: «Между тем двери нашего собора были отперты, в окнах засветился огонь. Оказывается, наши ученики и ученицы собрались с о. Павлом Сато (он их духовник) молиться о здравии Цесаревича. Мы, конечно, не могли заставлять их молиться за нашего Цесаревича: при своем болезненном патриотизме (своего рода патридомания) японец никак не может примириться с молитвой за чужого Государя, это в его удивительной голове представляется изменой своему Микадо. Тем более утешительно было видеть эту добровольную молитву со стороны наших учеников, которые, как и всякая молодежь, конечно, радикальнее взрослых»¹⁸². О. Сергий к этому времени уже достаточно хорошо представлял себе некоторые черты национальной психологии японцев, тем более впечатлил его искренний порыв этой группы учеников.

В это время иеромонах Сергий продолжал активно заниматься миссионерской деятельностью. Преосвященный Николай отмечал, что новый сотрудник миссии старательно изучает японский язык и в то же время преподает в миссионерских училищах¹⁸³. Однако в конце ноября о. Сергий был приглашен для служения на фрегат «Память Азова» вместо заболевшего судового иеромонаха¹⁸⁴. На этом корабле он посетил несколько портов Китая, где познакомился с жизнью гигантского континентального соседа Японии. Свои впечатления и размышления об особенностях жизни китайцев он изложил на страницах опубликованного дневника¹⁸⁵.

28 марта 1892 г. корабль вернулся в Нагасаки, и иеромонах Сергий через Кобе отправился в Токио. В пути он продолжал внимательно наблюдать за жизнью японцев, осматривал достопримечательности, культовые постройки, исторические памятники.

Летом 1892 г. епископ Николай направил о. Сергия в Киото – древнюю столицу Японии. Православных там было немного: всего шесть домов, расположенных в разных частях города. «О. Сергий исправно продолжал изучать язык и вел оглашение и крещение новых членов Церкви»¹⁸⁶. Именно в Киото он почувствовал острую тоску по Родине и обратился к святителю Николаю с просьбой отправить его в Россию¹⁸⁷.

Весной 1893 г. иеромонаху Сергию был вручен указ о его переводе в Россию, где он был назначен на должность доцента Петербургской Духовной Академии. Преосвященный Николай с грустью расставался со своим сотрудником. В одном из рапортов сохранилась его лаконичная характеристика этого момента: «Личный состав миссии в продолжение года состоял, как и прежде, из священника и диакона – они же служат и при православной церкви, двух иеромонахов и епископа. Но сей скудный состав, вероятно, в скором времени еще более оскудеет, ибо два иеромонаха уже подали Вашему Святейшеству прошение об увольнении их из миссии»¹⁸⁸.

21 сентября 1894 г. о. Сергий был возведен в сан архимандрита и назначен на должность настоятеля посольской церкви в Афинах. Однако судьба еще раз связала жизнь о. Сергия с Японией. 27 августа 1897 г. последовало определение Святейшего Синода «о назначении настоятеля церкви при дипломатической миссии в Афинах архимандрита Сергия членом Российской Духовной Миссии в Японии с возложением на него обязанностей помощника начальника миссии»¹⁸⁹.

Прибытие архимандрита Сергия в Японию зафиксировано в отчете епископа Николая о деятельности миссии за 1897 г.: «В конце же года, 26 декабря, прибыли новоназначенные Вашим Святейшеством на служение здесь: помощник начальника миссии архимандрит Сергий и член миссии соборный иеромонах Андроник. Оба они совершили дальний путь вполне благополучно и ныне прилежно занимаются изучением японского языка и начинают служить Церкви»¹⁹⁰.

Архимандрит Сергий вновь активно включился в работу миссии. Сам он описывал свою деятельность следующим образом: «Теперь уже более года с тех пор, как я прибыл в Японию, и за это время я испытал свои силы почти на всех отраслях миссионерского дела. Сначала я весь отдался изучению языка и китайских иероглифов, стараясь наполнить свое время кабинетными занятиями. Потом почти ежедневно стал обходить дома православных христиан в Токио для проповеди и духовного ободрения. Во вторую половину 1898 года я много путешествовал с тою же целию и по церквам остальной Японии. Все это не могло не убедить меня еще раз в правоте и прочности православного дела здесь и, следовательно, в насущной необходимости его продолжать и расширять, в необходимости еще многих и многих ревностных деятелей на этом поприще»¹⁹¹. Отзывы епископа Николая об этой работе были весьма положительными. Однако в 1899 г. последовало указание Святейшего Синода о переводе архимандрита Сергия в Россию¹⁹².

Многие современники сожалели о том, что ему не удалось продолжить свой труд в Японии. Известный исследователь деятельности русских православных миссий за рубежом С. А. Архангелов писал: «Зная прекрасно японский язык и обладая солидным богословским образованием, о. Сергий был одним из самых деятельных и полезных сотрудников преосвященного Николая. Новое назначение его в текущем году (на должность ректора Петербургской Духовной Семинарии), бесспорно, есть большая утрата для Японской Церкви»¹⁹³. Однако архимандрит Сергий оказался очень нужен России.

Пребывание будущего Патриарха в составе Российской Духовной Миссии в Японии было весьма кратким, но плодотворным. Его труды на ниве распространения Православия в Японии не были забыты благодарной паствой. Скорбь в связи с кончиной Святейшего Патриарха Сергия и признательность за его вклад в дело просвещения Японии отчетливо прозвучали в тексте телеграммы, присланной в 1944 г. из Токио тогдашним главой Православной Церкви в Японии Митрополитом Сергием (Тихомировым):

«Молимся усердно за возлюбленного Святейшего нашего отца Сергия, Патриарха Московского и всея Руси.

Православная Церковь потеряла незаменимого вождя. Богословская наука потеряла выдающегося ученого. Отечество потеряло верного, пламенного патриота. Я лично потерял моего старого друга и отца. Вечная память покойному Патриарху...»¹⁹⁴.

* * *

Дневники и статьи архимандрита Сергия (Страгородского), посвященные странам Дальнего Востока, интересны сегодня по многим причинам. Широкая эрудиция, масштабность осмысления материала, хорошее владение языками позволили автору осветить достаточно широкий спектр вопросов и проблем, связанных с религиозной и культурной жизнью народов Восточной Азии, почувствовать определенные, достаточно типичные черты национальной психологии.

Архимандрит Сергий сумел с позиций православного автора выявить основы, на которых веками зиждилась вся политическая, идеологическая и культурная жизнь как китайцев, так и японцев. Таким образом, его сочинения представляют собой интересный образец восприятия Восточноазиатской цивилизации русским православным миссионером. Мировая ориенталистика неоднократно обращалась к проблеме восприятия Востока католическими либо протестантскими миссионерами. Применительно же к Православию эта проблематика практически не изучалась.

Центральным пунктом всех этих публикаций остается вопрос, который всегда был важнейшим для о. Сергия, – проблема распространения Православия в странах Дальнего Востока, перспективы их христианизации. В статье Христианская проповедь в Китае и Японии данная проблема ставилась им следующим образом: «Может ли вообще Восток принять христианство, подобно народам Запада? Не представляет ли он из себя, в силу своего народного склада и истории, области совершенно закрытой для христианства, если не навсегда, то по крайней мере на долгие годы, впредь до особенно благоприятного оборота? Успех здесь (в частности, в Японии) не был ли только деланным, внешним, и ему грозит и теперь такое же мгновенное истребление, какое испытало 200 лет назад католичество именно здесь, в Японии? А если положение вещей не так отчаянно безнадежно, если миссия и миссионеры нужны здесь, на Востоке, то какая миссия и какие миссионеры?»¹⁹⁵.

Для того чтобы ответить на эти вопросы, о. Сергий постарался проанализировать воздействие основных религиозных и идеологических учений Дальнего Востока на национальную психологию китайцев и японцев и пришел к очень интересным выводам. Высказав мнение, что в настоящее время в основе духовной жизни этих народов лежат конфуцианство и буддизм, он поставил перед собой цель выяснить, какое из этих учений в наибольшей степени стало частью национального менталитета и более других воздействует на образ жизни и поведение китайцев и японцев.

Прежде всего архимандрит Сергий обратился к разбору буддийского учения, так как в то время в европейской и русской мысли ощущался сильный интерес к буддизму и именно спецификой данного учения многие авторы пытались объяснить особенности культуры и даже мышления народов Восточной Азии (следует отметить, что и сегодня данная тенденция прослеживается весьма отчетливо). Обращение к разбору буддийского учения не являлось для о. Сергия самоцелью, ибо ему как проповеднику Православия хотелось прежде всего понять основу духовной жизни китайского и японского народов, постичь, что они в настоящее время считают своим «светочем»: «Обращаясь к душевной жизни здешних людей, спросим прежде всего, в чем заключаются их идеалы, где тот свет, который освещает и осмысливает их здешнюю жизнь и руководит в ее перипетиях?».¹⁹⁶

Рассматривая данную проблему, о. Сергий пришел к выводу, что все-таки не буддизм, охватывающий лишь определенный срез духовной жизни и национального самосознания, является основой Восточноазиатской цивилизации: «"Светом Востока» назван буддизм, по-видимому, в буддизме и должен быть самый яркий оттиск китайско-японских идеалов. Но это далеко не так: буддизм отнюдь не выражает народной души этих стран и не определяет ее идеалов... даже здесь в Японии при видимом торжестве своем, не он носит в себе японские идеалы и не он выражает японскую психологию. Зная, что такое буддизм сам по себе, мы глубоко ошибемся, если по нему будем судить о здешних людях; потому что не буддизм определил народную жизнь, а наоборот эта народная жизнь совершенно переродила этот буддизм по-своему, преобразовала его даже с противоречием по существу»¹⁹⁷.

Архимандрит Сергий убедительно доказывал, что не столько сознание китайцев и японцев стало «буддийским» после прихода этого учения в Восточную Азию, сколько сам буддизм проникся чертами истинно национальных учений, характерных для данного региона. Он, например, обратил внимание на синтез буддизма с даосизмом, присматривался к заимствованию буддистами иных обрядов (даже протестантских).

Буддизм в целом представлялся архимандриту Сергию учением весьма основательным с точки зрения философии, но совершенно беспомощным в вопросах бытия, подменившим концепцией нирваны идею вечной жизни как высшего блага: «Перед мыслимым взором воскресает 1000-летняя история буддизма, история подвигов ума, пред которыми детский лепет вся европейская философия, история железных усилий воли, во имя учения сковывавших плотскую природу человека. И все эти богатырские старания, все это ничем не утолимое стремление разрешить загадку жизни должны были кончиться вот здесь под плитой, должны были открыть человеку только нирвану, то есть ничто. Бедный, бедный человек! Жалкое бытие без смысла, без цели, с загадкой в начале и с бесследным уничтожением в конце!»¹⁹⁸ Следует отметить, что архимандрит Сергий, находясь в Японии, активно изучал деятельность буддийских монахов, посещал многие тэра (так в Японии называют буддийские храмы) и кладбища (одно из таких посещений как раз и вызвало приведенные выше размышления). Есть в его дневниках интересное описание храма буддийской богини Каннон в Асакуса (район Токио), который и сегодня является одним из наиболее посещаемых в японской столице¹⁹⁹.

Какое же учение, с точки зрения о. Сергия, в наибольшей степени воздействовало на национальное самосознание и духовную жизнь народов Восточной Азии, если о роли и месте буддизма он сказал следующее: «Можно ли... в буддизме искать идеалов и психологии Китая и Японии, если не Япония или Китай следовали буддизму, а наоборот этот последний поспешил приспособиться к китайско-японской психологии?»²⁰⁰

Ведущую роль в формировании национально-психологического типа представителя Восточноазиатской цивилизации о. Сергий отводил конфуцианству. Именно этому учению, по мнению архимандрита Сергия, следовало уделять первостепенное внимание при изучении всех вопросов, связанных с историей, культурой и обычаями народов Восточной Азии: «"Свет Дальнего Востока» скорее есть конфуцианство, если не в смысле законодателя народной жизни, то, по крайней мере, в смысле самого лучшего, самого яркого выразителя ее; так что, не видя Китая и Японии, но зная конфуцианство, мы уже знаем китайскую душу, знаем способ ее мировоззрения, ее идеалы, стремления. Конфуцианский (то есть происходящий от Конфуция или вполне ему отвечающий) склад жизни и способ мировоззрения и есть именно та черта, которая так резко обособляет и отличает жителя Дальнего Востока, к какой бы стране и религии он ни принадлежал»²⁰¹.

В том, что конфуцианство органически связано со всей дальневосточной историко-культурной традицией, убеждала о. Сергия длительность существования данного учения: «Однако сколько народов, учений, религий унесено временем и пропало без следа для настоящего, а Конфуций и Китай все стоят и все не теряют своей китайской физиономии! Могло ли это быть, если бы конфуцианский строй не носил в себе залог долговечности?»²⁰²

Архимандрит Сергий, будучи православным миссионером и ученым-богословом, дал в одной из своих работ необычайно интересную характеристику конфуцианства, в которой попытался соотнести краеугольные постулаты этого учения с христианскими ценностями. Он отметил, что «в конфуцианстве нашло себе самое полное выражение благоразумие, которым, по слову Спасителя, «сыны века превосходят сынов царствия», – в нем собрано все, что было в распоряжении ветхого человека, чтобы придать его жизни благоустройство и достоинство гражданской порядочности. Оттого и выводы конфуцианства, как увидим, в сущности общи у него со всяким «ветхим» мировоззрением, присущи всякому, живущему по принципам ветхого человека во всех странах и народах. Вот почему Китай и живет хорошо и дорожит этим мировоззрением.

И нам кажется, не будет слишком смелым признать конфуцианство развитием именно 5-й заповеди Закона Божия и в этом видеть его соприкосновение с ним. Но ведь человек не только член государства, или общества, или семейства, кроме того и главным образом он есть личность, которая ни государством, ни семейством, ни чем другим не покрывается»²⁰³.

Таким образом, архимандрит Сергий видел в конфуцианстве не только положительные стороны, но и серьезнейшие недостатки. Прежде всего, по мнению о. Сергия, учение Конфуция отодвигало на второй план личность человека и его душу, водружая на вершину бытия государство²⁰⁴. Из конфуцианства, по сути, вытекала и приверженность к внешней атрибутике в ущерб духовности: «Далее простой корректности, гражданской порядочности японец со своим Конфуцием не простирается. Оттого и падений глубоких, бушевания страстей японец не знает: все у него чинно, прилично, даже мелкие грешки обставлены у него корректно, так что и извиняться и каяться в них ему не приходится. Ему говорят о покаянии, а он выставляет вперед свою корректность»²⁰⁵. И что особенно было существенно, с точки зрения архимандрита Сергия, «Конфуций со всей его китайской философией и культурой» сознательно закрывал глаза «на будущее, признавая более важным определить свои отношения к настоящему»²⁰⁶.

Архимандрит Сергий отметил воздействие конфуцианского учения на формирование этноцентристских представлений. Он отметил, что «Поднебесную для китайца и японца составляет только его государство, вселенной, в нашем смысле слова, для него не существует. Все, что вне империи, для него почти небытие, или только с большими натяжками может похитить себе право на бьггие»²⁰⁷. Отсюда и представления об иностранцах как о существах средних между людьми и животными.

Не одобрял архимандрит Сергий также то пренебрежение к человеческой жизни, которое культивировалось кодексом самурайской чести. Особенно отчетливо эта мысль прозвучала в его воспоминаниях о посещении храма 47 самураев в Токио, прославившихся своей преданностью сюзерену²⁰⁸ .

Размышляя над основным для себя вопросом – о возможности распространения Православия в Китае и Японии, архимандрит Сергий пришел к выводу, что при всех своих положительных моментах именно конфуцианство с его возведением в абсолют государственного, надличностного фактора оказывает вполне определенное влияние на формирование у китайцев и японцев отношения к христианству: «Для Китая христианство – не религия, не союз человека с Богом, а только земная, культурная, государственная сила. Он потому и хочет ценить и принимать его только ввиду государственной или народной пользы»²⁰⁹. Об этих же проблемах он писал и применительно к Японии²¹⁰.

Хорошо представляя себе особенности мировосприятия китайцев и японцев и их отношение к религии, архимандрит Сергий предлагал вести христианскую проповедь ненавязчиво, проникая в душу обращаемого и не обращая, подобно инославным миссионерам, внимания на внешнюю атрибутику: «Я уже вам писал раньше о тех началах, на которых основана и которыми живет наша проповедь в Японии: православный идет туда, где есть желание его слушать. Если же где не принимают его, он совсем не старается насильно там утвердиться, а идет в другое место (Матф. X, 14)»²¹¹.

Публикация дневников архимандрита Сергия вызвала живой интерес современников и восторженные отзывы рецензентов. Его письма и дневники называли «блестящими»²¹², отмечали «образцовое литературное изложение», считали не просто «записками», но и серьезным богословским трудом²¹³.

Сегодня, изучая труды архимандрита Сергия (Страгородского), мы высоко оцениваем не только интересные описания Токио, Хаконэ, Гонконга или Сямыня, но и его взгляд православного миссионера и богослова на духовную жизнь Китая и Японии.